Рыцарь 21 столетия Глава 21

Глава двадцать первая

В Петербург в августе месяце пришла нежданная жара. Все уже смирились, что лето будет прохладным, но вдруг "откуда ни мазялся", как говорил Егорка про деда Мороза, налетел удушающий зной. Теперь Александра, потная, голодная и раздражавшаяся на каждый вопрос неугомонных мальчишек, тащилась с дачи отца. Машина ехала еле-еле — в воскресенье вечером пробка из таких же дачников, как она, была обычным делом.
— Мама, давай купим мороженое!
— Мама, можно мультики, как приедем?
— Мама... мама... мама...
— Я вам говорила — надо выехать пораньше. Сами провозились, теперь терпите и без мороженого, и без мультиков, — выдавила Саша, со вздохом нажимая педаль газа, чтобы проехать всего лишь несколько метров.
Но больше чем на сыновей, она злилась на себя. Из-за трудного разговора с отцом.
Она предчувствовала, что ему не понравится её просьба узнать что-нибудь о дворянах Елагиных, которые погибли или прошли сталинские лагеря. Так и вышло. Отец скорчил суровую гримасу: насупил седые густые брови и раздул ноздри, будто пугая её. Но Саша не поддавалась и просьбу договорила до конца.
— Зачем тебе это?
— Для моего знакомого. Я с ним в Киеве встретилась. Представляешь, он из бывших белых эмигрантов. А может, не из белых, да... его прадед не участвовал в Гражданской войне.
Подобная подробность могла смягчить отца. Так и вышло. Он постучал пальцами по столу и согласно кивнул.
— Ладно, поищу. Если что-нибудь найду — тебе сообщу.
Прошёл месяц, и вчера она специально поехала на дачу, лишь бы вытянуть из отца, что он узнал. Он, конечно, всё понял сразу и делал вид, что очень занят. Но она выбрала время, когда он зашёл в кабинет, и решительно открыла дверь.
Отцовский кабинет она любила с детства. Здесь, в высоких стеллажах из морёного дерева, стояли книги. Поначалу отец разрешал ей брать книги только с нижних полок, а потом... потом она не спрашивала. Под окном кабинета набирал силу раскидистый дуб, который так разросся, что угрожал залезть ветками в окно, будто незваный гость. Но отец упрямо не разрешал подрезать его ветки, жалея такую красоту.
Отец сидел в любимом кресле-качалке. Выглядел он всегда отлично. Его подтянутая фигура военного не исчезла и в старости. Только короткие седые волосы, да морщины на лбу и на щеках выдавали возраст. Он собирался почитать и досадливо поморщился, предчувствуя длинный разговор, нарушающий его планы. Саша его понимала, она тоже больше всего на свете любила читать в тишине и всегда досадовала, когда в детстве родители выгоняли её гулять. Теперь она сама себе хозяйка, но времени для чтения стало ещё меньше...
— Папа, можно? — она уверенно прошла поближе и села на диван.
— Чего спрашивать, если ты уже здесь, — со вздохом ответил отец, закрывая книгу. — Хочешь про своих Елагиных поговорить?
— Да. Ты что-нибудь узнал?
Отец встал и подошёл к столу, на котором лежала папка, и открыв её, стал листать страницы.
— Вот сведения, которые мне удалось добыть. Есть Алексей Матвеевич — бывший крестьянин... Выслан как кулак в республику Коми. Ещё один — Евгений Константинович. Воевал в Первую мировую, потом в Гражданскую на стороне белых. Арестован в 1937 году, обвинение по статье 58-11. Расстрелян в марте 1938 года. Реабилитирован в 1988 году.
— А в письме, которое получил Максим от Михаила, как раз упоминался Василий Евгеньевич. Наверное, этот Михаил внук Евгения, — обрадовалась Саша, припоминая текст письма.
— Я не понимаю, тебе-то это зачем? Чему ты радуешься? Что наши враги по всему миру получат лишнюю возможность тыкать нас носом, мол, у нас тут тоталитаризм? — отец раздражённо бросил папку на стол.
Александра нашлась не сразу. Сложная тема репрессий тридцатых годов не давала им с отцом покоя. Он считал, что не надо ворошить прошлое, а она не любила  запретных тем.
