Повесть Заповедный клад

Валерий Лимонов


Заповедный клад

документальная повесть







                Краснодар 2011

УДК 882
ББК    КР63.3(2Рос–4Кра) 
Л 586


Л586  Лимонов Валерий Федорович.
            Заповедный клад: Документальная повесть.
            Краснодар, 2011. –136 с.



   Документальная повесть  об истории, традициях, трудолюбии и мужестве кубанцев. Раскрывая важнейшие жизненные ценности, книга воспитывает в юном читателе  лучшие человеческие качества, верность долгу, любовь к Родине.









© В.Ф.Лимонов, 2011


               

          И снова я приду к «Великой Катерине»,
          Чтобы её Указ, в который раз прочесть,
          Спасибо всем за памятник и тем, кто ныне            
    Хранит кубанцев незапятнанную честь.
      
                Автор               














Глава 1.  Валерка
      
      Валерка окончил седьмой класс хорошо, хоть и относился к учебе с прохладцей. Бабушка была богомольной женщиной и в своих молитвах благодарила господа за успешную Валеркину учебу, за то, что был помощником в скромном хозяйстве и выполнял всю мужскую работу по мере сил.  Но Валерка в Бога не верил, так учили в школе, верующих в бога детей дразнили.
      В раннем детстве его крестили. В памяти осталась церемония крещения: бородатый поп с кадилом, мокрым веником  и большой медный таз, куда по очереди окунали Валерку и его двоюродных братьев, самые младшие ревели, остальные стойко выдержали всю процедуру до конца. Одно было ясно, у них появились крестные мать и отец, и как к ним относиться было не ясно, но старший брат Виталий сказал, что теперь они будут дарить подарки им на все праздники, Валерку это устраивало.
     Бабушка всегда строго говорила: Бог есть, и ты придешь к нему не сейчас так позже. Молитвы написанные,  очень давно, кем-то от руки, читала вслух по церковным праздникам, но, как казалось Валерке, как-то неразборчиво, потом она прятала их в шкафу, в старом затертом саквояже. Иногда Валерка доставал из саквояжа старые желтые истертые листы и с любопытством рассматривал их,  но старославянский язык был ему не понятен. Некоторые слова он все же разбирал, но смысла понять не мог.  Каждый вечер перед сном бабушка молилась и просила Бога, чтобы он  помог всем родным и близким, исцелил от болезней и недугов, чтобы избавил всех от врагов и недругов, от завистников и злых языков.
    Валеркина кровать в комнате стояла рядом с бабушкиной кроватью и он под монотонный речитатив бабушки, читавшей молитвы, блаженно засыпал. Ему снился Бог. Он был большой и светлый, с большущей белой бородой и смотрел на Валерку из верхнего угла комнаты, где висела икона. Перед ним Валерка казался маленьким, ну как муравей и беззащитным. Бог лукаво щурился и как бы говорил ему: Я все про тебя знаю, что врешь ты маме на каждом шагу и бабушке врешь. Про якобы выученные уроки, и про кота, который якобы украл блины со стола, а ты их сунул за пазуху и выскочил на улицу, чтобы угостить своих друзей, и про подзатыльник младшей сестренке, чтобы не ябедничала и не путалась под ногами, когда ты собирался удрать на рыбалку без разрешения. Все я про тебя знаю, все, все! Смотри у меня, накажу и никто не поможет! Валерка просыпался в холодном поту, в комнате стояла тишина, нарушаемая тихим похрапыванием бабушки, из окна лился сквозь тюлевую занавеску бледный лунный свет, где то пролаяла собака и опять тишина. Валерка мысленно попросил Бога не наказывать его, пообещав ему больше никогда не врать, ну если по мелочи. Хотя определить разницу между враньем и хитростью он не мог и считал, что хитрость это не вранье, а выход из создавшегося положения, как Чиполлино из сказок Джовани Родари, а он был еще тот хвастун! Или к примеру в шахматах, отдаешь ферзя, а через три хода ставишь мат, обман и хитрость чистой воды!   
    Бабушка была из дворянской семьи и тщательно скрывала это. Хотя старинные фотографии говорили сами за себя: вот фотография где большое семейство чинно сидит на венских стульях у богатого дома и посредине с маленькой девочкой на руках сидит Лев Николаевич Толстой, как говорила бабушка, это она на руках у великого писателя и имя он ей дал, может и крестил, но кто его знает.Мама моей бабушки была знатная красавица, как говорили сестры моей бабушки - просто писаная красота и с восхищением вспоминали те далекие годы и гувернанток, и учителя танцев, и конюха, и экономку.  В семье Тарасовых было семь девочек и один мальчик.  Вот юнкера – это ее брат и его друзья. Вот дама в шляпке под вуалью, а рядом довольно солидный господин – это тетушка по отцовской линии с мужем, одним из крупнейших заводчиков кожи в России. И фамилия у них была соответствующей - Кожевниковы. Родители бабушки ушли из жизни рано, и тетушка была опекуном  их семьи. Она была дружна с Софьей Львовной и Львом Николаевичем и арендовала для детей с гувернантками именье Толстых недалеко от Липецка, рядом с деревней Добринка и называлось имение Грязи. После установления Советской власти в России, когда родители умерли от брюшного тифа, тетушка с мужем эмигрировали в Канаду, поделив фамильное золото и серебро между детьми Тарасовых. Как рассказывала бабушка, все драгоценности были обменяны на продукты в голодные годы. Переехав на Кубань за средней сестрой вышедшей замуж за партработника, уже юные  девицы занимались шитьем и рукоделием. При Советской власти родство с партработником гарантировало неприкосновенность членов семьи, но не гарантировало анонимных доносов и заведомо ложных обвинений в адрес самого партработника. Партработнику необходимо было быть искренне преданным партии большевиков и неподкупным человеком, чтобы никакая грязь «доброжелателей» не могла пристать к нему. В скором времени сестры вышли замуж за местных казаков и жили как все станичники.  Вот и все тайны семьи Тарасовых, которые знал Валерка.   
     Впереди целых три месяца лета. Планы еще не сложились, но хотелось провести каникулы хорошо и с пользой. Валерка считал их  наградой за прошедший учебный год, за прилежность и усидчивость, за успешную учебу. Впереди маячила беспечность теплого лета и предчувствие незабываемых приключений. Друзья были готовы поддержать любые планы.
    Весна всегда будоражила сознание Валерки ожиданием чего-то нового, неизведанного. Буйство цветущих деревьев вишни, черешен, абрикос. яблонь и сирени сводило с ума своими запахами и красками. Вечерами допоздна засиживались на лавочке, возле дома, вдыхая аромат цветущего сада и слушая в вышине, почти под самыми звездами, крики возвращающихся с юга гусей, уток и лысух. Они перекликались в звездном небе и снижались к воде, как бы говоря друг другу: здесь наш дом, здесь хорошо, все вниз. А на утро в лиманах появлялись сотни новых пернатых, деловито плавающих между кустами камыша, готовя гнезда для высиживания птенцов.
     Осень имела свои прелести и была для него самым любимым временем года. Когда можно было подолгу рассматривать разноцветные листья засыпающих деревьев, синее с проседью небо и немножко грустить, представляя, как все эти багряные, желтые, оранжевые листья  упадут в траву и голые ветки будут всю зиму ждать появления новых почек и зеленых клейких листочков. Зима на Кубани – тетка капризная и о ней рассказ будет позже.
      Учеба Валерке давалась легко. Всё, что учителя рассказывали в классе, он запоминал, и домашние задания делал быстро и, как правило, на «отлично». Валерка приходил в класс за пять минут до звонка и жалкие просьбы: « Валер, дай списать!» – тут никак не проходили.
      Но иногда, если первым уроком была география, то Валеркина тетрадка по математике кочевала по всему классу. Были и конфузы, когда по небрежности допускал ошибку, и почти у половины класса она сияла, как лакмусовая бумажка, говорившая о круговом вращении знаний. Больше всего Валерка мечтал о своем магнитофоне. В школе был магнитофон «Яуза-5». С полукруглыми боками, стального цвета, по два вата на динамик. Громкость и чистота звучания – закачаешься.
        Получив табель за седьмой класс, решил посоветоваться с мамой:
       – Мам, как ты смотришь, если я поработаю в колхозе на уборке урожая, вместе с Сашкой Бойко. Заработаю денег и куплю магнитофон, как в школе,  да и тебе буду помогать по хозяйству. Веранду красить уже пора. Грядки буду полоть, забор починю…
       –  Да уж помощник из тебя, знаю какой. Только свистнут друзья за калиткой, так тебя и видели, а в колхозе    поработай,  может денег заработаешь. Пальто тебе новое  на зиму купим. Да и по улице меньше болтаться будешь.
       – Какое пальто? И в старом прохожу!
       – Ладно, ты еще заработай, а без магнитофона жили и еще проживем. Радиоприемник с проигрывателем купили, какие деньжищи отдали, хватит нам музыки.
       Украдкой смахнув слезу, прошептала: «Большой уже!»
И склонившись над швейной машинкой, она долго не могла вдеть нитку в иглу. Когда Валерке было всего четыре года, отец трагически погиб при исполнении служебного долга. Так было написано в письме из военкомата. Во время войны отец шестнадцатилетним пареньком доставлял грузы по «дороге жизни» в осажденный Ленинград. Был ранен, награжден двумя орденами Красной звезды и другими медалями, после госпиталя окончил артиллерийское училище.   Служил срочную службу старшим лейтенантом в Советской Армии. Перед его смертью родилась сестренка.  Валерку хотели забрать в Суворовское училище, но мама сказала военкому: «Выкрутимся как-нибудь, а сына воспитаю сама, не хуже вашего».
       Одним словом – казачка.  Работая в  школе лаборантом, она всё свободное время проводила за швейной машинкой. Шила соседям и знакомым. За работу рассчитывались кто, чем мог:  рыбой,  мукой, яйцами…
     До начала уборки пшеницы на колхозных полях оставалось два месяца, а пока страда не подошла, Валерка пропадал на лимане. Ловил рыбу, купался, загорал. Помогал маме по хозяйству: полол грядки, починил старый забор, покрасил веранду и был доволен всем.
      Хватало времени и для друзей. На самых высоких деревьях во дворе ребята натянули провода и оборудовали телефонную связь друг с другом. Соединили две квадратные батарейки проводами последовательно с парой наушников. Чтобы поговорить по «телефону», нужно было сначала докричаться до абонента через забор и только потом говорить, прикладывая наушник то к уху, то ко рту,
не забывая крикнуть: «Прием». В станице телефоны были только у председателя колхоза, в сельсовете и на почте, связанные через коммутатор с районным центром.
        Рыболовецкий колхоз «Заветы Ильича», центральная усадьба которого находилась в станице, ловил рыбу в Сладком и Бейсугском лиманах. В основном выполнялись спецзаказы. Рыба различных ценных пород, начиная от севрюги, шемайки, тарани, кончая здоровенными сазанами и судаками, поставлялась в Москву, на столы высоких чиновников. До отправки рыбу хранили в огромном лабазе. Лабаз – своеобразный холодильник-ледник, представлявший собой полу-амбар, полуподвал.
       Лёд заготавливали зимой, когда он становился толщиной не менее двадцати сантиметров. Бригада выезжала на Сладкий лиман с топорами и двуручными пилами. Прорубались полыньи, а затем выпиливались большие куски льда. Их грузили на конные подводы и отвозили в лабаз, где складывали в глубокую яму и засыпали соломой. Весной, когда начинался  промысел, выловленную рыбу укладывали в ящики и пересыпали мелким битым льдом. На дно лабаза закладывали лед, а сверху ставили ящики с рыбой. Поверх – еще слой льда. Затем закрывали брезентом и засыпали соломой. Рыба там могла храниться месяцами.
      Часто Валерка с ребятами ходили на конец дамбы встречать рыбаков. Если уловы были удачными, ребята помогали сортировать рыбу. В конце работы бригадир выделял каждому по паре сазанов или судаков – на выбор.            
       До войны в Бейсугском лимане рыбу ловили, как и сотни лет назад. Место, где добывали рыбу, называлось «броды» из-за малой глубины. Невод затягивали вручную прямо с берега. Рыбы было много – в основном тарань,  судак, осетр иногда белуга, которую вывозили на стан телегами, по две рыбины в телегу. Здесь же рядом, в песке, были вырыты ямы, в которые на брезент укладывалась рыба вперемешку с солью и засыпалась песком. Через три – четыре дня её откапывали, обмывали лиманской водой и вывешивали на просушку в специальных сараях – «сушилках».   
       Сейчас рыбу ловят по-другому. Правда белуга перевелась, но осетры попадались довольно часто. В станице рыбу и икру не продавали. Увозили куда-то. Но Валерке довелось попробовать черную икру у друга, его отец работал в бригаде рыбаков, ели икру из большого тазика ложками - до «отвала».
       Однажды Валерка спросил своего деда: «Деда, ты сам говорил, что земля и плавни дарены казакам, они наши, казачьи и все должно принадлежать нам, а они в Москву все отправляют. Это же не справедливо». В ответ услышал только: «Цыц, мал еще! На Соловки захотел?».
       Игнат Петрович ездил на подводе  по станице и собирал вторсырье, работа пыльная и не прибыльная. По доброте своей и в свободное время разрешал внукам покататься на лошади верхом. Лошадь звали Найда, она была старая , спокойная и терпела возню ребят у себя на спине, лишь поворотом головы и карими глазами, как бы спрашивая: ну что казаки уселись наконец? Иногда дед доставал свою казацкую амуницию и давал внукам подержать кинжал и казацкой шашкой помахать. Чертополох и  дикий щавель падали, срубленные острой шашкой.  Был у деда и карабин, который остался у него после Гражданской войны. Дед как-то умудрился сохранить его. Затвор был сделан из дерева, и считалось, что карабин для стрельбы не пригоден, регистрации не подлежит. Вместе с шашкой и кинжалом он висел над кроватью на старом ковре, как память о службе Отечеству.  Осенью, когда начиналась  охота и пальба шла по всей округе, дед приглашал внуков к себе.
      – Ну что, вольница, айда к лиману, покажите деду, как умеете стрелять.
        Снимал со стены карабин, доставал из подвала цинковую коробку с патронами, откуда-то из-под пола вытаскивал промасленную тряпицу, в которой был завернут настоящий затвор, и вел внуков в яблоневый сад. Стреляли по мишеням. Ими служили бутылки, банки и прочие мелкие предметы. Ребята  часто мазали, но дед стрелял точно в цель и приговаривал при этом:
       – Вот вам фрицы на орехи  от красных партизан!
        Потом рассказывал разные истории. Как их, еще пацанов, учили на скаку рубить шашкой лозу. Так, чтобы она после рубки еще несколько секунд стояла. Стрелять по мишеням из любого положения, сидя в седле и даже из под коня на полном ходу. О казачьих рангах и отличиях, о службе в старину, о нравах и традициях.
        Рассказы о Гражданской войне были особенно интересны. У ребят не укладывалось в голове, как могли воевать друг против друга люди одной национальности, земляки, даже родственники. Как могли белоказаки противостоять красным командирам, об отваге которых ребята смотрели в станичном клубе много захватывающих кинофильмов. Самыми любимыми были про Чапаева,  Буденного, про революцию и Гражданскую войну. Но всей правды о том времени внуки от деда так и не узнали…
        По одним рассказам, он был ездовым обоза в казачьем войске Кубанской рады. По другим – сражался на стороне красных. Но во время Великой Отечественной войны, когда в станицу пришли фашистские оккупанты, ушел в партизаны и бился с немцами до изгнания их с Кубанской земли. Вот тогда дедов карабин и поработал на благо Отечества. Не одну меткую пулю послал в немецких захватчиков Игнат. Но и сам был дважды ранен.
       – Деда, деда, а в спичечный коробок попадешь?– спрашивали ребята. 
       – Хватит, настрелялся я за свою жизнь, а вы учитесь, возможно, придется Родину защищать.
       Садился в тень под яблоней, вынимал старый потертый кисет, набивал ядреным самосадом  вишневую трубку и долго молча, курил…

Глава 2.  Игнат

       – Игнаша! Игнаша! Иди домой, батька зовет! – С криком выскочила из-за амбара десятилетняя  сестра.– Иди скорее, батя ругается, мамка плачет…
       Игнат неторопливо стащил с телеги последний мешок с пшеницей, взвалил на плечо и отнес в амбар. Прикрыл двери, накинул замок и лишь только тогда пошел в хату. За столом под образами сидел отец, нервно барабаня по столу заскорузлыми пальцами. На лавке у стены всхлипывала мать. Рядом с отцом прохаживался туда-сюда  незнакомый подъесаул в новой черкеске и при полном параде.               
    – Ого, який гарный казачина вырос у тэбэ Петро Игнатьич! Мабуть от дивчат отбою нема?
       Русый чуб и голубые глаза, косая сажень в плечах и высокий рост Игната сводили с ума многих станичных девчат. Игнат окончил окружную гимназию в станице Уманской. Знал математику, географию и прочие науки. Был образован и начитан. Но никогда этим не гордился.
       Подъесаул усмехаясь, разгладил усы и подошел к парню.
       –  Ну, здорово, казаче!– И прихватив парня двумя руками за плечи, потряс его, как шелковицу. Игнат слегка пошатнулся, но устоял.
       – Здоров! Ох, и здоров у тэбэ сын! Як той бугай!
       – Да уж, який вин бугай, Захар Спиридонович, ще теля малэ! Молоко на губах не обсохло, – начал торговаться отец,– от дивчат шарахается, як скаженный. Кажу тоби, шо рано йому на войну. Да и зброи  нема, тильки шашка стара.
       – Да шо ты прибедняешься Петро Игнатьич! Конь йе? Йе! Одёжа казацька йе? Йе! Шашка йе? Йе! Гойда, на жеребца, та у мою сотню! Карабин дамо, патронив, харчи дамо. Любо!
       – Да какой же из него вояка? Только семнадцать годков!– запричитала мать.
       Петр Игнатьич с досадой махнул на нее рукой:
       – Цыц маты, колы казаки балакають! От ты, Дмитро, скажи мени: царя скинули, Временное правительство скинули, красные утиклы, по плавням ховаються. Атамана Леоненко, царство йому небесне, свои ж и повисылы, чья правда и чья власть будэ тэперь у нас на Кубани? Чи красни опять прыйдуть, чи  Добровльци устоять? А Рада, кажуть, за самостийность ратуе.
       – Рада за наши земли, за Кубанское войско стоит! А  отделяться от России, так это бабка надвое сказала. Где  Украина и где мы? Председатель краевой Рады Рябовол что говорил? – без законов, чтобы им подчинялись все поголовно, без войска Кубанского и Донского и добрых хлопцев не будет ни Рады на Кубани, ни той завещанной царицей справедливости и процветания края ни  на  Кубани,  ни  на Дону.  Передерутся паны за власть, а у хлопцев чубы  повылазят. Так нет – убили Рябовола в Ростове. Балакають Врангель с Савинковым руку приложили. Да где же в этой смуте концы искать. А Леоненко твой, за голытьбу, за кацапов стоял,  в холуях у красных был, туда ему и дорога. Добровольная армия за Рассею воюет и мы как можем так и помогаем, а кацапы нам не указ! Брестский мир им еще дорого обойдется! Немчура уже к Ростову вышел, драпают краснопузые! Нам надо свое войско собирать. Куренной атаман Пожидайло сказал: «Всех хлопцев с шестнадцати до двадцати пяти лет из вашей станицы набрать в сотню есаула Панамарчука». Лихой рубака, службу знает. Атаман тебе лично привет передает, ты ж вроде кум ему и в Раду ты избирался на должность помощника казначея, но за смутой не поехал в Екатеринодар. Зря отказался ты, Петро Игнатьич! Ох зря! Ну ладно, хлопца твоего забираю, готовь коня и харчей на сутки. И помни, только ради тебя, атаман Пожидайло хлопца в обоз назначил, в охрану, а может и начальником обоза: там целее будет. А мне еще к Щербе та Гонтарю заскочить надо. Приходь на майдан у вечери, послухай шо казаки скажуть. Бувай Петро Игнатьич! Не поминай лихом! – И ущипнув Таню за щечку, подъесаул вышел из хаты.
       Слышно было, как шарахнулись куры во дворе, как злобно залаял на привязи Варнак, старый волкодав, охранявший  казацкое подворье. Как цикнул на него подъесаул, отвязывая коня. А потом стих топот всадника, изменившего спокойную жизнь семьи справного казака. 
       Задумался Петр Игнатьевич: «Вроде и мал еще хлопец, пора лихая, пропадет не за понюшку табака. Может и правда отправить его в плавни к партизанам. Где теперь та граница, которую больше сотни лет оберегали, кровушкой казацкой полили. Почти 300 верст – от устья Лабы по всем разливам Кубани до самой Анапы. Более 60 постов, сотни пикетов и батарей были обустроены по всей границе с 1792 года. Сорок куреней построено и заселено. Все это время Черноморское войско крепко старалось поддерживать свою честь и славу и исполнять в точности завет матери – царицы: «бдительно хранить пограничную линию от набегов закубанских горцев, соблюсти имя храбрых воинов и заслужить звание добрых и полезных граждан».
        Все было налажено и быт, и служба. Сколько казачьих атаманов верой и правдой исполняли этот завет перед лицом государевым. Навсегда в казацкой памяти останутся имена кошевого атамана Захария Чепеги, с которым дед Петра Игнатьича пришел на Ейскую косу, войскового полковника Саввы Белого, кошевого атамана Антона Головатого, войскового атамана Федора Бурсака, войскового атамана Матвеева, наказного атамана Алексея Бескровного и других достойных сынов кубанского казачества.
       А  теперь  что?  Кто  против  кого  воюет? За  что? Да и партизаны все свои станичные, просто воевать не хотят ни за  красных, ни  за  белых.  По справедливости  хотят жить. Хотя  балакают  разное  про   них… Справедливость   для справного казака – это своя земля  да работа  на ней с раннего утра до позднего вечера, когда нет военной службы.
       Большевики землю забрать еще не успели, а провизию выгребли подчистую. У кого справедливость? У куренного
атамана? Была у него власть и справедливость, и дружба была у Петра Игнатьича с ним. А вон как все повернулось. Теперь царя нет, веры нет, власти, за которую и голову  положить можно, и той нет. У кого  сила  у того и власть. Сегодня у белых – завтра она у красных. Смута великая в умах зародилась. 
       Кацапам верить нельзя, им бы позубоскалить, да горилкой залиться до соплей. В станице его хату видно сразу: ни забора, ни огорода, ни собачей будки.  Бурьян под самые окна, да детишек мал, мала, меньше. И все голодные.
       А с другой стороны, ему, потомственному казаку негоже уклонять сына от службы, что казаки скажут? И так не эдак, и эдак не так. Тьфу! Пропади оно все пропадом! Красные, белые! Только жить хорошо начали: табун лошадей в двадцать голов завел, да коров столько же, овец – почти триста, да птица всякая во дворе. Когда царя свергли и власть захватили большевики, все успел отправить на дальние хутора: хотели раскулачить, да народ заступился. Землю делить собрались…
       А теперь белые пришли, так отдай самое дорогое, сына – наследника и продолжателя рода казацкого. Хотя с другой стороны, воинская повинность всегда была любимым делом, задачей жизни, начертанной самим фактом рождения в казачьей семье. Уклониться от службы совершенно невозможно, даже немыслимо, потому что позорно это для глубоко почитаемого казачьего звания.
       Но теперь, когда власть переходит из одних рук в другие, это разве служба Отечеству?  Когда брат поднял оружие на брата, сын на отца – сатанинское безумие, великий грех это! Может и правда пусть уходит в плавни, к партизанам: к зеленым, красным... Эх, сразу не сообразил. Откупиться надо было, – размышлял Петр,– атаман Пожидайло глаз на коня положил, за сына и коня не жалко. Из войска теперь не уйдешь, в плавнях поймают, с позором повесят – дезертир! Ни от белых, ни от красных не спасешься. Но потом смирился: не один Игнат уходит, вона сколько парубков рекрутируют. На все воля Божья! Будь что будет!

