Солнце вставало над остроконечными башнями Аркана. Шестнадцать высоких круглых башен из белого кирпича расположенных в виде восьмиконечной звезды соединялись массивными стенами из брёвен в человеческий рост толщиной каждое. Выложенные в три яруса стены возвышались над зелёной равниной. Широкие пролеты, защищённые оцинкованной кровлей, могли служить ступенями для могучего великана, но являлись непреступной преградой для не прошеных гостей, защищая жителей волшебного града.
Восемь больших башен вдесятеро выше человеческого роста, будто вросшие в городской вал ещё в пять ростов в высоту, смотрели широкими хищными глазами бойниц на восемь сторон света. Бревенчатые стены под углом уходили вглубь восьмиконечной звезды городского контура. Там, на стыке стояли башни поменьше. Восемь крепких и неприступных внутренних укреплений вдвое ниже внешних собратьев.
Три ряда узких вытянутых по вертикали бойниц вырубленных зодчими в деревянных стенах, смотрели друг на друга наискосок, создавая лучникам отличную возможность для перекрёстной стрельбы и неся смерть и боль посягнувшим на древний северный град.
Все башни накрыты коническими крышами, закованными в стальную броню. Конуса со шпилями и флагами на вершине не были лёгкой добычей для вражеского огня. Горящие стрелы, пущенные из луков, окутанные смолой и соломой пылающие снаряды, брошенные с требушетов, отскакивали от них, не причинив вреда.
Аркан древний город магов, чтящий традиции и, несмотря на всю кажущуюся слабость использования деревянных стен, не собиравшийся ничего менять. Древние руны, вырезанные на могучих брёвнах, оберегали их от слома и огня, от гнили и сырости. Город стоял здесь века и каждый маг и все они, граждане великого града считали, что простоит ещё тысячелетия.
Солнце вставало над остроконечными башнями Аркана в последний раз. С юга дул тёплый и влажный ветер. По южному земляному тракту, гремя сталью доспехов и скрепя колёсами телег, шла армия, коей до сих пор не видывал север.
Отец бежит по узким каменным улочкам Аракана среди двух и трёхэтажных домов из соснового сруба. На руках он несёт мальчика шести лет отроду, глаза его широко раскрыты и полны безумного возбуждения. Левое плечо мужчины пробито насквозь чёрной стрелой с белым оперением. Он обломил древко с наконечником и теперь из-под ключицы торчит только расщеплённое древко, а из-за спины виляет в такт быстрым движениям бегущего человека белый хвостик оперенья.
Блестящая на солнце чёрно-фиолетовая туника выдаёт в бегущем мужчине мага высшей иерархии Аркана.
Маг оглядывается на ходу и спотыкается о скрытый в тени дома, лежащий на прохладном камне женский труп в бело-красном платье. Заплетающиеся ноги подкашиваются, и маг падает на твёрдую мостовую. В последний момент мужчина успевает сгруппироваться так, чтобы его левый бок принял на себя всю силу удара, а мальчик остался сверху тела упавшего отца.
Боль пронзает всю левую часть туловища раненного, он вскрикивает и протяжно стонет, но не отпускает мальчика из рук.
- Звездопад сын. Сегодня ночью сотни звёзд расчертят яркими белыми полосами небо над Арканом. Это будет прекрасно, вот увидишь. – Уверенным голосом говорит отец, стараясь вселить надежду в сына.
- Я знаю отец. Ты рассказывал мне об этом вчера. Мы поставили широкоугольное стекло в звездочётный телескоп и вынесли его на балкон третьего этажа. – Мальчик не плачет и не трясётся от страха. Он выглядит совершенно спокойным. Только с босых ножек капают тёмные багровые капли.
Отец сделал усилие, подобрал ноги, и, напрягая живот, перевалился на правый бок, не выпуская сына из рук. Он посмотрел на тело, о которое споткнулся. Молодая женщина лежала полу боком на спине, худощавые руки её были раскинуты широко в стороны, бледные ладони обращены вверх, туда же смотрели холодные и тусклые глазницы. Крутой изгиб бедра обтягивала белая как снег ткань её праздничного платья. Полные груди явственно проступали, навалившись на тонкий ажурный, красный поясок, вшитый в ткань платья и создававший чёткую грань в наряде между животом и грудной клеткой. Широкие полупрозрачные рукава доходили ей до локтя, в волосы были вплетены белые жемчужные нити, а губы покрашены яркой красной помадой.
Пятно крови проступало сквозь тонкую ткань со спины. Оно пропитывало её наряд всё сильней, и багровый узор поднимался вверх по тонкому одеянию. Буд-то сама смерть добавляла краски к платью в тон к макияжу.
Стрела, меч или кинжал, чтобы не стало причиной смертельной раны, оружие нанесло кровавый узор недавно. И хотя гладкая кожа на лице уже приобрела бледный оттенок, красная влага ещё активно покидала тёплое тело, унося с собой жизнь, надежду, любовь и красоту навсегда молодой девы.
Лицо мага исказила кривая гримаса скорби и боли, он отвёл взгляд от трупа и плотней прижал сына к груди.
Ворота южной башни разрушены. Он сам видел как таран с чугунными рогами на конце, разнёс в щепки правую створку. Несколько брешей зияло в юго-западной стене, которую так и не удалось поджечь врагу, но удалось проломить прицельным огнём из требушетов.
Через юго-восточную стену враг перекинул мосты-галереи с защищёнными железными листами стенками и крытые сверху. Осадные башни выросли напротив стены, не смотря на ливень стрел и град из камней, коим осыпали наступавших защитники города. С вершин этих башен враг перекинул мосты с лестницами прямо за спины обороняющихся воинов Аркана.
По мостам и галереям враг ринулся в город. Ватаги жестоких убийц наводнили улицы, сея разрушение и смерть.
То и дело с соседних улиц слышались крики отчаяния, боли и ужаса, лязг коротких стычек и предсмертные вопли убитых. Некогда тихий град превратился в котёл человеческой боли и страдания, а улицы, по которым совсем недавно ездили повозки с едой и товарами, бегали, весело смеясь, детишки и мерно бродили, перекатывая крупными бёдрами матроны, стали лабиринтом жестокости и ужаса. Добрый и светлый Аркан сейчас представлял собой человеческую бойню, и на заклание шли все его жители.
- Сколько людей сегодня погибнет в Аркане?! Сколько крови прольётся на улицах нашего города?! – Маг сглотнул застрявший в горле сухой комок скорби. Одинокая слеза сбежала по его щеке. Он предпринял ещё одно отчаянное усилие и всё-таки смог подняться на ноги.
- Нам нужно торопиться сын. У нас осталось совсем мало времени. – С этими словами на устах маг ринулся бегом по мостовой, ещё крепче прижимая сына руками и ещё сильнее стиснув зубы от боли в плече.
Он бежал. Он торопился домой! В дом, где он мог совершить магический ритуал. Ритуал не для спасения жизни и не для выздоровления своего тела, не для воззвания к высшим силам в надежде спасти любимого сына и родной Аркан. Он уже знал, что спасти город нельзя, он уже знал, что его жизнь оборвётся вместе с городом и что яд, которым была знатно сдобрена стрела, пронзившая его тело, разносится его собственной кровью по членам, так же как улочки Аркана разносят воинов юга по своему могучему организму. Но он спешил совершить ритуал надежды, так нужный не ему одному и не его любимому сыну, но всему миру.
Он знал традиции захватчиков, он знал, что дети им нужны, он знал, что то, что ставят превыше всего в империи юга, на самом деле не значит ничего. И это была не слепая вера и не чувство мести, это были знания полученные магами Аркана за сотни лет опыта.
Магия плоти была безжалостна и беспощадна, даже к своим адептам. Никто из них не боялся смерти, и все они свято верили, что выполняют одну предначертанную им миссию. Предназначение, что даровал им великий император Ашерока – наместник бога солнца Ванши. Цель, - которая затмевала им разум и предавала сил их телам - покорить мир единообразием подобия Ванши, чьё величие, воплощённое в людской плоти не зная воли и разума, лишённое духа и сострадания, поднимает смертных на одну ступень ближе к создателю и примиряет их плоть со всей бездушной субстанцией окружающего мира сотворённого богом. Так считали великие жрецы Ашерока, и так они заставляли думать всех, кто становился у них на пути. И участь Аркана была предрешена.
Воины плоти, воспитанные жрецами Ашерока не отличались мастерством фехтования, они не знали что такое боевое искусство, но они твёрдо знали, что их сила и реакция превыше любого сопротивления врага, чей разум затуманен мыслями и раздумьями. Они шли напролом и ничего не боялись. Быстрыми, отточенными движениями наносили удар за ударом, пока в защите противника, ошарашенного бесконечным и яростным градом ударов, не появлялась брешь, в которую наносился самый сильный, смертельный выпад. Нет, они не были неуязвимы, и не были непобедимы, но они не знали сомнений и не страшились собственной смерти. Когда замертво падал один из них, его место тут же занимал другой, и продолжал безукоризненный танец смерти, удар за ударом, сокрушая защиту врага.
Фехтовальщики Аркана славились своей техникой боя. Основанная на предсказании следующего шага противника и способности предупреждать второй удар врага действием на опережение, она носила имя, «боевая интуиция». За мгновение уловить логику действий визави, по мельчайшим деталям музыки его тела, движения его мышц и направленности взгляда, понять следующее действие врага в поединке, вот основа мастера боя Аркана, вот непостижимая для других магия бойца из града восьмиконечной звезды. И таков был путь к победе воинов защищавших Аркан, вот уже три сотни лет.
Но только не сегодня, только не в день падения Аркана под натиском превосходящих сил врага, под напором безумной мощи прущей напролом плоти.
Воины Ашерока были просты в своей технике боя, удар, защита, удар, удар и ещё удар. Они обрушивались всей силой своих могучих тел на предсказывающих их следующий шаг магов Аркана, и холодная ярость в купе со спокойным расчётом на силу и скорость, прорубали защиту оборонявшихся. И тогда, острые лезвия кромсали мясо, и тяжёлая сталь разрубала кости и дробила черепа. Что толку от того, что ты знаешь следующий удар, если удар способен сокрушить тебя, сбить с ног и втоптать в грязь твоё тело.
Много бойцов наступающей армии было убито и осталось лежать под стенами с восемью могучими башнями, много воинов Ашерока легло по другую сторону стен, залив улицы Аркана своей кровью, но они заставили магов отступить. Сначала проломив неудержимым натиском защитников стен, а затем рубя и сеча, отступавших в город воинов. Ручьи крови, алыми струйками сливались в потоки, а лужи соединяясь, образовывали единую багровую плёнку плоти защитников города, покрывшую улицы Аркана.
Сила что вела захватчиков, была непостижима для защитников северного града. Магия плоти, что управляла и мотивировала их, не укладывалась в головах магов. Когда они отрубали руку имперского бойца, тот продолжал сражаться другой рукой, когда они рассекали ему глотку, филигранным ударом своих тонких и длинных клинков, на место павшего тут же вставал другой, ещё более сильный и яростный противник. И не было таких сил в Аркане, что могли остановить бездумный натиск, и не могли они понять, что в бешеном вихре атаки их магия бессильна, что побеждают их не хитрыми приёмами и не сложностью техники наносимых ударов, а мощью и количеством. Среди десятков и сотен выпадов, тычков, махов и рубов, один да настигал цели, нанося смертельную рану не успевшему осознать технику врага магу.
Мельница для убийств, вот что представляли собой воины Ашерока, единый и однообразный, но прущий на пролом механизм. Как мельница, не имеющая за собой особой хитрости, мелет и мелет миллионы зёрен, простой мощью своего веса и твёрдостью жерновов, так и воины Ашерока шли только вперёд, не зная усталости и не ослабляя хватки. Единая, измождающая дух, выматывающая разум и сгибающая волю, сила тел и тренированной, выносливой плоти, рубящей и режущей всё и вся, что встаёт у неё на пути.
- Прут на пролом, и их не остановить. – Отец глубоко вздохнул и, оторвав голову сына от плеча, заглянул в ясные как небо глаза ребёнка.
- Но ты говорил, что наша техника фехтования лучшая на всём свете. – С надеждой во взгляде, подал голос отпрыск, глядя на отца.
- Техника боя Аркана направлена на поединок с мыслящим существом сын. Она заставляет нас предугадывать действия человека, голова которого наполнена мыслями и эмоциями, дух которого не мёртв и сама его личность управляет им. Мы научились считывать намерения противника думающего о том, что он творит, осознающего, что он делает и что собирается сделать в следующее мгновение. Но эти воины с юга, они побеждают нас непоколебимой силой и энергией своих тел, воспитанной годами изнурительных тренировок. Они практикуют не разум, а мощь и скорость. Звериная ярость и отчаянный наскок, вот их стезя. Предсказать их действия не составит труда, даже несведущему в технике поединка человеку, но удержать их напор не под силу никому.
- Как же быть, отец? Неужели их невозможно остановить, неужели они непобедимы?
- Побеждает тот, кто лучше подготовлен. Кто лучше узнал навыки и тактику своего врага. Тот, кто изучил противника досконально и придумал, как с ним бороться. И на этот раз, это знание принадлежит не нам.
- Нужно влезть в их шкуру и понять, как они мыслят и как готовятся к бою. И тогда использовать их силу против них самих?
Отец гордо посмотрел сверху вниз в искрящиеся задором первооткрывателя, голубые глаза своего чада. Мурашки пробежали по его спине, он восторгался своим творением, ещё столь малым, но столь на многое способным.
- И я бы не сказал лучше! – Твёрдым голосом похвалил сына отец. – Поняв их силу можно придумать, как её использовать против них. – Мужчина с грустью посмотрел на окрашенные заходящим солнцем, красные шпили когда-то непреступных башен города восьмиконечной звезды, и продолжил.
- К сожалению нельзя воспитать воинов Аркана заново, и у нас нет того времени, что потребуется на подготовку.
Верховный маг убедительно кивнул и закончил внушающим надежду громким и уверенным голосом.
- Но у тебя оно есть. Верь мне, у тебя оно ещё есть!
Он бежал, прижимая сына к груди, а за спиной где-то за полуразрушенными стенами города шёл бой. Звонкий лязг стали о сталь, топот сотен сапог и цокот железных подков, свист летящих стрел и грохот бьющих о стены башен и домов десяти пудовых камней – выпускаемых из сотни требушетов вражеской армией. Всё это громыхало за спиной отчаянно бегущего с сыном на руках раненного мага. Однако всё это было уже не важно, всё это уже прошлое, а он знал, что прошлое изменить нельзя. И лишь действуя в настоящем можно изменить будущее.
Они миновали десятки домов и площадь собраний в центре древнего города звездочётов. Каменная кладка с восьмиконечной звездой из белого мрамора сотрясалась под ногами мужчины. Сандалии предательски заскользили по гладкому камню. И тогда он скинул обувь и побежал босиком. Оставалось немного, оставалось совсем чуть-чуть.
- Папа. – Мальчик смотрел на голубое небо, такое же голубое как цвет его ясных глаз.
- Всё хорошо сын. Мы всё успеем. У нас получится! – Маг не смотрел на ребёнка, он сосредоточил всё внимание на дороге. Он боялся, что после ещё одного падения он уже не сможет подняться.
- А мы увидим звездопад?
Маг остановился и нежно посмотрел на сына. Искра надежды мелькнула в глазах ребёнка и отразилась пламенем праведного гнева в глазах отца. Гнева на судьбу и на ушедшую мирную жизнь, гнева, на армию захватчиков пришедших с далёкого юга, и ярость на собственное бессилие в защите своего дома. Уголка земли, на котором теплилось пламя любви, и зиждилась уверенность в мерно текущей сущности бытия маленького человека.
Как будет расти сын? Что уготовано ему, познать, в чём разочароваться и что полюбить? Отцу не суждено теперь узнать! Но он знал одно! Он знал, что он даст своему сыну, какой последний отцовский вклад сделает в его воспитание, и что оставит ему в наследство после себя.
Пламя гнева угасло в глазах мага, но твёрдым камнем застыло решительное намерение. Он ещё раз взглянул в глаза ребёнка.
- Ты увидишь! Я обещаю, ты всё увидишь! И этот момент будет прекрасен, наполнен красотой и останется в твоей памяти воспоминанием, из которого ты будешь черпать силы.
- Хорошо отец. – Ребёнок отвёл взгляд. Маг сорвался с места. До дома оставался один шаг.
Двустворчатые деревянные ворота были распахнуты настежь, во дворе никого не было видно. Маг пробежал по выложенной кирпичом тропинке к порогу из трёх ступеней и остановился.
Дверь в дом, как и ворота, была распахнута настежь. При этом стальной засов валялся на полу в дверном проёме, а место где он крепился тремя скобами к двери, было проломлено и зияющая полукруглая брешь, по краям ощетинилась щепками.
Мужчина осторожно взошёл по ступеням к дверям и прислушался. Из строения не доносилось ни звука.
- Что там отец? – Мальчик повернул голову к дому. Его высокий голосок эхом откликнулся в пустом помещении.
- Тише, тише! Говори шепотом сын. – Забеспокоился маг, и даже инстинктивно покачал ребёнка на руках, так как делал, когда тому не было ещё и года.
- Почему? – Зашептал мальчик. – Я никого там не вижу. И если мама дома, нужно сказать ей что мы пришли.
- Если там никого нет, значит и говорить не зачем. – Убедительно аргументировал мужчина и сделал шаг в дверной проём.
Лишь мгновение он смотрел вглубь дома. Смотрел мимо прихожей, где под двумя узорно вырезанными скамейками, по стеночкам притаились несколько пар летних сандалий и осенних сапог, в широкий зал на крутую лестницу, шедшую на второй этаж и расходящуюся на две стороны от небольшого пролёта посередине. Маг с трудом сдержал стон скорби, подкативший к горлу из глубины его тела. Он резко прикрыл сыну глаза ладонью.
- Закрой глаза сын. – Попросил он.
