продолжение Д18
Но в театре звонить никуда было не надо, потому что «пожарные» находились и всегда-то при театре, и всегда неотлучно! Их не надо было никогда вызывать – (в случае чего!) – они сами во все дырки лезли… Их присутствие всегда было отсутствием полной комплиментарности с их стороны – никаких компромиссов «с рядом живущими» и один большой сплошной диктат, с полным правом на неоспоримую компетентность во всех тех делах, и в их деталях, что касались какого-либо: горения или возгорания чего-либо, сгорания и выгорания чего-либо… Особые это были «пожарные» - театральные… Они не чета были и тем самым - всем остальным... Потому что - это был особый вид тушителей огня… Элита прошлого значения, оказавшаяся не удел… И потому-то они были далеко не теми самыми «пожарными», которые в касках на машинах и с брандспойтами в руках – и всё борются и борются, без устали, с огнём на всех пожарах! Нет - это были не они, они этими делами не занимались! Эти дела их никак не касались. Они этой мелкой работой не интересовались… Их роль была совсем другой. Они были и теми самыми «солидными людьми» в театре – которые с весьма заслуженными животами, уважаемых товарищей, и с заранее надетыми, поверх этих животов, синими костюмчиками – (надетыми иногда даже на скору руку и даже на голо тело!) – всё ходили и ходили по театру, в костюмчиках этих, по всем – (и особо опасным-то местам театра!) - с зорким оком, в поисках любой возможности и какого-нибудь случайно возникшего – и никем непредвиденного… - открытого огня! И они – (всеми своими этими походами!) - должны были упреждать такую возможность. На корню! И их обязанностью было – и вовремя-то успеть наложить штраф на любую такую открытую возможность «будущего огня», и сделать это заранее, упреждающе и прежде, чем этот огонь – (и этот самый подлый пожиратель всего и вся вокруг, в виде любых материальных ценностей…) – смог бы сам взять – (и вот так вот запросто!) – взять… и пожрать всё это здесь вокруг, как словно бы так оно и должно быть всегда! Вы представляете себе такое? «Пожрать», как словно бы так и надо? Да так ещё и «пожрать», чтобы не оставить после себя и камня на камне, и даже ни одного следа, живого места, чтобы потом - и кому-то - можно было - и на кого-то – ещё потом взять, да и наложить штраф… Да что же это такое? Это же немыслимое дело? (Черчилль). Всё нужно делать упреждающе и потому заявлять заранее! Потому что на пепелищах «Будущего» победителей не судят! Во как! А без штрафа никак! Штрафники должны быть обязательно… Штраф – это же закон в своём исполнении! (Следите за рекламой и исполняйте юриспруденцию… (Шутка!)) Следящие за огнём «стражи порядка» - всегда «солидные люди», и штрафами за пазухой у них полон рот… Чуть что не так – вот тебе сразу и «писулька» - и тут же штраф на «N» сумму! Администрация просто стонала под их игом, просто выла иногда от их не пресекаемой «вседозволенности»! Почти что как под татаро-монгольским игом кочевников-степняков, выла от ига она… (Шутка! Не без доли сарказма…) А их «каморка» - (этих театральных «пожарных»!) - обязательно всегда находилась неподалеку от сцены, прямо с боку припёку, чтобы – и если что – так и сразу можно было выскочить кому-нибудь из них из закутка и тут же начать наводить порядок! Дорога ложка к обеду… Они иногда выскочат из своей каморки и одним своим гневливым взглядом остановят всякое безобразия – посмотрят так из-за кулис, пошевелят бровями, и погасят любое случайно «возникшее пламя» тут же, и не только среди кулис, но даже сразу и на сцене, что бы там в этот момент – (и на сцене этой!) -не происходило бы… Штрафов-то бояться все, даже открытый огонь иногда не выносит их присутствия, если он - (и огонь этот) – находится в руках у тех, кого можно оштрафовать! (Вспомните «Данко» Горького… Грустная шутка с печальной песней в конце!) Только видели бы вы этих «пожарных», наступающих на горящий огонь обезьяньей лапой… Только бы вы их видели… Кто они на самом-то деле? Кто? И как их зовут, Господи? Это же не люди, а выродки! Горе одно, а не пожарные! Горе луковое… (И в прямом, и в переносном смысле!) От них всегда пахло почему-то жаренным луком, и они всё время ходили вокруг и около сцены, словно бы вокруг какой-то придорожной закусочной приблудшие псы… Бродили воркуг и что-то всё время жевали при этом, и отрыжка у них была, при этом, и очень… и очень даже не благородная, как будто дырявые носки у людей высшего света, после которой они – (и отрыжки этой, а не носков…) – и так неблагородно извинялись всегда, теребя свои «армейские» пуговицы на кителях, что вся интеллигенция вокруг краснела от нелицеприятности ситуации, правда-правда… так и рделась… Словно сама повинна была во всех этих неблаговидных поступках… А что тут ещё и скажешь – быдло-то может быть ещё и в кителях, если оно «во званиях», но не от «Искусства»! Должность эта пренеприятнейшая – («Пожарный» в театре!) – была предназначена в театре «Свыше», Провиденциальными силами, и на неё набирались только «отставные генералы», ушедшие на пенсию «за выслугой лет» - ушедшие, но не скопивших себе почему-то к «генеральским погонам» и «генеральский авторитет»! Те… – кто получили «генералов» и сразу-то перед самой пенсией, получили - и сразу-то отправлены были на пенсию начальством, чтоб не путались больше под ногами… Пенсия, понимаешь ли, и наконец-то долгожданная… И вот вам в театре - одни сплошные полковники с погонами чуть повыше своего звания… Или даже капитаны 2-ранга с кортиками на боку… (Был у нас один такой - Пашкин, из Новороссийска, дослужившийся до «капитана»-2-ранга в «Доме культуры», но кортик носящий по всем правилам искусства!)