Сват на расхват

 
                ***
   Геннадий Фёдорович всю свою сознательную жизнь проработал в одной общеобразовательной школе физруком, где работала и его жена преподавателем по географии, оставив свою работу по болезни, не доработав до пенсионного возраста. Он вышел на пенсию стройным, подтянутым и всегда по жизни активным. Ко всем этим прекрасным данным имел искромётный юмор, ниспадающую улыбку на мужественном лице и конечно великолепную коммуникабельность. Народ его во дворе не просто уважал, а тянулся, осаждая его разными вопросами и разговорами. И на пенсию он бы ни за что не вышел с такой энергией, если бы не больная жена Вера Александровна, за которой нужен был постоянный уход. Вера Александровна, понимая, что супруг иногда заметно устаёт с домашними хлопотами, звонила сыну Артёму в соседний город, который находился в тридцати километрах от них, и тот её забирал к себе на неопределённый срок, где она наслаждалась чистым оздоровительным воздухом. Дом Артёма стоял в самом центре огромного соснового парка, в котором он являлся директором. А жена его Валентина, работала на территории этого же парка в школа-интернат врачом пульмонологом, для детей с больными лёгкими. То есть она у сына получала полнейший медицинский уход и на время плеврит и сердечная недостаточность щадили её, не причиняя ей нездоровых беспокойств. К тому же этот город являлся её родиной, где много проживало её родственников. Её отъезды на время могли делать Геннадия свободными, но он всегда находил себе занятие по дому и занимаясь пешими прогулками. К тому же через подъезд от него жил его крестник Рома, — сын друга, который год назад покинул Россию вместе с супругой, уехав на ПМЖ в Болгарию, оставив сыну квартиру. Рома не только был его крестником, он ещё был его бывшим учеником учась в школе, которая стояла за домом. Школа и институт давно остались позади и Рома к этому времени трудился в учебном комбинате преподавая работникам крупного завода дополнительную профессию сварщика. У него была девушка, жившая в соседнем доме, с которой Рома его познакомил в пиццерии. Её звали Катя и работала она вместе с ним в учебном комбинате преподавая там компьютерные курсы. Это была достойная пара, оба скромные и чем — то похожи друг на друга, — озвучил им своё мнение Геннадий Фёдорович.
— Спасибо крёстный, — поблагодарил его Рома, — значит быть вам нашим сватом.
— Роман сватьями обычно родители бывают, — отговаривался от этой незнакомой для себя роли, — я ведь в этом деле профан. Артёма, когда женили, у меня тогда Вера всем заправляла, а я ей только кивал.
— А вам ничего делать и не надо, — уверял его крестник, — просто поприсутствуйте за нашим хлебосольным столом в качестве духовного отца, каким вы мне по жизни были. Ведь по сути дела мы уже живём с Катей несколько месяцев. А сватовство это просто условность, на которое настоял Катин папа.
— Меньше слушать папу надо, — вмешалась в разговор Катя, — мало ли что взбредёт ему в голову. Он с некоторых пор без мамы такие бывает фокусы, выделывает, что мне порой, кажется, в отечественную войну он носил погоны маршала. Почему я до свадьбы и сбежала от него к Роме.
— Он у тебя воевал, — спросил Геннадий.
Катя звонко рассмеялась, чем обратила на себя внимания других посетителей пиццерии, после чего моментально укротила свой смех, прикрыв рот ладошкой.
— Какая может быть война, если он с вами одного возраста, — улыбнулась она, — все, кто воевал, давно девяностолетний рубеж перешагнули. У меня даже дед не воевал, мал был для войны.
— Я думаю вам надо уважить папу и обряд сватовства пускай даже условный, организовать необходимо, — немного с повелением произнёс Геннадий, — ведь он человек советского времени, а тогда сватовство было обязательным, к тому же в народе был посеян устойчивый постулат: «не будет сватовства, не будет и семейной жизни». Тем более Катя если он у тебя один из родственников остался, подыграй его причудам.
— Мы, итак, ему во всём помогаем, — сказал Рома, — вот в сентябре я ему два мешка картошки привёз и два ведра груш. Он за картошку спасибо сказал, а груши отказался грызть. У него два зуба наверху и два внизу. А я как — то не подумал, что у него рот дефектный и нарвал ему у себя в саду груш. После его тактичности у меня нет никакого желания помогать ему. Да и здоровый он как бык, его хоть сейчас в плуг впрягай.
— Ладно с папой всё ясно, — заявил Геннадий, — давайте этот вопрос закроем и перейдём к основным задачам, — после чего он вопросительно посмотрел на Рому.
— Мы с Катей уже четвёртый месяц живём, как супруги, — без всякого стеснения признался он, — поэтому у нас остаётся только соблюсти главную формальность, — скромно оформить наш брак двадцатого января. Ну и конечно тринадцатого в присутствии моего тестя обговорим, где отмечать будем этот знаменательный день. Все затраты мы с Катей берём на себя.
— Я тоже тебе с деньгами помогу, — обрадовал Рому крёстный, — я перед богом за тобой в ответе. Поэтому мою помощь не отвергай.
— Так вы согласны быть сватом? — хлопнула радостно в ладоши Катерина.
Геннадий Фёдорович, утвердительно мотнул головой и спросил:
— Где, когда и время нашей сходки?
— У меня дома, тринадцатого января в двадцать один час, — известил Рома, — заодно и встретим Старый Новый год. С Катиной стороны будет только отец, а с моей, ещё одна ваша бывшая ученица Света Лифшиц, что живёт напротив меня. Думаю, вы не забыли её?
— Нет, конечно, — не задумываясь ответил он, — хорошую баскетболистку забыть невозможно. Я всё понял, — встал он из-за стола, — тогда ждите меня в назначенное время.
Григорьев оставил молодых наедине за столиком, а сам вышел на бесснежную улицу.
— Неправильный Новый год, — произнёс он, — снега нет и на душе праздника нет. Хорошо хоть крестник порадовал своим возможно главным жизненным планом!
Наступил день сватовства, Геннадий как положено надел свой парадный костюм и поправив перед зеркалом галстук, взял в руки пакет с шампанским и цветами. Верхнюю одежду не стал на себя одевать, так как всё было рядом в сорока метрах от его подъезда. Набрав номер квартиры по домофону, он вошёл в подъезд и поднялся на второй этаж. В дверях его уже ждали Роман и Света Лифшиц, которую он в этот день уже встречал в пятёрочке.
— Ну вот я же сказал, что сегодня встретимся ещё раз, — сказал он, обернувшись к Свете и передав пакет Роме, спросил: — А где невеста?
— В ванной, — на ухо сказал Рома, — вы, наверное, не заметили в пиццерии, но она у меня немного в положении, — четыре месяца уже. Отец её не знает, он у неё бывает иногда не совсем выдержанным и может её всячески оскорбить.
— Так зачем нам нужен такой папа? — сказал Геннадий, — мы со Светочкой вдвоём проведём обряд сватовства, — он посмотрел с умилением на девушку и неожиданно подмигнув ей, произнёс:
- Правильно я говорю кума.
— Я не знаю её отца, каков он, — улыбнулась она. — Но если отныне мы с вами кумовья Геннадий Фёдорович, то я конечно буду придерживаться вашего мнения.
В это время из ванной вышла наряженная Катерина, её лицо хоть и отражало радость, но оно было бледноватое.
— А что вы в прихожей стоите? — спросила она, — проходите в зал, к столу.
— Да мы вот думаем, открывать твоему папе двери или закрыть её на дополнительный запор, — сказал Рома.
— Нет уж, сам пригласил его, сам и обхаживай, — поставила она условие Роме. — Если он будет щеголять своим званием, я уйду к Свете. А ты для проформы, проведи с ним беседу о том, как нужно вести себя в торжественный день, который мы отпразднуем с тобой в следующую пятницу! После чего Катя всех почти втолкала в зал, где был накрыт шикарный стол со всевозможными закусками. Спиртное и разные напитки были выставлены на журнальный столик, соседствующий рядом с пианино. Геннадий в этом доме был многократно раз и чувствовал себя по-хозяйски. Он временно присел на кресло около журнального столика и посмотрев на часы, произнёс: — Может свата и не будет, всё-таки некоторые люди Старый Новый год встречают не только с фейерверком, но и не забывают и про шампанское с водкой.
— В десятку попали Геннадий Фёдорович, — засмеялась Катя, — мой папа именно к этой категории людей и относится. Ему все эти огни и хлопушки по фигу, он больше любит звон бокалов. Мы сейчас минут десять подождём и приступим к празднеству. Как раз у меня домляма будет к этому времени готова.
— Ты даже такое блюдо знаешь? — удивился Григорьев. — Молодец! Этим блюдом можно кормить и язвенников, и печёночников. Я когда на сборах был в Ташкенте в 1982 году, ходил всегда ужинать в кафе Платан и там ежедневно заказывал это блюдо. Пальчики оближешь от этого кушанья!
Он посмотрел на Рому и торжественно вынес вердикт:
— Роман Алексеевич отныне вы проговариваетесь к совместной жизни с великим кулинаром и вообще с красивой и замечательной девушкой Катей. Цени её и береги? А теперь Роман достань из моего пакета пушку и давайте выпьем за вас!
Рома вспомнил про пакет и принёс его из прихожей. Достал оттуда Шампанское и цветы. Прозвучал выстрел, разлили вино по бокалам и только осушили бокалы, как раздался сигнал домофона.
— Это папа, без всякого сомнения, — сказала Катя, — не вовремя ходить в гости это его конёк. Этим непунктуальным трюком он обращает на себя внимание, особенно, когда надевает на себя военную форму. — Она слегка скосила глаза на Рому. — Что сидишь, пригласил, иди встречай?
Геннадий Фёдорович отметил на её лице лёгкое огорчение, которое заметить ему не представляло никакого труда. Поэтому предположил, что сейчас появится гость с особым самомнением, требующим к своей персоне особого внимания.
Предчувствие его не подвело, высокий амбал в генеральской форме без волосинки на голове вошёл в зал, и не промолвив ни слова поднял в приветствие правую руку. Осмотрел стол, втянув в себя шумно носом, с грохотом опустился на стул. Затем щёлкнул пальцем по бутылке Шампанского, сказал:
— Дочка ты же знаешь, что я этот купорос не пью и лягушек не ем, — отставил он от себя крабов.
Уставившись на Геннадия, у него заходили желваки. И он выдавил из себя:
— А тебя парень я не знаю, ты кто?
— Папа не приставай, это Геннадий Фёдорович, крёстный отец Ромы. И он никакой не парень, у него внук уже скоро школу закончит. Генерал протянул через стол Геннадию руку и представился:
— А я Лев Тихонович Шлыков, генерал ФСБ в отставке. Значит с тобой мы будем обсасывать наши свадебные ритуалы?
— Я бы не так выразился, — поправил его Геннадий, — не ритуалы, а обряды или традиции. Но нам и этого не надо обсуждать, молодёжь выбрала свою модель свадьбы, а мы её просто должны утвердить бокалом шампанского.
Катя перед отцом поставила полулитровый графин с медовой водкой, и предупредила его:
— Папа — это твой любимый Нектар, только прошу много не пей, у нас ночь большая, а закуски много. Надо с ней к утру управиться.
— Не переживай дочка, всё съедим, — сказал он, — я-то лично намерен у вас и завтра день провести.
Геннадию она поставила бутылку чистейшего Люкса, и заметив, что отец всё внимание перевёл на телевизор, шепнула Геннадию:
— Папину водку ни в коем случае не пейте, — либо Ромину, либо свою.
Геннадий понял Катю и прилегал только к своей водке слушая одновременно байки Льва Тихоновича, который по его рассказам был одним из первых лиц работая с разведчиками в Афганистане. Он просчитал мысленно года и понял, что перед ним сидит самый настоящий ряженный и глупый фазан, но никак не генерал. Хотя он выглядел не свежо, с крупными мясистыми чертами лица. Но Геннадий уже знал, что оба они родились в 1960 году и никак он не мог заправлять разведкой в 1980 году в Афганистане и все его россказни переводил на юмор.
— Ты кто несколько раз переспрашивал он Геннадия.
— Мы с вами сватья вообще — то, но если копнуть поглубже, то я буду потомком Рихарда Зорге.
— Слышал о таком — сказал генерал, — это тот который изобрёл стиральную машинку.
— Совершенно верно! — засмеялся Геннадий, сам не зная изобретателя этого бытового творения.
Похоже было что генерал впал в психо - органический синдром, который акцентировал плохую память. Поэтому он понял, что с ним нужно вести себя крайне осторожно, чтобы не последовало у генерала психического срыва. Его глаза были мутными, но иногда вспыхивали словно лунные камни. Геннадий не был психоневрологом, но глубоко людям в глаза мог заглядывать. И чтобы утвердится в своих мыслях, вспомнил учебные семинары по повышению квалификации, где им говорили о некоторых признаках психопатии, к которым относилась, поразительная харизма и бесконтрольное поведение. Как раз всё то, чем козырял генерал. Его китель уже был расстёгнут на половину и из-под него была видна тельняшка. Он был уже на взводе и придирчиво смотрел на всех, кто находился в квартире.
Геннадий понимал, что с этим товарищем, не только шутить, но и общаться опасно. Поэтому он вышел из-за стола и сел в кресло около журнального столика, где было нагромождение непочатых бутылок разных напитков в стекле. Было желание покинуть эту квартиру, но он отмёл эту мысль, за которую ему стало стыдно перед своим другом Алексеем, отцом Ромы.
Идиллия была взорвана через час, когда генерал всем забил мозги. Взрыв произошёл из-за ссоры отца с дочкой на кухне. Катя вбежала в зал и потянув Свету за руку, сказала:
— Пойдём Света к тебе и вернёмся только тогда, когда, старый маразматик покинет нашу квартиру, — после этой фразы она акцентировано посмотрела на Рому.
Они выбежали из квартиры, хлопнув сильно дверью. А Рома пошёл к генералу на кухню. Геннадий не стал вмешиваться в их семейные дела, он сидел за журнальным столиком, молча попивал Шампанское закусывая его дольками мандарина. Он не старался прислушиваться к разговорам тестя и зятя, который происходил на повышенных тонах. Но от его старательного нехотенья мало что зависело, когда голос генерала прорезал всю квартиру:
— Мне такой зять не нужен, который дочку — красавицу у меня решил купить за два мешка картошки. Мне холодильник японский купи, большую плазму, — можно Филипс, но в первую очередь оплати мне услуги дантиста. А то мне жрать совсем нечем.
— А баранов сколько голов пригнать, — отвечал голос Ромы.
Наступила гробовая тишина.
— Наверное утихомирились? — подумал Геннадий и закрыл глаза, но тут в тишине раздался лёгкий треск ткани. Мимо него кто — то пробежал в лоджию:
«Видимо генерал, решил свои заплывшие мозги на морозе проветрить», — подумал он и открыл глаза.
Чей это был силуэт признать было невозможно. Но зато хорошо просматривались две опустошённые бутылки, которые Катя ставила для отца и Геннадия:
— Ничего себе генерал, — пробормотал он, — осушил литр водки и пошёл проветриваться на мороз.
Но он ошибся. В это время из кухни вышел разъярённый генерал. Он был похож на циклопа из фильма про Синдбада - морехода, не хватало только рога во лбу. Он медленно надвигался на Геннадия растопырив руки:
— А ты чего здесь, расселся, вон отсюда, — показал он пальцем на выход, — и как можно быстрее катись.
— Так точно генерал, — с насмешкой произнёс Геннадий, — вот только все напитки выпью на столе, — кивнул он на журнальный столик, — тут же и укатаюсь.
Генерал, рассвирепев от такого наглого ответа неожиданно хватает со стола полупустую бутылку Шампанского и заносит её над головой Геннадия.
Не знал генерал, что сват со стороны зятя, в прошлом был великолепным фехтовальщиком, с молниеносной реакцией. Бутылка Шампанского упала на пианино. Удар в челюсть уложил генерала на пол. Глаза его были закрыты, а изо рта вместе с зубами стекла струйка крови.
С лоджии выбежал Рома в одной рубашке, без рукава и захлопав в ладоши, произнёс:
— Отлично Геннадий Фёдорович! Молодец! Сейчас я Катю позову, пускай полюбуется на своего генерала.
Не прошло и минуты, как вернулись Катя и Света. Катя встала на колени над телом отца, пытаясь найти на его шее пульс, но он всхрапнул, повернулся на бок и продолжил свой глубокий сон.
— Ты посмотри, что этот зверюга, с моей новой сорочкой сделал? — демонстрировал Рома одно рукавную рубашку. — Твой подарок, кстати, Катя.
— Да два дня назад я в бутике за неё восемь тысяч отдала, — сказала с сожалением Катя, — но ты милый не беспокойся, надо оторвать и второй рукав, смотреться будет симметрично. А вот папа свои зубы уже не реставрирует. Он мечтал на эти зубные остатки мосты поставить, — кивнула она на сгусток крови вместе с зубами, — теперь пускай, забудет про свою мечту.
— Слава богу, — засмеялся Рома, — а то он мне условия сегодня поставил.
— Какие? — удивлённо посмотрела Катя на Рому.
— Калым за тебя решил получить, как в Кавказской пленнице.
— Это его любимый фильм, и сколько он коз попросил у тебя? — улыбнулась Катя, и не дожидаясь ответа, объяснила: — «его голубая мечта продать квартиру, уехать в деревню, развести коз и купить сыроварню».
— Нет про коз он ничего не говорил, а вот новые зубы ему поставить, купить японский холодильник и большую плазму Филипс, он обозначил. А ещё он чуть не убил Геннадия Фёдоровича, в то время, когда я как генерал Карбышев выдавал зубами чечётку на морозе. Если бы не Геннадий Фёдорович, то утром бы твой генерал проснулся в каталажке и в наручниках.
— Да, конечно, очень нескромно, — заметил Геннадий, — носить генеральские погоны и так безрассудно себя вести.
Катя поднялась с колен и приложив руки к груди, виновато призналась:
— Да никакой он не генерал, — до пятидесяти лет, проработал машинистом мельниц на обогатительном комбинате, а после него устроился охранником в гостиницу. И эту форму он приобрёл не для форса, а для внушения страха своим постояльцам.
— Внушения страха, это и есть одна из форм форса, — сказал Геннадий, — но нам не над этим надо зацикливаться, а думать, как его отрезвить, не будет же он лежать здесь до утра.
— Насчёт этого не беспокойтесь, — заверила Катя, — сейчас я его в чувства приведу.
— Да и как можно быстрей, — настоятельно потребовал Рома, — и отправь его домой. Провожать его не надо, не в Киев пойдёт.
Катя растёрла отцу виски и грудь нашатырём и дала нюхнуть его. Отец начал медленно подниматься и приняв сидячую позу стал обозревать всех присутствующих квартире. Встретившись взглядом с Геннадием, показал на него пальцем:
— А этого урода я посажу завтра, — прошамкал он беззубым ртом, — генерала так безжалостно молотить не позволительно. Завтра напишу заявление и сниму побои.
— Только вы себя в первую очередь посадите, а не Геннадия Фёдоровича, которого вы чуть бутылкой из — под Шампанского не убили, — сказал Рома, — и подойдя к пианино салфеткой с клавиш взял осторожно бутылку. — Вот здесь ваши пальчики, остались, а я был свидетелем и видел, как Геннадий Фёдорович жизнь себе спасал. Кстати, за незаконное ношение форменной одежды со знаками различия является уголовно — наказуемым деянием, — от фонаря брякнул Рома, — генерал — то вы соломенный.
— Да никуда он не пойдёт — успокоила всех Катя, — домой он сейчас пойдёт. А если хоть шаг сделает в сторону полиции, он мне больше не отец.
Лев Егорович, поняв, что доказывать свою правоту бесполезно, расплакался. Катя дала ему со стола несколько салфеток. Он ими утёрся и сгрёб с паркета, кровь с жёлтыми зубами. Тяжело поднялся и пошёл на выход. Дочка помогла ему одеться и проводив до подъездной двери, наказала:
— Иди домой и никуда не сворачивай.
Он повернулся к ней и виновато посмотрев на дочь, еле шевеля губами неразборчиво произнёс:
— Прости!
Так прошло первое сватовство Геннадия. Благодаря Светлане, он получил популярность во дворе. Многие не обустроенные холостяки обоих полов обращались к нему с просьбой помочь им обрести счастье в семейной жизни. Но он только улыбался в ответ, считая их просьбы мелкими поддёвками. А когда более настырные досаждали ему, Геннадий спрашивал:
— Что кого — то без зубов надо оставить? — так это не ко мне, а к стоматологу! «А если вы серьёзно хотите получить от меня помощь, — говорил он, — то мой почтовый ящик No4 в первом подъезде». Заявление принимаю в письменной форме.
И ведь кто — то принял его слова всерьёз: «нередко он или жена в почтовом ящике находили заявления на сватовство».
               