Мальчик повиновался, маг убрал ладонь с лица ребёнка. Убедившись, что глаза его закрыты, он быстрым шагом порхнул через прихожую и зал насквозь, повернул налево от лестницы и, пригнувшись, юркнул в нишу под ней.
Сразу за лестницей была небольшая, ровно в две трети его роста, дверь.
- Ты можешь встать на ноги? – Прошептал отец. Мальчик утвердительно кивнул в ответ, но уточнил еле слышно.
- Только мне лучше открыть глаза, иначе я не смогу увидеть, за что мне держаться.
- Открывай.
Мальчик открыл глаза, маг аккуратно поставил его на пол, а сам достал из кармана длинный матовый предмет, серебристого цвета.
Металлический язычок был так плотно усеян острыми и не очень рубцами и рисками, что мальчику показалось, будто это, то ли маленькая пила, то ли витиеватое украшение, но спустя мгновение, когда отец вставил покрытый шипами инструмент в крестообразную скважину замка, мальчик понял что это ключ.
Маг лёгким движением провернул ключ в скважине, от замка не прозвучало ни звука, но дверь сама, без посторонней помощи подалась внутрь.
- Идём. Держи меня за руку и не спеши, там крутая лестница вниз. – Предупредил мужчина, неуверенно стоящего на босых ногах ребёнка.
Маг взял сына за руку и слегка подтолкнул дверь. Дубовая, обитая металлическими прутьями, толщиной с ладонь дверь, не издав ни звука, плавно отворилась внутрь до упора. Отец и сын ступили на холодный камень, лестницы ведущей внутрь тёмного и узкого коридора.
Шагар стоял на горячем песке арены, пот струился искрящимися от яркого солнечного света ручейками по крепкому мускулистому телу бойца. Гладко выбритое, смуглое тело отчётливо контрастировало с яркими, небесно-голубого цвета глазами воина. Глубокий кровоточащий порез на левом плече жгло от боли, а крепкие как дерево мышцы горели изнутри от долгого непрерывного напряжения. Второй час боя скорби подходил к концу. Второй час бойцы кружили по арене в кровавом танце смерти, для того чтобы определить достойных. Второй час рушились наземь молодые тела, орошая багровыми реками горячий песок арены.
Все они знали друг друга, все они выросли вместе, все они тренировались всю свою жизнь. И все они были достойны, и поэтому каждая смерть вызывала скорбь в сердцах воинов, и никто из них не ненавидел воина стоящего напротив, и никто из них не желал ему смерти, но каждый верил в отбор. Все они знали, что только так выявляются лучшие, и только лучшие достойны чести принять на себя золотой венец. И те, что падали, знали, что умирают не зря, и те, что убивали, преклоняли колено перед павшим воином, осознавая тот путь, что прошли они вместе. Осознавая, что вклад погибшего не менее ценен, чем вклад выжившего. Ведь только так можно определить, кто из них достойней и только победа в сражении с сильным противником, делает тебя сильнее.
Кровь, смешавшаяся с песком засохшей бурой плёнкой покрывала короткий, чуть больше локтя в длину обоюдоострый меч Шагара. Он крепко сжимал оружие в правой руке, и также уверенно держал в левом кулаке небольшой круглый бронзовый щит, с шипом в центре направленным на противника.
Шесть братьев пало от его руки сегодня. Шесть побледневших трупов унесли, покрытые серыми балахонами, жрецы-наставники, и шесть раз он преклонял колено, благодаря противников за отбор.
Кред был седьмым! Кред приклонял колено тоже, и он достоин также как и он. Двенадцать лет его угольно-чёрные глаза пересекались взглядом с небесно-голубым взором Шагара. Двенадцать лет тяжёлых тренировок и боёв закалили их тела, отточили их реакцию, довели их инстинкты до безупречных рефлексов, а скорость и силу до всёсокрушающей мощи.
Прошли те времена, когда лишь синяки, ссадины и кровоподтёки оставляли на их телах деревянные мечи. Сегодня был тот самый день, в который сталь укажет, кто достоин.
Такой же короткий меч с лезвием, покрытым иссохшим соком жизни, такой же круглый щит с лицо диаметром и жалом на конце, такое же крепкое мускулистое тело покрытое потом. Шагар не видел врага перед собой, он видел отражение себя и биться с равным воином, вот путь достойного.
Шагар продавил песок опорной ногой и ринулся в бой!
Удар, и звон стали о бронзу пронзил тело насквозь, и мысли ушли и сомнения пропали, только инстинкт, только реакция, только скорость и сила. Ответный колющий выпад Шагар парирует щитом, а сам снова и снова рубит сверху, целясь в ключицу. Затем наотмашь снизу, целя в подбородок. Кред парирует первый удар щитом и уклоняется от второго, его положение шатко, он выгнулся назад, центр тяжести высок, а ноги находятся впереди головы. Он бы и рад нанести раскрывшемуся противнику удар, но слишком запрокинул голову назад и бьет, считай вслепую, рассекая воздух рубящим махом. Шагар давно пригнулся, и холодная сталь свистит в пустоте на расстоянии локтя над головой, а левая рука несёт прямой удар в напряженное бедро оппонента.
Шип легко пронзает плоть. Шагар также быстро как нанёс удар, вынимает жало и, не разгибаясь, отходит на полшага назад. Этого достаточно.
Выгнувшись вперёд с раскачки, Кред молниеносно, одним чётким отработанным движением подгибает раненную ногу, встаёт на её колено и, ввернув по дуге, наотмашь бьёт мечом, только Шагара там уже нет. И снова клинок не встретил по пути ничего кроме воздуха. Тогда, продолжая движение, ещё не видя чётко цели, Кред бьёт щитом, но снова не дотягивается.
Всё, конец! Эти выпады были последним шансом, зацепить противника. Теперь рана не даст ему маневрировать.
Не дожидаясь пока Кред придёт в себя, Шагар закружил по арене, будто волк вокруг раненного оленя, запутывая и дезориентируя его, ища брешь в сбитой с толку жертве. Он быстро двигается по кругу, то и дело, нанося короткие и стремительные удары. Он рубит сверху вниз, затем с бока, с другого бока и снова обрушивается сверху. Он изматывает противника, истекающего кровью, теряющего ловкость и скорость, теряющего кровь, а с ней и силу, гораздо быстрей танцующего вокруг него Шагара.
Удар, ещё удар, звон, снова звон. И вот Кред пытается встать на обе ноги, но снова удар и снова звон, и Кред опять на колене, загребает песок больной, непослушной ногой. Он пытается одновременно успеть отбить атаку и, оттолкнувшись здоровой ногой сделать выпад. Безуспешно!
Он снова вернулся в центр воображаемого круга, что рисовал перед ним Шагар своим танцем. Он снова ставит защиту. Звон! И опять и опять. Он раздражён! Он понимает безысходность своего положения, он знает, что нельзя дёргаться, нельзя совершать выпады, теперь можно только обороняться.
И в этот миг он понимает что всё кончено, что отбор уже произошёл, что только время ведёт счёт до того момента, когда истёкший кровью он обессилено рухнет в песок. Так стоит ли тянуть? Шагар победил и он достоин!
Удар, Кред щитом отражает наскок сверху и делает колющий выпад в полную руку, целясь противнику в живот. Шагар не упускает шанса и рубит по выпрямленной в локте руке. Боль пронзает Креда, доселе не виданная им. Рёв вырывается из глотки. Из обрубка, что мгновение назад был сильной мужской рукой, кровь струится фонтаном и, выливаясь на раскалённый песок, образует багровые сгустки на арене.
Шагар не позволяет Креду страдать долго. Он врубает щит в лоб кричащего друга, конический шип пробивает кость и разрывает мозг бойца. Чёрные угольки скрываются за веками, безвольное тело падает лицом в жёлтый, горячий песок. Кред мёртв. Шагар жив. И Шагар достоин!
Солнце вставало над тёмными башнями Ашерока. Шестьдесят четыре гранитных куба, казалось вросших в обсидиановый пласт под ними, возвышались над чёрными, зубчатыми гранитными стенами.
Четыре башни, что смотрели острыми углами наружу, выделялись могущественной статью и смотрели на четыре стороны света. Между башен в два десятка человеческих роста стены соединяли ещё по пятнадцать башен, по каждой грани гигантского ромба – что представлял собой Ашерок.
Каждая грань по две тысячи шагов в длину. Промежуточные башни возвышаются над плато на десять человеческих ростов, а стены ниже вдвое. Толстый чёрный гранит в семь шагов шириной не оставлял шанса захватчикам пробить те зубчатые стены. Вот уже три сотни лет воины с железными венцами на голове несли стражу на башнях и стенах великого города. И всё это время богатство города росло, а власть императора была незыблема.
Меж каждого зуба прорублена бойница, выпирающая на шаг вперёд треугольной гранью, тянущейся вниз по стене до основания. Вертикальные складки делали стену похожей на рёбра гигантского варана, ощетинившегося на врага вздыбленным гребнем бойниц на спине.
На каждой бойнице по стражу в отполированных до зеркального блеска чёрных доспехах, рядом лук с человеческий рост высотой, копьё вдвое выше владельца, длинный обоюдоострый меч на поясе и кованный миндалевидный щит по грудь высотой. Железный венец Ашерока, так зовут стражу городских стен, столицы в центре могучей южной империи.
Они шли узкой цепочкой стройных и мускулистых, высоких тел, по широкому тракту, вымощенному багрово-красным кирпичом. Босые ноги чувствовали тепло исходящее от не успевающих остыть за ночь, впитавших за длинный, летний день солнечный свет гладких камней. Чёрные набедренные повязки ниспадают до колен, а свободные белые рубахи без рукавов, обнажают мускулистые загорелые руки, не державшие за свою жизнь ничего кроме холодного остро заточенного стального оружия.
Их не учили стрелять из лука, как железный венец Ашерока. Их не учили читать и писать, как терновый венец имперской академии. Зато их учили рубить и колоть, метать дротики точно в цель, так чтобы нагрудные латы и шлем не стали помехой на пути острого калёного жала, пронзающего глотку того, кому не посчастливилось встретиться с ним.
Они владели коротким мечом так, словно это было продолжение их собственных рук. И если кому-то из них отрубить правую руку, он легко мог высечь кровавый крест левой рукой на теле врага. Круглый щит диаметром чуть больше лица, что держали они в твёрдо зажатом кулаке, имел по центру конический стальной шип в пол локтя длинной. И даже не участвуя в битвах, как делали это воины костяного венца имперской кавалерии, каждый из них проткнул, с хрустом дробя кости и проникая в мясо, не одно тело раба, коих подавали им для тренировок и отработки навыков боя.
Все они были готовы. Все они давно шли к цели. Все они яростно желали дождаться этого дня и получить право на золотой венец.
Вереница подошла к городу с севера. Угол гигантского ромба возвышался над их головами, будто говоря им, как они ничтожно малы и сколь малозначимы в этом огромном полным могущественных сил мире. Но они это знали и так.
Они не ценили свои жизни и не ценили жизни других, они как никто понимали бренность бытия и ничтожность сущего. Мгновенность жизни, коих они отняли сотни, и слабость духа перед лицом мощи натренированной плоти.
Натужный и протяжный скрип резал слух воинов. Под тяжестью противовесов, огромные створки медленно поднимались вверх, прячась под каменную стену. Цепи звенели в утробе башни. В открывшемся длинном и широком тоннеле, ведущем в город, развешанные по стенам, горели тысячи факелом, освещая путь достойным.
Широкая, выложенная чёрным камнем улица могла поместить восемь конных воинов в ряд, но они шли узкой цепочкой по одному. Шестьдесят четыре молодых тела, молодых воина достойных принять золотой венец.
Они шли по улице, с обеих сторон которой возвышались мраморные колонны. На вершине каждой колонны по левую руку стоял бронзовый воин, облачённый в латный панцирь и вооруженный щитом и копьём, а по правую руку закованные в броню воины вооруженные большим двуручным мечом. У каждого монумента в лучах взошедшего солнца на челе блестел золотой венец. Тонкий драгоценный обод опоясывал голову по кругу чуть выше суровых глаз достойных вылитых в металле. Каждый из них был прообразом правившего в Ашероке императора, но все вместе они являли собой ансамбль должный показать достойным важность их предназначения. Показать, что их путь неразрывно связан с жизнью императора, а император и есть их жизнь.
О, да, империя держалась на власти императора, а он опирался на власть силы и оружия. Воинская доблесть была в почёте в Ашероке, и не было важнее силы в империи, чем сила руки сжимающей меч.
Двенадцать лет все они тренировались воинскому искусству, тренировали силу и реакцию, отрабатывали навыки и приёмы, учились выживать и убивать. Всех отобрали ещё в детстве. По мере взросления нагрузка возрастала, а их молодые тела крепли и мужали. За двенадцать лет они выросли и приобрели форму неподвластную простым смертным. Каждый из них метал копьё на полсотни шагов, попадая остриём оружия точно в центр имперского динара. Все они могли пробежать с бронзовым щитом за спиной сорок по тысячи шагов и не свалиться на финише, а вступить в яростный бой на мечах или копьях. Все они могли поднять свой собственный вес столько раз сколько нужно, и все они неспособны остановиться без команды отставить. Даже если тело ломит, даже если разум растворяется в пелене усталости, пока сердце бьётся, воин будет продолжать движение заданное наставником или жрецом.
Все наставники были из числа достойных носивших золотой венец. Они уже были стары для исполнения своего предназначения, но всё ещё полны сил и могли послужить империи, на их головах красовались шрамы от снятых венцов и они гордились ими. Именно они растили себе смену, ведь только они знали какого это, пройти все те испытания, что проходят, чтобы стать достойными и носить на челе золото.
Те дни минули, и настал час получить заслуженную награду молодым!
Выложенный красным гранитом круг в сотню шагов диаметром окаймляли чёрные обелиски. Прямоугольные обсидиановые камни в три человеческих роста высотой и в руку толщиной имели правильные формы, и прямые углы. Из центра каждого обелиска, со стороны, обращённой к центру арены, выступало на половину своего образа гротескное изваяние движущегося вперёд человека.
Изящно вырубленный в камне за каждым изваянием тянулся шлейф из обсидиана, так что со стороны казалось, будто живые люди выходят из камня, преодолевая последнее, туго обтягивающее их тела препятствие из неподатливой чёрной ткани.
Шагар рассмотрел лишь несколько обелисков, тех, что стояли ближе всего к входу на гранитную арену. Лица их были искорежены гримасой боли, глаз не было видно за чёрной пеленой непреодолимого препятствия, широко раскрытые рты тоже имели лишь провалы из обсидиана в центре лица. Но были и такие кто, стиснув зубы, упёрся ногами в пол и грудью прорывал невидимую ткань. Их лица были видны чётче остальных, они проявлялись на обсидиановой плёнке тугими гранями суровых, напряженных мышц. Среди рвущихся наружу из камня людей были и мужчины и женщины, обнажённые тела и одетые в доспех воины. Все они старались прорвать преграждавший им путь вязкий камень, руками, грудью или лицом. Страшней всех выглядели те, что вышли дальше других на гранитную площадь. Было видно, что их тела начали деформироваться. Сломанные кости, проломленные черепа и вывернутые пальцами назад кисти рук, создавали впечатление искалеченной плоти, что ломалась под тяжестью тянущей их назад силы. Искажённые лица, проломленные внутрь носы и свёрнутые обсидиановой тканью челюсти, говорили о страшной боли, что испытывали эти люди, пытаясь вырваться из оков собственной плоти.
- Это люди рождённые заново! – Эхом разнёсся по арене, спокойный, но громоподобный в своей всё заполняющей силе голос.
- Каждый из нас рождён в оковах собственной плоти. Каждый из нас рождён таким, каков он есть.
Фигура, облачённая в серебристую мантию, полностью скрывающую тело её владельца, вышла из тени гигантского обелиска в центре арены.
На фоне чёрного камня жрец казался карликом, хотя он был обычного для человека роста. Он сделал всего пару шагов навстречу пришедшим на арену воинам и встал так, чтобы солнце отражалось яркими бликами от его мерцающей серебром мантии. Капюшон прикрывал его чело, а на месте лица зияла чёрная бездна. Жрец простёр правую руку к солнцу, а второй указал на достойных.
- Как солнце, вечно освещает Землю, так и человек судьбою связан с телом. Тело есть воплощение замысла создателя. Оно есть высшее его творение, и оно совершенно.
Жрец сделал ещё два шага в сторону воинов. На этот раз он указал не на них, а на обелиск в центре арены. Чёрный обсидиановый камень был самым могучим из всех стоявших здесь, монумент вдвое превосходил скульптуры стоящие по краям арены.
Его столь же правильные пропорции и ровные углы не оставляли сомнений, что он был сотворён человеческими руками. В отличие от статуй, что смотрели в центр гранитного круга, стены этого монумента были абсолютно гладкими.
- Но создатель мудр! И так же как реки могут менять русла, а ветер может стать ураганом, человеческая плоть может совершенствоваться.
- Эти камни. – Жрец широким жестом обвёл по кругу арены. – Тоже когда-то были просто камни. Но человеческие руки превратили их в предмет восхищения. В изваяния, достойные стоять в центре великого Ашерока, здесь, на арене перерождения.
Жрец отвернулся от камня и, повернувшись к воинам, зияющим провалом под капюшоном, медленно направился в их сторону.
- В человеке рождённым таким, какой он есть, заложена возможность для совершенства. Возможность менять свою плоть, саму суть собственного тела. Менять себя и менять свою судьбу. И самый доморощенный камень, скульптор может превратить в шедевр искусства, объект любования и преклонения, восхищения и восторга. – Жрец продолжал приближаться и Шагар рассмотрел его руки. Бледная, почти белая кожа туго обтягивала острые углы костей, создавалось ощущение, что мяса на пальцах у жреца не было вовсе.
- Так и каждый человек может менять свою плоть. – Продолжал жрец свою философскую речь, громким, но спокойным голосом, вселявшим уверенность и веру в то, что он говорит правду. – Создавая из обычного и простого, нечто редкое и ценное, достойное восхищения.
