Таня

— Вот, короче, слушай!..

Я упустил... с какого момента он уже рассказывал.

Эти его истории... Там на улице — пока сидели за столом, — он уже вспомнил: как он по железке ехал, прошлой весной... К себе там куда... На похороны... В одном купе с обокравшей его мошенницей.

А!.. и ещё одну... Как их "с ёмкостями нае#али": два месяца — или сколько — они там варили, и подкинули их... С баблом.

— Ну, вот, слушай.

Он сидит напротив... Локти его — сейчас скажу точнее... — кажется, на краю стола, ладони — в мою сторону: так ему удобней рассказывать... и...

— Стоим мы!..

И вот, наверное, из-за того, что до этого не звучит ничего, что могло бы заставить его вспомнить именно этот случай... или какой-то другой, я и не уловил, когда он начал... Да и занимало меня в первые минуты, после того как вошли, заказали, уселись и расставили стаканы и блюдца, совсем иное: там на улице, пока выпивали... никуда не спеша, а потом вторую, — я там так замёрз... нафиг... Сразу замёрз... И ссать давно хочу.

Да!..  Начал он уже после того, как первый раз чокнулись.

— Короче, стоим мы там... штаб батальона.

С тех слов его... что я начал обращать внимание — и его жестов, — замечаешь: у него — там что-то сзади... за спиной там... Двор там или что...

— Дорога — вот так вот... — рукой перед собою, показывает мне Иваныч. — За дорогой — сразу забор!..

— Да... Дорога вот так вот... И забор.

Пафоса или там трагизма какого в Иваныче и грамма не бывает... Он смотрит прямо на меня... своими широко расставленными глазами года девы, и, просто рассказывая, — почти всё дополняет выразительным жестом... Для него всё это — вчера было.

— И дорога — вот так вот... И по дороге... Все там ездят!..
 
— Колонна там пройдёт... их там прикрываем... Танки... Там им два дадут... Или бэтры... Или МЧС какой...

— А вокруг там дома...
 
— Всё это частное!.. — уточняет он. — Ага... значит... Заборы вокруг.

— Вокруг, значит, смотрю... — прильнувший к оптике, Иваныч поводит руками над столом. — Чтоб никого там.

— Это же... всё на мне, — чуть наклонясь, обращает он ладонь к себе. — Понимаешь?!.

Я...

— А вокруг там заборы...

Я вижу: весь его горизонт — это заборы и... крыши... брошенных домов.

— За ними ничё не видно. Людей нет... Людей не видно.

— Но!.. — продолжает он вспоминать ландшафт нетронутый обстрелами, — дома там целые стоят!..

— Да... Забор высокий такой.

— Во!.. Как этот... Как я там варил, — Иваныч указывает большим пальцем через плечо. В сторону работы, с которой, получив расчёт за неделю, мы вышли час назад...

— И доски так вот... — Иваныч показывает как.

— И щель там такая... — Иваныч показывает какая.

— Вот такая, вот тут наверху... — Иваныч показывает где. — Доски так вот расходятся... А забор — вот так вот!.. передо мной сразу.

— И шапочку сразу увидел.
 
— В щель так показывается...

— Посмотрел, значит, в щель, кто там... и вниз... Посмотрел, и снова вниз... Я — здесь, а тут за забором — он!.. Наблюдает за дорогой.

— Ну я не знаю!.. — налив в стакан, он обращает к себе сложенную щёпоть. — Может он здесь хочет рвануть... Ждёт там колонну!.. или чё... Или сигнал, значит, подать... А эти сидят где-нибудь тут.

— А тут, значит, БМП-шки идут по дороге... — поднимает он стакан. — Ездят же там все... Я смотрю!..

— А вокруг там никого... Не!.. — выпив, мотает он головой. — Людей там нет.

— И вот тока, значит, шапочку я вижу. День смотрю...

— Ну!.. Я не вижу, что шапочка там... Какая там?!. В щель вижу только, что вязанное... красное такое... Вязанное, значит...

— Да... — соглашается он. — "Трикотаж"...  Понимаю!.. что шапочка... Красная шапочка.

— Ага!... — уводит Иваныч левую кисть под приклад. — Я его в прицел беру... Держу, значит... Вижу, что опустилась, нету её, — я жду!.. Ага, вот техника прошла, — опять, значит, появилась. Всё, — наблюдает за дорогой... Смотрит там чё...