… И все-то эти «отставные полу-капитаны» и «зиц-генералы» на пенсии ошивались на театральном «приусадебном участке», как у себя дома, надев новые кителя и фуражечки, а некоторые даже юбилейные награды навешивали в два ряда на груди, с планками из пластмассы… И все-то они, как на подбор, не желали сидеть дома на вполне «заслуженном отдыхе», не желали сидеть и разглядывать свои вставные челюсти через стёклышки гранённых стаканов, мучаясь по утрам от похмелья… Не желал и всё! Боялись спиться и упокоиться с миром… Но ребята они были что надо – лет так 20 назад, в своей обветшалой воинственности! И с уставшей психикой в «многолетней привычке», не переставшей командовать и всеми теми, кто был когда-то пониже их в звании, а теперь, оказывается, и уже неизвестно кто… Это мысль постоянно читалась в их глазах, как большая обида. Правда, среди них - (среди пожарных!) - встречались и – …и как это было частенько в нашей молодости… – бывшие «Хозяева» зон (мест лишения свободы), которые тоже – (и потеряв с возрастом здоровье на очень трудной работе по охране уголовничков, и компетенции с этой работой связанные…) - за выслугой лет, надевали синюю форму «охранников от огня» и слюнявили тоже губки и слонялись за кулисами неприкаянно, как бомжи по мусорной свалке, изображая из себя «Богов Всевластия»… А то! Изображали они это дело знатно! А что здесь и такого? А почему бы нельзя? Всем же хочется выглядеть людьми? Правами-то они были не обижены, и наделены ими в «огромаднейшем количестве», но, правда, очень и очень даже в узкоспециальной области их применения – области, где они - (и эти права…) - могли примениться только строго по назначению! Только применимо к опасности пожара, и ни в коим случае никак иначе… А как вы думали! Разграничение полномочий… Правда эта «область» никак, напрямую, не была связана с «творческим процессом», что происходил на сцене – и кажется никак не должен был влиять на него и мешать ему; с Искусством напрямую - никак эта область не была связана - никак, но вот косвенно… косвенно… Тут уже другое дело! Косвенно они могли в это «Искусство», как пожарные, влезть – и в любое-то время дня и ночи! Прямо с руками и ногами взять и влезть! И любое творчество – даже пусть и самое-самое творческое… - они могли зарезать на корню одним росчерком пера, если только им – (и по их инструкциям-то!) – вдруг, и покажется, что они, оказывается, учуяли и какие-то очень и очень серьёзные нарушение правил, и потому - и теперь-то… - (и всё потому, что, вдруг, взяли и учуяли!) – они теперь могут, не нарушая правил, без зазрения совести и нисколечко не покривив душой, – (и в соответствии-то с инструкцией!) – имеют и на то полное право! - взять и наложить полномочий своих прямо на всё и вся! Наложить и запретить, и закрыть всё, даже нисколечко не смущаясь, при этом, что вокруг-то люди, и они все ошалели просто от такого вокруг происходящего! Ну и что? Правила превыше истин! Закон превыше всех! И тогда-то вот и держитесь, господа «Театралы»! Командовать парадом будете не вы! Оси Бендеры могут уже отдыхать, если они ещё не переквалифицировались в управдомы… А «пожарные» никогда не упускали этого дела – попользоваться своим правом на ветто, и зазрения совести тут ни при чём… Дамоклов меч не только в Древнем Риме – дамоклов меч… И вот какой-нибудь бывший «зоноохранник» - вдарила моча в голову… – вдарила, и он взял и вышел на сцену – взмахнул рукой и сказал, прокричал на всё «театральное сообщество»: «Всё! Хватит! Театр закрывается, господа присяжные заседатели… Караул устал!» Ах, и что это мы? Ах, это мы тут и что-то перепутали… Это оказывается из другой «Оперы», что ли? Или нет? Нет-нет! Из этой самой… Ничего мы тут не выдумали – может, и может так, этот «пожарный,» себя повести – выйти и сказать громким голосом, что: «Всё!» мол, кончилось терпение смотреть на ваши безобразия, сказать и прикрыть лавочку, даже не хлопнув дверью! Даже никого в театре не поставив заранее в известность, и не спрашивая об этом заранее ни у кого разрешения, а вдруг, мол, и это решение как-то и кому-то выйдет боком, а?! Да чёрт с ним! Увидал нарушение – уничтожь его! Если надо - и вместе с участниками нарушения… (Шутка! И очень злая шутка!) А понравится ли кому-то такая «пожарная активность» или нет? И как на это отреагируют и «сильные мира сего»? Это вопрос уже десятый! Если эта область окажется под угрозой воспламенения, как область возможного воспламенения, то должны обязательно быть предприняты действия, направленные на изоляцию этой области от всех остальных.., как прописано то в инструкции, и действовать тут нужно автоматически, действовать нужно по правилам, быть нужно автоматами… Вся сила в роботах! Ура! Искусственный интеллект побеждает! Если не хотите неприятностей – не жгите огня… А спасение утопающих – дело рук самих утопающих… Хотите вы того или нет… А вот с «открытым огнём» - шутки плохи! Тут спасение в руках у самых бдительных… Проще сказать – не жмурьте глаз! Пусть там - и как бы… – во всём «Театре» - и всё будет преть, гнить, разлагаться заживо, и даже ещё и драться между собой, умирая от скуки и от отсутствия творческих идей… А кого это будет касаться? Пожарных? Да они и усом не поведут, потому что это не их ума дело! Они не за это отвечают… А вот и, если кто-то зажжёт спичку, или добудет открытый огонь методом высечения ненужной искры из огнива, или ещё там из какого-нибудь и не совсем-то приличного места… (Шутка!) – то они тут же – (и как «пожарные»!) – должны моментально сделать охотничью стойку бультерьеров и «озвереть по полной программе», озвереть и кинуться к виновнику происшествия, и к открытому пламени, засучив рукава по самый локоть, как словно бы грудь у них уже лежит на амбразуре, а вражеский танк наехал гусеницами на их дот… Гибель неминуема, но подорвём себя гранатами… Вот такие вот дела! И только чтобы погасить этот источник открытого огня любыми средствами и любыми путями-действиями – не пожалеем живота своего! Так-то оно так, но лучше