Поэзия и правда

Посвящаю истинным любви


ПРЕЛЮДИЯ-ПЕРРОН

Как я долго молчал, как вы долго таились и жгли
мои письма-стихи на огне равнодушья и лени,
но я гнал их на Юг и на Север, как те "Жигули",
чтоб однажды и вы написали в любви и смиреньи.
Кто на деле простил, тот обязан простить на словах,
потому что слова предвещают симфонию дела,
и какой-то чудак, что тебя каждый год целовал,
продолжает теперь доцеловывать этой поэмой.


1.СВАДЕБНЫЙ ПОЕЗД

На последний урок, как обычно, идти не хочу,
меня дома давно поджидает соседка Анжела,
я вхожу в этот дом и по лестнице громко стучу,
потому что она от прихода всегда хорошела.
Вот заброшу портфель и накину на плечи февраль,
а быть может, апрель, если дело подходит к объятьям,
мы пока ничего не хотим в нашей жизни (моя ль!)
ни менять, ни крушить, предаваясь невинным занятьям.

Я учусь каждый день, я учусь становиться тобой,
я топчусь и топчусь, пусть Ильич не волнуется всуе,
я не знаю зачем нас с тобою связали судьбой,
если мы никого никогда ни за что не осудим.
Ты мне дверь отворишь, ты тихонько погладишь меня
по свободной душе, что училась играть на гитаре,
и я снова войду в ощущенье рабочего дня,
словно некий состав под названием "Мирный и Дале".
Я согласен на всё, я согласен залезть на чердак,
чтобы нас не застал в поцелуях безвременный отчим,
потому что когда мы с тобою вступаем во брак,
нас берет в объектив непонятный сиреневый почерк.
Я его разбирал, но нашел только первый абзац
хоть на четверть достойным того, чтобы быть напечатан.
Если кратко, то суть выражалась в убийстве всех нас,
если мы только раз прикоснемся к святому началу.

Это эрос беды, это мир элевзинских мазков
по смиренным губам христианских замученных женщин,
ибо я никогда не видал твоих бедных сосков,
но ты делала мне то, что делали тайные гейши.
Для начала надежд это много, соседка моя.
Для развитья души это пахнет березовым соком.
Я не мог не любить твой привычный разбег букваря
по протекторам губ, допивающих это с восторгом.
Застегните ремни, приведите в порядок лицо,
нам нельзя забывать, что однажды откроются двери
и заглянет в купе непонятное злое кольцо,
но которое мы одевать никогда не умели.


2.ВЫХОД В ЛЮДИ

Здравствуй, школа моя, здравствуй, девушка в темном плаще,
что ты ищешь лицом специальной 12-ой школы,
твой маршрут пролегает в районе веселых качель,
ну, а это почти - удаленный полет Терешковой.
Вам не нужно сюда, Вы сломаете парню судьбу,
он еще не готов к постоянному сельскому риску -
раскроить себе лоб о подзорную Вашу трубу,
что торчит, как всегда, из подъезда внимательных списков.

Мне пока хорошо жить в томительной теплой норе,
словно зайчик-playboy заскучал по родимому дому,
не ходите сюда, не носите письмо в кобуре,
потому что у Вас "бухенвальд", а там всё по-другому.
Не впускайте меня, пусть сосед разбирается там,
я надежно застрял в будуаре татарских парфюмов,
Вы меня увлекли алой розой по спецноготкам,
что по тем временам нарушало традицию трюма.
И пошло и пошло, как лавина карьерных парней,
как нелепый альбом подгитарных воинственных песен,
я не знал, как себя выражать на виду батарей,
на которых зимой расцветала белесая плесень.
Как же холодно там! Нет, у нас был горячий подъезд.
Можно было играть полуголым в февральские жмурки.
И тихонько грустить, обозрев колоннаду невест,
оборзев оттого, что они подбирают окурки.
Выражаю протест! Вам нельзя, дорогие, курить.
Ваши руки, увы, не годятся для той сигареты,
но которую вы стали как-то особо любить,
словно не было ДО ни Галины, ни Вики, ни Светы.