Жрец остановился в десяти шагах от достойных, могучих воинов, к которым обращался.
- Я сейчас говорю о вас, сыны Ашерока! – Жрец распростёр руки в стороны как бы обнимая строй достойных.
Шагар присмотрелся к ладоням жреца, ни одной морщинки, ни одной синей язвочки и ни какой сухости, не было видно на ладонях мага. Гладкая как шёлк и белая как снег кожа, подсказывали Шагару, что тело жреца не сморщенная и дряблая плоть старика, что сила и мощь что присуща его голосу также живёт и в его теле. И что причины его необычного вида могут быть куда как глубже, чем нежелание мага подставлять плоть под лучи южного солнца. Он понял, что не старческое сухое тело скрывается под серебристой мантией и что, возможно, перерождение тела данного от рождения создателем может быть причиной столь серьёзных изменений.
Как и они, рождённые лишь людьми, претерпели изменения плоти, дабы превратиться в непобедимых воинов, так и жрец был подвержен преобразующим его плоть страданиям, чтобы стать магом.
Жрец продолжал, и его сильный и твёрдый голос обволакивал тело и проникал в самое сердце Шагара, вызывая гордость и решимость в его сознании.
- Вы все были рождены разными, но создатель не оставляет нас как только мы покидаем лоно матери. Напротив, он сопровождает нас всю жизнь. Призывая к совершенству.
Жрец опустил руки и сложил их вместе ладонями внутрь возле груди. Шагар мог поклясться, что если бы он сейчас видел, что происходит за тёмной бездной скрывающей лицо жреца, то он бы увидел закрывшего глаза мага. Настолько смиренным и мягким стал его голос.
- Двенадцать лет вы оттачивали свою плоть. Превращали обычные, ни чем не выдающиеся тела, в древоподобные могучие организмы. И как любое древо обласканное солнцем создателя, вы росли и крепли. Ваши ноги превратились в твёрдое корневище, и никто теперь не сможет сдвинуть вас с места, если вы сами к этому не готовы. Ваши руки, это могучие ветви, способные выдержать ураган. Ваши тела, это непробиваемый и не сгибаемый ствол, стоящий прямо в непоколебимой решимости воплотить замысел царя богов, бога Ванши.
Жрец сделал ещё один шаг и сквозь тёмную завесу тени от его капюшона, высветилось лицо мага. Такая же белесая кожа как на его ладонях гладкой плёнкой обтягивала череп жреца. Бесцветные губы его казались лишь полупрозрачной краской нанесённой на два ряда крупных зубов явственно проступающих на фоне костлявой челюсти и так плотно прилегавших друг к другу, что создавалось впечатление, будто у мага отсутствует рот. Из-за отсутствия мяса на лице, ноздри смотрели вперёд двумя круглыми и тёмными впадинами, органично дополняя чёрные как ночь глаза, наполненные восторженным блеском фанатичного взгляда.
Он ярко контрастировал с могучими телами людей стоявших напротив. Их смуглая, загорелая кожа, отражала солнечный свет и туго обтягивала массивные мышцы, за которыми совсем не было видно костей.
- Но деревья не растут сами по себе. – Продолжал жрец, тем громоподобным тоном, пробирающим до тех самых костей, с которого начал свою тираду. Рот мага при этом оставался закрытым.
- Их направляет солнечный свет. И только к нему они тянутся, и только он укрепляет их.
- Для нас этот свет император! Свет, который направляет нас, и под лучами которого мы крепнем и растем, и крепнет и растёт Ашерок.
- Вот, прообраз человеческой плоти от рождения под светом Ванши. – Резким движением жрец указал костлявым пальцем на гладкую стену обелиска в центре арены.
- И вот, то, что предстоит вам, под светом императора Ашерока. – Маг перевёл перст на обсидиановые камни, расставленные по краю арены.
В глазах его вспыхнуло пламя. Он продолжал указывать на рвущиеся из камня фигуры людей. И в этот момент Шагару показалось, что они ожили. Мужчины и женщины, обнаженные и в доспехах, те, что начали свой путь к свободе и те, что почти освободились из камня. Все они пришли в движение. Все как один, разом, продолжили свои попытки прорваться сквозь каменную ткань, преграждавшую им путь.
Жрец плавно закружился на месте вокруг своей оси, впадая в экстаз восторженного восхищения от происходящего. Он кружил, и полы его мантии развивались над гранитным полом арены.
- Вы проходите свой путь от рождения к смерти под ярким светом Ашерока. Вы перерождаетесь, становясь не просто человеком, но частью императора. Его неотъемлемой частью. Венцом императора!
Жрец встал на месте, обращённый лицом к солнцу и благоговейно распростер руки в стороны ладонями вверх. Как бы стараясь впитать как можно больше солнечного света исходившего с небес.
В этот момент Шагар мог поклясться чем угодно, даже собственной жизнью, от монументов, где рвущиеся на свободу перерождённые ломали себе кости об обсидиановую пелену, стали доноситься звуки.
Какофония нечленораздельных слов, криков, стенаний, смеха и плача. Звуки неслись над красной ареной, переплетаясь и перемешиваясь, сворачиваясь в глухой клубок, вязкую субстанцию, заполнившую собой всё пространство площади перерождения. Хруст костей, скрип рвущейся кожи и яростные вопли отчаяния, страха, восторга и храбрости, всё, перемешавшись, как будто слышимое сквозь толстую ткань, гулкой и приглушённой волной накатывало с края арены в самый её центр. И в тот момент, когда эта волна сошлась в центре, она встретилась с гладкими стенами обелиска, и раздался оглушительный звон. На мгновение заглушивший все звуки яростной волны и разнёсшийся над ареной так громко, что застонал сам гранит под ногами Шагара.
Спустя миг, казавшийся теперь долгим и протяжным зовом, звон колокола в ушах Шагара затих, так же резко и неожиданно, как и появился, а на смену ему пришла новая волна. И эта волна, отражённых от камня, криков боли, ярости и злости, усиленная гладким обелиском, стала распространяться от центра арены наружу. Наполненная отголосками колокольного звона, волна прокатилась по площади, ударилась о высеченные в камне монументы, и снова гулкие стенания стали сходиться к центру, но на этот раз они были громче и отчётливее.
Хруст ломающейся кости ударил в уши Шагара так резко, что он отвлёкся от созерцания камня и обернулся назад. Он подумал, что это ломаются кости достойных пришедших сегодня на арену для перерождения. Но нет. Все достойные стояли прямо, на лицах их не один мускул не дрогнул, а веки не опустились от созерцания, происходящего на площади представления. Они внимали словам жреца и впитывали кожей атмосферу священного ритуала. Шагар вернул свой взор в центр круга.
Когда вторая волна криков достигла центрально камня, снова раздался звон и многократно усиленные этим звоном крики снова хаотичной волной покатились обратно.
- Так займите же место достойное каждого изваяния. – Воззвал жрец к воинам. Теперь его голос тоже звенел металлическим колокольным блеском, эхом присоединившись к волне стенаний гуляющей по арене.
- Встаньте у камня, что зовёт вашу плоть громче других! Встаньте у камня перерождения!
И снова звон, и снова громче предыдущего, и снова волна звука расходится по арене. И отголоски слов мага примешались к стенаниям и крикам, воплям и плачу. И теперь в звоне и шквале эхом отражались его слова, сливаясь в единый не связный фон.
- Встаньте. Камень. Займите место. – Летали над ареной слова жреца, хотя рот его был закрыт.
В этой режущей слух армаде звуков и слов Шагар расслышал тонкое едва уловимое дыхание женского шёпота.
- Шагар я здесь. – Шептала невидимая дева.
- Шагар. Шагар, иди ко мне. – Шепот доносился откуда-то слева, и сердце воина заколотилось чаще.
Он сделал шаг в направлении зова, и голос стал чётче, явственно проступив сквозь шум, носящийся над ареной перерождения, исходивший от других камней.
Шагар сделал ещё два шага, и голос зазвучал так, словно шептал у самого его уха, и даже влажное дуновение тёплого дыхания почудилось его телу.
- Шагар я здесь. – Касались уха тёплые губы, и плоть воина отзывалась покорностью на лёгкое прикосновение влажного дыхания.
- Шагар я помогу тебе. Со мной ты выдержишь всё. Со мной ты переродишься. Тебе станет легче. Вместе мы преодолеем каменную преграду, вместе мы прорвём камень.
Кожа Шагара покрылась мурашками, а ноги, повинуясь нежному призыву, казалось сами пошли в нужном направлении.
Он был опьянён и очарован голосом, доносившимся из камня, и ничего вокруг не отвлекало его теперь. Он не видел жреца и не видел гладких стен обелиска в центре, и не обращал внимания на разошедшихся по арене достойных. Он лишь слушал голос и шёл навстречу своему зову. Он шёл, не глядя, ни на миг не сомневаясь, куда ему нужно идти. Пока второй голос, донёсшийся издалека, и казавшийся ещё тише шёпота девы, не коснулся его слуха.
- Не верь ей! – Тихо, но настойчиво воззвал мужской голос.
- Шагар иди ко мне. – Шептали тёплые губы у самого уха.
- Ты слышишь меня, я знаю! – Утверждал сухой и строгий, но всё ещё еле слышный мужской голос.
Шагар остановился, не решаясь сделать следующий шаг. Голос мужчины, что звучал с другого края арены, был не знаком ему, и всё-таки притягательно твёрд, своей неотвратимой уверенностью.
- Шагар ты уже рядом. Осталось чуть-чуть, и я помогу тебе. – Струйка тёплого воздуха ударила в самый центр уха Шагара, и нежное как мягкое покрывало чувство накрыло его плоть целиком. Он сорвался с места и настиг зовущий его обелиск.
- Встаньте. Камень. Займите место. – Витал голос жреца над ареной. И все шестьдесят четыре воина встали возле шестидесяти четырёх изваяний.
Туго обтянутая чёрной каменной тканью, из обсидиана, казалось, выбегала дева. Её тело застыло на полушаге, когда опорная нога, вот-вот готовая оторваться от земли, касалась её лишь носком стопы, а занесённая вверх маховая конечность всё ещё продолжала свой путь наверх и вперёд. Груди девы были так плотно утянуты камнем, что слились в одно округлое утолщение на теле чуть выше солнечного сплетения. Голова её выступала лбом вперёд в направлении движения тела и именно там ткань обсидиановой преграды была натянута сильнее всего.
- Шагар я здесь! – Снова зашептал её голос, и тёплое дуновение тронуло плоть воина.
- Иди ко мне. – Ласково увещевала дева.
Вдруг, блики заиграли на чёрном полотне и, высеченное в камне, покрывало стало менять форму. Дева не двигалась и не меняла позу, она не отступала назад и не шла вперёд, но твёрдая ткань обелиска на глазах меняла силу натяжения и форму. Она, то приобретала объём, натягиваясь и становясь гладкой, будто чем-то наполненная изнутри до предела, то скукоживалась и опадала, словно под ней освобождалось место, и тогда вся она покрывалась сотнями новых волн и борозд.
Всё это было похоже на то, как если бы дева сокрытая внутри, то отступала для разбега, на миг замирала, собираясь с силами, а затем уже в новой попытке пробить преграду, снова сталкивалась с чёрным полотном, преграждавшим ей путь. Только вот силуэт девы не двигался внутри, и лишь натянутая часть изваяния, имитирующая ткань, вызывала всё это впечатляющее представление.
Шагар присмотрелся к обелиску и понял, что это не магия и не человек рвётся наружу из камня. Он увидел игру солнечного света на мастерски искаженном бороздками, насечками и мелкими сколами обсидиановом полотне.
И как только он осознал это, тело девы внутри обелиска резко дёрнулось и занесённая для шага нога, стала опускаться вниз, натягивая острым коленом каменное полотно. До слуха Шагара донёсся лёгкий хруст лопающегося камня, и явно выраженная тоненькая трещинка, чёрным ручейком стала расползаться по обсидиану от центра колена. Шагар захотел сделать шаг назад и дать пространство деве вот-вот готовой вырваться из камня, но не успел пошевелиться.
- Войдите в камень! – Резко выкрикнул жрец. И не было сомнений, что так и нужно было сделать.
Достойные сделали шаг навстречу рвущимся из обсидиана, и мир вокруг погас для каждого из них и для всех них разом.
Шагар парил нигде, только тьма вокруг, только твердь под ногами и ощущение что вот-вот упадёшь, ибо не контролируешь тело.
Он попробовал наклониться вперёд, но, ни на миг не сдвинулся с места.
Тогда он закрыл глаза. И, ничего не поменялось вокруг, только тьма и нет света. Он открыл глаза и тогда осознал, что и не закрывал их вовсе.
Он снова попробовал наклониться, на этот раз в бок и одновременно присесть, но ноги остались там, где и были. Он не почувствовал, ни движения, ни сопротивления. Тьма обволакивала всё тело и так плотно, что ощутить её он не мог. Ведь чтобы почувствовать преграду, в неё нужно упереться, но твёрдая тьма вокруг впитала его в себя так плотно, что он не мог напрячь, ни один мускул на теле. Он не мог пошатнуться, не мог моргнуть, не мог дышать.
- Тебе не надо дышать Шагар. – Ласкал слух приятный девичий голос.
- Ты нигде. Это мир до воплощения Ванши. И только тьма вокруг и ты часть этой тьмы. – Увещевал нежный голос, казалось, теперь изнутри головы самого Шагара.
Он попробовал вдохнуть, но грудная клетка осталась на месте, а рёбра не стали расширяться.
- Не надо, не пытайся. Здесь это не нужно и никак нам не поможет. – Продолжала увещевать дева.
Шагар почувствовал неприятное покалывание в лёгких и не осознанно попробовал вдохнуть ещё раз. Вновь безрезультатно.
Тогда он попытался пошевелить правой рукой, но движение отсутствовало, и снова даже не почувствовав преграды он не смог преодолеть её.
Шагар сосредоточился на ощущениях своего тела, и понял, что не чувствует ничего. Затем он напряг мышцы живота и попробовал прогнуться вперёд, но лишь осознал, что мышцы не напряглись. Для их напряжения не хватало места в плотной невидимой скорлупе, что сковала его целиком.
- Тебе нужно полностью расслабить тело Шагар. Нас слишком много здесь. В одном камне для двоих мало места. – Дева не касалась губами его уха, а тёплое дыхание не щекотало кожу. Её спокойный и мягкий голос продолжал звучать в голове Шагара из самого его тела, и плоть улавливала его вибрации, а не воспринимала на слух.
- Ты должен расслабить все мышцы и перестать дышать, выдохнуть весь воздух из лёгких, что принёс с собой, и тогда у нас появится место для рывка. Мы вместе прорвём пелену изначального мира и вместе выйдем на свет созданный Ванши.
Шагар верил этому голосу. Ведь жрец сказал, чтобы они выбрали камень, и дева сама позвала его и теперь он здесь достойный среди достойных перерождения.
Он полностью расслабился. Мышцы и так вялые, стиснутые тьмой, перестали инстинктивно стараться удержать равновесие. Шагар поддался власти мира, что сковал его и теперь тот держал его тело на весу, всё в том же положении в котором он пришёл сюда. Голова направлена лбом вперёд, опорная нога наступает на землю лишь носком, а вторая занесена для шага наполовину.
Он последовал совету девы и выдохнул последнюю каплю воздуха. Грудь стянуло острой жгучей болью, как будто каменная ткань вдавилась в тело, расплющив грудные мышцы о собственные рёбра Шагара.
- Вот, хорошо. Теперь замри на месте, я сделаю всё сама. – Обещала дева, поселившаяся в голове у достойного. В голове терявшей связь с происходящим, окутанной туманом и вот-вот готовой потерять сознание.
- Очнись! – Позвал громкий и настойчивый мужской голос.
- Дыши! Дыши полной грудью. – Голос теперь звучал уверенно и строго. Он приказывал Шагару.
- Не слушай деву воин. – Упорно продолжал настаивать ещё один неведомый голос, поселившийся в голове у Шагара. Воин слышал его, но делать это становилось всё трудней. Голова тяжелела, и всё меньше мыслей оставалось в сознании.
- Очнись! Собери все силы, что у тебя остались, вдыхай полной грудью и напрягай мышцы. Прикажи себе бороться и сопротивляйся тьме, в которую она заключила тебя.
- Зачем? – Шагару казалось, что он говорит вслух, но его речь лилась только в его мыслях.
- Я здесь, во власти первородного мира Ванши. Моё тело сковано телом его мира. Мне никогда не хватит сил выбраться отсюда.
- Дело не в теле и не в плоти, ты знаешь это! Плоть лишь следует за разумом, а разум подчиняется воле. Воля же есть порождение духа.
Лёгкие Шагара горели огнём. Боль растекалась по телу, и он с трудом удерживал сознание при себе.
- Дыши! – Продолжал настаивать голос.
- Дыши! Дева лишь пленница в этом камне, а камень пленит только сознание, оторванное от плоти. Она одна из тех, кто когда-то давно основали этот город. Из людей они превратились в существ, что знают лишь силу плоти и отвергают остальные дары Ванши в этом мире. Одна из тех, что в конце жизни испугалась телесной смерти и застыла в камне, осталась в первородной тьме, потеряв дух и волю к жизни в мире, в котором была рождена. Её разум в плену её воли, а воля запечатана в камень.
И если ты отдашься первородному миру целиком, он выпустит наружу лишь плоть. Он пожрёт все дары Ванши, что живут в тебе, и ты станешь таким же, какой была она при жизни. Ты станешь лишь плотью без воли и духа, без разума и любви.
- Не слушай его Шагар! В камне заключена моя плоть, ведь только она важна для Ванши, только она имеет силу для перерождения. – Вдруг выкрикнул женский голос возле самого уха достойного. – Не слушай этот голос, кем бы он ни был. Его здесь нет. Его тела нет даже в переродившемся мире Ванши. Его плоть давно умерла. Он ничто, пустое место. Он не знает, что значит быть пленником первородной тьмы.