— Прицел у меня выставлен... — разведя чуть в стороны, всё ещё держит он локти в воздухе. — А чё?.. я ж...

— Вот он!.. в упор, считай...

— Там дистанция... — указательные пальцы его, теперь замершие на одной оси, — неподвижно смотрят мне в голову. — Сразу достаю!..

— Чик в лобешник... и всё.

— Заметь... — перебивает Стёпа Иваныча, — прицельная дальность у винтовки — тысяча восемьсот метров.

Я мелко киваю Стёпе также, как до этого кивал, слушая Иваныча. Про себя я сетую на Стёпу: что перебил старика... что я и сам не дурак... и сам как бы знаю, чё там и из чего...

Одно всё же греет: голос у Стёпы заметно тянет, — а то я думал, меня одного так развозит почти в тепле этого "экспресс-кафе" или как его там... Жёлто-голубую вывеску которого мы — сидящие в метрах пятнадцати от входа, — неожиданно обнаружили к концу второй полутора-литровки с разливным... Если бы ещё и ссать так не хотелось.

— Да... — соглашается Иваныч, — тысяча восемьсот. Прицельная дальность.

Снова налив себе из графина, они снова чокаются... Старые знакомые, они сидят рядом, у них — водка... У меня — пиво.

— Ну вот!.. — продолжает мне Иваныч. — Держу я его...

Указательный палец Иваныча на спусковом крючке, приклад — снова в плечо...

Я уже почти вижу, что там дальше: за забором — труп... Скорее всего, на спине, скорее всего, раскинув руки, череп... Череп, скорее всего, расколот пулей — калибр плюс высокая начальная скорость, — выстрел почти в упор... Чё там у него?.. Рация, возможно, телефон, возможно, несколько... "аптека"...  пистолет-гранаты, пара паспортов... удостоверения... деньги...

Всё это я слышал: входное отверстие — на спине, выходное — "Дыра — вот такая!"... Чуть ниже диафрагмы... "Кишки по снегу — на десять метров вперёд!.. Самого из седла выкинуло, летел через голову коня...". Вторым выстрелом... уже и коня — "Зачем?.. А до кучи!..". Закономерная плата... За покалеченного — из мелкашки в спину, — бойца копавшегося в моторе... "Бензонасос меняли у бэтра"...

Это ещё в первую... Если что.

"Выдвинуться, обшмонать..." — всё это тоже работа снайпера. Скольких он так видел в прицел, а потом шмонал их... Днём или потом, — уже ночью. Всё это я уже слышал: и от Иваныча, и от других...

— И вот, поверишь ли, нет... — Иваныч снял палец с курка. — Вот изнутри так чё-то поднялось.

Я молча киваю: я чувствую, что язык у меня вяжет пуще прежнего, и, от серьёзности того что слышу, сейчас начну неловко улыбаться...

— Вот, чё-то вот... Вот так вот... Второй раз в жизни... Не стал стрелять, — не глядя, правой рукой он придерживает стакан... в который сейчас льётся из графина:

— Вот как вот это?..

Начинается обмен репликами... Стёпа вспоминает ему слово "интуиция", я тоже что-то вспоминаю, кажется, пытаюсь вставить два года назад подхваченное от Коряка слово "чуйка"... "Чуйка сработала", — я ещё не слушаю так, как буду слушать потом.

— А это же всё на мне... — чуть подавшись вперёд, кончиками пальцев Иваныч показывает на себя, — весь этот район.

— Это же штаб батальона... Там же все бывают!.. Колонны там идут... Я ж там отвечал...

— Снайпера... это всё на мне... Мне ж там докладывают всё... Ага, приказ, значит: "Так и так, проверить квадрат такой-то", — всё, идём выполняем.

— Разведка — это всё моё... Дома, там, дворы — всё шмонаем.

— Там же все бывают: и генералы, и шушера всякая... там с Москвы... И ФСБ, и МЧС... там ездят... Смотрю там, чтоб всё тихо было.

— Я ж докладываю, — Иваныч обозначает движение руки к голове. — "Так и так, — всё чисто!..", — всё, они заезжают.

— Командир разведывательно-диверсионного отделения... я был, — трезво, чуть понизив голос, глядя мне в глаза, один раз говорит Иваныч.

Опрокинув, он оставляет пустой стакан и снова... не надолго... берётся за вилку.

