Над судьбой. Том второй. Глава сорок шестая

 

 Ночь, которую генерал Венс посвятил допросу пленных,  лишь случайно не стала  для него последней. В  лагере его врагов  в эти же часы происходили не менее значительные события. Необходимо было срочно решить, как же дальше сражаться с  британцами. Собрался большой совет вождей. В основном все были настроены на самые решительные действия.



Их мысли и чаяния выразил Твёрдое Сердце.
— Надо напасть на марше, внезапность наш союзник. Они не успеют использовать пушки. Одновременно ударит конница и пехота. Через реку мы сможем перебрасывать всё новые и новые силы. Мы окружим и уничтожим их.



Командующий Армией  не спешил. Он не сомневался, смогут ли краснокожие одолеть врагов, вождь думал о цене победы.



— Мой брат, говорит как смелый воин. — Обращаясь скорее к остальным, чем к Твёрдому Сердцу, тихим, бесстрастным голосом произнёс Текумсе.- Бесшумная, гибкая пума одним прыжком из ночной засады убивает оленя, ломая ему хребет. Но что будет, если она промахнется?! 
Бизон огромен и силён. В тот миг, когда зверь уверен в победе, он опускает рога и идёт напролом. Он становится неудержим, бесстрашен. И слеп. Он бьет в пустоту.



Сколько воинов потеряем мы, пока не  падёт последний  англичанин? Мы все готовы отдать свои жизни ради  победы. Но пусть погибают  наши враги! Что скажет Сменивший Сущность?



— Внезапность нападения даст результат лишь на первых порах. Затем завяжется бой. Артиллерия противника станет бесполезной, но и наши пушки окажутся без дела. Потери будут  огромными с обеих сторон.



Слово взял Расщепленный Дуб. Старый вождь уже почти совсем отошёл от дел, в основном являясь хранителем Закона и традиций. Поэтому его желание высказать своё мнение вызвало оживленный интерес.



— Многим сейчас тяжело представить, что когда-то у  нас не было лошадей. Горячий мустанг, он как брат. Пеший воин не в силах догнать и поразить бизона, но деды наших дедов умели делать это. Они окружали стада и гнали их к обрывам. И животные шли; путь к гибели бизоны принимали за тропу спасения. Они мчались лавиной, сметая всё, их огромная мощь обращалась против них самих.



Куда идёт генерал Венс? К селению, где много скальпов беззащитных старух и грудных детей. Слова Твёрдого Сердца близки мне. Пусть самые отчаянные нападут во время перехода, надо ударить и сразу пуститься в ложное бегство. Мы перебьём канониров, и кто тогда будет стрелять из пушек?



Венс обязательно пошлёт погоню, мы встретим её. Потеряв конницу, бледнолицые станут ждать ночного штурма. Он не нужен. Утром  британцы  сами пойдут в атаку. У них не будет выбора.



Не успел старик закончить, как поднялся сгорающий от нетерпения Громов.
— Я поведу воинов!
Его глаза сияли, тело рвалось вверх. Казалось, будто птица, он готов вознестись над землей, чтобы крушить вторгшихся врагов.
— Неистовая Рысь смелый воин, — улыбаясь, произнёс Текумсе, — пусть будет так.



***               


Потеряв драгун, англичане окружили свой лагерь двумя рядами фургонов, не сомневаясь, что ночное  нападение неизбежно. Эту уверенность всю ночь поддерживали группы краснокожих, постоянно имитирующих  начало штурма. Выход из осажденной крепости был полностью заблокирован.



Под покровом ночи воины    установили на боевых позициях в рощах пушки, доставленные на лодках. Здесь же расположились три тысячи стрелков, имеющих ружья и по два колчана стрел. За восточной рощей спряталась конница — четыре тысячи всадников. 



Венса же встретили умело изготовленные пугала. Пришлось собрать одежду почти со всех становищ. Около пяти тысяч    прикрепленных к колышкам, и связанных между собой ремнями, чучел ждали картечи.