Глава 3. Сборы
 
      Гнетущую тишину в хате нарушил тихий голос Петра
 Игнатьевича:
       – Ну что ж Игнаша, надо так надо! Негоже за мамкиной юбкой прятаться, коли позвали за Кубань постоять, за землю, царицей дарованную. Благослови тебя Господь на путь ратный! Без Бога ни до порога, а с Богом хоть за море!– Так говорили наши деды,– перекрестился на образа и сказал жене,– готовь мать одёжу и харчи, а я коня выведу. Погляжу на тебя в седле, не забыл ли мои уроки. Да шашку прихвати…
В конюшне мирно похрупывал сеном Гнедко – трехгодовалый жеребец, отцова гордость. Еще малым жеребенком купил он его в Каневской на ярмарке у одного адыгейца. Хорошим и породистым оказался жеребчик!
       Сто рубликов серебром отдал за него. Невзрачным сначала показался Петру Игнатьевичу коняшёнок: рыжий, шея тонкая, длинная, навис черный и жалко было таких денег. А вокруг на ярмарке столько разных коней: и белогривых, и буланых, и гнедо-чалых, и саврасых. А вот жеребец вороной – красавец, залюбуешься. И по принадлежности кони разные: вот тебе возовик – ломовая лошадь, а вот и донской рысак – пегий, темными пятнами, неспряга. И степные лошадки – выносливые, неприхотливые… Голова идет кругом.
       Да на счастье рядом оказался знакомый цыган.  Уж кто-кто, а цыгане толк в лошадях знают: «Бери Петрович лошака, не пожалеешь, это я тебе говорю, Лойко Барга. Да прячь его подальше. Стоит он этих денег, а то и поболе.  Жаль, у меня с собой нет, купил бы».
       Прав цыган оказался. Через время не узнать коняшёнка – мастистым и статным жеребчиком вырос. Адыгеец что-то говорил про великого Хаджи Мурата. Да пойди, разберись с черкесами, лопочат больше по своему: «Конь, вах, карашо, внучка Казбека будет, коня Хаджи Мурата. Аллах меня покарает, обман нет – бери, кунак потом буду».
           А уж как Петр холил и лелеял его! Красавец конь! Многие хотели перекупить и деньги хорошие давали. Но он, как чуял, что пригодится конь, не ему, так сыну – не продал! И вот, теперь, пришла пора готовить казака в дорогу. Опасную, полную неизвестности и риска, где одна надежда на коня, на его силу и выносливость, на преданность седоку, да на Бога…   
       Игнат немало времени проводил с Гнедком. И в ночное ходил, и на дальние хутора верхом выезжал, но, ни в сеялку, ни в косилку, даже в телегу не ставили, неспряга был. Иногда в бидарке ходил, если отцу срочно надо было в Каневскую съездить.
       – Игнат! Пока я коня приготовлю, сходи к лиману, нарежь лозы,– приказал Петр Игнатьевич сыну,– а после шашку проверь и подведи оселком. Оселок под стрехой у крыльца торчит.
       Через час все было готово. Лоза стояла в один ряд с интервалом в шесть метров. Игнат крутил шашкой, разминая кисть руки. Отец в конюшне заканчивал подтягивать подпруги на оседланном коне и тайком от сына баловал Гнедка  кусочками сахара. Когда еще свидеться придется. Похлопал по шелковистой шее и слегка приобнял коня, а Гнедко тыкался губами то в руку, то в ухо, выпрашивая еще сахару.
      – Но-но, не балуй! – Петр Игнатьевич слегка шлепнул его ладонью по влажным губам и вывел во двор.
      – Все, хватит! Садись в седло и с двадцати метров начинай работать.
      – Хорошо, отец.
Перепоясал себя ножнами, вложил в них шашку, которой еще  его дед туркам головы рубил, и птицей взлетел в седло. Гнедко, почуяв седока, рванулся, заплясал, но Игнат сильной рукой удержал его и направил в дальний угол широкого двора. Почти у самого плетня осадил его и, подняв коня на «дыбы», с места пустил в карьер. До лозы было тридцать метров, за двадцать выхватил шашку из ножен, вытянул руку с клинком над головой Гнедка и вот она лоза! Как учил отец, легкий взмах вверх, потом резко вниз, наискосок с оттягом, почти вдоль лозы с выкриком «Хах!» и руку назад. Потом снова вверх, и снова с оттягом по лозе – «Хах!» и снова назад. Гнедко плавно летел вдоль ряда лоз. Куры, копошившиеся во дворе, с перепугу разлетались кто куда. Когда вторая лоза рубилась, первая падала на землю. Все десять лоз были срублены вчистую.
Развернув Гнедка, Игнат подскакал к отцу, который поднимал лозу с земли и внимательно осматривал каждый срез.
       – Молодец сынок, молодец! Вот только у седьмой кожура не до конца рублена, видимо кончиком достал, а так, хвалю! Конечно, работать еще надо. Вот в сотне не бездельничай, тренируйся с Остапом Щербой, он неплохо рубит. Чужая голова с плеч – своя на месте! И головой крути, смотри и сзади, и спереди. В рубке святое дело товарища прикрыть, и он тебя  прикроет, если цел будет.
      – Батя, так я же обозником буду, а ты – рубка, рубка! Тут отстреливаться надо и лошадей гнать, что есть мочи, если нападут на обоз. Тут тактика нужна и карабин.–  Возразил отцу Игнат.
      – Сегодня ты обозник, а завтра в арьергарде, тылы прикрываешь. Так, что уменье владеть шашкой в бою не помешает.– Отец подошел к Гнедку, дал ему кусочек сахару.– А Гнедок тоже молодец! Береги его! Отведи в конюшню, расседлай, задай овса. Потом, запряги мерина в телегу, съездим на хутор, отвезем харчи работникам и заберем  капусту, арбузы, второй воз с зерном там уже готов, заберем и его. Сладишь дела, заходи в хату, мать кормить нас будет, по чарке нальет.
       Пообедав, Игнат с отцом отправились на дальний хутор, который находился в тринадцати верстах от станицы на запад, возле «гадючьей» балки.
       В балке  было очень много змей за что и дали ей такое  название. Особенно по весне, когда солнышко пригревало пригорки и стожки заброшенного сена, змеи выползали из своих нор, из-под коряг и сплетались на них в серые шипящие клубки. Это вызывало животный страх у людей, балку старались обходить стороной. По рассказам, любивших прибрехнуть казаков, встречались желтобрюхи, полозы длинною до двух метров и которые своим ударом могли перебить коромысло или зашибить до смерти телка или жеребенка.
        Хутор стоял на бугре под сенью старой дубравы и состоял из турлучной хаты, дворовых построек и большого загона для овец. Гадюки или ужи иногда заползали во двор, но к этому привыкли и палками прогоняли не- прошенных гостей.
       Овцы были основой всего хозяйства Петра Игнатьевича и  приносили стабильный доход. Хутор охранялся четырьмя волкодавами и сворой собак поменьше. На хуторе жили три работника летом с семьями, а зимой сменно, без семей. За овцами  следили уже четыре здоровых работника с винтовками. В округе бродили волки и были случаи нападения на отары, хорошо, что волкодавы чуяли волков заранее, и волки уходили от хутора в степь не солоно хлебавши. Иногда, по первоснегу казаки устраивали облавы на волков. Обычно набиралось человек десять верховых. Казаки были вооружены карабинами и ружьями. Игнат тоже участвовал в таких облавах. Однажды даже застрелил матёрого волка.Шкуры волков выделывались местными скорняками за определенную плату и использовались на нужды казацкой  семьи. Шили дохи, шапки, рукавицы или продавались на базаре в Каневской.
      По дороге с хутора отец завел разговор о земле, о родном крае.- Игнаша, ты знаешь, как далась нам эта земля! Наши отцы и деды кровью и потом сделали ее такой. Она дала нам кров и еду. Она стала такой благодаря силе казацкой, вере  и любви к отечеству. Она наша Родина!- отец смахнул слезу и продолжил, - ты завтра уйдешь воевать за нее. Но помни – никто и нигде тебя так не ждут, как здесь, под родным кровом, как мать и я, как твоя сестренка, как твоя земля, на которую ты стал впервые босыми ножками. Как побежал по ней, как поймал первую рыбу, как подстрелил первого зайца и лису. Помни это! Ты нам нужен живой и здоровый, не опозоривший честь казацкую. Время смутное, правды у всех много, но где наша казацкая правда никто не знает. Смотри, приглядывайся, на рожон не лезь.
- Ты прав отец, время смутное, мои одноклассники из Каневской не хотят воевать попрятались по родственникам. Им виднее там возле атамана кто на себя одеяло тянет. Но нам простым казакам отсиживаться под юбкой не резон. С простого казака спрос проще. А коль правда вся на нашей стороне, то и отступать от нее не будем.  Лишь бы атаман волю имел и где надо плеть да шашку  на стол клал перед собой.
- Да я гляжу ты уже и в политике стал разбираться! Гарно! Но смотри в оба! Даже друг может предать, если ему будет это выгодно. Время такое, каждый свою шкуру спасать будет. Твой друг Гнедко и верная подруга шашка. Они никогда не изменят и не подведут. Береги их. Сначала напои коня и задай овса, потом проверь оружие, только потом отдыхай.
         Приехав домой, Петр Игнатьевич стал собирать подводу, решив проводить сына в Стародеревянковскую, а заодно в Каневскую на рынок заехать, поторговать остатками вяленой рыбы, салом, да овчиной. На зиму одежду надо прикупить, хомуты менять пора, да и так по мелочам много чего надо. Не отличавшийся большой набожностью, в этот раз решил Петр сходить в церковь… 
       Зайдя в хату, Игнат впервые почувствовал необъяснимую тоску. В горнице стоял запах свежеиспеченного хлеба, и еще чего-то родного, знакомого с самого детства. В углу, где висели образа, теплилась лампада. Лики святых строги, но доброжелательны. За иконами  пучки целебных трав. Вспомнил, когда провалившись под лед на лимане, метался в жару и беспамятстве, мать три дня и три ночи отпаивала его отварами из этих трав.
       Перекрестившись, Игнат присел на лавку. Старый кот Хасан тут же вспрыгнул на колени, подставил хитрую морду, чтобы почесали у него за ухом, и замурлыкал от удовольствия.  Танька вслед за котом тоже подсела к брату и начала трещать:
      – Игнаша, ты там смотри, на девок не заглядывайся, то Нюрке все расскажу. И привези мне с войны платок  цветастый такой, как у Нюрки и еще сережки маленькие, золотые…
      – Вот стрекоза, хватит брату в ухо жужжать, пойди матери помоги на стол накрывать.–  Прервал Танюшкины тараторки вошедший в хату отец  и подсел к Игнату.
      – Ты, Игнаша, береги себя там, но и не опозорь. Наш род Сулимов из самой Сечи идет…
       Вечером отец сходил на майдан. Вернулся хмурый. Еще надо было выделить в казачий фонд два мешка овса, сотню вяленой тарани, десяток вяленых судаков, пять буханок хлеба и мешок муки. А говорили: «Все есть! Брехуны!».
       Допоздна засиделись за столом. Отец рассказывал, как вести себя со старшинами в сотне, как смотреть за конем, чтобы  и сено было, и ячмень. И не лезть на рожон, коли не прикажут. Обоз обозом, но всякое может быть. Конь, шашка и карабин – главное для казака.
       Сначала напои и накорми Гнедка, проверь, почисть оружие, потом сам садись к столу. Мать тоже советы давала; как теплее одеваться, сапоги чаще сушить и носки менять, благо навязала целую дюжину.
       Рано утром, вестовой уже стучал в ворота. Рядом с всадником телега, на которую грузили продукты и фураж.
       По всей станице оживление; лаяли собаки, кричали бабы, носились с гиканьем всадники. В одном месте слышалось пение девчат, в другом плач…
       Непростое дело – провожать казака на службу. Кто побогаче, накрывали столы, созывали родню и соседей.
        Стоял конец августа. Рожь, пшеницу, ячмень и овес убрали. Почти всё уже помолотили и свезли в амбары. На баштанах спели арбузы и дыни.
        Вместе с рекрутами собирался и станичный обоз в Каневскую на ярмарку. На подводы грузили мешки с зерном, укладывали спелые арбузы, дыни, кабаки, оставшиеся с весны связки вяленой тарани. Судаков – как  порыжевшие  поленья, спускали с чердаков в подводы. Доставали из погребов и перекладывали сеном глиняные горшки с зернистой икрой, в холстинах клали куски осетрового, белужьего балыка и шматы свиного сала. 
       Под этим предлогом собралось ехать к месту сбора большинство родственников. На майдане собралось около двадцати подвод. Подъехал и Петр Игнатьевич: подвода полная всякого добра выкатилась со двора.
          
               
Глава 4.   Проводы

          Вокруг шум и гам. Молодые казаки, уходящие на службу, тут же гарцевали на лошадях, показывая свою удаль. Подхватывали кто руками, а кто и зубами девичьи платочки с земли, запрыгивали на седло ногами и одним махом разворачивались под восторженные возгласы нарядных казачек. К девяти часам обоз готов был тронуться в путь.
          Прибывший от станичного старшины подъесаул  Захар Спиридонович Лях, зычно подал команду:
       – В походную колонну по четыре с конем под уздой, стро-о-йся!
       Разом все стихло и молодые казаки, начали занимать места в колонне. Каждый держал под уздой коня справа от себя. Захар Спиридонович обошел колонну новобранцев, внимательно осматривая каждого, его одежду, шашку и коня. Переписал всех в затертый блокнот, и одобрительно крякнув, скомандовал:
       – По ко-о-о-ням!
        Лихо взлетев в седла, казаки осадили, дернувшихся было коней, но строй сломался. Подъесаул, объезжая новобранцев, нагайкой тыча в морду каждой выбившейся из строя лошади, ворчливо выговаривал:
       – Я вас научу и строем, и колонной, если понадобится и скакать, и ползать. Слушай приказ!  Отряду новобранцев следовать в станицу Стародеревянковскую в расположение куренного атамана для обучения и прохождения службы. Жалоб и больных нет. С Богом! Ры-ы-сью, па-а-шел!– и развернув коня, двинулся во главе колоны. Вылетев за станицу, перешли на шаг.
       Новобранцев набралось двенадцать человек. Все в амуниции, с родовыми шашками, у кое-кого за спиной карабин.
       До Стародеревянковской двадцать верст по тракту, а ярмарка в соседней станице Каневской. Между ними три версты.
       Провожающие решили ехать за отрядом, потом разделиться.
       В пяти верстах от Привольной под сенью тенистой дубравы стояла корчма, в которой можно было заночевать и поесть. Обоз свернул к корчме. В воротах встречал их сам Грицько Верещака. Он держал корчму, доставшуюся ему по наследству от отца, а сколько лет она стояла на этом месте, никто не знал.
        К ней привыкли, она была всегда, как солнце, как луна на небе, как родник, который наполнял здешний колодец чудесной водой и славился на всю округу.
       Хозяин  отличался хлебосольством и радушием. Особенно он проявлял эти таланты, когда казаки возвращались из Каневской с деньгами, вырученными на ярмарке. Здесь, уже перед самой станицей, казаки могли расслабиться, перекусить и чарку выпить, и песни попеть, а если лишку кто перебрал, то и заночевать. Грицьку доверяли, никакого обмана и лиха за ним не водилось. Особо радовал станичников колодец, в котором била чистая родниковая вода. Говаривали, что такой вкусной и полезной воды нет по всей Кубани.
       Но обоз спешил на ярмарку, а новобранцы на службу. Остановились ненадолго, попить, да долить в бидоны чистой родниковой воды. Дорога дальняя, а солнце уже припекало. Прибыть в Каневскую планировали к вечеру.
       Обоз и конные казаки, поднимая дорожную пыль, тронулись в путь.
       Медленно уходили в знойную даль родные поля, курганы, перелески, знакомые плавни. Солнце палило нещадно. Предусмотрительные казаки натянули тенты на жерди и были в относительной прохладе.
       Собаки Грицька долго лаяли вслед потревожившему их покой каравану.               
       Земля доставалась казакам потом и кровью. Третья группа переселенцев, возглавляемая атаманом Захарием Чепегой, прибыла на Ейскую косу близ Ейского укрепления в 1792 года. В эту группу казаков входили казаки Каневского куреня. Изначально по жребию им досталась низменная часть реки Курки. Но ввиду заболоченности земель и близости горцев, по просьбе войскового казначея Федора Яковлевича Бурсака, казаков
Каневского куреня поселили на реке Челбас. А в 1794 году был образован Каневской курень.
        Привольненское поселение возникло в 1881 году переселенцами из станицы Новомышастовской. Часть казаков этой станицы обратились с прошением к начальнику Кубанской области, чтобы он разрешил 62 семьям выселиться на свободные земли. Просьбу их удовлетворили. На облюбованном месте шумели дубовые рощи, благоухало разнотравье, радовали глаз лиманы да плавни, богатые рыбой и дичью.
       Новое поселение, при единодушном согласии, назвали Привольным, которое вошло в Ейский уезд. Переселенцы занимались хлебопашеством, скотоводством и рыболовством.
       Степь в то время представляла собой пеструю картину: покрыта терном,  полянами разнотравья, да изредка – дубравами. Тысячелетиями обильно политая дождями, облизанная ветрами, степь видала кочующие скифские и татаро-ногайские орды. О признаках их обитания здесь свидетельствовали рассыпанные по степи курганы.
        Казаки, в первые годы переселения, не любили земледелие. Основное время занимала служба в Черноморском казачьем войске.
        Земля обрабатывалась и засеивалась небольшими участками. Зерно для продовольствия покупали у черкесов. Зерно и сено давали только упряжным животным. Первые переселенцы охотно занимались скотоводством. Табуны лошадей, отары овец, гурты крупного рогатого скота, охраняемые волкодавами, круглый год ходили по бескрайним пастбищам, перекочевывая с места на место. Много времени казаки-переселенцы уделяли рыболовству. В степных реках Челбас, Бейсуг, Ея и их поймах в изобилии водилась белуга, осетр, севрюга, не говоря уже о судаке, тарани. Рыбу ловили вентерями, волокушами и так называемыми дунайскими рыбными гардами, которые помнили воды Буга и Днестра, привезенные еще первыми переселенцами. По этому поводу было особое разрешение князя Потемкина. Доход, получаемый от продажи рыбы, направлялся в войсковую казну. Рыбный промысел так же давал значительную прибавку каждой семье.
       Для переработки рыбы требовалось много соли, которую добывали в «садках» на соляных промыслах Ахтарей и Ачуево. Солью торговали с закубанскими мирными горцами.
        Постепенно год за годом казаки-станичники осваивали землю под пашню и все более усердно занимались хлебопашеством. Выжигали и распахивали терновища. Работа была изнурительно тяжелой.
       Нести воинскую службу, развивать личное хозяйство – смысл и цель жизни каждого казака. Глубокими корневищами врастало в землю казачество. Весенние ветры несли волнующие кровь запахи покоренной земли. На труд земля отвечала богатыми урожаями и буйными сенокосными травами. Некоторые казаки занимались пчеловодством, привычным еще до переселения на Кубань. Высаживались плодовые деревья и кустарники.
       Росла и отстраивалась станица Каневская. В 1828 году на средства капитана Белого была построена пятиглавая каменная церковь «Сошествия Святого Духа». К шестидесятым годам девятнадцатого века каждая семья расширяла посев зерновых, увеличивая одновременно поголовье скота. Своими силами казачьи семьи не могли справиться с возросшим хозяйством. На Кубань из Центральной России хлынул поток рабочей силы: шли деревнями, ватагами мужчины – косари, плотники, разнорабочие.
     Их нанимали на работу, как правило, сезонную. Часть крестьян оседала на Кубанской земле. Им разрешали селиться только по особому повелению атаманов станиц и то на самых окраинах. Называли пришлых по разному: то кацапы, то гамселы. Уважением пользовались только тележники, кузнецы, колесники и бондари. Гончарное дело оставалось исключительно за казаками и передавалось ими по наследству. Центром гончарного дела слыл Пашковский курень.
       Зажиточные казаки станицы Каневской начали строить дома из кирпича, но турлучные мазанки из камыша были у большинства казачьих семей. Центральная улица Куренная протянулась на несколько верст с запада на восток. Улица с двух сторон сходилась на рыночной площади, где в предпраздничные дни на ярмарку собирались толпы народа. Торговля шла бойко и выгодно для всех. Рынок славился на всю Кубань и за её пределами, даже среди горцев.
       Уже к семидесятым годам девятнадцатого века о казаках станицы шла слава, как о трудолюбивых и гостеприимных жителях Кубани, а станица Каневская приобрела известность зажиточной и богатой.
               
   
Глава 5.   В пути

       Многие тысячи десятин плодородной земли этим летом пустовали из-за нехватки рабочих рук и тягла: редко кто отваживался с быками и семенным зерном отдаляться от станичной и хуторской грани. И, возможно, поэтому в степном безлюдье так далеко слышен был топот кованых копыт по пыльному шляху. Заросшие терновником балки, древние скифские курганы, покрытые белесым ковылем да выжженной травой, и кружащие в небе орлы составляли
 унылый пейзаж. Бескрайняя даль, уходившая за горизонт, на первый взгляд, выглядела безжизненной. 
       Игнат любил эту степь. Он знал, что в спасительной прохладе терновников скрываются выводки фазанов, дроф и куропаток. Лисицы и волки в непролазных чащобах устраивали себе логова, по ночам тревожа окраинные дворы  хуторов и станиц.
       В местах, где заросшие камышом балки выходили к лиманам, хозяйничали выводки диких свиней. Здесь же, на мелководных плесах кормилась и плодилась  тьма водоплавающей птицы.
       Особенно красивой степь бывала весной, когда зацветали степные тюльпаны и маки. Ярко-лиловые, ослепительно белые и желтые тюльпаны разом высыпали на теплых склонах балок и холмов по зеленой траве. Будто восковые, полные росой и прохладой задумчиво и отрешенно покачивались они в едва ощутимом движении воздуха над просыхавшей пустынной степью. Синие столбы медуницы разливали приторно-сладкий аромат.
        Шмели и пчелы сновали от цветка к цветку, наполняя воздух трудовым гулом. Особо вкусно пахли цветущие деревья белой акации. В своем буйном цветении они походили на белые облака, случайно опустившиеся на землю. Их цветы народ называл «кашкой». В период цветения детвора любила лакомиться этими, нежно пахнущими, цветами. Жаворонки маленькими точками застывали в небе, посылая на землю свои переливы. Над обрывистыми склонами балок носились тысячи стрижей и береговых ласточек.  И всё это буйство звуков и красок называлась кубанской степью.    
       Но сейчас она, утомленная зноем, дышала спелостью диких злаков и пылью. Охраняемая столбиками сурков, предупреждавших своим свистом о любом движении, казалась настороженной и пугливой.
       Колонна казаков, стройная вначале, рассыпалась. Кто ехал рядом со своими родителями, кто поближе к молодым казачкам. Подъесаул пристроился  на подводе знакомого казака, его конь на поводу шел рядом. По всему обозу слышался смех и песни девчат. Но вот в задорные девичьи песни влился негромкий юношеский голос:
        Ты дивчина, ты богата
        В тэбэ батько, маты е
        Двир широкий, хата била,
        А шо в хати всэ твое.
       Вскоре песня покорила, словно отодвинув, веселые припевки и звонкие голоса, и разливаясь все шире, овладела и степью, и небом…

        А я бидный, бесталанный
        Стэп широкий то мий свит.
        Сабля, люлька – вся родына,
        Сывый конык, то ж мий брат…
      
       Игнат вздохнул и, взглянув на Гнедка, подумал: « Ты у меня один, кому я могу довериться. Да и у тебя теперь нет никого, кроме меня».
       В задумчивости ехал он недалеко от отцовской подводы, изредка и тихо переговариваясь с другом детства Остапом Щербой. Остап был хорошим парнем. У казаков дружба ценилась выше родства. Иногда родному брату казак не поможет, сам должен добиться всего, а за друга и голову положить не грех. На год младше Игната, Остап всегда казался старше и рассудительнее сверстников. Сила и ловкость нескладного хлопца поражала многих. Был он коренаст и светловолос.  Длинные жилистые руки, могли легко гнуть подковы и  лепить хрупкие свистульки казачатам. Отец его был знаменитым гончаром и передавал навыки сыну. Любил Остап гончарное дело, а еще больше – лошадей.    
       – Остап, ты не думай, что если батя только за меня слово замолвил, так я тебя брошу. Держись меня, нам вместе надо быть. Батя сказал, что в обоз определят, так ты тоже в обоз просись и я буду просить за тебя.. Воевать можно с германцами, с турками, а со своими русскими, хоть и кацапами, мне не хочется…
      – Да и я так думаю. Раньше хотел уйти к партизанам, но там чистые бандиты: сало, горилка да девки, вот и вся их война. Ты прав, лучше обоза службы не найти. Батя говорил: «На рожон не лезь, башка одна и жизнь одна, береги и то и другое – пригодятся!»  и  надолго замолчал.