— Ну вот... Бойцов, значит, туда!.. — тыкая в тарелку вилкой, отдаёт приказ Иваныч:

— Так и так, значит... Проверить там всё, значит... Обшмонать... Мне доложить!

— Идут, значит, бойцы туда... — вытерев уголок рта салфеткой... Иваныч заходит правой ладонью с фланга.

— Я смотрю, значит... — смотрит в прицел со своего чердака Иваныч. — Ага... Шапочка опустилась... Нет никого... Ага, — я жду!

— Возвращаются, значит... мои бойцы: "Так и так, Иваныч... Нет там никого!..". Двор пустой. В доме, значит, никого... Но!.. признаки... что люди там есть. Еда, там, они видели, готовится... на улице. Да... На плитке котелочек такой... Там вот, знаешь, типа вот, перцы там, всякие, помидоры... Помидоры нарезаны так... варятся... Вода тёплая ещё.

— Значит, плиточка, такая... Газовая. Знаешь... Вот, как эти тут у нас продают... вот... на рынке там... Китайские!.. Только...

— Корейские, — мысленно поправляю я Иваныча.

— Шланг у неё, всё. И... баллон, значит, такой рядом... маленький... там. Не такие, как вот у нас тут в этих... А-а... знаешь, вот...

Стёпа... как может... затягивает об`яснение Иваныча про какие "у них там на материке" баллоны, давление и килограммы...

— Ага, тёплое... Был, значит, кто-то.

— Не, ни#уя!!. Иду сам!..

— Всё, мы заходим... — снова, рукой справа, заходит Иваныч.

— Да, двор там такой... Пустой, — Иваныч обозначает на столе периметр. — Плиткой сделан...

Я понимаю, о чём он: я вижу этот мощённый кирпичом и плиткой двор, одинокую кастрюльку с аллюминия и овощи в ней...

— Ну, вот, значит... — оглядывается по сторонам Иваныч, — пусто там. Никого нет... Дом пустой... Брошен... А сбоку там, вот так вот, сарай такой...

— Ну!.. Сарай не сарай, а вот... — подбирает Иваныч слово, — типа, кухня у них там летняя, или что... чулан... Сарай такой, в общем!..

— И, значит, закрыто.

— А замок... хлипкий!.. Ну вот, знаешь... Закрывается, такой... с крышечкой, — с усилием проворачивает Иваныч ключ в ладони.

Давно понявший о чём он, я еле заметно киваю...

— Там, листик... бумажечку, значит, вставляешь. Пишешь там... — пишет на ладони Иваныч, — число там, роспись... кто...

— Во!.. Да, — "контролька" называется... "контролька", — соглашается он со Стёпой.

— Ну, вот, значит, я его... — замахивается прикладом Иваныч. — Чё он там?.. Слетел, значит, сразу... Всё, — заходим мы.

— Бойцы у меня сразу комнаты, там, всё смотрят. Чисто всё... Ага, нет никого... Пусто.

— И вот, значит, тока об верёвку эту я и споткнулся... там.

— Ага, бечёвка такая... — трёт Иваныч двумя пальцами.

— Половичок, значит, и верёвочка так лежит, на полу сразу. Под половиком, значит, люк такой в подпол... Ага, подвал там... Да, — погреб. И-и... вот, значит, край у него — к половику так.

— Люк этот там вообще не видно!!. Я ж говорю: мы поверху там ходим, — вообще не заметишь. Если б не споткнулся, так бы и ушли!.. Мы ж уходить уже собрались...

Я вижу, что...

— Всё уже, — уходили!..

— Вот... тока я споткнулся... Об верёвку эту.

Я вижу его берцы и походку человека, чьи руки заняты оружием, а ноги ждут растяжку, и бечёвку эту, и половик... И уже на следующий день пойму, как крепился край половика к люку...

— Значит, верёвку эту так натягиваешь... — ещё раз об`ясняет он Стёпе. — И половик сам раскатывается!.. над люком. Да... то есть закрывает всё сам... Ничё не видно. Да, а ты, значит, там внутри сидишь.

— И в дырку, значит, так... Дырка там рядом... вот так с люком. И с того конца, значит, эту верёвку держат... в погребе там, тянут на себя... Люди там сидели.

— Это я вперёд забегаю!!. — подняв палец вверх, считает нужным пояснить Иваныч.

— Это я потом уже...

