Плач ангела на корабле

От автора:

Много лет назад, в году так эдак… уже и не вспомню, путешествовал я по Волге на теплоходе, который назывался, я помню, как-то очень величественно и вызывал чувство гордости за свою страну одним только названием. И познакомился я на этом корабле с юной и прекрасной девушкой, которая стояла по вечерам на палубе теплохода и смотрела вдаль, и думала о чём-то грустном и прекрасном, судя по её красивым серым глазам. Несмотря на разницу в возрасте и прочие сложности общения, симпатия у нас возникла мгновенная, и мы стали вместе стоять на палубе, и вместе говорить о чём-то, молчать и просто проводить время вместе за чашкой горячего кофе или за бокалом красного вина. А говорили мы с ней о море, космосе и вечной любви. Сойдя по трапу на берег в Москве, она исчезла, и больше я её никогда не видел. Звали её Диана…

* * *

Я не был в Выборге целую вечность. И вот снова я ехал в очень мягком автобусе синего цвета, забитом пассажирами, из Питера в самую крайнюю точку Ленинградской области, на границу Финляндии и России. Ехать всего часа полтора, и поэтому я закупился всякими газетами, брошюрами и прочей всячиной, которая могла скрасить моё время нехитрой информацией по дороге в самый средневековый и европейский город бывшей Швеции, теперь уже России, – Выборг. Ехал я туда по экскурсионным делам из Москвы, представляя одну солидную и весьма известную в России туристическую компанию. Я предвкушал посещение легендарной старой ратуши, башни с часами, еще помнившей совсем другой город и совсем не русский, и, конечно же, виды Выборгского замка, единственного в России полностью сохранившегося памятника западноевропейского средневекового военного зодчества ХIII века. Выборг настолько прекрасен в любое время года, что я не могу назвать тот месяц, когда он особенно загадочен и туманом утренним укутан весь, как старый дед мороз, окутанный белой бородой.

Был конец сентября, но было очень тепло, и порой мне казалось, что тёплый воздух разливается не только благодаря солнцу, но и осенним кострам, редкий дым которых всегда ассоциировался у меня с этим периодом года. В автобусе кто-то спал, кто-то разгадывал сканворды, а кто-то играл на планшете в электронные игры, тем самым сокращая путь и делая его нескучным и азартным. Я достал свой планшет и, несмотря на сонное состояние, стал записывать происходящее вокруг, превращая всё в некий художественный этюд. Ведь есть люди в моей жизни, которые, к моему удивлению, ещё называли меня писателем, не лишённым фантазии и сверхдокументализма. Вот как объяснить это слово, я не знаю, но однажды один мой друг, почитав некоторые мои рассказы, назвал меня сверхдокументалистом и сам не смог объяснить, что это такое. Так что иногда, представляясь в серьёзных кругах, где принято перед тем, как назвать имя, указать род своей деятельности, – я называю себя сверхдокументалистом Алексеем. В шутку, конечно.

И вот, когда я больше минуты думаю над одним словом, прежде чем его написать, мне эта деятельность становится скучна, и я начинаю заниматься чем-нибудь другим, более интересным. Например, читать. Полистав все «жёлтые» газеты и узнав самые горячие и последние сплетни звёздных домов, я окунулся в чтение «Великих морских катастроф Земли», приложение крупной газеты, и сразу наткнулся на «Титаник». «Британский пароход компании «Уайт Стар Лайн», второй и трёх пароходов-близнецов типа «Олимпик». Крупнейший пассажирский лайнер мира на момент его постройки. Во время первого рейса 14 апреля 1912 года столкнулся с айсбергом и затонул в 2 часа 20 минут ночи следующих суток, через 2 часа и 40 минут после столкновения. На борту находилось 1309 пассажиров и 898 членов экипажа, всего 2207 человек. Из них спаслись 712 человек, погибло 1495. По основной версии гибели судна…»

В этот момент лёгкий и тёплый ветер, без спросу залетевший в наш автобус и пришедший со стороны Выборга, перевернул несколько страниц книги и развернул её на другом названии. «Исчезновение судна «Розали», давшее начало зловещему словосочетанию «Бермудский треугольник». Если про «Титаник», мне казалось, было всё известно, то про эту катастрофу, случившуюся семьюдесятью двумя годами раньше, я ничего не знал. «В августе 1840 года рядом с Нассау (Багамские острова) обнаружили французское судно «Розали», покинутое экипажем, но не имевшее каких-либо повреждений, причём дрейфовало оно с поднятыми парусами. Предполагается, что «Розали» была оставлена людьми за несколько часов до того, как была найдена. Корабль не имел течи, и ценный груз был в целости и сохранности, а единственный обитатель, обнаруженный на судне, – полумёртвая канарейка. Никому так и не удалось узнать, куда исчез экипаж».

Возле меня захрапел сосед, мужчина лет шестидесяти с большой садовой лейкой в руках. Я осмотрелся по сторонам автобуса и удивился странному обстоятельству. Все спали. Все, и даже те, кто только что, совсем недавно, разгадывал сканворд, женщина в очках с крупными линзами и двадцатилетний паренёк с планшетом. Спали все. Я снова опустил глаза к тексту. «Таймс (Лондон), 6 ноября 1840 года статья «Покинутое судно». Нассау, Багамские острова, от 27 августа: «Несколько дней назад произошёл странный случай. Одним из наших небольших каботажных судов в море было встречено французское судно, покинутое экипажем (рейс Гамбург – Гавана). Судно оставалось под парусами, и ничто не указывало на наличие каких-либо повреждений, ценный груз, состоявший из вина, фруктов, шёлка и так далее, находился в прекрасном состоянии. Все судовые документы были в сохранности. Промеры показали, что в трюме было три метра воды, однако течи не было. Из живых существ на судне обнаружили только полумёртвых от голода кошку, пару кур и несколько канареек. Каюты офицеров и пассажиров были обставлены весьма элегантно, что указывало на то, что их покинули совсем недавно. В одной из кают лежали разбросанные в беспорядке предметы дамского туалета, но людей на борту не оказалось. На судне находилось несколько тюков с товарами, которые были адресованы различным коммерсантам в Гаване. Судя по всему, корабль был оставлен экипажем всего несколько часов назад. Это большое судно называется «Розали». О судьбе его экипажа никаких сведений получить не удалось».

Далее, на следующей странице, был рисунок судна «Розали», и всё. Следующая страница уже рассказывала о гибели русского «Адмирала Нахимова» в Цимесской бухте Новороссийска. Но все мои мысли уже были далеко-далеко, где-то на судне «Розали», которое странным образом осталось абсолютно не тронутым и без единого члена экипажа, который мистическим образом куда-то исчез. У меня был с собой модем, и я воспользовался интернетом. Набрав в поисковике «судно Розали», я увидел несколько ссылок с той же информацией, что только что прочёл, но меня интересовало большее. Потом я открыл новое окно и стал писать…

«Второе августа 1840 года выдалось на удивление спокойным днём. Французское судно «Розали», повидавшее на своём веку огромное количество штормов, весь этот рейс из Гамбурга в Гавану просто убаюкивало команду, медленно покачиваясь, держа курс на Кубу…»

Ну что ж, теперь я, по-моему, понял, почему тот самый друг назвал жанр, в котором я пишу, «сверхдокументализмом». Итак, я решил написать повесть о «Розали». Мне показалось, что я знаю, что произошло на самом деле и куда исчез весь экипаж судна. И в эту минуту, когда в моей голове пронеслась эта дерзкая и смелая мысль, автобус резко свернул влево, на встречную полосу, чуть не протаранив «Газель», которая неслась навстречу, и в эту минуту нас так сильно тряхануло, что все те, кто уснул, резко проснулись и припали к окнам автобуса.

Через некоторое время мы уже были в самой что ни на есть Европе. Узкие улочки и мощные мостовые, шпиль замка и острые крыши средневековых домов – всё это медленно погружало в атмосферу Средних веков, и только русская речь и русские вывески типа «Рюмочная» и возвращали меня в Россию сегодняшних дней. Я шёл в музей «Святая крепость», в тот самый замок, где необходимо было заключить договор о сотрудничестве и подписать пару бумаг. Всё это время я думал о «Розали», экипаже, и мне не терпелось скорее завершить все дела, которые казались мне теперь такими неважными, и сесть за ноутбук, чтобы начать писать то, что уже просто не могло оставаться во мне. Я стоял на вершине «Святой крепости», на так называемой смотровой площадке, и весь город со всеми своими узкими переулками и мостовыми был у меня как на ладони… В тумане виднелась та самая башня-часовня, стрелки на её часах, казалось, застыли где-то в глубине Средневековья. И где-то к северу, в стороне Выборгского залива, виднелся самый загадочный парк, который я когда либо видел, – Монрепо.