Но потом, будто что вспомнил, продолжил: 
       – Вот недавно агитаторы приезжали из Екатеринодара от Рады, агитировали за отделение Кубани от России.   Большевикам мы, как кость в горле. Силы белых тают с каждым днем, а красных  прибавляются. Кто землю пахать будет, они же только митинговать могут: «Вся власть Советам! Земля крестьянам!», а кто в Советах? Та же голытьба. Ни кола, ни двора!  Агитируют за коммуны. А что такое коммуна? Это же, как говорится, артель для ленивых. Все общее! И  косилки, и лобогрейки, и кони, и коровы, и овцы, и птица. Даже жены!
       – Нет друже, ты загнул! Такого быть не может, чтобы жены общие. Я Нюрку никому не отдам!   
Спор их прервался громкой командой подъесаула:      
      -  Привал!
      Берег Челбаса утопал в зелени прибрежной дубравы. До Каневской оставалось верст пять. Можно напоить коней, отряхнуть дорожную пыль, привести себя в порядок.
       Казацкая одежда почти как у горских народов: черкеска с газырями, папаха, бурка, сапоги или чувяки. На боку шашка, на поясе кинжал. Она была удобна, практична и соответствовала местному климату. В ней можно было на коне скакать и в пешем строю маршировать. Зимой согреет, летом от жары и комаров спасет. Буркой можно было укрыться на бивуаке, подложив под голову седло, спать, сквозь дрему вслушиваясь в липкую и тревожную ночь.
Захмелевшие старики еще тянули старинные песни:    

Чёрни вороны лютують,
Наших донёк в ночь хапують,
И поганьцам ляхам продають,
Наточу шаблюку гостру,
Собэру на чайку востру
Горы копий, да дэбелих удальцив.
И с порогив к ляхам важним,
И коварним и продажним
Пидем братци полон отбывать.
Мабудь вси и не вэрнуться,
Слезы жинок тай прольються
Надо други за Отчизну,
За дитинок воювать…

       Подводы подогнали к самому берегу, лошадей не выпрягали. Загремели  ведра, молодежь с шутками и прибаутками спустилась к реке. 
        – Грицько, та проснись ты!– кричала молодуха,– коней поить трэба. Эх ты, казала тоби нэ пый, нэ пый! Налызався, як телок цыцки! – И схватив ведра, помчалась к речке. А Грицько приоткрыв один глаз и пошарив в соломе, достал четверть самогона, глотнул, крякнул и прокричал:
        – Оксанка, стой, чертова баба! Не замай цибарки! От скаженна!– и перевалившись через борт подводы, пошел к реке.
       Хлопотливые бабы на скорую руку готовили закуску: знали, что проспавшиеся казаки потребуют горилки. Старики, покрякивая в усы, отряхивались от прилипшего сена, предвкушая небольшое застолье.
        Через некоторое время со стороны Каневской послышался топот скачущих коней, к обозу приблизились двое верховых казаков. Подъехав к подъесаулу, о чем-то переговорили, и быстро ускакали обратно. Подъесаул слез с повозки, отвязал коня, вскочил в седло и прокричал:
        – Казаки! Стройся!
       Новобранцы, в недоумении поглядывая на командира, начали отвязывать от подвод коней и нехотя становиться в шеренгу.
        – Слушай меня! Поступил приказ атамана: следовать маршем по Ейскому тракту до моста через Мигуты. Там разбила бивуак наша сотня. нам  надо прибыть туда вечером. По коням! 
       Загремели шашки, пристегиваемые к поясам молодых казаков. Каждый знал историю доставшегося ему оружия и дорожил славой этого клинка, пусть он был с обычной костяной ручкой или покрыт серебром, или золотом: у всех была своя заслуга.
        Обоз загудел. Послышался плач баб и выкрики пожилых казаков. Подгоняемые подъесаулом, хлопцы быстро распрощались с родней и, вскочив в седла, построились в походную колонну.
        От реки тянуло прохладой, а так хотелось окунуться с  головой в прохладные воды родной реки, но их жизнь враз изменилась. Молодые казаки, впервые почувствовавшие, что безраздельная связь с родным домом вдруг оборвалась, приуныли. Что ждет их впереди?  Может сомнительная победа, а может бесславная смерть. Военные переходы, бои и неведомые бивуаки – и все вдали от отчего дома. Все это было впереди, за излучиной реки, вон за той дубравой, за тем поворотом шляха…

      
Глава 6.  На лимане

       Рыбалка вблизи станицы, на ближних плесах, была неважная: красноперка, карасики, подлещики и окуньки. За крупной рыбой выходили  на лодке в Сладкий или Круглый лиманы. Однажды договорились порыбачить на гирле между ними.
       Вовка Малов знал одно местечко, где окуней видимо – невидимо, бросаются на голый крючок, а крупные какие – просто громадные. И раки в стенках канала засели в своих норах, только и ждут, чтобы их достали и сварили.
        С вечера накопали червей, проверили удочки. Лодку деда Игната тщательно осмотрели, воду вычерпали. Старик, как всегда поворчал немного, но ключи от лодки дал.
        Рано утром, когда солнце еще не встало, и рассвет только облизывал блеклым светом восток, ребята с удочками и припасами, спотыкаясь о неизвестно  откуда взявшиеся коряги, подошли к каналу. Лодка стояла на месте, примкнутая к причалу, среди плакучих ив в самом начале прокопанного сквозь камыши канала шириною полтора метра, который выходил прямо к огороду деда. От самого берега к ней вели мостки из старых акациевых досок, которые исправно служили уже сотню лет.      
        Рядом, у самого берега, находилась «копань» – глубокая яма, заполнявшаяся чистой родниковой водой из ключей, бивших у берега. В  «копане» хранились свежая рыба и раки в садках. 
       Домик на берегу лимана достался Игнату Петровичу по наследству. Он занимался всю жизнь рыбалкой. Ловил только для себя, браконьером никогда не был. Ставил обычно хитрые «коты». Чтобы изготовить «коты», дед поздней осенью резал крупный камыш – дударь называется. Сушил его во дворе. Плел из него длинные изгороди и сворачивал в рулоны. Изгороди, дед их называл «стенки», были длиной метров по двадцать. Они сходились в одном месте, где стояла «кота» – ловушка  из такого же камыша. Рыба, тычась мордой в стенку, заходила прямо в «коту», а вырваться оттуда не могла: выход был узкий и находился между двумя круглыми ловушками.  Рано утром дед на лодке объезжал «коты» и сачком выбирал из них рыбу. Иногда позволял Валерке проверять ближайшие.  Рыба попадалась разная, но в основном это были сазаны. Один раз Валерка еле вытащил из «коты» такого сазана, что даже дед удивился, как он туда пролез. Килограммов на пять потянул.      
        Друзей, собравшихся на рыбалку, было трое: рассудительный Валерка, флегматичный крепыш Сашка Бойко и сорвиголова – худенький, но жилистый Вовка Малов, еле-еле закончивший шестой класс на тройки по всем основным дисциплинам.
        Ребята неспешно уложили все припасы и удочки в лодку. Выбрав деревянный гладко оструганный длинный шест, уложили пару весел в лодку и отчалили. По каналу толкались шестом. Когда вышли в Сладкий лиман, Валерка вставил весла в уключины и первым начал грести в сторону гирла.
       Утренний туман скрывал привычные ориентиры, по которым ребята могли бы приплыть к гирлу, соединявшему лиманы. Приходилось плыть, меняясь на веслах вдоль камыша, который был едва виден.
       Наступал рассвет. Было слышно, как крупная рыба, играя, выпрыгивала из воды и с громким звуком шлепалась обратно. Вдруг совсем рядом послышался громкий всплеск, ребята замерли, прислушиваясь. Валерка даже задержал весла над водой. 
      – Сазан играет!– воскликнул он.– Нашими удочками такого не возьмешь.
       Потом опустил весла на воду и сделал сильный гребок. Туман постепенно редел, поднимаясь от воды все выше и выше. Вскоре показался высокий куст камыша, который рос у входа в канал. Скоро на него начнут выползать ужи и гадюки, чтобы погреться на солнышке.
       Плавни начинали оживать и наполняться разноголосыми звуками. В камышах гнездились утки, лысухи, болотные курочки, разные цапли, кулички. А в дальних чащобах возились дикие кабаны и еноты. 
       Особенно поражали своей красотой синие птицы, которые стремительно проносились вдоль канала над самой водой. Валеркин дед говорил: « Если мимо тебя пролетит синяя птица, будет удача, жди хороший улов».
       Причалив к облюбованному месту на дамбе, ребята вытащили лодку на берег, чтобы течением не унесло ее в лиман. Дамба была длинным островом среди расстилавшегося на десятки километров зеленого царства.  Она поросла травой и камышом, среди которого рыбаками были протоптаны тропинки.
       Край солнца показался над водной гладью лимана. День обещал быть жарким. Комары уже назойливо кружили вокруг ребят, но они привыкли и все занимались своим делом. Ребята готовили удочки – комары кусали. Тишина нарушалась лишь шлепками по открытым частям тела, куда впивались комары да заливистым пением «камышанок» – мелких  сереньких пичуг, прыгающих с камышинки на камышинку и ловко отлавливающих комаров и мошек.
      Разобрав снасти, ребята разошлись по дамбе, подыскивая места для рыбалки. Внимательно смотрели под ноги, чтобы не наступить на гадюку.
      Змеи появлялись в самых неожиданных местах: то кольцами лежали на тропинке, то шипя, сползали с плотного камыша. Ребята удилищами откидывали их с дороги и шли дальше.
      Вовка Малов быстро нашел заветное местечко и деловито размотал удочку. Забросил под противо-положный берег. Поплавок на мгновение замер, а затем плавно пошел на глубину. Вовка подсек и вытащил первого красавца окуня.
      – Давайте быстрее, у них жор начался. Ну, мы им сейчас покажем!– прокричал Вовка.
       Валерка выбрал место недалеко от лодки. Здесь было глубоко, и течение было не таким сильным. Наживив крупного червя и установив соответствующую глубину, закинул снасть. Ждать пришлось недолго, поплавок резко нырнул, подсечка и вот он – первый окунь.
      Полосато-темный, с зеленым отливом, крупный – граммов на триста. С трудом вытащив крючок из его пасти и опустив окуня в садок, Валерка снова закинул удочку на прежнее место.
      Рыбалка началась удачно. То и дело слышались восторженные возгласы ребят, вытаскивающих на берег очередного полосатика. Через пару часов садок Валерки был почти полон. Пересчитывать улов во время рыбалки, было не принято. Существовало поверье – когда ловишь и считаешь, рыба перестанет клевать.
       Подсчет – в конце рыбалки. И каждый доказывал, что именно у него сорвался самый крупный окунь. А Вовка так вообще загнул – судак у него сорвался, да такой, что удочка чуть не сломалась. Перекусив пирожками, ребята поныряли с крутого берега и заодно решили половить раков. Их тут было предостаточно. Разделив канал на участки, чтобы не шарить дважды по одному и тому же месту, залезли в воду.
       Ловить раков, дело простое – набираешь в легкие побольше воздуха, ныряешь и шаришь по обрывистому берегу в поисках норки. Первым нырнул Вовка. Через несколько секунд он появился, держа за клешни крупного усача.
      – Спят еще, даже не сопротивляются,– прокричал Вовка, пряча добычу в садок, и снова исчез под водой.
      Валерка нырнул, проплыв под водой к противоположному берегу. Уперся в него руками и долго шарил по обрывистому склону: норок не было. Вынырнул и снова  ушел под воду. Наконец нашел норку, с трудом протиснув ладонь, нащупал колючего хозяина. Рак, выставив острые клешни, пытался сопротивляться. Но мальчишка, захватив его за панцирь, вытащил из тесной норки. Рак был большой и шевелил клешнями, стараясь цапнуть за палец, но был быстро отправлен в садок. Начало положено. Нырнул еще раз и еще. Раки  почти в каждой норке. Садок быстро наполнялся.
       Продвигаясь по каналу в сторону лодки, Валерка нащупал глубокую и большую нору. «Да тут наверное громадный рачище засел», – подумал он. Вынырнув и набрав побольше воздуха, тут же опустился на дно. Нору нашел быстро, из нее тянуло холодом. Засунув туда руку по локоть, растопырив пальцы, он ухватил  что-то мягкое и скользкое. Валерка не на шутку испугался, выдернул руку и начиная вопить под водой, вынырнул.
      – Пацаны! Там, там,– подыскивая слова, что бы это могло быть, и быстро отплывая от этого места,–  там зве-рюга!– проорал Валерка.
       Сашка, стоявший в лодке, перепугался его крика, поскользнулся и упал. А Вовка, сидевший на берегу и считавший раков, наоборот, «заржал», как конь. Выбравшись на берег, Валерка начал рассказывать, как все было.
       – Шарю рукой, нора, глубокая, вода там холодная, а потом как хватанул что-то, так и подумал – змея.
       – Так я ужа один раз вытащил,– не переставая улыбаться, сказал Вовка.
       – Нет, что-то мягкое и большое,– посиневшими губами прохрипел Валерка.
       – Вон гляньте, гляньте, что Валерка хотел вытащить. Ондатра это, во-он поплыла вдоль берега. Хорошо не цапнула за палец. Зубы у нее такие, что сразу полпальца оттяпала бы. – Уже  спокойно сказал Вовка.
       Сашка, чтобы скрыть свой конфуз с падением помалкивал, и собирал раков по дну лодки.
       На этом ловля раков закончилась. Никто не хотел рисковать, да и замерзли все. Стуча зубами, не стесняясь друг друга, поснимали трусы, отжали воду и снова одели. Потом насобирали сухого камыша, развели костер и поставили над ним треногу с котелком. Когда вода закипела, побросали туда укроп, соль, раков и стали ждать.
       Вскоре они стали красными. Раки  крупные и с икрой, почти под каждой шейкой. Вкус их был восхитителен.
       Поев, ребята разлеглись на траве, подставив спины и животы ласковому солнышку, лениво отгоняя назойливых комаров. Начали рассказывать друг другу всякие истории, где правда, а где вымысел – всё на усмотрение рассказчика. Постепенно разговор перешел на клады.
       – Да, найти бы нам клад, вот было бы здорово,–  мечтательно произнес Вовка,– знаю я одно место, на Красной горке, говорят, там беляки золото спрятали. Там камень громадный лежит на самой вершине, тяжелый правда, нам не сдвинуть. А под ним люк в подземелье. И никто еще не пробовал  достать. Может, подумаем, как сдвинуть его?
       – Да какой там клад, бабушкины сказки,– сказал Сашка и повернулся на другой бок.
       – Ну, а если, к примеру, найдем клад и сдадим государству, то сколько процентов нам останется?¬ – спросил серьезно Вовка.
       – Процентов двадцать пять!– с видом знатока ответил Сашка.
       – Нет, ребята, мне кажется меньше, процентов пять, остальное государству,– уверенно произнес Валерка. – Нам учительница по географии рассказывала, что были находки кладов на Кубани, и все они сдавались государству, а нашедший получал премию, но небольшую. Все зависело от величины клада. Если клад большой, то и премия большая.
       Завязался спор: сколько процентов достанется нашедшему клад, а сколько государству. И стоит ли вообще отдавать кому-то. Мнения разделились: Валерка отдавать, Вовка и Сашка – не отдавать.
       – Ну, зачем такому большому государству наш маленький клад?– вопрошал философски Вовка.
       – А если узнают, что нашел и не сдал, что тогда будет – в тюрьму? Нет, я не хочу! Еще учиться надо, в институт поступать, специальность получить. Не-а, надо сдавать!– возразил Валерка.
       – Вот дурак!– произнес  Сашка,– продадим по частям в разных городах, деньги поделим, и живи – не тужи.
       – Можно еще клад поделить поровну. Припрятать до поры, до времени, а когда взрослыми станем, каждый, как захочет, так и распорядится своим добром,–  мечтательно сказал Вовка.
       – Ну что мы делим шкуру неубитого медведя,– раздраженно произнес Валерка. В памяти его крутилась навязчивая мысль, связанная с кладом.
      В прошлом году, копая огород под грядки, он нашел серебряный Николаевский рубль. Перекопал весь огород с азартом так, что бабушка даже удивилась и похвалила, но больше ничего так и не попалось. Правда, рубль нашел применение на рыбалке в виде грузика на донку, но застрял в корнях камыша и оборвался.
      Вовка Копейкин как-то показывал Валерке золотой червонец, но откуда он у них появился, не сказал. Хотя дом у них стоял недалеко от бывшего дедова подворья.  Валерка чувствовал, что клад где-то есть, но где?
               

   
    Глава 7.   Начало казацкой службы

        Обоз остался у реки, а новобранцы скорым маршем, во главе с подъесаулом, тронулись в сторону дислокации части. По тракту верст десять. Станицу Стародеревянковскую прошли не останавливаясь. Станичники, выглядывавшие из-за заборов, провожали казаков одобрительными возгласами. Молодые казачки насмешливо замечали слабую выправку и экипировку казаков:
        – Оксанка, глянь якый гарный хлопчик, тильки папаха дидова, а шароварив ныма – чи спидне, чи портки якись у чувяки заправлыни.
        – Ни, Марийка, це ж казак на войну збырався, тильки торопывся и шароварив не сшукав, так и побиг у чем був!
        Древние старухи, крестясь, шептали слова молитвы…
       К вечеру прибыли в расположение части.       Командир сотни есаул Максим Степанович Пономарчук встретил отряд собственной персоной. Казачина крепкий, в черной черкеске и черной папахе. Густые черные усы свешивались до самых газырей, весь перепоясан ремнями и ремешками с серебряными наконечниками. На поясе – старинный  горский кинжал, на боку – отделанная серебром шашка. Обошел каждого, поприветствовал, поинтересовался здоровьем родителей и дедов, которых знал лично.
       – Ну что хлопцы! Теперь вы не просто казаки, а строевые казаки Уманского полка. Жить будете по уставу. Нести службу на благо Кубанского обчества, на благо родимого края. Управитесь с конями, ступайте к кашевару. Он вас покормит, потом получите бурки и шинели.  Утром подъем и начнется служба. Кому не ясно подходите, растолкую подробно. Игнат Сулим задержись на два слова. Всем вольно! Разойдись! 
        Игнат, держа на поводу Гнедка, подошел к есаулу.
       – Здравия желаю, Ваше высокородие!
       – Ну, здравствуй  Игнат! Вот ты каков! Орел! Атаман приказал тебя в обоз записать, а жаль! Какой казак пропадает! А конь у тебя, красавец!
       – Господин сотник! Батя так решил. А рубиться и стрелять я умею. Вы не думайте, что я трус! Но против батиного слова не пойду.
       – Да ладно тебе Игнат! Все я понимаю. И Петра Игнатьича, и ситуацию понимаю. В твоем подчинении десять обозных, завтра уточним весь состав. А сейчас иди, отдыхай.
       – Максим Степанович, у меня к Вам просьба, разрешите?
       – Разрешаю.
       – Дружок детства с нами прибыл, из приволян, можно ему со мной? Я буду стараться, чтобы обоз был всегда цел и не вредим, а лошадей Остап, дружок мой, будет доглядывать: любит их очень. Не пожалеете, Ваше высокородие! 
       – Ладно Игнат, иди, отдыхай. Просьбу завтра рассмотрим. Утро вечера мудренее…
       Было холодно, парни прижались друг к ругу, не привыкать, на лимане они также согревали друг друга.   
        Лагерь расположился на большой поляне у  дубравы, на правом берегу речки Мигуты. Недалеко перекинулся через речку новый мост. Перед мостом будка охраны. Лагерь представлял собой небольшой хутор. В центре поляны – большая палатка из брезента для старших командиров. Рядом несколько палаток поменьше – для урядников. Вокруг них теснились шалаши из веток и камыша для казаков. В пирамидах под навесами – винтовки и карабины. В нескольких местах по периметру лагеря дымились костры, возле которых сидели часовые. Под деревьями, ближе к воде, расположились коновязи. Неподалеку – подводы с провиантом и оружием. На четырех подводах – зачехленные станковые пулеметы «Максим» и две трехдюймовые пушки. Вновь прибывшие казаки спали на земле  рядом со своими лошадями. 
       Утром лагерь пришел в движение. Кашевары начали разводить костры, варить кашу для сотни, кое-где на прутьях запекалась пойманная ночью рыба. Офицерам готовили отдельно, на походной кухне. Послышалась команда на всеобщее построение. Из шатра вышли – сотник  Понамарчук Максим Степанович и подъесаулы:  Лях  Захар Спиридонович, Нечипоренко Степан Фомич и Швидкий Наум Петрович, командовавший обозом и артиллерией. Одеты все были по строевому: в черкесках, папахах и перепоясаны шашками. Казаки успели умыться и привести себя в порядок.
       Сотня построилась быстро. К затихшим рядам казаков вышли командиры. Есаул поздоровался:
       –  Здорово ночевали казаки!
       –  Здравия желаем, Ваше высокородие!
       – Теперь наша сотня полностью укомплектована. Провиант и военное снабжение на всю сотню заготовлены на месяц. Винтовки, патроны, шинели и бурки на каждого казака имеются. Четыре пулемета и два орудия готовы к бою. Снаряды и патроны есть в достатке. Наша задача быстро освоить взаимодействие в бою, как целой единицы. Лихо рубить, метко стрелять. Отбившийся от сотни казак не казак, а трусливый щенок, добыча волка. На все, про все, даю десять дней. Казачий Устав с сегодняшнего дня вступает в безоговорочную силу! Всем разойтись! Заняться обучением.
      Игнат и Остап отошли в сторону и стали ждать своей участи. Командиры о чем-то посовещались и разошлись. 
    Вахмистры стали собирать казаков по отрядам. Через некоторое время к Игнату и Остапу подошел подхорунжий
Козуля и приказал следовать в шатер сотника. В шатре в непринужденной обстановке на турецких подушках сидели Понамарчук и Швидкий.
       – Вот, Наум Петрович к тебе в обоз назначаю  Игната Сулима и Остапа Щербу, хлопцы с одной станицы – приволяне. Поставь старшим обоза Игната, а Остапа к лошадям, пусть доглядывает. Говорят, он и пулемет знает, так подучи малость, будет пулеметчиком в арьергарде. Ну все, хлопцы, давайте вливайтесь в сотню, ваш командир Наум Петрович Швидкий, прошу любить и жаловать. 
       Выйдя из шатра, парни не скрывали радости:
       – Я же говорил, что все будет, как батя сказал. Теперь мы вместе, а ты еще и пулеметчик, вот дадим жару! Пошли обоз смотреть, за лошадей ты отвечаешь. А с ездовыми надо ухо востро держать – лентяюги  там все.
       Обоз состоял из четырех высокобортных фуражных подвод, четырех провиантских и четырех легких подвод с пулеметами, две из которых закреплены за пушками. На случай дождя подводы укрывались брезентом. В фуражные подводы впрягали по паре тяжеловозов. В провиантские – обычных коней, а в артиллерийские – по четыре рысака в каждую. За артиллерию и пулеметные расчеты отвечал подхорунжий Николай Михайлович Скалозуб, небольшого росточка, годков тридцати, русый чуприна выбивался из-под папахи, как грозди цветов акации. Он немного заикался и смущался этого. Дело свое знал до мелочей. Пушки и пулеметы всегда были смазаны и вычищены. Снаряды и патроны к пулеметам уложены рядом с подводами и накрыты брезентом.  Он и ввел парней в курс дела.
       Игнату по Уставу приходилось отвечать за исправность всех подвод, за упряжь и за ездовых. Остапу вместе с ездовыми надлежало следить за состоянием лошадей и их ухоженностью, за чистоту орудий и пулеметов. В свободное время – изучать пулемет.
        В отдельном шалаше, в шутку называемом пакгаузом получили под роспись по кавалерийскому карабину и по сотне патронов.  Шашки у них были свои. Так началась военная служба.
        Игнат перепроверил и починил все хомуты и упряжь. С особым вниманием проверил колеса и оглобли. Колеса приходилось снимать, подбивать обода, смазывать и ставить на место. С утра до вечера занимался он этим нелегким делом, знакомым с самого детства. Когда все телеги были осмотрены и отремонтированы, Игнат доложил Швидкому о готовности. Тот скрупулезно осмотрел их, поцокал языком и высказался:
       – Молодец! Сколько раз говорил ездовым, подбейте обода, да смажьте оси! Для отвода глаз вымажутся в дегтярь, черти, – и весь ремонт. А ты молодец! Доложу сотнику, чтобы благодарность объявил перед строем. Давай в таком же духе действуй!
       – Рад стараться, Ваше высокородие!
       – Да ладно тебе Игнат, не на параде, можно просто – Наум Петрович.
       – Рад стараться, Наум Петрович!
       – Ну что ты заладил, рад стараться, да рад стараться. Иди своего коня покупай в речке, а то за делом забыл его совсем.
       – Спасибо, Наум Петрович! Мне бы еще пострелять по мишеням, да приемы изучить, как в лаве ходить, как уходить от погони.      
       – Научим, не переживай, время еще есть…
               

              Глава 8.   Планы меняются

        Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Времени уже и не было…
       Через два дня, рано утром, прискакал вестовой с приказом атамана Пожидайло – выдвигаться к станице Уманской, где комплектовался второй Кубанский казачий корпус Кубанской армии под командованием генерал-лейтенанта Топоркова. В ближайшее время его планировали направить в район Царицына.
        Но Кубанская рада хотела вывести свои войска из подчинения Верховного главнокомандования, чтобы в будущем сохранить их для укрепления своей самостийности. И второй Кубанский казачий корпус стал разменной монетой в этой игре. 
       Добровольческая армия Деникина погрязла в малых и больших грехах, набросивших густую тень на благое дело спасения большой массы людей, участвовавших в бессмысленных сражениях. Огромные расстояния, на которых были разбросаны армии – от Орла и до Владикавказа, от Царицына до Киева, и разобщенность театра военных действий в значительной степени вносили неразбериху как в войсках Добровольческой, так и Красной армии.
        Деникин с непонятным для многих упорством не торопился на соединение с Верховным правителем Сибири Колчаком, который вышел к Волге. И это злило Колчака.
        Казачий бивуак ожил, послышались резкие выкрики командиров, ржание лошадей. Игнат направился в расположение обоза. Ездовые уже запрягали лошадей. Игнат проверил подпруги и хомуты, дал указание залить свежей воды в бочонки, находившихся в передках подвод.
       Орудийные повозки охранялись артиллеристами. Игнат за них не беспокоился. Он подошел и помог завести постромки лошадям, выверил по длине вожжи. Все было в полном порядке. Начали грузить ящики со снарядами и цинковые коробки с патронами к пулеметам. Нашел Остапа, который запрягал битюгов в фуражные подводы. Лошади выглядели свежими и отдохнувшими. 
       – Остап, будешь находиться на замыкающей подводе, там установлен пулемет. Подвода легкая и подвижная. Ездовой хороший хлопец, дело знает. Свободных коней привяжи цугом по два коня, пусть идут на поводу. Поглядывай, чтобы не путались. Я буду верхом впереди, если надо свистни: я мигом подскачу. С Богом!    
       Передовой отряд уже тронулся в путь. Следом  за ним должны выйти командирская повозка с казной, штабная повозка и основная часть казаков с бунчуками и знаменами. За ними – артиллерия и обоз. Замыкала отряд группа казаков арьергарда.    
       Когда прибыли под Умань, поняли, что там творятся непонятные вещи. Вместо отправки на фронт казаки продолжали заниматься строевой подготовкой, которая уже всем надоела. Харчи были на исходе, отправляли подводы и казачьи разъезды по станицам закупать продовольствие. Казна таяла. Ползли слухи о смене Кубанского атамана Филимонова. О заговоре Быча и Калабухова и пропаже части золотого запаса казны Кубанской Рады. Под Царициным стояла страшно поредевшая в боях с большевиками Кавказская армия, держащаяся лишь за счет лояльного к Деникину Кубанского казачьего генералитета и офицерства, сохранявшего «бодрость духа и дисциплину».
       Но с тыла, с Кубани к Кавказской армии не шло пополнение – ни  казаков, ни фуража, ни лошадей. Виной были все те же разногласия в Раде, не определившейся со своей самостийностью и местом в многонациональной России.
       Меньшевики и большевики, обещавшие землю бедным казакам и иногородним, получали всё большую поддержку. Добровольческая армия терпела поражение за поражением, и к зиме девятнадцатого года началось отступление по всему фронту. Относительное спокойствие в станицах и хуторах объяснялось менталитетом казачества. Многие  выжидали. Думали, что обойдется, власть установится, а казаки привыкли служить любой власти, лишь бы она была справедливой.