— Достаю, значит, ножик... Верёвку эту так вот оттягиваю, чтоб отрезать здесь... А там люди внутри... И как стал резать, — всё!.. Заголосили там... Закричали, запричитали... Всё, — плач!.. крики.

— "Ой, вы нас не убивайте!.. Только вы нас не убивайте!.. Мы выйдем, только не убивайте!!.".

— Я!.. всё, говорю... Никто вас не убьёт... Всё, свои мы, вот, — бойцы мои тут, никто вас не тронет... Ага...

— Сам представляюсь: всё, кто я... Да, значит, звание...

— Женщины... Вытащили мы их оттуда... В куртке так вот, значит, в ватнике, в этом... закутаны.

— Головы — так вот завязаны, — завязывает Иваныч под подбородком платок.

— Платок на ней такой... Чёрный!

— Только лицо вот так... — обводит он пальцем.

— Девочка с ней.

— Двое их там было!.. — кивая, отвечает он на вопрос. — Двое...

— Да... И всё, значит, они нам там рассказали, — женщина эта... Всё!..

— Сказала, что зовут её Таня...

— Три месяца они там жили... В погребе... Выехать никуда не смогли. Там же боевые действия... Да, отрезало их... Ни МЧС их там, никто. Там — вот... фронт рядом. Стреляют же везде... В первую они там как-то... Не выехали никуда. Никто их не вывез... Страшно там им... Там, она мне рассказывала... И сейчас вот, когда уже эта война началась... Да, а эта девочка, значит, дочка её... Катя... Четырнадцать лет ей... И вот никак они оттуда... Ехать некуда. У неё, значит — она потом рассказывала, — сестра в Рыбинске... И там ни контейнера  у них, ни чё... МЧС там, вообще, ничего: так вот... по тылам собирает... А это передовая, считай!.. Там же стрельба всё время... У них — ни-и денег, ни-и чё... Имущества нет... На чё ехать?!. Куда они поедут?!. И так вот они там... четыре месяца жили... Еды у них нет. Летом вот что наготовили... Вот, что у них там в погребе было... Я ж говорю: вот там в котелке... они овощи варили. Считай, одними закатками питались!..

— Ни-и хлеба, ни-и чё... Компоты там...

— Разве это еда?!. — искренне негодует Иваныч.

— Это пол года так!.. Ну что это?!. Это же ребёнок, ей же расти надо...

— Вот она, значит, дочке там что сварит... горячее... на улице... пока никого нет.

— Хоть как-то её...

— Это вот, значит, днём они так прячутся... Катя только выходит... дочка её, посмотреть, когда тихо...

— Это я её видел.

— Шапочка... это её... Красная.

— Да...

— Всё, — бойца, значит, сразу!.. Там, снабжение где у нас... Всё, сухпайки эти вот... всё, что у нас там было... Всё — им.

— Там вот эти вот, знаешь... крупы вот... типа там, рис всякий, гречка... — показывает Иваныч согласно кивающему Стёпе...

Единственная фасовка, которую я знаю — 25 кг, а это отличается от того, что показывает сейчас Иваныч... Но, Стёпа согласно кивает, — если вообще понимает, о чём речь, — и потому моя единственная версия: должно быть, Стёпа по армейской службе знает такие упаковки...

— Сгущёнки, тушёнки им там, значит... Шоколад... Бойцы им там потом тоже... Что там подстрелят где... Мясо жарим: всё, — им туда тоже...

— Тушёнку эту... — делает Иваныч ребром ладони по горлу, — ты ж её не будешь каждый день есть!..

— Баню им там, значит, все дела...

— Всё, охрану я им там поставил... Охраняем их там.

— Всё, — от`едаются они...

— Катюха вот такая была, — смеясь, Иваныч показывает палец. — Бледная-я!..

— Всё!.. Там, через пару дней хоть щёки порозовели... Это же ребёнок!..

— Да...

— И вот она, значит, мне там рассказывала... Как они жили, да... Прятались... Натерпелись, в общем.

— Да...

— Да-а, а беженцев там вывозили!.. — об`ясняет он Стёпе. -- И в первую... и щас... МЧС там стоит: собирает там, кто к ним выходит, и вывозит, значит... в тот город, куда, значит, тебе надо. По железке там или как... Всё, — контейнеры им там, все дела... А сюда — нет, сюда не подходит... Нельзя им. Передовая здесь, здесь тока военные... Тока мы, значит, здесь... Ну, менты там ещё, ФСБ... Юстиция.

