Вторжение масонов. Глава 2. Кров и очаг

Глава 2. Кров и очаг
                Стоял тот дом, всем жителям знакомый, -
                Его ещё Наполеон застал, -
                Но вот его назначили для слома,
                Жильцы давно уехали из дома,
                Но дом пока  стоял…
                Холодно, холодно, холодно в доме.

                В.Высоцкий.

Дом и вправду был необычным. Он был очень высок, его крыша возвышалась над кронами росших рядом деревьев. Огромной мрачной тёмно-серой глыбой нависал он над небольшой полянкой, через которую протекал узенький ручей, наверное, впадающий в то самое болото. Дом этот больше был похож на замок, чем на сруб, по чьей-то прихоти, сделанный из толстенных брёвен, а не из камня. Сходство с замком ему придавали две выдвинутые вперёд башенки по краям главного фасада.
Степаныч стал считать окна по второму этажу главного фасада и насчитал десять. На первом же этаже вдоль всего фасада была своеобразная галерея, будто парящая над землею на высоте человеческого роста.

От этого здания веяло давней стариной, позапрошлым веком, но при этом оно совсем не казалось ветхим. А правый боковой фасад выглядел даже более или менее современно, наверное, из-за того, что балконы обоих этажей были застеклены и превращены в лоджии.
 
При этом дом казался заброшенным и необитаемым. Ни одно окошко не светилось, нигде не было ни огонька, не слышалось ни голосов людей, ни лая собак, ни вообще каких-либо звуков, кроме хлопанья ставней одного из окон верхнего этажа.

– Пойдём, Маринка. Живут ли там люди или уже давно не живут, нам нужно хотя бы попасть вовнутрь. Не то ты у меня совсем окоченеешь, – сказал Степаныч и протянул девушке руку, собираясь перевести её через ручей.
 
Но Марина встала перед ручьём, не решаясь ступить в воду. Степаныч понял, что после попадания в трясину любая водная поверхность внушала девушке первобытный страх. Тогда он подхватил её на руки и перенёс через ручей, сам при этом войдя в воду почти по пояс.
 
– Рома, это похоже на репетицию нашей с тобой свадьбы, – ты же понесёшь меня из ЗАГСа на руках, правда? – проворковала Марина, обвив шею Степаныча руками и прижавшись щекой к его щетинистой щеке. Чувство юмора её не оставляло, казалось, что после спасения из трясины оно только обострилось. Ещё на позапрошлой неделе, когда Степаныч сделал ей предложение, она уклонилась от прямого ответа, не сказала ему ни «да», ни «нет».  Да и сейчас непонятно было, всерьёз ли она говорит о свадьбе или просто шутит.

– Правда! Я готов тебя всю жизнь на руках носить, – серьёзным тоном ответил Роман Степаныч, вынося возлюбленную из ручья, но потом засмущался и тоже решил пошутить, – если только ты вдруг сильно не располнеешь.

До высокого крыльца оставалось шагов пять-шесть. Степаныч бережно опустил девушку и взял её за руку. Они поднялись, подошли к парадной двустворчатой двери, и Марина стала искать на стене кнопку звонка. Но никакой кнопки не было. Вместо неё сверху свисала толстый витой шнур, к концу которого был привязан большой деревянный набалдашник. Степаныч подёргал за него, и где-то далеко-далеко в глубине дома зазвенел колокольчик. Или это им только показалось?

Они подождали минут пять, подёргали шнур ещё разок-другой. Но никто не спешил открывать им двери. Никто даже не отозвался. Степаныч постучал в дверь кулаком, сначала тихо, потом сильнее и настойчивее, потом ещё сильнее, и наконец, повернувшись к двери спиной стал изо всех сил стучать в неё пяткой.

Ничего не произошло. Марина стояла рядом, обхватив свои плечи руками и дрожа от холода.

– Никто нам открывать не хочет. Скорее всего, там и нет никого. Придётся нам нарушить неприкосновенность чужого жилища и войти в него без разрешения хозяев, – сказал Степаныч, доставая свой охотничий нож.

Он вставил лезвие между створками дверей как раз в том месте, где должен был находиться язычок замка, и отжал его. Дверь отворилась. Они прошли через небольшой тамбур, внутренняя дверь которого, перекосилась, повиснув на одной петле.

Степаныч посветил фонариком вглубь довольно большого зала. Луч фонарика выхватывал из тьмы то старое деревянное кресло, то диван, обшитый полосатой тканью, то похожий на пасть кашалота зев большого камина.