Глава 9.  Рассказ деда о Гражданской войне
          
       Частенько, когда бабушка ставила на стол во время ужина графинчик с домашним вином, дед, пропустив рюмку – другую, вспоминал разные истории из прошлой жизни. Однажды сильно захмелев, дед рассказал о золоте, которое спрятал его отец в двадцатом году в винных подвалах старого родового дома. Бабушка сразу одернула:
      – Хватит чепуху молоть, дитю голову забивать, напился, иди ляг, проспись – богатей!
      – Нет, я все же расскажу,– упрямо продолжал дед,– вдруг помру и тайну унесу с собой. Вырастет, пусть, что хочет то и делает, наследник вроде.
       Еще до революции отец деда Игната был одним из богатых и уважаемых казаков в станице. Одно время был станичным старшиной. Но после 1915 года покинув этот пост, был избран казначеем. В 1917 году, с установлением советской власти, успел сохранить часть своего добра: попрятал его по хуторам, оставив в станице лошадь, корову с телком, да десяток овец. Но в 1918 году, при установлении власти Деникина, снова поправил свое положение.      
       В годы Гражданской войны Игнат служил в Кубанском казачьем полку. После отступления Добровольческой армии и части Кубанского войска в Крым, вернулся домой. Отдал отцу кожаный саквояж с золотом, случайно доставшийся в бою. Попросил спрятать его в подвале под родовым домом. Одну часть в правом рукаве, другую половину, Остапову – в левом. Но дом, в то время, уже заняли большевики под станичный совет. Отец обещал исполнить наказ Игната, благо ему разрешили забрать весь хозяйский скарб со двора. Утром, не пробыв дома и двух часов, Игнат подался в плавни к «зеленым». Три месяца кормил комаров, проклиная всех и вся. По ночам, как вор, крался в станицу, к своему дому за харчами. Наскоро перекусив и забрав продукты, исчезал в темноте. Про золото отца не спрашивал.
        Но когда стало ясно, что Советская власть установилась надолго,  хлопцы поодиночке, возвращались в станицу. Рассказывали они одно и то же. Мол, гостили у родни на Украине, пережидая смутное время. Говорили, что воевать ни за белых, ни  за красных не хотели. В те времена, когда в станице управлялись белоказаки, некоторые стали «красно-зелеными партизанами». Одни погибли в плавнях при облавах, другие умерли от простуды и разных болезней.  Потом им поставили в станице памятник, как красным партизанам, и на каждый праздник пионеры возлагали к нему  цветы.
       Когда Игнат вышел из плавней, его отец вдруг захворал и умер, но успел рассказать сыну, где закопал деньги Игната с Остапом и свои. Игната посчитали красным партизаном и про службу в казачьем войске не выпытывали. Станица считалась красно-партизанским краем, поэтому избежала сильного «расказачивания» и террора со стороны Советской власти.
       Но в некоторых станицах красные отряды поголовно истребляли казаков, принимавших какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. Хотя спустя два месяца отменили этот жуткий приказ, но было уже поздно – адская машина была пущена в ход.
       Наравне с красноармейцами в акциях по уничтожению казачества принимали участие анархисты и явные уголовники. Арестовать невиновных именем Советской власти мог каждый большевик. Их сдавали в ЧК, ревкомы и другие советские учреждения без документов; выяснить причину ареста, проследить место содержания и судьбу арестованных часто становилось невозможным.
     У казаков отнималось всё, начиная со скота, строевой лошади и кончая детской рубашкой. Награбленное имущество отдавалось советским начальникам и активистам иногородним. Служителей Церкви, произносивших проповеди, осуждающие советскую власть, совершавших погребение погибших от рук большевиков, – предавали жестоким мучениям и смерти.
       Массовые казни и отдельные многочисленные убийства, издевательства и грабежи мирного населения происходили в Екатеринодаре, а так же почти во всех станицах и хуторах края – погибли  десятки тысяч казаков и их близких. После отступления Добровольческой армии с Кубанской земли в 1920 году красный террор был особенно жестоким, что привело к появлению бело-зеленых формирований, боровшихся с Советской властью вплоть до 1924 года. Тысячи казачьих семей были сосланы в Сибирь и на Север. Лишь симпатизирующие Советской власти казачьи семьи остались на прежнем месте. Но им приходилось начинать все с нуля. Хозяйство было разорено, ни лошадей, ни овец, ни коров. Плуги, бороны и другой сельскохозяйственный инвентарь были свезены на общий двор. На руках казаков остались лишь лопаты, вилы, грабли да кое у кого телеги с хилой лошадью.
       Родовой дом, где находились  подвалы, был сначала сельским советом, потом в нем разместилась потребкооперация. Помирая, Петр Игнатьевич повелел сыну жить возле лимана в старой хате, у причала для лодок. Клад  лежал в подвалах и Игнат его не искал. Остап Щерба где-то пропал. Во время высадки десанта генерала Улагая под Ахтарями в 1920 году   видели Остапа в станице. Тогда белые успели дойти до Бриньковской, что в пятнадцати верстах от Привольной. но дальше пройти не смогли. Под давлением красных отрядов Улагай отступил. С ним ушли многие казачьи семьи, недовольные новой властью. Станицы наполовину опустели.

     Глава 10. Рассказ деда о Великой 
       Отечественной войне.
 
    Во время Великой Отечественной войны Игнат в действующую армию призван не был по причине плохого здоровья. Когда на Кубань пришли немцы  снова стал партизаном.   В лиманах заранее были подготовлены схроны и тайные базы. Вылазки против немцев были частыми и делались далеко от Привольной. Нападали возле Бриньковской, били немцев и румын под Ясенской переправой, пробираясь туда через плавни на каюках. Ясенская переправа охранялась небольшим румынским гарнизоном. К румынам у приволян были свои счеты.
       Днем, затаившись в терновнике, заросли которого покрывали всю возвышенную часть местности, выслеживали, кто куда ездит. Выждав, когда гарнизон Ясенской переправы становился меньше, в темноте подкрадывались, забрасывали оккупантов гранатами, обстреливали из «максимов» и растворялись в ночных плавнях.
        В боях с гитлеровцами участвовали десятки тысяч кубанцев в разных родах войск. Но основная масса казаков воевала в кавалерийских частях.            
        Гитлер рвался на юг – к нефти Кубани и Кавказа. В этом направлении наступали отборные фашистские части, несколько дивизий горных стрелков, усиленные полками СС, а на острие клина шли танки, разрывавшие советскую оборону в клочья. Равнинный ландшафт затруднял оборону – многокилометровые противотанковые рвы не могли перекрыть всю степь. Красная армия отступала. Причем отступала с такой скоростью, что возникла опасность попадания разбитых частей в окружение. Кроме того – до нефтяных промыслов Краснодарского края оставалось около двухсот километров. И тут на пути гитлеровцев встали казаки. 2 августа 1942 г. под станицей Кущевской 17-й кавалерийский корпус генерала             Н.Я. Кириченко в составе 12-й Терско-Кубанской, 13-й Кубанской и 116-й Донской казачьих дивизий остановил наступление крупных вражеских сил, двигавшихся от Ростова на Краснодар.
       17-й кубанский казачий кавалерийский корпус формировался из добровольцев непризывных возрастов. И хотя в нем было немало семнадцатилетних мальчишек, основной массив составляли сорока-пятидесятилетние мужики, прошедшие до этого и германскую и гражданскую. Это были обстрелянные, знающие цену жизни и смерти, умеющие взвешивать риск бойцы, понимавшие, на что они идут. В большинстве своем они были куда более опытными и морально стойкими воинами, чем необстрелянные солдатики, чье отступление они прикрывали. И они отлично знали,  за что идут в бой. В том числе  и за отступающих мальчишек.
       Тактика кавалеристов в Великую Отечественную заметно отличалась от тактики времен гражданской. Казаки в основном воевали пешими, главным оружием казака в Отечественную была винтовка, а чуть позже – автомат. Удобный в рукопашной кинжал был всегда на поясе. А вот сабли чаще всего лежали в обозе. С собой казаки брали их только в кавалерийские рейды по вражеским тылам. По возможности верхом совершались переходы. На конной тяге передвигались пулеметы и пушки. Не саблями, а с помощью пушек, противотанковых ружей и танков приданной корпусу танковой бригады Орловского училища была остановлена под Кущевской фашистская бронетехника. А уже потом, когда вражеские танки и самоходки горели, а пехота замешкалась – была сабельная атака. И в этих условиях она была даже менее самоубийственной, чем штыковая атака пехоты. Да – всадник более удобная мишень, чем пехотинец. Но это – для подготовленного стрелка в укрепленной позиции. А для только что наступавшего автоматчика пехотинец предпочтительней. Он и бежит дольше. И в рукопашной ты с ним – на равных. А всадник… Казак Константин Недорубов, за первую мировую ставший полным Георгиевским кавалером, под Кущевской зарубил семьдесят фашистов, за что получил звание Героя Советского Союза…               
       Кавалеристы были мужики опытные, обстрелянные, умеющие взвешивать риски. Конной лавой под Кущевской казаки атаковали не из лихого героизма, а потому что так было лучше. Атаковали из балки, из-за железнодорожной насыпи, с кукурузного поля, в котором до поры всадников было не видно, да по солнцу, чтобы неприятеля слепило. Именно благодаря этому достигалась внезапность атаки.
     Немецкие солдаты панически боялись кавалерийских налетов. Минуту назад в поле никого не было, но вот тебя уже рубят. Да-да – именно рубят саблями невесть откуда взявшиеся всадники. Кстати – немаловажно: большинство сабельных атак под Кущевской и под Шкуринской, да и на других участках Ейского оборонительного рубежа были контратаками. То есть кавалерия не кидалась на пристрелянные пулеметы, а рубила лишенного укрытий пешего неприятеля. То есть осознанно, умело и успешно использовала те немногие преимущества, которые кавалеристы имели над пехотинцами в поле.
      Самоотверженность, отвага, удаль кубанских и донских казаков, задержавших немцев на Ейском оборонительном рубеже на трое суток, обеспечили отход регулярным частям Красной армии на туапсинском и моздокском направлениях. Ожесточенное сопротивление казачьих частей позволили нашим специалистам демонтировать нефтяное оборудование и заглушить нефтяные скважины на нефтяных промыслах Кубани, не дав немцам возможности воспользоваться кубанской нефтью для дальнейшего наступления. За трое суток было уничтожено около 1800 вражеских солдат, 300 фашистов взято в плен, захвачено 18 орудий, 25 минометов, 5-я и 9-я румынские кавдивизии в панике бежали, а 198-я пехотная немецкая дивизия, неся большие потери, поспешно отошла на левый берег реки Еи.
       Сражались казаки и на территории Европы: избавляя от фашизма Польшу, Германию, Венгрию.  Войну кубанские казачьи дивизии закончили в Праге.
       В Привольной немецкого гарнизона не было. Вначале прошли румыны, ограбившие казаков подчистую. Потом приехали на двух мотоциклах с колясками немцы, выбрали станичного старосту, назначили полицаев, обложили станичников данью и укатили в районный центр. А дом Петра Игнатьевича занял староста. Был он из местных кулаков, когда-то сосланный в Сибирь. Высокий, крепкий, с колючим взглядом. Когда улыбался, то приподымалась верхняя губа, обнажая массивный золотой зуб. Был «кугут» еще тот. Правда полицаям, не позволял издеваться над станичниками, но регулярно полная подвода продуктов для немцев отправлялась в Каневскую. И когда пришли советские войска, он куда-то пропал.
       После войны Игнат Петрович сам искать золото не решился. Да и подвалы потом председатель сельпо замуровал: обрушиваться стали. Может во время войны староста шарил там, да нашел клад, а потом вместе с золотом исчез.  Кто его знает… Только об одном не думал он, что его друг Остап мог нарушить тайну. «Да и не в золоте счастье,– повторял Игнат.– Одно зло от него».
       И сейчас, много лет спустя, дед так и не ведал, может и лежит где-то золото в подвалах, но где? Да и нужно оно ему сейчас? Когда жизнь налажена и все прожитое – плохое и хорошее, как вода в реке Челбас утекло в море. Лишь во сне иногда стонал, а о чем сон не помнил.
       Заканчивая свой рассказ, дед произнес:
       – Теперь я вот стар стал, и тайну тебе оставляю, храни тебя Господь!– И, помолчав, запевал свою любимую песню: «Ты Кубань, ты наша родина…».

Глава 11.   Кубань в огне

       После двух месяцев несения войсковой службы под Уманской сотня представляла собой хорошо отлаженную боевую единицу. Базировалась она в особом месте, где не один десяток лет размещался лагерь Уманского казачьего полка. Дубовая роща хранила много преданий о казачьем войске еще со времен заселения этих земель. Казармы и палатки образовали целое поселение, как в старопамятной Запорожской Сечи.   
       Казачий Устав и дисциплина перековывали молодых слабохарактерных хлопцев в настоящих – сильных и ловких защитников Отечества. Ранее отсюда шло пополнение Кавказской армии, воевавшей на Царицинском фронте с красными. Теперь казаки ждали решения Рады и приказа атамана Кубанского казачьего войска.
       В последний месяц девятнадцатого года трения Кубанской Рады с Деникиным достигли апогея. Все – и недруги Добровольческой армии, и представители разных партий, и кубанские самостийники собрались в Екатеринодаре. Генерал Деникин оказался в центре сложных и запутанных политических интриг.
       Он поставил на своем знамени «Единую и Неделимую Россию», и все то, что не совпадало с его взглядами, было ему ненавистно. «Нет душевного покоя, – писал он жене.– Каждый день – картина хищений, грабежей, насилия по всей территории вооруженных сил. Русский народ снизу доверху пал так низко, что не знаю, когда ему удастся подняться из грязи».  Но навести порядок в своей армии Главнокомандующий так и не смог.
       Казаки Кубанского и Донского войск часто спорили с генералами Добровольческой армии из-за воинской добычи. Еще не истерлись из памяти  исторические  традиции, восходящие ко временам Дикого поля и Запорожья. По этой традиции, перенесенной на Кубанскую землю, возвращался казак из похода нагруженный так, что ни его, ни лошадей не видать. А на другой день он идет в поход снова в одной рваной черкеске. 
       В период гражданской войны на Кубани, в самом начале борьбы с большевиками, представители казачьих войск в числе условий включили и оставление за казаками всей «военной добычи», которая будет взята в предстоящей войне.
       «За гранью, где кончается «военная добыча» и «реквизиция», открылась бездна морального падения: насилия и грабежа. Военная добыча неминуемо переходила от коллективного начала к индивидуальному и не ограничивалась пределами жизненно необходимого, наполняя новыми слезами и кровью чашу страдания народа, путая в его сознании все «цвета» военно-политического спектра и не раз стирая черты, определяющие образ спасителя от врага»,– писал А.И. Деникин в «Очерках русской смуты». 
      Для Деникина гетман Украины Скоропадский был изменником, изменниками были все украинцы, а с ними вместе изменниками были и руководители Кубанской Рады – Быч, Макаренко и все те, которые мечтали о федерации. Как-то, несколько позднее, генерал Деникин был на большом официальном обеде у кубанского атамана Филимонова в его дворце. Над дворцом, подобно тому, как это было на Дону, реял свой кубанский флаг. Атаман сидел на первом месте, Деникин на втором. Это его оскорбило. Когда дошло дело до речей, Деникин сказал буквально следующее: «Недавно над этим дворцом развевалось красное знамя и под ним во дворце сидела разная сволочь. Теперь над дворцом развевается знамя иных цветов и сидят иные, прочие люди. Я жду, когда над этим дворцом взовьется флаг Единой Великой России! За Единую, Неделимую Россию, ура!..».
       В штабе Деникина кубанцев не было, а деникинские генералы Май-Маевский, барон Врангель, Эрдели, Покровский выдвигались на видные места в казачьих войсках. Это злило кубанцев. Ввиду двойственного положения атамана и недовольства членов правительства Кубанской Рады в декабре девятнадцатого года атаман Филимонов сложил свои полномочия.
       Наступила слякотная зима. Холодный промозглый ветер гнал свинцовые тучи с севера на юг, как бы подгоняя отступающие деникинские войска. Шел мокрый снег. К вечеру морозило, а к обеду следующего дня все таяло, превращаясь в непролазную липкую грязь. На дорогах царила неразбериха. Армейские тылы, беженцы, скрытые и явные дезертиры слились в толпы вооруженных и безоружных людей, стихийно стремившихся на юг.
       Переполненные беженцами поезда, следовали из Ростова и Царицына с перебоями. Долго стояли в тупиках, ожидая топлива, которое в первую очередь отдавалось эшелонам, следовавшим на фронт. На многих станциях  случались мародерство и грабежи. Банды анархистов и красно-бело-зеленых, как коршуны, кружили вокруг железнодорожных путей и нападали на поезда. Вперемежку между войсками шел народ – бездомный, бесприютный, огромными толпами. Пешком, верхом и на повозках, с детьми, с домашним скотом и жалким скарбом. Шел неведомо куда и зачем, обреченный на разор и тяжкие скитания.
       В свете политических интриг и реального положения на фронте кубанское казачество и руководство Уманского полка начали проводить свою политику, порой противоречащую здравому смыслу, ввиду отсутствия общей идеи в руководстве Кубанской рады.
       В конце февраля, вместо отправки на передовую, взвод  Каневской сотни полковое руководство направило вдоль железнодорожной насыпи в сторону Тихорецка догонять бронепоезд анархистов. Прошел слух, что они вместе с  белыми офицерами захватили часть эшелона с золотом Новочеркасского банка и вагон с казной Войска Донского. Шли вторые сутки погони, казаки и лошади устали. Но приказ есть приказ, его надо исполнять.

Глава 12.   Гроза

      Вовка и Сашка продолжали спорить о кладах, пока
 Валерка не вспомнил рассказ деда Игната. С тех пор прошло года два. Прикинув все за и против, да может и дед чего-то не досказал, – Валерка решил, – проверить надо.
    – Все прекратили спорить,– уверенно произнес он,– я знаю, где лежит клад, примерно правда, но  поискать стоит.
       У ребят округлились глаза и отвисли челюсти. И он рассказал им про спрятанный клад.
       – Только одно условие, найдем – все сдадим государству, как положено.
       Ребята согласно закивали головами. Тут же был принят план поисков. Необходимо сделать острые металлические штыри-щупы длинною по полтора метра, подготовить лопаты, лом, кирку. По теории кладка свода подвала не должна залегать глубже  метра от поверхности. Если штырь упрется в камень – там и копать. Время поисков – после полуночи. Все согласились и, возбужденные предстоящим делом, стали спешно собираться домой.
       – Пацаны, смотрите, какая туча надвигается! Будет гроза, а нам еще грести час по лиману,– спохватился Вовка,–  грузимся быстрее.
      Пока мечтали и спорили, погода изменилась. Ветер стих. На западе еще светило солнце, но с востока надвигалась темно-синяя туча и уже закрыла полнеба. Начали срываться крупные холодные капли дождя. Ребята быстро погрузили в лодку рыбу, удочки и уже под  дождем отчалили от берега. За весла сел Валерка.
       До станицы было грести и грести.  Небольшие волны, поднятые налетевшим шквалистым ветром, били в левый борт, и брызги  попадали в лодку. Вдруг в небе полыхнула молния и сразу же раздался оглушительный гром, как будто кто саданул кувалдой по железному листу. Ребята  непроизвольно пригнули головы, но тут же заулыбались, поглядывая друг на друга и выпрямились. Никому не хотелось выглядеть трусом.
       – Вот дает! Молния на воде ищет высокие предметы, так что шест и весла высоко не поднимать,– произнес Валерка,– продолжая грести вдоль камыша. По прямой было ближе, но не хотелось отдаляться от камыша: глубина здесь была небольшой, а на чистом лимане с головой будет.
       Дождь усилился и лил, как из ведра. Молнии вспыхивали над самой головой, от грохота грома закладывало уши.  Все не на шутку испугались.
   – Вовка, где черпак? Смотри уже пол-лодки воды, отчерпывай быстрее, затопит на фиг!– прокричал Валерка, налегая изо всех сил на весла. Вовка и Сашка бросились искать черпак, но его, как назло, не было.
       – Эх, растяпы, на канале забыли! Вовка бери банку из-под червей, а ты Сашка котелок и черпайте, черпайте.
        Но было уже поздно, вода прибывала стремительно. В лодке плавали кеды, сумки, рыба и прочая мелочь. Вода стала захлестывать борта. Вот-вот и лодка пойдет ко дну.
       – К камышу греби, к камышу,– закричал Вовка,–  там мелко не потонем.
       Перед самым камышом ребята попрыгали  из лодки в воду. Зубы у всех стучали то-ли от холода, то-ли от страха. Вода оказалась теплее, чем ожидали, и доходила до пояса. Придерживая лодку за борта, загнали ее в камыш.
       – Ну что? П-п-пе-ре-ждем з-з-десь или вычерпаем воду и снова в открытое море?– дрожа от холода, посиневшими губами произнес Валерка.
       – Пе-ре-си-дим.–  Выдавил из себя Сашка.
       – Ну и слабаки, вам только в лягушатнике возиться!– с бравадой в голосе произнес Вовка, хотя сам замерз не меньше других.– Вычерпаем и снова рванем, осталось половина.
          Но тут Валерка увидел что-то среди камыша и тихо произнес:
       – Смотрите, гадюка через камыш переползла и плывет прямо к лодке.
       – Какая гадюка? Где? Может это уж?
       – Вон там, слева от лодки, здоровенная!
       И ребята увидели змею. Из воды высоко торчала голова, а тело извивалось в воде метра на полтора. Она плыла прямо к ним. Все разом отпрянули от лодки. Валерка успел схватить шест и, опираясь на него, тоже отошел подальше. Дождь хлестал по воде так сильно, что из-за пены не видно было гадюка это или уж. Вот она подплыла к лодке, подняв голову выше борта, деловито осмотрелась, покачиваясь на волне, и медленно переползла через борт в лодку. Да, змея большая. На что Валерка их видал, перевидал, но такой громадной ещё не встречал. Но самое главное, пятнышек на голове не заметил.
        – А вдруг она там от дождя спряталась и не вылезет. Что делать будем?–  прошептал Сашка.         
       – Кто-нибудь успел рассмотреть пятнышки на её  голове?– стуча зубами, спросил Вовка.
        – Нет, из-за дождя не разобрать уж или гадюка,– тихо произнес Валерка. Ребята непроизвольно сбились в круг.– Ну что делать будем?
       – Подождем немного, у Валерки шест, пусть подойдет тихонько, посмотрит, что там, если что, по башке её и все дела.
       – Шустрый ты Вовка, на, бери шест и иди, тоже умник нашелся! А вдруг она спряталась в лодке и как ее выкурить оттуда? Цып, цып – иди сюда змеючка, я тебя сейчас шестом по голове огрею. Нет, надо ждать, если бы это был уж, тогда дело другое, выкинул шестом и плыви дальше, а так будем ждать, –  принял решение Валерка.
       Прошло несколько минут. Вода доходила до пояса. Ветер еще не утих, из проходящей тучи срывались холодные и редкие капли дождя. Все дрожали от холода. Вовка не выдержал, взял у Валерки шест и медленно направился к лодке. Но вдруг из-за борта появилось непонятное существо. Вовка крутнулся на месте и с криком: «А-а-а! Ма-ма!»,– рванулся в сторону ребят, но упал, выронил шест и скрылся под водой. Над бортом лодки покачивалась толстенная шея змеи, а из пасти торчал хвост самого большого окуня. Медленно перевалив через борт, голова змеи скрылась под водой, а туловище, казалось вечность, скользило через борт. Наконец, скользнув хвостом по борту, змея вынырнула в двух метрах от лодки и поплыла в камыш.
       Вовка,  несмотря на мелководье, саженками поплыл мимо ребят в открытый лиман. Валерка и Сашка кинулись за ним. Вырвавшись из зарослей камыша, ребята остановились.
      – Вовка, Вовка! Постой, тут глубоко, не доплывем,– кричали ребята вслед незадачливому пловцу. Вода доходила уже до подбородка.
      Вовка развернулся и, подплыв к ребятам икая, спросил:
      – Что, ик, это, ик, было?       
      – Змеючка наша, нажралась окуней и домой собралась, прихватив на завтрак самого крупного,– произнес Валерка,– пошли к лодке, что ли.
        Ребята с опаской подкрались к лодке. Обстучали всю шестом, покричали, но змеи и след простыл.
       Дождь закончился. Ребята, стоя в воде, вычерпали из лодки воду и забрались в нее. Вытолкали лодку шестом из камыша на чистый простор. Стуча зубами, отжали мокрую одежду, вставили весла в уключины и поплыли  к берегу. Сашка растерянно пересчитывал рыбу:
       – Моих окуней пожрала! И самых крупных. Давайте делиться.
       – Вот и надо было тебе идти с шестом рыбу отбивать, а теперь – давайте делиться! Не-е-т! Что с воза упало, то пропало.– Произнес Вовка, завязывая свой садок.
       Черная туча уходила на запад, лиман уже успокоился, лишь пена возле камыша, указывала на пронесшуюся над ним непогоду. Мелкие чайки и ласточки носились над водой, как ни в чем не бывало. Через час ребята причалили к берегу. Выгрузили снасти, рыбу, примкнули лодку и разошлись по домам.