3.ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ФИАЛ

...Я вернулся, вернулся и думаю только о том,
как бы мне одному написать всю ПОЭЗИЮ ВЕКА,
потому что во мне прозябает невидимый дом,
замененный на том одного (одного ль?) человека.
В этом смысле я смог докопаться до разницы школ,
доискаться до неких рассветов - зачатков Победы,
добежать, долететь, доползти до понятия ШТОРМ
по всему полотну уникального русского лета.

Почему монастырь, если я, как и прежде, женат,
почему он квартирного типа, а не постового?
Потому что у Бога на всех нас хватает шаланд,
увозящих меня ко истокам Священного Слова.
До падения Ева, Адам словно брат и сестра -
и у них монастырь - только райский - с одним лишь запретом.
И простите, что я раздуваю остатки костра
непохожей весны, озаряемой Новым Заветом.
Он присутствует там, но как будто уходит от нас,
ибо мы недостойны священного Богообщенья,
потому что во мне прозябает обычный экстаз
в глубине Ваших глаз на любом перегоне свеченья.

Ну, прости меня, истинный Бог! Возвращайся, молю!
Без Тебя ничего не могу ни воспеть, ни восполнить!
Ты опять среди нас, Ты опять призываешь Свою
молодую семью на вечерню любви и восторга.
Это опыт жилья, как бы вновь помещенного в Рай,
при любых уклоненьях, паденьях, отказах, досадах,
ну, а там уж, родная, как прежде, сама выбирай:
и ты выбрала СЛОВО на древнем крыльце Самиздата.
Это Слово Любви, это Чаша Нездешних Даров,
это истинный миг единения с Царством Небесным.
Это Тело Христово и Кровь тех Эдемских Садов,
из каких прорастала счастливая Богоневеста.


4.ЦАРЬ СЛАВЫ

Я в воскресных церквах обожаю смотреть на детей,
приносимых родными к Священной Божественной Чаше -
се, СВЯТАЯ СВЯТЫМ - и не нужно им наших идей,
чтобы душу спасти и воистину сделаться краше.
А у взрослых на лицах всегда проступает эфир,
говорят имена - причащается Тела и Крови:
раба Божья Марина, Наталья, Мария, Эсфирь,
и во мне замирает душа от мгновенной любови.
Это с первого взгляда. А с третьего - горний подъем
в поздравительный рай основного какого-то чувства:
я спокоен за них: они будут спасенными в Нем,
ибо Он уже в них, попаляя греховное сусло.
Словно слава Царя снизошла до твоих кораблей,
до твоих непокорных подчас и изменчивых планов,
до твоих маяков - эротических, в общем, морей,
избавляя тебя от лукавых страстей и туманов.

Есть Великий Алтарь неземной правоты во Христе,
и досада креста, и надежда на верную встречу,
и холодный апрель на твоей раскаленной звезде,
где любой фарисей непременно теряется в речи.
Ибо внешность твоя - как бы ты ни сверкала порой -
утешает меня только в смысле любовного плена,
за которым всегда, непременно стоит аналой,
и пред Чашею ты опустилась на оба колена.
Он над славою Царь, а вот слава Его это мир -
неиспорченный мир Всевселенского, в общем, уюта:
небеса и земля, съединяясь в смиренной любви,
доставляют тебе незабвенную эту минуту -
ЧИСТОТЫ ВО ХРИСТЕ: кульминация всякой судьбы:
здесь Василий Васильевич Розанов был бы согласен,
ибо это не бег по салонам за рюмкой гульбы,
но живой и твою красоту освящающий праздник.
Он поэтому тих. Он немного застенчив, не груб.
Он порою похож на миряночку, вставшую раньше
и вошедшую вдруг не в ночной экстатический клуб,
но в мелодию сфер покаянного чувства без фальши.
Это слава любви. Это вера в спасенье души.
Это вечность с тобой говорит языками молитвы.
И надежды твои исполняются, как малыши,
благодатным огнем православной невидимой битвы.
За твою красоту.
За твою непременную суть.
За твое неземное достоинство в ангельском чине.
За твою в забытьи, а быть может, кормящую грудь,
находящую повод вздохнуть при входящем мужчине.
И младенец лежит на твоих умиленных руках,
и питает тебя Саваоф благодатью священной,
чтобы ты хоть однажды явила пред Господом страх -
непонятного сходства с святой Вифлеемской пещерой.