всего попавшемся под руку просроченным огнетушителем… (Правда Жизни!) Но это только, если следовать точно по инструкции… Но кто у нас и когда следует точно инструкциям? Где вы это видели? Сроду такого не было! (Опять злая шутка! Русский Мир непредсказуем…) И те, кто пытается просчитать его – не входя в него – зря пыжатся. А по жизни-то и они все - (и «пожарные» эти!) - были все ужасно ленивы, как «дикобразы» (персонаж, упоминавшийся в фильме Тарковского «Сталкер»…)… На открытый огонь они никогда не кидались, а душили его издалека и ещё всегда в зародыше – на словах, шевеля колючками и щетинясь… В своей каморке они сидели большую часть времени безвылазно и готовили себе там, и всё время-то, какие-то премерзкие смеси, называемые ими обедами, и готовили их, на запрещённой по всему театру, электроплитке… Им, как «пожарникам», это было можно, потому что они сами себе это разрешали! Не будут же они на самих себя накладывать штрафы и запреты? Выходили они из своей каморки всегда в галстучках, лежащих вертикально на лоснящихся животах, и ковыряясь, при этом, зубочистками в зубах, что-то мурлыкали себе под нос из очень-очень старых и забытых песен… Времён батюшки царя Николая !!...Выйдя, они обходили, два раза в сутки, весь театр с верху до низу и от левого крыла к правому, по периметру, дёргали при этом подряд все ручки в кабинетах, щёлкали выключателями на стенах и рылись в туалетных корзинах, проверяя их на наличие в них непогашенных окурков… А что поделаешь – должность такая… А потом выпирались на сцену, вставали за кулисами и смотрели как идёт спектакль, щурясь на яркий свет и морщась от плохой игры актёров! Такая вот работа у них была, по обеспечению пожарной безопасности... Работа – не бей лежачего, если правильно ей пользоваться и не допускать дело до больших неприятностей! Ау-ау-ау!! Области «проведения осмотров» всегда были одни и те же. Как, словно бы, по театру были проложены невидимые рельсы… Узкоколейка… Можно было даже составить «расписание поездов», с местами их остановок, и подробнейший план всей железнодорожной сети… «Размещение» своих лёгких предупреждений, как претензий, и «употребления» своих прав, как написание штрафов, они распределяли и регламентировали среди работников театра, в зависимости от «пожарного» настроения своего далеко не пожарного организма! Придраться, если хотели, могли к чему угодно, но, правда, строго по правилам! Не отступая не на йоту… Но и это тоже большим разнообразием не отличалось. Претензии всегда были одними и теми же… Как у попа была собака… Потому что всё то, что горит, или в потенциале может загореться, или способно способствовать этому, чтобы оно загорелось… – было под их пристальным надзором и вниманием – щуриться они умели, даже если были уже в очках! А ко всему остальному, и прочему - (как то: к спектаклям, к игре актёров, к искусству ,и как к таковому не искусству…) - они были ужасно инфантильны, то бишь - равнодушны… Дурью маются, а ещё взрослые люди! – таков был их вердикт. Их глаза не загорались ни при каких творческих успехах кого-нибудь на сцене, словно они тут и какие-то неродные люди-особи, во всём этом творческом бардаке, правда, и горе в них - (в глазах этих!) - никогда не было видно, ни при каких творческих неудачах кого бы то ни было… Всё театральное им было чуждо, а коллектив безразличен… Они были выше всего этого! Они стояли над этим всем! Удобная позиция сторонних, если не сказать – потусторонних, наблюдателей… Они занимались только тем и одним, что хранили «Тело» от посягательств - они были «Хранителями тела»… Хранителями «Храма», который им был до фени! А что там, внутри этого «Тела-Храма» делалось и происходило, воочию, в области духовного, им – (и по большому счёту-то!) – было глубоко наплевать и по барабану, если не сказать и того хуже… И просто до одного женского места, откуда все мы появились, и всё это им было всё равно… (Извините опять за некоторую вульгарность в изложении!)… А тут нам пришлось сделать незапланированное отступление от темы…
…И тут к нам пришла и очень важная информация (связанная с целым рядом и очень интересных со-бытий…)… И даже не одна информация, об чём-то одном, а целый поток-сгусток её, взял и нарисовался мистически перед нами из Бытия, пересекаясь и переплетаясь в нашей со-временности с многими нашими замыслами… Как волны Мироздания… Как говорил всё последнее время профессор Опарин, рекламируя свои книжки, что, мол, 9 сентября и 2022 года должно что-нибудь и такое - и очень и очень важное… - произойти! И всё строил интригу, что, мол, я-то знаю «что», а вам не скажу! (Шутка!) Но что-то и такое должно произойти, и обязательно, а не то, не «произойдя», и всё-то тогда будет обидно… Обидно, эх, досадно, ну ладно… (Высоцкий). Да, конечно же, обидно! И как же ещё и может-то быть? Оно-то непременно должно быть уровня не меньше, чем некое эпохальное явление – не меньше! А то и овчинка и выделки-то не стоит… (Шутка, не профессорская! Да не обидится на нас профессор…) Итак - такое эпохо-анальное «действие-событие» совершилось и произошло! Сгусток крови на крови… (Посыпались из «Рога Изобилия» странные вещи…) Одно вслед за другим, и всё наложилось, ка картинки в фильмоскопе… Состоя, правда, из нескольких явлений, как фактов… (Чтоб им было место в Жизни!) Но это же надо ещё и увидеть? Не правда ли? А как тут этого не увидеть, если события эпохальные! Вот мы и попытаемся это сделать, пока всё это ещё не остыло в памяти, плюс-минус две недели, в умах интересующихся и всеми таким – и подобными - «мистическими явлениями»! Итак, в путь! И что же такое случилось-то на этих днях, приуроченное к 9 сентября? А то, и очень важное… И чтобы нам объяснить – и всё это дело – попонятнее, как своё видение открыть - нам придётся вспомнить и кое-что из своей поза… поза… поза-прошлой «театральной закулисной практики»! Чтобы на примере этих наших воспоминаний взять и попытаться, как нам видится, разложить «всё по полочкам» и объяснить случившееся, увязав всю эту «эпохальность» в один общий и большой, и тугой узел, взаимно пересекающихся процессов… Возьмём на себя такую ответственность, даже если она и покажется кому-то здесь, и очень-очень даже неуместной, ответственность эта нами взятая, и даже весьма и весьма странной покажется она кому-то и ответственность эта наша, по тем всем фактам произвольного нашего «привязывания» всего случившегося, на днях, к одному целому, а также ещё и к со-бытиям , которые мы сейчас начнём вспоминать из нашего жизненного опыта – к событиям, которые случались-совершались и много-много лет тому назад, и потому возможно явившимися предтечей тому, что случилось потом и много-много лет тому спустя, и почти что в наши дни… Во как завертели! А? Мудрено, но не лукаво… А теперь в путь… Начинаем мы нанизывать наши бусы на ниточку и вспоминать! По порядку… Много-много лет тому назад… Была в театре, в котором нам приходилось работать и быть неоднократно за кулисами, старенькая престаренька актриса… И звали её заслуженной артисткой и фамилия у неё была не то Решетникова, не то Решетниченко… Решетинская? За дальностью срока уже не помним… Да и не это же главное, правда? Она была настолько уже старенькая, что почти не играла ни в каких спектаклях на сцене, только приходила за кулисы и стояла там, как заслуженная бабушка, получив роль той же «бабушки» в каком-нибудь детском и малопривлекательном спектакле… Бабушкой она была доброй и бессловесной, как антураж… И никому она давно уже не мешала! Есть и есть, а нет – так нет… И потому большую часть времени, её нигде и не было видно за кулисами, потому что, как мы уже сказали, они была очень и очень старенькой! Когда-то, может быть, она и была очень даже и "зажигательной особой», но это когда было-то? При царе Горохе, что ли? По молодости она была «травести», и всё играла пацанов, а если играла «пацанов», то они обязательно были ещё и хулиганами, а потом всё это и ушло куда-то, солидность взяла верх над всем, и пришлось изображать саму себя на пенсии… Бабушка эта – (Решетниченко? Решетинская?) - никому не мешала… Знали, что она есть, знали – что она и какая-то заслуженная, да и ладно, и на том спасибо… Время-то одних приходит и уходит, а другие остаются… А она вот задержалась на белом свете… Но не о том суть! Мы о другом… Но у неё тут - как-то взял - и помер старенький «супруг», с которым она «прожила» и как-то – плохо ли хорошо… - а часть своей жизни. Болел-болел долго этот «супруг», никто об этом не знал, и никто им не интересовался, а потом взял и лёг в больницу, а как лёг, так сразу и отдал Богу душу… Бывает же такое? Случается! И вот, эта заслуженная старушка, пришла в театр с просьбой помочь ей похоронить её почившего в бозе «супруга», как приличного человека, хоть к театру он никакого большого отношения не имел… Может и пытался быть актёром, да не получилось… Но ведь кто-то и должен же был забрать этого «старичка» из больничного морга? Даже, если он к театру никакого отношения и не имел… А бабушка-то имела! Не оставлять же тело бывшего «супруга» в холодильнике? Бабушке это было уже не под силу – самой его оттуда забрать… Она и сама-то, оказывается, уже дышала почти что на ладан, а тут такие непредвиденные хлопоты, расходы и неприятности? Не мог раствориться что ли? Вот нам и пришлось ехать за этим «дедком», чтобы уложить его, как труп на место, достав из морозильника и перекинув с тележки да сразу в гробик, божьего этого одуванчика… а как же иначе – бренные останки должны найти успокоение в земли, пусть даже и на новодевичьем кладбище… Многие же не злые люди? А так, как многие, работающие в театрах, очень увлекались всякой мистикой, то этот «поход за телом» оказался очень удобным случаем проверить одно - и уж очень мистическое – предположение-утверждение о том, что после смерти – будто бы и оказывается… – а у умершего человека должны стираться все линии на руке! Мол, при жизни они есть, а вот после смерти – по утверждению разного рода херомантов …– их и не должно быть, они исчезают будто бы, вместе с личностью! Страхи-то какие?! Итак… Кое-кому в тот раз и очень захотелось проверить – правда это всё или вымысел! А так как многие тогда в театре и очень серьёзно увлекались хиромантией, то собралась довольно-таки большая компания «хиромантов» - «похожденцев за бренными останками», и большая часть из них, как не странно бы это выглядело, а это были представители «монтировочного цеха»! Вот сюрприз? Какие странные-то личности бывает, что водятся и в самом-то низу иерархической лестницы? «Монтировщики» и интересуются всякой хиромантией? Что за херня? С чего бы это всё? И что за бред? Что за глюки? И не бред, и не глюки! А вполне объяснимые веяния времени… И вот этот «коллектив» - сокрологов недоучек… Ради эксперимента… Поехал забирать «бабушкин труп» - (в том смысле, что принадлежащий ей, как старой актрисе…) – поехали забирать его на театральном автобусике в городскую больницу, не страшась нисколечко потустороннего мира… А чего здесь бояться, коль все счёты с жизнью уже сведены? «Дедок» заморожен, бабка при смерти… И что же они, как хироманты, установили на практике, когда вынули «дедка» из морозильника? А? Что? Да ничего хорошего! И что тут ещё и можно было и установить-то? Ладошки-то, у замороженного трупчика, ещё и надо было как-то развернуть ладошками кверху и наружу, чтобы можно было и как-то посмотреть на них без всяких там препятствий! А это оказалось делом не лёгким… Но совместными усилиями ручки были предъявлены хирологическому обществу любителей изучения «загробных линий»… И что же эти «хирологи» установили? Да только то, что все эти хироманты – трепачи последние! Ладошки