Глава 13.   Погоня

   Обоз, к которому были приписаны Игнат с Остапом,
остался в лагере Уманского полка, а они на легкой и быстрой подводе с пулеметом были включены в конный отряд преследования. После двух суток езды по ухабам и буеракам уже подмерзшей степи отряд подошел к станице Павловской. Лошадям и людям нужен был отдых. По приказу Швидкого пятеро казаков отправились на станцию в разведку.
       В станице Павловской власть принадлежала представителям Кубанской Рады, в основном меньшевистско-эсеровского толка. У дежурного смотрителя за бутыль самогона переодетые казаки разузнали, что бронепоезд «Орел» с анархистами и белогвардейскими офицерами, прибыл на станцию прошлой ночью. Анархисты были пьяны и разнузданы, размахивая наганами и гранатами, они требовали угля и воды. Разгромили два магазина, взяли спиртное и продукты.  К утру загрузились и с песнями проследовали в сторону Тихорецкой. Следом за ними на большой скорости проследовал бронепоезд добровольческой армии «Атаман Платов». Подъесаул Швидкий, командовавший отрядом, решил следовать до самой Тихорецкой и выяснить судьбу части золотого запаса Дона. Снег, выпавший накануне, сильно замедлил продвижение отряда. Колеса съезжали в глубокие колеи, проламывая лед, застревали в каше из грязи и льда. Подводы уже пора было менять на сани, но никто об этом не думал. На следующий день возле разъезда Тихонький, наткнулись на отряд анархистов до двадцати человек. В завязавшейся перестрелке анархисты отступили в сторону станицы Тимашевской. В паническом бегстве бандиты оставили две подводы.
       Отряд казаков из двадцати всадников, во главе с подъесаулом Швидким, кинулся преследовать анархистов. Четверо казаков остались прикрывать обоз, теперь уже состоявший из трех подвод. Ездовой  Василь пересел в одну из них, а Остап – в свою подводу, где был пулемет. Игнат на своем коне находился возле обоза. В стороне, куда ускакал казачий отряд, послышались частые винтовочные выстрелы, затем ударили пулеметные очереди.
        Вдруг из-за железнодорожной насыпи показались еще десятка два вооруженных верховых. Увидев небольшую группу казаков, направились к ним, на ходу сдергивая с плеч винтовки. 
       – Остап, Остап! Расчехляй пулемет, по нашу душу идут собаки!
      – Может это наши? Нет, ты гляди, у них только винтовки и наганы, шашки не у всех. Так это анархисты, черт бы их побрал! Перелазь в мою подводу и ставь её задом к ним! Я им щас задам по самое не хочу!– И стал быстро расчехлять пулемет.   
       Четверо казаков охраны и Игнат с Остапом не могли в полной мере противостоять двум десяткам отчаянных головорезов. Анархисты, почуяв легкую добычу, рассыпались полукругом и обходили казаков с двух сторон. Игнат быстро привязал Гнедка к подводе Остапа.  Запрыгнул в неё и схватив вожжи, развернул телегу.
       Две другие подводы рванулись по заснеженной колее к лесу. Игнат,  давая  возможность им оторваться, осадил своих лошадей.
      – Остап, что ты там копаешься, давай жми гашетку!
       Двое бандитов после прицельного залпа казаков, взмахнув руками, упали на землю. И тут непрерывно застрочил пулемет Остапа. Еще трое были подбиты его меткими очередями.  Остальные нападавшие  кинулись к насыпи. Опьяненные успехом, казаки помчались им вдогонку.
       – Стой! Стой! Куда?  Назад! Назад!– закричал Игнат. Но было поздно. Казаки были уже у самой железной дороги, и тут из-за насыпи по ним ударил пулемет. Все четверо, один за другим, были убиты. Ещё некоторое время они волочились за лошадьми, но потом, когда жизнь покинула молодые тела, упали на промерзлую землю.       Кони остановились возле своих седоков.
       «Ох, ты горе, какое!»–  Подумал Игнат.
Он быстро перескочил на коня и рванулся следом, но видя, что помочь им уже не возможно, осадил Гнедка и, прижавшись к его шее, стал уходить наметом за подводой Остапа. Из-за насыпи продолжал длинными очередями строчить пулемет, пули свистели рядом, выбивая белые фонтанчики из наледи и снежных наносов.
        Анархисты не отважились пуститься в погоню и еще долго палили из-за насыпи наугад. Не видя погони, Остап оставил пулемет, пересел на передок повозки и гнал лошадей, что есть мочи. Вскоре он догнал и обошел две трофейные подводы, которые ехали к лесу.
       Солнце, появившись над самым горизонтом из-за свинцовых туч, блеснув алой полоской, медленно опустилось за темные верхушки леса. Встревоженные стрельбой вороны с криками кружили над деревьями, разбросанными по заснеженному склону балки. Выйдя на проторенную дорогу, лошади перешли на шаг. Сумерки сгущались. Пошел сильный снег. Игнат крикнул Остапу:
     – Стой! На развилке повернем влево, к лесу, может, на хутор какой выедем. Если будет погоня, то по большаку рванут. А что с ездовым? Где он? На подводе  не видно.
     –  Был на передней подводе.
     – Жди здесь, я к подводам. – Крикнул Игнат и развернул коня.               
       Игнат  приблизился  к остановившимся лошадям. Подъезжая к той подводе, которой правил ездовой он увидел завалившегося на спину казака. Изо рта сочилась кровь. Пуля попала ему в спину, и рана оказалась смертельной. 
    
Глава 14.   Ночь в лесу

       Привязав подводу без ездового к задку первой, Игнат пересел в неё и перетащил убитого казака назад. Взял вожжи и направил лошадей к видневшейся у развилки подводе Остапа. Гнедко шел следом за подводами.
       – Остап, убили хлопца! Достали гады! Жаль, что в спину стреляли. Не по-геройски умер казак. Нужно будет похоронить возле какого-нибудь хутора.
       – Жаль Василя, спокийный був хлопчик, но характерный. Да як жеж иначе, схороным, могилку выкопаемо, крест який поставымо. Шоб усэ було по людски.– Произнес тихо Остап. А затем, повысив голос и чуть не крича, заговорил:   
       – Игнат, а дэ наши? Шо робыть, куды йихать? Бач кругом бандиты. Упиймають – убьють, даже хвамилию ны спросють.
        – Да хватит тебе скулить! Сначала уйти надо подальше. Наши наверно все полегли, слышал, как там лупили пулеметы. Надо на Челбасскую пробираться, а оттуда на Крыловскую. От Крыловской до Каневской верст двадцать  с гаком будет. Ничего пробьемся. Обстановка на фронте совсем плохая. Видел, как драпает белая гвардия. Нам не след ввязываться в это дело. Отцам командирам в Уманской не до нас. Отсидимся в плавнях, а там, как Бог даст…
       Привязав Гнедка к подводе, Игнат направил обоз по еле заметной колее, уходящей в глубину леса. Через час совсем стемнело, дороги не было видно. Пробирались по редкому лесу почти на ощупь. Снег крупными хлопьями валил с ночного неба. На едва различимой поляне, Игнат спрыгнул на землю и, разминая замерзшие ноги, крикнул:
      – Остап! Все! Приехали! Привал! Здесь заночуем, а завтра чуть свет двинемся дальше. Я огонь разведу, а ты лошадей покорми.
      – Хорошо, лошадей выпрягать не будем, овёс и так пожуют. В нашей подводе мешок зерна остался да пара охапок сена, хватит на первое время.
      Игнат перевязал Гнедка к дереву: конь чуял труп ездового, фыркал и прядал ушами. Подводы развели в разные стороны. Лошадей из подводы анархистов, где лежал Василь, выпрягли. Труп накрыли. Пока Остап управлялся с лошадьми, Игнат пошел в лес искать валежник.  Благо наткнулся на поваленное дерево, наломал сучьев целую охапку и притащил на поляну. Через некоторое время огонь весело лизал сухие ветки.  Остап тем временем снял с лошадей удила и привязал торбы с овсом к мордам лошадей.
       На одной из трофейных подвод Игнат нашел сало, куски вяленого мяса и несколько буханок хлеба. Там же лежали какие-то мешки, коробки и тюки.   
       В другой подводе Игнат рыться не стал – негоже ночью шарить вокруг покойника. Не дай бог, приснится! Игнат подтащил провизию к костру. Порезал сало на куски, насадил их на два прута и воткнул у огня. Потом достал из своей подводы четверть с самогоном, налил в кружки. Молча выпил. Остап, держа кружку в руке, выдавил из себя:
      – Хай тоби, Васыль, будэ царство небеснэ. Не сберигся ты, казак…
       Потом отрезал кинжалом кусок хлеба, очистил луковицу, взял прут с зашкварчавшим салом и стал молча есть. Темнота отступила за деревья.
        Тепло от выпитого и сознание того, что остался жив в перестрелке, сделали костер ярче, а положение не таким уж и безвыходным…
       Поплотнее закутавшись в бурки, подстелив под себя попону, хлопцы задремали. Лошади, звякая удилами, жевали овес. Снег постепенно покрывал белым саваном и подводы, и лошадей, и задремавших казаков. Костер  угасал  изредка потрескивая несгоревшими угольками. Игнату снилась Нюрка, именно с того самого момента, когда впервые он её увидал на мельнице, куда поздней осенью свозили зерно для помола. Она, как будто и не замечала Игната, подобрав юбку между ног, как шаровары, цибаркой нагребала из подводы в мешки зерно. Дядька Микола таскал их к жерновам, а тетка Евдокия, Нюркина мать, следила за всем, сидя на перевернутом деревянном корыте и лузгала семечки. Тут Нюрка вдруг спрыгнула с телеги, подбежала к Игнату и поцеловала его прямо в губы…
       Игнат обхватил девушку за шею и хотел удержать, но Нюрка вдруг заржала голосом Гнедка, боднула лбом и пропала. Казак проснулся. Гнедок тыкал его мокрыми губами в лицо и тихонько фыркал. Было еще темно, костер давно погас. Лошади, привязанные к подводам, вели себя беспокойно. Перебирая копытами, толкаясь крутыми боками, поворачивались то в одну, то в другую сторону. Толкнув Остапа в бок, Игнат вскочил на ноги, передернул затвор карабина и стал всматриваться в темноту. В кустах мелькнула серая тень, блеснули на миг желтые глаза. Потом еще и еще…
       – Игнат, ты чего? Бандиты? – Тихо спросил Остап.
       – Остап, волки! Бери карабин. Вон смотри слева, за дальней подводой волк, вон еще один. Выцеливай  ближнего и стреляй. Их немного. Отобьемся!
       И тут же раздался выстрел Остапа и скулеж подраненного волка. Игнат тоже выстрелил. Остап перезарядил карабин и прицелился. Выстрел, снова попадание. Волк темной тенью мелькнул мимо колес подводы и замер на краю поляны. Ещё некоторое время друзья прислушивались к ночному лесу. Потом разожгли потухший костер. Волков больше не было. Светало.
       Обойдя обоз и успокоив лошадей, хлопцы, на выпавшем ночью снегу, рассмотрели свежие следы. Недалеко от дальней телеги лежал матерый волчище. Пуля попала точно в голову. Второй зверь был только ранен и пятна крови на снегу вели в чащу.
      – Молодчина Остап, какого волчару завалил. Жаль шкуру не успеем снять, оттащим подальше в лес и бросим, нам  надо трогать. Нашумели мы тут. Могут незваные гости пожаловать. Давай похороним Василя, крест поставим и зарубки на деревьях. Я думаю, здесь где-то хутор должен быть. Спросим, как он называется, и сообщим родне, где могила.
      – Согласен. Давай лопату, будем рыть подальше от поляны. За кустами пологая балка, там растут три березы, вот под ними и захороним. Пока я буду рыть, ты делай крест из оглобли. Одну подводу бросаем.  Фамилия Василя – Лупак, по батьку Фомич.
       Перекрестившись и прочитав молитву, казаки приступили к работе, которая тяготила обоих. Православный долг перед убитым в бою товарищем придал силы. Через час глубокая яма в рост Игната и крест из оглобли были готовы. Отбили от задка той же телеги доску. Остап кривым турецким кинжалом (нашел его среди всякого добра, что награбили анархисты), вырезал на ней фамилию, имя, отчество и дату смерти. Из доски вытащили старые гвозди и прибили к кресту. Оглобли для телег всегда делали из акации, так что крест был надежным. Замотали Василя в бурку, перевязали ремнями и опустили в могилу. Прочитав молитву, засыпали землей.  Укрепили крест. На холмик стылой земли, положили папаху и газыри из черкески. Постояли в молчании несколько минут.   
      Когда переносили мешки и тюки из одной подводы, наткнулись на кожаный саквояж с медными замками. Разломав один, заглянули внутрь. В саквояже лежали небольшие кожаные мешочки с тесёмками. Достав один, развязали тесёмки и обомлели. Там лежали золотые червонцы. Хлопцы никогда не видели столько золота сразу и пока не осознавали свалившееся на них богатство. Один к одному, по двадцать штук в каждом мешочке. Пересчитали мешочки, их было двадцать пять. Итого пятьсот царских червонцев золотом. Вес чуть больше пяти килограммов. 
      – Да-а, дела! – произнес Игнат. – Что будем делать? Ты как думаешь?
      – А шо тут кумекать, домой ходу надо, пока анархисты не хватились. Золото, это тебе не фунт изюму. Шарить будут по всем лесам и перелескам, по всем балкам и хуторам. Ты говоришь до Каневской верст пятьдесят? Так давай, гоним без остановок, запасные лошади есть, оторвемся!
      – Хорошо Остап, я дорогу знаю, едешь следом за мной. У тебя две запасных лошади и у меня две. Нам надо выехать к реке Средняя  Челбаска, станицу Челбасскую обходим.  По курганам и балке  выйдем к Большому Челбасу.  Крыловку тоже обходим, а там до Каневской рукой подать. По коням!   
         Быстро накинув уздечки на запряженных в подводы коней, побросали в телеги брезент, харчи, оружие. Запасных лошадей по паре цугом привязали к каждой подводе. Тщательно замели следы своего пребывания на поляне, и тронулись по просеке. Выехали из леса с другой стороны.
        Впереди открывалась степь, покрытая морщинами балок  и редкими деревьями. Две подводы неслись вдоль балки, то исчезая в зарослях камыша, то вырываясь на пологий склон, чтобы снова нырнуть в кусты терновника. Начал сыпать мелкий и колючий снег. Земля подмерзла и гулко отзывалась под копытами лошадей.
         В мыслях Игнат проклинал и белых, и красных, и братоубийственную войну, у которой не видно конца. А как хорошо было бы оказаться сейчас дома – в тепле и уюте семейного очага. Вместе с отцом плести сети или делать вентери. Вечером сходить на посиделки. Он даже успел соскучиться по сестре Таньке, которая надоедала своими расспросами. Эти и другие мысли заставляли гнать лошадей все быстрее и быстрее.

Глава 15.  Сон не в руку

       Через два дня все было готово. Две лопаты, кирка, лом и два остро заточенных металлических штыря лежали в сарае у Валерки. Время было выбрано за полночь. Начинать поиски решено было с огорода бабы Тани. Собаки у нее нет, живет одна и в данный момент гостила у дочки в Краснодаре. Вторым должен быть огород тетки Евдокии, двоюродной сестры Валеркиной матери, с которой они, уже несколько лет, были в ссоре. Ее огород граничит с территорией магазина.  Подвалы, как раз и проходили через огород, но заканчивались на огороде бабы Тани. Она тоже жила одна, была глуховата и ее собака знала Валерку. Третий огород тоже, предположительно, входил в планы поисков, но там было посложнее.
       Хозяином был дядя Ваня. В его подворье росли плодовые деревья и виноград. Там же была привязана собака, которая при малейшем шуме лаяла не умолкая.  Ребята с соседних улиц не раз лазили в сад, но всегда безрезультатно.
        Дядя Ваня услышав лай собаки, выходил на крыльцо с ружьем, заряженным солью и палил по кустам. Говорят кое- кому досталось: потом отмокали в лимане несколько часов. Этот огород решили оставить напоследок.
       И вот настала ночь перед операцией «Клад». Валерка лег спать под навесом во дворе. Там стояла старая кровать с матрацем, чистым постельным бельем, закрытая со всех сторон противомоскитной сеткой. Спать во дворе было приятно и выгодно во всех отношениях. В доме летом душно, а здесь свежий ночной воздух и можно читать, сколько влезет, никому не мешая. Для освещения он приспособил старый щелочной аккумулятор и лампочку на шесть вольт. Света вполне хватало, чтобы читать любимые романы Дюма и Борна. Незаметно можно было отлучиться с друзьями в школьный сад. Там поспевали сливы и абрикосы.
       Сегодня было не до чтения. Ворочаясь и изредка подсвечивая фонариком на старенький будильник, Валерка не заметил, как задремал. Он не услышал, что Вовка прокрался мимо собаки, которая, узнав его, даже не гавкнула.
       – Пошли клад искать!– прошипел ему прямо в ухо Вовка. Сон был прерван на самом  интересном месте.
        Снились золотые царские червонцы, разбросанные по огороду у бабы Тани. Валерка ходил по грядкам и собирал их в сумку, как огурцы, раздвигая ботву и радуясь ярко блеснувшей монетке. Блеск золотых червонцев уводил его все дальше и дальше. И уже не огород , а какой-то дремучий лес окружал его. Было жутко в лесу, но золото блестело под каждым кустом, под каждым деревом. Страх и азарт перемешивался с наполнявшими лес странными звуками. Треск упавшего, кем-то сломанного дерева, чередовался с диким хохотом, уханьем и хрюканьем. Сумка, в которую Валерка собирал червонцы, почему-то была пустой: они таяли непонятным образом. Шипение громадной змеи, вылезшей из-под куста с золотым червонцем на плоской башке, так испугало Валерку, что он кинулся бежать из леса, не разбирая дороги. Колючие ветки цеплялись за одежду, за сумку, царапали лицо.
Дикий хохот и шипение змеи неслись вслед перепуганному золотоискателю. Сумка зацепилась за корягу и он, что есть силы, дернул ее, упал и проснулся.
       – Где сумка, где золото? – спросонья бормотал Валерка, шаря по постели руками.
       – Какая сумка? Какое золото?  Ты чего Валерка, проснись, пора уже,–  шептал Вовка ему прямо в ухо и тормошил за плечо,– разбудишь всех.
        Часы показывали два часа ночи.  Луна светила так ярко, что ребята хотели отменить поиски клада. Но редкие облака набегали на яркий диск луны, и становилось темно. Из сарая осторожно достали все снаряжение и, пройдя на цыпочках мимо темных окон дома, вышли на улицу.   
        На лавочке возле калитки дремал Сашка. Растолкав его, ребята посоветовались и решили дело не откладывать. Пройдя квартал по затемненной дорожке между забором и вишнями, свернули в темный переулок, ведущий прямо ко двору бабы Тани.
        Осторожно, по одному, перелезли через хлипкий забор. И оставаясь в тени деревьев, крадучись вышли к огороду, на котором росли кустики картофеля и грядки с луком.
       Начали тихо спорить, откуда начинать поиск. Темное здание магазина виднелось справа за высоким дощатым забором, как раз напротив границы двух огородов – бабы Тани и тетки Евдокии. Значит, подвалы могли быть где-то здесь.
       – Подвалы идут от магазина в сторону огородов,–  произнес Валерка,– мы пойдем поперек их, и через каждые два метра будем загонять штыри в землю: она мягкая.
       Ребята согласились. Валерка и Вовка взяли штыри, а Сашка с лопатами, киркой и ломом остался в тени деревьев. Первым начал Валерка. Штырь вошел в землю легко, почти на метр. Выдернув его, он отшагал два метра и снова загнал штырь и тут на глубине около полуметра он во что-то уперся.
      – Вовка, сюда! Давай лопаты, копать будем здесь,– прошептал Валерка,–  вот повезло, со второго раза попали. 
       Вовка, бросил штырь, схватил лопату и подошел к Валерке. Сашка тоже взял лопату, и ребята в азарте начали обкапывать штырь по кругу. Яма оказалась большой. В глубину по пояс, в ширину метра полтора…. 
       На дне сиротливо лежал обломок кирпича, в который уперся штырь. Прокопав еще на штык лопаты в глубину, так ничего больше не обнаружив, ребята разочарованно передавали из рук в руки злополучный кирпич.
       – Ладно, первый блин комом,–  утирая пот с лица, произнес  Валерка,– будем искать дальше, кирпич на такой глубине не зря лежал.
       Отмерив еще два метра, оказались на грядке с луком.
       – Вовка, теперь ты, может тебе повезет,– сказал Валерка и присел отдохнуть. Штырь вошел в грядку, как в масло. Ничего не было. Еще два метра, возле самого забора штырь уперся. Раскопали осколок глиняного горшка. В третий раз попался большой кусок черепицы.
       – Все, хватит, так мы весь огород перероем и накопаем кучу камней,– тяжело дыша, прохрипел Валерка,– теперь будем штыри забивать сразу в нескольких ближайших точках, если один наткнулся, а другой нет – идем дальше. Прошло уже два часа. Огород бабы Тани был изрыт ямами, как поверхность луны кратерами.
       А сама луна светила ярко и загадочно, будто насмехаясь над ребятами. С одного конца огорода в другой протянулись восемь ям-кратеров, а рядом холмики вынутой земли. Кое-как засыпали ямы и заровняли следы, чтобы никто не смог по размеру обуви определить копателей. Сашка, вдобавок, ветками прошелся по следам. В темноте все выглядело прилично. Перешли в огород тетки Евдокии. Здесь успели вырыть только две ямы и опять, будто кто, насмехаясь над ребятами, разбросал кирпичи так густо, что штыри натыкались на них повсеместно, но кладки не было. Небо на востоке постепенно светлело, млечный путь развернулся и почти исчез. Пора было свертывать поиски и расходиться по домам. Ямы аккуратно засыпали и заровняли.
       – Все это вранье!– прошипел Сашка,– нет тут ни подвалов, ни золота.
       – Хватит ныть!– отрезал Валерка,– завтра продолжим, бабы Тани нет, а тетка Евдокия слепая, не заметит, что кто-то копался на ее огороде. Отсутствие результата – тоже результат!
        Удрученные, потные и выбившиеся из сил ребята собрали весь инструмент и, молча, перелезли через хлипкий забор. Стараясь держаться в тени деревьев, подошли к Валеркиному дому. Занесли и сложили инструменты под кровать. Выйдя на улицу, сели на скамейку возле двора. Рассветало. Начинали утреннюю перекличку петухи.
       – Если кто не хочет продолжать поиски, так и скажите. Больше не пойдем, пусть лежит клад в подвале. Может, кто и найдет, но только не мы.
       – Да ладно тебе, Валер, конечно надо продолжить! – произнес Вовка.
       – Нет, с меня хватит, завтра последний раз иду,– уставшим голосом проговорил Сашка,– если ничего не найдем, ищите сами.
       – Договорились, только никому ни слова, сбор ровно в полночь у меня,– напоследок тихо сказал Валерка.– Пока!
       И ребята зевая, разошлись по домам. На дальнем краю станицы, где были мастерские колхоза, затарахтел двигатель. Это электрик запустил дизель-генератор и включил рубильник. В хатах стали загораться электрические лампочки. Доярки шли на фермы, трактористы спешили к тракторам, чтобы вывести их на поля. Хозяйки выгоняли из хлева своих коров, а пастух принимал их в стадо и гнал за станицу на сочные луга.
     Станица оживала и наполнялась привычными звуками. Начинался обычный день, похожий на сотню других, где заботы и хлопоты о своем хозяйстве переплетались с самоотверженным трудом на колхозных полях, фермах, на рыболовных промыслах. Люди строили социализм, светлое будущее для своих детей и внуков. Все верили в идеалы социализма и, казалось, что вот чуть-чуть и новая эра коммунизма взойдет над страной. Люди не знали, что этот путь уже пройден в других странах и что можно жить еще лучше, чем  живут они сейчас. Но партия считала, что время для красивой и безбедной жизни для народа еще не пришло.
       А славные казачьи дела и подвиги остались лишь в семейных альбомах, на лицах предков запечатленных на старых пожелтевших фотографиях.