5.МИР ВАМ ВО ХРИСТЕ ИИСУСЕ, ГОСПОДЕ НАШЕМ

Как же быстро, о май, распустились деревья вокруг,
как они прозябали на поздней весне непогоды, -
так бывает, когда мы ласкаем смиренных подруг
и не требуемых с них исполнений зависимой моды.

Это ветер принес молодое тепло наших душ
из церковных молитв, от свечей пред любою иконой,
это дарит земля свой посильный и праведный куш
городам, деревням и долинам под Царской короной.
Вся Россия - юна, вся она как невеста пред Ним,
как ее ни таскали по разным притонам и барам,
все равно она  т а, над которой всегда Херувим
помогает церквям и семейным возлюбленным парам.

Миром правит Христос, и Россия Ему помогла
православием врат в непогожую степь Пересвета -
сохранить нас для истинной веры, где Божьи дела
поднимают весь мир до Причастия Новым Заветом.
Эта проповедь льется дождем на ковер-самолет,
эта проповедь бьет по Флориде усердным тайфуном,
эту проповедь наши солдаты уносят в полет -
даже если не знают о ней под наставленным дулом.

Философия фабрики грез, я прошу тебя встать
и немного пройтись под лучами луны и погоды:
пропаганда тоски и гордыни начнет отступать,
если мы в бесконечность сошлем тупиковые годы.
Они там разберутся, куда им войти и присесть,
а возможно, прилечь с дорогой и внимательной книгой,
на какой аналой положить Всеблаженную Весть
и губами припасть к небесам покаянного мига.

И с друзьями утят захотят прогуляться к ручью
индюки публикаций и куры запруд ЦэДээЛа,
и холопы ума навсегда доиграют ничью
под звенящий цейтнот философии Пьера Кардена.
Ну а что до поэзии, что же, она дорастет
до РЕЛИГИИ ИСТИННОЙ В СМЫСЛЕ ПРИЧАСТИЯ ТАИНСТВ,
ну, а Таинства эти дает не ковер-самолет,
но Святая Соборная Церковь Всего Православья.
Я вам больше скажу, о разумный, разумный, разу -
разумеется, мирт на полях черно-белого мира:
философия русских церквей/семей возвратится к Отцу
и запишет себя языком поэтичного клира.

Она все же смогла разорвать это злое кольцо,
как тогда под Москвой на войне 41-го года,
где нельзя было даже представить святое лицо,
восходящее к Лику Христа в окруженьи народа.
Есть зачатки ея: это Божий Срезневский (район
Псковской области, точно не помню какой деревеньки),
это Оптина Пустынь в возлюбленных письмах ее
удивительных старцев, подавших нам эти копейки.
Золотые рубли! Это как бы возврат за разврат
философских систем, как мы их понимаем сегодня;
у Апостола Павла особый духовный талант -
философствовать истинно, веруя в Лето Господне.

Это Псково-Печеры, где живший отец Иоанн
отвечал своим чадам простым и понятным глаголом.
Между тем это истинный мир философских программ,
как они проступают на небе пред истинным Словом.

Это Розанов избранных строк и отдельных седмиц,
где ему приходили порой озарения Божьи,
но он их не записывал, сразу пугая синиц
домостроем страстей под эгидой семейных прихожих.