                ***
                Жители этого, одного из самых больших домов города, прозвали разговорчивых пенсионеров, возвышенно — думцами. Заседания у них проходили ежедневно, без отпуска и без прогулов. И обычно для узкого круга людей они начинались с утра, а в 17 часов собиралось расширенное заседание в зависимости, какая погода стояла на улице. Но с наступлением темноты, все расходились. А ещё немаловажным фактором являлась наличие денег в их карманах. Пили практически все, но каждый сам своё. Но, бывало, на кого-то находила щедрость, и он делился своим содержимым бутылки с рядом сидящим пролетарским пенсионером. Заседания у них иногда проходили по текущему графику, невзирая на время. К семнадцати же часам на обязательные дебаты стекались комитетчики со всего дома. Иногда приползали, даже такие деды, у которых во рту не было ни одного зуба и передвигающие при помощи трости. Они несли с собой в руке поролоновые подушки, которые клали себе под зад. Если был дождь в это время, то все они перемещались под широкий козырёк подъезда. Главной причиной для них, конечно, была не пьяная сходка, а общение, которого им не хватало в четырёх стенах. Но были отдельные экземпляры, которые пили всё подряд и теряли при этом голову. Они не были постояльцами комитета, но, когда возвращались к дому под градусами, завидев сидящую линейку пенсионеров на скамье, шли туда почесать языком. И всё бы ни чего, если бы эти люди общались между собой тихо, но когда их голоса переходили на повышенные тона, то терпеть не было сил. Особенно когда это происходило ночью. И Григорьеву частенько приходилось отстаивать кулаками покой не только свой, но и всего подъезда. Геннадий, имея дух бойца и тигриную хватку, легко заставлял нарушителей тишины прибегать к скороспешному бегству. После чего «громкоговорители» обходили эту скамью не только ночью, но и днём. В эту ночь перед отъездом в соседний город, где отдыхала его жена у старшего сына, он долго ворочался в кровати. Вначале был размеренный разговор, который быстро перешёл на не внятную речь и идиотский хохот. Он, не выдержав, таких громких выкриков у себя под окном первого этажа, облокотился на подоконник. На скамье сидели молодые люди. Их было трое и все они почёсывали пальцами свои щёки, голову и другие части тела, при этом громко на весь двор несли какую-то околесицу.
— Похоже, вы ребята наркоманы, — сказал он им. — Если тембры свои не различаете.
— С чего ты мужик решил, что мы ужаленные? — спросил, возвышавшийся среди этой троицы худой парень. — Ты лучше скинь нам покурить чего-нибудь, а то уши опухли.
— Время два часа ночи, — ответил им Григорьев. — Нормальные люди спят в это время, а вы курить просите у незнакомого человека в его же квартире. Выходит, вы с вашим воспитанием, можете в любую квартиру зайти за табачком. Тихонько вставайте и идите по своим домам. Вы обратились к некурящему человеку. Нечего на свои ягодицы искать приключения.
В ответ от всей троицы он услышал нелицеприятный мат в свой адрес. А один из наркоманов достал женский сапог из рядом стоявшего мусорного контейнера и запустил им в окно Геннадия. Раздался звон разбитого стекла. Крик и шум быстро прекратился. Григорьев по-молодецки выскочил из окна в трусах, и в одно мгновение нокаутировал наглецов. После чего уложил их друг на друга в контейнер. Он клеёнкой замаскировал окно, а утром выходя из дому заметил, что контейнер чист. Всё было чисто и тихо. Он, спокойно вздохнув, направился на автовокзал. Поздним вечером в этот же день Геннадия подвёз таксист к первому подъезду. Он взял вещи из багажника и, проходя мимо длиной скамейки, стоявшей напротив его окон, поздоровался с вечными её обитателями — пенсионерами своего дома. Его трёхкомнатная квартира находилась на первом этаже. Он открыл дверь и переступил порог квартиры. Зная, что нет никого дома, он сразу прошёл в спальню. Решил распаковать багаж, принять ванну и лечь в постель. Но после ванны он почувствовал, что зверски хочет кушать. Он прошёл на кухню и, достав из холодильника салатницу и кефир, поставил на стол. Включил негромко телевизор и вдруг за окном слышит громкий голос Валентина Вязова — его соседа по площадке.
— Одномандатник это кандидат в депутаты, баллотировавшийся на выборах по одномандатному округу, не принадлежавший ни к одной партии.
— Дрянноват ты будешь, — отвечает ему Петя Мохов из четвёртого подъезда. — Где ты их видишь в думе, назови хоть одного.
Григорьев сообразил, что эта тема у них только начала развиваться и, чтобы прекратить их дебаты, подошёл к окну. Содрав рукой клеёнку, заменявшую стекло, сказал им:
— Одномандатник, это человек, который всю жизнь любил одну женщину и нечего на ночь гадать. Сами не спите и мне мешаете отдыхать. И прошу не забывать у меня жена серьёзно больна.
Все знакомые и соседи знали, что жена у него была на инвалидности и её спальня находилась на другой стороне дома, но всё равно старались вести себя примерно. Пока они разжёвывали его ответ, он накинул обратно клеёнку на окно и сел за стол. И, к удивлению, разговоры затихли, а следом последовал взрыв смеха. И вновь приглушённый голос Пети Мохова:
— Я самый настоящий одномандатник, мы с Люсей в прошлом году справили золотую свадьбу. А у тебя Вязов третья жена, не быть тебе таковым, как я, — никогда.
И когда они начали расходиться, Григорьев понял, что сейчас после ужина он уснёт без помех.
               