Полностью закрывающая лицо, яркая собачья маска с хищным оскалом и красочные перья уже с двух-трёх сотен шагов не позволяли отличить человека от подделки.  Генералу не помогла даже подзорная труба!



Среди чучел стояли две тысячи  прикрытых щитами воинов. На каркас из ивовых прутьев крепилось по четыре бизоньих шкуры мехом наружу, картечь не пробивала их с расстояния триста шагов.



Массовые потери обеспечили пугала; воины валили их, дёргая за ремни. Для придания картине полной завершённости, воины тоже ложились на землю, прикрываясь щитами. Они ждали сигнала к началу «трусливого бегства с поля боя». Все эти пехотинцы были распределены вторыми номерами у стрелков в рощах и у всадников. Добровольцев оказалось в избытке, и в сводный отряд отбирали по жребию.



Когда уже не оставалось сомнений, что предлагаемый план действий вполне реален, среди вождей разгорелся жаркий спор. Громов предложил воинов, стоящих между рощ, приковать к земле поясами смертников Братства  Псов.
— Это непременно введёт врагов в глубокое заблуждение, бегство «жалких остатков  уничтоженных дикарей» станет совершенно правдоподобным, — убеждал Платон.



Но он замахнулся на святое, возмущению не было предела!
— Смерть не  пугает нас! Страшнее потерять свою гордость!  Мы не можем сделать этого!  —  отовсюду неслись возмущенные голоса.



Громов   растерялся. «Неужели алгонкины, - с трепетом  спрашивал он себя, - уподобятся многочисленным диким племенам по всей планете, не способным перешагнуть через барьеры ложных запретов-табу? Как относиться к тому, что сдерживает развитие, какие ограничения истинны, а какие ошибочны?»



Впервые  Платон оказался один против всех. Его не понял даже Текумсе. Молча отвёл в сторону взгляд Сменивший Сущность. Но за Громовым стояли сотни спасённых жизней, конечный результат битвы, он не имел права уступить. Пылая жаром страсти, дрожащим голосом Платон  почти закричал.



— Братья! Гордость? А где была она, когда мы отдавали наших маленьких детей в услужение французам? Сколько унижений готов терпеть каждый из нас от их пьяных разгулов, дебошей, грязных оскорблений? Разве не хватается за рукоять ножа воин, слыша слова: дикарь, немытая краснокожая свинья, вонючая обезьяна?



И, скрипя зубами, он отводит руку. Мы терпим их, потому что знаем: пройдет всего лишь несколько лет, и мы выдворим вон этих зарвавшихся пьяниц.



Кому из воинов хочется, чтобы его сын стал  умелым кузнецом? Или бондарем, или скорняком? Мы с болью в сердце отдаем  собственных детей народу. Каждый понимает: общее благо выше личного. Мы жертвуем большим, чтобы не потерять великое!



Что вечно в этом мире? Горы? Но и их разрушают вода и ветер!  Реки?  Но и они меняют русла, прорываясь сквозь скалы!



— Великий Вождь! — Громов подошёл к Текумсе, — когда ты поднял руку на Богов, на страшных идолов майянов, ты был подобен Богу. Сколько поколений    алгонкинов почитало ложных кумиров? Мы разорвали путы этой лжи. Правда и ложь, добро и зло, гордость и унижение; кто сможет, не задумываясь, тут же провести границу между ними? Почему врагам нашим так часто сопутствует удача? У них два закона — один для своих, а другой для чужих. Наша гордость не в том, чтобы умереть героями. Победителей не судят! 



Командующий Армией надолго замер в молчании. Платон чувствовал, как пульсируют вены  на висках вождя. Сурово посмотрев в глаза собеседников, Текумсе твёрдо сказал.
— Неистовая Рысь прав!