Достоевский, Толстой? Может быть, я не спорю, но мне
представляется больше философом именно Чехов,
выражавший Россию как некую степь при луне
языком русской прозы в тени самомненных успехов.

Но об Оптиной, верно, тут нужно особо сказать
и назвать имена: это старцы Макарий, Амвросий,
Анатолий (Зерцалов), писавшие правду в глаза,
никогда не солгав, не предав, не смутив и не бросив.
Философия это? Религия? Именно сплав.
Ч.Т.Д., сорванцы Чехонте, и простите поэта,
что я просто пока обозначил сие на словах,
оставляя подарок небес до влюбленного лета.

Это некий совместный проект небеси и земли
в апогее схожденья лучей - в перекрестье церковном.
Это истинный путь всех мирских трубадуров любви,
кто действительно верит и чтит Ипостась по иконам.

А иначе нельзя, не получится выразить то,
что живет в высоте Иерархии Божьего Царства -
это Мудрость Любимого Мужа в старинном ландо,
основавшего девственный храм на священных пространствах
Академии Верных Наук на любом этаже,
может быть, даже Ангельской мысли, не только блаженной
человеческой думы о Боге в смиренной душе,
восхождения в некую меру Его Совершенства.

Это шепот родных тополей за окошком строки,
это бледная сталь городского ненастного неба
помогают услышать, понять и писать от руки
О Началах твоей Философии, Правая Вера.

Можно это и прозой сказать, философским эссе,
даже музыкой нот, если это, к примеру, Вивальди,
но поэзия дольше стоит на высоком крыльце,
приближаясь к сестре непохожим мотивом гарантий.
И сестра ее плачет и ищет по комнатам ключ,
убеждая себя в непреложности Божьих Заветов,
и по вере ея занимается истинный луч,
позволяющий встретиться им на скрижалях поэтов.


6.МАЛЫЙ ХРАМ

Это вереск любви и заботы о каждом из нас,
это некий дуэт при начале блаженного трио,
а быть может, оркестра, и самый таинственный класс
проявлений Отца у святого церковного мира.
Это стройность небес в исполнении Божьих чинов,
благодарность молитв и надежды на верное слово,
что однажды и мы вдруг постигнем гармонию слов,
избавляющих нас от любого душевного сора.

Всяко, дети, бывает в семье. Да и в Церкви Большой
попускаются нам искушенья, но только не паче
наших сил, потому что иначе мы стали бы лжой
на священных скрижалях воистину общей задачи.
Я все время хочу заглянуть в благородный ответ,
что в конце помещен, как бывает порою в гореньи...
И листаю Учебник и вижу, что это Завет,
где в конце суть Победа над смертью, грехом или тленьем.
Воскресение там! Обещанье невиданных благ,
и идет Магдалина, как прежде, за Господом Славы,
и Пасхальный Тропарь озаряет единственный брак
человека земли с Всенебесною Божьей Осанной.
_________________________________________________

Слава Богу за всё. Слава Богу за то, что сейчас
подметает метлой этот двор удивительный дворник -
эта женщина с девочкой, с множеством малых девчат,
устремленных в ручьи чистоты, как в негаданный сборник.
Если им рассказать - не поверят, что в книгу вошли,
ибо скромность твоя превосходит наличие чувства
ожиданья зарплат, отрывает тебя от земли
и ведет в небеса, по пути забредая в искусство.

А Искусство всегда начинается там, где слышны
вдохновенная песня, духовная музыка, слово,
и художник берет на икону набросок с жены,
как с великой надежды неясного вещего зова.

Эта песня, духовная музыка, слово и цвет
несравненно легки и смиренно надеются в тайне,
что их помнит и ждет освящающий Новый Завет,
словно ту самарянку в канун судьбоносных свиданий.

Поклоняются там самаряне? А может, не там? -
вот вопросы искусства в любом повороте эпохи:
"Помози нам, Господь, всей семьею создать малый храм,
чтобы мы пред Отцом Твоим не были так одиноки!"