Я спустился в административный корпус для подписания договора о сотрудничестве, и о чём-то очень долго мне рассказывала заведующая экскурсионным отделом женщина лет пятидесяти, я не помню, о чём. Потому что мне казалось, что она говорила следующее: «Учитывая количество экскурсионных групп в тёплое время года, я не могу не отметить… 2 августа 1840 года выдалось на удивление спокойным днём. Французское судно «Розали», повидавшее на своем веку огромное количество штормов, весь этот рейс из Гамбурга в Гавану просто убаюкивало команду, медленно покачиваясь, держа курс на Кубу». Я продолжил: «Николя и Жак сидели в прокуренной кают-компании и играли в карты, смакуя голландский кофе, привезённый на судно единственной пассажиркой-женщиной из Парижа, мадам Луиз Шевалье». – «Я вас не понимаю, – вдруг оборвала мою авторскую мысль начальник экскурсионного отдела. – Какие ещё Николя и Жак?» – «Простите, простите, – сказал я, – просто фантазирую о ролевых играх в пространстве этого замка. Так, детская фантазия». Я что-то подписал, о чём-то договорился, но что подписал и о чём договорился, я не помню. Электричка до Питера у меня была в восемь вечера, и ещё пять-шесть часов я мог провести в этом волшебном городе. Я забрёл в небольшое кафе на одной из мостовых вблизи часовни, заказал кофе, достал ноутбук и уже не мог ни о чём другом думать. Было ощущение что моими пальцами кто-то управлял… Я написал название:

«Плач ангела на корабле»

И начал с самого начала…

1. «РОЗАЛИ». ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА.
…В августе 1840 года рядом с Нассау (Багамские острова) обнаружили французское судно «Розали», покинутое экипажем, но не имевшее каких-либо повреждений, причём дрейфовало оно с поднятыми парусами. Предполагается, что «Розали» была оставлена людьми за несколько часов до того, как была найдена. Корабль не имел течи, и ценный груз был в целости и сохранности, а единственный обитатель, обнаруженный на судне, – полумёртвая канарейка. Никому так и не удалось узнать, куда исчез экипаж.

2. НИКОЛЯ

Второе августа 1840 года выдалось на удивление спокойным днём. Французское судно «Розали», повидавшее на своём веку огромное количество штормов, весь этот рейс из Гамбурга в Гавану просто убаюкивало команду, медленно покачиваясь, держа курс на Кубу. Николя и Жак сидели в прокуренной кают-компании и играли в карты, смакуя голландский кофе, привезённый на судно единственной пассажиркой-женщиной из Парижа, мадам Луиз Шевалье.
– Нет, я на вас просто удивляюсь, Николя, – прикуривая сигару начал Жак. – Ну не может женщина, Парижанка из высшего общества, просто так прогуливаться по палубе возле кубрика и каждый раз закуривать папиросу именно у окна вашей каюты!
– Жак, ты опять за старое, – бросая туз червей, парировал Николя. – Ей просто нравится это место на судне, и то, что там находится моя каюта, чистая случайность! Парижанка из высшего общества никогда не обратит внимания на сорокалетнего матроса с сомнительной внешностью и…
– Послушай, Николя, – перебил его Жак, – не знаю, сомнительная у тебя внешность или нет, но если бы вдруг она каждый вечер курила папиросы возле моей каюты, то я даром бы времени не терял! Ух, я бы её…!
– У тебя одни мысли на уме!
– А у тебя?
– Давай закончим этот разговор.
– Николя, я имел ввиду, ух, я бы её… угостил кофе, например, или бы пригласил после моей вахты встречать рассвет…
– На корме, что ли?
– Я что, Николя, похож на идиота? Рассвет с парижанками из высшего общества встречают у меня в каюте! Это очень даже романтично!
– И это говорит мужчина, которого в Марселе ожидает жена с двумя детьми. Нет, Жак, в ней какая-то загадка, в этой Луиз, смесь коварства и утончённости, нежности и недоступности! Ты видел, как она стряхивает пепел изящным прикосновением пальчика к папиросе? Это не как ты – сморкаешься в пепельницу, а потом тушишь о свои сморчки окурок. Такой женщине стихи по вечерам читать надо и в театры водить, – мечтательно растянул последние слова Николя.
– Ну, стихи я знаю одни. Вот сейчас пойду, постучусь к ней в каюту и начну (в этот момент он сморкнулся в пепельницу и затушил окурок): «Если ляжем мы с тобой сейчас в постель, то возможно, очень скоро сядем мы на мель!» Ну как?
– Отвратительно, Жак! Отдавай мне короля и валета!

3. ЛУИЗ ШЕВАЛЬЕ

Луиз Шевалье, женщина лет тридцати пяти, стряхнула пепел, в точности как и описал этот изящный процесс Николя. В прокуренной рубке пахло больше не папиросным дымом, а всевозможными благовониями, исходившим от этой очаровательной мадам. Капитан сегодня нарочно одел свою нарядную капитанскую форму, дабы произвести впечатление на единственную пассажирку «Розали».
– Какая красота! – сказала она тонким, ничуть не прокуренным музыкальным голосом, осматриваясь по сторонам. – Я обожаю открытое море…
– Атлантика вечером очень красива мадам, – произнёс капитан, приглаживая усы. – Мир делится на живых, мёртвых и ушедших в море.
– Отличная фраза, я её запомню!
– Сделайте такое одолжение Луиз, мне будет очень приятно!
– А вы позволите мне хотя бы полминуты постоять у штурвала? – обжигая чёрными очами капитана, попросила она.
– Я не могу противиться вашему желанию, мадам, – и, обращаясь к рулевому, прокричал: – Ну, что стоишь, не видишь, дама просит!

Как только Луиз прикоснулась к штурвалу, резкий крик издала канарейка, сидевшая в клетке с золотым обрамлением, висевшей над их головами. Луиз, испугавшись неожиданного крика, эхом прозвучавшего в её голове, быстро отпустила штурвал.
– Это всего лишь птица, – успокоил её капитан, продолжая поглаживать свои усы. – Продолжайте и не бойтесь ничего, я ведь рядом…

Она посмотрела сначала на канарейку тревожным взглядом, потом на капитана, чей взгляд внушал доверие, и, улыбнувшись, начала рулить.
– Господи, как же это романтично! Я правильно всё делаю?
– Почти, сейчас чуть левее, чуть-чуть…

Он подошёл к ней сзади и, как будто не специально приобняв её для надобности дела, положил свою ладонь на её руку и продолжал шептать:
– Ещё чуть левее, ещё, чуть-чуть…

Он всё сильнее прижимался к ней, и она уже почувствовала неудобство, пытаясь отодвинуть его на место. Рулевой не знал, куда себя деть. Покинуть рулевую будку он не имел права, так как находился на вахте, но оставаться наблюдать эту сцену тоже не мог. Тогда он повернулся к карте и стал делать вид, что что-то сосредоточенно ищет на ней.

Из океана дул влажный прохладный ветер, нежно обнимая паруса «Розали». Время близилось к закату, одному из самых красивых природных явлений в океане. Глухой шум моря постепенно наполнялся удивительными переливами. Красное солнце в воде имело совсем другое отражение и наполняло всю Атлантику ощущением непрерывного совершенства в бесконечности стихии, абсолютно равнодушной к человеку. Дыхание волн, глотая растворяющееся в океане солнце заката, говорило об умиротворении, о не прекращающемся ни на секунду вечном сне, который однажды придёт к каждому из нас. Красная полоса, разделив океан на две части и вобрав в себя самые великие мысли и чувства человечества, уходила в вечность. По тихим волнам словно разносились задумчивые мелодии плеска, которые шептали низким и спокойным облакам всё о приближающейся ночи. Судно от ничтожного прикосновения к этой красоте, скрывающей в себе сокровенные тайны мироздания, шло медленно, издавая классический звук скрипа матч и глухой шум весёлой жизни корабля, растворяющейся в небытии.

На палубе левого борта курили боцман с матросами, делая ставки кто на несчастную курицу, а кто на гоняющуюся за ней кошку.
– Бьюсь об заклад, что курица эта умнее кошки, – начал было Пьер, – но от острых когтей хищника ей не уйти!
– Делаем ставки, господа! – заговорил боцман, вытирая и без того уже красные глаза: вероятно, он страдал какой-то аллергией.
– Ставлю сто на кошку! – сказал кто-то из матросов.
– Пятьдесят на кошку, - продолжая азартно делать ставки выкрикивали мужчины.
– Мы, моряки, трудимся ради денег как лошади, а тратим их как ослы! – после этой фразы Пьера все разразились смехом. А кошка продолжала неуклюже бегать за курицей, которая своим криком напоминала всем о суше, о французской деревне и родном доме. Со стороны эта картина напоминала лоснящуюся публику, умирающую от любопытства и реагирующую на каждую ерунду в нехитром представлении бродячего цирка.

