Кладбищенская

               
      Это её фамилия.  Ну, или почти. Иечка её никогда не любила. Уже почти полвека – боже правый, как летит время!
      С самого начала нелюбовь случилась, когда из-за полного безразличия и халатности подразумеваемой особы  Ия чуть не лишилась мужа. Ситуация была особенно непростительна, учитывая, что особа была врачом, да к тому же, кардиологом.
      Облик её был Иечке противен до невероятности. По коридору поликлиники она горделиво проплывала, устремив застывший взор поверх многочисленных голов,  с тайной надеждой взирающих на неё  -- может, узнает, может, улыбнётся, может, наконец, поможет… Рейс непроницаемо-замаскированного корабля, не обуреваемого никакими эмоциями или не демонстрирующего их люду, набившемуся в коридоре,  невозмутимо продолжался,  пока не заканчивался у двери собственного кабинета, который она с некоторых пор стала величественно занимать – заведующей отделением.
      Хорошенькое личико, стрижка под барашка, стройная, прекрасно одетая, в новомодных туфельках на высоченных каблуках и странная походка, будто между ног у неё зажато нечто, что она очень боится выронить.
     Всю жизнь Иечка избегала попадания к ней на приём, но однажды всё-таки неизбежность настигла её: надо было продлить больничный.  Дождавшись, наконец, одобрения на вход в кабинет, она робко положила на стол требуемые бумаги. Раиса Михална – так звали нашу героиню – не поднимая на Ию головы, с равнодушным  видом, что вполне естественно, стала перелистывать бумаги, затем что-то писать, а закончив это увлекательное, бодрящее, непринуждённое человеческое общение с пациентом, решительно-молча отодвинула бумаги на край стола со словами: «Пригласите следующего. Ну что тут непонятного? Вали отсюда…» Две последние фразы легко прочитывались и без слов.
     Вне стен поликлиники всё же была одна неожиданная встреча. С озвучкой.
Проливной день, когда Ия с дочкой оказались на Большом проспекте Петроградской стороны.  А там, надо сказать,  до последних, мало оптимистичных событий, квартировали самые изысканные, роскошные  (читай, дорогущие)  бутики. Чтобы спрятаться хоть ненадолго от ливня, ныряют они  в один из них, где с деланно-заинтересованным видом, как бы готовясь к покупке, внимательно изучают выставленную обувь под сомневающимися в их платежеспособности взглядами остроглазых продавщиц. Вспомним, что дело было где-то в конце 90-х гг. За этим занятием и застаёт  их неожиданно впорхнувшее в магазин  знакомое лицо, которое при виде их, контрастирующих по гламурности с выставленной обувью,  снисходительно вопрошает: « А вы что,  тоже тут обуваетесь?»  Изо всех сил стараясь сохранить лицо, Ия пренебрежительно отмахивается от выставленного обувного богатства, мол, выбрать-то  на самом деле нечего, и горделиво удаляется – тут, благо, и дождь прекратился.
     Но самое смешное: оказывается, они живут с Р.М. в одном подъезде и иногда встречаются в лифте. Она водит яркую, небольшую машину. Есть коротышка-муж, заметно постарше, который её просто обожает. Вроде, есть уже совсем взрослый сын. Ну и ладушки. На этом можно было бы закончить малозначительный сюжет.
     Ан нет… Как-то раз, придя на приём к врачу, Иечка видит, как указывая на неё  и обращаясь к доктору, сестричка говорит: « А правда ведь, она очень похожа на Р.М.?» Та утвердительно кивает. Иечка в шоке: она, оказывается, похожа на эту противную, жеманную, высокомерную курицу. Этого не может, не должно быть: они обе ошибаются.
