Воспоминание об Абузаре Айдамирове
2005-й год. Чеченская Республика, потерявшая за годы войны тысячи своих сынов и дочерей, понесла, наверное, самую значительную утрату - не стало Абузара Айдамирова. Мы все как бы осиротели. Тяжесть наших личных потерь последних пятнадцати лет – гибель близких, разлука с друзьями, со всем тем, что было дорого, утрата жилья, скитания на чужбине - все это удвоилось с уходом одного этого человека. Его влияние на души и сердца было колоссальным, и даже тот, кто не знал его лично, ощущал свет, исходящий от самого этого имени – Абузар Айдамиров. Самая яркая из звезд, просиявших на небосклоне Чечни в наше время.
Сегодня мы как будто лишились опоры, некоего стержня , вокруг которого концентрировалась большая и важная часть нашей духовной жизни. Наверное, многие со мной согласятся, если скажу, что он служил олицетворением чести и совести народа, эталоном человека благородной души, во всем, даже в мелочах, следующего горскому этикету. Каждый, кто знал его, непременно вспомнит историю, подтверждающую это, какую бы составляющую морального кодекса вайнахов мы ни взяли.
Абузар с таким достоинством нес груз своего времени – времени репрессий, депортации, запретов и гонений на инакомыслие, - что становился не просто примером мужества и терпения ( собар) для последующего поколения, но духовным учителем лучших людей, вступивших по его примеру на стезю просветительства.
А ведь он не был человеком публичным. Хотя в качестве депутата и руководителя школы ему и приходилось выступать в Верховном Совете, в Министерстве просвещения, трибуном в классическим смысле этого слова он не был. Тем более он не ораторствовал на площадях в дни революции. Он и вообще-то говорил негромко, медленно, достаточно сдержанно , при этом слегка покашливая… И тем не менее…Наверное, более авторитетной личности, чем он, во второй половине ХХ века в Чечне не было. Не случайно журналист Лема Турпалов совершенно справедливо отметил, что это «единственный человек в Чечне, в чей адрес не смеют бросить камень ни сторонники целостности России, ни ярые сепаратисты, ни отъявленные бандиты».
Очень значимый след он оставил после себя – творец, укрывшийся в ножайюртовских горах, последовательно и целеустремленно делавший свое дело, невзирая на катаклизмы, не отступая от известной ему правды, не сетуя на судьбу, в которой были и физические лишения, и безденежье, и одиночество, и наветы…Он нечасто наезжал в Грозный, но зато Мескеты превратились в своего рода литературную Мекку, куда стремились маститые писатели и начинающие литераторы, известные литературоведы и просто книголюбы – напитаться высокими мыслями, попросить совета, поделиться душевной болью, обсудить личные и общенациональные проблемы. Глотнуть воздуха свободы, который здесь оставался нетронутым и при застое с его всепроникающей и всепоглощающей регламентацией.
В те времена, когда властвовала КПСС, Абузар и его семья предпочли голодать, нежели поддаться на уговоры дьявола власти и переиначить историческую картину, написанную им на солидной документальной основе. А ведь требовалось совсем немного: в одном месте романа «Долгие ночи» чуть-чуть убрать, в другом – подкорректировать, чтобы притушить остроту противостояния горцев царской армии в годы Кавказской войны: зачем напоминать об этом сегодня, ведь это мешает интернациональному воспитанию… Но учитель, историк, он не захотел лгать ради бытового благополучия и снисходительной милости чиновников.
Достаточно много сегодня сказано о мучительной судьбе романа «Долгие ночи», который не хотели издавать, но за который, тем не менее, вынуждены были присвоить ему звание «народный». Наверное, еще больше будет написано о творчестве писателя, о нем самом в последующем и литературоведами, и теми, кто лично знал его, ибо слишком значима эта фигура для народа. Я же хочу рассказать один эпизод из своего знакомства с этим удивительным человеком.