***   

Великолепно замаскированный командный пункт, в котором расположился Текумсе, был обустроен  на вершине старого клёна. Громов думал лишь об одном: «Только бы они поверили!»  За ночь был подготовлен ров для конницы Венса: восемь локтей в ширину, пять в глубину. Всю вырытую землю воины унесли в рощи, накрыв траншею-ловушку жердями, хворостом, сверху дёрном.



Враги поставили свою артиллерию на пригорке одной батареей, придав ей лишь незначительное прикрытие. Конница! Платон ждал удара британской кавалерии.




И она пошла. Пять линий улан и драгун,  неудержимой лавиной понеслись вперёд. Они жаждали крови, её запах бил по ноздрям, туманя сознание. Уже всадники поднялись в стременах, уже клинки были занесены над головами. Казалось, нет силы, способной остановить эту массу человеческих и конских тел!



Две линии конницы мгновенно обрушились в ров. Где грудью, где брюхом лошади наваливались на установленные,  на дне острые колья. Кавалеристы вылетали из сёдел и, ломая конечности, шеи и ребра, тут же падали рядом. Конское ржание смешивалось с воплями, стонами,  проклятиями людей.
Остальным линиям удалось удержать лошадей. Строй сломался, наступила неразбериха, паника.



«Пора,  - чуть было не закричал Платон, -что же он медлит!» Текумсе опустил руку, и тут же три тысячи воинов, встав в полный рост, натянули тетивы. Стрелы бесшумно понесли неотвратимую погибель. Сделав  по десять выстрелов, краснокожие взяли в руки ружья; вражеская пехота   приближалась к рощам.



Накрыв первым же орудийным залпом батарею  противника, индейцы лишили его не только артиллерии, но и управления.
Залпы следовали один за другим. Разбивая в щепы доски, круша колёса, оглобли, ядра разметали часть фургонов, повозок. Образовалась громадная брешь.



Отступление солдат превратилось в бегство. Многие ринулись на западный берег Мутной реки, надеясь спастись в зарослях тростника, другие залегли под телегами.



Пушки стали бить бомбами и гранатами. Фургоны с порохом взрывались, кругом разбрасывая огонь. Пылало всё, что может гореть. Организовать единую оборону никто уже и не пытался.



Под прикрытием индейской артиллерии выдвинулась конница. У многих всадников за спинами сидели воины. Шли на рысях, не спеша, большим полумесяцем, чтобы не попасть под огонь своих пушек.



Обстрел закончился и, через пробитые ядрами  проломы, всадники ворвались в лагерь. Завязалась рукопашная. Краснокожие пехотинцы, спрыгивая с лошадей, стали быстро выдвигаться в юго-западном направлении, отрезая солдатам последний путь к отступлению на противоположный берег Мутной реки.



Схватка быстро превратилась в побоище, и лишь каждый двенадцатый из армии вторжения успел сдаться в плен.
Их выстроили колоннами, связали между собой.   Конвой из прекрасно вооруженных всадников, щёлкая бичами, поднимая на дыбы ржущих мустангов и оглашая округу боевыми кличами, погнал жалкие остатки экспедиционного корпуса   на запад. Что ждало их в глубине бескрайних равнин?



Вечернее солнце уже смотрело в лицо уходящим на закат отрядам победителей. Блёклая голубизна неба на востоке всё больше тускнела, а на западе розовела закатным румянцем.



Громов вздыбил коня, резко развернул его. Там, за Отцом Рек, начиналась территория Британской империи. Земля, отнятая англичанами у краснокожих. Она ждала  освободителей, и они  были готовы  исполнить свою историческую  миссию.


«Какова моя роль во всём этом движении, названном Гумилёвым пассионарным взрывом? – вопрошал себя Платон, - и насколько люди вольны в своих действиях?» Он   тронул поводья и, как ездят всадники без седла, то широким галопом, то шагом стал догонять колонны.


 КОНЕЦ  ВТОРОГО ТОМА.