Николя стоял на носу корабля и смотрел, как железный ангел, закреплённый на самом острие судна – работа скульптора Доминика Лефорше, – задумчиво всматривался в уходящее солнце. Взгляд этого необыкновенного творения имел печально-иронический оттенок, и создавалось полное ощущение того, что ангел был проводником между миром людей по имени «Розали» и великим воображением Творца, заканчивающего одно из своих самых лучших произведений – закат в Атлантическом океане. Всматриваясь в морскую бездну серого цвета, Николя вспоминал своё романтическое детство. Сидя по вечерам в порту Марселя и наблюдая за старыми потрепанными и повидавшими мир шхунами, он мечтал украдкой пробраться на какой-нибудь из кораблей, спрятавшись где-нибудь в трюме за мешками пшеницы или за бочками с красным вином, и отправиться в бесконечное путешествие, оторвавшись от этого ненавистного им берега, на котором он рос и жил, берега, полного условного обмана, условной правды, лицемерия, ненависти людей и неоправданного страдания. И вот он уже седьмой год служит матросом на «Розали», чему, конечно, очень рад. А сейчас он задумался о чём-то своём вместе с ангелом, глядя в эту сказочную и таинственную морскую даль.
– Вот так я и стал капитаном, мадам Луиз, – заканчивал капитан свой рассказ о карьерной лестнице. Она делала вид, что слушает его, делая мелкие глоточки чёрного кофе, и по-прежнему растворялась в красоте божественной стихии.

4. ТЬМА

Тьма, принесённая прохладным ветром, накрыла Атлантический океан. В воде переливалась и создавала совсем иную форму Луна, рисуя лунную дорожку, на которую хотелось встать и пойти в мир совершенства чувств и торжества великих мыслей, мир фантазий и осязаемых иллюзий, мир великой морской пучины, вобравшей в себя все страдания и радости человечества, – идти, лишь изредка оглядываясь назад, на корабль.
– Почему так резко потемнело? – немного встревоженно спросила Луиз.

Капитан и сам не знал, почему так резко потемнело.
– Ночь пришла, – сказал он растерянно.
– Вы знаете, у меня в Париже есть одна очаровательная подруга.
– Такая же, как и вы, Луиз?

Она немного смутилась.
– Да нет, я не об этом. И вот у неё был один любовник, ставший впоследствии мужем, и…
– Если любовник смог стать мужем, то почему бы мужу не стать чьим-нибудь любовником? – сказал он, не отрывая от неё глаз.
– Не перебивайте меня пожалуйста… Это очень личная история… И когда… – не успела она договорить эту фразу.

Страшной силы гром оглушил всё вокруг. Только от одного удара дьявольского механизма небес поднялась волна на четыре метра, и на фоне синей молнии, ударившей точно в «Розали», судно подбросило вверх на долю секунды, после чего накренило на левый борт. По палубе забегали матросы, ожидая команды капитана. Весь мокрый от резко начавшегося дождя, капитан что-то кричал в свой рупор, но было непонятно, что именно, так как эхо от грома ещё висело над судном, а дождь приглушал все звуки и голоса, забирая их с собой и растворяя в чёрной бездне. Начался кошмар. Расступились волны и небо. Чудовищная молния начала чертить страшные чертежи на чёрном небе, и её раскаты, размножаясь с невероятной быстротой, забирали несчастный корабль своими огненными щупальцами в небытие…

В этот момент ко мне подошел официант и стал что-то говорить, показывая на меню. Но я слышал только мяуканье кошки. В моём воображении он мяукал. Мяукал громко, и я тут же ему выпалил: – Николя проснулся от мяуканья кошки!
               
5. БЕРЕГ

Николя проснулся от мяуканья кошки. Её стон был настолько громким, что через сон чувствовалось, как болела голова. Он поднял голову и только сейчас почувствовал дикую боль. Схватившись руками за голову, он искал глазами кошку, чтобы прогнать её из каюты, так как её звуки рождали в голове целую симфонию усиливаемого однообразия.

Первая странность этого утра заключалась в том, что кошки-то нигде не было, а мяуканье и не думало прекращаться. Он присел и попытался сосредоточиться, потом резко заглянул под кровать, но, не обнаружив там ничего, кроме обуви, держась за голову, снова вернулся в исходное положение. Мяуканье стало утихать. Головная боль стала уходить, и он приподнялся с постели и направился к выходу.

Открыв дверь каюты, он вышел из кубрика, но, выйдя на палубу и увидев, что корабль стоит на берегу какой-то пустынной и очень туманной местности, – ужаснулся.
– Где мы? – произнёс он тихим и тревожным голосом, после чего обернулся и увидел, что на судне никого нет. В судорожном состоянии он стал бегать по палубам, открывать каюты матросов, зашёл на корму корабля, в кают-компанию, в рубку капитана, на камбуз, где, кстати, стоял кувшин с ещё тёплой водой, но ни единой души не было. В полном безумии от непонимания происходящего, Николя пошёл ещё раз в рубку, чтобы определить по приборам, где же всё-таки ошвартовался корабль и кто отдавал швартовы. Каково же было удивление, когда он увидел, что все приборы вышли из строя и ничего не показывали!

Николя медленным шагом, как будто что-то вспоминая, подошёл к ангелу Доминика Лефорше и погрузился в только ему ведомое воспоминание. Он вспоминал весь вчерашний день и – и ничего не понимал. Последнее воспоминание вчерашнего дня, которое он восстановил сейчас, было то, как он заснул с кошкой на постели. И всё. Страх от неизвестности и таинственности происходящего не отпускал его ни на секунду. В его голове проносились самые разные абсурдные мысли, касающиеся случившейся странности.
– Ну не могли они все разом покинуть судно и сойти на берег, – рассуждал он. – Или можно предположить, что случился шторм, и ночью или ранним утром была объявлена тревога, но в таком случае были бы спущены на воду шлюпки, а они все на месте…

Лишь одинокий ангел знал об этой непостижимой и неразгаданной тайне, и в глазах его отпечатались события, произошедшие этой страшной ночью. Но он продолжал молчать, навсегда застыв в одной геометрии бытия. Закурив папиросу Николя обратился к нему:
– Я знаю, что ты всё видел и знаешь, что случилось на корабле, куда все таинственно исчезли, и знаю, что никогда ничего мне не скажешь, пользуясь тем, что ты просто скульптура, созданная Лефорше, – докурив папиросу и смяв её в один комочек, он продолжил. – Но я-то знаю, что ты живой ангел-хранитель «Розали», а значит, и мой тоже, и что тебе стоит хотя бы своим взглядом указать мне путь или дальнейшие мои действия на этом судне.

Он выбросил смятую папиросу и, немного постояв, направился на палубу, чтобы отыскать хотя бы кошку или канарейку, так как позолоченная клетка, висевшая в рубке, была пуста. Лёгкий ветер окутал единственного матроса на корабле, и когда он поднял голову, то увидел чудо: над ним кружил белый голубь. Облетев вокруг Николя три раза, он громко взмахнул крыльями и присел на скульптуру Лефорше. Посидев на ней несколько секунд, белоснежный голубь устремился в сторону берега и скрылся в туманной дымке побережья.

Николя постоял немного на месте, очарованный этим событием, и вернулся к себе в каюту, где взял сумку с деньгами и документами и, на всякий случай, бинокль из рубки капитана, и вышел на берег. «Розали» в тумане медленно покачивало на волнах, и её ангел-хранитель то исчезал, то появлялся, создавая тем самым некий механизм бытия.

По мере того, как Николя шёл вперёд, перед ним раздвигался туман, и, пронзая это пространство, он направился неведомо куда. Он шёл и думал о том, что вот он идёт по не известной ему доселе земле, и ни одна живая душа, кроме одинокого ангела на корабле, не знает об этом. Перед глазами проносилась вся его странная, как и эта земля, жизнь, и тревожили мысли об обстоятельстве, забросившем его одного сегодня в эту призрачную неизвестность, чтобы, возможно, разгадать одну из тайн мироздания и прикоснуться к истине. Его не отпускала мысль о таинственном исчезновении команды во главе с капитаном и пассажирами. Он строил десятки версий, но каждая из них разбивалась о тупиковые скалы в бескрайних просторах его мыслей. Слушая абсолютную тишину пространства и учитывая видимость в пределе двух-трёх метров, он не заметил, как оказался в воде какого-то озера. Николя шёл по озеру, которое неожиданно для него самого не становилось глубже. Космическая музыка тишины усиливалась шумом воды, которую он рассекал ногами. Здесь терялось ощущение времени и было непонятно, сколько он шёл, темно было или светло.
– В конце концов, – говорил он вслух, – Куба это или Флорида, или же какой-то необитаемый остров затерявшегося тумана?

