Путь в точку отсчета. Сновидение восьмое

Почти совсем стемнело, а толпа не расходилась. В ожидании следующего отделения прогуливались по Мясницкой, разглядывали каменное здание усадьбы Салтыковых, обсуждали увиденное. Пока ждали нового представления, появился фонарщик с лестницей и длинным шестом.
- Гляди-ка, Васятка, сейчас нам солнце вернут, придётся от Федькиной Машки подальше держаться, не скроешь.
Нарядная молодка, стоявшая рядом с Васяткой, подобрала подол юбки и пустилась по улице.
- У, ироды, всё бы зубоскалить, - прикрикнула Щекочиха.
Но её не слышали, смеялись, улюлюкали, кричали что-то непристойное. Васятка было хотел драться, даже тулуп скинул, постоял, почесал редкую бородёнку, поднял одёжку, стряхнул снег и засмеялся вместе со всеми.
- Вот они, мужики-то, каковы, - зашептала девица на ухо подруге. К Васятке подошла старуха, укутанная в чёрное, не то монашка, не то вдова.
- Дешева твоя любовь, да и кулачки слабы. Видно духом Господь обидел, - громко сказала она, нацелив на грудь парня кривой палец.
«Тётя Аня, так ведь это пропавшая тётушка. Вон и шаль с бахромой».
Антон хотел было крикнуть, но в горле запершило, февральский мороз сковал грудь. Что с ним? Драный полушубок, треух, сползающий на лоб, валенки. Лицо чешется под заскорузлой бородой, в которой запутались какие-то крошки.
- Антоха, ты что, будто не в себе? Может, ну их, лицедеев, пойдём до дома. Теперь там, ради праздничка, мужички во хмелю, может и нам нальют. А не хочешь, я местечко такое знаю, там девки уж такие сладкие, словно пряники на ярмарке.
- Отстань, - Антон даже не посмотрел на приятеля. Он не мог оторвать взгляд от старухи. И та смотрела прицельно.
«Узнала, узнала. И к Ваське этому подошла, чтобы я заметил. Что она там ему говорила?»
Словно в ответ на эти мысли, старуха усмехнулась, качнула головой, отчего эти чёрные тряпки-нитки залихватски заплясали.
И в этот миг кто-то закричал:
- Едут, едут!
Толпа устремилась к краю дороги, старуха скрылась из виду. Какой-то рыжий, веснушчатый парень тянул Антона за рукав.
- Пойдем, посмотрим, что ли. Чудной ты сегодня.

Восьмое отделение глумилось над спесью. Знак, который ехал на первой повозке, украшен огромным павлиньим хвостом.
«В природе такого павлина не отыскать. Знатные мастера у императрицы», - Антон увлёкся действом. Картинка была заключена в рамку из нарциссов.
- Что за цветы такие, не знаешь, Тоха? – Рыжий шмыгал носом и вытирал его подолом тулупа.
- Знаю. Нарцисс, - Антон постоянно оборачивался, выискивая тётку в толпе.
- Расскажи, ты лучше скомороха сказываешь, - приставал приятель.
- Да рассказывать нечего. Жил в древней Греции красивый парень Нарцисс. Девки по нему сохли, а он ни на кого внимания не обращал. Как-то увидел своё отражение в воде и влюбился.
- Это в кого же, милок?- Щекочиха заглядывала в глаза рассказчику.
- Как в кого? В себя. И так влюбился, что боялся отойти от воды, чтобы не потерять.
- Себя что ли потерять? – рядом с Антоном росла толпа.
- Себя, отражение своё. Так с голоду и умер. А на этом месте вырос красивый цветок, который так и назвали – Нарцисс.
- Тише вы, чумазые, смотрите вон, харю какую  вам показывают.
В рамке из нарциссов, действительно, изображено было одутловатое самодовольное  лицо. Надпись гласила: «Самолюбие без достоинств».
Сразу за знаком следовал огромный рыдван, в котором возлежала Спесь. Прислуживали ей рабы, слух услаждали трубачи и литаврщики, распевая что-то совершенно невообразимое:
«Гордость и тщеславие выдумал бес,
Шерин да берин, лис-тра-фа,
Фар-фар-фар, люди-ер-арцы,
Шинду-шиндара, тандру-трандара,
Фар-фар-фар-фар…»

- Это что же за песня, ничего не разобрать?
- А лести и не нужен смысл, главное – почтение.
- Ну и правильно, почтение – главное, - подтвердил дородный купец.
- Чтобы управлять вами, самовлюблёнными, - тихо пробурчал Антон.
Внезапно рядом оказалась тётушка. Она смеялась молодо, звонко. Смех рассыпался, катился по улице серебристыми колокольчиками…