Глава 16.   Ночевка на хуторе

       Подвода Игната была более легкой, и лошади резво несли ее вдоль извилистого берега Большого Челбаса, открывшегося им после полудня. Остап отстал почти на полверсты. Игнат все время оглядывался и стал сдерживать лошадей. Но, как назло, берег был открытый, без единого деревца: спрятаться от чужих глаз негде. С трудом угадывая под снегом ямы и объезжая их, Игнат старался держаться ближе к берегу. Ниже по реке должен быть хутор, а за ним казачья станица Крыловка.
       От лошадей валил пар. Погоня не обнаруживалась и торопить лошадей не имело смысла. А так, едут казаки себе и едут, останавливать и выпытывать, кто да откуда, у местных не принято, а на лихих людей есть карабины и пулемет. Пора делать привал. Остановив лошадей, Игнат дождался, пока не поравняется с ним подвода Остапа.
     – Остап, пора отдохнуть. Вон за той излучиной видны деревья, там и остановимся.
     – Хорошо, а то все кишки растряс. Да и перекусить надо,–  крикнул в ответ Остап и, не останавливаясь, направил лошадей к излучине реки.
       Ветер усиливался, поземка белым кисейным подолом вилась из-под копыт лошадей, из-под колес и таяла за ближайшими сугробами. Низко нависшие свинцовые тучи вот-вот готовы были упасть на землю и заполонить все вокруг белой круговертью.
       Метель в степи коварна для путника. Бывает, что затягивается на несколько дней. Курганы, пригорки и дороги являются не на тех местах, где их привыкли видеть. Знакомые предметы кажутся незнакомыми. Былинка вдали представляется деревом, собака конем.
       Стоит задуматься в такое время и все – очнувшись, ты потеряешь  ориентиры, считай, заблудился и пропал, если запаниковал. Небо и земля исчезают; все пространство между ними наполняется густой снежной пылью, которая забивает человеку глаза, нос и рот. Теперь только поворачивать коня по ветру, остановиться, развернуть бурку, закутаться в нее, привязать уздечку к руке и ждать.
       Игнат понимал это и погнал лошадей вслед за Остапом. Дай бог, чтобы хутор был рядом. В такую погоду уже не до погони. Снег усилился, теперь подводу Остапа еле, еле было видно. Игнат погнал лошадей быстрее. Деревья были где то здесь, надо останавливаться и искать.
      – Остап! Стой! – крикнул Игнат.
       Остап остановился. Подъехав к нему, Игнат приложил палец к губам и прислушался. В стороне, куда они направлялись, послышался лай собак. Игнат махнул рукой в ту сторону и тронул лошадей.
      Вскоре, из-за пелены снега показались высокие деревья, а под ними большая хата, две скирды сена и дворовые постройки. Кое-где виднелись остатки ветхого забора, перед хатой сиротливо стояли  покосившиеся ворота.
Как и предполагал Игнат, это был хутор Морозовский. Насчитывал он около десятка дворов, разбросанных по берегу реки. Навстречу, злобно лая, выбежали два громадных лохматых волкодава. Подъехав к воротам, сбитых из четырех березовых жердей с крестовиной посередине, Игнат крикнул:
      – Хозяин дома?
       Собаки, как бы в ответ, подняли лай. Вскоре дверь приоткрылась. Из-за нее сначала высунулось дуло винтовки, а потом показался старый казак в овечьем тулупе.
       – Доброго здоровья, диду, пустить погриться да периночувать. С Канивськой мы, заблукалы трохы. Бачьте яка кутерьма накрывае. – Громко поприветствовал хозяина Игнат.
       – Да уж бачу шо вы ни с Канивськой, а с Привольной. Отож Гнедка знаю, а тэбе казаче не знаю. Ни як ты сын Петра Сулима?
       – Да, диду, вин самый! И як вы вгадали Гнедка, та шо мы с Привольной? Чудо!– Обрадованно ответил Игнат, – а ще со мною друг мий Остап Щерба, будь ласка приютить на ничь, бо разного лиха богато по шляхам шастае. 
       – Да, хлопци, де було тыхо стало лыхо. Видчиняйте ворота та загоняйте подводы пид сарай у затишь. Там сина надёргайтэ да коням дайтэ и проходьтэ в хату. Кличут менэ Павлом Недвигой.
       Быстро управившись с лошадьми, прихватив остатки припасов, горилку и мешок с саквояжем, хлопцы зашли в хату. Сняв верхнюю одежду, прошли в горницу. Поставили винтовки, шашки и мешки возле двери, перекрестились на образа.
       – Доброго здоровья вам в вашей хате! –  поприветствовали хлопцы еще раз хозяина. В комнате больше никого не было. На столе большая керосиновая лампа, довольно сносно освещавшая комнату. Посреди горницы высилась почти до потолка русская печь с полатями, делившая комнату на несколько частей, отгороженных цветастыми холстинами.
       – Проходьтэ, хлопцы, проходьтэ! Щас вечерять будемо. – А сам тем временем повесил винтовку на гвоздь у двери, стащил тулуп, скинул валенки и крикнул за пеструю занавеску, – Марфуша , накрывай на стол, тут гости с дороги!
       Занавеска мгновенно откинулась, вышла молодая красивая казачка. Внесла и поставила на стол, плетеную из лозняка корзинку с хлебом, солонку и глиняные тарелки.
       Хлопцы уставились на казачку, будто загипнотизированные. Такой гарной дивчины они еще не видели. Черные волосы заплетены в толстую, тугую косу и уложены на голове в виде венца. Небольшой ровный нос, розовые щечки, красиво очерченный алый рот и полоска белоснежной шеи подчеркивались богатым старинным монистом на груди.  Большие глаза с лукавинкой цепким взглядом осмотрели гостей.
       – Доброго здоровья! Гости дорогие, будь ласка, трохэ погодьтэ, щас будэмо вечерять, – прозвенела чистым голоском молодица и исчезла за занавеской.
        Игнат и Остап восхищенно переглянулись.
       – Що парубки рты разинули? Не про вашу честь дивчина, есть у неё и парубок-жених, и вам не чета, не обессудьте. Да, кстати из вашей станицы,  может знакомы – Дьяконенко Глеб. Вы путники, вам хлеб-соль, кровля-ночлег, нам благодать божья!
       – Та вы шо, диду!  И в мыслях ныма ни чого такого! Така гарна дивчина, та без парубка! – сказал Остап, – у нас с Гнатом у станыци тоже любы йе, так шо Марфа хай не чураеться нашей компании, мы без усякого ухажорства.
         Нам бы повечерять, та поспать, рано выезжать надо. А Глеба знаем, добрый парубок, да где то в камышах спрятался, что ни красные, ни белые не могут найти.
       – Колы так, то скидайте чоботы и сидайте за стол. Добрым гостям усигда ради. 
       Через некоторое время Марфа накрыла стол. В большой глиняной чашке исходила паром вареная картошка, посыпанная луковой зажаркой со шкварками. Игнат достал четверть с горилкой. При виде её старик радостно крякнул, разгладил седые усы и как бы помолодел.
       Марфа принесла граненые стопки и присела рядом со стариком. Остап разлил мутноватую горилку, заткнул кукурузным кочаном горлышко четверти и поставил на стол.
      – Хлопцы! Я бачу шо вы нашого корня и дуже гарни,–  поднял стопку старый казак, – шо лыха година одирвала вас от батькив и дала в руки сброю. Мабуть вы и стрелялы по ворогам, мабуть и ни. А вороги хто? Вороги пришли люды, шо ни дають нам життя на цей земли, шо дарувала нам царица. Воны лизуть к нам со своей правдой-кривдой. Поругали вись край, истоптали усю землю, забрали до бою хлопцив. С ким воны бьються? Да с такиме ж россиянами як и воны! Рани воювали с черкесней, так тож було лыхо да тыхо. Яки булы герои и наши, и черкесы. Мы вважали их, воны нас. А щас ни тыхо – одно лыхо. Хочу выпыть цю чарку за наших, за казакив, за героив, за атамана, дай Бог ему здоровья, шоб хлопци возвырнулысь до хат живи та здорови. Любо!
      – Любо! Любо! – повторили казаки и выпили.
      – Кушайте! Кушайте, бульба горяченька, ось огирки солёни,– потчевала Марфа гостей, поставив на стол чуть-чуть пригубленную стопку. – Диду у нас дюже справный до политики. Историй богато знае, на усю ничь хватэ.
      В хате, за столом, в приятной компании время летело незаметно, спать расхотелось. На дворе бушевала метель, завывания ветра доносились через закрытые ставни окон, дергалась входная дверь, как будто кто непрошенный ломился в нее. Но хлопцы, разомлевшие в тепле, с удовольствием слушали рассказы деда Павла. Про былью забытую старину, про атаманов и их славные дела, про казаков – их смекалку и находчивость.

Глава 17.   Первая история про атамана Бурсака

       Павло Фомич, старший рода Бурносов, старый потомственный казачина, знал много историй и с легкостью рассказывал их заезжим. Ну, прибрехнет трохы, так без обиды, шо ж за борщ биз соли, да вареники биз сметаны. А живут на хуторе с тех пор, как переселились из под Пересыпи. Там земли было мало и заливало каждый год. А тут земля добрая, родит все, что ни посадишь, овощами торгуют на ярмарках  в Каневской та Брюховецкой. С неделю назад дочка с зятем уехали в Екатеринодар к родне, а он с внучкой остался на хозяйстве. Дочка вышла замуж за бывшего    дьякона-расстригу из Каневской и восхищенно произнес:
       –  Рост под два метра, голос – заслухаешся.  Дюже богомольный, когда немного выпьет, но работящий – дай Бог каждому!  И Марфуша собралась за приволянина, кличут Дьяконенко – казак справный. Хай род будэ по дилам батька. А коня твоего Гнедка, видел в Каневской, когда батько твой, Петр Игнатьевич, приезжал на ярмарку. У нас торговля рядом. Там и познакомились. Конь хорош! Сколько прохиндеев подкатывалось к твоему батьке, продать коня, да всех отшивал он. Говорю, что лучшего коня я в округе и не видел. Хороший конь сейчас редкость, всё на буйволах, и кони тягловые кто в телеге, кто в сохе на поле, не чета Гнедку.
       Раньше в Бурсаках были кони. Долго атаманом у казачьем войске был Федор Яковлевич Бурсак – дай  бог ему царство небесное! Развел тут лошаков добрых – из Галиции говорят, выписал, да с дончаками спаровал и еще подмешал арабской крови – саму малость – нам же от врагов на них отбиваться было, и в столицу отправлялись на целый эскадрон, да и работать на них в поле надо было. А аглицка лошадь пык – дрык  и спыклась. Табун был – любо дорого!
       – Атаманствовал он 16 лет с 1799 по 1815. Совмещал в себе все необходимые качества для того, чтобы быть полезным деятелем в войске:  был прекрасным офицером и разумным хозяином, болел за наш край. Открыл гимназии, которые среди казаков назывались «бурсами».
       При нем малочисленное войско пополнилось переселенцами, были устроены войсковая суконная фабрика, конские и овчарные заводы,  организован в 1811 году войсковой певческий хор...      
         Дед поведал о том, что родился Бурсак в 1750 году в дворянской семье Антоновичей на Харьковщине и в юности обучался в Киевской бурсе, но оттуда бежал в Запорожскую Сечь, где по традиции получил новую фамилию-прозвище – Бурсак. Участвовал рядовым казаком в русско-турецкой  войне 1768-1774 годов, в походах князя Потемкина в Крым. Отвага и храбрость выдвинули его в ряды офицеров. Бурсак одним из первых записался у Захария Чепеги в формировавшиеся команды «Войска верных казаков». В их составе он неоднократно отличался при штурме Очакова, Гаджибея, Измаила...
       Суворов дал высокую оценку его ратным подвигам,
представив к награждению золотым знаком.
       С поселением Черноморского войска на Кубани Бурсак был избран войсковым казначеем и входил в число войсковой старшины.   
       Назначенный 22 декабря 1799 году войсковым атаманом, он серьезно занялся благоустройством Екатеринодара и края, наладил добрососедские отношения с некоторыми горскими народами, открыл меновые дворы.
       Но время наступало немирное, в 1807 году началась новая война с Турцией, и Бурсак неоднократно совершал военные экспедиции за Кубань, силой оружия защищая безопасность границ России.
       В свое время Павел I решил реформировать войсковое устройство, коснувшееся и казачьих традиций. Он образовал вместо правительства канцелярию, приставив в нее назначенную из Петербурга «особу». Игнорируя казачьи устои, «особа» эта, в лице генерал-лейтенанта Кираева, стала весьма бесцеремонно вмешиваться во все дела. Однако Бурсак неожиданно проявил твердость, возвратил Кираеву его предложения «с дерзкими надписями... и начал сам собою о благоустройстве войска давать от одного себя повеления». После этого Кираев заявил, что таким «буйственным» поведением Бурсак «обижает-де всех генералов» (напомним, что атаман только в 1802 году будет произведен в полковники), а когда Федор Яковлевич вообще не стал являться с визитами и не сделал этого даже на Пасху, Кираев, оскорбленный столь явным нарушением чинопочитания, письменно потребовал, чтобы члены канцелярии в праздничные и торжественные дни ходили к нему «с поздравлениями и почтением», иначе он пожалуется императору.
        Пока генерал-лейтенант переписывался таким образом с войсковой канцелярией, Бурсак отбыл из Екатеринодара для осмотра края. С этой его поездкой связано, пожалуй, первое на Кубани мероприятие по закрытию «винных точек».  На рыболовные заводы и артели ежегодно «забегало» до трех тысяч человек пришлого люду из Малой и Новой России. Казаки их прозвали «бурлаками» за их каторжный труд и заунывную песню:
«Що ти загорюеш, марно прогантуеш; а що й и заробляеш, зараз пропиваеш…».
     Федор Яковлевич Бурсак и к этому приложил руку – он издал указ касающийся забродчиков – казачьей бедноты, нанимавшейся на рыболовные промыслы, которые заработанные гроши пропивали в шинках. Указ предписывающий, находящиеся на рыболовных косах шинки сократить, «а шинки, состоящие в степу и хуторах... истребить и строго смотреть, чтобы таковых не было». Куренным атаманам было приказано казаков, «обращающихся в пьянстве и в худой жизни... определять беспрерывно на службу...»
       Давно замечено, что о лицах выдающихся народная память сохраняет немало легенд и рассказов. Канцелярские справки сухи и безжизненны, в них не найдешь описания смелости и отваги; душевных переживаний и порой курьезных случаев – забавных и смешных. Наши герои люди, они совершали подвиги; любили и ненавидели; ошибались и побеждали – они жили насыщенной духом того времени жизнью.

             Глава 18.  Вторая история

       Известна была и ещё одна народная байка о Бурсаке. Вот и поведал старый  казак Бурнос, о том, как адъютант наказного атамана Бурсака – Блоха – портного Кравца в чин хорунжего пожаловал...
       – Гнатко налывай, шось у горли дырынчить…
       ... Прыйшов однажды Блоха до портного Кравця и баче, шо у того дитэй – и прощитать нэ можно.
        – Чим ты дитэй годуеш? – пытае он Кравця.
        – Галушками житными,–  отвичае тот.
        –  А хочеш буть паном? Тогда будэ, чим дитэй годувать!
        –  Хотив бы, та не можно...
        –  Можно!– каже Блоха.–  Прыйды до мэнэ, я тоби дам мундир, а ты надинь у нидилю (воскресенье) та иды на базар. Як тэбэ хто спытае, хто тоби жаловав офицером, то ты кажи – Блоха.
              Кравец так и зробыв. Тильки выйшов на базар, кананеры его схватылы и потянулы до Бурсака. Побачив цэ Бурсак и пытае:
       – Тю, хто тоби жаловав офицером?
       – Ни тюкай, – отвечае Кравец, – мэнэ жаловав офицером Блоха!
      Тогда Бурсак позвал Блоху:
       – Ты... як смив жаловать Кравця офицером?! Блоха не смиявся:
       –  А ты як жаловав Лисицю, Бирюка, Вовкодава, ще може Вовколупа пожалуеш. Так у Кравця ныма косяка коней. А ти далы тоби по косяку, так вони и паны. А у цёго Кравця бидного диты пропадають з голоду, так ты за цэ забув и думать!
       Бурсак выслухав со вниманием и каже:
       – Дурний  же ты, Блоха! На тоби, казаче (это Кравцу), пять рублив та купы галуны, прышый до мундира, а я пишлю прыказ у дежурство, побудыш сотенным есаулом (младший офицерский чин в Черноморском войске; соответствует званию урядника или унтер-офицера) год, а тоди станыш хорунжим».
           «Бурсак был добрым человеком, любил правду, зря не обижал людей»,–  так заключил рассказчик свое повествование...
       Дом Бурсака  в  Екатеринодаре   находился  недалеко от крепости. Значительно выделяясь среди приземистых городских построек, он представлял собой деревянное строение с колоннами, украшавшими крыльцо, и фамильным гербом, укрепленным на фронтоне здания (Дом Бурсака сохранился до нашего времени ул. Красноармейская, 6), но за ветхостью конструкций был полностью реставрирован. Ныне в нем находится мемориальный музей рода Бурсаков.
       В начале 1816 года престарелый атаман в чине генерал-майора вышел в отставку. Он умер в 1827 году и был похоронен возле войскового собора.
        А племенной завод Бурсака после его смерти разорился в лютую годину, сколько погибло худобы в ту зиму, никто не считал. Управляющий сбежал к черкесам с малым племенным табуном, да сгинул там.   

           Глава 19.    Османское золото

      –  Диду, расскажи хлопцам историю про османьске золото, шо тут у Чолбаси туркы затопылы.– Попросила Марфа.
       – Ладно, налывай чарку Игнат, расскажу вам цю балачку.   
       –  Було цэ… в те времена, когда рубеж на Кубани держали российские солдаты, а земли заселяли ногайцы-степняки. Остались они на земле нашей после нашествия монголов. Понравилась им вольная и плодородная степь. Были они вассалами у османов. Соль собирали на садках – мелких озерах, гоняли табуны лошадей по ковыльным степям, ловили рыбу. На берегах Азовского моря и Черного стояли османские крепости с пристанями, куда причаливали корабли из дальних стран. Дань и немалую османские янычары брали с ногайцев за свое покровительство и отправляли в блистательную Порту.
        Длилось это до тех пор, пока генерал Суворов по указанию  царицы Екатерины Великой не начал военную компанию против османов. Хитер был генерал, обещал ногайцам мир и покровительство от османов. Слал богатые дары ногайским ханам. И почти заручился их поддержкой. Но в те часы Осман-паша вывел своих янычар в степь из крепости. Пронюхал он – ногайские ханы надумали передаться русским, стать подданными России. Богатый кусок земель отходил от Турции. Как бы удержать его? И лишь одно средство могло сработать. Осман-паша повез ханам великий подарок, чтоб ублажить ногайцев, не дать им ходу на русскую сторону. Спешил паша, не взял проводника и... заблудился в степи. Кружит возле курганов, то на один заберется, то на другой… Ночью-то без зоряного неба дорогу не отыскать. Гибель, догадывается, неминуема. Наступит утро – пластуны вмиг на след нападут и Суворову доложат. Подозвал к себе паша Селима – наивернейшего слугу своего и говорит:
     – Добудь языка из гулебщиков – им  все тропы степные ведомы. Вывел бы он нас к ногаям. Озолочу...
     – Добуду, – заверил Селим и, кликнув янычар, давай рыскать с ними по берегу реки. Наскочил-таки на пологий овраг, где притаился гулебский городок. Ворвался в него, а казаки, как сквозь землю провалились. Одну Ганну схватили. Привели к паше. Смотрит полонянка – возле турка стоит красавица. В шароварах. И во все глаза разглядывает Ганну.
     –  Риднэнька моя! – восклицает вдруг красавица, подходя к полонянке, – не турчанка я. Девчонкой увели меня татары из-под Белой Церкви, в Турцию продали. Наталкой зовут. Опостылела мне неволя. Невмоготу на чужбине быть. Паша требует, чтоб вывела ты его к ногайцам, – тут где-то ставка их хана. Соглашайся. Мы выберем час, – сказала она тихо,– и укроемся с тобой в камышах от паши.
       – Добрэ!– ответила Ганна.– Верю тебе. Поведу.
       – Казна у паши великая,– продолжала Наталка,– отцам твоим да братьям завладеть бы ею. Не одну православную душу из полона выкупили бы...
      Тут – переполох. Видно, гулебщики успели-таки оповестить донцов. Настигли казаки врага у кургана.
      – О, аллах! – закричал паша. – Не дай смерти от урусов, Селим! Бери янычар. Тащи с ними золото к реке. На челны кидай сундуки, сбрось казну на глубине. А я место хорошенько запомню.
      Селим вместе с золотом прихватил Наталку с Ганной. Рванули янычары на каюках прочь от берега. До середины доплыли и вывалили сундуки в пучину. Выскочили на другом берегу. Наталка быстренько выхватила из-за пазухи кинжальчик и перерезала ремни на руках Ганны.
      – Тикаемо, Ганнуся!– крикнула и шарахнулась в темноту. Ганна повернулась к реке, нырнула с кручи. Селим – за Наталкой. Рассек ее надвое палашом...
        Из-за туч месяц выпрыгнул, степь светом обласкал.
      – Проклятое место! Чолбас!– разгневался Паша, увидев вороненые отблески на воде. Дня два погодя нашли гулебщики под кустом боярышника Осман-пашу с Селимом. Лежали, руки разбросав. Возле – двухметровый удав с отсеченной головой. Видно, перепугались турки змея и, обороняясь от него, замертво пали.
      Боялись сильно казаки этого места. Заколдованным считали. Стороной обходили. Нет-нет да и попадались потом поодаль черепа да кости лошадей, скелеты людей, оружие.
      –   А Ганна?– спросил Остап.
      –  Спаслась. Замуж вышла. Детей нарожала. С той поры колено реки с омутом Наталкиным зовут, курган – казачьим, реку – Чолбас, в переводе с ногайского – ковш воды, станицу –  Челбасской.
      – И никто не надумал поднять турецкий клад? Не искали?– Заинтересованно спросил Игнат.
      – Да кажу-ш тоби шо бояться казаки того миста, як чертяка ладана. А кладив у цих мистах багато... да ты налывай, Гнат, налывай, ще йе хистория, така ж сама, но без жинок. 
       Марфа сразу отреагировала:
      – Та шо ж Вы диду кажетэ, без жинок казак шо у поли витыр. У справного казака и конь, и шабля, и хата йе, а у хати жинка с дитмы ждэ ёго с походу.
       Опрокинув рюмку в бороду, дед Павло крякнул и продолжил:
      – Прогнали османов с Кубани славные воины Суворова в 1791 году, а нащи казаки из запорожья Днепра, из самой Запорожской Сечи и  только-только переселились в Тамань и обживали земли, дарованные казакам Великой царицей Екатериной.  Но турки продолжали частенько наезжать в пределы Кубани, несмотря на то, что отошла она к Российской империи.
       Как-то группа казаков-переселенцев плыла на лодке-«чайке» по реке Сосыке и совершенно случайно наткнулась на суденышко, в котором турки драгоценности, припрятанные ранее в тайниках, перевозили к Азовскому морю, где ожидал их возвращения турецкий корабль . А так, зачем им головой рисковать... Заприметив казачью «чайку», непрошеные гости попытались уйти от преследователей.  Когда  поняли,  что  им  не оторваться от
наседавших станичников и золото будет захвачено, затопили иноземцы суденышко, а сами спешно скрылись в прибрежных зарослях камыша и рогоза – в ту-то пору они были непроходимы. Казаки вроде и запомнили то место, но погоню не приостановили. Захватили-таки несколько турок. Они и рассказали о золоте...
      Вернулись казаки к месту на реке, где лодку турки утопили, но поднять наверх ее так и не сумели. Пытались нырять в реку – дна не достать, да и вода была уже студеной. Отложили затею до тепла... В заботах-хлопотах век свой прожили, золото не подняли со дна реки. Постепенно, то место выветрилось из памяти людской, как семя дикое. И по сей день лежит на дне реки клад османский, проклятое золото было, наверное. Да и зачем золото казаку.  Казаку надобен хороший конь, теплая бурка, карабин и острая шашка да ветер степной…
       В жарко натопленной горнице установилась тишина. Слышно, как разгулявшаяся за окнами вьюга, бросала колючим снегом в закрытые ставни. Парни, не сговариваясь, обернулись и посмотрели на саквояж. Что им принесет это золото? Может смерть, а может удачу. Может, заставит скитаться по свету без надежды насладиться свалившимся на них богатством.
         – Ну, налывай, Гнатко! Ось вам ще одна история про клад. Цей клад особый. И мабудь самый кращий из усих кладив.
      
          Глава 20.     Заповедный клад
 
       – Был на Кубани и Суворовский клад.– Продолжал старик.– Несли Черноморские казаки по наказу царицы Екатерины  пограничную службу, получали из государственной казны жалованье, добывали в боях иногда себе трофеи:
заморское серебро, золото, да полонянок красивых – пикой да саблей, а пахать и сеять некогда было…
    Однажды, после похода, закопал на поле возле одной из кубанских крепостей

Александр Суворов заповедный клад – несметные, по его словам, богатства. «Пусть достанется тому, кто его найдет».
        Перекопали казаки всё поле. Черноземное, хлебородное… и нашли суворовский клад – соху и мешочек египетской пшеницы. И записку: «Держитесь одной рукой за соху, а другой за саблю. И помните – пшеница дороже злата».
        Послушали казаки совет великого полководца и засеяли то поле пшеницей. И заколосились с тех пор нивы на щедрой кубанской земле. И стали казаки и воинами, и хлеборобами»,– закончил старик.       
        А ты Остап, не журысь, найдэшь соби дивчину покраще Марфы. Лягайте почивать,  я тильки дров пидкину у пичку да на нэи и забэрусь, а вам Марфуша постилэ на лавках.
       Тепло и радушие хозяев благотворно подействовали на молодых хлопцев. Они разом уснули, как провалились в омут. И снились им сны: про погоню, про золото и красивых полонянок, про страшных янычар с кривыми саблями. Да ещё – поля спеющей ржи и пшеницы.