Вдруг он услышал какой-то приближающийся с большой скоростью звук. Шум нарастал всё сильнее и сильнее, и над его головой пролетела одинокая чёрная птица, похожая на большого ворона, и растворилась в тумане. Становилось холодно и страшно. Через небольшой промежуток времени с той же скоростью пролетела ещё одна такая же птица на таком низком расстоянии от земли, что Николя еле успел нагнуться. Он стал ускорять шаг, чтобы выйти как можно быстрее из этого белого плена. Прошло ещё какое-то количество времени, когда он понял, что поднимается в гору. Он шёл, и с него градом лился пот от нервного напряжения неизвестности и многочасовой усталости. Но ему было страшно остановиться даже на мгновение, потому что казалось, что с его остановкой остановится и жизнь. Мысль о возращении на «Розали» промелькнула в его голове, но он уже вряд ли найдёт дорогу назад, и от этого становилось всё тревожнее и тревожнее.

На мгновение ему показалось, что туман немного ослабел, и он уже видит на несколько метров больше, чем в течение всего этого бесконечного времени, идущего то ли вперед, то ли назад. Действительно, впереди ощущалось приближение света. Николя заторопился, и через какое-то время стал выходить из белого окружения. Туман начал уходить вниз, он стал оглядываться по сторонам и понял, что оказался на вершине какой-то очень высокой горы. По сторонам всё было окутано этой магической дымкой, бинокль не приближал даль, нежно зовущая стихия гипнотически притягивала его. Создавалось странное ощущение, что, бросившись вниз с обрыва, не упадёшь, а мягко опустишься на землю, подхваченный белой пеленой. Николя стоял у обрыва и боялся подойти ближе, чтобы не сделать ошибочный шаг в вечность. Перед ним снова проносилась вся его жизнь, которая здесь, сейчас, в эту минуту казалась такой ничтожной. Все его страдания и мечты слились воедино и растворились в этой пучине времени.

И тут случилось чудо. Он вдалеке разглядел какую-то местность, напоминающую город. Всматриваясь в том направлении, Николя пытался понять, не кажется ли ему это. И действительно, можно было разглядеть черты города с его башнями и домами.

(Безусловно, я описывал Выборг, погружённый в туман, с высоты Святой крепости, где я был совсем недавно).
– А может, это предместья Пуэрто-Рико, – произнёс он и направился в сторону призрачного города, осторожно передвигая ногами, так как боялся сделать движение в неверном направлении и разбиться о скалы. Дорога к городу в предчувствии скорого спасения показалась ему лёгкой, хотя, вновь окунувшись в туман, он боялся сбиться с правильного пути, но интуиция и мысленный образ скульптуры Лефорше вели его в сторону города.

Шум приближающейся птицы вновь оглушил его, и Николя поднял голову. Над ним парил тот самый белый голубь который кружил над «Розали». Через мгновение голубь растворился в белой гуще. «Хороший знак, – пронеслось у него в голове. – Я на правильном пути». Сколько он ещё шёл, ему было неведомо, но глухой шум приближающегося города становился всё ближе.

Неожиданно для себя он увидел, что идёт по мостовой, слегка проросшей травой.
               
6. ГОРОД

Одинокая лошадь так же исчезла в тумане, как и появилась, лишь долгий глухой звук копыт медленно уходил в непостижимую и загадочную даль.

Постепенно в уже слабом тумане проявлялись черты старого города. На узкой каменной улочке никого не было, лишь одинокая кукла с открытыми глазами лежала у не большого каменного дома с готическими окнами. Становилось жутко от того, что здесь, как и на корабле утром, никого не было, кроме нескольких птиц и одинокой чёрной лошади с грустными глазами. Создавалось ощущение мёртвого города. Неожиданно начался дождь, и туман исчез. И тут перед ним выросла старая, мокрая от дождя, с двумя скульптурами химер, часовня, окружённая разваливающейся от времени кирпичной стеной…

Конечно же, я описывал выборгскую Часовую башню со стороны улицы Водной заставы. Это уникальное сооружение было построено ещё в 1494 году, и первоначально это была колокольня выборгского кафедрального собора. В 1753 году на башне были установлены первые часы с колоколом. Внутри башни, между маршами лестницы, устроена деревянная шахта, по которой спускаются тяжёлые гири, приводящие в действие механизм часов. Расплатившись с официантом, я направился к этой башне, чтобы воочию увидеть её и побывать там, где, возможно, побывал Николя.

…На внешних стенах башни сидели вороны и издавали какие-то тревожные звуки. Когда он приоткрыл калитку ограды, скрип раздался такой, что на мгновение его просто оглушило, но при этом вороны не шелохнулись и продолжали сидеть на своих местах.

В самой часовне Николя увидел несколько мужчин и женщин, стоящих у пустой кирпичной стены, которые держали свечи. Ни церковного убранства, ни одного образа – ничего не было. Несколько камней, протекающая крыша и эти люди в чёрных рясах со свечами. Услышав, что кто-то зашёл, все безразлично посмотрели на Николя.
– Простите, – начал было он по-французски, заикаясь, – надеюсь, кто-нибудь знает французский или английский? Я с французского судна «Розали», матрос, корабль ошвартовался неподалёку от вашего городка, но я… как же объяснить? В общем, бесследно исчезла вся команда вместе с капитаном, и я подумал, что, может быть, каким-нибудь образом в вашем городе они… А как называется город? – закончил он в ожидании неизвестно чего. Воцарилось молчание. Он смотрел на них, они на него – и молчали. Он попытался оборвать паузу:
– Хорошо, я не буду вам мешать, я сейчас уйду. Просто в городе я кроме вас никого не встретил и не знаю, где у вас ближайшая таверна.
– Через дорогу направо, – неожиданно для себя он услышал глухой, но твёрдый ответ на французском языке мужчины лет пятидесяти, стоявшего со свечой впереди всех.
– Спасибо, спасибо вам большое, ещё раз прошу меня простить, что помешал вам.

Но его уже никто не слышал – все были вновь погружены в какое-то странное действо, отвернувшись от него. Николя вышел на улицу. Всё было так странно и непостижимо. Он чувствовал, что его окутывает призрачная вуаль какой-то мучившей его всю жизнь тайны, и стремительно по ступенькам памяти уносит его колесница Фаэтона в бесконечное пространство мироздания, чтобы приоткрыть пыльную завесу бытия, за которой кроется нечто такое, после чего земная жизнь обретёт или потеряет свой смысл.

На улице шёл небольшой дождь. Узкие мостовые города были по-прежнему пустынны, лишь одинокий старик в длинном чёрном плаще стоял неподалёку от башни и просил милостыню. Николя шёл к таверне и думал о той странности, что первый, кто заговорил с ним в этом городе, был француз. Таверну, хоть и не имевшую никакой вывески, можно было узнать издалека. На первом этаже мрачного четырёхэтажного дома с двумя острыми шпилями через запотевшие окна проглядывали силуэты местных жителей, что сразу успокоило его. У железной двери с древним фонарём стоял велосипед и ожидал своего хозяина.

За дверью его встретила огромных размеров шкура медведя с головой, с ужасом в глазах несчастного животного, навечно застывшего в этом Богом забытом месте и перед смертью увидевшего нечто такое, что навсегда осталось в его медвежьей памяти. Клубы табачного дыма вновь вернули Николя в белый плен. Несколько мужчин сидели за деревянными столами и пили пиво, закуривая его табаком. Одеты все были почти одинаково. Чёрные, потёртые временем плащи и несвежие воротники рубах. Все сидели и громко молчали, причём появление иноземца в заведении не произвело на них никакого впечатления. Когда гость подошёл к барной стойке и не увидел ничего кроме безразличной женщины больших размеров с яркими рыжими волосами и отсутствующим взглядом, нескольких бутылок пива, десяти штук сушёной рыбы и одного батона, – то очень расстроился.
– Добрый день, – начал осторожно Николя на французском языке.
– Что заказывать будете? – услышал он томный глухой голос в ответ на том же французском и с тем же отсутствующим взглядом.
– У вас кроме пива, рыбы и батона что-нибудь ещё есть?
– Что заказывать будете? – повторила она.
– Пиво, рыбу и батон, – вздохнул он и достал несколько франков из своей кожаной сумки. – Вы принимаете франки?