у этого покойника были все испещрены вполне человеческими линиями, пусть уже даже и замороженными весьма, но вполне читаемыми! По ним можно было изучить: где, когда и как он – (и этот старец…) - прожил всю свою жизнь, и как он провёл свои живые годы, и этот весьма «гнусный старикашка»! А чё толку-то теперь, когда он уже помер? Чего изучать-то вчерашний день? Да кладите вы его в гроб быстрей и заколачивайте крышку! Так «бригада хиромантов» и поступила… Хорошо, что молоток с собой захватили и гвозди… И если мы сейчас скажем, что у этого старикашки ещё и на лбу было, и большое родимое пятно, то вы, наверное, нам уже не поверите? Да? И правильно сделаете! А чего нам верить-то? Нам соврать, мама не горюй! Не было там этого пятна, и мы поэтому этого не скажем, что оно там было… Его можно было нарисовать фломастером, или напечатать трафаретом, но не издеваться же над трупом, честное слово? Да и «бабушка» за дверью – ждёт выноса тела… А ещё «монтировщики», в этом походе за телом, установили и ещё один интереснейший факт, что мёртвое тело, при переносе его с места на место, оказывается, и очень-очень выглядит тяжёлым! Словно не душа из тела уходит куда-то, а вместе с ней, с душой этой самой, покинувшей тело, и лишний вес уходит куда-то и покидает жалкие останки, а и всё-то, оказывается, обстоит и совсем совсем-то наоборот – что в тело это, иногда, и набивается и что-то такое – что тяжелит «останки трупные» неимоверно! Просто словно свинцом наливает! На вид старикашка был и так себе: не гигант, не монстр, не двухметрового роста, а вот – подишь ты! - перекидывать его в гроб пришлось десятку рук, чтобы «дедок» это не увернулся от последних «дружеских объятий», и на последок-то, не выскользнул, как гад последний, из цепких монтировочных рук! Чтоб ему и на том свете хорошо жилось… Ну, похороны-то прошлись как полагается, со всей видимостью порядка… Театра оплатил все расходы… Сама «бабушка», как бывшая супруга, «ушла из жизни» не сразу, а ещё подзадержалась какое-то время… Справляя все полагающиеся дни… А как же без этого? Ритуала есть ритуала… А тут в театре, как раз-то, и вызрели гастроли в очень нехорошее место! А куда? А гастроли, в этот-то раз, вызрели и прямо таки в город Шевченко, в так называемый форт Шевченко, где когда-то и «бедный украинский поэт», страдал от невыносимых жестокостей российских властей… Просто не жизнь была, а ад тягучий… Но когда театр туда приехал, в этот форт, жестокостей российских там уже никаких не было, потому что поэт давно уже был «классиком», и жил при царях, а после него уже давно был Советский Союз! О котором он даже и слыхом не слыхивал, и даже не подозревал… Ну, и что с того? А его же именем и назвали город, где он так долго мучался… Терпел родимый… Терпел-терпел, да и помер он к тому моменту уже давно предавно, потому и какие тут могут быть ещё и жестокости, если ты ту уже и того, давно… В местах и не столь отдалённых, но уже и ни член команды мира сего… Правда, вокруг этого «Шевченко» и по-прежнему, словно бы в память о поэте, было и много премного всяких зон… И при этом зон довольно таки очень строго режима… (Климат однако!) Где не просто сидели (в этих зонах), а работали не покладая рук зэки, и на весьма-то вредных производствах… Никому не говорили, что это за производства, но все-то почему-то и знали, что кругом открытые разработки урана… Где ЗК просто лопатами копали изотопы из земли и грузили их в тележки! (Шутка не шутка, но пыль радиоактивная заставляла всех на этих гастролях сморкаться в платки и ходить с насморком, пока не вернулись домой!)… А условия проживания на полуострове Мангышлак, даже в то время, когда мы туда приехали, были столь суровыми, что там даже не было своей питьевой воды – в окружающей природе она само по себе отсутствовала! Каспий был, а питьевой воды – не было! Но был опреснитель на быстрых нейронах, который и как-то – и каким-то образом - опреснял Каспийскую воду, выпаривая её, видимо, при очень высоких температурах, до дистиллята, а потом и охлаждал её до приемлемой температуры, и всё это подавал в город «фляжками»… Так, по крайней мере, думали мы, все приехавшие на гастроли… Но и с гастролями у нас всё было в порядке, несмотря на жару: и зритель шёл, и Каспий был под боком, и гостиница приличная… Но творческой богеме этого показалось мало, и она – в один прекрасный день - решила, не спросясь у начальства, взять театральный автобусик и поехать, в свободное от спектаклей время, куда-нибудь и подальше за город, отдохнуть от трудов праведных, на Каспий… Решили… И поехали! Набился полный автобусик – (за что потом всех организаторов этой поездки чуть не расстреляли живьём у стенки, как оставшихся в живых после этой жуткой поездки, да помиловали потом до лучших времён, чтобы было кого и казнить-то после и в следующий-то раз, и как раз-таки в Чернобыле! (Шутка! И при том очень злая!))… Вот и отправилась «театральная молодёжь» прочь от форта Шевченко и прямиком-то по дороге, вдоль берега Каспия всё в степь и степь… Ехали и ехали вдоль берега, и приехали к месту, где дорога почему-то резко обрывалась перед каким-то каналом! И не мостика тебе никакого, ни какого-либо другого «сооружения», чтобы перебраться на ту сторону, а просто – конец пути и всё! – и шла-шла себе дорога по степи вдоль моря, а потом – и раз! – и кончился асфальт – обрыв, а внизу канал с тёплой водой, а по ту сторону канала – опять дорога продолжается и как ни в чём не бывало! Вот же странные дела творятся, Господи? И как такое только и может быть, неподалеку от очень большого города? Как? Все онемели от удивления! Все вылезли из автобуса, встряхнули конечностями, попрыгали на одном месте, и начали смеяться над тем, что наш водитель, видимо - и якобы как Сусанин - завёз нас и специально туда - сам не зная куда, и хочет нас теперь тут