                ***

    Самым нежелательным персонажем для комитета был Коля Годунов. Он же Коля Бакен — пятидесятипятилетний мужчина, живший в соседнем подъезде.
Бакеном его прозвали, за неумение плавать. Когда — то в день донора, после сдачи крови он, хорошо напившись лёг на резиновый круг, при этом прилично отплыл от берега, не заметил, что круг его на глазах стал терять упругость. Тогда он быстро начал грести к бакену, в который ухватился мёртвой хваткой. Круг ушёл под воду, а Коля начал кричать спасателей. После этого вся бригада звала его Бакеном, а потом эта кличка пришла и во двор.
Жил Бакен через стену с Григорьевым на первом этаже, но второго подъезда. Особо такое соседство не докучало Геннадию. Разве только когда, Коля надирался до невменяемости и выходил в лоджию, где они у всех жителей находились за фасадом или с торца здания. В этом состоянии, он любил толкать речь с «бронепоезда» — так он называл лоджию. Да и не речь это была, а тирада несуразных слов совместно с пьяной мимикой. Когда жильцам надоедали его пламенные речи, то на Бакена летели с других лоджий, картошка, свёкла, лук, морковь. От такого града он уклонялся, но матерится не прекращал. После такой овощной канонады, он собирал снаряды соседей и кричал:
— Мясо или цыплёнка не могли бы скинуть жлобы. Без него борщ будет постным.
После таких требований в Колю начали летать каштаны, росшие у многих под окнами. А некоторые соседи запасались впрок такими снарядами — благо дело, что ими был усыпан весь город.
Во дворе Бакен любил утверждать всегда и всем, что он выходец из дворянской знати. Правда доказывал он своё отношение к дворянскому сословию, только тогда, когда был изрядно пьян, а трезвым он бывал очень редко и никогда из дома не выходил в таком состоянии. Его охватывала робость, и он в таком состоянии не готов был к общению. На самом же деле молва шла такая, что Коля Бакен был не совсем грамотный человек, не прочитавший в жизни ни одной книги, имевший древне - пещерный диалект и носивший на себе по году не стираные рубашки. И когда при жизни жены у него были Жигули, все соседи удивлялись, — как он смог получить права водителя? Думая, что он и читать не может. Но это были выдумки завистников. У Коли была большая библиотека, доставшая ему от родной тётки вместе с квартирой. Правда после смерти жены, он всю библиотеку передал в дар детскому дому. Не забыв оповестить весь двор, что все книги он прочитал от корки до корки, включая и книги по ручному вязанью, чем рассмешил всех дворовых женщин.
Как ни странно, но этот человек неравнодушно относящийся к спиртному, ни разу в жизни не имел на производстве прогулов, что подчёркивало его дисциплинированность. Пенсионный горячий стаж по первому списку он выработал в чугунолитейном цеху, поэтому на пенсию ушёл в пятьдесят лет. Там же он и пристрастился к аптечным пузырькам. Употреблял он в основном боярышник на спирту — дёшево, сердито и ограничении во времени, в аптеках, как в магазинах нет. В нетрезвом виде имел постоянную склонность орать на весь двор, а иногда не забывал и подебоширить.
Второй любитель пузырьков был Дима Зубцов, — мужчина, старше Бакена всего на один год, с сельским менталитетом и многолетними слесарными навыками. Он жил на втором этаже, над Григорьевым и комитетчики за глаза его называли Зубило. Дима хоть и употреблял боярышник, но с Колей никогда не пил. Да и характерами они различались. Дима был степенней Бакена. Всегда чисто выбрит и вёл себя достойно и на улице и дома. Он был семейный, а Коля жил, так скрытно, что никто даже из соседей не знали, есть у него женщина или нет? Иногда его видели с женщиной, с измученным лицом, но кто она, никто толком не знал. Дима, как-то заметив, что Коля отвлёкся с мужиками, решил спросить у неё, откуда она родом. Но Коля, словно саранча набросился на неё и силком втолкнул свою даму в подъезд. После этого Дима ещё больше возненавидел Бакена. И ему нередко хотелось набить морду бузотёру, но желание никогда не совпадало с возможностями. У Димы левая рука после перелома совсем не действовала. Их ссоры часто возникали из-за ничего.
Был полдень, когда Дима после двух пузырьков боярышника отдыхал на краю скамьи. В руках у него была пятиметровая рулетка. Бакен, появился из-за трансформаторной будки. Его походка напоминала конькобежца, который скользил по льду со скоростью черепахи. При ходьбе он ноги выкидывал в стороны, и даже в темноте его нельзя было ни с кем перепутать. Подойдя к Зубилу, он буркнул:
— Здорово, какие новости? — и протянул Диме руку.
Тот не отвечает ему взаимностью, а брезгливо смотря на Бакена, говорит:
— Вначале научись сморкаться в носовой платок, а не на чистый асфальт, потом руку протягивай. Весь двор засморкал.
— Эхма — тяжело выдохнул Коля и сел на другой край скамьи.
— Ты же знаешь, я работал в металлургии бригадиром в жаре и пыли. Работал там тридцать лет не щадя жизни, на пенсию проводили дали тридцать тысяч и гуляй Коля.
— А ты что миллион хотел? — ухмыльнулся Дима.
— Они разве дадут, — опечалился Коля. — Ведь суть дела не в этом, просто надо было ко мне уважительней отнестись. О лесных клещах в том году все местные газеты писали, а обо мне даже в нашей заводской многотиражке не упомянули.
— Значит не заслужил, — торжественно заявил Дима, — и сморкаться ты там не научился.
— Чтобы там высморкаться, надо снять респиратор, и достать платок. Эта процедура для меня была слишком долгоиграющая. К тому же я бригадиром был.
— Хватит врать, — огрызнулся Дима. — Ты же читать и писать не умеешь. Образование три класса, кто тебя поставит бригадой руководить. Главный инженер вашего завода Осокин Владимир Владимирович в пятом подъезде живёт, говорил, что у тебя здоровья много было и тебе кроме кувалды и лома ничего не доверяли по работе. Особенно тебе доставалось, когда вы козла спекали вместо металла.
— Он из ума выжил этот чурбак, а не главный инженер. Нашёл, у кого спрашивать. К тому же он года два лежит неподвижный как бревно.
Дима протягивает ему рулетку.
— Ну, если ты такой грамотный, посмотри рулетку и отсчитай мне на ней десять дециметров.
— Иди куда — подальше, — взревел Коля, — Я к тебе подошёл не экзамены по рулетке сдавать, а узнать про новости.
— Я тебе, что газета Правда, или телевизор Рекорд, новости рассказывать, — недовольно ответил Зубило. — Хочешь новости знать, покупай прессу и смотри ящик. Хотя и там одна ложь, а не новости. Если у тебя нестерпимая тяга к знаниям, иди к окну Григорьева он тебе прочтёт лекцию на любую тему. Только бесплатно он с тобой разговаривать не будет.
— Это почему не будет? — осторожно спросил Бакен.
— Ты ему весь плешь переел своими выступлениями, к тому же совсем не учитываешь, что у него больная жена на иждивении. Вчера стемнело уже, а ты встал у него под окном и как Ленин с бронепоезда двигал речь. Рассказывал, что ты дворянин и что твоя фамилия всем русским царям была известна. А после речи взял и отлил у него под окном.
— Что, правда, что ли? — пьяным голосом спросил Коля.
— Правда! — появился в окне Гена с полотенцем на шее. — В следующий раз под твою струю я брошу из окна оголённый провод под напряжением, тогда совсем забудешь про свою мочевую процедуру. А если повезёт и останешься жив, то табак тебе за ненадобностью отрежут и ты журчать будешь в женской позе и только в положенных местах.
— Я тебе брошу, — показывает грязный кулак Коля.
Григорьев слегка улыбнулся и навалившись телом на подоконник, тихо произнёс:
— Я сейчас выйду, и ты мне к носу свою клешню поднеси, — оторву.
Бакен, зловеще исказил своё лицо. Из-под бровей смотрит на Гену со звериным оскалом и начинает устрашающе покачивать бёдрами:
— А ну выходи, — подпрыгнул Коля на месте. — Пока никого нет, сразимся.
Гена ни слова не говоря, срывает с себя полотенце, выпрыгивает из окна и оказывается под огромной массой Бакена. Весовые категории у них сильно разнились. Громоздкий Бакен в сто двадцать килограмм и восьмидесяти пятикилограммовый Гена бесшумно схватились. Коля пытался одолеть своего соседа по лоджии силой, но тот не давался ему в руки. Генины тяжёлые кулаки наносили точные удары по лицу и голове Бакена.
Размяк Коля после сильной серии ударов и откатился под вишню, где он притих и вскоре захрапел.
Сидящий на лавочке Дима, хотел широко развести руки, но вместо этого лихорадочно захлопал в ладоши.
— Здорово ты его Гена обуздал, — обескураженно произнёс Дима. — Теперь надолго заткнётся, а то королём себя провозгласил. А мужики давно бы ему накостыляли. Связываться не хотят.
— Это у нас с ним вторая схватка, — сказал Гена. — Он один раз с молотком за детьми бегал. Пришлось его утихомирить. Ты же слышал в 32 доме, такой Коля убил двух подростков. Подобное ЧП могло случиться и с нашими детьми.
— У него нет детей, и он не понимает, пятилетний перед ним ребёнок или взрослый человек, — сказал Дима. — А детям в радость, что он за ними бегает. Они думают, он с ними играет, а ведь Бакен в это время в ярости находится.
— Я из окна всё вижу, — сказал Григорьев. — И меня возмущает беспечность некоторых родителей, которые позволяют своим детям дразнить ненормального алкаша.
— Бакен дождётся, — заключил Дима, — его когда-нибудь капитально грохнут. А я сейчас из своей кухни шланг протяну к его телу, пускай освежится.
Дима скрылся в подъезде и вскоре появился в окне второго этажа с поливочным шлангом. Напор был не сильный и этого хватило, чтобы Бакен через пять минут пришёл в чувство. Когда он принял сидячее положение, посмотрел на небо.
— Странно дождя вроде нет, а я весь мокрый, — пробормотал Бакен.
Он начал подниматься, но поскользнулся на жирном чернозёме, и вновь принял лежачее положение. Полежав с минуту, начал делать новую попытку и принял позу бычка, смотря на свой подъезд. Откуда за ним долго и внимательно наблюдала Раиса из его подъезда. Она дала сигнал рукой Диме, чтобы он скрылся из окна вместе со шлангом и принялась воспитывать Бакена:
— Бессовестный половодье устроил в палисаднике. Теперь все розы и деревья погибнут от твоей вонючей мочи. И жильцам каково терпеть такую вонь, да ещё бесплатно. Я на третьем этаже все окна закрыла, не помогает. Твоим духом пахнет спасу нет. Подадим на тебя в суд и потребуем от тебя спец жиры в количестве двух бочек топлёного молока для двух подъездов.
— А больше тебе ничего не нужно? — стоя на четырёх мослах с помутневшими глазами, гаркнул он.
— Ты сейчас время зря не теряй, — спокойно говорит ему Раиса. — Переодевайся и поспешай в церковь пока люди не задохнулись, как в газовой камере. Попроси у бога дождя.
— Что ты старая подошва сказала? — заорал Бакен.
Он резво принял с места старт в сторону Раисы, но неудачно. Раскорячившись на своём лежачем месте на животе, он от злости стучал кулаком по земле.
Раису к этому времени, как ветром сдуло со скамейки.

                ***

    Через два дня Гена пошёл в поликлинику выписывать для жены льготные лекарства. Он зашёл в кабинет участкового врача, и прошёл к столу медсестры.
— Мне жене надо лекарства выписать, — протянул он список.
— Сейчас выпишем, — произнесла медсестра и устремила свой взгляд на монитор компьютера. Она по каждому пункту отрывалась и спрашивала у Гены пояснения, когда что-то не понимала. Во время их занятости в кабинет зашёл пациент и сел на стул спиной к Григорьеву.
— На что жалуетесь больной? — спросила врач.
— Голова болит очень сильно, — прозвучал знакомый голос Коли Бакена. — Видать скоро мне кранты придут.
— Да вы что говорите, — сказала врач. — До пенсии прожили, никаких хронических заболеваний не имеете. Не смотря, что на вредной работе трудились. Ваших сверстников многих в живых давно нет, а вы так скептично к своему организму относитесь.
— У нас мужик в доме живёт на первом этаже, — начал жаловаться Бакен. — Он мне так голову отбил на днях, что мне её носить тяжело. И главное бутылки мне за это не поставил.
Тут не выдержал Григорьев и начал трястись от смеха, чем обратил на себя внимание медиков и самого Бакена. Он встал со стула и посмотрев назад, пальцем показал на Гену: — Вот он членовредитель, — тыкал в плечо Григорьева пальцем Коля. — Лечить его погодите, пускай он мне микстуру для головы вначале купит.
Гена изловчился и ухватил Колю за указательный палец: — Сейчас я тебе до кучи и палец сломаю, которым ты в носу ковыряешь.
Медики смотрели недоумённо на них обоих. Первой опомнилась врач, миловидная женщина с короткой стрижкой и обладающая неплохим юмором: — В первые слышу, чтобы голову называли членом, — улыбаясь сказала она. — Вам больной не ко мне нужно было записываться, вам нужен совет андролога. Он у нас специалист по членам.
Врача тут же поддержала медсестра, набросившись на Колю: — Вы зачем сюда пришли?
— На здоровье пожаловаться, — залепетал он.
— Так и жалуйтесь на него, а не на соседа.
— Так совпадение произошло.
— С совпадениями не к нам, а к прокурору на улицу Свердлова. Медсестра, улыбаясь, вручила Григорьеву рецепты и произнесла:
— В регистратуре печати поставите, аптека на первом этаже соседнего дома.
— Спасибо, я знаю, — сказал он и не оборачиваясь в сторону Бакена, покинул кабинет.
В аптеке он получил препараты и направился домой. Было ещё утро, он посмотрел на часы. Стрелки часов показывали девять часов. Он остановился у пешеходного перехода и дождавшись, когда дали зелёный свет, перешёл дорогу. У светофора он наткнулся на Бакена. Тот стоял и ехидно улыбался:
— Ну что физкультурник гони на бутылку, — приказным тоном заявил он. — Иначе я к дяде прокурору пойду. Расскажу ему как ты меня хлестал по лицу и голове.
— Дурак, справку вначале о побоях заимей, потом к прокурору иди, — засмеялся Григорьев. — А она стоит две тысячи рублей, — пошутил Геннадий.
— Ни суя себе, — замаскировал он ненормативное слово. — Таких денег у меня нет. Будем считать, что тебе повезло спортсмен.
— Мне всегда везёт, потому что я веду себя правильно, — улыбается Геннадий. — А вот ты на этот раз на грабли точно налетишь и жестоко.
— Угрожаешь? — привёл Бакен в движение свои зрачки.
— Нет что ты, — не убирая улыбки с лица, сказал Геннадий. — Я просто сегодня тебя сделаю знаменитым на весь мир.
— Хм, это как?
— В тот день, когда ты получил по своей неразумной башке, я тебя до этого заснял на видеокамеру и сегодня выложу этот ролик в интернет, где получу за тебя миллион лайков.
— Кино хорошее хоть будет? — поинтересовался Коля.
— Фильм про то, как во дворе средь бела дня Коля Бакен под своё сольную песню «Тополя» справляет малую нужду под тополем. Тебе самому смешно будет поначалу. Правда после тебе пришлют штраф в размере десяти тысяч.
— Ты что святейший! — опустил он виновато глаза в землю. — Позор я вытерплю, а вот штраф не переживу. Давай кино это в подвал положи, а я тебе бутылку водки поставлю, за всё и за алкогольную отставку.
— Нет Коля водку я просто так не пью, а вот за твоим поведением понаблюдаю. Если только отмочишь ещё подобное говно, то пощады не жди. Прославлю на всю галактику.
— Тебя понял, иду на мировую, — сказал Коля, но руки не протянул. Знал, что Григорьев рукопожатиями с ним никогда не обменивался. Геннадию Фёдоровичу в этот раз при их разговоре показалось, что Коля вполне разумный человек, но часто играет не свою роль во дворе. Сегодня в его трезвом лице угадывалась скрытая интеллигентность и даже стеснительность.
— Точно чудил все эти годы, — произнёс себе под нос Григорьев, — просто ему необходимо срочно бросить пить и быть самим собой.

               
                ***

Геннадий с дороги сошёл на тротуар и направился к своему дому, оставив Бакена в раздумье около пешеходного перехода. У своего подъезда на скамейке сидели два человека, Дима Зубило и интеллигентный одинокий пенсионер с углового подъезда Тихон Иванович Ульянов. Ему было под семьдесят лет, но он продолжал активную жизнь на подмостках сцены дворца культуры «Пламя», где воплотил в себя Хлестакова из Ревизора, и многих других литературных персонажей русских классиков. По вечерам если он выходил на улицу, то всегда надевал на себя галстук — бабочку. Во дворе его все от мала до велика называли Хлестаков и он на это не обижался. Он по натуре был миролюбивым дедушкой, у которого не было в понятии хамства и грубости. Голос его всегда был ровный без всяких дребезжаний. И на ежегодный день двора он выходил с аккордеоном и исполнял полюбившуюся всем песню Вадима Козина Дружба.
После первых строк песни:

Когда простым и нежным взором.
Ласкаешь ты меня, мой друг.
Необычайным цветным узором,
Земля и небо вспыхивают вдруг...