Она молча взяла деньги, отсчитала нужную сдачу и поставила на стойку кружку немецкого пива, одну небольшую рыбу и не совсем свежий батон.
– Скажите, это что за город, в какой я стране, так получилось, что, выполняя рейс из Гамбурга в Гавану… – он вынужден был оборвать рассказ о своём появлении в этом странном городе, так как женщина с рыжими волосами ушла в кладовые помещения. Николя сел за деревянный столик с жирными пятнами у окна, отломил кусок батона (оставшуюся часть он положил во внутренний карман одежды) и, сделав несколько глотков пива, стал разделывать рыбу. Компания мужчин, сидевшая за соседним столом, по-прежнему молча пила пиво, лишь изредка безразличным взглядом посматривая в сторону гостя. Внутреннее напряжение Николя, рождённое всеми этими странностями, возрастало с невероятной силою, и, не допив пиво, он встал и в полном отчаянии от неизвестности происходящего вышел на улицу мёртвого и дождливого города, окружённого со всех сторон зловещим туманом. Ускоряя шаг всё больше и больше, он в полном безумии бежал Бог знает куда по мостовой, и лишь редкий дождь рождал своим однообразием иной ритм существования в этом странном месте. Над городом кружилась стая ворон, вселяя ещё большую тревогу, и Николя в полном отчаянии, споткнувшись о какую-то корягу, пробившуюся сквозь камни, упал на мокрую мостовую.

…Поднимаясь на пятый этаж своего дома детства на улице Ла-Канбьер, что в южном районе Марселя, в местечке Кур-Жюльен, оказавшись у двери в предвкушении встречи с детством, – заволновался. Неожиданно дверь открылась сама, подчеркнув своим скрипом ощущение тревоги. За дверью оказалась мрачная пустота на фоне ямы, ведущей куда-то вниз, и перекладных деревянных балок, указывающих на снос старого марсельского дома. Пока он стоял у двери своего детства, которое теперь уходило в бездну и держалось только на старых брёвнах между этажами, перед ним проносились вспышки тех лет, оживляя памятью самые родные и близкие лица. У входа в подъезд стояла та, которую любил он с самого детства, и громко смеялась…

Её смех ещё долго звучал в его голове, когда он проснулся, весь мокрый от дождя, лёжа по-прежнему на мостовой. Рядом с ним сидел тот самый белоснежный голубь и клевал крошки батона, вывалившегося из-за пазухи Николя во время его падения.

7. ДИАНА.

Неожиданно сзади на него упала тень. Упала так же внезапно, как падают яблоки в яблоневом саду. Как безумцы из-за любви к ближнему, теряя рассудок, бросаются в пропасть, так же и тень незнакомой женщины проявилась на мокрой от дождя мостовой. Николя не спешил поворачиваться, да и не мог сделать этого, находясь под каким-то гипнозом этой тени, от которой исходило невероятное ощущение женского очарования и вечной гармонии. Лужа появлялась на глазах, формируясь из капель умирающего дождя, и в ней отразилось лицо, поразившее его не столько своей божественной красотой, сколько одиноким и волшебным взглядом цвета морской пучины. Голубь продолжал отстукивать клювом ритмы позднего обеда, запивая крошки батона водой из этой сказочной лужи. По мере того, как он допивал последние капли, отражение исчезало, и он повернулся к ней.

Она стояла с букетом ранних подсолнухов и смотрела на него, и в этот момент он понял, что всю свою жизнь любил только её. Любовь как невероятный раскат молнии ударила в него, и с этой секунды впервые в этой бессмысленной жизни появился смысл. Белый голубь резко взлетел и скрылся в тумане. «Божий замысел», – пролетела в голове у Николя мысль, пришедшая из просторов Вселенной.

Энергия молнии слилась в неосязаемый сгусток тумана и улетела в космическую бесконечность, чтобы, возможно, стать в далёком будущем сюжетом для великого романа о любви с подробным описанием этой встречи – встречи его и божественной женщины, которая держала в руках нехорошие болезненно-жёлтые цветы, напоминавшие подсолнухи.
– Вам нехорошо? – спросила она, подавая ему руку. Он встал, и они пошли неведомо куда в абсолютном молчании, наполненном загадочным и непостижимым замыслом. Пройдя мимо часовни, они свернули в пустую узкую улицу, где справа и слева их прижимали к себе высокие, мокрого цвета дома средневековой постройки.
– Это подсолнухи? – не выдержал он.
– Да.
– Вы любите подсолнухи?
– Да, это божественное растение.
– Я ничего не знаю об этом.

Улицы, по которым они шли, были нескончаемыми, одна переходила в другую, и плачущие дома тесно путешествовали по лабиринтам средневекового города.
– В геометрии, – начала она, – существует всего два сокровища: первое – теорема Пифагора, второе – золотое сечение. Первое можно сравнить с мерой золота, а второе с драгоценным камнем. Это уникальный эстетически гармоничный код.

Две старые собаки, одна белого, другая рыжего цвета, прошли мимо них с безразличным взглядом. Она о чём-то задумалась, и некоторое время они шли молча.
– Вам не холодно? – спросила она.
– Нет.
– За кажущимся хаосом, – продолжила она, – который господствует во Вселенной, где каждое событие и величина следуют неопределённому ходу событий, тем не менее существует скрытый порядок. Со времён Пифагора разгадка этой последовательности, интриговавшей столь многих математиков и учёных из различных областей, никогда так и не была полностью найдена.

Она снова о чём-то задумалась и потом неожиданно спросила:
– А вы любите лошадей?

\Николя улыбнулся, прежде всего очарованный тем, что вот сейчас, здесь, с ним рядом идёт самая прекрасная женщина во Вселенной, и от этих мгновений ему становилось так хорошо, как никогда не было в жизни. Формула счастья есть.
– Я очень люблю лошадей, – начал Николя, – но наездник я нехороший.
– Я вас научу, – сказала она с блеском в глазах, который осветил всю оставшуюся жизнь Николя. – Вы не против, если мы пойдём с вами в Парк уходящего заката, и я познакомлю вас с моей лошадью?
– Да, конечно, тысячу раз «да»!

И она снова погрузилась в свой рассказ.
– На протяжении многих веков совершенное выражение красоты и человеческой мудрости никогда не отклонялось от правила золотого сечения. Число, известное в математике как золотое – 1,618. В музыке и живописи, от прямоугольника до золотой спирали, число 1,618 можно обнаружить повсюду: в вихрях, в торнадо, в отпечатках пальцев, в лепестках роз и, конечно же, у моих любимых подсолнухов, через которые на нашей планете и отражается солнце. Вы хоть раз держали солнце в руках? Ощущали его нежность и тепло? Для этого не надо преодолевать сто пятьдесят миллионов километров. Оно вот! В моих руках! И поскольку, как представляется, «золотое» число служит общим кодом всех жизненных форм – гармоничным тоном, в котором вибрирует Вселенная, – то не случайно, что эта божественная пропорция кажется нам гармоничной, так как мы с вами из Вселенной возникли и ей принадлежим всецело.

Николя всё больше окутывала волшебная сила безумной любви к этой хрупкой и загадочной женщине. Думая о тайнах божественной пропорции, он погружался в миры своего подсознания, в которых бродило чувство совершенства бытия и неземной любви. В эти минуты его память беспощадно стирала всех женщин, бывших когда-то рядом, коих было то ли две, то ли три, то ли их не было вовсе.

…Ну что ж, надо было искать придуманный мной этот Парк уходящего заката. Я знал, что в Выборге есть известный парк Монрепо, в котором я никогда ещё не был. И теперь я прекрасно понимал, что это и есть тот самый Парк уходящего заката. Оставалось только его найти. У случайной прохожей я узнал, как до него добраться, и поспешил туда, чтобы продолжить писать, пока мысль опережала всё на свете. Парк расположен близ Выборга на побережье бухты Защитная Выборгского залива в северо-западной части острова Твердыш. Площадь парка – 161,4 гектара. Так написано в путеводителе, продающемся перед входом в парк. И далее его средневековая история, но читать я не стал. Красоты, величие и мистика парка отвлекали меня от всего, и я поспешил найти место на берегу залива на одной из скамеек, чтобы продолжить…

8. ПАРК УХОДЯЩЕГО ЗАКАТА

– Мы пришли, – сказала она, вдыхая запах свежего воздуха.