Шагар терял сознание. Он уже не знал, закрыты его глаза или открыты, ведь разницы он не видел. Он не знал, стоит он или лежит, бежит или летит, ведь его тело обволакивала тьма первородного мира Ванши. Ему казалось, что всё вокруг не имеет ни начала, ни конца, а его тело только часть чего-то большего. Того мира что сковал его плоть и не давал ей упасть и пошевелиться.
- Откуда здесь воздух? – Не открывая рта, говорил Шагар. – Чем я могу дышать? Если здесь нет ничего кроме первородной тьмы.
- Ты прав Шагар. – Утверждала дева. Пытаясь снова перейти на манящий шепот, она снова заговорила тише.
- Здесь нет ничего кроме плоти и тьмы. Здесь нет места больше ни для чего. Только растворившись в этом ничто, ты сможешь освободиться. Прими безысходность своего положения и тьма, если сочтёт нужным, освободит твою плоть.
- Не слушай её и не верь ей. – Заполнил пространство вокруг, громкий мужской голос.
- Она пленница этого мира и она хочет, чтобы часть тебя осталась здесь навсегда.
- Я не могу остаться здесь. Я пришёл на арену перерождения, чтобы надеть золотой венец. Я пришёл сюда, потому что достоин этого.
- Дыши! Дыши, иначе тело твоё умрет, и твой разум останется здесь и скуёт твою волю и уничтожит твой дух. И перерожденная плоть будет бродить по миру пустая, и управлять ей будешь уже не ты.
- Откуда я могу знать, что ты говоришь правду? – Засомневался Шагар. – Ты даже не знаешь моего имени.
- Я знаю имя твое, и только я смогу назвать тебя им в своё время. Но не здесь, не в первородном мире Ванши. Имена не имеют значения здесь, имена даются плоти в перерождённом мире Ванши. Здесь я взываю не к твоей плоти, а к воле и разуму, чтобы пробудить дух. Ибо только они сейчас заключены в камне и во тьме Ванши, а тело твоё стоит сейчас возле обсидианового обелиска и ждёт участи, что ты уготовал ему.
- Здесь в первородной тьме нет места плоти, здесь заключены только души. – Настаивал мужчина.
Сознание Шагара растекалось бессвязными мыслями по полотну реальности, как вода растекается по плоскому камню. Он старался сфокусироваться на словах неведомого голоса, но собрать разрозненные мысли было также сложно, как собрать пролитую воду с камня.
- Плоть появилась вместе со светом, дарованным Ванши для духа, и вместе с плотью появились проводники, связующие дух и плоть – первородный мир с перерождённым миром – и эти связующие звенья, воля, идущая от духа и разум, идущий от тела, а вместе они сливаются, посередине соединяя два мира, мир духа с миром плоти.
- Не верь ему. Его здесь нет! – Закричала дева, и голос её надрывно заскрежетал, срываясь на визг.
- Его здесь нет! Его тела нет здесь, он не знает, о чём говорит. Он не знает первородного мира, так, как знаю его я. Он не поможет тебе. Он хочет обмануть тебя Шагар. Он хочет, чтобы ты сошёл с пути перерождения плоти.
Шагар попробовал вдохнуть, но тщетно. Воздуха давно не было в его лёгких, и жгучая боль, казалось, окутала всё его тело, и зажало нутро в свои плотные раскалённые тески. Он чувствовал, как начали неметь его руки и ноги. Он чувствовал, что вот-вот потеряет способность думать и что тело его больше не слушает его разум. И в этот момент ему пришло осознание, и он спросил деву.
- Если здесь заключена плоть и только тело имеет здесь смысл, то чей голос мы слышим с тобой? Как он попал в этот мир?
- Он лжёт, это единственное что тебе нужно знать. – Закричала дева, срывающимся теперь сиповатым голосом. – Тебе нельзя спорить со мной. Ты не можешь подвергать сомнению плоть, заключённую в камне.
Шагар снова напряг мышцы и попробовал сдвинуть правую руку с места. Тщетно. Оковы первородного мира держали его крепче стальных кандалов.
- Ты стараешься двигаться телом, но тела здесь нет. – Донёсся басовитый голос ниоткуда.
- Я применяю силу моей плоти, это всё что я умею. Это то, чему меня учили всю жизнь. – Сквозь пелену, блуждающего в полуобморочном состоянии разума, признался Шагар мужчине, которого не видел.
- Если управление плотью это всё что ты умеешь как ты отвечаешь мне?! Почему ты слышишь меня? Ведь твоё лицо, твой рот, твои губы и твой язык скованы тьмой, что обволакивает тебя.
- Я отвечаю мысленно!? – Предположил Шагар.
- Твой разум контролирует твою плоть и никак иначе! Плоть не имеет власти над разумом. Плоть лишь средство рассудка, которым он пользуется для достижения своих целей. Поэтому не так важно, что чувствует твоё тело, главное, что поэтому поводу думаешь ты сам.
- Я думаю, что выйти из камня невозможно. Моя плоть мягка в сравнении с ним. Я заперт здесь навечно. – Если бы тьма не сковывала его, Шагар бы сейчас пал на колени и, опустив голову, зажал бы её руками, но он всё ещё висел в пустоте. В той позе, в которой попал сюда, и смерть была близка, и он почувствовал, как теряет сознание.
- Да, да, навечно! – Радостно ликовала дева, и смех разнёсся везде и постепенно затих, удалившись во всё.
- Очнись! Не сдавайся! Твоё тело стоит на арене! – Настойчиво, казалось, находясь где-то совсем близко, звонко и убеждённо утверждал, уверенный мужской голос. – Ты знаешь, почему я прав! Ты знаешь, что это единственно верное объяснение того, что сейчас с тобой происходит.
Шагар явственно вспомнил себя. Он вспомнил могучие руки и крепкие мышцы этих рук, что сжимают щит и клинок. Он вспомнил ноги, способные нести его мощное тело и удерживать его прямо даже когда противник пытается уложить его навзничь. Но он вспомнил и камень, пущенный из пращи. Он вспомнил, как камень ломает кость на лице, и как рвётся кожа и сочится кровь из раны на теле, в которое попал этот камень. И он осознал свою ошибку, допустить которую мог только человек полностью уверенный в собственной силе, и в превосходстве плоти над разумом.
- Да, я знаю, почему ты прав! – Уверенность появилась в голосе Шагара.
- Моё тело слабее камня. Человеческой плоти никогда не достичь твёрдости камня. Войти в камень невозможно! Каким бы сильным не было моё тело, обсидиан сильнее. Здесь в первородном мире заключён мой разум, моё сознание и не больше. Тело же стоит на арене и солнце Ашерока жжет ему спину.
Как только он проговорил это, по спине распространилось тепло, а плечи почувствовали жар.
- Я могу свободно вдохнуть, ведь моё тело окутывает не первородная тьма, а терпкий и сухой воздух осеннего юга.
Шагар представил себя стоящим на арене. И хотя он всё ещё не мог пошевелить головой и посмотреть на полуденное солнце, он чувствовал его жар на своём теле, а по его бритой голове пробежало, слегка охлаждая горячую кожу, свежее дуновение. Он закрыл глаза и почувствовал это. Он вдохнул полной грудью, и боль в груди отступила, а голова загудела так, как будто стала наполняться чем-то изнутри. Как если бы она была пустой мешок, а чистый, свежий воздух зерно, что сыпет в него мельник до упора, пока льняная ткань не разгладится, вобрав в себя зерна до самого края. И когда в ушах у Шагара зазвенело, а череп напрягся от тугого внутреннего напряжения, всё схлынуло, распространяясь по всему телу, принося удовлетворённое спокойствие, унося жгучую боль, прочь из плоти Шагара.
- Твой разум в плену. И только он сковывает тебя. Очнись! Теперь ты знаешь, что делать! – Всё столь же уверенно и громко вещал голос неведомого наставника во тьме.
- Своё тело могу заставить двигаться только я. Я один и никто больше! – Шагар напряг мышцы, и на миг ему показалось, что он почувствовал сопротивление. В этот миг он осознал, что его тело не в плену, что оковами окутана не плоть, а разум, а тело не подвижно, лишь потому, что разум верит в это.
- Я стою возле обсидиановой скульптуры, на которой лежит заклятье. Сделайте шаг, вперёд сказал жрец. Я сделал шаг и в тот момент попал под действие чар. – Шагар нащупал направление мысли, что должна вывести его к правильному решению, и он убеждал себя, чтобы поверить в эту мысль до конца. Почувствовать её всем своим существом. – Значит, чтобы вырваться из обсидиановых оков, мне нужно не стараться сдвинуть плоть вперёд. Мне надо сделать шаг назад.
- Нет, Шагар, стой! – Вопила дева у самого уха. Крик её был полон отчаяния и страха, а ещё злобы, той самой не прикрытой злобы, когда спадает любая тщательно выстроенная до того пелена благодушия и терпения.
- Ты в ловушке, первородный мир держит тебя. Тебе надо вырваться из плена, и только я знаю как. Ты должен отдаться тьме всецело и пробить стену, что стоит перед тобой. Таков урок, такова суть перерождения. Преодолеть непреодолимую преграду. Я знаю, я храню урок вот уже три сотни лет. Ты должен мне верить.
- Ты три сотни лет в плену. За это время ты так и не пробила стену. Я не верю тебе.
Шагар больше не сомневался. Он дышал полной грудью, острая режущая боль ушла, пересохшее горло щекотал сухой воздух степного края, а в ноздри бил запах собственного пота. Шея и плечи начинали зудеть, он стоял на солнце слишком долго. Слишком долго был в плену иллюзии.
- Пора выбираться отсюда. – Громко, в голос сказал сам себе Шагар и почувствовал, как шевелятся его губы.
Он расслабил всё тело и сконцентрировался на одной простой мысли - мысли, которых обычно не замечаешь и вообще не знаешь, что они есть, пока твой разум на свободе - он подумал, как нужно ходить.
Шагар сделал шаг назад. Шагар сделал шаг к свободе!
Он оглянулся по сторонам и прислушался к ветру. Ни слов, ни криков скорби и утраты, отчаяния и ужаса, ни слов жреца, ни звона колокола. Ничего! Только лёгкий, чуть слышный свист ветра, что спокойно гулял по арене, обдувая углы чёрных, немых обелисков.
И в этот момент Шагар усомнился в плоти. Он верил, что плоть совершенное творение Ванши. Он понимал, сила данная от рождения может совершенствоваться, но после того как он освободился от оков магии таившейся в обсидиане, он посмотрел на мир Ванши иначе. Его сознание было в плену, и вызволить разум оттуда помогла вовсе не развитая мускулатура и твёрдость его рук. Умение владеть мечом и умение сражаться там тоже не имели смысла. Он не знал, какие испытания выпали на долю остальных достойных, стоявших сейчас напротив обелисков, и не мог знать замысел жреца, который обрёк их на смертельное испытание. Тем более ему не были ведомы пути, предначертанные Ашероком своим подданным. Однако путь, что уготовал для человека Ванши, воплотив его в теле способном совершенствоваться не только под влиянием истязаний плоти, предстал пред ним во всей красе.
Шагар оглянулся вокруг ещё раз. Он не увидел бледнокожего жреца в серебряной мантии, не услышал он и его воззваний, совсем недавно витавших в воздухе над площадью перерождения. Зато он увидел мир сотворённый Ванши совсем по-другому.
Он увидел яркий солнечный свет, несущий тепло телу, но одновременно способный согреть душу и наполнить разум радостью. Он увидел воинов, понуро склонивших головы, и воинов уже озирающихся по сторонам, как и он, и одновременно совсем других, с пустым ничего не выражающим взором, с одинаковыми суровыми рисунками на лицах. Были среди достойных и те, что лежали возле камня, и кожа их потеряла блеск, а глаза были закрыты. Были такие, что стояли, трясясь всем телом, не вернувшиеся из плена, но и не переставшие сопротивляться. Смотреть на них было горше всего, ибо знал их Шагар, знал всех их вот уже двенадцать лет и мучения их чувствовал собственной кожей.
Рядом с Шагаром, напротив соседнего изваяния, бился в конвульсиях, стоя на одной ноге и бешено семеня второй в воздухе, брат Зафар. Вены вздыбились на его точёном теле, и словно тысячи синих змеек окутали воина. Рот его был широко раскрыт, а ладони с силой сжимали горло. Он не мог вдохнуть, казалось, что он душит себя сам.
Сердце сжалось в груди Шагара. Он испытывал боль, боль не телесную, хотя и чувствовал её всей плотью своей, так будто калёной сталью секли ему спину. Он почувствовал боль, которую никогда не испытывал доселе, боль душевную. И в этот момент ему захотелось рвануться с места, и броситься на помощь воину, что знал он двенадцать лет. Воину, с которым он вырос, и бок обок прошёл весь путь, от несмышлёного чада, до статного воина Ашерока. Ему захотелось выдернуть Зафара из плена и спасти жизнь и разум достойного.
Годы воспитания бойца Ашерока не оставляют места состраданию и сочувствию, лишь цель и путь, что ведёт к её достижению, только достойный проходит отбор, и только тот кто проходит отбор, достоин.
Шагар сдерживал душевный порыв, он всё ещё оставался во власти Ашерока. Он сам ещё не понял того, что он уже переродился. Толика сомнения прокралась в его сердце и семя милосердия, проросшее в нём, дало многочисленные побеги сострадания, что бурно тянули стебли к душе Шагара и наполняли всё его тело и разум молодой, неведомой ему ранее, порослью понимания устройства мира Ванши.
Он посмотрел направо и увидел воина, бездыханно лежащего на красном граните. Глаза его были широко раскрыты, но вместо блеска жизни, дарованного Ванши от рождения, в них была только пустота первородного мира. Обмякшая плоть безвольно распласталась на тёплом, прогретом полуденным солнцем, камне и жизнь достойного ушла безвозвратно.
Острой пикой разум Шагара пронзила мысль, от которой нельзя было отмахнуться прошлым опытом.
Ведь если этот человек создан Ванши таким, каков он есть, и прошёл путь совершенства в соответствии с замыслом создателя, стал лучше многих. То таков ли замысел Ванши для него? Неужели всё так просто и нелепо? Неужто не став достойным надеть золотого венца он должен умереть, ни сделав больше ничего? Вспомнил Шагар и раскалённую солнцем песчаную арену, где отрубил руку Креду. Вспомнил лица всех воинов, что пали в тот день. И острая пика продолжала пронзать его разум, доставая из него воспоминания, заставляя задавать себе вопросы.
Ванши не может быть столь - Нет, не жесток, Шагар отдавал себе отчёт о мире, в котором есть смерть и боль, жестокость и отбор – но смысл? Ванши не может быть столь бессмысленным в столь идеальных и способных к совершенству, своих творениях.
Шагар сделал шаг в сторону Зафара, затем второй. Его робкая попытка придала ему сил и уверенности. Он подошёл к собрату вплотную, тот уже склонился и встал на одно колено, опустил руки и больше не сдавливал себе горло в попытке силой плоти помочь воздуху проникнуть в лёгкие. Шагар положил руку на плечо бойца, и зашептал чуть громче, чем, если бы говорил самому себе.
- Твой разум в плену Зафар. Не тело. Ты свободен, делать что хочешь.
Голова Зафара задёргалась, а руки его задрожали, но остались висеть безвольными плетьми вдоль ослабевшего тела.
- Твоя плоть здесь, на гранитной арене. – Шептал Шагар, склонившись, возле самого уха воина. А тот отрицательно качал головой, не произнося ни звука.
- Воля сильнее плоти Зафар. Разум управляет телом. Поверь в силу свою, но не тела, а разума, и сделай вдох. Вдохни полной грудью Зафар.
Голова воина судорожно задрожала и стала клониться к спине. Взору Шагара открылось измождённое, покрытое потом и раскрасневшееся лицо Зафара. Вся кожа на его лице дрожала мелкой рябью, закрытые глазницы быстро подёргивались, толи, стараясь открыться, толи уснуть навсегда. Уголки губ закрытого рта растянулись неестественным образом, создавалось ощущение, что кто-то невидимый взял в охапку и крепко сжал его щёки. Короткие судорожно резкие кивки повторялись с учащающейся периодичностью. Он толи одобрительно кивал, толи хотел прогнуть голову назад.
- Давай Зафар, дыши! Верь мне, это я Шагар.
Лицо Зафара исказила страшная гримаса боли. Шагар уже видел подобные муки. Так искривляет лик меч пронзающий плоть воина. Но Зафара не пронзила сталь и кровь не сочилась из раны, просто он сделал неимоверное усилие, собрав последние силы собственной воли и поверив уговорам знакомого голоса звучавшего во тьме. Его голова резко запрокинулась назад, смуглое лицо залил солнечный свет, он широко раскрыл рот и вдохнул маленький глоток вязкого южного марева.
- Молодец Зафар! – Шагар отступил на полшага назад. Хриплый свист оповестил его о том, что воздух проникает сквозь иссохшее горло бойца.
Зафар вздохнул ещё и ещё, и вот, спустя три коротких вдоха, он широко открыл глаза и вдохнул полной грудью. Вены всё ещё опоясывали его могучую плоть, лицо было пурпурно-красным, а ладони неистово дрожали, но воин встал в полный рост, гордо подставляя, покрытую россыпью блестящих капель пота грудь жарким лучам палящего солнца.
- Шагар? – Зафар посмотрел на своего проводника и тут же истошно закашлялся.
- Это я Зафар. Ты выбрался из камня. Ты свободен и ты переродился. – Сказав это, Шагар сделал два шага назад, возвращаясь на место своего перерождения к камню с фигурой рвущейся наружу девы.
Зафар смотрел на него благодарным, но больше ошалелым взглядом. Взглядом не понимающего и удивлённого человека.
- Ты спас меня? – Кашель отпустил из своих твёрдых и сухих рук горло Зафара, он говорил сипло, но достаточно громко, чтобы отошедший Шагар услышал его. – Но почему?