Двор начинал ему рукоплескать и для него эти аплодисменты были весомей, чем в его народном театре. Раньше он этим романсом открывал праздник вместе с женой и им же закрывали его. Все жители двора знали наизусть эту песню. А маленькие дети зачастую напевали его на улице даже зимой. Тихон Иванович уже четыре года живёт один и многие одинокие бабушки периодически подмазывались к нему, чтобы воссоединиться на старости лет. Но он вежливо отказывал им, озадачивая их своим вопросом:
— Мадам, если вы можете готовить суп буйабес и блюдо кок — о — вен, я ваш навеки.
И женщины, не зная французской кухни сразу уходили в осадок и больше не делали ему подобных предложений. Хотя справедливости ради, нужно сказать, что он сам таких блюд и в глаза не видывал. Но щегольнуть он любил знанием изысканных блюд. Однажды в разговоре с Раисой у него проскользнуло блюдо кок — о — вен и он тут же пожалел, что опрометчиво, поступил с пенсионеркой, проработавшей на морском лайнере шеф-поваром пятнадцать лет.
— Кок — о — вен — это петух в вине, — показала она ему осведомлённость французской кухни. — К вашему сведению, я петухов вообще ни в каком виде не перевариваю. Потому что орнитология их признаёт сексуальными маньяками. А я уважаю науку!
— А как вы относитесь к эскарго? — не унимался Ульянов.
— И эскарго тоже не люблю, — сморщила она нос. — Улитки — это те же лягушки.
Тут она его превзошла, и после этого он никогда с ней не заговаривал о блюдах даже русской кухни.
Тихон Иванович тихонечко продолжал кушать кашки разных сортов, чтобы не испортить свои вставные челюсти. И скамейку у второго подъезда обходил стороной.
А вот скамейку у первого подъезда он любил посещать, но только тогда, когда там не было Бакена и сильно пьяных пенсионеров. Сам он практически не пил и поэтому темы для общения с такими людьми не находил. Геннадия Григорьева он уважал и частенько с ним вёл беседы на интересующие его темы. Григорьев был эрудированный товарищ и разбирался во многих жизненно — важных вопросах. И сейчас он был рад встречи с приятным собеседником. Он смотрел на Григорьева, будто тот его только что вытащил из ледяной полыньи.
— Геннадий на меня за последние сутки много вылилось душераздирающих дум, — сказал Хлестаков. — А вот сделать смелый шаг без посторонней помощи не могу. Не удивляйтесь, что обратился я именно к вам, а не к кому — то другому жителю нашего большого двора. Я просто не обозреваю поблизости более интеллектуального советчика чем вы. Поэтому не обессудьте и отнеситесь к моей проблеме с пониманием.
— Тихон Иванович, вы же знаете я никому советов не даю, — попытался отделаться Григорьев от интеллигентного собеседника. — Советы мои не всем пользу приносят. Вы же, наверное, слышали, как я, нашему сантехнику из домоуправления Вантузу посоветовал жениться на Зине Волне, жившей без прописки в шестом подъезде.
— Да что-то слышал, — кивнул он.
— Вот эта Волна, обобрала его до нитки, и свинтила в неизвестном направлении. Хорошо хоть она по — мелкому работала. А если бы без квартиры Вантуза оставила. То мне каково было бы? Он точно подумал бы, что я с ней в паре работаю.
Хлестаков достал из кармана рубашки носовой платок и несколько раз промокнул им свой лоб.
— У меня разговор примерно на эту тему, но без мошеннической программы. Я хочу с вами поговорить об Ольге Васильевне из восьмого подъезда, с кем вы часто разговариваете. Немного хотелось бы узнать её реноме. Уж больно нравится она мне, а сам подойти к ней не решаюсь.
Григорьев понял интерес Хлестакова. Ольга Васильевна была его ровесницей и работала до пенсии в школе учителем по рисованию, где он преподавал физкультуру. Она была женщиной загадочной, одевалась со вкусом и никогда на скамейках во дворе не сидела. На прогулки выходила одна и возвращалась без сопровождения. Во дворе общалась только с бывшими коллегами, которых немало жило в доме и бывшими её учениками. Григорьев окинул взглядом гардероб Хлестакова и мысленно поставив ему за внешний вид пять баллов, сказал:
— Тихон Иванович выбор ваш достойный и я его уважаю. Сам бы женился на ней, если бы был вдовцом.
Ульянова от таких слов моментально бросило в краску.
— Если вы ещё смотрите на таких красоток, то вы молодой, — продолжил Геннадий. — А Ольга Васильевна женщина превосходная, культурная и умная, как всё наше городское управление народного образования. С ней и по проспектам нашим пройтись не стыдно и есть о чём поговорить. Не то что Раиса, соседка Бакена. Поверь мне я её знаю очень хорошо. Со дня основания шестой школы поработал с ней.
— Это уже радует, — промолвил задумчиво Хлестаков. — А не смог ли ты Геннадий меня ближе познакомить с ней?
— Запросто, — обнадежил его Геннадий. — Давай хоть сегодня, вечером во время прогулки пригласим её в пиццерию.
— Это как, следить за ней будем? — прошептал Тихон Иванович.
— Зачем следить? — удивился Геннадий. — Я её график ходьбы знаю. В пятницу она при любой погоде выходит на улицу. Она час гуляет по скверу, а потом на площади у пиццерии сидит около фонтана. Я её приглашаю за столик, ты его оплачиваешь. А там по ходу дела разберёмся, что к чему.
— Я согласен на сегодня, — обрадовался Тихон Иванович. — Надо ковать железо пока оно горячо.
— Тогда к шести часам жду тебя на пятаке возле пиццерии. Только бабочку не надевай, лучше надень соломенную шляпу и возьми с собой трость.

                ***

Пятаком называли небольшую, но уютную площадь около пиццерии. На этой площади круглосуточно функционировали ряд торговых точек, — это кафе Бургер, магазин Флористика, Пятёрочка и пивной ресторан Дублин. Пиццерия для посетителей была представлена в двух вариантах. Можно было посидеть, как в полу мрачном комфортабельном зале, так и под навесом на свежем воздухе. Там любили люди отдохнуть только летом. Посидеть около фонтана с двумя застывшими выпрыгивающими из воды мраморными дельфинами и попивая из хрустальных бокалов вино, закусывая пиццей. Осенью этот модуль демонтируют, до следующего сезона. Но в любом случае и в любое время года эта площадь была насыщена народом.
Когда на пятак пришёл Григорьев, Тихон Иванович уже ждал его на скамье напротив фонтана. Он был без бабочки, но соломенная шляпа и трость были при нём. Белоснежная рубашка с короткими рукавами хорошо сливались с его гардеробом. Завидев Геннадия, он сразу приободрился и встал со скамьи:
— Какие будут наши дальнейшие действия мой друг? — спросил Тихон Иванович.
— Пока сидим здесь, — сказал Геннадий. — А то сейчас ты накроешь стол, а она не придёт. Хотя я её предупредил, что буду не один. Цель нашей встречи я ей обрисовал.
— Логично, но меня терзает одна мысль.
— Выкладывай свою тревогу, пока я в настроении, — потребовал Геннадий.
— Я за ней давно наблюдаю, она во дворе как-то обособленно себя ведёт. Ни с кем, кроме тебя и не разговаривает. А вдруг она придёт и увидев меня, не соизволит с нами посидеть за столом.
— За это не беспокойся, с хорошими людьми она любит пообщаться. К тому же ты сегодня выглядишь очень элегантно. А она бредит такими мужчинами, как ты. Уж я-то её вкусы знаю. Поверь мне!
— Это радует, но я что-то волнуюсь, — мелкая дрожь прошла по лицу Тихона Ивановича. — Как бы не опростоволоситься? — завертел он вокруг головой.
— Похоже на тебя напал синдром не целованного мальчика, — удивился Геннадий. — Ты же актёр, прими эту встречу, как игру на сцене.
— Нет я с ней так не могу, — заартачился он. — Настоящие чувства неподвластны не одной роли.
— Тогда садись за стол и закажи пару бутылок вина, фрукты, две пиццы и салаты. Мы с тобой пропустим по сто граммов, чтобы твои нервы укрепить. А когда она к нам присоединиться, закажешь ей, что-нибудь кондитерское.
— И то правда, — сказал он и пошёл к столу.
Через десять минут, они уже молча смаковали красное вино и обозревали пятак. А он у них был как на ладони.
— Геннадий, ты хоть коротко расскажи мне о ней, — нарушил Хлестаков молчание. — Она одна живёт без детей?
— Живёт она с мамой которой, наверное, под девяносто лет. Мужа у неё первого в Чечне убили. Второй вахтенным методом работал в Новом Уренгое, там и сгинул. Есть у неё ещё дочка, но она вышла замуж за абхаза и укатила жить к нему в Гудауту. Она у неё врач — ревматолог. Вот и всё, что я могу тебе о ней сказать. Об остальном сам узнаешь.
— Как мне лучше вести себя с ней?
— Вначале давай ещё выпьем, — начал учить Хлестакова Геннадий. — От тебя требуется — одно: понравиться ей. Откройся ей весь. Покажи свою харизму и умные речи своих сценических героев не толкай. Будь самим собой.
— Да это я понял, — сделал он глоток вина.
— Неправильно пьёшь, — заметил Геннадий. — Врежь сразу пол бокала и мандраж пройдёт.
Хлестаков добавил себе в бокал по поясок вина и выпил залпом не закусывая. Через пару минут его напряжённость пропала с лица, а глаза стали счастливыми, и он опять потянулся к бутылке. Но Григорьев перехватил у него бутылку и налил вина только в свой бокал.
— Мы с тобой находимся на жизненно важном мероприятии. Перебор нам не желателен. Или ты хочешь испортить всё?
— Нестерпимая жара, — пальчиком Хлестаков показал на гортань.
— Закажи себе соку или воды, — посоветовал Григорьев.
И Хлестаков собрался уже подозвать официанта, но в это время со спины Григорьева подошла улыбающаяся Ольга Васильевна и приятным голосом, коротко произнесла:
— Добрый вечер!
Своим внезапным появлением она удивила Геннадия и напугала Тихона Ивановича. У него на лбу выступила испарина, и он, взяв со стола кучу салфеток начал вытирать лицо и лоб.
— Ты откуда взялась? — закрутил головой Григорьев. — Здесь вход и выход один, рядом с нами. Незаметно пройти минуя нас просто невозможно. Значит ты через барьеры махнула или под столом сидела?
Она улыбнулась и посмотрела на их стол, дожидаясь, когда мужчины предложат ей присесть, но они оба находились в ступоре.
— Это ты Геннадий Фёдорович мастак у нас по прыжкам, — сказала она. — А я пришла вовремя к восемнадцати часам и села за угловой столик около телевизора. И наблюдала как ты накачиваешь непьющего Тихона Ивановича вином.
— Это сухое вино, — дрожащим голосом произнёс Хлестаков.
— Любое вино, даже пиво является алкогольным напитком, — изрекла она народную мудрость.
— Самое лучшее средство для спасения от жары, — постучал он вилкой по бутылке. — Раиса мне говорила, что, когда они в тропики на лайнере заходили, им всегда давали это вино.
Ольга Васильевна взяла бутылку со стола и прочитала:
— Вино ликёрное Порто 0,75 л, Португалия, Дору, 19%, — она вернула бутылку на стол. — Это не сухое, а креплёное вино. А вам Тихон Иванович дам совет: если не пили никогда ковшиками, то начинать не советую. А коли вы меня боитесь, то налейте и мне. Я после вина очень доброй становлюсь. Могу даже позволить вам поцеловать мою ручку, — пошутила она.
Тут опомнился Григорьев и усадил Ольгу Васильевну рядом с женихом. А Тихон Иванович налил ей целый бокал вина.
— Вот какие у меня ухажёры галантные, — сказала она, направив свои глаза на харизматичного ухажёра.
Но она не смутила этим Тихона Ивановича, а наоборот взбодрила. Он открыл перед ней пиццу и вручил ножик с вилкой.
— Приятного аппетита, — певучим голосом произнёс он. — Но по традиции мы с вами должны выпить это вино, — кивнул он на наполненные бокалы.
— И дальше что? — спросила она.
— Оля, ну что за глупый вопрос? — подал голос Григорьев. — Ты видишь, Тихон Иванович сражён твоей красотой до такой степени, что не может предложить тебе выпить на брудершафт.
— Хорошо, — взяла она в руки бокал. — Коль вы пришли вдвоём меня сватать, то и отвечать я вам буду обоим.
Она осторожно стукнулась с ними бокалами, и выпив вино, закусила персиком. После чего продолжала наблюдать за мужчинами, чем смутила их, отчего они не стали закусывать.
— Прекрасно, — поочередно повела она них глазками. — Если вы не знаете, с чего начать, слово возьму я. И так слушайте меня: я давно переступила порог зрелости. И очень чётко знаю, что мне нужно для семейной жизни. А это значит, рядом со мной должен быть порядочный и внимательный человек. Мне хочется жить с ним в мире и быть уверенной в завтрашнем дне. В моей жизни было два брака, и я не имею понятия, что такое предательство. Я это слово подразумеваю не в страстном варианте, а в широкоформатном жизненном размере. Пока это всё, а теперь я хочу послушать вас.
— Мы очень тактичные люди, — невозмутимо сказал Григорьев. — И ты Ольга Васильевна избранница у нас не случайная, мы по тебе материал подробный собрали. Мы давно наблюдаем за тобой. И не просто наблюдаем, а любуемся тобой. Твоя красота затмила не только всех вдов нашего большого двора, но и молодых козочек. Поэтому мы не намерены тянуть быка за хвост. Ты достойна быть женой, хорошего человека. Наше требование пока очень скромное — мы хотим целоваться. Что вы скажете на наш каприз?
Тихон Иванович сразу заёрзал на стуле и спрятал улыбку. Ольга Васильевна заметила его конфуз и играя перед ним глазками, спросила:
— Вы очень смелы, с первого свиданья просите мои губы. Он, сделав глупое лицо, начал изворачиваться:
— Я очень тактичный мужчина и могу вам предложить выпить ещё винца и покушать пиццы.
— Ах вы так подгоняете ситуацию, — хитро улыбнулась она. — Выходит я с вами буду вино пить, а с Геной целоваться?
Здесь Тихон Иванович не стушевался, а смело заявил:
— У Гены есть с кем целоваться, и я надеюсь, эту функцию он уступит мне.
— Вот здесь я слышу голос мужчины, — улыбнулась она, — так наливайте нам вина. Выпьем за сближение наших интересов, — подняла она пустой бокал. — Но, чтобы наши интересы полностью совпали, я вам хочу предложить выгодный тандем.
— Какой? — Устремил свой взгляд на Ольгу Васильевну Тихон Иванович. — Я на любой согласен.
Геннадий в это время не слушал их, он резал пиццу и разливал вино.
— Вы смотрели на щите объявление? — спросила она.
— Я их никогда не смотрю, — мрачно ответил он.
— А зря, у нас скоро будет день двора. И на нём будут конкурсы по разным номинациям. Победители поедут на два дня в Москву. Так вот я предлагаю нам с вами спеть песню Дружба. Уверяю вас, я её спою пускай, не лучше Долиной, но зато на исполнении всю душу отдам.
И она тихо напела:

Мы так близки, что слов не нужно,
Чтоб повторять друг другу вновь,
Что наша нежность и наша дружба
Сильнее страсти, больше, чем любовь!