Николя огляделся, и его взору предстала следующая картина: по сторонам стояли несколько скульптур мужчин и женщин, также заброшенные деревянные дворцы с рыцарскими символами и веранды с видами на бесконечное морское пространство, чуть вдалеке несколько чёрных и белых лошадей абсолютно свободно гуляли по парку. Расколовшиеся белые камни, разбросанные по всему пространству этого места, говорили о каком-то застывшем навеки времени.

Они сидели на каменной лавочке и молчали. Древние деревья тихо о чём-то перешёптывались, падали листья, и этот праздник тишины, наполненный каким-то непостижимым смыслом, лишь изредка нарушали крики ворон и храп лошадей. Сидя рядом с любимой женщиной, очарованный этой атмосферой, Николя наконец-то в первый раз в жизни думал о том, что жизнь прекрасна и удивительна. Неожиданно для себя самого он сказал эту фразу вслух:
– Жизнь прекрасна и удивительна.
– Вы знаете, я ни с кем не молчала никогда так, как сейчас, – начала она. – И вот уже много лет я не чувствовала себя так спокойно и хорошо, как с вами. Как будто мы знакомы с вами всю жизнь, и после минутного расставания снова встретились – там, на мостовой, где я вас нашла.

Он повернулся к ней и тихим голосом произнёс:
– Я люблю тебя.

И как будто эхо вторило ему с той же интонацией, но её голосом, и он услышал:
– Я люблю тебя.

Прикоснувшись к ней, Николя испытал доселе неведомое ощущение: разряд тока прошёл по всему его телу, и он почувствовал слабость в коленях. Их ресницы сблизились, и у него взволнованно забилось сердце. Прикосновение и мгновенное слияние нежных губ уносило в потоке неземного наслаждения, и становилось так хорошо, что казалось, будто сейчас они могли взорваться от удовольствия. Две души неслись по бескрайним просторам Вселенной и встретились на губах друг руга.

Любимую женщину можно целовать без конца и ни разу не попасть в одно и то же место. Волшебное ощущение в эти самые счастливые мгновения всей жизни они испытывали, когда в порыве тихой страсти губы соскользнули, но снова возвратились к поцелую. Он целовал её всю и делал это так красиво, как никогда ни с кем не делал, приглашая её в мир высокого наслаждения и грёз любви. Её божественное тело покрылось его нежными поцелуями на фоне уходящего заката, как укрывается город ночную синевой, омытой дождями.

Через несколько мгновений они лежали на разбросанных подсолнухах и смотрели на красное солнце, которое на закате казалось таким красивым и сказочным.
– Как тебя зовут? – спросил Николя.
– А как ты хочешь, чтобы меня звали?

Он, не отрывая глаз от солнца, произнёс: – Диана.
– Почему Диана?
– Диана с латинского означает «божественная».
– Обещаю тебе и клянусь, что это имя пронесу всю жизнь до своей смерти.
– Спасибо.
– А как тебя зовут?
– Николя.
– А что означает «Николя» с латинского?
– Не знаю.

Она напевно протянула его имя.
– Ни-ко-ля… Я люблю тебя, Николя.

И он с учащённым сердцебиением произнёс:
– Я люблю тебя, Диана, – и эти слова, казалось, слышал сам Творец, спрятав солнце за горизонтом и печально глядя в сторону Парка уходящего заката.

Она уснула на его груди, когда лунный свет взял власть над всем небесным пространством.
– А в римской мифологии, – прошептал он сам себе, глядя на Луну, – Диана – это богиня Луны.

Он лежал и думал о том, что ещё утром таинственное исчезновение команды, а затем знакомство со странным городом, окутанным белой и прозрачной вуалью тумана, внушали ему предчувствие неподдельного страха и бескрайнего одиночества. Мог ли он предположить, что этот самый странный день в его жизни закончится возлежанием с любимой женщиной на двух подсолнухах, заменявших подушки, с незнакомым ранее чувством настоящей любви, в волшебном месте с красивым названием «Парк уходящего заката». А наступившая ночь таила в себе ещё много загадок и страшных ответов на них. Мелкий ночной дождь разбудил их обоих.
– Тебе не холодно? – спросил он.
– Нет, с тобой и с ними, – она показала на подсолнухи, – мне тепло.
– Скажи, а почему здесь все говорят на французском языке, мы ведь далеко не во Франции?

Она приподнялась и встревоженно посмотрела на него.
– Ты здесь как оказался? – очень серьёзно спросила она, не отрывая своего обеспокоенного взгляда.
– Это довольно странная история, – начал он. – Сегодня, то есть, уже вчера утром…
– Ты с корабля? – спросила она громким и ещё более обеспокоенным голосом.
– Да, откуда ты знаешь?

Она встала, и глаза её наполнились каким-то внезапным ужасом.
– Когда прибился ваш корабль к берегу?
– Я же говорю тебе, поздним утром, около двенадцати часов, – не понимая её тревоги, ответил он. В её глазах появились слёзы.
– Да что случилось, Диана?
– Где остальные?
– Я сам не знаю, где остальные. Двадцать два человека вместе с канарейкой, курицами и кошкой бесследно исчезли, я хотел тебе рассказать об этом, но…
– Вставай! Слышишь, вставай! – закричала она. – Нам нельзя медлить, я по дороге всё расскажу!

Надвигающаяся буря тревожных мыслей охватила его. Диана стала громко звать свою лошадь:
– Джоконда, Джоконда!

Чёрный конь с шикарной гривой возник перед их взором мгновенно. Ударила молния, прогремел гром и начался ливень. Она с лёгкостью оседлала лошадь и, как только ничего не понимающий Николя оказался сзади неё в седле, прокричала:
– Вперёд!

Еле удержавшись в седле от выпада Джоконды, Николя не скрывался от дождя, пытаясь разобраться в происходящем. Они мчались по ночному и пустынному городу, залитому сильным дождём, в неизвестном направлении. Готические дома, старая часовня, каменные мосты – всё погрузилось во мрак, и сквозь капли дождя этот город рождал чудовищные образы, мгновенно растворявшиеся в непрекращающемся дожде.
– Объясни мне, наконец, что происходит?! – кричал он из-за её спины.
– Это трудно поддаётся объяснению! Ты знаешь, где ты находишься?
– Нет.
– Ты сегодня целовался со мной за двенадцать миллиардов световых лет от Земли!
– Я не слышу!
– Я говорю, что ты сейчас находишься за двенадцать миллиардов световых лет от своей планеты!
– Да что за бред ты говоришь?
– Наша галактика есть не что иное как зеркальное отражение вашей галактики, а мы находимся на планете, которая есть не что иное как зеркальное отражение Земли! Это всё та же Божественная пропорция всего мироздания. Вселенная – это зазеркалье. Солнце наше – как и Луна со всеми планетами Солнечной системы – это зеркальное отражение вашего Солнца и Луны!

Дождь усиливался, и некоторые фразы долетали до Николя обрывочно.
– Всё живое имеет своё отражение! Если Земля движется, то, наблюдая положение какой-либо звезды из двух диаметрально противоположных точек земной орбиты, можно заметить, что направление на звезду изменится. Это кажущееся смещение звезды будет служить мерой расстояния до неё, чем оно больше, тем ближе всего к вам. Всего двенадцать миллиардов световых лет. Наше отражение имеет через двенадцать миллиардов световых лет (а от вашей планеты через двадцать четыре миллиарда) своё следующее отражение, и это уходит в бесконечное зеркало вечности.

9. В СОБОРЕ.

Насквозь промокшая от дождя, Диана остановила Джоконду у древнего собора с решётчатыми окнами и каменным крестом, рассыпающимся от времени. Оказавшись на земле, она громко постучала в огромных размеров деревянную дверь, обрамлённую железными символами чёрного цвета.
– Световой год, – продолжала она, – это такое расстояние, которое свет, распространяясь со скоростью триста тысяч километров в секунду, проходит за год. От ближайшей звезды свет идёт свыше четырёх лет, тогда как от Солнца около восьми минут, а от Луны немногим более одной секунды. Все мы здесь – ваше отражение. На Земле я давно умерла, а отражение моё живёт здесь до тех пор, пока информация космического зазеркалья не передаст сигнал о моей кончине. А на следующем отражении моей планеты я ещё не родилась.

Николя стоял с отсутствующим взглядом, не обращая внимания на усиливающийся дождь, и находился где-то очень далеко, в самых дальних уголках своего подсознания. От услышанного у него началась дикая головная боль. Дверь собора распахнулась, и через мгновение перед ними выросла фигура полного старика в чёрной рясе с редкими седыми волосами и проницательными карими глазами. В руке он держал кружку, из которой шёл аромат только что приготовленного кофе.
– Что привело тебя в столь поздний час, Диана?
«Значит, я угадал её имя», – пронеслось в голове у Николя.
– Кто этот молодой человек? – он оценивающе пробежал глазами.
– Я сейчас всё расскажу. Позвольте, мы зайдём, – и она закашлялась.
– Да я смотрю, у вас действительно что-то случилось, раз в такую погоду и в такой час. Отведите, молодой человек, Джоконду под навес и приходите, – отрезал он.