     Всё бы хорошо, но через некоторое время, уже у другого врача  той же поликлиники ситуация повторяется. Тут Иечка стала размышлять и вскоре поняла, что то, что ещё недавно  казалось странным и непонятным,  вполне объяснимо: принимая её за Р.М., с ней часто здороваются незнакомые люди.  Подходить  не подходят с вопросами или разговорами, но как-то заискивающе улыбаются, здороваясь.  Но стало не столько понятно, сколько противно: Неужели она, Иечка, действительно похожа на эту ненавистную «цирлих-манирлих»? Тьфу…  Вся в недоуменных метаниях, она ищет ответа и, о ужас,  находит его:
     «Швейцарский психоаналитик Карл Густав Юнг и писатель Герман Гессе высказывали поразительно схожие мысли относительно того, почему некоторые люди раздражают нас так сильно. Вот такая показательная цитата: Если вы ненавидите человека, вы ненавидите в нем что-то, что является частью вас самих».  Вот тебе и раз…
       Шли годы, десятилетия. Однажды, стоя на перекрёстке в ожидании зелёного сигнала светофора, Иечка почувствовала на себе пристальный мужской взгляд, который сначала её порадовал  и даже обнадёжил. В процессе перехода дороги между ними состоялся диалог:
   -  Здравствуйте, Раиса Михална! Давно хотел к Вам прийти на приём.
   - Что же Вам мешает? Приходите, -- включилась Иечка в показавшуюся ей забавной игру: уж больно хотелось посмотреть, чем эта беседа закончится.
   - Да как-то неловко, знаете, по пустякам. Не всё время беспокоит. Вроде ничего, а вот поработаю в гараже, так давление и скачет.
      Иечка тем временем, войдя в роль и будучи сама многолетним пользователем эффективных гипотензивных средств, плюс будучи в анамнезе дочерью двух врачей и чудом сама не ставшая таковой, чтобы доиграть взятую на себя роль до конца, с уверенностью заявляет:
    – Нет-нет, так нельзя со своим здоровьем. Приходите обязательно. А пока можете принимать Конкор,  пять миллиграмм – польза будет, проверено.
      На лице мужчины неописуемое счастье -- шутка сказать: и совет дала, и так душевно отнеслась.
     Расстались…  С  тех пор  их пути не раз  пересекались в районе метро, где он неизменно улыбался и кланялся. Иногда пытался заговорить, но  Иечка старалась увильнуть от разговора, чтобы не развеялся ореол славы. Но про себя она иногда думала, что Р.М. ей обязана и должна благодарить за то, что очередь к ней на приём стала на одного пациента короче.
      Со временем этот спектакль стал Иечке надоедать, и однажды она всё-таки раскрыла незнакомцу «страшную тайну». Его она тоже очень позабавила, и с тех пор, встречаясь,  они перекидывались парой слов, и  он с завидной, правда, не находящей отклика,  настойчивостью, делал Иечке прозрачные намёки на более тесную встречу.
      Время бежало, и картина резко стала обрастать драматизмом.
      Как-то раз,  возвращаясь домой,  Иечка заметила в одном из почтовых ящиков торчащую связку забытых ключей. Недолго думая, она заперла ящик, вынула ключ и  на подвернувшемся газетном обрывке  нацарапала записку, что, мол, ваши ключи в целости и сохранности ждут вас в такой-то квартире.
      С наступлением темноты раздался звонок в дверь. Ия открыла и к своему немалому удивлению увидела на пороге совершенно спокойную Р.М. Та взяла ключи, кажется, поблагодарила  и удалилась.  Иечка была обескуражена и даже возмущена: как так? Она спасла от разграбления квартирное имущество весьма зажиточной семьи (ведь за это время воры могли вынести всё подчистую!), а ей даже шоколадный батончик не достался!  Ну что с неё, с этой Р.М., взять? Считает, что ей все обязаны.
     В домовые суды-пересуды Иечка никогда не вникала, но вскоре узнала, что не так давно умер муж Р.М., а что её забывчивость оказалась симптомом опухоли мозга. Была проведена операция без ощутимого положительного эффекта. Сынок, не обременяя себя уходом за выжившей из ума матерью, сдал её в пансионат, где её вскоре  не стало.
     Не хочется заканчивать сюжет на грустной ноте: всем воздаётся по заслугам,  и не нам судить.
     Но Иечка подумала: всё-таки хорошо, что она вовремя прояснила ситуацию. А то представьте себе картину:  сосед, знающий, как и весь микрорайон, о кончине Р.М., встречает её у того же метро! Да, подумала Иечка, дозировку Конкора пришлось бы срочно менять!