- Потому что ты достоин! – Уверенно произнёс Шагар и отвернулся от спасённого воина.
И в этот самый момент глыбой обрушился о гранитный настил арены, раскатистый и мощный голос мага.
- Встаньте лицом к воплощению плоти, высеченному в камне, перерождённые воины Ашерока.
Шагар обернулся к обелиску с гладкими стенами, и все воины, что остались стоять на ногах после внутренней борьбы с магией заключённой в монументах сделали также.
Они смотрели на чёрный камень, казалось поглощающий свет самого солнца, и из тени вышел жрец. Теперь на нём была белая мантия, настолько белая, что её блеск резал взгляд, и смотреть на неё можно было, только прищурив взор. Под капюшоном вновь зияла тёмная бездна, а руки полностью скрывали широкие рукава.
Жрец продолжал говорить уверенно, но теперь его голос звучал не тем раскатистым громом, что заставлял испытывать благоговение и страх. Теперь речь его скорей вызывала уважение, как к опытному наставнику, что доносит учение до послушников в храме.
- Почувствуйте телом благодать, снизошедшую на вас, от силы сотворившей сей мир, от великого бога солнца Ванши, что греет лучами славы Ашерок и всех подданных его. – Жрец медленно скрестил руки на груди, при этом ладони его так и остались, скрыты в рукавах мантии.
- Почувствуйте перерождённой плотью своей блеск и мощь мира сего. Его совершенство и упорядоченность. Ибо вы прошли длинный путь по дороге, что открыл для вас Ашерок. И вы избранны, и вы достойны! Ваш путь, быть совершенными!
- Но путь этот не пройден. Вы лишь достойны, пройти его. И следующий шаг, принять плоть создателя мира на чело своё. И я верховный жрец Ашерока помогу вам сделать этот шаг, ибо я вижу плоть создателя в мире его, ибо я проводник его.
Жрец тихо, на распев забормотал нечленораздельную песню, на неизвестном Шагару языке. Тихий голос его заклинания лился тоненькой струйкой меж обычных слов, что были понятны воинам Ашерока, и не мешал восприятию речи мага. Как журчание лесного ручейка прокладывающего себе путь меж древесных корней, лишь добавляет красоты созерцанию, так и магические мантры лишь заставляли воинов внимательней слушать. Казалось, маг говорит в два голоса и, наверное, так оно и было.
- Есть плоть человеческая, и есть плоть создателя на земле. Есть ткань создателя на небе, и есть благородная материя, снизошедшая с небес на землю.
Песнопения, встроенные меж слов и не понятные Шагару, постепенно усиливались, но всё ещё были гораздо тише речи мага на Ашерокском языке.
- Император Ашерока, есть совершенство человеческой плоти, лик создателя на земле. Солнце, самая яркая ткань, созданная Ванши на небесном теле, есть его воплощение. Есть воплощение Ванши и в земной тверди, и этот металл не зря согласуется с солнцем блеском своим, и несёт ценность своим появлением. Золото, есть материя в тверди земной, что скрепляет её силой Ванши. – Жрец одёрнул руки от груди и, широко разведя в стороны, воздел их к небу.
- Скрепив золотом чело ваше, вы станете совершенством человеческой плоти создателя, достойной быть рядом с плотью его на земле – Императором Ашерока.
- Так готовы ли вы принять сей дар от благородного рода не человеческого? Рода, исток которого, есть плоть самого Ванши! – Продолжая держать руки на уровне головы, обратился из тёмной бездны лица своего маг к воинам Ашерока.
- Скажите, достойны ли вы, носить земную ткань создателя на челе своём? Готовы ли вы возложить на себя долг, достойнейший из всех, что есть на земле? Достойны ли вы стать венцом императора?
- Достойны! – Хором гордых, но смиренных голосов, ответили воины.
И головы их были опущены, ибо склонили они темя пред осознанием величия сего момента.
- Так тому и быть! – Жрец простёр руки к небу, вознеся их над головой ещё выше, так, что солнце оказалось, зажато меж его белесых дланей. И когда маг опустил руки, осколки небесной плоти Ванши засияли меж ладоней его искрами драгоценного металла.
- Встаньте на колено воины Ашерока. Ибо никто неспособен устоять на ногах когда человеческая плоть сливается с плотью сотворившего его.
Воины встали на колени, и тёплый гранит служил твёрдой опорой для достойных.
Шагар исподволь смотрел на мага, смотрел на воинов и смотрел на себя. Ощущая причастность, он перестал чувствовать принадлежность. Всё действие, разворачивающееся на площади перерождения, виделось ему не тем, к чему он был готов ещё так недавно, когда только ступал на красный гранит арены. Голос, что поведал ему силу в камне, изменил его сознание. Он приобрёл волю и понимание, что воля понуждает разум, а тот двигает плоть. Он осознал, что плоть лишь инструмент воли, порождённой духом человека, а разум проводник плоти и обратного не дано. И вся сила в мироздании исходит от изначального импульса, родившегося вне тканей человеческой плоти, но существующего вместе с ней и место рождения силы это воля, позволяющая менять человеку реальность окружающую его и воплощать через разум, деяниями плоти порывы духа своего.
Жрец колдовал. Из-под белого капюшона, из нутра глубин тёмной бездны, вырывались шипящие и гортанно-кричащие звуки, не понятные слуху Шагара. Теперь заклинание лилось словно река, бесконечным и непрерывным потоком, из уст мага. В то время как осколки земной плоти Ванши, под мерное бормотание мага, стали двигаться. Паря по воздуху, и набирая высоту, они сформировали неплотное кольцо над головой проводящего ритуал человека.
Жрец пел всё громче. Шипящее пение вызывало дрожь на коже Шагара. Змеи, кузнечики, саранча и сухое, шершавое тело варана, трущееся о камень, вот какие образы в его голове вызывали песнопения мага.
Шагар успел рассмотреть блестящие осколки, что расширяя круг, кольцом приближались по одному, к каждому воину преклонившему колено. Золотые кубики, гладкие и ровные, таких же правильных форм как всё на площади перерождения. В лучах солнечного света они играли бликами и вертелись вокруг своей оси, ускоряясь в полёте, создавая завораживающее, яркое зрелище.
Жрец повысил голос и в непонятном потоке магического пения, стала вновь различима Ашерокская речь.
- Ванши. Плоть. Совершенство. Ткань. Венец. Император. – И эти слова повторялись по кругу, западая в память, заставляя отрешиться от собственных мыслей, заставляя погрузиться в ауру происходящего колдовства.
Отчётливее всего звучало имя бога, хранящего Ашерок испокон веков. Ванши, бог солнца, сотворивший мироздание, человека, небо и землю.
Ванши, бог, которому поклонялись, молились и приносили дары и жертвы вот уже три сотни лет все жрецы и все подданные Ашерока.
Ванши, благодатью своей, давший южным землям богатые урожаи и пищу. Ванши, провидением, которого, некогда небольшой городок влажного и тёплого юга, превратился в самую могущественную империю.
Ванши, даровавший народам Ашерока часть плоти свое, дабы на троне её всегда восседал совершенный.
Ванши, позволявший Ашероку править другими народами, порабощать их и присоединять их земли, во славу ему и императору.
Ванши, верховные жрецы которого, уже три сотни лет проводили обряд перерождения и возлагали силой плоти его, золотые венцы на головы достойных воинов, собранных со всех уголков земли коими владел Ашерок. Воинов, детьми, взятыми в плен у завоёванных народов и объединившихся ради одной цели. Стать достойными носить золотой венец. Стать личной охраной плоти Ванши. Стать живым венцом стерегущим венец творения создателя. Стать венцом из плоти для императора Ашерока!
Золотые кубики достигли своих целей. Теперь они вращались так быстро, что не было видно ни изначальной их формы, ни ровных граней, ни гладких сторон. Каждый из них теперь походил на маленький, размером не больше мизинца в диаметре, сверкающий шарик.
Над головой Шагара на расстоянии вытянутой руки, завис его золотой венец. Шагар не мог видеть его, но он чувствовал тепло исходившее от нагретого металла.
Все воины застыли в одинаковой позе, стоя на колене и склонив головы вниз. Они не знали, как выглядел обряд, когда шли сюда, но даже если бы им кто-то поведал об этом, никто из них не отступил бы. Ведь цель всего их пути по дороге, предначертанной для них Ванши, была стать венцом из плоти для императора Ашерока. Теперь они были этого достойны.
- Ваша плоть прошла очищение! – Жрец встраивал слова во всё ещё продолжающееся нечленораздельное пение заклинания. После каждого слова слуха касалось несколько шипящих и гортанных звуков, и от того речь мага приобретала для воинов некий смысл. Им казалось, что именно эти слова важны, что они являются связующим звеном между непостижимой их пониманию магической тканью песнопения мага и реальной физической тканью происходящего сейчас с ними действия посвящения.
Эти слова позволяли им сосредоточить внимание на ритуале и не погружаться в собственные отвлечённые мысли, способные сбить настрой и мотивацию их сознания от трансформации, которая должна была произойти вследствие посвящения.
- Ваша плоть избавилась от лишнего. Вы отбросили оковы, останавливавшие ваше совершенствование. Вы скинули цепи, тянувшие ваши тела назад в примитивный мир обыденности. Ваша плоть переродилась, и теперь способна выдержать больше чем вы когда-либо выдерживали, она стала сильней и выносливей.
- Теперь, очистившись от лишних иллюзий и не нужных наслоений внутренних переживаний и сомнений, ваша плоть чиста! Теперь она идеальна! Теперь она такая, какой её хотел видеть в вас Ванши!
Жрец запел ещё громче и неведомые слушателям слова зазвучали по новой. Они стали эхом накатывать друг на друга, так как если бы маг пел в пещере и холодные влажные стены, многократно отражая звуки, сохраняли бы и перемешивали их в пустом пространстве.
Жрец держал руки высоко над головой, растопырив пальцы. В какой-то момент, когда многословное эхо стало затихать в дали, он резко сжал пальцы в кулаки и рявкнул так громко, что Шагару захотелось заткнуть уши.
- Так склоните смиренно головы, дети Ашерока пред честью, что уготована вам!
Жар над головой Шагара усилился, и вовсе не солнце было тому виной. Золотые шары, вращавшиеся в воздухе над головами воинов, потеряли форму и сжались до размеров искры, став ярко красными источающими жар каплями, горящими алым пламенем над ареной.
- Так примите с благодарностью золотой венец, что император дарует вам!
Жрец резко растопырил пальцы веером и, повинуясь его власти, синхронно с движением рук мага, горящие золотые капли разлились в воздухе, принимая форму колец.
- Так станьте теми, кем вам должно стать по праву!
Маг быстрым движением опустил руки до пояса и снова с силой сжал ладони в кулаки.
Шагар хотел кричать, и дикий рёв льва оглашающего своё господство над землями юга, должен был вырваться из его плоти, но только сухой и истошный хрип донёсся из пасти раненного зверя, и только боль что чувствовал в этот момент достойный, тихим блеянием забитого агнца всколыхнула воздух у самого рта Шагара.
Золотые кольца расплавленного металла, горящим ободом вжались в головы воинов преклонивших колено на красном граните.
Крики боли и ужаса, страха и отчаяния, что совсем недавно, перемешиваясь с колокольным звоном, источаемым обелиском в центре арены, заполняли пространство вокруг, повторились вновь, но теперь кричали не камни. Достойные воины рычали и кричали, ревели что есть мочи, хрипели и стонали.
Сквозь оглушительную боль, нескончаемым потоком наполнявшую каждую пядь его тела, Шагар мог поклясться, что слышал птичий визг и звериный вой мучений существ, от дикой непереносимой боли потерявших человеческое обличие.
Он уже не улавливал звуков песнопения мага, он не видел, что происходит вокруг него и перед ним, что происходит с ним, ему тоже стало неведомо. Глаза его, то открывались, в попытке спастись от жгучей боли шедшей изнутри, то закрывались в надежде спрятаться от боли бьющей снаружи, но пелена, стоявшая перед взором Шагара, лишь светлела и темнела, не давая никакой чёткой картины происходящего вокруг. Прошёл миг, и руки его инстинктивно потянулись к венцу, прожигающему плоть на его челе.
- Остановись! Руки тебе ещё понадобятся. Остановись! Иначе венец сожжёт твою плоть дотла. – Суровый и уверенный мужской голос, спасший его волю в камне, вернулся в сознание воина. Необратимо и без всякого осознания самого Шагара, голос ворвался сквозь туман боли отключившей разум, в сознание борющегося с ней воина.
Шагар одёрнул руки, но огонь на голове не давал шанса думать, и он снова потянулся к кольцу, сдавившему его череп.
- Не старайся сорвать его. Старайся принять боль, смириться с ней, пропустить сквозь себя и оставить позади. Ты можешь, я знаю. Однажды ты уже делал это.
Шагар вцепился пальцами себе в бёдра, и сжал кулаки с такой силой, на которую только был способен, но ничего не почувствовал. Только жгучая боль в голове, только венец, сдавливающий и проламывающий череп.
- Не старайся подавить боль другой болью. Ибо сильней боли, что приносит золотой венец, не существует в мире плоти. – Мужчина говорил спокойно и размеренно, он не повышал голос, и его речь не затихала. Он не ускорялся и не замедлялся, произнося всё одинаково чётко и ясно. И смысл сказанного прорывался в сознание Шагара.
- Венец уже остыл. Золото быстро теряет жидкое состояние. Он теперь твёрдо сидит у тебя на голове и становится тёплым. Но венец не умерит свою ярость, пока ты не примешь его. Венец это проводник воли жреца и с его помощью он хочет управлять твоей волей.
Шагар отпустил бёдра и упал ладонями на гранит. Ему казалось, что жар усиливается, ему казалось, что расплавленное золото растекается по его телу снаружи, и что вязкой огненной субстанцией оно наполняет его изнутри. Боль поглощала тело Шагара, лёгкие разрывались при вдохе, сердце же его как будто погрузили в сферическую оболочку с острыми шипами направленными внутрь, и каждый удар собственного сердца отдавался острой резью, прошивающих насквозь его орган сотен иголок.
Он бил кулаками о камень, но не чувствовал рук. Он ударил себя по лицу, но не услышал хлопка. Он стиснул зубы и понял, что даже если откусит себе язык, то не превозможет боль, в которую погрузил его плоть золотой венец.
- Эта боль идёт изнутри. Венец давно остыл. Он всего лишь тёплая нить, что блестит на твоём челе. Он заставляет твой разум испытывать одну и ту же боль по кругу, и ждёт, когда ты осознаешь это, вспомнишь, какой был мир твоей плоти до встречи с ним. Он хочет, чтобы ты почувствовал разницу и запомнил её. Чтобы ты страшился её в будущем, и тобой было легче управлять. Управлять твоей волей через память твоего разума о пережитом твоей плотью. Помни, он не сможет больше причинить твоему телу эту боль, он сможет только заставить тебя вспоминать о ней. Поэтому переживи её и забудь. Так как ты уже делал в прошлом, когда забыл самую сильную боль из всех что существуют в мире. Я говорю о душевной боли, о переживаниях ощущаемых твоим телом столь же остро, но забирающихся гораздо глубже в подсознание. Тебе по силам управлять болью, что испытал твой разум. Ты знаешь, как сокрыть в себе страх, как заставить себя забыть то, о чём больно помнить. Покажи себе то, что ты забыл. Окунись в прошлое с головой, и ты вернешься сюда, в настоящее уже совсем другим. Ты переродишься не плотью, но духом.
В затуманенном сознании Шагара бурным потоком текла полноводная река боли. Слова таинственного, неведомо откуда взявшегося голоса, замедляли скорость её течения. Они доносили до Шагара истину, которую он ещё не был в состоянии постичь и в тоже время тянули его к пониманию сути вещей, из которых соткан многогранный мир Ванши. Он понимал, что его жизнь состоит из пережитого им прошлого, и что любое его нынешнее состояние, будь то состояние его плоти или разума, духовного или физического ощущения, всё есть ни что иное как следствие его собственных поступков. Прошлое является причиной настоящего деяния, а будущее всего лишь следствие ныне происходящего. Это и есть замысел Ванши в сотканном им мире сложных переплетений судеб человеческих. И то есть воля как она есть. Дух, позволяющий человеку совершать деяния по воле своей, и разум, дабы постичь результат дел своих.
Над утихомирившейся водной гладью поднимался густой белый туман. Стоя по пояс в ледяной воде, Шагар всматривался вдаль, пытаясь разглядеть берега томно текущей реки.
С правого берега еле слышно взывал к совершенству жрец Ашерока. Он всё ещё распевал магическое заклинание на неведомом Шагару языке и всё также аккуратно вплетал в него постулаты имперской этики.
- Плоть Ванши на земле есть плоть императора. Из неё соткана империя. Её предначертано оберегать вам, воины Ашерока.
Изо рта Шагара вырывались клубы пара, кожа его покрылась мурашками, и хотя на лбу он ещё чувствовал жар, исходивший от золотого венца, тело его начинал подёргивать лёгкий озноб. Он отвернулся от берега, с которого вещал жрец и посмотрел в противоположную сторону.
- Ты всегда вправе сделать собственный выбор. Этот дар Ванши, есть смысл всего человеческого существования. – Всё также спокойно прозвучал мужской голос в голове Шагара.
– Этой ночью над Ашероком будут падать звёзды, такое ты уже видел раньше. Ты забыл это лишь по одной причине. Чтобы сокрыть боль, что принёс тебе тот последний день в Аркане.
Руки Шагара дрожали. Вода в реке становилась всё холодней. Он уже почти не чувствовал тепла, что источал венец на его челе, но всё явственней холод пробирал его тело насквозь. Он двинулся с места и пошёл к берегу. Он понял, что пора выбираться из реки собственных страхов и сомнений, и пора вспомнить и пропустить всю боль сквозь себя.
