Внезапный поворот

Я веду приём в частном медицинском центре, где на каждом
этаже находятся мягкие кресла, журнальные столики, телевизоры
и звучит учтивая речь персонала. Есть кофейные автоматы и
напольные кулеры. За дверью моего кабинета не так скверно,
как в районной поликлинике. Да и пациентов здесь всегда ждут,
создав для них современные удобства; они-то и внушают визитёрам
ощущение полного комфорта. Для взрослых обустроена комната
релаксации с райской музыкой и мягким светом. Для детей
стены и двери второго этажа разрисованы слониками, жирафами
и яркими птицами. Настенное солнышко над черепахой в очках
и львёнком на панцире во весь нарисованный рот улыбается
каждому; прищурившись, оно протягивает свои лучи: врачам
и посетителям с детьми. В коридорах работают ионизаторы
воздуха. Приоткрыты окна; гуляющий сквозняк играет бумажными
жалюзи и ему не удаётся спугнуть со стен живописных божьих
коровок размером с упитанного мопса: букашки остаются сидеть
на сочной траве.

…В лихие девяностые я работал в православном медицинском
центре «Попечение» на Крутицком подворье. Навсегда запомнил
удушливую сырость с запахами плесени, мышиного помёта и пыли,
пропитавшие кирпичные своды митрополичьих набережных палат
восемнадцатого века, где были устроены кустарные медицинские
кабинеты. В одном из таких каменных мешков я принимал бедный
люд: бывших арестантов, бродяг, самозваных монахов, солдат-
дезертиров и вечных скитальцев — всех тех, кто не мог получить
квалифицированной медицинской помощи в городских больницах и
поликлиниках. И обращались ко мне, конечно же, женщины с детьми
всех возрастов. Не до комфорта им было... Но уважение ко мне —
к моей специальности я встречал ежедневно.

Я — детский невролог. В мой кабинет входит молодая семья с
грудничком в автокресле; его родителям на беглый взгляд едва ли
за двадцать лет. Тучная женщина тревожно всматривается в моё лицо.
— Мы к доктору Кови́ни.
Любезно приветствую посетителей:
— Добрый день, слушаю вас!
Молодая мать взволнованно говорит:
— Нас так напугали в районной поликлинике! Были у невролога. Он
нам прямо сказал: «У девочки закрылся родничок, есть симптомы
повышенного внутричерепного давления». Доктор, Анюте семь месяцев, –
посетительница смахивает платком слёзы и вздыхает, — у дочки,
обрадовал нас неврипатолог, уменьшение размеров черепа, значит, —
микроцефали-и-я!
— Да-да, – шмыгая носом, сипит молодой отец, ссутулившись.
— Посмотрим-ка, – говорю спокойно, приступая к осмотру ребёнка
на пеленальном столике. Снимаю шапочку с вязаными ушками, расстёгиваю
костюмчик грудничка и краем глаза поглядываю на папашу; тот бледен
и вял. Периодически вытирает платком слизь из носа.
— Что с нами не так, доктор? – беспокоится мать.
— Эта майкрософталия опасна? – еле слышно спрашивает
сморкающийся отец.
— Микроцефалию ещё заслужить нужно, – произношу безмятежно
и с лёгкой усмешкой в голосе, — не мечтайте о несбыточном.

После проведения ребёнку ультразвукового исследования головного
мозга на первом этаже, где довольно часто я выполняю подобные
обследования, возвращаемся ко мне. Светлана, мать малышки,
успокоившись, радостно сообщает мужу:
— Пустые хлопоты! – она вкатывается в кабинет, как шар. — Нам
доктор провёл невроносоно...
— ...Нейросонографию.
— Даёшь отбой тревоге! – заявляет восторженно, — пойдём,
Серёжка, – она прячет в сумочку заключение.

Приём окончен; однако снова сосредотачиваю взгляд на отце
ребёнка — Сергее. Он заторможен, радости жены не разделяет
и кажется безразличным к происходящему. Говорит сбивчиво и
смотрит из-под полуопущенных век, запрокидывая голову.
Больше всего обращаю внимание на восковую бледность кожи лица
и рук, обнажённых по локти. Он вдыхает полной грудью, расправляя
плечи и руками опираясь на кушетку. На все мои вопросы отвечает
замедленно.

— Как вы себя чувствуете, Сергей?
— Нормально, – он сильнее откидывает голову назад.
— Вчера на катке гонял! – оживлённо говорит Светлана,
упаковывая в костюмчик дочку. И ребёнок снова похож на
ушастого медвежонка. — Так вот, – выговаривает мужу жёнушка, —
на катке развлекался. Допрыгался!