бросить! Но водитель отшучивался и только пожимал плечами, находясь и сам в полном удивлении, мол: «Я и сам ничего не пойму… Я тут никогда не был! Какие ко мне могут быть претензии? И кто бы мог подумать?..» А все – (приглядевшись к канальчику, который уходил и куда-то за горизонт в степь!) - начали шутить о том, что эта водичка, наверное, течёт вся из атомного реактор, и течёт оттуда – прямо в Каспий, остужаться… Вот поэтому-то и вода в этом канальчике, видимо, должна сплошь быть вся из атомов, и никак иначе… И все дружно принялись смеяться, приходя от своего юмора в восторг. Вот такое вот чувство юмора было у всей этой театральной богемной молодёжи… Им тогда всем казалось, что это всё и очень-очень даже смешно – стоять над непонятным местом и так шутить! Хиханьки да хаханьки, и спустились к канальчику разомлевшие от солнышка актёры, чтобы пощупать водицу-то… А водится-то оказалась и действительно тёпленькой, и даже слегка горяченькой! Вот же опять и какие чудеса кругом? В Каспии-то неподалёку, куда этот канальчик всё нёс свои воды, вода-то, по весеннему, была холодной прехолодной, и такой ещё холодной, что никто купаться-то в нём даже и не собирался, потому что ужасно не хотелось лезть в холодную воду, хоть многие и захватили с собой плавки и купальники… А тут – «Дары природы»! – манят и зовут окунуться: сунешь руку в канал, а руке тепло и даже как-то приятно ощущать себя рядом с подогретой влагой… Ну, тут все, и недолго думая… Приняли коллективное решение – обязательно купаться! На берегу этого канала решили встать табором и начать принимать водные процедуры… Разделись до трусов и купальников, и полезли в воду, вздыхая от удовольствия… И всё это гуртом! И никто ведь не подумал – а плавать-то они умеют? Многие-то, конечно, когда-то умели, но… От затянувшейся гастрольной жизни, у очень многих было и очень-очень плохи дела со здоровьем! Их шатало и штормило из стороны в сторону… У мужской части «гастрольного населения» глаза были красные, как у кроликов, и изо рта перегар, потому что тяжело переносится «творческая жизнь» в дали от Родины, на гастролях, и гостиничная жизнь до добра не доводит… Многие хорохорились и делали вид, но правда есть правда… Они смотрели друг на дружку и не хотели в ней признаться. А стоило бы! Чего героев из себя изображать, когда поджилки трясутся? Но им казалось, что вот они и сейчас-то – окунутся разок и вылезут на берег, чтобы позагорать… И ничего ведь страшного не произойдёт… А вы как думаете? И то - что сил у них нет, а те - что есть - и с гулькин нос! Это им казалось нестрашным… С кем такого не бывает? Все мы под Богом ходим! И потому-то, как им казалось, - всего этого - и обязательно-то должно было бы хватить на то, чтобы разок окунуться и выскочить на берег! Обязательно должно было хватить… Надежда умирает последней… И вся эта толпа полезла в этот канал топиться… То есть, конечно же, они топиться, ни коим образом, не собирались, а полезли купаться, но вышло-то всё и совсем, и совсем-то не так… Совсем не так всё вышло, как они себе всё это дело «омовения» представляли, и как предполагали оно коллективно произойдёт… Не рассчитали они, придурошные, что этот тёпленький канал с течением-то… Когда ты вторую неделю квасишь и не просыхаешь ни на минутку, то какие тут могут быть ещё и расчёты? Вы что – спятили, что ли? Нашли математиков… Вот тут-то и полезла вся эта ****обратия (извините за слоган!) - в воду мочить трусы свои… И их понесло - как подхватит течением, только они и успели начать руками хвататься друг за дружку, чтобы не уплыть, как последнее дерьмо, в открытый Океан… И так вот, по цепочке, они, держась, лихорадочно, ручками друг за дружку, и утягивались в канал, как в какую-то воронку… На их счастье – (на счастье актёрское…) – с ними – (с богемой этой театральной и молодёжной…) - в этот театральный автобусик «забурились» и «монтировщики»! Перед самым отъездом, они позапрыгивали на свободные места, как самые настоящие монтировщики, не желая нисколечко отставать от коллектива и не желая пропускать искромётной прогулки на свежем воздухе… Забурились правда не все – часть осталась в театре, при сцене, работать на вечерний спектакль… Надо же кому-то выставлять декорации? А как же! Надо. А вот часть, «свободная от механического труда по выставлению декораций», прибыла – (вместе с богемой!) - на этот самый берег-канал… Вместе с «молодой порослью» будущих театральных гениев, «монтировщики» выгрузились из автобусика! Выгрузились, но не пошли вместе со всеми топиться в канал… Не пошли! Что-то они учуяли неладное в этой самой, мимо несущейся тёплой водице… Но от купания они не отказались, а пошли сразу на берег Каспия, уверенные в своём здоровье. А здоровье у них было не чета актёрскому… Они были спортсменами, комсомольцами, красавцами… (И на руках у них не было наколотой свастики!) Но на счастье – театральной будущей элиты – эта часть «монтировочного цеха» внутри себя тоже имела тенденцию к некоторому расколу… Не монолит она была, выражаясь другим языком… И не все-то в монтировочном цехе хотели отрываться от «основного коллектива» – не все! (Многим просто нравились молоденькие актриски!) И потому кое-кому – (из монтировщиков!) - показалось возможным остаться на берегу канала, в группе творческого сгустка… Остаться и помочь галантно дамам принять водные процедуры… Подать им ручку, придержать за локоток… Основная часть «монстров» отправилась сразу на берег Каспия, даже и не подойдя близко к тёплому течению Гольфстрим… (Шутка!) Они разделись на берегу и сразу кинулись в Каспийские воды... Чтобы, пусть и в холодной воде, но плавать на просторе, а не с рядышком с дышащими перегаром актёрами… И вот эта часть монтировочного цеха, преспокойненько, и уверенная в себе - уплыла далеко-далеко в море… Солнце сияло, волны накатывались, вода