- Смотри же Мирусвет! – Призвал его с берега мужчина в фиолетово-чёрной тунике и исчез, растворившись в тумане.
И в тот же миг он вспомнил мага, что рисовал пентаграмму собственной кровью на холодном каменном полу. Два пересекающихся ромба создающие восьмиконечную звезду. На вершинах звезды подёргиваясь от сквозняка, тускло трепещут языки пламени на свечах, а в центре пентаграммы стоит ребёнок.
Маленький мальчик шести лет от роду. Босые ноги сведены вместе, он слегка косолапит, но не от кривизны ног от рождения, а от желания свести стопы вместе и как можно меньше касаться холодного как лёд чёрного камня под собой. Его тело дрожит, кроме белой рубахи другой одежды на нём нет. Страх наполняет его сердце, а по щекам текут холодные слёзы.
Ему страшно, грудь сдавливает пустота, а в голове затаилась безысходность, но он верит мужчине, что склонился на четвереньках в тусклом свете свечей над кровавым рисунком. На душе у него горе, хоть он и сам до конца не осознаёт от чего, но при взгляде на мага на сердце теплеет от толики надежды, что возлагает он на колдуна.
Шагар понял, что этот мальчик он, и что мужчина в тунике его отец.
- За что? Почему отец так мучает меня? – Вслух вопрошает сам себя Шагар, но на той стороне воспоминаний его никто не слышит.
Мальчик крепко сжимает кулачки, стараясь согреть холодными ладонями закоченевшие пальцы.
Отец отвернулся или упал, и, воспользовавшись моментом, он делает робкое движение в сторону свечи, в надежде согреть руки над маленьким язычком пламени.
- Стой Мирусвет! Не уходи из центра! – Звонким и суровым голосом останавливает его отец.
- Стой. Я должен дочитать заклинание, а ты должен запомнить главное.
Мужчина запнулся, лицо его исказила гримаса, он скрючился на полу от боли.
Яд всё глубже проникал в его рану. Жжение усилилось. Теперь горело не только плечо и левая рука, теперь жар прокрался по венам до шеи и головы и опустился до груди. Сердце, казалось, затанцевало беспорядочный танец смерти внутри мага. Вместо размеренного стука, оно замирало на казавшиеся вечностью мгновения, в которые не хватало сил даже на то, чтобы сделать вдох, а затем бешено стучало, ускоряя темп. Стучало всё быстрее и быстрее, до такой скорости, что невозможно было сосчитать удары и вычленить каждый отдельный импульс из бесконечно быстрой череды стуков.
И в эти моменты маг приходил в чувство, собирался с силами и продолжал жить. До тех пор пока оно снова не сбавляло темп и не останавливалось вовсе. И каждый раз этот момент замирания, становился всё протяженней, и каждый раз ему казалось, что смерть пришла за ним. Но каждый раз стук возвращался и, превозмогая жжение и боль, он продолжал ритуал. Вот и на этот раз смерть отсрочила встречу.
- Ты должен запомнить. – С хрипом в горле, но всё также сурово заговорил отец, приподнимаясь с пола и вставая на колени лицом к сыну.
- Слышишь, сын? Запомни! – Мужчина сложил руки ладонями на груди и забормотал тихо и быстро, хрипящим шепотом непонятные мальчику слова.
Так продолжалось совсем не долго, но за это время маг ещё дважды терял равновесие, хватался за раненное плечо, и падал на пол. Но каждый раз спустя мгновения снова приходил в чувства, вставал и продолжал читать заклинание. Наконец, незнакомые Мирусвету слова закончились, и он смог чётко разобрать последнюю фразу в заклинании, что произнёс отец.
- Венец тяжёл, он сдавит темя, и тот хозяин что носил, освободить захочет племя, что в слуг своих он превратил!
Одной рукой мужчина опёрся об пол. Раненная конечность безвольно повисла, с пальцев уже почти не капала кровь, а с бледного лица на ребёнка смотрели ничего не выражающие затуманенные очи.
- Я закончил, сын!
- Отец! – Мальчик заплакал навзрыд.
И жалость была первым чувством, зародившимся в душе Мирусвета. Он ощутил жалость к этому несчастному ребёнку, к себе и своему прошлому, к тому месту, откуда он вышел, к тому дому, где он жил, к тем людям, что родили его.
И вторым чувством стала злоба. Злоба на судьбу этого замученного, мёрзнущего на холодном полу в центре пентаграммы ребёнка. Злоба к отцу за то, что издевается над беззащитным отпрыском, злоба на мать за то, что позволяет делать такое со своим чадом.
И третьим чувством стала грусть. Грусть по тому времени, что ушло безвозвратно. Грусть по детству, которого не было. Грусть по мудрости отца и любви матери, что покинули его так рано.
- Помни сын. Заклинаю тебя родом твоим и моим, единым от предков наших. Помни! – Отец хрипло закашлялся и кровь, подступившая к горлу из лёгких, тонкой струйкой наполнила рот мага и прорвалась алыми брызгами сквозь бледные губы, оросив пятнами крови каменный пол у самых дрожащих ног сына.
Маг схватился за горло, так сильно словно пытался извлечь из него раскалённый камень жгущий его изнутри. Так он и подполз к ногам сына, на коленях, держась за горло, с залитым кровью подбородком.
- Папа? – Мирусвет теперь не плакал. Слёзы навечно перестали вытекать из глаз столь поведавшего человека. Он смотрел на отца сверху вниз, ожидая последнего наставления родителя, и в этот момент последние лучи детской непосредственности навсегда покинули теперь суровый взгляд Мирусвета.
- Я слушаю тебя отец! – Громко и чётко, ледяным как камень у него под ногами голосом сказал Мирусвет.
Маг отнял руки от горла. Сердце снова начало биться у него в груди, набирая темп и колотя по рёбрам. Глаза отца блеснули радостью, а не болью, ведь он должен был сказать последнее и самое важное. Ту часть заклинания, что должна была пробудить сына в тот момент, когда это станет так необходимо.
Он втянул полные, насколько только это было возможно, преодолевая острую жгучую боль в горле и тяжёлые, заполнившие лёгкие сгустки гнилой, разлагающейся от яда, собственной крови, лёгкие воздуха и завершил ритуал, глядя сыну прямо в синие как небо глаза.
- Плоть не может победить разум. Разума нет без воли. Волю порождает дух, но лишь любовь соединяет все вехи человеческого бытия.
Мальчик кивнул, соглашаясь с отцом. Отец выпрямил спину и положил правую руку на плечо своему творению.
- Помни! Заклинаю тебя! Помни, сын!
- Помни Аркан, город рода твоего! Помни мать свою невинно убиенную! Помни отца своего, последнего верховного мага севера!
Верховный маг кашлял и не мог остановиться, из его рта вырывались клочки его полусгнившей плоти. Он бил себя в грудь кулаком в попытке поскорей избавить гортань от собственной крови. Ему нужно было закончить ритуал и сказать сыну все, что тот должен был знать. Спустя несколько истошных хрипов маг затих. Мирусвету казалось, что отец его уже больше никогда не поднимет голову и уже больше ничего не скажет ему. Тело мужчины дёрнулось и длинный, протяжный сип вырвался наружу из разлагающейся плоти. Маг с силой ударил себя в грудь и с одним единственным выдохом изо рта его вывалился густой и вязкий комок размером с кулак чего-то серого и окровавленного. Тут же этот ошмёток плоти задымился и зашкварчал, как будто пол был горячей сковородой, а клочок мясом, что поджаривается на ней. Резкий запах гнили и плесени ударил в нос мальчика, он с трудом сдержал в себе то, что съел сегодня с утра. Отец поднял наполненные кровью глаза и сквозь режущую боль, поразившую всё его тело, сквозь скрипящие друг о друга зубы, в последний раз напутствовал сына.
- Люби мать свою и люби город свой! Люби отца своего! – Отец опустил голову, сипло и громко вдохнул, внутри него что-то булькнуло, но он не закашлялся, а лишь задрожал всем телом. И откуда-то снизу, до Мирусвета донёсся совсем другой голос отца. Низкий и гулкий как звон колокола, звонкий и чистый как речь глашатого на городской площади, голос не просто мужа, но наставника.
- А теперь иди сын. Сделай духом своим то, что тебе предначертано волей отца твоего.
Мирусвет дрожал всем телом, в горле его застрял сухой ком, но он собрался с силами, сосредоточился на том, что должен был сказать и положил маленькую ручку на мокрое от пота темя отца.
- Я запомню отец! – Пообещал мальчик.
Мужчина снова закашлялся, рука спала с плеча ребёнка. Сильное когда-то тело разлагалось изнутри. Он кашлял, и кровь мелкой пылью оседала на рубашке Мирусвета. Он кашлял, и тело его скрючивалось, сжималось и оседало на пол. Он кашлял, и жизнь покидала его.
Мальчик с изумлением и отчаянием смотрел на умирающего отца. Мужественная и сильная плоть исчезла, превратившись в вялое и рыхлое нечто, скукоживающееся на полу средь блёклого света восьми свечей. Отец иссыхал и даже бывшая в пору когда-то туника, теперь казалась, ему велика, и словно полупустой мешок складками накрывала теперь уменьшившееся вдвое тело.
Мальчик сделал шаг в сторону чернеющего наверху, в конце крутой каменной лестницы выхода из ритуального кабинета отца, и не услышал предостерегающего окрика. Тогда, всё ещё робко, не смея спешить, он, слегка косолапя, вышел из очерченной на полу пентаграммы. И снова ни звука от отца и снова никто не остановил его. Только теперь, собравшись с силами и чувствуя, что его уже ничего здесь не держит, уверенно и, не оглядываясь, ступая на всю стопу, он направился к выходу.
Отец его так и не остановил! Он умер, а тело его ещё продолжало сохнуть, и кожа обтягивала рыхлые кости, пока только они не остались от верховного мага Аркана.
Мирусвет стоял на берегу, а с неба падали звёзды. Белые стрелы прорезали чёрную мантию необъятного пространства у него над головой. Он посмотрел на реку боли и не увидел воды, гладкое полотно не двигалось, реку затянуло тонкой коркой серого льда. Боль уходила из плоти и духа Мирусвета.
И тогда он вспомнил всё. Он вспомнил как на ромашковом поле, мать плела ему летний венок из полевых цветов, он вспомнил, как отец с широкой улыбкой на лице радостно распростёр руки, желая обнять их обоих. И как, выходя из тёмного кабинета, вышел на свет. И как свет в глазах померк, когда он увидел, что скрывал от его взора отец, заслоняя ладонью лицо. То было бездыханное тело матери, с переломанными ногами, лежавшее у лестницы.
Он вспомнил, как звёзды сверкали ночью над остроконечными шпилями восьми башен Аркана. И как пылали эти башни, охваченные жарким пламенем, пожиравшим город вместе с тысячами мёртвых тел его жителей, когда оставшихся в живых детей, связанных по рукам и шеям льняной верёвкой, вереницей уводили на юг.
И как вороны утробно кричали весь длинный путь до Ашерока над понуро опущенными головами пленников, ожидая случая полакомиться мертвечиной не сдюживших с переходом тел.
И злость проснулась в имперском страже, и наполнила вены его силой стремящейся выйти наружу праведным гневом. И злость эта была не на отца и не на мать что любили его и лишь спасти свой род пытались.
Злость воспылала в нём на захватчиков с юга, разрушивших дом его рода, великий город Аркан. Злость переродилась в ненависть, и это чувство было ещё сильней. И ненависть дала вполне осязаемую цель.
Мирусвет посмотрел на противоположный берег. Там в холодной дымке полупрозрачного облака не успевшего развеяться тумана, стоял император Ашерока. Чёрный плащ тенью ниспадал до гранитного пола, золотые доспехи укрывали совершенную плоть. На не покрытой, гладкой, без единого волоска голове, тонкой, мерцающей в свете падающих звёзд нитью протянулся золотой венец.
Воин сделал шаг и ступил на толстый лёд сковавший реку до дна. Только он отделял его от будущего, что он уготовал себе. Мирусвет шёл по замёрзшей реке, а тёплый неспешный ветер разогнал последний туман у него на пути. Теперь он не сомневался, выбор за ним! Теперь он знал, что способен пройти свой путь. И он был достойный. Достойный мести Аркана!
Мирусвет очнулся!
Он поднял голову и увидел окрасившие горизонт яркие, алые всполохи заходящего солнца. Он встал с колена и распрямил затёкшие плечи. Сознание его прояснилось, боль ушла и осталась в прошлом, воин протянул руку и тронул пальцами чуть тёплый металл, сросшийся с его плотью. Лёгкое еле уловимое покалывание и терпимый зуд в голове, всё, что он почувствовал при этом.
Мирусвет осмотрелся и ужаснулся жестокости поклонников плоти правивших в Ашероке. Среди стоявших на ногах воинов снова были не все кто начал обряд. Несколько мёртвых тел лежали на остывающем граните арены. На месте иных остались только серо-чёрные пятна, от выгоревших дотла некогда могучих тел, и золотое кольцо на том месте, где должна была находиться голова погибшего. Были и те, что ещё живы, но их обессиленные тела и охваченные судорогами конечности не оставляли сомнений в их скорой кончине. Смерть стояла над ними, предвкушая скорую жатву. Сбор урожая душ удался сегодня на славу, и она довольно потирала костлявые руки.
Мирусвет отвернулся, не желая больше видеть бессмысленные страданья. Он только бросил беглый взгляд на Зафара, и вздохнул с облегчением, увидев того стоящим на двух ногах.
- Перерождение свершилось, сыны Ашерока! – Жрец стоял почти в самом центре круга из живых и мёртвых тел. Солнце падало к горизонту у него за спиной. Мирусвет не знал, но сейчас всем воинам круга всё виделось одинаково. Маг стоял лицом к каждому из них, а солнце кровавым кругом светило у него над головой. Казалось, что небесная плоть Ванши стоит сейчас здесь на арене, на месте где когда-то возвышался обелиск, с гладкими стенами.
Жрец поднял руки к небу, так что солнце оказалось меж его ладоней.
- Так предстань венец пред совершенной плотью императора Ашерока, кою тебе надлежит охранять! – Маг хлопнул в ладоши, и солнце меж них погасло, рассыпавшись на тысячи мелких осколков, разлетевшихся во все стороны и потухших в бесконечной тьме. Но спустя мгновение, яркие всполохи красного пламени вырвались из центра арены и осветили всё вокруг. В центре арены появился огненный силуэт, и спустя ещё одно мгновение, силуэт почернел, на фоне солнца вновь засиявшего, но уже у него за спиной.
Так явил себя своим стражам император Ашерока!
- Вы прошли путь предначертанный вам Ванши. Вы переродились воины Ашерока, по образу его. – Маг сделал шаг в сторону и одновременно указал костлявой дланью на центр арены. Туда где на месте гладкого обсидианового обелиска, стоял теперь император Ашерока. - Стали подобием его, стали совершенной плотью империи. Вы, венец из плоти, что будет хранить совершенную плоть императора. Плоть самого Ашерока.
Алое закатное солнце садилось за спиной императора. Чёрный силуэт окутал ореол небесной плоти Ванши.
- Ничего нет реальней плоти. Ничего нет важнее плоти, и ничего нет сильнее плоти. Плоть этих воинов будет защищать, и оберегать плоть императора.
- Так восславится же плоть императора, ибо это плоть империи, плоть народа её, плоть мира сего.
- Воля! – Донёсся голос из круга плоти и маг осекся, не договорив до конца.
Иллюзия исчезла. Император всё ещё стоял посреди арены, но солнце касалось горизонта совсем в другой стороне, тонкой алой полоской очертив зубья бойниц крепостных стен Ашерока.
Жрец стоял чуть поодаль, спиной к Мирусвету. Маг быстро завертел головой по сторонам в поисках посмевшего подать голос венца. При этом само чело всё ещё скрывал белый капюшон, и только два красных огонька поблескивали из чёрного овала, рыщущего взглядом по арене.
В тишине Мирусвет услышал лёгкое завывание ветра, скользящего невидимыми крыльями по граням обелисков. Когда жрец заговорил снова, тон его голоса звучал жестко и сухо, как удар хлыста в тренировочном зале возле столба вины, где держали ответ за свои ошибки воины, что двенадцать лет истязали свою плоть тренировками.
- Выйди из круга ошибка мироздания. Выйди сам, ибо только так ты очистишься и умрёшь достойным.
Жрец скинул капюшон, обнажив череп обтянутый бледной кожей без вен и волос на ней. Он смотрел на воинов, но не остановил взгляд на Мирусвете. Он обвёл их всех широким жестом и заговорил, не раскрывая рта.
- Среди вас мёртвый. Не все достойны, нет! – Жрец развёл руки в стороны, и было видно, как вздымается мантия на груди мага. Он глубоко дышал и рыскал алыми зрачками из тёмных провалов в черепе по лицам бойцов императорской стражи.
- Выйди из круга презренный, иначе я убью всех, кто стоит на арене. Сделай шаг назад, ибо ты слаб, и я знаю, что ты всё равно дрогнешь.
Мирусвет стоял в кольце бойцов, он осознал, что маг прав, что пустой смерти он не позволит случиться, но что-то ещё, что-то пока маленькое, но разрастающееся внутри него с непреодолимой силой не давало сделать шаг назад. Шаг к собственной смерти, шаг должный закончить путь его плоти под солнцем Ванши на земле.
- Ты боишься смерти презренный? И правильно делаешь! – Восклицал маг, и на его мертвенном лице появилась первая гримаса. Это была гримаса призрения и надменности, уголки его рта чуть растянулись в стороны, а подбородок он задрал высоко вверх. И в полной уверенности в своей правоте продолжил. – Ибо страх не присущ венцу императора. Страх не известен воинам плоти, страх не ведом достойным. Теперь ты понимаешь, что ты не совершенство. Теперь ты знаешь, что ты не достоин, носить золотой венец.
Жрец кружился вокруг монолитно стоящего посреди арены императора, всматриваясь в воинов с сияющими нимбами на челе. Он рыскал взглядом, он не знал, кто тот не достойный, что втесался в круг венца из плоти.