— Папа, самое простое — это говорить правду. Просто как есть.
— Да правда не такая простая, как тебе кажется! — отец подошёл к ней поближе. — Да, были перегибы, но было и что-то хорошее... То, за что потом воевал с Гитлером наш народ. А эти... твои белоэмигранты сидели в своих европейских кофейнях и молились в церквях за Гитлера, чтобы он победил красных. А церковь вообще регистрировалась в гестапо. Тебе это известно?
— Известно... Но почему ты сам всё упрощаешь? Да, зарубежная православная церковь регистрировалась в гестапо. Были и такие, которые молились о победе немцев над русскими. Но и наша церковь регистрировалась в КГБ. А как может существовать в государстве какая-нибудь организация без ведома и контроля властей?
— Хорошо, пусть они регистрировались по необходимости, но почему молились за немцев?
— Во-первых, не все. Возьмём, например, Антона Деникина. Он призывал всех белоэмигрантов поддержать Советский Союз и не помогать Гитлеру. А Рахманинов давал концерты по всем Соединённым Штатам и передавал деньги Красной армии. Тебе это известно?.. А во-вторых, если уж наша церковь простила и примирилась с Зарубежной, то нам ли судить?
— Я всё равно против, чтобы ты дружила с этим Елагиным, — отец тяжело сел в кресло напротив и пристально посмотрел ей в глаза. — Отдай ему эти сведения и пусть проваливает на все четыре стороны.
Александре вдруг показалось, что она на допросе. И это её разозлило.
— Почему ты так предвзято к нему относишься? Потому что он потомок дворян? Разве не ты мне рассказывал, что твоего деда, командира части, сына простого рабочего, чуть не расстреляли из-за одного случая отравления бойцов? Разве можно приговаривать к расстрелу, не разобравшись? Люди для советской власти были не более чем винтики, которых можно выбрасывать на помойку, не задумываясь.
— Так не расстреляли же — он смог доказать свою невиновность.
— Здорово доказал — заменили расстрел на двадцать пять лет, — Саша перестала сдерживаться. Этот спор они затевали снова и снова, не находя компромисса.
— Тебе известно, что срок сняли совсем. Он писал: "Если я виновен, то расстреляйте, а если невиновен — совсем освободите." И его освободили, потому что разобрались.
— Папа, ты знаешь, что так было далеко не со всеми. Я читала про многих несчастных, которых расстреляли или сгноили в лагере только потому, что они были дворянами или просто верующими. Не надо делать вид, что такого не было. Достаточно взять церковный календарь, где каждый день упоминаются расстрелянные священники и миряне, не отказавшиеся от Христа. Наша семья тоже пострадала в тридцатых годах. А высланные мамины бабушка и дедушка — зажиточные крестьяне... Ещё и дом их забрали под сельсовет.
Отец раздражённо бросил книгу на тумбочку рядом с креслом и подошёл к окну.
— Что ты мне хочешь доказать со своими мучениками? Что я служил не той власти и теперь мне надо каяться?
Саша осеклась и задумалась.
— Нет, ты служил и служишь России, а не власти. Власти меняются, а такие люди, как ты, всегда нужны.
— Спасибо и на этом, — проворчал отец и сел за стол. — Кстати, если твой Макс приедет в Россию, я бы хотел с ним познакомиться.
— Зачем?
Отец пожал плечами, делая непринуждённый вид, но Саша знала его уловки.
— Всё понятно... Папа, ты всё время контролируешь меня и проверяешь моё окружение. Не кажется ли тебе, что служба  в ФСБ превратила тебя в параноика, который всех боится и всех проверяет?
— Я никого не боюсь, а проверял и буду проверять, потому что беспокоюсь за тебя. Да, наверное, служба меня приучила никому не доверять и выяснять подноготную всех, с кем сталкивался. Но, когда я так делал, ещё ни разу не пожалел. А вот когда доверял — локти кусал... Кстати, а как дела у вас с Кириллом? Он собирается возвращаться в семью?
Александра помрачнела.
— Может, он и собирается, да только я против.