      глава 21.   Старинная кладка

       Поиски клада продолжились на следующую ночь в огороде тетки Евдокии. Было темно. Луна изредка появлялась из-за облаков, как бы подглядывая за ребятами. Два раза штыри погружались в землю без заметного сопротивления. На третий раз, в кустах чахлой малины, у забора, что отгораживал огород тетки Евдохи от магазина, штырь уперся на глубине полуметра в камень.
      Второй штырь  забитый рядом тоже уперся, на такой же глубине во что-то твердое. Вытянули первый штырь и забили в метре от второго, то же самое.
      – Все, нашли!– пересохшими губами прошептал Валерка,– тащите лопаты, кирку и лом, будем копать. Вовка и Валерка принялись дружно копать яму между двумя штырями. Яма углублялась на глазах. Прошли чуть больше полуметра, как лопаты заскрежетали по кирпичам. Раскопали в ширину на полметра, и взору ребят открылась старинная кладка.
       – Вот он подвальчик, где деньги лежат,–  захихикал Вовка,– давайте лом и кирку, будем долбить, чур, я первый.
         Кирпичи крошились и с трудом выламывались из кладки. Сняли один слой, потом другой. На третьем слое звук удара в кирпичи стал гулким. Это говорило о том, что под ногами пустота. Вдруг после очередного удара лом выскользнул из рук Вовки и провалился куда-то вниз.
        Яму очистили лопатами еще на полметра, и киркой расширили дыру. Было неудобно работать в тесной яме, но отверстие быстро увеличивалось. Из подвала потянуло затхлой сыростью. Вскоре уже можно было туда пролезть.
        – Ну что нытики, я же говорил, что есть подвал, и золото тут лежит, а вы – нет тут ничего. Эх вы! Фомы неверующие!
        – А как же мы спустимся, ни веревки, ни фонаря?– Озадаченно спросил Сашка.
       – Подождите, я мигом.– Уже на ходу произнес Вовка и исчез среди кустов.
       Минут через десять, сопя и чертыхаясь, Вовка принес длинную, толстую веревку и фонарик. Привязали фонарик к веревке и осторожно опустили в дыру. В темноте подвала на глубине двух метров фонарик высветил захламленный пол, старые колеса от телеги и упавший лом. Большего рассмотреть не удалось. Ребята в нерешительности сидели у дыры, по очереди заглядывая в темноту подземелья.      
        – Спустимся мы вдвоем с Вовкой,– прошептал Валерка,– а ты Санек, будь наверху, мало ли что.  Мы тоньше и легче тебя, так, что сиди тихо и если вдруг кто-то появится, свисти. Веревку привяжем к забору.
        Веревку привязали к столбику забора, подергали для верности, а один конец опустили в темноту дыры. Первым начал спускаться Вовка, держа фонарик в зубах.
        – Готово,– донесся из подземелья голос,– давай спускайся, я подсвечу, только осторожно: тут сыро и скользко.
        Крепко ухватив веревку двумя руками, Валера просунул ноги в дыру и начал потихоньку опускаться. Но тут рубашка зацепилась за острый торчащий из кладки кирпич и задралась на голову. Валерка никак не ожидал такого, руки скользнули, рубашка треснула, и он полетел вниз, обжигая ладони о веревку. Приземлился неудачно. Левая нога попала на валявшийся в подземелье камень и подвернулась. Вскрикнув от боли, он сел на пол и принялся ощупывать ногу. Вовка светил фонариком.
         – Ну что? Как нога, идти сможешь?
         – Вроде не перелом, связки растянул, наверное. Ладно, давай руку.
         И Валерка медленно поднялся. Нога у щиколотки болела.       
       – Вовка, найди мне палку какую-нибудь и пойдем.
Палки в подвале не было, и Вовка крикнул Сашке, чтобы тот нашел что-нибудь наверху и сбросил им. Через пару минут узкая штакетина от забора упала к ногам ребят. Валерка оперся на нее и прошел пару метров.
       – Нормально. Давай свети по сторонам, осмотримся и пойдем, времени мало,– и, задрав голову вверх, крикнул,– Санек, сбрось сюда штыри на всякий случай и лопату тоже.
       Подобрав штыри и лопату, ребята огляделись. Подвал был выложен кирпичом, стены переходили в сводчатый потолок, с которого клочьями свисала сырая паутина. Под ногами валялись обломки кирпичей, полусгнившие доски, два колеса, старый хомут и гнилая упряжь от телеги.   
       Метрах в пяти от ребят подвал наглухо перегораживала старая кладка. Видимо та, которой  отгородили подвал от магазина. В другой стороне виднелся просевший свод подвала, уходящий в темноту. По проходу валялись старые ящики, развалившиеся бочки и груды битого кирпича.
       Забрав у Вовки фонарик, опираясь на палку, Валерка двинулся в сторону терявшегося в темноте туннеля. Через десять метров свод подвала навис почти над самой головой. Видимо от старости кирпичи просели и в любую минуту могли обвалиться. Клочья паутины оставляли на стенах причудливые тени. Становилось не по себе. Пригнувшись, ребята осторожно пошли дальше. За небольшим поворотом туннель раздваивался.

                Глава 22.   «Налево пойдешь…»

      – Направо пойдешь: себя спасешь – коня  потеряешь, налево пойдешь – коня спасешь – голову потеряешь!– резюмировал Вовка.– Ну что, куда пойдем? Кто у нас тут конь?
       – Да ладно тебе каркать! Сначала налево, потом вернемся и правую часть осмотрим.
       И двинулся в левое крыло подвала. Метра через три туннель сузился, еще через пять метров ребята очутились в небольшом квадратном помещении.
       Свод потолка перекрещивался ржавыми метал-лическими балками. Слева у стены стоял стол и два ветхих табурета, рядом на полу валялась ржавая керосиновая лампа без стекла. В углу виднелась полуразвалившаяся бочка.
        Тщательно обследовали стены, но ничего указывающего на место нахождения клада не обнаружили. Кладка стен нигде не нарушалась.
         Простукивание тоже ничего не дало: звук везде был одинаков. Вот только в дальнем углу кладка пола была нарушена и засыпана обломками кирпичей и всяким хламом. Решили раскопать яму. Расчистив пол вокруг, ребята лопатой начали выгребать мусор, а затем и рыхлую землю. Видно было, что яму наспех завалили чем попало. Углубившись на штык, лопата зацепила, что-то твердое.
      – Есть, кажется, нашли. Хотя золото было в кожаных мешочках, а тут сундук, наверное,– неуверенно произнес Валерка.
       Раскопав пошире яму, Валерка зацепил лопатой за какую-то палку. Выковырял ее и тут же отбросил в сторону.
       – Глянь, кость какая-то, может тут корову дохлую закопали? А вот еще, да тут их много!
        Копнув еще на полштыка, Валерка с ужасом замер. Из глубины на них смотрел черными провалами глазниц человеческий череп. Один зуб блеснул золотом в луче фонарика.
       – Голова! Вовка, людская голова, тьфу… череп человека. Смотри, зубы скалит. А ты конь, конь…права пословица – голову кто-то потерял.
       – Валер, ну ее на фиг, зарывай все, и пошли отсюда!– пятясь от ямы, проговорил с дрожью в голосе, Вовка. 
        Кое-как забросили кости в яму, засыпали мусором и поспешно вышли из помещения.
       – Послушай, Вовка, а дед мне ничего не говорил, что кто-то захоронен в подвалах. Может это староста станицы, что пропал после войны, ведь у него был золотой зуб,– задумчиво произнес Валерка.–  Может он клад нашел, а кто-то его тут убил и закопал. Пойди, разберись со всем этим, времени столько прошло,  как говорится – концы в воду и все дела. Давай осмотрим правый рукав, видно перепутал я; направо пойдешь – счастье найдешь, а налево – голову потеряешь. Все сходится! Пошли направо!
       – Нет, ты как хочешь, а я конем быть не согласен, ты же у нас головастый, а я если, что: «Вовка подай, Вовка поднеси – так я и есть конь».         
         Вернувшись к месту разветвления, ребята повернули в правый туннель. Он был уже левого и длиннее. Метров через десять луч фонарика высветил сорванные с петель дубовые двери и дверной проем, ведущий в другое помещение. Оно отличалось от первого размерами и креплением свода потолка. Свод поддерживало толстое дубовое бревно, упиравшееся в перекрещивающиеся балки из акации. Здесь тоже стоял стол и один табурет. На столе лампа со стеклом. Вдоль стены длинная лавка. В стенах торчали железные крючья. На противоположной стене видны были ниши, в которых стояли покрытые пылью и плесенью бутылки. В бутылках просматривалась какая-то жидкость, они были  заткнуты пробками и залиты сургучом. В самом углу, на небольшой высоте, одна из стен была разворочена. Рядом среди разбитых кирпичей на полу валялись два дырявых кожаных мешочка. Вовка поднял один и встряхнул его, но он развалился на куски. Золота в нём не было.
       – Да, все-таки не обманул твой дед,– разочарованно произнес Вовка,–  было золото. Но кто его спёр, теперь не узнаешь…
        Разочарованию не было границ. Столько трудов и все напрасно. Да, время, время! Сквозь него ни назад, ни вперед, только сегодня, только сейчас. А сейчас оно сыграло с ними злую шутку.
       – Давай еще раз осмотрим все помещение, может, что интересное найдем.– Предложил Валерка.
       – А я уже нашел, вот смотри, какие бутылки, в них вино старинное и, наверное, вкусное, давай все заберем, хоть какая-никакая, а добыча.
       – Да как хочешь, бери столько, сколько сможешь вынести, а я пол обыщу.–  И подсвечивая фонариком начал  тщательно осматривать пол. Вовка, позвякивая бутылками, протирал их и складывал в завязанную рубашку. В самом углу за ножкой лавки Валерка вдруг заметил серый кружочек, рядом еще один. Он осторожно поднял их и потер один о штанину. Кружочек  слегка заблестел. Неужели золото, подумал Валерка. Потер второй, он тоже засветился желтоватым блеском.
       – Вовка! Нашел я золото, два червонца, иди сюда, глянь.
       – Да ладно тебе, шутишь, наверное.
       – Ну не веришь и ладно, наверху покажу,– сказал Валерка, спрятал монеты в карман и продолжил поиски. Но больше нигде ничего не серело и не блестело. С сожалением Валерка поднялся с колен, отряхнул штанины от пыли и подошел к Вовке.
       – Да хватит тебе их складывать, куда столько, не донесем.
       – Своя ноша не тяготит, давай свою рубашку, завязывай рукава и подставляй,– потребовал Вовка.
       – Да порвалась моя рубаха, вот по спине и до самого ворота, почти пополам расползлась.
       – Жаль, так бы все забрали, а теперь второй раз спускаться придется.– Произнес Вовка, и аккуратно прихватив рубашку, полную бутылок, двинулся к выходу.
        – Штаны сними, больше влезет!
        – Вот дурак! И правда!– и сняв штаны с новым усердием стал перекладывать в них бутылки.   
      Подойдя к лазу, ребята остановились. Веревка свисала из дыры в своде, через которую светилось серое небо.
       – Валер, а там уже утро, светло то как! Давай свисти Сашке, пусть страхует.

                Глава 23.   Сашка

       Валерка подергал за веревку и негромко свистнул, потом крикнул:
       – Сашка! Сашка! Где ты там? Давай держи веревку, мы поднимаемся.– Но в ответ … глубокая тишина.– Ты что, заснул там?– Еще раз крикнул Валерка. 
     – Смылся, наверное, или заснул.– Утвердительно произнес Вовка, затем аккуратно положил штаны с бутылками на пол, взялся за канат и начал медленно подниматься вверх.
          Валерка подсвечивал фонариком, пока ноги Вовки не исчезли в дыре. Через пару минут он тихо позвал:
         – Валер, нет его тут, давай привязывай штаны к веревке, я подниму, а потом и ты вылезешь.   
       Валерка положил фонарик на пол и стал привязывать веревку. Бутылок было много, все не влезли, пришлось две выложить.
       – Давай тяни, только осторожно.
       Груз плавно пошел вверх, но перед самым лазом штанины вдруг развязались и бутылки градом посыпались в подвал, едва не задев Валерку. По подвалу разлился аромат старинного вина.   Было слышно, как Вовка сокрушался потерей добычи.  Откинув ногой осколки бутылок, Валерка уцепился за спущенный канат пораненными руками и начал подниматься вверх. Из последних сил добрался до дыры в потолке. Вовка схватил Валерку  под мышки и вытащил наружу. На поверхности воздух   казался чистым и сладким. Ребята прилегли рядом с проемом, переводя дух.
       – Фу-х, наконец-то выбрались! Ты как хочешь, а я туда больше не полезу,– отдышавшись, произнес Валерка.
       – Честно говоря, и мне расхотелось, завтра полезем, давай Сашку поищем и сваливаем отсюда.
       Ребята вылезли из ямы и осмотрелись, Сашки нигде не было. Луна скатилась к горизонту и слабо просвечивала сквозь облака, было еще темно. В поисках «часового» разошлись в разные стороны. И тут, почти у самого дерева, Валерка увидел торчащие из травы кеды Сашки, а затем и его самого. Он спал, как ни в чем не бывало. Ну ладно, подумал Валерка, мы тебе устроим охрану, и тихо отошел от Сашки.
       – Вовка, иди сюда, нашел красавца, спит, как сурок,– тихо произнес Валерка,– давай тихонько уйдем, пусть поспит наш сторож, а потом спросим с него. А яму зароем так, чтобы ничего не было видно, и кустики посадим, пусть ищет нас.
        Яму сначала заложили ветками и травой, затем тщательно засыпали землей и заровняли, сверху повтыкали кусты малины и травы. Отойдя в сторону, осмотрелись, все было чисто, ничто не указывало на то, что здесь были раскопки. Валерка быстро собрал весь инструмент и пошел к лазу. Вовка,  тихо чертыхаясь, в одних трусах и рубашке засеменил за Валеркой.
      Когда подошли к дыре в заборе, Валерка осторожно выглянул на улицу. В этот ранний час улица была пустынна. Звезды на небе начинали блекнуть, светлая полоска на востоке увеличивалась, но под деревьями было еще темно, и ребята без проблем подошли  к Валеркиному дому.


Глава 24.   Неосторожность, сломавшая судьбу
      
       Утро на хуторе Морозовском началось с дружного лая собак. Приехали из Екатеринодара дочка деда Павла с мужем. И чтобы не мешать хозяевам, Игнат с Остапом стали собираться в дорогу. За ночлег и хлеб-соль оставили деду Павлу початую четверть горилки, которую обрадовано принял старик. На дворе здоровенный мужик выпрягал лошадей. Это был зять деда Павла – Николай. Поздоровавшись с ним, спросили у него про дорогу на Каневскую. Николай подошел к Игнату и, оглядываясь по сторонам, как будто кто мог посторонний услышать, тихо произнес:
      – Хлопци нэ пытаю хто вы, но бачу свои, так от –
по шляху упэред нас пишов отряд казакив бильше сотни из Екатеринодара. Двенадцать крытих пидвод. У городи бачив знакомого, так вин с нымэ пишов. По секрету сказав шо повызуть у Ейск, а може в Ахтари  церковный скарб, да войскову казну. Вам лучше с нымэ ни встричаться, убьют.
       – Да нам до Каневской доехать и всё. Скажите как лучше да ближе?– Спросил Игнат.
       – От хутора по балки до Челбасской, тоди улево до Сухого Челбаса. Черэз ёго по броду на Придорожну, а там и Канивська. Глядить шоб зэлэни, да анархисты ны пидчипылысь. Храни вас Господь!– и, перекрестившись, бывший дьякон пошел в хату.
      «Да видно дела у Рады плохие, если казну в Ейск переправляют втайне от Деникина. Но почему в Ейск?»– Думал Игнат.
       – Игнат, давай быстрее собираемся! Ехать надо.–
Поторопил его Остап.
       Хлопцы запрягли лошадей в подводы и выехали со двора. Метель утихла. Лошади за ночь отдохнули. Морозное утро ободрило казаков, ветра не было, от голов лошадей при каждом выдохе клубился пар и оседал на гривах белой изморозью.   
      – Остап! Может заедем к атаману в Каневскую, расскажем, что приключилось с нами.
      – Та ты шо, сдурив? Якый атаман? Яка Канивська?–  возмутился Остап.–  До дому, до хаты надо! Шо казав Мыкола чув? У билих полный капец! Наша Рада самораспустылась, чи Деникин распустыв. Атамана ныма. Казну ховають хто куда можэ. Уси тикають от красных. Воны вжэ Ростов и Новочеркасск захватылы. Немцив побылы, седни – завтра у нас будуть. Зайидым у станыцю побачимось с родней и у камыши, будемо зэлэными чи ще якимы-ныбудь, покуда ця смута не затыхнэ. Золото, хай йому грэць, сховаемо. От ты и сховай у сэбе в подвали, у мэне ныма дэ.   
       – Ладно тебе, Остап, все-таки живые мы и не виноваты в том, что полегли товарищи  наши в том бою.  Правды в Каневской не найдем – только неприятности на свою голову. Пусть будет по-твоему. Едем домой. А золото лучше сейчас поделить,– сказал Игнат и остановил лошадей.
       – Ни, Игнат! Я сказав, хай воно пока будэ у тэбэ, я тоби вирю, як брату! Да и шо с ным щас робыть? Хай полыжить до спокийных днив, а там побачимо. – Уперся Остап.
       – Хорошо, хорошо! По двести пятьдесят монет на брата, запомни. Спрячу, ни одна собака не найдет. Разделю пополам и запрячу в двух разных местах. Твоё место покажу сразу, как приедем в станицу. А моё, тебе знать не зачем. – Подвел итог Игнат. – В Каневскую не заезжаем. Срезаем возле Придорожной, пойдем на хутор Добровольный, а оттуда на Привольную.
       Верст сорок с гаком нам еще. Ночевать будем в Добровольном, у крестного.
       Луцаковский хутор, что перед Каневской, обошли стороной. Пришлось сворачивать в открытую степь. Река Челбас уходила в сторону Каневской и хлопцы с сожалением оторвались от прибрежных ее камышей. Ночная метель намела сугробы на каждом кустике травы. Приходилось петлять, но солнце держали чуть сзади слева. Через пару часов уперлись в берег Сухого Челбаса. Надо переправляться. Игнат знал, что река мелкая, но лед сковавший реку вызывал опасения. Надо искать брод. Вдруг Игнат заметил свежую колею оставленную санями. Она так же упиралась в берег, а затем вела вдоль небольшого обрыва.
       – Остап, эта колея точно приведет нас к броду, давай за мной. – Обернувшись назад, прокричал Игнат.
       Скоро колея привела их к узкой части реки, где след саней перешел на лед. Здесь была переправа. Но сани, запряженные одной лошадью, вполне смогли перейти по льду. А вот тяжелые подводы на колесах могли и провалиться.
       Игнат остановил лошадей у самого льда.
       – Здесь неглубоко, но если провалимся, то застрянем точно. Пойдем, проверим лед. – Сказал  Игнат и, взяв кинжал, спрыгнул с подводы. В двух метрах от берега начал долбить лед.
       – Остап, иди к середине и бей лунку, если лед толстый рискнем. – Высказал свое мнение Игнат.
       – Да я и так вижу, что лед толстый, морозы уже три ночи стоят. – Сказал Остап и нехотя направился на середину речки.
       Игнат пробил лунку, лед у берега был толстым.
       – Остап, как у тебя дела? У меня лед нормальный. – И подошел к нему. Кинжал Остапа через несколько ударов пробил лед. Толщина льда была около десяти сантиметров.
       – Я думаю, проскочим, только надо с разгону и гнать, не останавливаясь, здесь всего метров пятнадцать, ну как, рискнем? – Повернувшись к Игнату, предложил Остап.
       – Давай разгрузим подводу и с одной лошадью попробуем по следу саней осторожно проехать. Нам задержка не нужна. – Возразил Игнат. – Рисковать будем потом, когда выбора не будет.
       – Ладно, уговорил. Давай выпрягать. – Согласился Остап и пошел к подводам.
       Игнат выпряг из своей подводы одну ездовую лошадь, отвязал Гнедка, привязал к седлу саквояж с золотом, карабин, мешок с провизией и перевел лошадей на другой берег. Увидев недалеко от берега за прибрежным ивняком невысокое дерево, привязал к нему коней. Дерево качнулось и осыпало лошадей серебристым инеем. На противоположном берегу, Остап возился возле подвод. От яркого белого снега мутнело в глазах. Солнце слепило, множась на каждой веточке, окутанной инеем, на каждой снежинке, падавшей с деревьев. Спустившись к реке, Игнат вдруг увидел, как на берег за спиной Остапа, выехали трое вооруженных всадников. Они тут же сдернули с плеч винтовки и направили их на Остапа. Игнат сначала хотел перейти речку и узнать, что за люди, но потом быстро скользнул к кустам, росшим по берегу реки и спрятался, решив выждать. За карабином по открытому берегу идти не решился. «Влипли!» – подумал Игнат, – «почти у самого дома. Может знакомые, какие найдутся из разговора, и все обойдется? Остап мастак балакать».
       Но дело повернулось не так, как думал Игнат. Остап уже стоял с поднятыми руками, двое верховых спешились, третий держал Остапа на прицеле. Двое начали шарить по подводам, Остап что- то им объяснял, хотел опустить руки, но раздался выстрел и Остап тут же их поднял. Видно намерения серьезные. О чем говорили между собой приезжие, Игнат не слышал. «Остап, ну дай знак, выходить мне или нет!»,– мысленно вопрошал Игнат. Знака не было. Один из подъехавших, самый здоровенный, вдруг подошел к Остапу и со всего маху ударил его кулаком в лицо. Остап упал на колени, закрыв лицо руками. «Да, значит, договориться не удалось. Что делать?», – лихорадочно соображал Игнат. Бросать друга в беде нельзя, но и пропадать просто так не хотелось. Тем временем нападавшие связали Остапу руки за спиной, усадили его в подводу, во вторую сел верзила. Постояли несколько минут, всматриваясь в противоположный берег, затем исчезли за бугром.
       «Надо проследить, куда повезли Остапа, – принял решение Игнат. – А потом ехать в свою станицу за подмогой. С золотом ехать нельзя, надо спрятать».
       Подыскав приметное место у трех одиноких дубков на краю леса, Игнат вырыл под одним из них яму, положил туда саквояж, засыпал землей и присыпал снегом. Вскочив на Гнедка и держа в поводу вторую лошадь, переправился через злополучную речку. Следы были четкие и вели к видневшейся вдали роще. Перед рощей по броду через Сухой Челбас следы выходили к станице – это была Придорожная, что в пяти верстах от Каневской. На околице следы затерялись среди других следов саней и подвод.
       На краю станицы жили кумовья. Он направил лошадей прямо к их двору.
       Засветиться не хотелось. Постучав в ворота, Игнат слез с коня и стал ждать. Через некоторое время вышел дядька Петро.
       – О! Игнат! Здравствуй, козаче! Каким ветром занесло к нам? Заводи лошадей во двор, проходи в хату.– Благожелательно приветствовал Игната хозяин.
        – Доброго здоровья дядя Петро, тут дело такое, мы с другом выше по вашей речке хотели переправиться, да помешали какие-то варнаки. Пока я переводил лошадей, они подъехали и под дулом винтарей увели дружка моего, Остапа Щербу. Забрали трех коней и две подводы. Я успел сховаться. Кто такие я не знаю, но следы привели в вашу станицу. Один такой чернявый, здоровенный, как бугай,  двух других не рассмотрел. Помогите, дядько Петро!–  выпалил, не переводя дух Игнат.
       – Эх, Игнат! Рад бы вам помочь, но дела ваши плохи, это головорезы генерала Шкуро. Красные на подходе, белые утекли. Пока никого не было, из плавней вылезли эти шкуродеры. Они не из нашей станицы и даже не из Каневской. Вроде один из Брюховецкой, но я его не видел. Так бабы кажут. Лютуют сильно; всех, кто за белых и кто за красных, пустили в расход, за станицей. У них разбору нет. Им самостийну Кубань подавай в союзе с Малороссией. Тебе не советую попадаться им на глаза. Езжай домой, а я через пару дней  приеду и зайду к вам, все расскажу. Договорились? – Произнес он с сожалением .
       – Хорошо! Дядько Петро, обязательно узнайте, куда забрали Остапа, если что с ним плохое случится, им не поздоровится, полстаницы подниму, но падлюк найдем. – Произнес Игнат. – А за совет спасибо, поехал я в станицу, жду вашего известия.
       – Игнат, ты по улице не маячь, поезжай через огород. В конце огорода спустишься в балку. По балке выйдешь к Челбасу. Перейдешь речку, держись берега, выйдешь возле Каневской. А там ты дорогу знаешь и без меня. Давай двигай, передавай привет Петру Игнатьичу. Бывай, с Богом!               
       – Спасибо, дядько Петро! До встречи! – поблагодарил его  Игнат  и повел коней через огород к балке.
       Выйдя к реке,  погнал лошадей вверх, к тому месту, где спрятал золото. Время уходило. Надо было спешить. Через полчаса подъехал к трем дубкам, откопал саквояж, увязал его к седлу и галопом рванул вниз вдоль реки на запад. 
         Мысли отчаяния колотились в голове: – «Что сказать родителям Остапа? Что делать с золотом? Будь оно не ладно! Что скажет отец? Не выполнил его наказ, да и кто мог подумать, что все так получится. Вот только мать обрадуется, да Танюшка. Почти пять месяцев прошло, как покинул порог родного дома…».