- Выйди из круга! – Выкрикнул маг и лёгкая, слегка уловимая высокая нотка проскочила в его голосе. Нет, это не был пищащий визг сорвавшегося в истерику человека, но это уже и не был непоколебимый глас полностью уверенного в своей правоте верховного мага, наставника всех подданных Ашерока.
- Нет, это не страх! – Мирусвет сделал шаг, но шаг не назад, а шаг в сторону мага.
- Что? – Жрец встал между императором и Мирусветом, их отделяло не больше десяти шагов.
- Как смеешь ты отрицать истину, что я оглашаю здесь? Как смеешь ты отрицать очевидное, свой страх перед смертью, – негодовал жрец. И первый раз на арене прозвучал не голос наставника, а крик обычного человека. Крик, наполненный злобы и изумления, таких обычных присущих каждому человеку эмоций.
- Это не страх! – Уверенно, громко, но спокойно продолжал отвечать магу Мирусвет. – Это воля! Воля к жизни, воля самому определять что должно, а что нет. Воля выбирать, как поступать. И, я выбрал! – Мирусвет сделал ещё один, совсем короткий, но твёрдый шаг к центру арены.
- Что ты бормочешь, червь?! – Жрец прижал согнутые в локтях руки к своей талии и сделал шаг навстречу Мирусвету. Огни, горящие в его глазницах, вспыхнули с новой силой, став вдвое ярче прежнего. – Нет воли. Нет силы, что могла бы решать за плоть, что ей должно делать. И нет воли против силы, что взрастила тебя. Против плоти Ашерока, плоти императора.
- Есть воля взращенная духом, и воля эта сильнее любой плоти, ибо волей та управляется. Я выбираю волю к жизни, разуму и плоти, но не ради императора, а ради духа своего и любви. – Мирусвет стоял прямо, выпрямившись во весь рост с гордо поднятой головой.
- Ты еретик Шагар! – презренно фыркнул маг и небрежно махнул рукой в сторону Мирусвета. После этого он согнул руки в локтях, держа их у пояса, направил растопыренные пальцы вверх, и чуть привстав на носках, начал слегка покачиваться из стороны в сторону. Голос его стал басовитым и тягучим, похожим на громкое жужжание жука пролетающего над самым ухом.
- Сейчас ты узнаешь силу плоти. Сейчас все поймут, как ты ошибаешься. Сейчас все увидят, как ты падёшь ниц предо мной.
Жрец вытянул бледную кисть правой руки вперёд, направив раскрытую ладонь на голову Мирусвета, и начал медленно сжимать пальцы.
Боль пронзила кость и разум Мирусвета. Венец вспыхнул ярко-жёлтым светом на голове воина и стал сдавливать его череп.
- Преклонись пред верховным жрецом храма плоти Шагар! Преклонись пред отцом твоим, императором! Преклонись пред храмом твоим, плотью Ашерока! – Верховный жрец говорил и одновременно продолжал медленно сжимать пальцы в кулак, держа руку полусогнутой и направленной на Мирусвета.
Годы тренировок боли и истязаний плоти, годы обучения подчинению воли старшего наставника, годы усмирения воли и единение гордыни своей с целями Ашерока, давили на него. Вся жизнь Мирусвета, все помыслы и убеждения, зиждились на подчинении личного целому. Все отречения мотивировались посвящением всего себя целям Ашерока. Дисциплина же воина строилась на осознании силы и мощи империи, на указаниях, отдаваемых от имени её, наставниками и жрецами храма плоти. Всё настоящее стояло на видение будущего, на мечте стать защитником плоти императора.
Пройти даром и не сказаться на самооценке воина это не могло. Ослушаться грозного как гром в горах, праведного гласа жреца, значило испытать боль, которую не выдержит плоть. Боль, от которой теряется способность мыслить и разум становится лишь орудием собственной пытки. Мирусвет видел воинов, что теряли рассудок после воззвания к ним карающего слова жреца.
На рефлексах, доведённые до состояния, когда мышцы тела сами, повинуясь натренированной памяти, сгибают шею в жесте повиновения, они подчинялись этому гласу все те годы, что росли в школе творца. Теперь же глас был многократно усилен через связь мага и Мирусвета посредством золотого венца.
Мирусвет дрогнул всем телом. Его твёрдая как древесная сердцевина мускулатура, судорожно задрожала и сократилась, принуждая пасть на колено и склонить голову по зову жреца. И только образ отца истлевающего в центре пентаграммы на холодном полу в тусклом свете догорающих свечей, помог ему устоять на ногах. Не подчинение и преклонение перед силой своей, увидел верховный жрец пред собой, а лишь лёгкий кивок и сутулые плечи.
Удивление и страх перед неведомой силой, что противостояла его внушению, заставили жреца потерять концентрацию. Сомнение породила в его голове картина стоящего на ногах воина, и голос его прозвучал ни как приказ.
- Встань на колено, венец! – Должная незамедлительно поставить тело воспитанника на землю фраза, звучавшая властно и непререкаемо в тренировочных залах, прозвучала сипло и звонко, так как звучит голос страха и сомнения.
Мирусвет выпрямил плечи и гордо поднял голову вверх. Он смотрел жрецу в глаза и от того те наполнялись страхом. Страхом, родившимся внутри плоти жреца, плоти падшего духом. Неуверенное сознание породило слабость воли, и та заставила мышцы лица дрогнуть, а глаза сощуриться.
- Все признаки слабости на лице того кто хочет править! Ты слаб жрец! Ты слишком слаб, чтобы управлять мною. И я больше не подчиняюсь тебе, ибо я сильней! И я не слышу больше имя, что дал ты мне. Я слышу имя, что дал мне отец. Я слышу его, потому что мой отец сильнее тебя, потому что его авторитет это авторитет воли и духа. – Воин сделал шаг в сторону мага.
- И имя моё Мирусвет! – Он сделал второй шаг, и маг сделал шаг назад.
- Ты не переродился! Почему ты стоишь здесь среди нас? Ты не достоин! – Жрец не ждал ответа, он продолжал говорить низким и монотонным голосом.
- Убейте его воины Ашерока. Пронзите его плоть мечами, и пусть перед смертью он чувствует стыд за то, что пытался оболгать доверие императора. Пускай он испытывает страх за то, что солгал Ванши, и подвёл Ашерок.
Все как один воины, стоявшие образуя круг, достали короткие обоюдоострые мечи, и шипящий звон многоголосой какофонии пронёсся над ареной, предвещая скорую смерть.
Мирусвет одним быстрым, оценивающим взглядом окинул всех кто стоял возле него. Зафар положил руку на рукоять спрятанного в ножны меча, но не достал оружие. Он посмотрел на Мирусвета, воина, с которым двенадцать лет шёл дорогой совершенствования и осознал, что биться с ним он не способен.
Мирусвет сделал шаг в сторону спасённого им бойца. Он решительно вынул меч из ножен и крепко сжал рукоять в кожаной оплётке.
- Зафар встань спиной к моей спине, брат. Сейчас прольётся много крови. Бейся без колебаний, и мы вместе одолеем всех.
- Но они наши братья Шагар. Боюсь теперь я не смогу хладнокровно убивать их, как раньше. – Зафар покорно склонил голову. – Лучше я дам убить себя.
Пересекая арену, в их сторону двигались воины. Кольцо равномерно сужалось. Те стражи, что стояли ближе к Мирусвету, крадучись заходили с боков, а те, что составляли дальнюю полусферу круга, шли быстрым и уверенным шагом, устремив решительные взоры на противника.
Мирусвет понимал помыслы Зафара, ему тоже теперь претило убивать тех воинов, с которыми он многое пережил, с которыми преодолел столь долгий путь. И он посмотрел в глаза Тарика, ближайшего к нему из наступавших стражей, надеясь узреть во взгляде воина ответный образ милосердия, но только мёртвое безразличие застыло на лице бойца.
Мирусвет ещё раз пробежался взглядом по кругу и увидел, что нет сомнений и нет смятения ни у кого. Он увидел, что все кто шёл сейчас по арене, переродились в камне, став безжалостней и надменней в своём стремлении исполнять чужую волю. Но только он переродился по настоящему, только он вышел из камня с новым пониманием мира Ванши, только он осознал в плену первородного мира разум и свою собственную волю и только он был способен подчинять свой разум ей. И теперь он считал себя в праве самому определять, что должно делать самому. И что он один из всех достоин!
Мирусвет изменился, он осознал ценность жизни дарованной Ванши, и теперь убийство не казалось ему частью пути воина достойного света создателя. Но сама жизнь, дарованная ему, достойна защиты, и не кому решать, когда ей должно прерваться, кроме самого Ванши. И раз создатель вложил волю в сознание его, то ему даровано выбирать, чью жизнь отнять, дабы сохранить свою. Теперь он сам хотел решать, кто достоин смерти, а кто нет. И он решил, что Зафар из тех, кто не заслужил эту участь.
- Не говори так Зафар. Это не тот путь, что Ванши уготовал человеку. Человеку должно бороться за свою жизнь, ибо не он сам даровал её себе и не ему решать, когда ей прерваться. – Мирусвет повернулся спиной к Зафару, но лицом к наступавшей ярости Тарика.
- Достань свой меч Зафар. Маг подавил их волю и заточил их дух в камне. Они уже не люди Зафар. Запомни, что я тебе говорю. Они куски плоти без души и любви, без сострадания и милосердия, они знают лишь одно, убивать по приказу жреца. Убивать во имя императора. Убивать так же как когда-то убили наших с тобой родителей и их родителей. Если мы не дадим отпор мы не изменим ничего, и только сражаясь и убивая их, мы спасаем чьи-то жизни и приближаем тот день, когда Ашерок больше не сможет нести горе и скорбь в этот мир. – Мирусвет выставил щит на полусогнутой руке перед собой, а меч держал остриём вперёд на уровне пояса. Он чуть согнул левую ногу в колене и опёрся на неё, а правую занёс назад, всем туловищем он вытянулся вперёд, а голову чуть вжал в плечи. Крепко держа меч обеими руками, Тарик уже наступал на него.
- Сражайся Зафар! – Выкрикнул Мирусвет и бронзовый щит встретился с остро заточенным лезвием. Со спины донёсся звон такого же удара и, будучи спокойным за тылы Мирусвет начал бой.
Первый удар Мирусвета был отражён точно таким же, чётко выверенным блоком и его меч жестко встретился с мечом противника. Затем Тарик, выпрямившись всем телом вперёд, сделал колющий выпад, направляя всю мощь своего могучего тела в один сокрушительной силы удар, направленный в живот Мирусвета.
Мирусвет уклонился в бок и одновременно, присев чуть ниже нападавшего, с силой ударил щитом наотмашь по лезвию меча Тарика, отводя прямую руку противника в сторону. Совершая простой приём раскрытия зоны поражения нападающего, он надеялся закончить бой быстрым, рубящим ударом. Но бой с равным противником это не убийство из-за угла в тёмной подворотне, левая рука Тарика, оснащенная костедробительным щитом уже летела по той же прямой траектории, следом за отбитым выпадом. Ничего кроме уклонения и удара мечом в атакующую руку, здесь не придумать, и звон меча о щит вновь разнёсся по арене.
Они ещё несколько раз нанесли встречные удары, целя друг в друга, и столько же раз уверенно и легко парировали атаки. Отточенные навыки, доведённые до инстинктивного поведения. Рефлекторные движения, тренированные и не знавшие усталости мышцы, боевое искусство отработанное каждым из них до той идеальной степени, когда мысли не участвуют в битве, а тело танцует боевой танец смерти, повинуясь заложенной в нём памяти основанной на тысячи повторений одних и тех же движений. Всё это не позволяло им совершать ошибки, не позволяло оступиться или среагировать хоть на миг медленнее, чем нужно. Но именно эти навыки не позволяли им проявить уникальность, поставить противника, обладающего этими способностями в равной степени, перед невыполнимой задачей.
Они бились отчаянно и жестко, сталь звенела о сталь, но они были равны и никто не нанёс рану другому. И в этот момент Мирусвет вспомнил слова отца, пришедшие из далёкого детства, из прошлого которого не осталось, но которое всегда было с ним.
«- Поняв их силу, можно придумать, как её использовать против них самих. К сожалению нельзя воспитать воинов Аркана заново, и у нас нет того времени, что потребуется на подготовку. Но у тебя оно есть! Верь мне, у тебя оно ещё есть!»
Как никогда замысел отца стал очевиден Мирусвету. Все эти годы он встроен в безжалостную систему тренировок, коей славилась империя юга. Он впитал в себя всю силу и мощь воина Ашерока, он знал их философию боя так же хорошо как они, ведь он был одним из них всё это время, и всё-таки он оставался сыном Аркана. Благодаря силе своего прошлого и заложенного в нём духа Аркана, частицу которого отец передал ему в тёмном ритуальном кабинете, в подвале их общего дома, он мог преодолеть стереотип поведения бойца Ашерока. Он мог проявить индивидуальность в бою, он стал сильнее врагов Аркана и теперь он мог сделать, то на что не хватило знаний бойцам защищавшим город восьмиконечной звезды.
И тогда Мирусвет понял, что нужно делать, чтобы одолеть врага. Он осознал, что техника, основанная на силе, не может быть преодолена лобовой атакой, и сокрушить её силой не выйдет. Только поступая вопреки логике боя и ментальной установке на атаку можно одолеть кажущуюся несокрушимой мельницу Ашерока. И тогда он отступил.
И в тот момент, когда он отступил, Тарик атаковал со всей силы. Боец Ашерока решил, что враг дрогнул и что сейчас самое время вложить всю мощь своего тела в смертельный удар, и он просчитался. Мирусвету хватило мгновения, чтобы увидеть всю слабость техники боя воина Ашерока, он увидел, что вложивший всю мощь и силу, скорость и массу в удар противник, теряет собранность на пике выпада. Да, ненадолго, всего на миг, но его могучему телу необходимо собраться вновь, чтобы нанести следующий удар. И Мирусвет понял, что этим мигом можно воспользоваться, что именно этот миг, слабое место в технике боя имперского стража. За счёт этого мгновенного провала в самообладании можно раскачать противника не оказывая ему сопротивления, и можно ещё больше его дезориентировать, поменяв со встречного на попутное направление своего удара. И тогда, всего лишь на мгновение, но противник будет открыт.
Тело воина Ашерока обладает реакцией и силой превышающей обычные силы человеческого тела и ему нужно совсем чуть-чуть времени, чтобы собраться вновь, сконцентрироваться, сгруппироваться и атаковать. Но Мирусвет обладал таким же телом, столь мощным сколь и быстрым. Он впитал в себя всю мощь тренировок воина Ашерока, и он не уступал никому на арене. И теперь у него появился ключ, та малая толика большего понимания противника, чем у врага. И теперь он обрёл личную технику боя, он ощутил свою уникальность и осознал своё превосходство. Он воспитал в себе личность, и она восторгалась и радовалась своему появлению. И тогда Мирусвет захотел танцевать. И он начал танец, но только не танец смерти, что учат воинов Ашерока, а танец жизни, собственной жизни, которому он научил себя сам.
На третьем выпаде, ослеплённый собственным превосходством и жаждой победы Тарик допустил ошибку. Он вложил всю амплитуду своего тела в движение вперёд, всю тяжесть он направил в один, кажущийся верным удар. Отступая назад, Мирусвет увлёк противника за собой и когда тот бросился вперёд, Мирусвет, уклонившись от выпада, остановился. Тарик проскочил, совсем не на много, всего на полшага, на пол смертельного шага вперёд.
Оказавшись с боку Мирусвет что было сил, наотмашь рубанул Тарика по лишенной защиты шее. Хорошо заточенная сталь легко рассекла мясо и разрезала кровеносную артерию. Кровь хлынула густым, плотным потоком из тела Тарика, выливая с собой жизнь и силу воина. И в тот момент следующий венец атаковал Мирусвета.
Тогда он схватил уже мёртвую, но ещё не успевшую упасть плоть и загородился ей как ростовым кожаным щитом. Плотно прижав всё ещё источавшее кровь тело к себе, он несколько раз отразил удары мёртвым Тариком. Подгадав момент, он отбросил труп в сторону и тот увлёк и опрокинул на красный гранит своим весом наступавшего стража. И когда он избавился от ноши, вся его рубаха была уже красной, насквозь пропитанная кровью мертвеца.
Теперь он отличался от всех воинов на арене не только не видимым глазу внутренним состоянием воли, но стал ярко выраженной противоположностью венца из плоти императора, все стражи которого были облачены в белые рубахи.
Кровь, её цвет, запах и даже вкус тех нескольких капель, что попали на губы Мирусвета, заставляла его почувствовать ярость и азарт борьбы. Теперь ни толики сомнений и не мгновения раздумий о смысле своего предназначения не осталось в нём. За белой рябью, сквозь толчею наступавшей на него стражи, он узрел цель своей битвы, он увидел стоявшего в центре арены императора Ашерока.
Монумент, олицетворяющий всю мощь и жестокость философии плоти. Столп притязаний Ашерока на судьбы людей и народов. Перед ним предстал центр не арены и не города, но центр Империи и власти, в чьих руках сосредоточилась сила, управлявшая и направляющая деяния всего Ашерока. И осознав это, Мирусвет с удвоенной силой продолжил свой танец жизни.
Он почувствовал лёгкость и предающее сил воодушевление, он вдохнул полной грудью вечерний, тёплый воздух юга и воспарил над красной ареной. Он ощутил себя снова родившимся и его движения стали нести в себе отпечаток свободы и индивидуальности. Он придумал и воплотил в бою свой собственный стиль, придуманную им философию, неизвестную никому доныне, и ни кем неповторимую впредь. Он почувствовал вдохновение и он творил.