Было это в первой половине 70-х годов. Отработавшая положенные после училища три года в сельской школе учительница начальных классов, решившая переквалифицироваться в журналиста, я пришла в редакцию молодежной газеты «Комсомольское племя» и …попросилась на работу. Вакансии литсотрудника не оказалось, да и не взяли бы меня, как пояснил редактор Юша Ахъядович Айдаев, ведь не проявила еще себя в качестве нештатного корреспондента. «Правда, - предложил редактор, - у нас не хватает машинистки, хотите поработать? А в свободное время будете писать по заданию редакции, там и до литсотрудника дорастете». Конечно, я была согласна на любую работу, лишь бы в редакции, лишь бы поближе к этому особому журналистскому миру. Одна беда: я не умела не то что печатать, - листок в каретку вставлять, в чем и призналась Юше Ахъядовичу. Тем не менее, он принял меня на работу, надеясь, что я быстро освоюсь с новой ролью.
Пока я «давила клопов» одним пальцем, вторая машинистка Тамара Ясаева всеми десятью, не глядя на клавиатуру – профессиональным «слепым» методом, - лихо расправлялась с рукописями и терпеливо дожидалась, когда я обучусь азбуке машинописного дела.
Однажды шеф попросил нас перепечатать какой-то художественный текст, не относящийся к редакционной работе. Сказал, что это выправленный перевод романа Абузара Айдамирова. Тамара, услышав это имя, даже просияла. Ее отец работал на радио в редакции литературного вещания, и она , в отличие от меня, несведущей, знала всех писателей в лицо, со многими была лично знакома. Мне же это имя практически ничего не говорило: Абузар писал по-чеченски, книг его я не читала, в лицо никогда не видела, имя его в прессе не встречала. Перспектива бесплатной дополнительной нагрузки не грела, конечно, но раз надо – значит, надо. Опять же - практика. Тем более, печатать пришлось с машинописного текста, лишь местами исправленного. Нетрудно. В отличие от напарницы, я не могла набирать текст механически, обязательно вчитывалась. И …увлеклась содержанием. К сожалению, к нам попадали только отдельные фрагменты произведения, и проследить за сюжетной линией и судьбой героев было невозможно, но все равно было очень интересно. А это, оказывается, и был перевод романа «Долгие ночи».Так что вот на чем мне пришлось практиковаться в машинописи…
По окончании работы писатель зашел к нам – поблагодарить. Высокий, худой, с благородными чертами лица, в папахе, сдержанный в манерах, он производил очень хорошее впечатление, сразу запоминался. Я видела его впервые, и потом, годы спустя, мне казалось, что он не меняется – высокий, сутуловатый, худой, в неизменной папахе и очень сдержанный… Тогда он разговаривал с нами спокойно и просто, без какого бы то ни было налета превосходства, свойственного иным при общении с «обслуживающим персоналом».
Втягиваясь в журналистскую работу, я в выходные обычно выполняла задания, которые давал руководитель школьного отдела. Но однажды редактор сам дал мне поручение: съездить в Мескеты и написать про школу, в которой Абузар Айдамиров был директором. Для этого мне в машбюро даже выходной устроили. Ехать предстояло на следующий день утром: сначала автобусом до села Герзель, а оттуда – на школьном грузовике, который , как сказал редактор, будет ждать меня на перекрестке в десять часов.
Утром я что-то заленилась, к тому же шел дождь , и я решила никуда не ехать. Но по мере того, как успокаивался дождь и проглядывало солнце, просыпалась и моя совесть: ведь Абузар за мной машину пришлет, ждать будет… Да ладно, подождет и перестанет. А перед редактором как-нибудь оправдаюсь. Где-то к полудню совесть окончательно меня заела, и я засуетилась: нет, все-таки надо ехать. Конечно, ни о какой машине на герзельском перекрестке речи быть уже не могло. Я не знала дороги в Мескеты, решила, что спрошу у кого-нибудь и доберусь на попутке.
В Герзель я приехала в разгар дня. У перекрестка дорог, ведущих в Ножай-Юрт, в Хасав-Юрт, в горные села, стояло небольшое кафе. И вот я , начинающая журналистка, чуть было не сорвавшая задание, с восторженным настроением искательницы приключений из романа Х1Х века захожу в это кафе с намерением разузнать, как мне добираться дальше. Однако жидкий кофе и несвежее печенье, которыми я решила скрасить свое путешествие, напомнили, что я нахожусь не в придорожной гостинице викторианской Англии, а в прокуренной советской забегаловке. Да к тому же – в Чечне, где женщины в подобные заведения вообще не ходят – это неприлично. Заметив на себе любопытные взгляды, я только сейчас обнаружила, что кругом одни мужчины. Девушка, одна, русская, - это не могло остаться незамеченным. Осознав пикантность ситуации, в которую я угодила, занятая романтическими грезами, я растерялась, стало неловко, ведь обо мне могли подумать что угодно. Вон один из посетителей разговаривает со своими товарищами, откровенно поглядывая в мою сторону. Значит, обсуждают меня. Вот он встал , направляется ко мне. Понимая, что будет неприятность, а уйти не успеваю , я внутренне ощетинилась. Рассчитывать на чью-либо помощь не приходится, сама виновата, дала повод для домыслов. Человек подошел и…, извинившись, совершенно спокойно и вежливо поинтересовался, не в Мескеты ли я еду. «Да, - отвечаю, - в Мескеты, только не знаю, по какой дороге туда ехать».