Мы хотели бы верить, любить и надеяться на
нашу общую Мать, нашу ПРАВДУ В РЕЛИГИИ НЕБА,
создававшую нас и дававшую нам имена:
се, Поэзия, Музыка, Живопись, Мудрая Дева
Философии, вот удивительный Светоч Наук,
вот ручей Красноречия в истинном духе Петровом,
обращающий нас ко Христу от безвременных мук,
непонятных систем и лукавых о них разговоров.

Вот Твоя Астрономия, вот восхитительный свет
той святой красоты, от которой все Ангелы пели
на заре Бытия, при создании звезд и планет,
воссылая Творцу благодарную песнь на пределе!

Вот и добрый Театр, познавший гармонию чувств,
где любой драматург выверяет себя по финалу:
вот поставят ее, эту пьесу, и я отплачу
утомленной душе приобщеньем к святому нектару.
Это будет лишь миг, но зато этот миг навсегда
оправдает труды и затраты уставших актеров,
потому что в душе у тебя возгорелась звезда
Рождества, нисходящего к нам по протокам спасенных.

Да и танец души - ну, пускай в Терпсихоре - горит
и являет собой прославление Божьего мира,
если телом своим человек о любви говорит,
как душевный Каир на пороге Иерусалима.
Этот танец тогда наполняется смыслом иным,
чем привыкли мы зреть на танцполах и плахах стриптиза,
он становится неким стремящимся к Богу больным,
ведь его так давно не пускали, - и вот он взмолился!

Да и "веянья времени": мода, надуманный "панк"
и другие приметы слепых искажений натуры -
при подходе небес сообща отправляются в банк,
чтоб удобрить собой полюса Православной Культуры.
Просто выручкой стать, а куда эту выручку деть -
пусть решает Рассвет добровольного, в общем, эскиза:
как нам вместе с Врачом победить эту глупую смерть,
отсылавшую нас в однотипную прелесть каприза.

Не капризничай в храме. Не нужно тебе этих зол,
поспешающих к нам по тропинкам безбожных иллюзий,
чтобы мы не пришли к Покаянью, как некий посол,
находящий себе утешенье в поддельном союзе
с революцией - so, мы больше туда не пойдем,
это версты не тех "евразийцев" на белом канале,
не разбег Облаков и Реки и святой чернозем,
из которого мы были созданы Богом во Храме.

Духа Божья прими... - и вдохнул в нас безбедную жизнь,
и пошли мы в Раю по дороге святого убранства,
и сказали друг другу: "Любимая, будем тут жить!
Будем Бога любить и друг друга, как эти пространства!.."
________________________________________________________

Вот семья, господа. Вот простая святая семья.
Ну, а что там потом - искупила Семья Пресвятая.
Малый храм, господа, выражается в том, чтобы я
никогда не умел порицать молодые свиданья.
От кого бы они ни пришли. И каких бы "мистэйкс"
ни наделали дети в своем торопливом диктанте,
изложении или знакомом усталом лице
сочиненья судьбы под хипповый разрез Даяманти.

Да я Маме скажу. А вот Маму боятся враги.
Наша Мама всегда покрывает детей омофором.
Ну, а это уже, извините, чужие стихи:
"Не больничным от вас ухожу я, друзья, коридором!"

Я вернусь. Слава Богу, теперь уже точно вернусь.
И спою вам балладу, как некий вакантный Высоцкий,
победивши свою малахольную робость и грусть
по Небесной Руси Православья и Правды Отцовской.
Это Истинный Свет, это вера не столько в сюжет,
сколько просто в открытья любимых и честных истоков:
удивленная память обычных семейных блаженств,
эхо маленьких жертв, принесенных друг другу с восторгом!

Ну, Поэзия, Слово опять и опять и опять
поднимает тебя из любимых траншей и оврагов
и в атаку ведет за Родную Всепетую Мать,
побеждая врагов благодатью возлюбленных браков!
Это маленький храм - это наша квартира, где мы,
прилепляясь друг к дружке, внимаем гармонии неба,
укрепившего нас предстояньем великой зимы
и поднявшего вверх по кафисмам влюбленного лета.