— Всё, значит, — и тон Иваныча становится деловым, — я к этому майору... МЧС-нику.

— Майор МЧС!..

— "Так и так, — давай контейнер!.."

— Он: "Нет, я не могу!.."

— Я говорю: "Давай, ты чё?!. Тут близко, я тебя прикрою!.."

— Он: "Нет!.. Не могу, и всё тут!.."

— Ну!.. Я ему: "Ты... Так вот, скажи... Что тебе надо?.. Вот, машину там тебе какую... Любую... Или денег?!. Ну... Скока ты хочешь?!. А??!"

— А он, значит... — ребром ладони пО столу, с нажимом раз`ясняет мне Иваныч:

— "Вот, значит!.. Давай мне, значит, людей!.. Чтоб прикрытие, значит, было!.. Вот людей дашь, тогда — да!!."

— А я ж такие вещи не решаю... — сбавив напряжение в голосе, поворачивает он ладонь к себе.

— Всё, — я к комбату!..

— "Так и так, значит... Вот такие дела!.."

— Ну... Комбат он меня там понял... И вот тока он мне, значит, — "три дня!.."

— "Вот три дня тебе... чтобы контейнер вывезти!.."

— И, значит, всё, — людей мне дал!..

— Тоже там... комбат... Ну, такой... Нормальный мужик. Да...

— И я вот, значит... — наконец получивший своё, держит Иваныч в руке "Арбалет"...

— Всех, значит, кто там командиры!.. — на уровне груди обводит он полукруг... лежащий в горизонтали его тогдашней власти. — Там капитаны... в основном.

— "Всем, значит..." — ещё раз подносит он ко рту средство связи. — "Вот, значит, что мне надо!"

— "Вещи женские!..", значит... "Зимние там, летние — всё!.. Обувь там, куртки, шапки... шубы..."

— Размер, значит, её говорю... Всё, — какой размер... Ага... И на девочку, значит, говорю:

— "Возраст — восемнадцать-двадцать лет!.."

— ??.

— Всё — штоб тока новое!!. — обращаясь уже к нам, важно ему сделать акцент на главном.

— !!!

— И вот, значит... Мне там всё это собирают!.. Кто там где, значит, дом там, магазин там какой... Склады... Киоски...

— Что там кому надо, — все ж там говорят... — предаёт он огласке один из обычаев прифронтовой зоны. — Заказ там или что тебе...

— Там ведь брали всё только новое... всегда. Машину там подгоняешь куда... на склад там или на станцию, — всё, там, бойцы закидали быстро.

— А я там... — ну, это уже после первой!.. — меня, короче, там знали... в общем... То, что я и в первую был, и как я там... И что ранен... был, и что награждён... Знают!.. То есть там как бы в авторитете... Авторитетным я был, что ли!.. Да... То есть!.. как бы с уважением относились... поэтому помогали.

— Да, и комбат, значит, помог... Спасибо ему... Тоже, да...

— Ну, а... когда там узнали, — негромко добавляет он, — что я вывезти хочу...

— Ну, вот, значит!.. — опрокинув стакан, возвращается он к истории...

— Кто там на связь выходит: "Иваныч!.." — держит рацию у рта Иваныч, — "Тебе вот такое надо?.. Стока-та коробок есть!.."

— Такое там, значит...

— Всё, если размер подходит, — они мне, значит, завозят, или я бойцов посылаю...

— Дня за два там навезли: шубы им обоим, там, пОльты, туфли, шапки... Шапки там меховые...

— Татьяне там, значит, шапку такую я... — смеясь, Иваныч показывает какую. — Платья там им всякие, плащи, туфли, сапоги... Всё, значит, — тока новое!.. Тока новое!..

— То есть я их там полностью... — считает нужным повторить он, — чтоб у них одежда была.

— Всё, вот, какая там им нужна будет, чтобы жить там... в Рыбинске, значит. Чтобы всё у них было. Ни в чём что бы не нуждались!.. И на лето, и на зиму!.. Катюхе там полностью... И в школу чтобы ходить...

— Чтобы, значит, у ребёнка всё было.

— А там же!.. — отвлёкшись, об`ясняет он Стёпе положение вещей. — Вот, например, Грозный сам... Это... Кто вот там живёт — это самые бедные!.. считаются. А вот то, что вокруг... Там вот эти вот... дома вокруг нас... Это вот всё там — богатые!.. жили... Самые богатые... И так — везде!!.