Сергей объясняется запинками и вытирает рукой струйку из
ноздри:
— Простыл, наверное.
Жена неумолимо напирает:
— Да с ним всегда так! Либо простудится, либо расшибётся.
Как вчера...
Интересуюсь у Сергея:
— Что случилось вчера?
— Один на конькобежках влетел прямо в меня... Врезался
так, что я головой о борт ударился. И вдобавок затылком о
лёд шарахнулся; до искр из глаз. Не знал, как много света в
моей голове, – медлительно и словно сквозь сон рассказывает
вялый папаша.

Женщина, усевшись на кушетку, кормит дочку из бутылочки.
Ребёнок не плачет и вскоре, насытившись, засыпает.
Светлана поторапливает мужа:
— Ну, беги, беги! На первом этаже заплати за УЗИ, – словно
беззубо пришепётывает, — не спи, не спи! Поторопись-ка,
Егорычев! Расплатись-ка за консультацию и скорее подгони
машину к подъезду, чтоб нам с Анютой на стоянку не идти.
Давай-давай, – понукая муженька как мерина, она стои́т со
спящим на руках ребёнком.

Сергей наклоняет голову и, фыркая по-кошачьи, с трудом
приподнимается. Из его ноздрей струится «ягодный кисель».

— Не нужно торопиться, – говорю я Светлане и, усадив Сер-
гея, продолжаю расспрашивать его о травме.

Гнусавя и утираясь руками, забыв о платке, он рассказывает:
— Не помню своего вчерашнего возвращения домой... Ночью болела
голова... Под утро оглох на правое ухо, которое, однако, не болело...
Была невысокая температура. Жена сказала: «Выпей коньяку!» И озноб
отпустил после рюмочки.
— Ложись-ка на кушетку, дружок, – теперь пытаюсь уложить
его. Высоко приподнимаю головной конец кушетки.
— Вот, простудился дуралей, – приговаривает жена, — всегда
с ним что-нибудь, да не слава богу, – в карманах лежащего
мужа ищет не то банковскую карту, не то ключи от машины.
— Вы, Светлана, пройдите-ка со мной, – беру её под локоть
и вывожу из кабинета.

Повторно спускаемся в холл первого этажа, сворачивая к
стойке администратора. Вызов скорой помощи всегда осу-
ществляется здесь, хоть это и редко происходит.
Уточняю у Светланы возраст мужа и набираю номер:
— Скорая помощь? Пациент двадцати лет с подозрением на
перелом основания черепа. Кто говорит? Врач-невролог!..
Да-да, он пришёл ко мне на приём самостоятельно. Жалобы?
Уважаемая, пациент оглушён, из носа выделения ликвора, –
продиктовав диспетчеру адрес, приказываю:
— Срочно машину!

Убедительно произношу, глядя в глаза посетительницы:
— Муж нуждается в срочной госпитализации.
— Не поняла, – она меняется в лице, — да что за ерунда! –
моментально срывается в рёв. Ребёнок пробуждается и начинает
беспокойно кряхтеть. Мамаша устремляется вверх по лестнице,
и до меня доносятся её крики: «Боже мой! Чего же нам так не
везёт с врачами?!»

Летит на второй этаж. И уже оттуда отчётливо слышу: «Паникёр!
Доктор-перестраховщик. Где только таких берут?!»

Как раскормленная чайка влетает в кабинет, крича:
— А-а, быстро уходим отсюда! Чего разлёгся, Серёжка?!

Несчастный человек, слыша крики «чайки», почти совсем не
реагирует на них. Единожды пытается отмахнуться. Лежит на
кушетке и безучастно смотрит на женщину с ребёнком на руках.
На все возмущения своей благоверной тихо говорит ей:
— Не волнуйся.

«Паникёр, перестраховщик! – рассуждаю, гневаясь. — Приплыл!
Интересно, в районной поликлинике она также голосила?»

