Самый веселый человек

    Мы не были подругами. Но она прошла через мою жизнь ярким солнечным лучом, на минуты озарив ее теплым, земным, близким, но в то же время недостижимым светом.
    Я помню кадр из детского сада. После утренника все переодеваются в обычную будничную одежду. А она уходит, ее забирает мама, ей несказанно повезло. В то время, как мы будем есть невкусный борщ, вылавливая из него вареный лук и собирая его на краю тарелки, а потом заставлять себя погружаться в мучительный и ненужный дневной сон, она будет идти с мамой за руку домой и рассказывать ей в красках, какой был веселый праздничный день. Она стояла в раздевалке на скамейке, выше всех в красивом нарядном белом платье в мелких цветочек. Такие были конфеты «Весна», кажется, а может «Весенние», сзади был пояс, завязанный бантом, и на голове бант, но не смешной как у всех, а со вкусом повязанный, на взрослый манер. Она стояла вся в солнечных лучах, струившихся из окна и рассказывала всем, какие знает буквы. Она знала их почти все и громко перечисляла. И было вовсе не завидно от красивого платья, банта, туфелек с пряжками, от знаний, которые (немыслимы) практически невозможны для тех лет, в которых мы все пребывали, а были радость, даже восторг и восхищение. Она казалась каким-то чудом, нереальной, не из этой группы малолетних детишек, а совершенно из другого мира, мира красоты, тепла и радости.
    Она была самым веселым человеком в классе. До сих пор помню, как однажды перед уроком литературы она бегала между парт, составленными не как обычно одна за другой, а квадратом, потому что это был не обычный урок литературы, а суд, который должен был решить, виновен ли Гамлет в смерти Офелии. Она убегала от одноклассника и звонко смеялась и пела песенку про жука: «Жил на свете майский жук, майский жук, майский жук». Ее звонкий голос до сих пор у меня в ушах, хотя прошло столько лет. Голос, который больше никогда ни у кого не встретился, голос, непохожий ни на чей другой. На ней была желтая мохеровая кофточка, и она вся светилась от счастья, как солнце, несмотря на хмурый осенний день и мрачный суд, на котором должны были вынести приговор Гамлету, хоть это и не вернуло бы несчастной Офелии. Ей было ужасно весело. Она знала, что очень симпатичная, и однокласснику она сильно нравится, веснушки задорно были рассыпаны по ее лицу, но не как у всех рыжих, она не была рыжей, а четкими  симметричными, как будто нарисованными горошинками. Она сама была солнцем, одним своим появлением дарящим тепло и радость, незыблемую веру в то, что все будет хорошо.
    В тот день тоже ярко светило солнце. Ручьи еще не бежали, слишком рано, но снег искрился, а с крыш потихоньку капало. Было 13 марта 1993 года. Субботний день обещал быть полным радости и чего-то неуловимо прекрасного. Он был не учебным, но именно на него выпала школьная олимпиада по русскому языку. Писалось легко, все ответы как будто сами просились на бумагу, стихи лились как еще не начавшаяся в полной мере весенняя капель. Хотелось скорей освободиться, выбежать на улицу, вдохнуть первые дуновения весны, но в то же время в классе было уютно, заранее чувствовалась победа, не хотелось расставаться с этим ощущением. Освободившись одной из первых, я радостно выпорхнула в коридор, сбежала по лестнице по направлению к гардеробу, но тут меня перехватила классная. Я хотела сообщить ей, что все написала, и надеюсь, хорошо, но она с тревогой спросила: не знаю ли я что-нибудь насчет Юленьки.  «Нет, а что, что-то случилось?» Классная немного замешкалась, а потом осторожно, слегка запнувшись, произнесла: «Юленьки больше нет,  она умерла».
Что? Когда? Почему?
Ничего неизвестно.
    Я бежала из школы быстрее ветра, дома почему-то первым делом схватила журналы, которые должна была вернуть в библиотеку, бежала туда и все лихорадочно думала, что этого не может быть, это какая-то ошибка, может, случайный звонок, перепутали, такого не бывает, просто не может быть, ведь сегодня такой солнечный субботний день, она же еще школьница, ребенок, с детьми не бывает таких историй.
    Но в понедельник стало совершенно точно известно, что нет больше солнца, мир окрасился в черно-серый цвет. И это не ошибка, самый веселый человек в моей жизни сначала напился таблеток, а когда его откачали, на следующий же день повесился в шкафу. И мы всем классом ездили куда-то на окраину города, скидывались по копейке на венок от класса, на котором обещали классной вывести 9 «А», поскольку ее больное сердце не могло вынести этого потрясения и на похороны она не пошла. Они были мучительные, страшные: черный подъезд, спертый запах в квартире, приглушенные голоса, какие-то бабушки, фразы о том, что молодым жить бы да жить, и стайка темной молодежи, державшейся поодаль, и наконец лицо на белой подушке, детское, умиротворенное, мечтательно задумавшееся о чем-то хорошем. После были поминки, сначала неловкость, потом какие-то взрослые дядьки пили водку и приставали к юным одноклассницам покойной. И кладбище, много цветов, много слез, разговоры, бессердечные, бьющие наотмашь: что плакать, она была наркоманкой, связалась с плохой компанией, ждала ребенка, повесься теперь и ты, что так убиваться, ведь вы даже не были подругами.
    Да, она не была мне подругой, вряд ли она вообще замечала мое существование, но она прошла сквозь мою жизнь солнечным лучом, теплым, близким и в то же время совершенно недостижимым. Она была само солнце, радость, самым веселым в мире человеком.