— Ну вот, как тебе сказать?!. — видно, что Иванычу не с чем сравнить. — У нас такого нет!!!

— Да!.. Да! — соглашается он с предложенной подсказкой. — "Дворцы".

— Там вот эта... Стоит во дворе, такая... Нефть качает... Да.

— Всё — только из кирпича. Заборы — вот такие!.. Самый последний сарай... там, курятник какой-нибудь, — только из кирпича!.. Крыши там из этого... как его... В гаражах — любые машины!.. Да... А внутри там — всё.

— Ага... — вновь возвращается он к прерванному сюжету...

— И вот мне, значит, командиры... подразделений тех!.. Везут, значит, всё... На связь выходит: "Так и так, Иваныч, есть такое!.."

— И вот я им — всё туда...

— Посуда там всякая... Им, значит, тарелки там, кружки, ложки, вилки, ножи — всё!.. Хрусталь, всякие там сковородки, такие знаешь... Кастрюли, плиту газовую... в упаковке... Чайники там, кофеварки всякие... Эти вот... комбайны!.. В упаковке всё... Мойку, вытяжку, сервизы — всё в упаковке, всё новое!.. Сервиз такой... двенадцать персон!.. ей.

— Им там до потолка комнаты завалили!.. И с магазинов там, и ото всюду...

— Ага... стол, значит, такой... на кухню им... Стулья все, тумбочки, шкафчики такие вот... ага, — навесные!.. Табуретки... Кресла там, диваны... В комнаты стол такой большой и... Кате, значит, — заниматься чтоб могла...

— Ага, кровати, значит, одеяла там... пухОвые... всякие... Подушки, простыни... всё, — короче... Вот!.. всё постельное бельё, какое тока может понадобиться... Шкафы там, стенку... полностью, значит... дом обставить. Да... И всё это — тока новое!.. Машинку стиральную им, телевизоры... Там и на кухню, и такой, значит... Видики там... Центр музыкальный... там, значит, для Кати... её... Си-ди вот эти... Всё — тока в коробках...

Он кладёт вилку:

— Сантехнику, ковры, значит...

— Ой, ковров Татьяне... — слегка откинувшись, он рукой показывает "до потолка заваленную комнату", — там навезли им.

— Дорожки там... Шторы, гардины... Всё, — короче... Вот всё, что им там для жизни понадобится!.. Чтобы ничего не покупали!..

— Я ей... — со своей хрипотцой в голосе, вспоминает Иваныч специально выбранный момент, — Татьяне-то... когда сказал... что... в дочку в её целился...

— Она аж — вся там!.. Чуть с сердцем плохо не стало...

Он отодвигает от себя тарелку:

— Ну вот!.. Собираются они, значит... Свозим им туда всё... Коробки все эти... Всё, значит, готово у нас всё. Всё, значит... успел я!.. И майора этого... МЧС-ника, значит.

— Даёт мне комбат сопровождение...

— Всё, завозим мы туда этот контейнер...

— Ага, значит, — ворота там такие!.. — показывает Иваныч, — На#уй ворота...

— Заезжают у нас МЧС-ники... всё, — мы их охраняем... Там, выставили, значит... Грузим всё... Прощаемся там с ними... Ревут они.

— И вот, значит, я Татьяне денег... значит, даю... Туда ей с собой.

— Да-а... вот такую сумку денег дал, — наклоняется в бок Иваныч показать ладонью уровень чуть ниже левого колена: я почему-то вижу эту сумку чёрной. — Понимаешь?..

— Это для того, значит, я ей даю, — с тем условием!!. — чтобы она себе и дочке квартиры там купила... Ага, значит... там... на две квартиры денег.

— Да-а!.. Вот такая вот сумка... спортивная, — ещё раз показывает Иваныч мне и Стёпе... лежащую на полу возле его ноги чёрную спортивную сумку полную денег.

— И всё... отправил я их.

— Там, в общем, некоторые — совсем уже сбавив темп, решается вспомнить Иваныч, — да как, "некоторые"... многие!.. — не одобряли то, что я делал...

— Да как "не одобряли"?.. Да даже и осуждали!.. Да...

— Только то, что я там... как бы вес имел... То, что знали там меня, поэтому как бы помогли. Да...