…Много лет назад, на Крутицком подворье, одна сгорбленная
старушка расцеловала мне руку, будто чудотворную икону.
Я с опаской подумал, что кисть просияет как натёртый
суеверными студентами нос бронзовой собаки пограничника
в вестибюле станции метро «Площадь Революции». Я отдёрнул
руку, помню, невольно оторопев. Памятно мне то смутное
чувство неловкости, кольнувшее меня где-то внутри. И ведь
совершенно забыл, как именно помог бабуле. Но, видимо,
здо́рово помог! Припомнил и рыжего отставного офицера
с посттравматической эпилепсией и как долго, много месяцев,
я подбирал ему противосудорожную терапию, когда, казалось,
все и всюду отмахнулись от бедолаги. Мне же удалось добиться
многолетней ремиссии, и судороги отступили. «Вот и пригодилась
практика во взрослом стационаре, проходимая мною в ординатуре!» –
тогда торжествовал я. Майор же, помню, крепким рукопожатием
сдавил мою кисть до боли; сотрясаясь словно шахтёр с отбойным
молотом в руках, он долго кланялся почти что в пол…
А теперь: «Паникёр!» В платной медицине уважения к врачу сегодня
почти нет.

«А всё-таки, – думаю, — становлюсь обидчивым. Старею!»

Быстро приезжает машина скорой помощи. Бойкая фельдшер
с напарником погружают сонного Сергея в салон машины.
Светлана с младенцем на руках бегает подле мужа, недвижно
лежащего на носилках, и безостановочно голосит:
— Зачем везти чёрт знает куда из-за насморка?! Что?! Куда-а?!
Заче-е-ем?! А-а-а!– она будто не помнит моего разговора с
диспетчером скорой.
Сергей равнодушно произносит:
— В больницу — так в больницу. И угораздило же меня так простудиться, –
сетует мужчина, готовый подчиниться воле собственной судьбы.

Машина с включёнными проблесковыми маячками срывается с места
в снежную бездну декабрьских сумерек. Звук сирены сливается с шумом
города в перспективе дорог.

***

Погожим весенним вечером я завершаю очередной консультативный
приём. Улица манит меня мягким теплом. В свежем дыхании мая
изумрудно зеленеет бархатистая трава. Воздух прозрачно дрожит.
Только что выпроводив последнего пациента — прыщавого подростка и,
никого больше не ожидая, собираюсь уходить. Переодеваюсь, глядя в
окно. «Где-нибудь в Абхазии сейчас, – представляю себе, — на курорте
Ауадхара, журчат неиссякаемые минеральные источники, а сероводородный
водопад обрушивает газированную воду на серебристо-зеркальные камни.
Чернеют голубизной озёра на фоне цветочных, замшевых лугов. На берег
Очамчира набегает кокетливая морская волна в папильотках из розовой
пены. По одному из отрогов первозданного Гагрского хребта, к самому
Чёрному морю, извечно сползают кустарниковые леса́, цветущие
эвкалипты, кипарисы, золотистые мимозы. Благородный лавр раскинул
маслянистые листья, а камелии блекнут в лучах заката. Тонкие ароматы
с нотками жасмина наполняют вечерний воздух».

В дверь моего кабинета кто-то скребётся. Я быстро накидываю халат,
и на моё «войдите!» вплывает квадратная молоди́ца:
— Можно, доктор?!

В её руках торт, покрытый разноцветным кремом. Прозрачная
коробка перевязана синими ленточками.

— Приём окончен, – нервно отзываюсь, усаживаясь в кресло и
застёгивая халат.
— А-а, вы не помните меня...
— А должен?
— Как бы там ни было, это вам! – и ставит на стол торт
с декоративным бантом на упаковке. — Вы нас спасли! – бодро
стрекочет посетительница, — мы с Анютой и мужем были у вас
около полугода назад.
— Как зовут ребёнка? – ведь всех пациентов я всегда запоминаю
только так: по имени и фамилии.
— Егорычевы мы. Анюта Егорычева.
— Ну! – кивая, изображаю, что вспомнил девочку, хотя фамилия
показалась мне знакомой. — Ска́жете тоже, спас!
— Да-да, – парирует нежданная гостья, тараторя. — А-а! Вы мужа моего
спасли. Кстати, от Серёжки вам большой привет, да-а! Его прооперировали
в тот же день, когда вы его в больницу отправили...

Память медленно всплывает. Вспоминаю тревожную молодую женщину
с заторможенным мужем, его травму на катке.

— ...На поправку идёт. Пока что снова на больничном, – продолжает
крикливая посетительница, — головные боли всё же ещё беспокоят, скачки́
артериального давления...
— У нас-то какими судьба́ми?
— У женского доктора была. Вам, вот, тортик принесла.
— Как Анюта?
— Что с принцессой сделается-то?! Да-а, скоро у неё, во́на, братик будет.