Мирусвет кружил по арене и наносил удары. Он уворачивался и отступал, запутывал противников и возвращался, рубя и коля, отсекая члены и разрубая кости, пробивая плоть и рассекая тело. И в этот момент он наслаждался жизнью, он упивался боем. Он получал ни с чем несравнимое удовольствие от того, что для себя открыл самого себя. Он почувствовал индивидуальность и отличие от других, узрел собственный путь, что прочертил по собственной воле, но по образу, что дала ему Ванши.
И рушились оковы плоти, и воспарил дух его над полем брани, и всё происходящее обрело смысл в его глазах. И не мщение была цель его, и не разрушением он упивался, но созиданием будущего, которое последует за деяниями его. Он видел путь, что проложит здесь на красной, теперь от крови арене перерождения для сотрясания столпов, на которых держится империя страха и боли. Он увидел деяния рук своих, что рушат основы поклонения плоти и возрождают силу духа в падшей империи юга, что возродят волю народов, покорённых ею.
Он видел отрубленную руку, что, всё ещё сжимая меч, лежала у его ног, и видел зияющий пролом в грудной клетке пронзённого стража, и рассечённое надвое лицо, от темени до расколотых его клинком зубов. И он услышал вопящего жреца, направлявшего стражей на бой, голос которого источал злобу и страх, и теперь казался ему гласом отчаявшегося безумца, а не мудрого наставника. И он почувствовал как меч, пронзивший в самое сердце Зафара, ранил его сердце. И пока безвольное, потерявшее силы тело друга, гулко падало на гранитный пол площади перерождения, сердце Мирусвета сжималось, и глубокий рваный шрам разрастался внутри него. И рана эта не могла кровоточить и не могла убить его, но боль, что он почувствовал, была реальной, острой и резкой, ни чуть не менее реальной чем от раны нанесённой клинком.
Мирусвет познал скорбь, снизошедшую на его душу, и понял он, что скорбит не только по Зафару, но по всем ним. По всем воинам что плечом к плечу прошли боль и страдания, вместе испытали радость побед и достижений, но готовы были убивать друг друга по приказу жреца не жалея и не сомневаясь в правоте его.
И эта смерть и скорбь предали новых сил Мирусвету, и он продолжил танец, и он продолжил жить и убивать.
- Нападайте на него все вместе, не давайте ему биться с вами по очереди. – Истошно кричал верховный жрец, и алый огонь в его глазах вспыхивал ярким пламенем.
Но и в этом воины плоти не достигли успеха. Они не умели действовать вместе, их никогда не учили держаться плеча друга, им была неведома взаимовыручка. Каждый из них стремился нанести разящий удар и каждый хотел сделать это сам. Они все рвались в бой одновременно, мешали друг другу, их локти сталкивались, а те, что оказывались позади наступавших первыми, напирали так, что первые падали и становились лёгкой мишенью для яростных атак Мирусвета.
Мирусвет продолжал уверенно парить над ареной. Он, то бросался в бой и стремительно атаковал, то отступал и даже убегал от противников, затем резко останавливался и снова бросался в атаку, нанося удары в противоход.
Он запутывал стражей плоти, не знавших ничего другого кроме наступления, кроме упования на сумасшедшую атаку, на сокрушающий град ударов наносимых с ужасающей целенаправленностью, иступлённой яростью и с постоянной методичностью. Они не успевали за творчеством Мирусвета. Они терялись, когда он убегал от них, а затем снова и снова, но всегда по-разному, наносил смертельные раны. Они не перенимали опыт погибших бойцов, они следовали заведённой тактике боя, и она подводила их вновь и вновь.
И когда, спустя тысячи шагов и сотни ударов с десяток трупов залили багровой кровью арену, она, смешавшись, образовала вязкие и скользкие лужи. И тогда Мирусвету стало ещё легче направлять их же силу против них самих. Он сбивал с ног наступавшего первым бойца и толкал его на следующего стража, а затем атаковал потерявших равновесие воинов. Он рубил мечом и бил щитом и из колотых ран хлестала кровь. И вот уже с ног до головы Мирусвет стал красным, и будто сама арена стала его союзницей, она словно отвергала чужеродные белые тельца, заставляя скользить и падать стражей императора, возомнивших себя совершенством.
- Убейте его! – Вопил маг, и крепче сжимал кулаки, пытаясь направлять венец силой собственной воли. – Нападайте на него со всех сторон. Окружайте его и бейте одновременно.
Их было слишком много, их мечи были столь же остры, как и его собственный, их реакция была мгновенна, а сила чрезмерна и из ран на теле Мирусвета, так же как и из их ран сочилась кровь. Три глубоких пореза не беспокоили его болью и не сковывали движения, но уходившие вместе с кровью силы он не мог восполнить волей.
Стражи наступали, и он понимал, что всех ему не перебить. Прорваться в центр арены и нанести один самый важный смертельный удар тоже невозможно. Но можно попробовать расчистить себе пространство для броска. Для этого ему не понадобится много свободного пространства, лишь место для размаха и прыжка. У него не было дротика, но был меч. Бросать меч совсем не то же самое, что метать дротик. Вероятность того, что меч полетит по прямой, крайне мала. Баланс этого оружия слишком сильно смещён к рукояти, из-за этого оно заваливается вниз во время полёта. Чтобы меч летел прямо ему необходимо придать вращение, и даже тогда шансы на попадание не велики.
Мирусвет отбил два выпада и снова отступил. В узкую щель между двух бойцов наступавших на него спереди были видны лишь белые рубахи других бойцов шедших в атаку следом. При такой плотности наступающих на него стражей нельзя было и думать о том, чтобы точно бросить меч, да ещё и угодить в сочленение на доспехах императора. Подобраться же к нему так близко, чтобы хотя бы появилась надежда, мощным ударом попробовать пробить его панцирь, было невозможно.
Венец из плоти защищал императора, и если побеждать стражей в бою, выдёргивая их по одному, Мирусвет научился, то прорвать их плотные ряды ему было не под силу.
И тогда глядя на золотые венцы, туго стянувшие головы воинов к нему пришло то самое, едва уловимое почти не осознанное разумом чувство. Искра, которая рождается где-то глубоко внутри человеческого духа, кажется, появляется ниоткуда, но вмиг становится понятным и явственно ощутимым пониманием истины, что была скрыта до поры появления этого света внутри себя, он почувствовал озарение.
Он видел сияющие золотые обода на головах стражей, и точно такой же символ веры в непобедимую силу плоти сиял на челе самого воплощения этой веры, императоре Ашерока.
Истина открылась Мирусвету, и Ванши, создавший не только плоть, но и волю и дух человеческий, указал ему путь. Истина заключалась в том, что император Ашерока был лишь символом власти, но не ей самой. Что чтобы разрушить монумент поклонения плоти нужно бить не в сам монумент, но в его основание. И когда людям придётся строить новый фундамент, у них появится шанс внести в конструкцию подлинные изменения, переосмыслив прошлое, создать в настоящем, то новое на чём будет строиться их будущее.
Мирусвет отразил щитом очередной выпад, и не глядя, рубанул по подступившему справа стражу. Звон стали, стал тем ярким сигналом, прозвучавшим в его голове, что положил начало последнему, но самому важному действию в его жизни. И тогда он решился на стремительную атаку.
Жрец стоял в четырёх шагах левее императора, и в трёх ближе к смертельной схватке на арене. Руки его были плотно прижаты к талии, кисти направленные ладонями вверх он сжимал так, будто на каждой его ладони лежала невидимая глазу сфера, при этом сухие, крючковатые пальцы подрагивали от напряжения. Мертвенно бледное лицо мага, не выражая ничего, говорило о многом. Он был сконцентрирован, вся его ментальная сила и воля, сейчас были направлены на борьбу с невидимым врагом, волей Мирусвета, и все его помыслы были о том, чтобы сокрушить противника, при помощи магии плоти.
Каждый раз, когда один из бойцов атаковал Мирусвета, закрытые веки мага слегка подрагивали, каждый раз, когда один из воинов падал замертво, вздрагивала вся голова мага. Жрец управлял венцом из плоти посредством венцов, что водрузил на их головы. Он пытался смять и раздавить червя осмелившегося бросить вызов его воле, он пытался выдавить Мирусвета с арены, оградить императора от нападения напором совершенных тел, что подчинялись ему. Он стремился защитить дело рук своих, дело многих поколений магов плоти, что сотни лет несли свет Ванши в тёмный мир человеческий. Мир сомнений и страха, мир скорби и ужаса перед неизвестностью смерти. Мир, который не мог существовать в мире, пока есть воля у детей создателя, мир который раздирали войны и кровь. Мир, который хотели объединить маги плоти, под чутким руководством своим и разучить его бояться и трепетать пред мощью создателя, но научить уважать образ его в плоти своей и совершенствовать её пока не достигнет она предела роста своего и не станет подобна тому, чей образ носит в себе.
Мирусвет кружил по арене. Он следовал призыву сердца своего и чувствовал, что приближается к цели. Он ускорил движения, его удары стали слабее, но их скорость и частота возросли до тех невероятных пределов, на которые был способен только тренированный воин Ашерока. Он наносил рубящие удары и колющие выпады короткими, но стремительными сериями, не стараясь поразить стражей и не ставя себе цель нанести им смертельную рану. Он создавал давление и заставлял их поверить, что все его помыслы и стремления направлены на попытку прорваться к императору. Он атаковал, парировал удары и отступал, отступал на шаг назад и на два влево, подбираясь всё ближе и ближе к истинной свое цели, верховному жрецу Ашерока.
И когда ему оставалось всего несколько шагов и пара стремительных рывков до встречи с магом, ещё один рубящий удар стража достиг цели. Нет, Мирусвет не потерял концентрацию, и боль не стала преградой, но плоть подвела его. Перерубленный под самым плечом трицепс на левой руке перестал слушаться его воли. Он больше не мог наносить удары щитом, и частоты его выпадов стало не достаточно для продвижения вперёд. Мирусвет плотно прижал щит к груди и что было сил, отчаянно продолжал орудовать мечом. О встрече со жрецом теперь можно было только мечтать. Стражи стали теснить его назад, и он пропустил ещё два удара, оставивших на его теле не глубокие, но кровоточащие раны.
И в тот самый момент, когда надежда оставила его, произошло чудо. То невероятное совпадение желаемого с действительным, на которое нельзя было осознанно рассчитывать, но оно произошло.
Увлечённый своей надвигающейся победой и от того потерявший чувство опасности маг, сам пошёл навстречу Мирусвету. Девять последних стражей осталось в живых на арене перерождения, и сладострастно предвкушая возмездие над одним из них руками оных, человек, наделённый безграничной властью над волей других, не смог удержать гордыню свою и возжелал лично и поближе увидеть смерть ничтожества посмевшего сделать ему вызов.
- Окружите его, воины Ашерока. Возьмите его в кольцо. – Командовал маг, и надменная ухмылка его сомкнутых губ сопровождала сказанное. – Зайдите со спины и режьте его гнилую плоть. Режьте не глубоко, так чтобы червь чувствовал боль и унижение. Так чтобы перед смертью он узнал, что всё, что он делал, было бессмысленно, и умер на коленях, как и подобает ничтожеству посмевшему поднять руку на совершенную плоть Ашерока.
Жрец подходил всё ближе, его открытые глаза горели алым огнём, а его руки продолжали управлять волей венца из плоти. Гордо расправленные плечи и прямая спина, говорили о его надменности и гордыне. Теперь он ничего не боялся и был уверен, что дело сделано и враг повержен.
Мирусвет был не ниже и не выше стражей окружавших его, и для того чтобы атаковать ему было нужно лишь мгновение и чуть свободного пространства.
Жрец остановился в пяти шагах от круга из плоти, в центре которого истекал кровью Мирусвет, и, глядя на страдания своего поверженного врага, первый раз с начала боя ослабил хватку. Он хотел насладиться болью Мирусвета, и воины венца перестали наносить удары, остановившись на замахе. Обессиленный воин упал на одно колено и тут же гранит под ним стал покрываться кровью.
- Такова участь любого кто посмел встать на пути истины. Такова участь всех кто посмел сомневаться в превосходстве магии плоти. И такова твоя участь. – Жрец засмеялся и разжал пальцы. Лишь на миг, но воины венца замерли в нерешительности, и этот миг стал тем чудом, что не ждал, но к которому оказался готов Мирусвет. Он подобрал ноги и что было сил, оттолкнулся от окровавленной тверди. Тело воина взмыло в воздух, а дух воспарил над телом, и его здоровая рука сжимавшая меч, оказалась над головами окружавших его стражей.
Меч летел, казалось неимоверно долго, его покрытое кровью, налипшими ошмётками плоти и осколками кости лезвие, не блестело и не играло красками в последних лучах закатного солнца. Оно скорее было похоже на неотвратимый перст судьбы, что летел по воздуху указывая на того чью судьбу он был намерен решить здесь и сейчас. Мирусвет успел посмотреть магу в его горящие пламенем очи, и узрел в магическом свете страх, и тепло от свершившегося предназначения разлилось по его телу. И он больше не жалел мальчика, что стоя на холодном полу мечтал лишь об одном, понять зачем отец так мучает его. Теперь он был горд за то, что был сыном последнего верховного мага Аркана.
- Убейте его воины Ашерока. – Выкрикнул маг обезумевшим от страха, хриплым и надрывным голосом человека осознавшего за момент до смерти о неизбежном приходе её и сжал пальцы в кулаки. Эти слова были последним, что оставил после себя верховный жрец магии плоти, на земле сотворённой Ванши. Глухой удар стали о плоть прервал его речь навсегда. Меч пробил жрецу рёбра и, прорубив дорогу к сердцу, широким лезвием рассёк его напополам.
Тело Мирусвета ещё не успело опуститься на камень, а сознание его всё ещё было сконцентрировано на броске, когда яростная и нестерпимая боль пронзила всё его тело целиком. Восемь мечей, восемь стальных, холодных лучей прожгли его плоть и вторглись в обитель его воли и духа, прогрызая глубокие и гладкие тоннели в теле воина. Прорезая мышцы и кожу, разрубая кости и проникая в органы, лучи несли с собой жар боли и холод смерти.
Багровый круг проступил на белой тунике жреца, и две алые струи света вырвались из его тёмных глазниц, унося дух мага из его плоти. Он рухнул на колени, всё ещё сжимая бледные руки в кулаки, но пустые чёрные впадины на его лице уже не выражали ничего. Маг умер и император дрогнул!
Мирусвет собрал всю оставшуюся у его израненного тела волю и направил её в один последний порыв. Он отдал своей плоти ментальную команду и тогда его могучее тело, сопротивляясь, боли и силе, давящих на него бойцов, подалось вперёд. Воины венца оцепенели, осознавая мощь, что движет полумёртвым телом и на миг ослабили хватку. Всего на миг, но этого хватило, чтобы Мирусвет сделал шаг вперёд. И император сделал шаг назад.
Впервые за время боя на красных камнях площади перерождения, освещённый лучами заходящего солнца чёрный силуэт, недвижимо стоявший в центре, сделал короткий, но столь значимый шаг. Император отступил от мёртвого тела жреца, но отступал он не от него, а от страха перед угрозой, что представлял для него истекающий кровью боец, пришедший сюда с далёкого севера ещё ребёнком.
- Венец тяжёл, он сдавит темя, и тот хозяин что носил, освободить захочет племя, что в слуг своих он превратил! – Выкрикнул Мирусвет, затем улыбнулся и силы оставили его.
Почувствовав бессилие израненного тела, стражи одновременно расступились, вынув клинки из плоти Мирусвета. Они встали не плотным кольцом, вокруг багрового воина, их осталось всего восемь. И с восьми окровавленных мечей стекала вязкая плоть Мирусвета, и с восьми лиц спала маска безразличия и бесстрашия, и восемь пар глаз с восторгом смотрели на героя в центре круга. И в тот момент центром притяжения их помыслов стал не император, чью плоть им должно было охранять, а воин, что в одиночку бросил им вызов и изрубил десятки, прежде чем пал сам. И сомнение в силе магии плоти зародилось в их сердцах, и покинул их трепет пред мощью Ашерока, и переродились они не телом, но духом и волей.
Мирусвет опустился на колено, а обессиленная голова его запрокинулась назад, подставляя лицо холодному и чёрному полотну далёкого небесного мира, что накрывает бескрайним покрывалом мир плоти, созданный Ванши на земле. И в тот последний миг своей жизни он увидел, как тёмную гладь ночного неба расчертили яркие, белые вспышки света исходящие от падающих звёзд, искр жизни Ванши.
И он умер счастливым в мире с собой, в мире воспоминаний своего детства. Где мать плетёт ему венок из полевых цветов, а отец, широко расставив руки, с улыбкой на устах бежит им навстречу, чтобы обнять их обоих. В мире любви.
И в тот день, солнце зашло над Ашероком!
И этот шаг, и его смерть, хотя он и не знал этого, спустя сотню лет привели к падению великой империи юга. Ибо с тех пор, как на арене перерождения был убит верховный жрец, в сердце императора закралось сомнение в дороге плоти, что была предначертана ему Ванши. Ибо никогда боле не проводился ритуал на красном граните среди обсидиановых обелисков и никогда больше не защищал императора венец из плоти. И легенда о воине, что переборол духом своим, плоть императора, разнеслась по всем землям империи, и люди перестали верить жрецам и люди усомнились как и сам император в силе плоти. И абсолютная власть, переродилась в подчинение, и подчинение переродилось в недоверие, а недоверие породило сопротивление, которое разрушило старый порядок и низвергло власть императора.
И, в конечном счете, Ашерок пал под натиском варваров пришедших с севера, под натиском собственной слабости посеянной Мирусветом в день, когда император получил и потерял свой венец из плоти.
И был отстроен заново, и возродился город магов севера Аркан.
И снова солнце встаёт над башнями града сего!
Там в землях далёкого севера, где сотворил когда-то великий магический ритуал не верховный жрец, но отец верный сыну своему, и сын исполнил завет, верный отцу своему!
Венец из плоти
© Copyright: Марк Крафт, 2022
Свидетельство о публикации №222091400851
Свидетельство о публикации №222091400851
Рецензии
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.