        Глава 25.   Возвращение домой

        Вскоре показались окраинные хаты Каневской. Не въезжая в станицу, повернул лошадей в степь, чтобы объехать её. Теперь до Привольной рукой подать. Часа три-четыре и дома. Знакомые ориентиры и курганы помогали сокращать путь, через час стало темнеть. «Ну, ничего и в темноте дорогу найду, сколько раз по ней ездил с отцом»,– думал Игнат, гоня лошадей. Гнедок шел ровно, морда лошади покрылась инеем. «Жаль коня, но такая ситуация, что промедлив, или пулю схлопочешь или петлю на шею», – рассуждал Игнат. Через некоторое время в темноте показался самый большой курган в округе – Черный курган. 
       Существует легенда о Черном кургане, дошедшая из глубины столетий. После нашествия татаро-монголов одно из ногайских племен осело в этих местах по велению хана Золотой Орды. И когда пришло время очередного набега на Русь, все способные держать оружие и сидеть в седле,  ушли в поход. А перед этим каждый взял котелок, набрал в него земли возле своей хижины и высыпал за аулом. Курган получился высоким, как столетний дуб.
       После похода пришедшие домой воины наполнили свои котелки землей с кургана и отнесли к своим жилищам. Но он уменьшился только на треть.
       Остальная земля так и осталась в кургане. И каждую ночь там был слышен плач и стоны ногайских женщин, не встретивших своих мужей, сыновей и братьев...
       С той поры ханы не ввязывались ни в какие авантюры и отказываясь от  длительных походов с единоверцами.   После начала военных действий против Османской империи, Россия заняла территорию от Дона до Кубани и обустроила границы крепостями. Ногайские ханы подчинились Суворову. Но непостоянство и коварство их не нравились Екатерине Великой. В конце концов, ногайцы были переселены в степи между Волгой и Уралом.
       Вот уже засветились огоньки корчмы Грицька. Собаки учуяли всадника и подняли лай. «Заезжать или не заезжать? – подумал Игнат. – Надо переседлать Гнедка, а то загнал беднягу, а чужак пусть  под седлом походит». И направился  к воротам. Заехав во двор, Игнат привязал лошадей  к коновязи и постучал в двери. Вышел сам хозяин.
         – Доброго здоровья, Григорий Данилович! – Поприветствовал Игнат старика.–  Вот вернулся пока один я из двенадцати хлопцев, которых вы провожали осенью от этих ворот. Как тут у вас в станице, да и вообще, как жизнь за это время проходила?
       – Здравствуй Игнат! Здравствуй! Заходи, устал, поди, в дороге, вижу, что домой едешь. Ни о чем не спрашиваю, время такое – меньше знаешь, лучше спишь. – Ответил старый Грицько. – Ты погоди спешить в станицу. Поужинай, побалакаем, а там видно будет, куда тебе.
         – Спасибо Григорий Данилович! Да домой надо, соскучился. Как там батя и маманя мои? – спросил Игнат, присаживаясь за стол.
         – Позавчера с Ейска пришел отряд красных. Лютуют. Избрали власть в станице, теперь тебе туда нельзя. Отца с мамкой твоей выселили из дома, живут в хате у лимана. Ночуй здесь, а утром я пошлю мальца в станицу, батя приедет, и решите все тут. – Сообщил новость Грицько. – А сейчас вечеряй – и спать. Утро вечера мудренее!
         Игнат задумался. Ведь все знают, что он служил у белых, ну не у Деникина, а в казачьем войске, но тут разницы никакой. Что те, что эти – все против красных воевали. Поди докажи, что ты стрелял только по бандитам. Хотя пойми сейчас кто бандит, а кто – нет. С одной стороны, кто с оружием, тот и бандит. Вон красные, так они не с кнутами пришли власть устанавливать – и пулеметы у них, и винтовки, и наганы. Казаку положено оружие иметь, так это казак, защитник Отечества, а те кто? И что им надо в казачьем крае? Вот батя завтра все и расскажет. А сейчас спать!


Глава 26.   Неудавшиеся кладоискатели
               
       Когда пришли к Валерке под навес, Вовка сказал:
      – Давай перейдем в сарай, там никто нас не увидит, покажешь свои монеты.  Жаль, что моя добыча разбилась – завтра снова полезем.
         В сарае включили свет, попрятали штыри, лопату и примостились на стареньком диване у верстака. Под верстаком Валерка нашел суконку и стал оттирать от налета монету. Вскоре она заблестела, как новая.
       – Смотри, это же самый настоящий царский червонец! Год выпуска тысяча восемьсот восемьдесят третий,– радостно прошептал Валерка,– если бы мы нашли все, вот была бы сенсация, пять килограммов золотых червонцев! О нас бы в газетах писали, премию бы дали.
       – Если б да кабы, во рту выросли грибы, это был бы и не рот, а целый огород! А червонцы можешь себе забрать или деду отдай.    
       – Нет, Вовка, давай пополам – тебе один и мне один.
       – Да ладно тебе, там осталось ещё много чего разного, надо будет спуститься и пошарить.
       – Нет, только без меня, Саньку пригласи, он согласится, ведь проспал все и ничего не знает. Может сходить разбудить?
       – Никуда он не денется, вот свод мог в любую минуту обвалиться. И что тогда, заживо захороненные два придурка? – начал философствовать Вовка,–  хорош гусь, дрыхнет под кустом. Пускай тебя привалит кирпичами или змея подвальная сожрет, ему хоть бы хны! Друг называется, вот с такими только в разведку и ходить. Пусть дрыхнет, петухи разбудят.– Закончил Вовка.   
       И тут, как будто чувствуя, что разговор о нем, сквозь полуоткрывшуюся дверь просунулась голова с округленными Сашкиными глазами.
       – Вы уже здесь? А я гляжу, меня никто не зовет, вокруг кусты, светает. Веревки нет. Ямы нет, ничего нет, подумал, приснилось мне все. И рванул сюда, узнать, как я там оказался, может я лунатик? – серьезно спросил Сашка.
       – Ха-ха-ха! Точно лунатик! – рассмеялся Вовка.
       – Может, расскажите, что там было? Нашли клад?       
       И ребята, перебивая друг друга, начали сочинять, безжалостно привирая.  Рассказывали с таким серьезным видом, что Сашка поверил. Он сидел с вытаращенными глазами и переспрашивал:
     – А череп чей? А оружие при нем было?
     – На нем написано: Анархист Иванов!– сказал Вовка,– рядом станковый пулемет и золота там, горы лежат…  Все не смогли унести, только два червонца взяли. Вина там много, вот это добыча! Завтра ночью готовься, со мной пойдешь. Валерка отказался, говорит ему и двух червонцев достаточно. Мы с тобой мешки возьмем и все золото вынесем, а заодно и вино.
    – Хватит заливать тебе,– сказал Сашка,– Валер, врет он или правду говорит?
       Валерка вынул из кармана золотые монеты.
    – Вот и сходи с ним, проверишь заодно. А теперь давайте по домам, спать зверски хочется…
       На улице светало. Валерка провел ребят до калитки. Тихо пройдя в дом, лег на кровать и тут же заснул, как провалился в подвал, только мягкий и теплый. На этот раз ему ничего не снилось.
       На следующий день бабки на лавочках обсуждали новость – в  станицу прилетали марсиане. Изрыли огороды бабы Тани и тетки Евдокии. Чего искали, зачем прилетали, никто не знал: строились всевозможные догадки. Поговаривали, что дядя Ваня даже успел пальнуть по ним из ружья. Пусть отмокают у себя на Марсе – нечего по чужим огородам лазить, пакостничать на Земле.
       Вечером за столом, дед, ухмыляясь в усы, произнес:
       – Ну что, кладоискатели нашли золото?
       – Нет там золота, забрал кто-то,– разочарованно сказал Валерка,–  вот, два червонца лежали под лавкой, в правом туннеле, там помещение еще, странное какое-то. Возьми дедуля, может, зубы себе вставишь: мне золото без надобности.
       И без сожаления передал деду монеты. Игнат Петрович долго вертел их в руках, даже ножом поскреб.
       – Не густо, на горе растет капуста,– задумчиво произнес он, пряча монеты в карман.
       – Деда, а что за скелет мы откопали в левом подвале? Там череп был с золотым зубом…
       – Много знать будешь, скоро состаришься и друзьям накажи, пусть помалкивают. Негоже ворошить прошлое,– и позвал бабушку.– Нина, набери-ка графинчик…
       «Что же произошло с моим кладом?– мучительно рассуждал Игнат.– Говорили, что Остап чудом вырвался из рук бандитов и  ушел вместе с Врангелем в Крым. После высадки десанта Улагая в Ахтарях его видели в станице. Был всего один день и внезапно исчез. Говорили, что вначале жил на Лемносе, перед войной переехал в Австрию. Но, куда же делось все золото? В подвале явно кости старосты. Как он там оказался?»...


Глава 27.   Смерть Остапа

       После того, как стихли последние бои Гражданской войны и установилась Советская власть, Игнат тайно спустился в подвал. Искал там, где указал отец, но ничего не нашел – ни его – Игнатова, ни Остапова золота. «Ну что же – значит не судьба!» – смирился он. – Жить теперь надо по-другому.
       В колхоз не пошел – осталась обида за отобранное добро. Устроился в заготконтору – собирал по станице вторсырье. Основной прибыток давал лиман: рыбы в те годы было – лови, не ленись. Тяжелые голодные годы для всей Кубани. Но ничего, выжили. И родне помогал, и вдовам и сиротам. В награду получал от них – теплое «Спасибо!», которое грело душу, и видел их глаза, полные слез и благодарности.               
       Дочери разлетелись, как птички. Потом вернулись, каждая со своей бедой. Всем помог. И, слава Богу, внуки растут смышленые, крепкие. Такие не пропадут. Наверное, это и есть счастье! Жизнь прожил не зря!
       В годы Гражданской войны страны Антанты оказывали Добровольческой армии солидную помощь, и в массах белых казаков жили надежды на победу и скорое возвращение. Возвращение наделов, богатств, власти, прежнего образа жизни…
       Последняя попытка вернуться на Кубань в 1920 году у атамана Улагая была, как бросок смертельно раненого зверя. Зачем? Может за Кубанской войсковой казной, которую спрятали в Ахтарях.  Вместе с ними в десанте участвовал и Остап. Залетел в станицу на пару часов, заскочил домой. Но не встреча с родней была целью возвращения. Понял Остап, что там, куда они бегут, нужно золото, много золота. Ночью спустился в подвал, отыскал клады – свой и Игната. Но не взял с собой. Перепрятал оба в том же подвале. Прихватил на первый случай пару мешочков с монетами… «Вернусь, обязательно вернусь, а пока и этого хватит. Советская власть недолго продержится»,– думал он.
       Но судьба распорядилась иначе. Только через двадцать с лишком лет, в годы Великой Отечественной войны удалось ему, служа у немцев переводчиком, вместе с фашистами, оккупировавшими Кубань, добраться в родные места. И когда немцы начали  отступать, пришлось поделиться тайной со старостой: без него Остап не мог попасть в подвал. Но отдавать кому-то часть своего золота не входило в его планы. И не подвел кривой турецкий кинжал… Наспех вырыл яму, затолкал в неё окровавленный труп. Трясущимися руками откупорил бутылку вина…
        Ночью на заснеженном льду Сладкого лимана протянулись следы немецких ботинок. Но вскоре следы обрывались: хрупок был мартовский лед… Тяжелый  рюкзак, набитый золотом и бутылками вина быстро утянул Остапа в пучину Челбасского гирла.

Глава 28.    Путевка в Орленок
 
       Зима была особенным временем года. С наступлением холодов всегда хотелось, чтобы поскорее ударили морозы, а лиман сковало крепким льдом. И тогда после школы, взяв коньки, все высыпали на лёд. Кататься на коньках Валерка любил. Но настоящая зима приходила в конце декабря. Так было и в этом году.
     Каждое утро, перед тем как идти в школу, он бегал к лиману проверять лед на крепость. Но лёд был тонким. Иногда наступала такая теплынь, что казалось, зимы вообще не будет. Но она пришла ночью, когда все спали. И утром, через оттаявшую под пальцем дырочку в замерзшем окне, Валерка увидел белые сугробы.
     – Мама, мама – снег, смотри, на дворе снег, как много! И мороз, какой сильный. Окна замерзли. Лиман точно замёрз! Я побегу, гляну?
     – Оденься, только не задерживайся, в школу опоздаешь,– с улыбкой произнесла мама, размешивая тесто для блинов.
       Надел теплую куртку, выскочил на крыльцо. Зима! Настоящая зима! И утопая по колено в снегу, помчался к лиману. Выбежал за огороды на крутой берег и замер. Лиман преобразился до неузнаваемости. Тёмные участки воды, на которых ещё вчера плавали утки, замёрзли и покрылись пушистым ковром. Ослепительно белый снег успели расписать стёжками следов мелкие пичуги, вороны и сороки.
       Сощурившись, Валерка осматривал неузнаваемые дали.  Лиман казался бесконечным, его белая равнина сливалась на горизонте со светлеющим небом. Словно белым пуховым платком укрылись прибрежные ивы и
камыши. Обернувшись назад, увидел, как вся станица преобразилась: улица, заборы, калитки, лавочки возле дворов – все в серебре.  Из печных труб над белыми шапками крыш столбами струился в небо светлый дым.
       Стояла сказочная тишина. Темно-синее небо с бледно-розовым оттенком на востоке, казалось бездонным. А золотой полумесяц, похожий на заблудившегося барашка, сиротливо висел в небе и удивлённо смотрел на это чудо.
       Медленно поднимавшееся из-за горизонта ослепительно яркое солнце, окрашивало нежным багрянцем белоснежные верхушки верб и  снег на крышах домов и даже чёрных ворон, сидевших на ближайших деревьях. Зачарованный увиденным, Валерка долго не решался сделать шаг по белому покрывалу, покрывшему лёд,  надо было спешить в школу.
       Осторожно отойдя на несколько шагов от берега, ногой попытался разбить лёд, но тот даже не треснул. Гладкий и прозрачный он гулко отдавал под ударом ноги. И радостный от того, что лиман наконец-то сковало льдом, и от увиденной красоты, Валерка побежал  домой, где его уже ждал завтрак.   
     – Мам! На лимане так красиво, что в школу идти не хочется,– уплетая блинчики и запивая их молоком, торопливо говорил Валерка.– Лед крепкий, коньки я уже наточил, ремешки привязал. Эх, скорее бы на лиман.
       Коньки были подточены и не раз. Обычные «дутыши», и вязать их лучше всего сыромятными кожаными ремешками на короткие кирзовые сапоги, которые Валерка одевал на пару шерстяных носков. Клюшка вырезана из акации: крепкая и надежная. На конце  её  резиновая трубка от молокодоильного аппарата, которую выпросил на животноводческой ферме.
     – Ешь, конькобежец, да в школу не опоздай, успеешь ещё накататься. Смотри, лёд сейчас обманчив. После школы домашнее задание сделаешь, тогда и пойдешь.– Подкладывая блинчики, сказала мама.
    – Хорошо мам, мы сначала с краю расчистим лёд. Не маленькие, понимаем.  Лунки пробьем, если толщина больше пяти сантиметров, то можно смело играть в хоккей.
       После школы, быстро сделав домашнее задание, Валерка с коньками и самодельной клюшкой – уже на лимане. Ребята собрались со всей улицы. Рядом с играющими в хоккей подростками с визгом резвились малыши.   
       Расчистили и проверили лед быстро. Ребят для игры в хоккей хватало. Установили ворота, сделанные из толстой проволоки и деревянных перекладин. И игра началась!
       Солнце постепенно клонилось к вечеру. Лед был исчеркан следами коньков. Игра заканчивалась, счет колебался в ту или иную сторону, но окончательная  победа была на стороне команды, в которой играл Валерка.
       Все изрядно устали и споры вокруг каждой забитой или пропущенной шайбы усиливались. Время летело незаметно, но вскоре  зазвучали первые крики матерей:
     – Саша, домой!
     – Вова, домой!
       Постепенно лед опустел, только Валерка все еще катался по кругу катка, оттачивая свое мастерство. Особенно плохо получался разворот  и езда задом. В прошлом году он это делал классно, но сейчас не получалось. Уже десятый раз он разгонялся, разворачивался и падал. На одиннадцатый получилось. Режа «иксы» коньками, он стремительно мчался задом. – Ура! Еще раз и можно домой!
       Но вдруг он услышал за ближайшим камышом детский крик: «Помогите! Мама! А-а-а…».
       Валерка изо всех сил помчался в ту  сторону. Завернув за куст камыша,  увидел двух малышей, провалившихся под лед. Глубина в этом месте была Валерке по плечи, а малышам ; с головкой. Они барахтались в холодной воде, цепляясь за край льда. Валерка сходу упал на живот и пополз к ребятам. Протянув им клюшку, крикнул: «Держитесь за клюшку, я сейчас…».
       Ребята уцепились за неё, но вылезть на лед все равно не смогли. Не раздумывая, пополз к самому краю полыньи. Лед треснул, и Валерка оказался рядом с ребятами, которые  еле держались на поверхности. Ледяная  вода обожгла все тело.  Малыши, уцепившись за него, громко плакали. Там, где он провалился, глубина была большой, но в сторону камышей  уменьшалась. Пришлось туда тащить ребят.  Лед там был тонким и легко ломался. Возле самого камыша ребята уже доставали ногами дно. Куст был настолько плотным, что мог выдержать всех. Вытолкав ребят на него ребят, Валерка из последних сил вылез сам. Дети дрожали и плакали. Валерка быстро заставил их снять сапоги и вылить воду.
       Темнело. На берегу послышались крики людей. Но из-за треска камыша понять что-либо было трудно. Вспомнив в каком месте лимана они находятся, Валерка выбрал кратчайший путь. Как назло камыш был настолько густым, что приходилось валиться на него всем телом, потом подниматься и, протаптывая дорожку, тащить ребят дальше. Казалось, нет конца этим зарослям. «Господи,– думал Валерка,– если ты есть на свете – помоги!».
       Уже совсем стемнело.  Валерка чувствовал, что замерзает, а каково малышам!  И он начал кричать в надежде, что кто-нибудь его услышит.     Двигаясь вперед, он уже сомневался в правильном направлении. И вдруг впереди услышал громкие крики и треск камыша. Кто-то спешил им на помощь. Через некоторое время, увидев свет фонарей  и  взрослых  мужчин,  Валерка  упал  и  заплакал.
И губы его шептали, как в бреду: «Слава тебе, Господи! Слава…».
       Он не помнил, как сильные руки подхватили его, как принесли домой. Очнулся он только тогда, когда мама,  раздев, уложила его на кровать и начала растирать смесью барсучьего жира и водки. 
      – Мама, а где малыши? Их забрали?
      – Всех забрали,  горе мое луковое! Лежи спокойно, сейчас чай с малиной будешь пить.
        Почему горе луковое, Валерка не знал. Лишь прочитав позднее книжку Джанни Родари, решил, что он такой же смелый и находчивый, как Чипполино.
       Плотно укутав Валерку одеялом, мама стала отпаивать его чаем. На душе стало хорошо и уютно: тепло разливалось по всему телу. Только пальцы на ногах болели так, что мама стала их растирать шерстяным платком. Постепенно и они стали послушными, теплыми. Валерка не заметил, как уснул.
       После первого урока в класс вошел директор школы  Дмитрий Александрович и при всех пожал Валерке руку:
      – Молодец! Герой! Хвалю! После уроков зайди ко мне.   
       В кабинете директора собрались учителя и родители спасенных ребят. Рядом с директором сидела мама и его классная руководительница. Дмитрий Александрович долго говорил о его  геройском поступке. Родители спасенных ребят со слезами на глазах пытались сунуть Валерке в карманы конфеты, деньги и еще что-то. Но он все выгреб на стол директора и сказал:
      – Спасибо, но мне это без надобности. На моем месте любой поступил бы так. Малышня ведь, утопли бы…
       И спросив у директора разрешения, гордо вышел из кабинета.   
       Через месяц из районного отдела образования пришла Почетная грамота, которой Валерку наградили за спасение утопающих. К ней была приложена путевка в пионерлагерь «Орленок». Но Валерка ехать не собирался: ему летом и дома хорошо. Начал собирать любительскую радиостанцию. В предвкушении дальних радиосвязей, все свободное время проводил за столом с паяльником в руках.      Еле уговорил директора отдать путевку другому мальчишке, который никогда не был в пионерлагере.
               
            
         Глава 29.  Хранить кубанцев честь

       Однажды дед Игнат позвал внука к себе и спросил:
      – Помнишь историю с кладом?
      – Ну как же, деда, помню. Только не понял я, зачем людям золото. Разве только для использования в современных качественных радиолампах. А так и без него прожить можно. Совершай благородные поступки и живи с пользой для людей,– радостно произнес Валерка.
      – Ты прав внучок, никакое золото не даст нашей земле богатства и процветания. За него погибло столько народу. Не пойму, как земля терпит злодеев и лихоимцев на своей груди. Поди ж ты, всем хочется жить лучше, чем сосед. Вот ты, хочешь стать богатым? – посмотрев в глаза Валерке, спросил дед.
       – Пока не знаю. Богатство без ума пользы не принесет. Надо выучиться сначала, получить специальность, а там видно будет.
       – Правильно думаешь! Станешь умным – будешь справедливым. Ведь надо заботиться не только о себе. Рядом, вокруг тебя тысячи, миллионы людей. Людей разных: здоровых и больных, грубых и скромных, сильных и слабых, с умом и без. Они все нуждаются в твоей помощи: здоровым посоветуй, как лучше и с пользой прожить свой век; больных поддержи заботой и участием, грубого – одерни, скромного – воодушеви; сильному подскажи, куда силу приложить; слабому помоги поверить в себя; умного сделай другом; глупого – пожалей.
      Сделай так, будто они сами всё это поняли и сделали. И смеряй гордыню свою, ибо гордость приводит к зазнайству, – зазнайство к превосходству, превосходство – к хамству, хамство – к насилию. От этого все беды: и войны, и несчастья, и голод, и несправедливость. И ещё пойми, только упорный труд и добро, которое посеешь на этой земле, принесут тебе столько счастья, что не нужно будет никакого золота.   
       Богатство – это мы с тобой, наша родная земля, наши люди. У них золотые руки, золотые сердца. Богаче их на земле никого нет. Главное прожить на земле в мире и согласии. Посадить дерево, целый цветущий сад. И когда деревья начнут плодоносить, радоваться этому вместе со всеми. Построить дом, в котором все, кто живет, и будет жить после тебя, будут счастливы. И запомни: где труд и лад – там и клад!
     На кубанской земле живут и трудятся разные народы. Время примирило всех. Основную часть кубанцев составляют потомственные казаки. Ты кубанский казак.         Будь достоин и гордись честью и славой наших предков. Тебе жить еще и жить. Есть такая пословица: «Береги платье снову, а честь смолоду». Честь штука такая, что запятнаешь один раз, потом не отмоешь всю жизнь. Старайся поступать по долгу и совести, жить по божьим заповедям. Так жили наши отцы и деды – так живи и ты.

         х. Труд – ст. Привольная – г. Краснодар
             25.06.2011 – 11.11.2011 г.
 
   












       С каждым годом хорошеет наш любимый город. Особенно радует то, что мы возвращаемся к истинным нашим корням, возрождаем казачество,  думаем о будущем края, становимся чище душой и крепим свою веру.
       Щедрее становится кубанская нива. Год от года более полновесными колосьями радует земля хлебороба-кубанца. Возрождаются взорванные и закрытые прежде храмы, встают порушенные святыни.
       Я часто прихожу к новому памятнику Екатерины Великой, склоняю голову, и перед моим мысленным взором проходят века нашей славной истории..

                Люблю свой город трепетной любовью
                И тихий сквер без суеты людей,
                Кубань с затонами и лотосы на ней,
                Где ивы к берегам, политым кровью,
                Склоняют головы задумчивых ветвей.
                Здесь предки наши по велению царицы
                России рубежи надежно берегли,
                Могли с врагами воевать, и помолиться,
                И град сей именем царицы нарекли.


    От автора

          Повесть о мальчишках шестидесятых годов, об их дедах, прошедших сквозь испытания Гражданской и Великой Отечественной войн; об их духовной чистоте, верности долгу, дружбе и мужестве. И ребятами движет не
жажда к наживе, а жажда к приключениям. Они  любят свою землю, свою станицу, свой родной край. И у них все впереди…
       Все хотят жить хорошо, но не всем это удается. Одни добиваются успехов своим трудом, бескорыстным служением Родине. Другие – силой и обманом завладевают тем, что им не принадлежит. Мои герои больше относятся к первым. Но время и обстоятельства иногда делают мечту о хорошей жизни неосуществимой. Некоторые идут на преступления против общества ради амбициозных целей, ради жажды властвовать над другими людьми.
    Это противоречит общечеловеческим ценностям. И лишний раз убеждаешься, что все перемены в государстве, политическая неустойчивость, анархизм и нелюбовь к Родине ведут к духовному обнищанию, к разрухе, нищете и гибели людей, поэтому сегодня так необходимы мир, согласие, трудолюбие,  терпение и тепло человеческих сердец.
     Хочется, чтобы новое поколение наших ребят, особенно
казачьих кадетов, любили свою родину – Кубань. Знали
историю казачьего края и были достойными продолжателями славных дел своих уважаемых предков.
 
                В. Лимонов
               
СОДЕРЖАНИЕ
Глава 1 Валерка………………………………………….4
Глава 2 Игнат……………………………………………. 9
Глава 3 Сборы…………………………………………… 14
Глава 4 Степь……………………………………………. 21
Глава 5 В пути…………………………………………. 27
Глава 6 На лимане………………………………………34
Глава 7 Начало казацкой службы……42
Глава 8 Планы меняются…………………………49
Глава 9 Рассказ деда о Гражданской войне ..51
Глава 10 Рассказ деда о Великой Отечественной……55
Глава 11 Кубань в огне…………………………………... 60
Глава 12 Гроза……………………………………………. 64
Глава 13 Погоня………………………………………….. 68
Глава 14 Ночь в лесу…………………………………….. 72
Глава 15 Сон не в руку………………………………….. 78
Глава 16 Ночевка на хуторе…………………………….. 85
Глава 17 Первая история про атамана Бурсака…90
Глава 18 Вторая история..……………………………….. 94
Глава 19 Османское золото……………………………… 97
Глава 20 Заповедный клад……………………………….. 102
Глава 21 Старинная кладка……………………………… 103
Глава 22 «Налево пойдешь…»………………………….. 106
Глава 23 Сашка……………………………………………         110
Глава 24 Неосторожность, сломавшая судьбу…112
Глава 25 Возвращение домой…………………………… 118
Глава 26 Неудавшиеся кладоискатели………………121
Глава 27 Смерть Остапа…………………………………. 124
Глава 28 Путевка в Орленок…………………………….. 126
Глава 29 Хранить кубанцев честь………………………131
От автора…………………………………………………… 134


Редактор: Е.Н.Сигида
Корректор: Г.В.Яковлев

Формат 60х84\16
Усл.печ. л. 8,6

 



В книге использованы фотографии из семейного альбома и снимки из интернет-сайта Википедии «Кубанские казаки», «Гражданская война на Кубани».
Ссылки на авторов:
Святослав Касавченко – блогер, poruchik-sk.livejournal.com               
И.Д. Попко – «Черноморские казаки в их гражданском и военном  быту»
П.П. Короленко – «Черноморцы»
А.И. Деникин – «Очерки русской смуты»