— Поразительно, — выразил он свои эмоции. — Что значит творческий человек. Во всём талантлив. Я согласен вам составить тандем. Уж мы то с вами точно путёвку выиграем.
— Поездка третьего сентября на комфортабельном автобусе, — сообщила она. — Но нам нужно будет спеться, время для этого вполне достаточно.
— Хоть сегодня, — ухватился он за эту идею.
Тут встал из-за стола Григорьев.
— Уважаемые друзья, хочу этот бокал выпить за вас. Вы уже без меня организовали свой дуэт, а не трио. Поэтому я здесь не нужен. Вопросы если после возникнут, приём веду ежедневно без записи.
Он выпивает вино и оставляет их вдвоём.
На следующий день Григорьев в пять часов утра видит из окна сосватанную им пару выходивших из подъезда Тихона Ивановича. Они были одеты по пляжному, в руках у них были пакеты. Через три минуты к ним подъехало такси. Они сложили все свои вещи в багажник и уехали в сторону базы отдыха.
— Ну вот ещё на одну счастливую пару в нашем дворе стало больше, — подумал он и звонко щёлкнул языком.
Он собрался принять душ, но тут к подъезду подъехала скорая помощь. А через десять минут на носилках вынесли Люсю, жену Димы. Дима находился в удручённом состоянии, молча сел в машину и уехал вместе с женой в больницу.

                ***

Дима Зубило появился на лавочке в девять утра этого дня. Он сидел на углу с голым торсом. На коленях лежала рубашка с двумя боковыми карманами, в которых покоились для употребления четыре фанфарона боярышника на спирту. Тут открывается кухонное окно Геннадия. Он из-за занавески приветствует Диму и спрашивает:
— Люсю не в роддом случайно увёз сегодня?
— В морг — отрезал он.
— Шутишь? — не поверил Геннадий.
— Тебе смешки, а мне к похоронам надо готовиться, — пробурчал Дима. — Разве я вытяну такой горький банкет со своей пенсией.
— Дима прости? — принял извиняющий вид Геннадий, — я даже и подумать не мог, что с ней что-то серьёзное может произойти. Ведь вчера она у тебя на велосипеде ездила за маслятами в лес, а сегодня на носилках увезли.
— Ага докаталась, сейчас жёлтая лежит, как лимон, а мне из кожи лезь.
Тут из окна второго этажа выглянула дворник Зинаида. В руках у неё был носовой платок, которым она постоянно промокала свои глаза.
— Дима ты не тужи, — крикнула она ему, — сейчас суббота у нас, конечно, многие жильцы на даче. Но я всё равно пройду по квартирам и соберу денег сколько, смогу. А ты держись, да смотри не особо злоупотребляй в эти дни.
— Спасибо Зин, — не смотря ей в глаза ответил Дима, — твоя помощь будет бесценна для меня. Хоть на один венок соберёшь и то дело будет. А выпить всё равно придётся, потому что голова чугунная.
— Чугун у Коли Бакена, потому что плавил этот металл, — выкрикнул из окна Геннадий, — а у тебя стресс на время траура. Это пройдёт, после ста грамм.
Силуэт Зинаиды в это время пропал, но через минуту появился вновь.
— Говорила я Люсе сделай операцию на желчном, а она не слушала меня. Сейчас один прокол делают и твой пузырь оптимизирован. Мне три года назад лапароскопию сделали и жизнь началась без болеутоляющих средств. Это ты Димка виноват, — постучала она кулачком по подоконнику, — давно бы её направил к хирургу.
Дима убрал с колен рубашку на лавку и посмотрев на дворника, бросил:
— Можно подумать она меня бы послушала, — отмахнулся он от словоохотливой соседки.
Когда Зинаида закрыла за собой окно Дима достал фанфарон из кармана рубашки и посмотрев на Геннадия, залпом опустошил его. Геннадий протянул ему тарелку с абрикосами.
— На закуси, а то развезёт в такую жару.
Тот подошёл к Геннадию и протянув руку взял горсть абрикосов.
— Благодарю Геннадий Фёдорович! Жить буду, — крякнул он.
— Дима с меня венок, — пообещал Григорьев.
— Не вздумай покупать, — замахал рукой Дима, — я сейчас в деревню звонил и там её родственники всё подготовят. Они хотят похоронить её на тамошнем погосте, а вот когда это будет неизвестно.
— Что — то ты как-то неопределённо говоришь, — замотал головой Григорьев. — Ты уж больше не пей, а то в такую жару все мозги спекутся.
Но Дима, повернувшись к нему спиной проследовал до скамейки и достал следующий фанфарон.
Григорьев больше не стал давать советов соседу, а сел за стол и налив чашку свежезаваренного чая, стал его медленно пить, вприкуску с одним сыром без хлеба. Через некоторое время он услышал голос дворника Зинаиды:
— Дима на вот шестьсот пятьдесят рублей пока. Вечером с дач люди приедут, я тебе занесу ещё. По другим подъездам я не буду ходить. Они же к нам не ходят славить.
Геннадий отдёрнул занавеску, где увидал, как Дима прячет деньги в карман брюк.
— Спасибо Зин, — радостно благодарил он соседку, — тебе это там зачтётся, — показал он пальцем в небо.
— Успокойся Дмитрий, — положила она свою ладонь на голое плечо соседа. — Ты нам сколько добра всем делал, и денег с нас не брал.
— А вы мне и не предлагали, — прищурил он глаза. — А так какой дурак откажется от денег, — постучал он по карману, куда только что положил деньги.
Дворник попыталась изобразить иронию, но вместо неё получилась глупая улыбка.
— Ладно не буду тебя отвлекать, забот, наверное, полон рот. А я пойду за дом мести.
— Ага, мети, — сказал Дима, — а сифон в ванной я тебе после похорон поставлю новый.
— Спасибо Дима и ты можешь рассчитывать на меня, — она глубоко вздохнула и скрылась за трансформаторной будкой.
Тогда Дима, не раздумывая сорвался, не оглядываясь в сторону магазина:
— Что — то ты Дима намутил с Люсей, — тихо произнёс Геннадий. — С таким горем, даже ненормальные люди проявляют траур, а тут никакой скорби на лице. Никак решил нахлобучить своих соседей, за ранее бесплатную работу.
И Григорьев был прав. Через десять минут Дима возвращался с большим прозрачным пакетом, через который просвечивалась бутылка водки и разнообразная закуска.
— Дима, тебя Люся убьет, за то, что ты её живьём похоронил, — тихо сказал Григорьев и мотнув головой на окна дворничихи, продолжил. — И Зина не дождётся, когда ты ей сифон поставишь. Люся — то твоя теперь тебя переживёт.
— А что мне делать, — виновато посмотрел Дима на соседа. — Она с собой в носилки взяла клатч с деньгами, не оставив мне даже на хлеб. Пускай теперь рассчитывается с соседями за свой венок. А я завтра в деревню уеду.
— Так ей операцию, наверное, сделали, в реанимации лежит. Кто за ней ухаживать будет.?
— Ей операцию не стали делать, хирург сказал пузырь, раздулся как мячик. Говорит её прокапают дней пять, а там будут смотреть на её самочувствие.
Геннадий улыбнулся и покачав головой, сказал:
— Ты бы лучше Бакена так похоронил.
— Скажешь тоже, — засмеялся Дима, — за него и десяти копеек никто не даст, — кстати он не пьёт уже несколько дней. Сегодня же день двора, он обещал покорить весь наш люд. Знать отмочит какой-нибудь хохме — махре! После чего он юркнул в подъезд.

                ***
                Вечером заиграла музыка во дворе, куда на площадку стали стекаться и дети, и взрослые, этого двора. Ведущая объявила программу и регламент конкурса художественной самодеятельности, в который были включены и отжимания на турнике. В смотре могли участвовать даже прохожие, но на главный приз победителям поездка в Москву могли рассчитывать только жители двора. Также ведущая сделала дополнения, что поездка будет не колбасная, а с посещением ВДНХ и Малого театра, где покажут спектакль как восемь любящих женщин готовятся встретить рождество. После своей вступительной речи, она показала пачку из тридцати театральных билетов.
Всех больше удивил на празднике двора Коля Бакен. Во-первых, он был трезв как никогда, и никто не ожидал, что он может лихо отплясывать цыганочку. Он выписывал ногами такие кренделя, что сразил весь двор. Мало того он выбивал ногами любую музыку, не хуже, чем ирландцы. Плясал он на детском капитанском мостике и движение его ног хорошо обозревалось с земли. И конечно дуэт Хлестакова и Ольги Васильевны был вне конкуренции. Они весь двор покорили песней «Дружба».
Геннадий Григорьев наблюдал за праздником из своего окна, но, когда начались отжимания на турнике, он напрягся и стал вести счёт за каждым участником. И, к его удивлению всех, больше отжался культурист из двенадцатого подъезда, отжавшись двадцать семь раз. Такую победу Гена не признавал, он словно сайгак выпрыгнул из окна и подошёл к турнику.
Соседи, видевшие его ежедневно по утрам на турнике, знали, что это подошёл победитель и бурно зааплодировали ему. Он с лёгкостью отжался пятьдесят раз и тоже завоевал право на поездку в Москву. Много исполнителей было из дома напротив. Они выставили женский вокальный хор с песней «Я на горку шла». Дети тоже выступали со своими номерами, но так как наступила школьная пора поездка в Москву им заменялась игрушками и большими коробками конфет. После смотра художественной самодеятельности начались танцы. Коля Бакен чувствовал себя звездой и высоко задрав голову подходил к одиноким женщинам и приглашал их на танец, но всегда получал отказ. Когда очередная дама его отшила, он подошёл к Григорьеву и спросил:
— Слушай Геннадий Фёдорович, почему меня все бабы чураются? Я им сегодня так отплясывал и ни одна не согласилась со мной вальс станцевать. А я и рубашку свежую надел и побрился, а они не хотят меня, — почему?
Гена Григорьев достал из трико карманный пульверизатор с туалетной водой и оросил ей Бакена.
— Ну вот красавчик теперь смело можешь приглашать самую привлекательную вдовушку. Ни одна не откажет, да не забудь после танца им ручки целовать и ласковое словечко на ушко прошептать, — пошутил Гена.
Бакен принял его слова за чистую монету и тут же взбрыкнул как жеребец:
— Ну вот ещё, я попам в церкви рук не целую, а на площадке здесь в присутствие знакомого народа тем более не буду.
— Логично, но только запомни женщины любят ушами и носом. Так что решайся, либо отбором занимайся со всеми, либо выбери одну и единственную, которая тебе всех больше понравиться, — продолжал доставать танцора Гена, — а там может подфартить и под венец пойдёшь с ней. Что ты бобылём все мыкаешься. Надо думать уже о спокойной старости. Если, конечно, ты планируешь прожить лет сто двадцать.
— Вот это ты загнул Гена, — серьёзно воспринял он слова Григорьева, — чтобы дожить до таких лет, мне нужно жениться на всей нашей поликлиники. А где я денег наберусь на такой гарем. Вот если бы ты со своей колокольни узрел для меня заботливую тётю, и я бы согласился на такую свадьбу.
— Коля я что великая Солоха жену тебе искать, — удивился Гена.
— Я не знаю, кто это Солоха, — шмыгнул он простуженным носом. - Но мне известно, что ты с нашего дома осчастливил несколько пар, — пробурчал он, — вот и мне добродетель такую устрой? Ты видишь я в последнее время исправился и в отношении тебя не бурею.
— Это я заметил — утвердительно кивнул Геннадий, продолжай так же себя вести и дальше. Но ты сегодня можешь обойтись без меня, смотри сколько пикантных вдовушек ждут, когда ты соизволишь их пригласить на танец. Дерзай Коля! А если будет облом, то найдём тебе москвичку. Ты же поездку в столицу выиграл?
Коля, выпучив глаза утвердительно мотнул головой.
— Вот и я сегодня победу одержал, поедем в столицу за приятными впечатлениями, а ты глядишь себе жену там отыщешь, где-нибудь на ВДНХ, а повезёт актрису из театра соблазнишь. Тем более их будет восемь женщин и все они любвеобильные.
— Тогда мне нужно будет наряд себе прикупить, — сказал Коля, — праздничный прикид подобрать. — Он пытливо посмотрел в глаза Геннадию и выпалил: — Поможешь одеться?
— Хоть завтра, — пообещал Григорьев и скрылся у себя в квартире, заняв позицию у кухонного окна.
Танцы шли до двадцати трёх часов, где танцевали и взрослые, и дети. Бакену тоже посчастливилось, он смог ангажировать на танец сразу двух вдов, но продолжить с кем-то из них общение у него не получилось. А утром на следующий день он стоял под окнами Геннадия и просил того сходить с ним в большой магазин одежды «Стамбул», который находился под рестораном «Анкара».