— Ну вот... я... захотел... чтобы у этих двоих... Тани, значит, с Катей, — всё было хорошо... Я так захотел.

— Чтоб... хоть у этих русских... всё было. — совсем уже тихо, просто и без тени сожаления делится с нами Иваныч.

— Да!.. я вот так вот решил.


      
Я ложу ей обратно на прилавок ключ от дождавшегося нас со Стёпой туалета, — такого же свеже и не дорого заевроремонченного, как и всё здесь вокруг... А потом мы стоим на входе: курим... Я — стою... Они — курят...

А на улице, где на пятачке с лужей и без асфальта... мимо нас изредка проходят возвращающиеся домой, где безнадёжно продолжает вечереть, и с каждой минутой становится всё холоднее, — уже никому не придёт в голову сесть с пивом за деревянный стол, где мы сидели с пивом ещё минут сорок назад.

Мы возвращаемся...

Туда... где за прилавком с прозрачной, и подсвеченной изнутри, витриной: две тётки накрашены головами и лицами точно — думаю я, — как такие же торговопродуктовые тётки где-то в восьмидесятых — лишь чуть дороже, — что посреди всего этого розового... кажется мне чем-то киношным.

И где... всё так же остроумничая с гламурными заприлавочницами, Иваныч опять берёт себе те же оладушки... И кажется... для него это были "сырники". Что не надолго опять обращает моё внимание к возможности проследить возможную связь между, возможно, многолетней зависимостью от скупой регламентированности казённого рациона и — отсюда предполагаемой — особой привлекательностью для него еды домашней...

Короче... так я... Опять ничё не понял.

Он снова предлагает взять мне эти "сырники", — и я опять отказываюсь. На что он молча берёт мне — пьяно смотрящему на своё отражение в витрине, — всё те же... нехитрые яйца... Разумеется, они берут себе ещё водки. Не помню... беру ли я себе ещё что-нибудь... Наверное, уже нет.

Мы возвращаемся за стол... И первое, что его спрашиваю, и, наверное, единственное, что может интересовать, это...

— Да!!. А как же!.. Всё-ё, — она купила!.. Две квартиры, как и обещала мне!.. И себе и дочке... Там, значит, рядом они, чтобы...

— Во-от, — я ж был у них там!.. Когда, значит, на материке был. К себе там когда ехал...

— Всё, значит, две квартиры у них... Живут... Всё у них хорошо. Да...

— Хорошо они там меня встретили...

— Замуж так и не вышла!.. Не-ет... — смеётся Иваныч. — Меня ждёт!!.

Видно, что старику это по-хорошему льстит... если это, вообще, применимо к Иванычу.

— Катя, значит, крестик мне серебряный подарила... Ага... Такой на цепочке, — на себе показывает Иваныч.

— Он у меня там, значит, в коробке... там, — движением ладони обозначает он известное место, где лежит сейчас коробка: на комоде там... или на полке.

— Там, значит, где у меня документы все... Награды.

"Награды"... У старика, если что, — два "Мужества": первый — "Это, значит, Ельцин ещё вручал... Ладошка вялая такая, холодная... Пальцы, как сосиски", а второй — "Уже этот... В девяносто девятом".

— Ага, там, значит... мне когда звонила сюда... жинка ревну-ует!.. — снова вспоминается ему смешное...

— Да, ты, чё, говорю!.. вот, — людЯм просто помог когда... чтоб выехали. Да!..

А когда... я... снова возвращаюсь к столу... Стёпа — шарящий в ремонтах больше нашего — пеняя на подвесной потолок, датчик пожарной сигнализации и камеру слежения, берёт меня в соучастники своего об`яснения Иванычу, что "всё это, на самом деле, делается очень быстро... очень. Дня два, три — от силы".

— Да ты что!?. Ну надо же!.. — поглядывая вверх, всё ещё удивляется Иваныч.

Он... Он, вообще, очень простой... на самом деле... Очень.

Ещё сидим... И он ещё вспоминает: про чеченские "замки" из "английского кирпича" — "Почему он английский?!.", пожимает плечами, "Но такой, знаешь, блестящий... Гладкий-гладкий!..", — и про стрельбу по вазам... и про вазу с монетами... и про другое...

Что мы там?.. А, ну да, — ещё говорим... Стёпа вспоминает нам про Олега, отказавшегося поверить, что не умеющий считать абориген — всех оленей своего неоднотысячного стада знает в морду каждого, и потому, пропади хоть один, — он тебе с точностью скажет: какого именно не хватает.