7.МУЧЕНИК РУССКОЙ ПОЭЗИИ (Памяти Леонида Губанова)

Это образный ряд никому не понятных ночей,
проведенных в объятьях поэзии после Крещенья,
это шумный побег из "Театра Семи Кирпичей",
воровавших в трамваях любимое с Богом общенье.
И по тем временам это как-то мощнее того,
кому все рукоплещем и прячемся за непременный
алгоритм оговорки: Стокгольм оценил мастерство
и вручил ему, да, эту Премию-Премию первый.

Слава Богу за все. И писатель ее заслужил.
И не только ее. И не столько, быть может, в Стокгольме,
сколько в тихой мечте, окормляемой соком души,
под родной Ленинград, где бродили когда-то с тобой мы.
Хорошо там бродить. Там поблизости есть Петергоф.
Стильный Петродворец на фонтанах заморского ига.
И бегу я, мальчишка, по камешкам русских Голгоф,
отдающих в Москве поэтическим небом залива.

Что вам было делить, Ленинград, не хочу умирать,
но пришлось умереть в 37, никому не известным,
а сейчас аккуратненько начали нас издавать,
но не помнил никто и не знал партитуру оркестра.

И рецензия есть.
В "Новом мире".
КублАновский пшик.
Ничего не сказать и не сделать, молить о прощеньи.
"Да, ребята, Губанов, конечно, хороший мужик,
но зачем нам Губанов, когда у нас есть обольщенье".

Мне отмщение - Аз и воздам, - говорит Саваоф.
Или Анна Андреевна плохо прочла котофея.
Но и Анна Андреевна канет в разлете эпох,
а Губанов останется, дети, на Царское время.

...Алия, Алия, где ты бродишь, где белый костюм,
где затяжка твоя на глазах неземной остановки,
мы могли бы и дальше общаться под некий изюм
поэтических форм, преклоняя сердца и головки.
Это был бы наш СМОГ. Это был бы зачаток любви,
не отмеченный, девочка, мнимым твоим не-приходом
за обычным лучом, за таинственным светом вдали,
увозящем тебя от меня пароходом.


8.РЕЛИГИОЗНАЯ (РУССКАЯ) ФИЛОСОФИЯ В ЕЕ ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ ПЕРЕКРЕСТНЫХ ЛУЧАХ

Это иго Христово во благо и бремя легко,
это некий медлительный вектор любых измерений,
выражаемых, правда, по-русски иным дураком,
чем того ожидалось от некой умнеющей сени.
Это сольный собор на вершине духовных отцов,
окормляющий чад беспримерно доходчивым словом,
это музыка веры, подавшая истинный зов
к незнакомым тебе, но таким неотменным основам.
Это сумерки ваших больниц и сиреневый звук
еле слышного талого запаха мартовских сосен,
это эхо духовных детей и великих разлук
с их святыми отцами, вошедшими в позднюю осень.

Никуда не пришла философия мира тщеты.
Никуда не ведут микросхемы обиды и гнева.
И невидимый мир принимает иные черты,
чем давались ему корифеями общего дела.
Бесконечный тупик (философии) это уход
от Пути и попытка свернуть на иную тропинку,
а она уведет из келейки в обычный народ,
объявивший на вас небесплатную, в общем, поимку.
Для того, чтобы что? Для того, чтобы лапти вязать
из полемики с тем, кто тебя на полемику бросил,
а потом на базаре под общий шумок прозевать
и хвалить твою скромность по имени РАННЯЯ ОСЕНЬ.
Что ж, коварен язык? Ни-ни-ни. Просто он распознал
одиночку тогда, когда тот покусился на Слово.
Ничего он не знал, ничего никогда не искал,
но увидел в борце обманувшего, в общем, масона.
И когда ты взойдешь на любой пьедестал суеты,
коронованный сайт, отягченный общеньем на сленге,
ты увидишь, что выпал из общих главенств красоты,
философии слов в их мыслительной истинной сцепке.