- А вы такая-то из «Комсомольского племени»?
-Да.
-Я вас здесь с утра дожидаюсь. Абузар меня за вами послал…
Я так и опешила. Это был водитель присланной за мной машины. И так стыдно стало за себя.
Но почему же он не уехал назад, когда не встретил меня с десятичасового автобуса? «Я не мог не привезти вас, раз сказал Абузар.» – «А если бы я вообще не приехала?» – «Поехал бы за вами в Грозный. Но пустым я не мог вернуться, ведь Абузар вас ждет». Чувствовалось, что для него странна, неприемлема сама мысль о том, что кто-то может подвести директора мескетинской школы, всеми любимого писателя, что кто-то может не сдержать данного ему слова.
Вот такой жизненный урок я получила от первой встречи с Абузаром Айдамировым.
Потом было много других встреч, бесед, интервью. Приходилось во время командировок в Ножай-Юртовский район останавливаться в его доме. И всякий раз я открывала для себя что-то особенное в этом чрезвычайно сдержанном, несуетливом человеке, Что-то такое, чего в наше время – время подхалимажа, опасливости, продажности нельзя было и ожидать. Во всем его поведении, во всех поступках сквозило благородство. Врожденное, неистребимое. Удивительный такт был нормой жизни в этом доме, где гость чувствовал не показное или назойливое радушие, как порой бывает, а искреннюю и естественную приветливость хозяев.
Меня всегда удивляли взаимоотношения Абузара с хозяйкой дома. Мухажар показалась мне женщиной малограмотной, по-русски почти не говорила, а между тем взаимопонимание у них с хозяином было потрясающее. В одну из поездок я не удержалась и сказала: «Абузар, вот вы такой образованный человек, признанный писатель. Мухажар же, наверное, и читает с трудом, а между тем вы понимаете друг друга не то что с полуслова, а даже с полувзгляда. Как у вас это получается?» Абузар засмеялся и ответил: «Мужчина должен воспитать жену такой, какая ему нужна». Он рассказал, как плакала она, эта «малограмотная» сельчанка, когда во времена изнуряющего безденежья им пришлось продавать библиотеку.
Предметом доброй насмешки молодых писателей - посетителей дома Айдамировых была явная нежность Абузара к своей семье, к жене. Нет, конечно, речь идет не о прилюдном «голубином ворковании». Просто эта нежность была разлита в самом воздухе здешнего дома. Она чувствовалась и в том, как на стене кабинета, украшенной портретами видных чеченских деятелей, устазов, висели и семейные фотографии. Мне запомнилась одна, на которой 15-16-летняя маленькая Мухажар стоит рядом с 20-летним высоким и худющим Абузаром – молодожены, депортация… Эта нежность – и в том, как писатель не покидал больницы в Ножай-Юрте, когда Мухажар болела; и в словах посвящения книги «Молнии в горах»…
Тогда, в 70-е годы, в мой первый приезд в Мескеты, в вестибюле школы в глаза бросилась такая деталь: на самом видном месте, где обычно вывешивали объявления о комсомольских и пионерских собраниях, красовалась вырезка из «Пионерской правды» с фотографиями…причесок для школьников. По опыту знаю, что в сельских школах на эту часть жизни мальчишек и девчонок практически не обращали внимания, главным было, чтобы девочки платки не носили, да чтобы ученики на переменах не разговаривали между собой по-чеченски – только по-русски. Нас, молодых учителей, крепко ругали, если мы не выполняли эти требования. А тут пропагандировались красивые и аккуратные прически. Кстати, из платков на иных старшеклассницах и чеченского языка на переменах здесь никто не делал трагедии. Это были проблемы, надуманные кем-то наверху, видимо, от нечего делать. В общем, не в ногу с велением времени ( читай: указаниями чиновников) шел мескетинский директор… Но атмосфера радости, которая ощущалась в самом школьном воздухе, те методы, которыми здесь пользовался педагогический коллектив, мне очень понравились. Эпиграфом к статье я тогда взяла припев из хорошей песни о педагогическом труде:
«Учитель! Сколько надо любви и огня,
Чтобы слушали,
Чтобы верили,
Чтобы помнили люди меня…»
Не только из-за тематики художественных произведений, но и потому, что не стремился выполнять указания Министерства просвещения по сворачиванию преподавания родного языка в школах, защищал чеченские адаты, Абузар стал именоваться националистом. Кое-кто, дорожа своим благополучием, из опасения утратить обретенный статус, отвернулся от него. Вскоре «черная кошка» пробежала между писателем и литературным критиком Ю.Айдаевым, которому я и обязана знакомством с Абузаром…
…В 70-е- 80-е годы публикации о писателях в газете «Грозненский рабочий» нередко появлялись под бравурными заголовками вроде такого - «К штыку приравняв перо». Речь в них шла либо о литераторах, прошедших Великую Отечественную войну, либо о тех современных писателях, которые привносили в свои произведения боевой задор, восхваляя завоевания партии, достижения советского народа , такие, как освоение целины и строительство БАМа; либо о так называемых «датских» поэтах, сочинявших к знаменательным и памятным дням стихи, в которых не было ни проникновенности, ни особых художественных достоинств, но зато хорошо рифмовались лозунги. Об Абузаре Айдамирове в то время вообще не писали. Да и сам он не входил в категорию вышеперечисленных авторов. И все-таки его перо тоже можно приравнять к штыку, потому что из-под этого пера выходили книги, которые наповал разили навязанную обществу лжеисторию. В его романах – правда истории, а в публицистике – правда жизни. И если в художественных произведениях он выступает как рассказчик, как историк, то в публицистике он беспощадный обличитель всего того негативного, что губит его народ. Тут его тихий голос становится страстным и даже громоподобным, такой накал несут здесь слова. Писатель буквально распахивает свою душу, обнажает всю таившуюся там боль, потому что это боль за горячо любимый измученный народ. И обращает это взволнованное, проникнутое тревогой и заботой слово автор прежде всего к своему народу, подобно тому, как любящий отец наставляет своих несмышленых сыновей. Да, он обличает центральную власть , взвешенно и аргументированно указывает на ее проступки и ошибки, на ее искаженную политику и уродливые представления о национальном вопросе. Но прежде всего он говорит правду своему народу, - говорит прямо в лицо такую правду, которую мало кто из современников решается сказать: «Исторически повторяющиеся трагедии Чечни – результат низкого уровня нашего сознания… У нас не было культа учебы. В нашем фольклоре восхваляются мужество, сила, отвага, а не ум. Вот почему чеченцев так легко вовлечь в любую авантюру» ( «Независимая газета», 2001 г.), «…Далеко не все национальные герои нашего прошлого и настоящего являются таковыми…История народа должна быть правдивой, и мы не должны вводить в заблуждение подрастающее поколение…Национальными героями являются не те, кто размахивает мечом, а те, кому удается уберечь народ от беды, от трагедии…» ( «Молодежная смена», апрель 2005 г.)
Перечитываю его последние интервью и вспоминаю слова, которые больше тридцати лет назад поставила эпиграфом к своей публикации и которые сегодня звучат в другом, расширенном, диапазоне:
«Учитель! Сколько надо любви и огня,
Чтобы слушали, чтобы верили,
Чтобы помнили…»
Абузар Айдамиров оставил в наследство своему народу самое дорогое из того, чем он владел - свое мудрое Слово. И еще нам осталась дорога в литературную Мекку Чечни – в ножайюртовское село Мескеты.
2005 г.
Зарисовка из блока «Годы и судьбы», документально-публицистический сборник «Уроки чеченского...», часть1, 1988-1991 г.г.
Фотокорреспондент Виктор Елизаров запечатлел Абузара Айдамирова, беседующего с главой Чечено-Ингушской республики Доку Завгаевым в кулуарах общенационального съезда чеченского народа, ноябрь 1990 г. (личный архив автора).
Свидетельство о публикации №222091301275