— Саша, ты же понимаешь, что пацанам нужен отец. Они должны иметь перед глазами образ настоящего мужчины. А что ты им за пример? Играешь с ними как пацанка, да и выглядишь также — штаны, короткая мальчишеская стрижка да бейсболка. Просто приятель для лазания по крышам и никакого примера для подражания.
— Ты думаешь, Кирилл подаст им пример мужественности? Он только в приставку с ними играет, да в кино водит.
Отец вздохнул.
— Да уж... Мне сначала он понравился — показался таким уверенным, умным человеком. А потом стал чувствовать — скользкий он какой-то. Говорит одно, а глаза бегают. Ещё и душится, как женщина. Когда мужчина так много думает о внешности, то невольно задумываешься — а всё ли у него в порядке с ориентацией?
— С ориентацией порядок, а вот с честностью не очень, — вздохнула Саша.
— Но ты всё-таки подумай, может, вам стоит помириться?
— Папа, зачем мне терпеть его враньё? Он же не изменится.
— Лучше жить одной что-ли? А может, надеешься встретить другого? Или уже встретила? Кстати, Миша о твоём Максе хорошо отзывался, — папа неожиданно подмигнул. — Говорит, парень неплохой, а ты знаешь, что в его устах — это похвала, только бесшабашный немного.
Кровь бросилась ей в лицо. Она поняла, если возразит слишком гневно, то выдаст себя с головой. Да, ей очень понравился Макс, его задумчивые серые глаза, не похожие на жизнерадостных до тошноты тех европейцев и американцев, с котороми ей приходилось общаться до этого. Почему-то чаще всего она вспоминала его раненым, когда он лежал весь избитый, с расквашенным носом и бороздками запёкшейся крови. Он не выглядел киношным героем, он проиграл, но ведь не испугался и в одиночку вступил в драку... В последние дни, надеясь на встречу, она только о нём и думала. Но разум подсказывал сто аргументов против...
— Папа, — постаралась она ответить спокойно, — у меня двое детей. Ты думаешь, я кому-нибудь нужна? Особенно... французу?
— Ну-ну, смотри...
И вот теперь она злилась, что выдала себя с головой, и папа будет рассматривать Макса, если он приедет, под микроскопом. В их семье мама всегда безоговорочно подчинялась мужу, и отец привык делать то, что считал нужным, ни у кого не спрашивая разрешение. Свои привычки он перенёс на неё, дочку, и её друзей. И с этим ничего нельзя было поделать.
За тяжёлыми мыслями она не заметила, как рассосалась пробка, и со вздохом облегчения она понеслась по хорошей дороге до родного Купчино. Раньше ей не нравился этот район — слишком большой, раскидистый, дома стоят друг от друга далеко, да и ничем особенно не примечательный. Но, поселившись рядом с двумя парками и храмом, она не могла нарадоваться — можно и на дачу не ездить: озёра, песочные дорожки, для мальчишек куча тренажёров, футбольные площадки. Показывая папе всю эту прелесть, она втайне надеялась, что он скажет: "Да, в наше время такого не было", но не дождалась. Тот нашёл повод поворчать, что футбольные поля в их время не простаивали пустыми, а теперь дети всё больше за планшетами просиживают. И ведь нечего возразить...
— Мама, а можно в игру на телефоне поиграть?
— Нет, вы уже наигрались у дедушки. Мыться, ужинать и спать, — отрезала она, снова раздражаясь. Но мальчишкам повезло. Как только они вошли в квартиру — их встретил Кирилл. Тот разрешал всё. И сколько бы она ни ругалась, ни взывала к его совести и здравому смыслу, ничего не помогало. Он был настроен баловать и баловал любимых сыновей. Вот и сейчас её распоряжения отменились автоматически, и мужская компания с весёлыми криками направилась играть в приставку.
Мама уехала к себе на квартиру, и Саша почувствовала опасность, исходящую от бывшего мужа. Он опять захочет остаться ночевать, и защитить её некому. Надо было что-то придумать...