прозрачная… Чего ж ещё надо в минуты полного счастья? А в канале в это время творилась неимоверное… Там разыгрывалась трагедия, похуже Шекспировских… Там, в канале этом, тонул и весь будущий цвет театра! Уходил – (один за одним!) - под воду это цвет, держась за ручки друг дружки дружно… Держась и дружно, увлекаемы течение в никуда, в полное небытие… В каспийские солёные воды, мутным потоком изотопов… Из «монтировщиков», как вы могли бы догадаться, на бережке-то канала остались и только самые слабые, но и их могло, и вполне-то, хватить на то, чтобы не дать совершиться и уже происходящему большому несчастью… Тонул и, почти что, весь актёрский состав, и тонул, при этом, ещё и всем скопом! Как на это молча глядеть и ничего не делать? Как? Но для этого ведь надо было уметь ещё и быстро соображать, чтобы и сразу-то догадаться, что дело-то труба, а? Ведь никто не ожидал такого поворота событий! И что они могли поделать, бедные отколовшиеся монтировщики, со всей этой ситуацией? Тут секунды решали всё... А актёры продолжали «цепочкой», один за другим, исчезали под водой! Как крысы под дудочку в известной сказке… (И мультфильм был такой даже Советский на эту тему, как мальчик, сделав дудочку, утопил тысячи противных и никому ненужных крыс…) Но актёры же – не крысы, и их было как-то и жалко! Отколовшимся монтировщикам… Но минимальное количество «рабочего люда» – никак не могло исправить ситуацию за раз, и этих актёров - ещё и самих-то как-то - вытащить! Куча проблем, проблем и куча… Монтировщикам просто физических сил не хватило бы! Нашли Гераклов? Кого-то, может быть, они и успели бы выудить и вытащить, но тут главное-то в том и заключалось, что, и непременно-то, надо было и всех «спасать»! Потому что, если спасать, то спасать уже всех и поголовно, а не кого-то в отдельности… А как же и иначе-то? А вы как думали? Потом вам же и не простят, что вы кого-то и оставили на дне морском… Да и жалко ведь! Максимализм-то проявляется даже и тогда, когда его ни о чём не просишь… Жалко! Но вот и кинулись, в тот раз, монтировщики спасать всех кого непопадя… Но всех-то слабые «монтировщики» никак не могли, без посторонней-то помощи, выудить и спасти из этого омута! Никак! Просто физически не смогли бы! Но всё-таки они старались… А потому кинулись на помощь, когда актрисы в купальничках закричали во всю глотку и мощь своих лёгких, чтобы кто-нибудь да помог… Не выдержали! Бедные актриски держат скопом за руку последнего ушедшего под воду актёришку, а сами орут благим матом, чтобы помогали и кто-нибудь, и спасали эти ушедшие под воду душу… И что ты тут ещё скажешь? И как тут быть? Не бросать же в беде и бедных женщин? Монтировщики, на берегу мутного канала, оказались истинными джентльменами… Кто бы мог подумать? А актёров-то уже никого и не видно было среди мутных потоков – одна только рука последнего, кого-то из них, торчала ещё из воды и цеплялась судорожно, пальцами своими, за женские склизкие лапки. «Свободные от дальнего купания» монтировщики подбежали к дамам и ну, им помогать! Не пожалели живота своего… Запрыгнули в воду по грудь и давай вылавливать всё то, что там ещё барахталось, и где-то на дне канала пускало пузыри, хлебая водицу в переполненные лёгкие… А дамочки-актрисы упрямые существа, держат «последнюю руку» и не выпускают её из своих! Под водой-то у многих оказались: и мужья, и любовники, и просто коллеги по сцене… Как же их бросить? С кем же потом на сцене-то играть? И поэтому они тянут цепочку - вон из горячей воды, как, словно бы, пельмени из кастрюльки дуршлагом, как сосиски, за шкурки из кипяточка, после варки - хотят спасти «утопленников»! Тянут-потянут – (и как в той сказке!) – вытянуть не могут, потому что сил не хватает! Сил не хватает, но и не отпускают! И кажется уже - по времени-то – что большая часть этих «утопленников» и должна-то уже была бы отдать богу душу! То есть – крякнуть… Ан нет! И как оказалось – хватательный рефлекс оказался намного сильнее всего остального прочего… И потому, уже в безсознательном состоянии, и нахлебавшись воды, по самое-то невозможное для дыхания состояние, они продолжали цепляться за руки друг друга, и они не отпускали их – и пальцы своих коллег… Скрюченными пальцами переплелись, как змеи в клубок, хватая ртом горячую воду, и совершали отчаянные попытки – чтобы всплыть! Не идти же на корм рыбкам? Не идти же на дно в такой чудесный день? Жизнь дорога, как память… И Жизнь берёт своё! А тут и водитель автобуса подбежал… Подбежала ещё и парочка стареньких актрис, загоравших на солнышке под зонтиками… Помощь всё подходила и подходила, словно никто не терял надежды… Главное, чтобы цепочка не порвалась! Чтобы там, где тонко, не разомкнулись звенья… А то «оторванный хвост» никто и никогда не увидел бы больше в «живом состоянии»! А как без хвоста-то? Что театр какой-то доберман пинчер? Тут вам не сказка про глупого волка: Мёрзни-мёрзни волчий хвост – куцем-куцем быть тебе… И вот, коллективными усилиями, удалось переломить ситуацию – и цепочка-колбаска – (из актёров!) - медленно-медленно пошла обратно на берег, как якорная цепь… Тельце за тельцем поползло… Тельце за тельцем… Так и вытащили всех «утопленников» обратно на горячий прикаспийский бережок… Чудо? Чудо! А как же и иначе-то? Многих вытащили уже в полном безсознательном состоянии, только руки скрюченные вцепились и ещё держат - в спазмах - руку соседа, а всё остальное-то – вялое, серого цвета и в полном обмороке… Глаза бы их не видели! НО… хорошо всё то, что хорошо кончается… Всех тут же перевернули со спины на животики и давай прыгать на них, как на надувных матрасах, чтобы они хоть как-то отблевались канальной водой… И «утопленнички» начали хоть как-то, по человечески, дышать! Розовый румянец даже на щёчках появился… Ох, и изгадили же они весь берег вокруг, своими