— Да он сумасшедший!.. Сумасшедший!!! — с убеждением клеймит Иваныч городского саентолога.

А я... про себя уже... вспоминаю случай с горным чуркой, который — колонна на марше, — вынужден был под давлением недвусмысленных аргументов согласиться на предложенные ему Иванычем суровые условия военно-полевого бартера: два мешка — кажется, гречки, — за двух баранов... Где: вмиг заколов и освежевав двух безмозглых, про которых до этого — с соплёй в голосе — рассказывалось, что они собственность скорого на расправу хозяина — Иваныч: "Йа-тьа-ща-на#уй-бойцов-позову!!.", — шкуры... и... головы — оставляет себе...

Что тайно и незримо... роднит нерусского с очередным — вспоминаемым сейчас уже Иванычем, — незнающим счёта, а заодно и русского, коряком, которому пальцев на руке хватает: договориться с сидящим на снегоходе Иванычем — в руках СКС, — какие именно он хочет патроны за двух оленей — "Ага... Один взрослый, значит... И поменьше такой"... — головы и шкуры которых... коряк... как всегда, оставит себе.

Там потом ещё говорим... Про тающую во рту корякскую "тушёнку" из обрезков и красное от брусники оленье мясо, когда вокруг... давным-давно ничего, кроме снега.

Пафоса... или там чего — в Иваныче и грамма не бывает. У него широко расставленные глаза и прямая линия рта, и ещё: он умеет смотреть на тебя, не мигая... как на муху.

Да, пожалуй... больше всего он похож именно на Кермита... когда, чуть ссутулясь, двигается в своей камуфной — "Видишь: куртка новая!.. Щас на#уй порву... с боку, — и пойду новую получу!.." — когда, работая, двигается в своей камуфной форме с морпеховским шевроном и чёрной вязаной шапке... птичьими движениями рук управляясь с держаком... Варил там эти урны сранные... С утра до вечера.

"Такой где угодно может быть... —  вслед за ними... уже двигаясь к выходу, снова понимаю я. — И кем угодно... И английским коммандо... И... вообще, где угодно... Шутка ли: три войны — за пле...".

— Держи студента!.. — со своего места — пассажирское рядом с водителем, откуда едва видна его стриженная почти наголо голова, — кричит Стёпе Иваныч, когда, всё также, думая о своём... я плечом бьюсь садясь в маршрутку. — Чё-то он сёдня...

— Да, — подтверждает Стёпа, — чё-то он сёдня...

Да, — "чё-то я сёдня"... То ли от того, что не пил давно, то ли, действительно, сказывается усталость: неделю всю... перфоратором этим... Уродовался.

— Вон антенна, видишь?!. На Мишенке...

Да хрен я там чё увижу... со своим зрением. К тому же почти сразу чувствую, что меня начинает укачивать...

— Я варил, да-а!.. — уже по дороге, оборачиваясь к нам и пальцем показывая на господствующую высоту, не в первый раз за прошедшую неделю начинает вспоминать старый сварщик...

А тут и захочешь — не забудешь: "Там пятка — во!.. сотка!!. Десять сантиметров голого металла, — и всё!.. Больше ничего нет... Ни на чём не крепится... Проект такой!.."

Да, "проект такой"... "тока растяжки"...

Как сразу оказалось... едва мы там, на улице, сели за открытый холодному — не по-сентябрьски, холодному — ветру стол... всё не ограничивается банальным "конец рабочей недели", оказывается... мы провожаем Иваныча: в понедельник он летит на материк.

Я выхожу на своей... Машина стоит, и дверь — открыта... Меня почти укачало... Выхожу... и ещё раз прошу его быть "там на материке" осторожнее: "не крошить людей без причины".

— Не!.. Я — не... — в который раз заверяет меня Иваныч. — Я чё?.. Я — мирный, я — спокойный...

Как...

— Я всегда спокойный.

Как ещё там, на улице, оказалось: всё не ограничивается концом рабочей недели... и в понедельник Иваныч летит не просто куда-нибудь там на материк: "отпускные-проездные"... Он получил хату от государства... Где-то под Ленинградом.

Да-а... Вот так вот.

Там ещё чё было, — сейчас не рассказываю. Живы ещё все... Дай Бог здоровья... Да и не надо это.



2005, октябрь.