Достоевский и Константин Леонтьев
Добавлю от себя, что Достоевский по крови не принадлежал к высшему сословию: мать его была из купечества, отец, выучившийся на медика, происходил из деревенских дьячков. Дворянство папаша получил за выслугу, а два небольших имения приобрел, когда ему было за сорок – возраст для того времени почтенный. Любовь Достоевская, дочь Федора Михайловича, полагала, что отец писателя в какой-то мере является прообразом убиенного Федора Павловича Карамазова.
Достоевский начинал как либерал западного толка, но после приговора за участие в революционном кружке Петрашевского к смертной казни, замененной в последний момент каторжными работами, он превратился в консерватора и монархиста. До каторги Федор Михайлович ни разу не выезжал за границу, а в последние двадцать лет жизни около пяти лет провел в Западной Европе.
В заметке «От автора» Достоевский определяет главным героем повествования младшего из Карамазовых Алешу – монастырского послушника и ученика старца Зосимы. Федор Михайлович не скрывал, что речь идет об Оптиной Пустыни, куда он приезжал в 1878 году, и о старце Амвросии, которого знал якобы лично. Но это в некотором роде фантазии. В Оптине Ф. М. пробыл всего три дня.
Достоевский относил себя к глубоко верующим людям, он впервые прочитал евангелие на каторге, но потом возвращался к нему множество раз. Эпиграфом к «Братьям Карамазовым» взят 24-й стих 12-й главы Евангелия от Иоанна: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Эти слова, повторенные в тексте романа, выражают надежду писателя на грядущее обновление и процветание России, а также всего человечества. Такое обновление и процветание должно наступить вслед за всеобщим разложением и упадком.
Далее более подробно процитирую Константина Николаевича Леонтьева:
«В страстной, восторженной проповеди Достоевским всечеловеческого братства можно разглядеть признаки тайной его верности демократическому гуманизму европейского типа, противоречащему аскетическим основам православия и религии вообще. Все надежды на земную любовь и на мир земной можно найти и в песнях Беранже, и еще больше у Жорж Санд, и у многих других… Гуманность может вести к тому сухому и самоуверенному утилитаризму, к тому эпидемическому умопомешательству нашего времени, которое можно психиатрически назвать прогрессирующей демократической манией. Всё дело в том, что мы претендуем сами по себе, без помощи Божией, быть или очень добрыми, или, что еще ошибочнее, быть полезными… Горе, страдание, разорение, обиду христианство зовет даже иногда посещением Божиим. А гуманность простая хочет стереть с лица земли эти полезные нам обиды, разорения и горести.
По учению церкви, мир “лежит во грехе“ и спасение на земле невозможно. Блаженство возможно лишь за гробом, в потустороннем мире. Достоевский же, разделяя веру демократов и социалистов, хочет преобразовать мир, стремится к раю не на небе, а на земле… Сильные страницы романа предопределило ощущение нестерпимого трагизма жизни, гармонирующее с учением церкви о том, что мир проклят и лежит во грехе. Самоотверженное и нравственно привлекательное в поступках и настроениях героев Достоевского осталось бы под спудом, если бы не было буднично трагических условий жизни, избранных автором в качестве главного сюжетного основания для своего романа. Мы найдем это в доме бедного капитана (Снегирева), в истории несчастного Илюши и его любимой собаки, мы найдем это в самой завязке драмы: читатель знает, что Дмитрий Карамазов не виновен в убийстве отца и пострадает напрасно».
14.09.2022
Свидетельство о публикации №222091401515