Она готовила ужин и раздумывала, как быстро отвыкла от Кирилла. Как она успела заметить, он всё такой же элегантный, безукоризненно одетый даже дома. А она... Когда она увидела его новую пассию, то поразилась сходством с ней самой. Значит, Кириллу нравились невысокие женщины-брюнетки её типа. Даже фигура любовницы чем-то напоминала её. Тогда из чувства протеста Саша отрезала толстую косу, изрядно удивив муженька. И теперь, отец прав, она больше похожа на мальчишку. Но странно, Кирилл, опешив вначале, стал к ней присматриваться, как будто заново знакомиться с ней помимо её воли. И как результат — он снова хочет жить вместе.
Она вздохнула, опустилась на тяжёлый кухонный стул с высокой спинкой и оглянулась. Всё здесь было заказано и куплено Кириллом. Претенциозная деревянная мебель, как в пещере трёх медведей, страшно раздражала её. Но платил он, поэтому её слова не имели никакого веса. Через какое-то время их совместной жизни, она начала ощущать, что постоянно проигрывает мужу. Проигрывает в споре — он умел завалить её аргументами, проигрывает в настойчивости — он успешно уговаривал её делать или покупать даже то, что ей не хотелось. А главное, папа частенько был на его стороне. Иногда ей казалось, что их брак заключён не между двумя, а между тремя людьми. И Кирилл это не скрывал. Он рассчитывал, что влиятельный тесть поможет (только чем?) перевестись ему из Представительства МИДа в Петербурге в МИД в Москве. Но Саша точно не хотела переезжать в столицу, и это послужило первым камнем преткновения в их семье.
Она любила неторопливый Питер. Здесь всё было ей по нраву: и прохладная погода, и спокойные люди, и просторы Купчино, которые она любила оглядывать из окна двенадцатого этажа. Нет, пусть сам уезжает, куда хочет и с кем хочет... Вот, вероятно, он и стал подыскивать себе пару. Что ж, скатертью дорога. Одно неясно — зачем он снова хочет вернуться? Надеется, что она передумает? Глупо. Она изменилась после двух лет развода. Да, словно повзрослела, испытав прелесть самостоятельной жизни и собственных решений, ответственность за которые она несла сама. Десять лет назад она откровенно обрадовалась, когда он сделал ей предложение. Ей было душно в семье. Быть такой же покорной, как мама, не хотелось, и тут появился шанс стать самостоятельной. Но, видно, папа сумел передать Кириллу свой взгляд на неё, и тот видел в ней маленькую девочку, нуждающуюся в опеке. "Это была его ошибка. И не единственная," — со вздохом Людмилы Прокофьевны она поднялась переворачивать котлеты.
Кухня была взята на абордаж маленькими пиратами. С криками "Пусти... Я первый! Нет я!" мальчишки наконец-то уселись и схватили вилки, как два Нептуна.
— Опустили вилки к тарелке и успокоились, — строго сказала Саша, не обращая внимания на растерянный вид Кирилла, который уже успел отвыкнуть от прыти собственных подросших сыновей. — А теперь едим без баловства и спать.
Никто не возражал. И даже бывший муж покорно взял вилку и стал ковырять котлету. Ужин закончился стаканом кефира. И таким же безапелляционным тоном сыновья были отправлены спать. Возражения быстро иссякли после реальной угрозы остаться без мультиков на следующий день в случае неповиновения.
— Как ты ловко с ними, — задумчиво произнёс Кирилл, когда детвора с таким же шумом удалилась в свою комнату. — Ты часто ругаешься, что они тебя слушаются с первого раза?
— Я редко ругаюсь, потому что всегда держу слово — если обещаю, что они останутся без мультиков, то они знают, что так и будет. И наоборот — обещаю зоопарк или ещё что-нибудь, то они уверены, что получат это за хорошее поведение. Вот и весь секрет, Кирилл, — держать слово.
— Это камень в мой огород? — ухмыльнулся он.
— Как хочешь, так и понимай, — Саша встала из-за стола и стала укладывать посуду в машину.
— Мы можем поговорить про наши отношения? Пойдём в комнату.
— У нас нет отношений, кроме родительских по отношению к общим детям. Давай поговорим здесь.
Саша снова села напротив него. Большой кухонный стол отделял её от бывшего мужа. Кирилл слегка наморщил загорелый лоб под аккуратной чёлкой, как всегда делал, когда что-то было не по его плану.