Помоги вам Господь, философия, мудрость, сестра,
некий частный ландшафт незабвенного отчего дома,
показавшего вам подоснову того мастерства,
а быть может, и сна на руках Алексея Толстого.
Я люблю полемический ваш остроумный напор,
откровенность и быстрый подъем вертолета успеха,
эрудицию ZET, где эротика - как светофор,
утонувший в волнах безнадежного женского смеха.

Только Новый Завет не придумаешь ни "для себя",
ни для общих врагов популярного центросоюза,
потому что всегда из страниц проступает Семья,
не считавшая Крест рюкзаком непосильного груза.

Ибо русских идей было много, а Вера одна -
и она не оставит философов в неком презреньи,
потому что у Господа Бога сегодня луна
к одному из мужей посадила жену на колени.
Пусть горит ввечеру непохожий российский фонарь
дневниковых заметок бесспорного гения пола.
Так Василий Васильич составил красивый букварь
философии взгляда на опыт великого SOLO.
И ошибки пойдут и прямые заходы в ничто,
или бал-маскарад и неточные фразы заглавий,
и глаза, дико шаря по стенам, увидят не то,
что им было дано в той недолгой единственной славе.

Неужели Господь не поможет? Не может быть так.
Он же видит, что вы издержали свои капиталы.
Но явите ж и вы хоть немного блаженных отваг
на предмет исправления ложных вербальных кварталов.

Не разбей себе лоб о любой внецерковный закон:
а закон там один: нам не надо ни Рима, ни мира,
только дай нам, философ, один мало-мальский поклон, -
всё здесь будет твоим, как вот эта тяжелая лира.

...Вот и Гете подсел на скамейку в знакомом саду,
где беседы велись не на русском, конечно, но нету
иудея и эллина в этом полночном порту,
но живой человек, восходящий к Христову Завету.

Я тебе уступил, светлый пасынок русской зимы,
но уступка моя означает язык, а не племя,
потому что писать на немецком об опыте тьмы -
все равно что поставить спектакль "Вставай на колени".
Суть немецкого в том, чтобы выразить только ОЛЕН -
сверхсекретную диву остаточных общих поллюций,
а она ничего не дает о... взамен,
но берет его в плен безнадежно скупых революций.
Лучший русский язык это чистый славянский язык,
но в оттенках своих современный глагол подходящий,
чтобы выразить суть никому не понятных музЫк,
заставляющих нас положить хоть однажды "за ящик".
За свечной. В Божьем храме. Иконы стоят, небеса
наблюдают за нами не в смысле светящихся камер,
но чтоб искренне дать тебе именно те полюса,
до которых ты - новым Фомою - коснулся руками.
Постижение мира не есть пострижение, но
настоящим - по духу - монахам гораздо сподручней
выражать это дивное ровное небоокно,
потому что монах больше миру сему не попутчик.
Независим. Свободен. И легче писать о былом,
чем вариться в соку ежедневных модемов: Роденов.
Но для этого нужно сначала очиститься, Лом,
а потом уже брать на себя философских карденов.
Вот уже я и Врунгель.
Но Врунгель - хороший моряк.
Настоящий яхтсмен на своей поэтичной "Победе".
Ну а что до "Беды", то она от рожденья маяк
философских заметок на скромном стокгольмском обеде.
Разум - может сказать, но не выразить, просто сказать.
Разум может помочь пересечь без потери экватор.
Тут обиделись все, сразу начали руки вязать,
но в конце-то концов я остался с возлюбленным братом.