                ***
                Была пятница, отправление в Москву было назначено на двенадцать часов дня.
Когда Григорьев вошёл в автобус, он был заполнен всего на половину. Бакена ещё не было и это немного радовало других знающих его пассажиров. У Гены тоже было такое предчувствие, что этот плясун может омрачить своим нетрезвым поведеньем поездку. Он осмотрел автобус и увидев в середине салона двух молодых женщин Раю Панарину и Веру Сладкую, занял место у окна позади них. Обе женщины в недавнем прошлом были его ученицами. С его приходом начал подтягиваться народ. Подошли и Хлестаков с Ольгой Васильевной облюбовав себе места параллельно Геннадия и следом за ними вошла ведущая праздника двора, она же и старшая экскурсовод Надежда Васильевна. Пересчитав людей, она вопросительно посмотрела вглубь салона и сказала:
— Одного человека нет, а время вышло, — будем ждать или поедем?
Большинство пассажиров автобуса, зная хорошо Бакена только с отрицательной стороны, шумно возмутились. В салоне раздалось разноголосое недовольство, но никто не выразил человеческого мнения подождать опоздавшего, кроме Геннадия.
— Всё — таки давайте его немного подождём, — посмотрел на часы Геннадий, — пять дней назад вы все ему аплодировали, а сейчас вдруг плюёте на него.
— Я солидарна с вами, — поддержала его Надежда Васильевна, — Москва от нас не убежит, к вечеру будем там. Номера в гостинице на улице Остоженка нас ждут. Сегодня и завтра там переночуем, а в воскресение после спектакля домой отправимся.
— А где это такая гостиница? — спросили сразу несколько человек.
— А я, честно говоря, не знаю, — сконфуженно ответила экскурсовод, — сейчас Сергей, водитель автобуса нам расскажет. Он же из экскурсионного бюро, должен знать Москву.
— Не беспокойтесь все доедем, — привстал из своего кресла Сергей, — эта гостиница бюджетная и находится невдалеке метро Парк культуры, — не гранд-отель конечно, но спать можно, — внёс он ремарку.
После его географического объяснения в автобус ворвался Коля Бакен. Без разговора он плюхнулся на переднее сиденье, положив на колени пластиковый небольшой пакет.
— Фу, еле успел, — покрутил он головой, обозрев всех пассажиров автобуса.
Не заметив при этом, как при его появлении у многих экскурсантов улыбки на лицах спали и отражали лишь картину кисло — горькой смеси.
Увидев Гену в середине автобуса, он встал во весь рост, демонстрируя новый гардероб, джинсы, рубашку и богатый серый кардиган, — то, что они недавно вместе покупали в турецком магазине. Широко улыбаясь Григорьеву, он начал объяснять ему:
— Мы же с тобой воду туалетную не взяли. Вот я сейчас и бегал за ней, поэтому и припоздал немного. Спасибо тебе за всё Григорьев!
Улыбка Бакена была искренней, так как он в новом одеянии ощутил себя другим человеком. Никогда и никто его не видели таким нарядным, потому что вечно он ходил в грязных старомодных рубашках и стоптанных башмаках. Небритый и нечёсаный, он производил впечатление человека без определённого места жительства. Хотя на самом деле Бакен был добропорядочным квартиросъёмщиком и по квартплате долгов никогда не имел. Мало того по слухам его близких соседей в квартире у него всё блестело.
Автобус в это время тронулся, а Коля положив свой пакет на верхний ярус для багажа направился к Григорьеву и попутно ещё раз показать всему автобусу свой наряд. Он не стал с ним присаживаться рядом, а только полу согнувшись прошептал:
— Жалко нет тех тёток, с которыми я танцевал, видимо облом сватовства назревает?
— Ты не успел отъехать от места, а уже так скептически относишься к своему плану, — перешёл на шёпот Григорьев, — время у тебя вполне достаточно, присмотрись внимательно к вдовушкам. Четверо точно с нами едут.
— Ну нет, жиртрест мне не нужен, — запаниковал Бакен, — их я не прокормлю, мне стройные и скромные больше по нраву. Лучше я прицелюсь к Москве. В театре тёлок посмотрю, на выставке, я ведь человек смелый и никогда не стесняюсь. Могу запросто предложить руку и сердце любой тётке.
— Это важное качество для гусара, — похвалил его Геннадий, — тогда зачем тебе сват? Бомби тёть в одиночку.
— С тобой я себя чувствую уверенно, — сказал Бакен.
- Неужели? - улыбнулся Геннадий.
— Ты когда мне голову отбил, у меня после этого при встрече с тобой душа всегда холодела. Боялся, что возьмёшь и выставишь фильм в интернет про писающего мужика. А после того, как ты мне помог привести себя в порядок, я тебя совсем зауважал. Ты ко всем мужикам относишься по-настоящему, не то, что Зубило и другие папуасы из вашего подъезда. От них кроме ехидства ничего не услышишь.
Геннадий с непринуждённым видом перевёл взгляд в сторону окна, где пробегали кварталы многоэтажек родного города. Ему хотелось немного подремать, после сытного домашнего обеда, но Бакен видимо был расположен продолжать беседу, хотя на рядом свободное место не присаживался. Геннадий закрыл глаза и это сработало, Коля понял, что физруку сейчас не до него и пошёл на своё место.
Достал из пакета пятьсот граммовую банку болгарской фасоли и отломил кусок лаваша. Фасоль он не ел, а пил без ложки, опрокидывая банку через горло, запивая её топлёным молоком. Гена слышал, сквозь чуткий сон, как Бакену делали предостережение несколько женщин, что не осмотрительно налегать в дороге на такой скорострельный продукт, тем более запивать фасоль молоком.
— Всё долгожители её едят так, — не слушал он женщин, — и я хочу долго прожить.
— Чтобы долго жить нужно бросить курить и пить, — сказал ему Тихон Иванович.
— С выпивкой я завязал, — удивил всех Коля, — со временем и курить брошу, спасибо за науку Григорьеву. Это он меня на правильный путь поставил. Думаю, в ближайшее время женится, так что, если есть в автобусе тёти на выданье, пишите мне заявления, а я их в поездке рассмотрю.
По автобусу пробежался иронический смешок, который всё-таки разбудил Геннадия.
— Господи Боже, — произнесла Альбина, женщина из подъезда Бакена. Она хорошо знала своего соседа и знала все его позорные выступления и пьяные поступки.
— Что ты бога вспомнила Алька или тебе не нравиться, мой призыв? — сказал Бакен, — запомни он не для тебя был провозглашён, а для умных и красивых.
— А почему ты мне отказ сразу дал? — возмутилась она.
— Ты четыре раза замужем была и все они оказались никчемными. А сойдись я с тобой, ты меня отравишь и квартиру мою заберёшь. Знаю я таких баб!
— Она со злостью впилась глазами в своего соседа и прошипела: — Какой же ты идиот! Да ни одна дура не согласится жить с тобой под одной крышей. Разве что такие пьянчужки, как сам, которые не имеют жилья.
Бакен в ответ только улыбнулся и по-мефистофельски сжав губы, устремил свой взор в окно.
В Нижнедевицке водитель остановил автобус у придорожного туалета, который посетил почти весь автобус, кроме Геннадия и Коли Бакена. Когда все вышли на воздух Геннадий спросил у Бакена:
— Ну что Коля, заявление кто написал тебе на свадьбу?
— Опушки, — показал он жестом руки по локоть, — я на наших баб и не рассчитываю. Приелись они всё во дворе, а мне нужны новые этюды и новые впечатления.
Геннадий, улыбнувшись произнёс:
— Нормально ты сейчас говоришь, почти как поэт. Вот такими фразами и дави на дамочек, тогда точно из Москвы ты приедешь с подругой жизни. Только не ругайся с ними, будь выше их!
— Да я не только ругаться, я и разговаривать с ними не буду, — решительно заявил Коля.
Народ начал входить в автобус, и мужчины прекратили диалог. Когда все уселись, водитель объявил, что следующий туалет будет только в Липецкой области.
Геннадию в это время постучали по плечу, он обернулся. Ему Тихон Иванович протянул пакет с пирожками:
— Откушай, это стряпала Ольга Васильевна.
— Спасибо! — взял он пакетик, — Её пирожки я знаю, отлично. Она всю школу ими потчевала.
Он посмотрел на Ольгу, и выражением глаз поблагодарил её. В пакете было шесть пирожков, он три оставил себе, а три понёс Бакену на первое сиденье:
— Коля, на пирожки покушай.
— Домашние, — спросил он.
— Конечно, Ольга Васильевна пекла.
— Век домашних пирогов не ел, — обрадовался он и достав недоеденную банку с фасолью, приступил к трапезе. За пять минут, он уничтожил все свои припасы вместе с пирогами и допил топлёное молоко. Через несколько минут он запрыгал по автобусу.
— Скоро туалет будет? — досаждал он водителя Сергея.
— Скоро, — ответил водитель, — а что ты в Нижнедевицке не сходил?
— Не хотелось тогда, а тут пирожков скушал и что — то в пузе возмутилось.
— Да ты не только пирожки трескал, а всё что ускоряет пищеварительный процесс к действу. Если совсем терпенья нет, давай остановлюсь около кукурузы, — предложил Сергей, — окультуришь царицу полей!
— Нет, нет, — запротестовал Коля, — всё терпимо. Ты лучше музыку включи, чтобы душе веселей было.
— Можно и музыку, можно и телевизор, что хочешь?
— Давай музыку, — уточнил Бакен, — приятно с ней смотреть в окно и думы радостные себе в башку закачивать.
— Да ты я смотрю лирический человек, — заметил Сергей.
— Женится я хочу, вот и вся лирика, — заёрзал в кресле Коля, — неделю назад проснулся утром, а на душе так гадко. Жизнь прожил, а семьи нет. Это не совсем нормально для здорового мужика. Жену похоронил пятнадцать лет назад вот как муравьед и маюсь один.
— А почему муравьед? — поинтересовался Сергей.
— Это меня так Геннадий Григорьев перекрестил, — кивнул он головой в сторону дремавшего Геннадия. — Я потом поинтересовался у Вени соседа, что это за зверь такой. Он посмотрел в свой компьютер и сказал, что муравьед зверь одиночка и своей пищей ни с кем не делится.
Сергей в это время включил в салон инструментальную отдыхающую музыку.
— И ты значит решил подкорректировать свой образ одиночки? — игриво сверкнули глаза водителя.
— А куда деваться, хочется хорошо пожить!
К их диалогу прислушивались женщины, сидящие на передних креслах, даже Геннадий несмотря на музыку уловил их беседу и подойдя сзади присел рядом с Бакеном:
— Если хочется, значит проживёшь!
— Этот желание у меня идёт первым пунктом в календарном плане, — весело заявил Бакен.
Тут автобус останавливается около небольшого одноэтажного здания, где наверху написано «Тербуны».
— Это железнодорожная станция, — сообщил водитель, — за ней, — показал он на торец станции стоит туалет на улице, кто желает, прошу, — открыл он дверку.
Из автобуса с шумом к туалету потянулась женская вереница, вместе с ними вышли Коля и Геннадий.
Туалет был древний сколоченный из пиломатериалов, в одном строении два отделения с прихожими и буквами «М» и «Ж». Женщины, жужжа словно пчёлы забежали в него, кто не успел занять сидячее место перетаптывались в прихожей, ожидая своей очереди. Коля с Геннадием направлялись вдвоём в свой «М», но перед самым входом Коля оттеснил Геннадия и в скоростном режиме взлетел на пьедестал. Он еле успел снять с себя джинсы, после чего раздался мощный разряд похожий, на реактивный обстрел залпового огня и за стенкой последовал смех.
Гена, не ожидав такой реакции с недоумением посмотрел на Колю, и чтобы на него не подумали в женском отделении, специально громко сказал:
— Да Бакен в твоей попе хрен бывал!
И вновь раздался, но уже оглушительный смех в соседнем туалете. Коля, находясь в позе орла, сделал глупую гримасу, зашептал:
— Зачем так громко, теперь они будут знать, что это мой фугас был.
— А ты что хотел, чтобы они на меня подумали, — громко озвучивал свои слова Геннадий.
— Вот видишь, опять ты меня определяешь, — чуть не плача говорил Коля, — да я от стыда сейчас в очко провалюсь.
— Ты же десять минут назад говорил, что решительный и смелый, а тут газанул немного и спёкся.
— Со мной такого ни разу не было вот я и горю от стыда. Всё я теперь дальше не поеду с ними, сейчас на поезд сяду, или на рейсовый автобус и домой.
— Не говори глупости, — начал отговаривать его Геннадий, — мы с тобой полдела для твоей свадьбы сделали. Имидж твой поменяли, ты сейчас из валенка превратился в интересного мужчину, чего заднюю скорость включать. Натягивай штаны и в автобус, я тебя там жду.
— Нет, — отрезал Коля, — я ни хочу в этой поездке быть объектом насмешек моего сольного испражнения.
— Коля это не соло было, а ФЛАТУС.
— Что это за чудо такое, говори на русском.
— ФЛАТУС — это акт выдувания, которым наделён каждый человек. Даже президенты этим занимаются. Особенно Форд этим злоупотреблял, громко выдувал и сваливал на кого — ни будь из своего окружения. Не выдувают только ленивцы, которые на деревьях жизнь проводят, потому что они лентяи.
— Не жди меня, — окончательно сказал Коля, — ни за что не поеду.
Геннадий не спеша вышел из туалета и направился к автобусу.
Он вызвал на улицу Надежду Васильевну и объяснил ей ситуацию с Колей.
Она, еле сдерживая смех, достала свою визитку и передав её Геннадию, сказала:
— Здесь мой телефон, пускай позвонит на него и выразит свой отказ.
Геннадий иронически ухмыльнулся:
— Нет он эту технику не признаёт и обходится без неё, потому что звонить ему некому.
— Тогда пускай он мне это в глаза скажет, чтобы я не переживала, а лучше напишет отказную.
Женщины, проходившие мимо Геннадия, загадочно и улыбчиво заглядывали ему в глаза, а одна сказала:
— Скромник какой нашёлся, — кивнула она на туалет, — во дворе все деревья по пьянке оросил, а тут хлопнул, как воздушный шарик и сдулся.
Когда последняя женщина зашла в автобус, Геннадий пошёл к Бакену и выведя того из туалета заставил его помахать автобусу рукой.
После чего Григорьев, заскочил в автобус, и они тронулись.
С одной стороны, отказ от поездки Бакена, развязал ему руки. Теперь он знал, что никакой театр и ВДНХ ему не нужны, он поедет к младшему брату Степану на стадион Динамо, где тот работал поваром. А с другой стороны, он переживал за Колю, что из-за слабохарактерности, тот может запить и тогда все планы о женитьбе рухнут.
В Москву в этот день автобус приехал засветло. В девять часов вечера они уже отдыхали в гостинице. На следующий день утром все экскурсанты поехали на ВДНХ, кроме Григорьева, тот направился в гости к брату. К вечернему театру он тоже не появился. Его все увидели только в воскресение в автобусе в десять часов утра, когда народ отправлялся домой.
Если в Москву все ехали на сухую, то на обратную дорогу многие запаслись горячительными напитками и московскими закусками. Общего стола не было, так как все расформировались по своим компаниям. Один Геннадий не примкнул ни к одной группе, хотя его многие женщины приглашали. Он обозрел салон автобуса и не увидав в креслах Хлестакова и Ольгу Васильевну, подошёл к водителю с вопросом:
— А где наш дуэт — микст, неужели в театр продали?
— За них переживать не надо, они завтра утром на поезде домой приедут, — ответил он, — в Москве дела какие — то порешать им нужно.
Геннадий вернулся на свое кресло, обратив всё внимание, что творилось за окном. Закрыв глаза, он уснул. Проснулся он за Москвой от громкого спора. Понял, что люди после спиртного нашли самую современную в стране тему, — не о том если жизнь на Марсе, а хороша ли жизнь в стране? Народ сходил в туалет и продолжил политическую дискуссию. Тогда он достал из верхнего кармана компактный плеер и воткнул наушники в уши. Включив его, он отогнал от себя все бабские споры.
Автобус тронулся и после этого наступила полнейшая тишина.
Геннадий в это время думал о своей жене Вере Александровне, инвалидке второй группы. Она уже шесть лет мучилась несколькими болезнями, но медицина в их городе была бессильна, предлагали ехать делать операцию либо в Лондон, либо в Гамбург.
«Вопрос этот очень серьёзный и его конечно нужно решать в обязательном порядке: - думал он. — Но ведь она сама отвергает все лечения, не веря в исцеляющий результат»
Во двор они приехали в 18 часов вечера, но усталости никто не чувствовал. Все остались довольны поездкой.