Николя послушно отвёл Джоконду под навес, который был совсем рядом, и вместе с Дианой они вошли в этот заколдованный собор. Николя осмотрелся по сторонам и увидел в полутьме двенадцать колон и друг напротив друга с противоположных сторон два круглых рифлёных окна с изображениями розы – символом священного женского начала, – через которые можно было увидеть раскаты молнии, освящавшие собор изнутри. Помимо странных, лежащих на каменном полу скульптур рыцарей, дряхлого деревянного стола, на котором лежали несколько древних и толстых книг и осыпающийся живой подсолнух в каменной вазе, в просторном помещении стояли вросшие в пол двенадцать каменных стульев с разнообразными узорами, на которых восседали скульптуры людей, навеки застывших в оживлённом разговоре и уносящих в пространство вечности некую великую тайну, известную только им одним.

Гости присели на стоявшие рядом деревянные стулья с высокими решётчатыми спинками. У Николя было ощущение, что сейчас здесь, в этом загадочном месте, световых лет от Земли за двенадцать миллиардов (что не подвластно пониманию человеческим разумом), он прикасается к чему-то непостижимому и является сопричастным великой тайне этих навеки замолчавших изваяний, сидя рядом с ними, в одной компании.
– Я приготовлю вам кофе, вам надо согреться, – заботливо начал старик, уходя в полутьму собора.
– На кофе у нас нет времени! Это очень серьёзно, – громко сказала она и закашляла.
– Чтобы у вас ни случилось, я более не выслушаю ни одного вашего слова, пока вы не выпьете горячий кофе, – отрезал он и скрылся за колонами. Они в напряжении молча ждали старика. Николя продолжал изучать скульптуры и думать о числе двенадцать, которое со всех сторон бросалось в глаза. «Двенадцать колонн, двенадцать скульптур – что всё это значит?» – думал он. И, словно читая его мысли, она заговорила:
– Число двенадцать означает ожидание Мессии. Система двенадцати представляет любую организованную сложность, например, двенадцатитональная гамма, являющаяся естественным основанием любой музыки. Существует двенадцать знаков зодиака, двенадцать колен израилевых, двенадцать учеников Иисуса… В сутках два раза по двенадцать часов, – последнюю фразу она сказала с непреодолимой тяжестью и грустью в своих божественных глазах.

Где была грань, за которой начался долгий и страстный поцелуй, им было неведомо, но целовались они с дикой страстью и печалью, которая витала над их душами. И даже шаги хозяина этого места, эхом отдававшиеся в пустынном соборе, не были слышны сквозь эти навсегда уходящие в память неописуемые ощущения.
– Что здесь происходит?! – очень жёстко и громко выпалил старик, ставя на стол серебряный поднос с кружками, наполненными горячим кофе. Они прервались, и тень смущения проскользнула в их взглядах.
– Теперь, по крайней мере, мне ясно, кем тебе приходится этот молодой человек, – сказал, он присаживаясь на деревянный стул и показывая на остывающий кофе. Они сделали несколько глотков, и она заговорила:
– Мы познакомились сегодня днём на мостовой у «Таверны рыжей вдовы», и между нами вспыхнула любовь с невероятной силой. Так пылает только солнце, освещая сквозь упрямый туман нашу планету. Мы гуляли по городу, и ничто не предвещало ужаса. В Парке уходящего заката я узнала, откуда он. Его корабль – как и те все корабли, проскочившие через пучину океана Земли точку зазеркалья, – оказался вчера в двенадцать у берегов Вечного моря. Вся команда корабля растворилась в зеркале вечности и отправилась в вечное путешествие по бескрайним просторам Вселенной. По какой-то причине он остался на корабле. И скоро наступит двенадцать часов, а значит, его жизнь по законам мироздания закончится, – со слезами на глазах закончила Диана.

Только тут Николя понял всю серьёзность положения, и в его голове замелькали какие-то образы, и головная боль начала усиливаться. Молния сверкнула в окнах собора, ярко осветив застывшего в одной позе старика с пронзительным и суровым взглядом. Ударивший гром сотрясал ветхий храм, и из тьмы огромного потолка вылетел чёрный ворон и, низко пролетев над столом, сбил своим крылом чашку кофе, и скрылся во мраке. Воцарилось молчание. Кофейная гуща, медленно растекаясь по столу, рисовала какой-то рисунок, на котором проявлялся силуэт небольшого животного. Все внимательно наблюдали за этим процессом растекающегося кофейного образа.
– Кошка! – громко сказал старик.
– Кошка, – повторила эхом Диана.
– С вами была на корабле кошка? – спросил старик у Николя.
– Да, была кошка, но она исчезла утром, как и все, – произнёс Николя, и в эту минуту он вспомнил своё пробуждение от громкого, эхом отдающегося в голове мяуканья кошки, которой нигде не было.

– Дело в том, – начал священнослужитель, – что кошки соседствуют с человеком вот уже почти двенадцать тысяч лет. Эти создания прошли долгий путь от богинь до ведьм. В Египте кошка была богиней. Её всегда изображали с телом женщины. Её считали богиней Солнца Ра. В домах хранили её статуэтки, отгонявшие злых духов. Поклонение кошке в Египте было настолько велико, что примерно в пятьсот тридцать пятом году до нашей эры (по летоисчислению Земли), как гласит предание, это привело к ужасным последствиям. Персидский царь Камбиз решил захватить долину Нила. Персы не умели штурмовать укреплённые города и были вынуждены остановиться у стен города Пелусия. Камбизу пришла в голову блестящая мысль: по его приказу каждый солдат укрепил на груди живую кошку так, чтобы она хорошо была видна. Армия двинулась вперёд, защищённая живыми щитами. Египтяне побоялись ранить или убить священных животных и сдались. Камбиз завоевал Египет и основал двадцать седьмую династию, – он сделал глоток кофе и продолжил. – Средние века стали поистине тёмным временем в истории кошек. Ей припомнили, что она была языческим богом, что она гуляет по ночам с тайными намерениями, что у неё светятся глаза в темноте. Кошка стала врагом народа, исчадием ада, воплощением нечистой силы и пособницей ведьм. Кошек пытала инквизиция, их топили, сжигали живьём, замуровывали в стены, сбрасывали с башен. Всё это делалось при большом стечении народа, с церемониями, по большим праздникам. Особенно, – продолжал он, – досталось чёрным кошкам.

– Я знаю, что с давних времён, – вмешался Николя, – существовало поверье, будто кошки приносят счастье морским судам и даже могут предсказывать шторм, поэтому – а не только потому, что они охотились на корабельных крыс – кошек охотно держали на кораблях, – закончил он, допив кофе.
– Так как кошка выполняет роль проводника, – продолжил старик, – между миром людей и потусторонним миром (а иногда эта функция у кошки совмещается с функцией жертвенного животного), вы и оказались здесь, не заметив, что рядом с вами во время перемещения была кошка.
– Кошка спала со мной в каюте, – тихо поведал Николя.
– Что же делать?.. У нас очень мало времени, – взвыла Диана.
– Найдите кошку и немедленно отправляйтесь на ваше судно к берегу Вечного моря, отыщите у аптекаря бальзам сна и, подняв паруса, ложитесь с ней спать, а когда вы проснётесь, то навсегда окажетесь у себя дома, на Земле… Несбывшиеся сны и мечты, энергия невероятной любви и миллиардов судеб, отражающихся в вечном зеркале бытия – всё останется в прошлом, – закончил старик.

Воцарилась тишина.
– Ну? Поторопитесь, времени действительно мало, а вам ещё предстоит проститься.

Они встали и направились к выходу. За тяжёлой дверью храма по-прежнему лил сильный дождь. Оседлав Джоконду, Диана сквозь громкий шум дождя прокричала старику: – Спасибо вам, святой отец, я до последнего вздоха буду вашей слугой!

Николя в последний раз посмотрел на него, и они чёрным вихрем устремились во тьму и растворились во мраке ночи пустого города дождей. Старик ещё долго стоял под сильнейшим ливнем, провожая их в самый печальный во всей бесконечности бытия – час расставания.

