Вовремя

   Всю ночь под окнами топтался снег. Быть может, он хотел войти в дом, но из скромности, по совести и из боязни оказаться нежданным гостем, грелся, расхаживая на цыпочках туда-сюда. Впрочем, невзирая на опасливость свою, наследил снег порядком, и не токмо там, где прилично бывать всякому бесприютному путнику. Эдакому-то до первого тихого угла, да спать, но снег не то клумбы - крыши вытоптал поперёк и вдоль!

   В лесу стали видны звериные стёжки, со многими печатями птичьих заскорузлых от нелёгкой жизни лап. И уж каковы бы они ни были в самом деле, а впечатление оставляли опрятное: гладкие, ровно фарфоровые, али из мрамора формы ласкали взор без обиняков. У звериных случалась иная промашка, - шерстинка какая пристанет, либо скол по верху сугроба. Птицы - те аккуратно следят, ни тебе запятой, ни червоточинки.

   Присыпав пудрой серые щёки весны, отступив поглядеть на работу, снег остался-таки недоволен, и наскоро принялся пудрить шею, выпирающие ключицы, плечи пригорков и долгую ложбинку дороги на спине...

   Рассвет застал утро неприбранным ещё, всё в мятых кружевах, а по белоснежному плетению ветвей - цветную вышивку чёрно-оранжевых бабочек... И от экой-то красы, только и вздумалось, что кричать, да плакать: бабочкам «рано!», снегу - «поздно!» Только вот... у естества всё вовремя, не как у людей.


   Отдавшись течению ночи вполне, под окнами переступал с ноги на ногу снег. Зазорно ему было - в дом, без зову, поздним часом. А хозяевам-то и невдомёк, что, приоткрой они двери,  предложи чаю и обогреться подле печи, расстели тут же, на топчане у стены, да прикрой ноги ветхой овчиной... Глядишь, той порой и осмелела бы весна. А теперь - сколь ещё поджидать её? Устанешь, поди.