Любо-дорого, брат. Настоящий философ - язык,
и Набоков однажды увидел заветную карту
океанских течений, но выдумал некий призыв
и отправил себя к Арлекину без всякого Канту.
Не мыслитель язык - выразитель, а это важней,
чем пришедшая мысль, но ушедшая тут же - пиши мне!
Ей и пишут подчас миллионы несчастных вождей,
уводя нас с тобою от истинных мысли и жизни.
Отбеганий от Истины много, но все они - прах
и осыпятся сразу при первом же крестном знаменьи.
А вот ветка пути философии - небомонах,
некий Божий призыв
и на третье - святые сомненья.

Царский путь - магистраль - разумеется, вера любви,
подающая, кстати, и гений, когда он потребен,
чтобы выразить свет в небесах удивленной земли,
благодатной дали в замечательных верных отребьях!
Здесь юродство уже проступает - всегда во Христе,
а оно нас возносит порою до третьего неба.
Там Апостол ЯЗЫК услыхал все глаголы естЕ
и принес их на землю - в тиши философии хлеба.

Это только посевы. Но это когда-нибудь даст
и росточки и ветви всего любомудрого древа,
в чьей тени может скрыться от зноя святой Ренессанс
человеческой мысли и верности слова и дела.


9.КОРАБЛИ

Вот и колокол бьет, возвещая, что служба вошла
в сокровенный аннал триединого Божьего мира,
доходя, как корабль до пОрта, как наша душа
до великого храма вселенского кроткого клира.

Я бегу по земле, разгоняясь, как тот самолет,
но отрыв происходит всегда на незримом отрезке,
и читаю стихи на бегу, устремляясь в полет
нашей маленькой жизни в лучах благодати небесной.
И смотрю на людей со своей небольшой высоты
тренировочных, в общем, отнюдь не свободных полетов,
и бросают мне женщины в очи живые цветы
всей своей красоты, как она понимается Гете.

Это Слово Святого Креста на любой высоте
никому никогда не открытых глаголов, причастий,
это истинный ангельский мир в неземной чистоте,
где с тобою сама Красота восхотела встречаться.
Ибо все утешения, все приглашенья к любви,
говорящие на языке Суламиты и Руфи, -
были взяты небесным глаголом от этой земли,
простиравшей к Христу свои нежные женские руки!

Се, не похоть очей, похоть плоти и гордость моя,
что я тоже хоть что-нибудь значу в поэзии жизни,
что однажды смогу дать любимым Канон Корабля
и очистить себя от любой оскверняющей мысли.

Что однажды смогу написать все твои имена,
как учитель истории пишет заветные числа,
я уже их пишу, о родная моя и жена,
и невеста, и мать, и священная Божья Отчизна.

Я внимаю тебе - не всегда, может быть, разобрав
или даже услышав тончайшие ноты надежды,
но я весело зрю, как в любых вдохновенных словах
прозябают основы души и ответная нежность.

Ну и хватит пока. И не будем желать высоты,
на которую мы не способны покуда подняться.
Это тоже разбег, тоже свод неземной красоты,
от которой никто никогда не умел заслоняться.
А верней - не хотел. Не искал заниматься другим
при любом приближении неба восторженных песен,
посвященных Христу и пронизанных Светом Твоим,
о Святой Элоим Всеэдемских Возлюбленных Весен!

Корабли наших душ облекаются светом небес
и идут по священной реке православного клира,
узнавая местА своих детских младенческих верст
в каждой музыке дня и поэзии горнего мира.

Это свет Откровенья, заливший тебя, как фатой,
дерзновенным восторгом и чудным предчувствием свадьбы,
что всегда наступает тогда, как за некой водой
мы увидели Бога и вышли навстречу усладе!

Вот отрыв от земли, настоящий блаженный отрыв,
и уже высота нам диктует полет отношений,
и девчонки мои - в благолепии - стали мудры,
получив в небеси невозбранный букет утешений.

Это Богохвала, Аллилуйя из Сердца сердец,
это МИР - БОЖИЙ ХРАМ, как он мыслился В САМОМ НАЧАЛЕ,
это Царь, на Котором горит несказанный Венец,
повстречавший тебя на любимом Всепетом Причале.


2010, май-июнь