                ***
                Прошла неделя с тех пор, как автобус возвратился из Москвы с экскурсантами, а о Бакене ни слуху ни духу.
Все соседи донимали вопросами Григорьева и Альбину, почему не приехал Бакен. Геннадий отмахивался шутками, а Альбина сочинила про Колю целую эпопею, о стеснительном мужчине с громким отголоском. Но ей мало кто верил, больше всего склонялись к версии, которую выдал Зубило, что Коля в Москве надрался водки и нагрубив полицейским угодил на пятнадцать суток.
— Сейчас недельку ещё подождём, и он засветится около подъезда, — говорил Зубило, — хотя мне бы век его не видеть.
— И не увидишь, — шутливо отвечал из окна Геннадий. — Его в Малом театре заприметил известный режиссёр и уговорил работать в этом театре, исполнять роли духовного лица.
— Да какой он духовник? — смеялся Зубило, — он через слово матерится, хотя задница я слышал у него в поездке как духовка стреляла.
— Сплетни Альбины собирать Дима, это не по-мужски, будь выше этого, — парировал Геннадий. — И я заметил, что матерится он только с тобой. Я вот с ним в дороге пообщался, ни одного мата не услышал от него. Так что Дима не надо ехидничать, а лучше пожелай ему в своей душе счастья.
— Да не нужен он мне, — махнул рукой Зубило. — Я знаю, что ничего путного из него уже не получится. Сам посуди ему две пятёрки лет, а он капканы мочит словно умалишённый. Думаю, скучать о нём не будет никто во дворе.
Григорьев в ответ ничего не сказал, а только укоризненно покачал головой и закрыл окно.
— Ты никак к Годунову в адвокаты записался? — спросила жена у Геннадия, когда он повернулся к ней.
— Какой из меня адвокат, — ухмыльнулся он, — да и не нужны ему защитники с новым образом жизни. Я несколько дней видел этого человека трезвым и желаю ему, чтобы он такую марку трезвости держал до глубокой старости.
— Верится с трудом, но если это правда, то счастья ему во все карманы! — изрекла жена. — А мне бы пожить ещё годик, — взгрустнула она. — Иногда помечтаю и на душе покой, но ведь я отлично понимаю, что это кратковременное спокойствие.
Геннадий подошёл сзади к Вере и приобняв её нежно, сказал:
— Я тоже из Москвы в автобусе ехал и размечтался, как выиграю Джек Пот и повезу тебя на эти деньги в Лондон или в Германию. Там тебе сделают операцию, и мы с тобой начнём новую здоровую жизнь. А потом я начинаю осознавать, что не бывает в природе счастливых мечтателей. Есть только те счастливчики, которым выигрышные билеты подарили до тиража. Меня неожиданно бросает в дрожь и злость к нашим властям, которая разрешает дурить народ.
— Выкинь всё из головы Гена, — упокоила его жена, — давно известно, что лотерея — это лохотрон. Ты свои мысли оздоравливай тем, что, все эти аферисты и незаконные обладатели выигрышей будут жестоко наказаны. Представь себе, стоит ряд виселиц, а на них висят липовые миллионеры и те, кто их осчастливил. Уверяю, от такого мысленного зрелища получишь шикарный фриссон и бальзам на душу, который нормализует тебе артериальное давление.
— Это самое я тебе регулярно вещаю, — улыбнулся он. — Поэтому я никогда не унываю.
— Тем и живу дорогой, — благодарно посмотрела она на мужа, — а то давно бы меня уже на кладбище унёс.
— Я тебе сколько раз говорил, чтобы ты это слово никогда не употребляла ни где, тем более в нашей квартире, — повышенным тоном произнёс он и ушёл к себе в комнату.
Он посмотрел в окно. На дворе было много детей и взрослых. Хотел выйти пообщаться с народом, но вспомнил, что компьютер находится в спящем режиме сел за него. И сразу наткнулся на крикливый материал, который словно спутник последние дни преследовал его. Это было пособие
как разорить и уничтожить любое государство БЕЗ войны.
— Вроде диковато пособие, — пробормотал Геннадий, — а в целом некоторые страны давно его практикуют. На душе стало жутко и он вспомнил про фриссон, так называют появление приятных мурашек на коже и тут же перед глазами выросло множество злодеев с большими шляпами на голове и сигарами в губах. Он выключил компьютер и вышел на улицу. Лавка у подъезда, как всегда, была оккупирована, но на это раз не мужчинами, а женщинами. Поздоровавшись с ними, он спросил:
— Полчаса назад здесь мужчины сидели. Куда их прогнали?
— Пошли арбузы разгружать за дом, — ответила Димина жена. — Через час придут пьяные и с арбузами. Хочешь иди к ним.
— Нет это не моё, — сразу отказался он, — а что подумают обо мне бывшие мои ученики, увидев меня за таким занятием.
— Молодец! — похвалила его Фаина с четвёртого этажа, — правильно думаешь поэтому Вера Александровна и счастлива с тобой. Ей бы ещё здоровья бог дал, а то мучается порой бедная, — смотреть больно. Ей нужно попить масло живицы, говорят оно хорошо оздоравливает.
Григорьев терпеть не мог вести разговоров о чьём — либо здоровье, зная, что они пустые и здоровья никому не принесут. А выслушивать разные акты сожаления, считал не откровенными, потому что выдавали их не медики, а люди, которым сказать было нечего.
Он молча отошёл от женщин и завернул за дом, где четверо мужиков из его подъезда выгружали арбузы в овощной павильон. Купил там арбуз и направился домой.
— Зачем покупал кавун? — столкнулся он в дверях с Димой, — я бы тебе бесплатно выбрал сахарный, а не пресный.
— Обойдусь и этим, — ответил Геннадий и увидав в окне силуэт жены подошёл к ней. — Держи арбуз, вроде хороший, астраханский. Чтобы весь съела, а я пойду себе пива возьму.
Она перегнулась через подоконник наружу словно здоровая и подхватив из руки мужа пакет с арбузом втащила его в окно.

                ***
                Вера Александровна уже неделю находилась в стационаре с гипертоническим кризом. Медики утверждали, что этот недуг напрямую связан с капризами погоды. После бабьего лета город заливало дождями. В такое ненастье Григорьев улицу отвергал, благо дело во двор выходили четыре окна с лоджией. Он дышал воздухом из большого окна зала, когда услышал глухой звук. Оглянулся назад, увидел тело жены, распластавшее на паласе. Геннадий сразу взялся за пульс, он был активен. От сердца отлегло и мрачные думы быстро покинули его мозг. Он сразу вызвал скорою помощь, к счастью, она появилась быстро. Жене сделали укол и без задержки увезли в больницу, не разрешив Геннадию ехать в машине вместе с супругой.
— Всё будет нормально, — сказал врач, — понимаете во всех больницах карантины из-за пандемии. Вас просто в стационар не пустит охрана. Геннадий не стал настаивать и вернулся домой. Через неделю Вера пошла на поправку и её из реанимации перевели в общую палату. Геннадий навещал её каждый день, чтобы передать передачу, через окно во входящей двери.
К этому времени месяц прошёл, как бесследно сгинул Бакен и никому никакого дела до его пропажи не было. Некоторые соседи цинично радовались его отсутствием, считая, что он своим присутствием позорит всех жителей двора. Геннадий же пошёл в ЖКХ поинтересоваться были ли какие сигналы от квартиросъёмщика Годунова с сорок четвёртого дома.
— Да прислала весточку за него женщина, назвавшая Еленой, — копаясь в компьютере сказала секретарь начальника, — я это письмо скинула в бухгалтерию, но оно у меня сохранилось, вот посмотрите.
Гена молча прочитал сообщение и понял, что женщина по имени Елена просит не считать отказавшимся от жилья Годунова Николая Фёдоровича, так как он в настоящее время по стечению обстоятельств находится в городе Задонске Липецкой области.
— Нормально, — он оказывается ещё и Фёдорович, как и я, — пробормотал Григорьев и с благодарностью посмотрев на секретаршу, добавил, — ну вот, а народ волновался. Спасибо вам!
Он вышел из управления и направился домой. У подъезда на крыльце под навесом стоял Зубило с двумя мужчинами из подъезда Бакена.
— Нашёлся Коля Годунов, — сообщил он Диме, — так что зря ты ему хулиганскую историю придумывал. Жив он и здоров!
— Я уже знаю, — кивнул он на стоявший рядом автомобиль ДЭУ. — Родственники Бакена приехали и будут жить в его квартире. Оба молодые, наверное, после института. Только что вещи перетаскали из машины в квартиру. Я правда с ним не разговаривал, да и не до этого им сейчас. Не знаю, как тебе они покажутся? Лично мне их лица, доверия внушают.
— Странное у тебя суждение о людях, которых ты характеризуешь по внешности.
— Так многие люди делают, даже психологи, — сказал Дима и вытащив из кармана пузырёк боярышника вылил его себе в рот.
Геннадий не стал с ним заморачиваться, а лишь отодвинул аккуратно его от двери и прошёл в подъезд. Дома он пообедал и завалился на диван. Проснулся он от пронзительного звонка. Открыв дверь, он увидел перед собой молодую пару. Поняв, что это родственники Бакена, он без разговора пригласил их в кухню и поставил на плиту чай.
— Вы Геннадий Фёдорович? — спросил молодой человек, — а я Борис. А это моя жена Ксюша - показал он на свою спутницу.
— Очень приятно, — ответил Григорьев, — да вы правильно меня назвали. А вы как я понял родственники Годунова.
— Не совсем пока, — начал объяснится Борис. — Моя мама познакомилась с дядей Колей на станции в Тербунах. Он там один сидел на вокзале с котом, а мама приехала на своём Ниссане туда к своей родной сестре, вот она и увезла его скромного и задумчивого к нам в Задонск. А потом они решили соединить свой союз в монастыре, где мама работает в церковной лавке. Я рад за них наконец то я мать стал видеть улыбающейся. Она давно живёт одна.
— Да и Николай пятнадцать лет назад похоронил жену, — сказал Геннадий, — я буду рад, если он с вашей мамой найдёт счастье.
— Похоже они оба счастливы, — заявила Ксюша, — весёлые с утра до вечера. Они должны скоро приехать сюда, — дядя Коля пропишет нас здесь в своей квартире.
— У вас что жить там негде? — поинтересовался Геннадий у Ксюши.
— Вы что у нас четыре комнаты в доме и два гаража, — ответил за неё Борис. — Работы там для нас нет, вот мы и решили прозондировать ваш город на предмет трудоустройства. У нас кроме парт и детских кроваток ничего не производят. Город маленький, я бы сказал русский Ватикан с тремя древними монастырями, но с работой жуть. А мы в этом году только защитили дипломы в Воронежском университете, факультета журналистики. В Задонске мы не нужны, а Воронеж и Липецк кишат журналистами. Вот дядя Коля нам и подсказал про ваш город и к тому же квартиру свою нам предоставляет без оплаты.
— Вы работу себе найдёте здесь, — обнадеживающе заявил Геннадий, — может и не журналистскую, но достойную. То, что у нас ни в одном университете факультетов журналистики, это я точно знаю, значит у вас есть шансы. К тому же город наш перспективный и современный, — а Николай чем занимается у вас в Задонске?
— Он послушник в монастыре, а в свободное время подрабатывает, на маминой машине, — сказал Борис, — жизнью доволен, но постригаться не думает в монахи. Говорит мне по душе белое духовенство, мечтает быть алтарником.
Геннадий разлил чай по чашкам и поставив на стол вазу с конфетами и печеньем, сказал гостям:
— Попейте чайку английского, очень приятный вкус. Понравится я вам скажу, где его можно приобрести.
— Спасибо! — взяла в руку чашку Ксюша, — мы то знаете, что к вам зашли?
— Пока нет, но я вас слушаю.
— Нам дядя Коля сказал, что кроме Геннадия Фёдоровича, ни с кем не якшайтесь. Он вас рекомендовал, как самого адекватного и отзывчивого советника по многим вопросам. Так что, вы не обессудьте, если мы по началу будем обращаться к вам.
— Пожалуйста, — ответил он, — но вначале вам нужно решить вопрос с работой. Если по журналистике ничего не найдёте, смело можно иди в любую школу или училище. Там педагогов недобор везде. И не забудьте про биржу труда, туда в первую очередь визит сделайте. Если вы на машине, я с вами поезжу по городу, чтобы решить вопрос трудоустройства.
Попив чаю, они горячо поблагодарили Григорьева и направились к выходу, но Геннадий решил их проводить до соседнего подъезда и попрощался с молодыми.
Возвращаясь назад, вспомнил с улыбкой о мечте Бакена быть алтарникам, — символом Престола Господня.
— Да он весь символ разорит со своим менталитетом, — пробурчал Геннадий.