нечистотами… Откуда из них они только не изливались… Изгадить-то берег они изгадили, но и – тем не менее - поприходили в себя - и все без исключения… Все зелёные, лупоглазые, в собственных экскрементах, лежали они в обвисших плавках на берегу горячего канала, лежали и с большим трудом приходили в себя… А что же «монтировщики», которые уплыли - и далеко-то далеко в море – они то что? А они слышали, конечно же, что на берегу-то и что-то творится и происходит странное, но из-за большого расстояния и шума моря, им никак не удавалось разобрать – а и что там именно, да происходит?! Чего орут-то все так? Чему так радуются? Идиоты… И потому им показалось, что там просто идёт «весёлое купание» и все, в очень прекраснодушном состоянии, получают по полной программе замечательный отдых, да ещё и в очень миленьком местечке это всё получают, и оттого-то потому так веселятся! И «монтировщики» потому даже и не подумали возвращаться обратно, а всё плыли и плыли, вперёд и вперёд, в открытое море… А звуки с берега доносились всё тише и тише… А потом на берегу, видимо, повеселились-повеселились, и почему-то разом всё утихомирилось и смолкло! Ни криков тебе, ни воплей, ни смеха… «Наигрались, видимо!» - подумали «монтировщики». И поплыли себе и ещё дальше в море… «Пусть отдыхают, а мы пока переплывём море-океан!» (Шутка!) А на берегу в это время все утихомирились потому, что принялись считали друг дружку, и выяснить, и вспомнить… – а всех ли выловили-выудили из воды-то, или кто-нибудь «отцепился» - и там так - и остался? Под водой, как Садко в царстве Нептуна… Да не дай Бог! Считали-считали… А так, как голова у всех была тяжёлая, то к общему мнению-то так и не пришли… Мозги не позволяли и не слушались… Так и не смогли вспомнить всех – кто ехал в автобусе-то! Кто ехал, а кого в этом автобусе даже и не было… Вот такие вот дела! Потерялись все в этих поисках, и не знали теперь - есть среди них потери или нет! Вот и обратили они свои взоры в море… Показалось им, что «монтировщики» (уплывшие за горизонт!), видимо - тоже «подхвачены течением», и потому никак не могут справиться с ним (с течением этим), и оттого так долго всё плавают и плавают, и не возвращаются обратно, потому что собралися утонуть… Тогда «жалостливые актриски» отрядили «одного из монтировщиков», с пустой канистрой от бензина в руках, в море - на помощь уплывшим, уносимым в море, работягам… А как же и иначе-то? А что же и делать-то? Не самим же плыть за ними? Тут своих проблем в невпроворот… Да и кто же поплывёт, если все вокруг не только не умеют по человечески плавать, а лежат сейчас – себе-то на бережочке… - и благодарят господа бога за то, что живы хоть остались, а не утопли сами-то, как последние собаки, по чьей-то глупости… Кого в таком состоянии и спасать-то ещё нужно – вопрос открытый! Можно? Нужно ли? И спасение утопающих всегда было дело рук самих утопающих… Вот и отрядили они «Артурку» - (это один из тех монтировщиков, который откололся от коллектива, по доброте душевной, и остался с актёрами и актрисками пускать пузыри в общей тёплой водице…) – отрядили они его, и дали ему канистру в зубы… И он поплыл на спасение… Толкает перед собой канистру, а сам всё смотрит и смотрит за горизонт, чтобы увидеть своих «коллег»! Только помощь его - никому в море-то – не понадобилась! «Коллеги» встретили его, смеясь над его заботливостью, дружным смехом и преспокойненько доплыли до берега… А там – под полотенчиками в ряд лежали с десяток тел «бывших актёров»… - лежали, стонали и потихоньку приходят в себя… Вот же могло быть какое и дело-то, а? Вы представляете себе такое? Возвращаются из моря «монтиры», а на берегу никого – шаром покати - все ушли под лёд! (Это мы так образно выражаемся!) Все по цепочки утянули бы друг дружку за собой на дно морское… И какая была бы реакция? А? Какая? С «монтировщиками»-то всё понятно… Ничего бы с ними не было, они бы постояли-постояли на берегу, почесали бы репу в затылке, и закинули бы опять в море невод… А вот с театром-то что было бы? И что было бы с театром-то? Представить себе невозможно! И что было бы с гастролями? Куда их девать, и как сворачивать? И как завершать-то? Это же уму непостижимо! И где потом надо было бы и искать их, и всех этих творческих несостоявшихся «утопленников»? Где? Обременённые тела… Где? В Азербайджане? В Персии? В Иране… Тут даже думать об этом не захотели… Когда узнали в театре об этом всём происшествии, то чуть не казнили всех, в этом деле участвовавших… Кроме, правда, «монтировщиком» - (их даже не тронули!) – потому что с них и опять, как с гусей вода! Они только пожали плечами перед всеми и сказали: «Бывает…» И пошли на сцену ставить декорацию… И на этом делу конец! Только вот, по приезду домой (при возвращении на стационар, в родной театр…) – «Артурка» - (этот неправильный монтировщик…) - почему-то единственный, из всего коллектива «цеха монтировочного», искупавшийся в изотопной воде, - попал в больницу, и вскорости, через месяц, там и умер от белокровия… И что не верите? Правда-правда… Врать не будем… И что тогда началось в театре-то, вы представить себе не можете! Когда творческий коллектив узнал об этом «инциденте» со смертью «Артурки», то все тут же - и сразу-то - побежали в ближайшие больницы сдавать анализы! Все так испугались за своё здоровье, что даже перестали репетировать… Кроме монтировщиков, правда! Они даже бровью не повели… Из них никто не пошёл проверять свой организм на пример наличия в нём и каких-то там – «вредных кровеносных телец»… И из них-то никто ведь даже потом не умер, и не был убит! Все остались на своих местах и при делах… А что же актёры? А что актёры? А с ними-то и что может такое ещё и случиться? Коль не утонули – будут жить… И об этом мы расскажем в следующий раз…
Продолжение следует…
Свидетельство о публикации №222091201001