10. ПРОЩАНИЕ

Тем временем, разбудив аптекаря из старого-старого сна, они купили бальзам сна, и на фоне разбитого аптечного фонаря скрылись в ночи. Джоконда неслась по знакомым мостовым и кривым переулкам в сторону дома Дианы. Возле небольшого двухэтажного дома с готическими узорами они остановились.
– Жди меня здесь, я сейчас! – прокричала она. Николя не хотел думать о предстоящем вечном расставании. Он думал о том, что без её запаха, без её тёплого дыхания, без её неподдельной очаровательности и поцелуев, без ослепительной улыбки и обжигающих, космической красоты волос он просто медленно умрёт, так и не успев добраться до родной планеты, и отправится в бесконечное путешествие на корабле Вселенной вслед за командой. Диана выбежала из дома с маленьким чёрным котенком, у которого на тоненькой шейке можно было разглядеть белое пятнышко. Завёрнутого в белую шаль котёнка с испуганными и ничего не понимающими глазами она передала ему и, мгновенно оказавшись верхом на Джоконде, они скрылись в лабиринтах улиц. Старые, давно не видевшие свет фонари на фоне древних домов, подсвеченных в начинающемся рассвете Луной, навсегда прощались с гостем с далёкой планеты, отражение которой витает в туманной дымке и лишь изредка напоминает о том, что впереди ещё путь в двенадцать миллиардов световых лет.

Сердцебиение восходящего солнца становилось учащённей и постепенно уносило в небытие ночную тьму вместе с дождём, пришедшим и оросившим эту планету в самые счастливые мгновения всей жизни – в Парке уходящего заката. Город, повенчавший их обоих, навсегда оставался в памяти Николя и уже исчезал за нарастающим туманом. Джоконда, выйдя за пределы города, неслась с неистовой силой, беспощадно пронзая призрачную, белую и таинственную вуаль. Какое-то время они молчали, но, когда любимая лошадь Дианы рассекала мелкое и нескончаемо длинное озеро, утонувшее в тумане, Диана не выдержала.

Оставив Джоконду посреди воды, она сошла в озеро, и через мгновение возле неё оказался и он. В диком порыве нахлынувшей страсти она стала целовать его всего, не скрывая поток слёз.
– Мой любимый человек, я самая счастливая женщина во Вселенской бесконечности, потому что испытала наслаждение от истинной любви и от самой истины, встретив тебя, – её слова захлёбывались в волнах непрекращающихся слёз. Николя крепко обнял её, сжав всё её хрупкое тело в своих объятиях, и глаза его превратились в большое и тёплое море.
– Я тебя никогда не забуду, – шептал он. – Я всю жизнь буду встречать закат и говорить с тобой. Я хочу, чтобы ты знала, что где-то там, за двенадцать миллиардов световых лет, есть звезда, на который живу я, до самой смерти и после неё любящий только тебя.

Они упали в озеро и последний раз в этой жизни утопали в океане объятий необъятной любви, наслаждаясь слиянием тел на фоне приходящего рассвета. Джоконда с грустными глазами стояла рядом, находясь в каком-то далёком сне, и лишь маленький чёрный котёнок с белым пятнышком своим мяуканьем напоминал им о реальности.
– Всё, всё, – сказала она, – ты можешь не успеть!

Они, мокрые от любви и воды, приподнялись и ещё какое-то время не отпускали друг друга. Минуты приближали его возвращение. Они снова оседлали Джоконду и уже совсем скоро оказались на берегу, где на воде в тумане покачивалось судно «Розали» с грустным ангелом Лефорше на носу. Подойдя к судну в полном молчании, они крепко прижались друг к другу и, казалось, оба хотели что-то сказать, но он остановил эту попытку, аккуратно приложив свой палец к её губам, и, взяв котёнка, быстро забрался на мокрую и скрипучую палубу «Розали».

Судно медленно повернулось и постепенно стало растворяться в туманном небытии Вечного моря. Начался утренний дождь, который смывал слёзы не только у Николя и Дианы, но и у железной скульптуры – ангела Доминика Лефорше. Николя стоял рядом с ним и видел сквозь плач ангела на корабле её растворяющийся в тумане силуэт. Через мгновение он уже не видел её, образ уходил от него навеки. Вдруг он услышал крик, который эхом пронёсся по всему морскому пространству:
– Я люблю тебя!..

И это же эхо, ударившись о туманные скалы, повторило ей голосом Николя:
– Я люблю тебя!

Николя обнял ангела и так же мёртво смотрел, как и он, в призрачную и только ему ведомую даль. Сколько он так простоял, было неизвестно; когда он оказался у себя в каюте и, выпив бальзам сна, положил возле себя маленького чёрного котёнка, который ещё нёс в себе её запах, и, на некоторое время забившись в болезненной лихорадке, погрузился в глубокий и тяжёлый сон, в его бесконечной памяти навсегда отпечаталась одна картина – ускользающий силуэт Дианы на фоне плача ангела, скульптуры Лефорше.

11. ВОЗВРАЩЕНИЕ.

Яркие лучи солнца, пробиваясь через окошко каюты, осветили на столе Николя несколько книг, бинокль, два высохших яблока и открытый портсигар с одной папиросой. Долгий и глубокий зевок Николя говорил о медленном его пробуждении. По привычке он протянул руку к своему столу и, нащупав портсигар, потянулся за спичками. Но, как только он зажёг спичку, вместе с огнём вспыхнул в его памяти и весь вчерашний день. Он резко встал и побежал через кают-компанию на палубу. По сторонам было открытое море, в котором бродили, переливаясь в воде, тёплые и нежные лучи солнца. Он закурил папиросу возле грустного ангела и глубоко о чём-то задумался, смотря на ясные белоснежные облака, которые говорили о предстоящем ясном и очень жарком летнем дне. Потом Николя принял решение о спуске на воду спасательной шлюпки и, собрав все свои вещи, вплоть до двух помятых яблок, подошёл к своему ангелу и, крепко обняв его, сказал вслух:
– Прощай.

Через три с половиной недели, после долгих и скучных разбирательств в отношении «Розали», которую обнаружили 3 августа абсолютно пустой, Николя был у себя дома, в Марселе, где так же, как и в Гаване, рассказывал о том, что, крепко выпив и чудом спасшись от чудовищного шторма, наутро не обнаружил никого на судне. Никто так и не узнал и никогда уже не узнает об истинном происшествии, которое случилось 3 августа в 1840 году на участке Карибского моря между Бермудскими островами, Майами и Пуэрто-Рико, где затерялся корабль-призрак, который почти все ведущие газеты мира причислили к когорте «Летучего голландца». Так началась история Бермудского треугольника.

12.  P.S.

Прошло очень много лет. Николя давно уже жил в Париже и являлся хозяином очень известного ресторана во французской столице. Ресторан был оформлен как пиратский корабль, в котором окунаешься в атмосферу морской романтики и где обслуживают официанты в матросских тельняшках, где вместо стульев – бочки с вином и где (в единственном месте в Париже!) играл на скрипке и пел про скрип старых мачт, про боцмана и злую собаку одноглазый и одноногий артист театра «Одеон». А еще, как рассказывали завсегдатаи, по субботам здесь можно было встретить Мопассана, который мог часами сидеть и слушать скрипку и думать о чём-то не земном и прекрасном.

Но каждый день на рабочем столе Николя, посреди кипы бумаг и разных сувениров, подаренных ему гостями его заведения, стояли в вазе всегда свежие подсолнухи, и никто не знал, что они означают, кого они ему напоминают каждый день вот уже не один десяток лет и кого он по-прежнему любит. А иногда он смотрит на звёзды и говорит с ней о многом, о разном и, конечно, о скором новом свидании, которого он ждёт уже десятки лет и которое по зеркальному закону космоса никогда не сможет состояться.
– Я люблю тебя, Диана.

…Вечерний Выборг пригласил меня к чему-то новому и непостижимому сразу же, как только я дописал последнюю строчку. В парке Монрепо я никогда не встречал закат и сейчас впервые прикасался к краскам Бога, которые, переливаясь, создавали невиданный шедевр. Приятная осенняя прохлада, шелест деревьев и шум воды на фоне Парка уходящего заката рождали в моей голове всё новые и новые фантазии. Вокруг не было ни души, я сидел один и провалился в абсолютное пространство свободы и созерцания истины.

Что если сейчас так же, как и я, где-то совсем рядом или далеко сидит она и думает о том же, о чём и я… И от этой мысли мне становилось как-то особенно тепло и приятно. Я поднял голову к вечернему красному небу и тихо произнёс её имя. И в эту секунду где-то рядом или очень далеко, где-то в прошлом или будущем, она обернулась, посмотрела на небо и спросила:
– Что?

Я говорю:
– Ничего… Просто так…

               
К О Н Е Ц

Первая редакция – 20 сентября 2008 года. Вторая редакция – 21 марта 2014 года.