                ***
                Геннадий, придя домой вспомнил про компьютер, где легко можно найти информацию о трудоустройстве. Он тут же включил компьютер и открыл нужный сайт. В объявление требуются: сразу нашёл что нужно, — журналист в многотиражку «Молот» и начальник отдела с высшим образованием в Ростелеком:
«Ну вот можно и не ездить на биржу, — подумал он, — завтра сразу по этим адресам. Если им это подойдёт, пускай оформляются».
В эту ночь ему почему — то тревожно спалось, тело сильно зудело. Он встал с постели, в аптечке нашёл таблетки от аллергии, выпил одну, и вскоре заснул, но ненадолго. Заныло в области сердца, этот неприятный звоночек ему был знаком, беспокоила сердечная мышца. С этим недугом он расправился при помощи валерьянки. Выпив её, он проспал до утра. Зашёл в ванную, в глаза сразу бросился бритвенный станок. Посмотрев на себя в зеркало и потрогав щетину, решил сегодня не бриться. Пронзительный телефонный звонок заставил его выбежать из ванной, он метался по квартире в его поисках. Трубка была в зале на диване, он посмотрел на экран, там высвечивался номер сына. Сердце тревожно заныло, плохое предчувствие больно ударило в мозг. Артём могильным голосом сообщил:
— Папа пять минут назад в машине скорой помощи скончалась мама. Последнее, она произнесла: похоронить её на кладбище рядом с её роднёй.
— Крепись сынок, — сказал отец, — я был готов к такому трагическому исходу. Она сама ждала этого часа. Ещё год назад мама купила на себя всё одеяние для похорон. Если она решила упокоиться на семейном кладбище, я сейчас еду к тебе,
— Не надо ко мне приезжать сегодня, — ответил сын. - Я буду мотаться весь день. Организую, со своими людьми всё по высшему классу, а к тебе я завтра своего водителя пришлю часам к девяти утра. Похороны назначу на 11 часов. А ты лучше извести в школе, про мамину смерть. Может кто из учителей соизволит проводить её в последний путь, тогда я пришлю за ними автобус, который после поминок и увезёт их обратно.
— Я понял сынок, — глухо ответил отец и бросил со всей силы телефон на диван. Затем одумался, посмотрел на часы, взял опять телефон и набрал номер директора родной школы, которой он с Верой Александровной, отдали всю свою трудовую жизнь.
Вместе с соболезнованиями директор дал согласие отправить часть коллектива учителей на похороны. Об этом Геннадий Фёдорович сразу сообщил Артёму и ощутил, как с головы потоком по лицу стекает пот. От нервного напряжения в глазах у него потемнело. Он прилёг на диван и вспомнив сегодняшнюю беспокойную ночь. Мысленно связал это с болезненным состоянием супруги:
- Она, вероятно, ко мне стучалась, чтобы передать, как ей больно, — прошептал он. — Вот они мысли на расстоянии. За тридцать километров Вера подала мне тревожный сигнал.
В это время по стеклу застучал дождь. Мерзкая погода словно вторила его минорному состоянию. Он закрыл лицо руками и ушёл в дрёму периодически заглядывая на часы. Вспомнил про молодых, которые поселились в квартире Бакена, не забыв, что обещал побыть их проводником сегодня.
«Как ехать, если голова забита горем, — подумал он, — надо им отбой дать. Хотя адреса и телефоны я выписал, пускай проходят собеседование».
Через час он молодым объяснил ситуацию, вручив им листок с вакансиями на работу.
— Может вам помощь какая нужна? — спросил Борис.
— Нет спасибо, — отказался Геннадий, — там у меня сын заправляет огромным лесопарком. В его владении, не только зелёное море с аттракционами есть, но и ритуальная контора с лесопилкой.
Пожелав удачи молодым он взглянул на небо, которое хотя и отражало в себе цвет хмурого маренго, на этот раз было безмятежным, — ни, таким как час назад прошивало дождём его окна.
— Видимо выплакалось, — произнёс он и пошёл в магазин за водкой.
«Какой бы силой духа человек не обладал, но водка значительно амортизирует тяжёлые удары судьбы — размышлял он, — главное перебора не допускать, а чётко придерживаться баланса.
На следующий день Веру Александровну похоронили в городе, где она родилась, и никто из соседей не узнал, что её не стало. Геннадий Фёдорович не носил в эти дни на себе маску скорби, понимая, что этим он только принесёт радость некоторым злопыхателям, которые нередко искоса посматривали на их счастливую жизнь. Он никому не говорил про тяжёлую семейную утрату, он просто не любил выслушивать слова соболезнования, не зная, как себя вести в это время, так как в его жизни похорон почти не было.
Через два дня это горькое известие всё равно просочилось по всему двору, так как многие учителя жили в этом огромном доме, который нередко называли китайской стеной. И к этому времени пропали молодые из Задонска. После похорон в их квартире не зажигался свет, соседи наверняка ничего не знали. Потому что Коля запретил им категорически общаться с соседями, — видимо опасался ушата негатива о себе.
Геннадий был в неведении, то — ли им отказали в работе, то — ли дали добро. К тому же он дал им номер мобильного телефона со своим фото, но они почему — то молчали. Хотя он склонялся к мысли, что молодые уехали на свою родину выписываться. Поэтому особых тревог эта пара у него не вызвала, так как от них веяло благоразумием и тактичностью. И он, к своей радости, не ошибся! Вскоре он убедился в своих внутренних и пророческих рассуждениях, связанных с молодой парой из Задонска. Они появились в городе в субботний ноябрьский день на двух иномарках, за рулём ДЭУ был Борис, а Ниссаном управлял Коля.
Коля вышел из-за руля, облачённый в подрясник. На голове сидела небольшая мягкая остроконечная складная шапочка, называвшаяся скуфьёй. Из его машины вышла степенная женщина, облачённая в монашескую одежду. За ней держа в руках кожаный плащ, в мирской одежде и длинным шарфом спускающемся почти до колен, появилась приятная женщина бальзаковского возраста. Все соседи кто был на улице обезумели от карнавального визита Бакена. Он молча прошёл мимо Альбины и Раисы, поприветствовал их кивком головы и пропустив впереди себя женщин, вошёл в подъезд. Следом за ними молодые выгружали из машины свои пожитки и узлы.
Геннадий Фёдорович, наблюдая в окно за ними понял, что у них с работой всё срослось и приехали они в этот дом не временно, а с большими надеждами на счастливую жизнь.

                ***
                Геннадий не стал выходить на улицу и так было ясно, что этот визит Коли Бакена, может и не был чисто эпатажным, но всколыхнул практически весь двор. Он не стал открывать кухонного окна, чтобы пообщаться с мужиками, сидящими на лавочке. Все догадки их и пересуды были хорошо слышны и все они были абсурдны. Кто — то говорил, что Коля постригся в монахи в женском монастыре и на него у сестёр там очередь.
— Нет, такое дело там не приветствуется, — кричал Егоров с восьмого этажа, — тем более за два месяца с небольшим, ему бы подрясник и скуфью не дали. Скорее всего он сошёлся там с дочкой попа вот ему батюшка и одолжил на время своё одеяние.
— Правильно Никола, — поддержал Егорова Гена Жареный из пятого подъезда, — скорее всего он привёз нам показать свою невесту в длинном шарфе: «скажет вы тут мужики пузырьки давите, а я буду старость встречать с красивой бабой». Согласитесь ведь она — пальчики оближешь!
— Да и монашка неплохо выглядит, — заметил Иван Чирков.
— А для меня бабы в рясе все на одно лицо, — буркнул Егоров, — меня вот лично интересует один вопрос. Зачем он тогда выпендрёж устроил, — жить здесь с этой сворой или квартиру продавать? Если жить, то он нас молитвами заколеблет. Раньше речуги несусветные толкал, теперь держитесь мужики, он своими молитвами будет приближать нас к богу.
Тут Геннадий Фёдорович не выдержал и открыл одну створку окна и с улыбкой произнёс:
— Мужики всё судачите кружком?
— Да мы тут Колин приезд обсасываем, — сказал Егоров, — с чего бы это он такую демонстрацию нам решил устроить? Надо же приехать сидя за рулём.
— Мнений много, но никто в цель не попал, — сказал Геннадий. — Был бы здесь Дима Зубило, он бы вам рты заткнул. Он немного в теме и знает, что у Коли памяти не хватит, чтобы выучить хотя бы одну молитву, — ухмыльнулся Геннадий. — А появился он здесь, не свою жизнь устраивать, а двум молодым людям, которые приехали с ними на второй машине. Между прочим, я думаю всем отныне ясно, что Коля Бакен жизнь свою приукрасил!
Он закрыл окно, оставив сидеть мужиков в раздумье. А в два часа дня к Геннадию Фёдоровичу нагрянули гости с тортом и пачкой отменного чёрного чая. Таким образом Коля, решил поблагодарить своего «преобразователя жизни» и познакомить с приобретением новой семьи.
— Это Тереза, — представил первой он монашку, — моя спасительница в Тербунах и жена во Христе, дарованная Богом.
Геннадий посмотрел проницательно в глаза Бакена, пытаясь в них найти, хоть одну смешинку, но всё было тщетно. Коля был серьёзен, как никогда и представил вторую женщину с длинным шарфом, на шее:
— А это родная сестра Терезы Татьяна, — не стара, красива и не замужем, — и тут Коля улыбнулся. — Затем он повернулся к молодым и величаво сделал в их сторону жест рукой, произнёс: — Ну а Бориса с Ксюшей представлять нет необходимости, ставь чайник и режь торт.
— В кухню, в зал? — спросил Геннадий.
— Давай в зал, подальше от наших мужиков, — кивнул Коля в сторону лавки, которая была оккупирована не только мужчинами, но и женщинами.
Геннадий посмотрел придирчиво на гостей и произнёс: — хорошо хоть раздетые пришли, а то бы раздевал сейчас вас, — пошутил он и провёл гостей в зал. За чаепитием Геннадий спросил у Николая:
— Как ты оказался В Задонске, расскажи? Я в общих чертах знаю, хотелось бы узнать подробности?
— Давай о тончайших подробностях я умолчу, это мы с тобой без свидетелей потом обсудим. Когда вы меня оставили около туалета, я взял в магазине бутылку Агдама, но не настоящего азербайджанского, а казахского компота. Затем пошёл на вокзал, хотел по железке домой вернуться. Сидел, там потягивая этот суррогат держа на коленях рыжего кота. Проходившие мимо сестрички заинтересовались мной, Татьяна меня спросила, что я тут делаю? А мне видимо Агдам навеял, и я как Пушкин продекламировал:

Могу вам нежно заявить мадам,
Что вы прекрасны, как Агдам,
Вся суть лишь в том, что пью его с котом,
Который мне мурлычет в ухо,
Тем самым отгоняя муху.

Я поразился своему экспромту и был очарован смехом этих двух сестёр. А Тереза достала мне большой пирог с картошкой и попросила съесть его, сказав при этом: «может новое озарение тебя брат посетит?»
Но ничего подобного после съеденного пирога не произошло. Ну вот, а дальше слово за слово, и я оказался в доме Терезы. И считаю мой новый этап жизни проторил мне ты Геннадий Фёдорович.
— Преувеличиваешь Коля? — отрицательно покачал головой Геннадий, — ты сам себе смонтировал, как ты выражаешься новый жизненный этап.
— Я, конечно, не знаю, ваших дел, — подала голос Тереза, — но Николай каждый день за вас молится и ставит свечки.
— Мне очень приятно слышать, такое внимание к себе, но я человек скромный и меня такие лестные слова ставят в конфуз. Хотя после большого несчастья с моей женой, эти свечки и молитвы для защиты, возможно, сейчас кстати! — Он обвёл гостей добрым взглядом и добавил: — Только прошу моим словам не делайте продолжение. Всё потихоньку зарубцовывается, да и не люблю я чрезмерного уныния, так как по жизни я человек весёлый.
— Вот это правильно, — встал с дивана Коля, — пойдём ка Геннадий Фёдорович в лоджию проветримся, — пригласил он Григорьева видимо для тайных переговоров.
Григорьев без всякого принял его предложение и открыв лоджию в своей спальне, впустил первым в неё Бакена.
— Хочешь верь, хочешь не верь, — сказал Коля, — но ты для меня стал судьбоносным сватом.
— Это же не я познакомил тебя с Терезой? — недоумевал Геннадий.
— Батюшка Игорь, говорит из семени, разрастается плод, только его удобрять надо, — выдал мудреную фразу Коля.
— Ну а я причём здесь? — не понимал Григорьев.
— Ты меня намеревался поженить либо в автобусе, либо в Москве, но ты план ускорил. Вы в Москву тогда, наверное, приехали ко сну, а я в восемь вечера уже парился в бане Терезы.
— Опять я тебя Николай не пойму?
— А тут и понимать нечего, мой флатус был оглашён тобой на весь туалет, который меня поверг в стыд. Теперь понимаешь, не очутился бы я в Тербунах, не встретил бы Терезу. Она своим пирожком с картошкой подкупила меня. Ты представляешь, до чего я одичал в нашем большом городе? Как я соскучился по женскому вниманию, а тут нате, — пирог здоровенный с картошкой. Я чуть с радости рецидив с флатусом не совершил. Всё-таки пирог сытный был.
— Теперь понял, — засмеялся Геннадий, — но от чистого сердца тебе скажу, — рад за тебя! Тереза мила и скромна, дай бог тебе счастья с ней!
— А ты не хочешь на её сестру Татьяну обратить внимания? — неожиданно выдал он, — она моложе Терезы и привлекательней. Мужа током убило, на той станции, где я встретил сестричек. Он там электриком работал.
— Коля это всё так неожиданно, — удивился Григорьев, — к тому же ещё сорока дней не прошло, после смерти Веры.
— А тебя никто не заставляет класть её прямо сейчас с собой в постель, — наставлял его Бакен, — сделай выдержку, а соседям балаболам скажи, что нанял домработницу. Скажи стирки и пыли накопилось много! И вообще, что я тебя уговариваю, — ты сват, или я? Я же её не просто так привёз с собой, а хочу тебе тоже счастья и за одно с тобой породнится!
— Да она притягательная женщина, но подойду ли ей я? — засомневался Григорьев.
— Уже подошёл, — выпалил Коля, — тебя же Борис фотографировал на телефон с номером. Этого хватило, чтобы ты её очаровал! И отбрось все стеснения и мнения других людей. Ты себе жизненную огранку творишь, на всё остальное плюй.
Геннадий с восхищением взглянул на Бакена и недоумённо произнёс:
— Ты откуда такой говорливый взялся? Ты же двух слов не мог раньше связать, ни одной книги по жизни не прочитал, а тут вдруг словесный и мозговой поток.
— Вранье, — отрезал Коля, — я бросил читать, когда стал на работе сильно уставать. Потом книги отдал в дом детства, а про грамотность тебе скажу, у меня библиотечное образование Культпросвета за плечами. Это я там в хореографическом плясать научился, пока находился там, плясал на концертах. А библиотекарем я никогда не работал. Тебе первому скажу свою тайну: был архивариусом в начале трудовой деятельности, не спорю. Мало того эта должность была у меня в загсе одного из районов Курска.
— Ого! — изумился Геннадий, — оказывается ты сват, а не я! Тогда моя дальнейшая семейная жизнь полностью в твоих руках. Наводи мосты с Татьяной сегодня, а завтра приводи её ко мне на суаре, я обязательно раскину перед ней скатерть самобранку.
— Никаких завтра, — отрезал Коля, — время золото! Завтра я молодых буду к себе в квартиру прописывать, некогда будет сватовством заниматься. А послезавтра мы с Терезой должны быть в монастыре.
— А молодые вопрос с работой порешали? — поинтересовался Геннадий.
— С твоей помощью, — ответил Коля и проводив хозяина квартиры в зал, вывел из-за стола Татьяну и увёл её в лоджию.
Назад в этот вечер из квартиры номер четыре выходили, не пять человек, сколько входило, а четверо.
Татьяна осталась в квартире Геннадия Фёдоровича Григорьева. В канун Нового года они расписались во дворце бракосочетаний.

КОНЕЦ.