— Как хочешь... Давай здесь. Почему ты не можешь меня простить? Я всё осознал... Был не прав, увлёкся другой женщиной. Теперь хочу начать заново ради наших детей. Это разве плохо?
Она слушала и раздумывала: а и правда — что здесь плохого? Он красивый, умный мужчина... И перспективный. Делает карьеру. Но было в его внешности, гладкой, холёной, приятной во всех отношениях, что-то фальшивое. Словно перед ней сидел не живой человек, а кукла. Она вгляделась получше. Кирилл продолжал говорить о любви к ней и детям, о том, как он скучает, а сам не удержался и вдруг посмотрел на свои ногти — всё ли в порядке? Вот так всегда...
— Милый, а ты уверен, что тебе нужна именно я? Мне кажется, что ты представляешь меня немного другой, не такой, какая я есть на самом деле.
— Нет, мне нужна именно ты, да и чем тебе плох был наш брак? Почему ты так быстро согласилась на разрыв, даже не пытаясь меня вернуть в семью?
— Ты знаешь, — медленно начала Саша, — я думала об этом. Как говорят психологи: хочешь об этом поговорить? Прекрасно, давай. В кои-то веки тебя интересует моё мнение, а не моя внешность, моя стряпня и моё тело... Так вот... Я устала от положения человека-невидимки. Ты главный, а я придаток к твоей престижной работе. Мне надо отлично выглядеть, чтобы ты мог мной похвастаться, мне надо поддерживать хороший французский, чтобы не ударить в грязь лицом перед твоими коллегами, мне нужно красиво накрывать на стол каждый вечер — вдруг ты приедешь ужинать не один? Вся жизнь на показ. А где же были наши отношения? Где были мы с тобой? А, ну да, как же я забыла — в постели. Туда, к счастью, никого нельзя было затащить, чтобы продемонстрировать, какая я хорошая любовница. Здесь мне повезло. Хотя иногда мне казалось, что ты бы и на это пошёл, чтобы покрасоваться перед приятелями. А может, ты и хвастался в "грубом мужском" разговоре?
Кирилл картинно поднял брови, и она поняла — хвастался.
В комнате пробили часы, которые им на свадьбу подарил отец — старинные, с кукушкой. Механическая птица выскочила из маленького домика и нудно прокуковала десять раз. Кирилл поморщился. Он никогда не любил эти часы, но не смел ослушаться влиятельного тестя и выкинуть их на помойку. А хотел...
— А почему ты терпел столько лет эти дурацкие часы? Они же тебе никогда не нравились? — спросила Саша. Он оторопело смотрел на неё, думая, что она шутит. Но она не шутила. — Впрочем, я знаю, почему. Ты же боялся поссориться с моим отцом, считая его мелочным, способным навредить твоей карьере. Так ведь?
— Не считал я его мелочным. Просто... не хотел ссориться с тестем, что же тут удивительного?
— Удивительно потому, что ты во всём любил, чтобы было по-твоему. Не уступал мне даже в дурацких мелочах. А тут такое смирение. Просто по-настоящему ты всегда любил другую, с первого дня нашего брака, а может, и раньше. И я даже знаю её имя.
— Ну-ка, ну-ка, что за имя? — насмешливо спросил Кирилл. — Ты считаешь, что я тебе изменял с самого начала нашей совместной жизни?
— Её имя — карьера. Твоя карьера. Она волновала тебя больше всего, её ты хотел больше меня, к ней ты стремился. Наверное, и на моего отца возлагал большие планы. А когда он не помог тебе перевестись в Москву, сразу стал по сторонам смотреть.
Она впервые говорила то, что смутно ощущала, но не формулировала так чётко и ясно. И сейчас, глядя в его злые глаза, поняла, что попала в своих рассуждениях в яблочко.
— А ты на что рассчитываешь, дорогая? Какого мужчину ты ждёшь? Идеального? Но таких не бывает, могу тебя уверить. Так же как не бывает и идеальных женщин. Прождёшь ещё несколько лет и не заметишь, как состаришься, — со злой улыбкой припечатал он.
— Значит, умру в одиночестве, — пожала плечами Саша и улыбнулась мечтательно, — но я всё-таки надеюсь найти его.
— Кого?
— Свой идеал.