– Камин – это здорово! Считай нам с тобой повезло! – сказал Степаныч, – тут и дрова есть и, похоже, очень сухие. Секундочку…

Ловко, как бывалый бойскаут, он развёл в камине огонь и подтащил кресло поближе к огню.

– Маринка, снимай скорее свою мокрую одежду, бросай её на стулья и садись в кресло греться, – скомандовал он.

При этой команде Марина вдруг вспомнила, как совсем недавно отказалась от роли стриптезёрши в новом сериале, потому что не пожелала раздеваться перед камерой и перед чужими людьми. Но здесь с ней был один лишь её любимый мужчина, который обожал каждый изгиб её тела и которому она безгранично доверяла. Поэтому она и не думала отказываться. Это ведь не кино, здесь всё по-настоящему: он, она и их любовь. Она решительно, хотя и не без труда стянула с себя мокрые камуфляжные брюки, облепившие её стройные ноги. Потом приплясывая на одной ножке, сняла мокрые и порвавшиеся от ходьбы по лесной тропе махровые носки. Затем сняла с себя и вернула Степанычу его грязную, но относительно сухую куртку. Потом сняла через голову покрытую болотной тиной ветровку и промокшую насквозь ковбойку. Её лифчик тоже намок, пришлось снять и его. Какую-то секунду Марина колебалась, снимать ли трусики. И вовсе не потому что стеснялась, а потому что боялась сесть голышом на это старое запылённое кресло. Но в них было так мокро и неуютно, что она скинула и их.

Роман, не скрывая своего восхищения, смотрел на возлюбленную, как будто впервые видел её обнажённой. Его восхищенный взгляд не только ничуть не смутил девушку, но и приободрил её. Она стояла перед ним в отсветах огня, пылавшего в камине, и, кокетливо склонив чуть-чуть на бок свою головку, позволяла ему любоваться её красотой. Ей так нравилось его искреннее восхищение её красотой, что она готова была, наверное, снова нырнуть в болото, чтобы ощутить его ещё раз.

Степаныч с трудом заставил себя оторвать взгляд от её прекрасного тела и продолжить исследовать зал, в котором они оказались, освещая стены узким лучом карманного фонарика. Сзади по краям зала вниз спускались две довольно широкие лестницы, соединенные на верху балконом с балюстрадой, нависающим над залом.
Из зала в глубь дома вели три двери: одна слева, другая справа и ещё одна, двойная – посередине.

У противоположной от камина стены он обнаружил массивный буфет, а выдвинув из него верхний ящик – две чистые льняные скатерти, белую и серую. Белую он бережно накинул на плечи Марины. Она завернулась в неё как в кокон.

– Маришка, а ты знаешь, что в этой скатерти ты похожа на привидение, – осмелился пошутить Степаныч, знавший, что обычно Марине нравятся подобные шуточки.

– Вот ещё! – фыркнула она, как рассерженная кошка, – если уж на то пошло, сам ты похож на… лешего.

Степаныч невольно посмотрел на свои брюки и рубашку, с налипшей на них болотной травой, и рассмеялся. Потом он накинул серую скатерть на старое кресло, чтобы Марина могла сесть на чистое.

– Прошу садиться, Ваша призрачность! – сказал он, галантно поклонившись.

Марина села на кресло и вытянула свои ноги к огню, и он невольно снова залюбовался ими.
 
– Эй, леший! Хватит пялиться! Лучше поищи в буфете что-нибудь горячительное! – сказала Марина строго и требовательно, но улыбка на её лице выдавала то удовольствие, которое она испытывала от тепла камина и теплоты любящего взгляда.
Степаныч снял с пояса алюминиевую солдатскую фляжку и протянул девушке.

– На, хлебни. Здесь у меня коньяк. Пара-другая глотков тебе, и правда, не помешает, – сказал он.

– Спасибо! И можешь не волноваться, я тебе обязательно оставлю… на донышке, – улыбаясь сказала Марина и вдруг слёзы потекли из её глаз. Она отложила фляжку, вскочила с кресла, обхватила Степаныча за плечи, прижалась к нему грудью, и уткнулась лицом в его колючий подбородок.

Она смотрела на него сверху вниз широко раскрытыми и полными слёз глазами, и громко зарыдала.
 
– Степаныч! Ведь ты же меня спас! Спас, понимаешь ты, леший! Я ведь могла совсем утонуть, и меня бы больше не было, вообще, вообще никогда… – прошептала она, всхлипывая.

– Ну, ну… Всё уже позади! Ты жива и здорова, а я рядом. Ты лучше выпей-ка, согреешься, да и взбодришься, – Степаныч наклонился к Марине и поцеловал её.  Так они и стояли минуту или час, не в силах оторвать своих губ друг от друга: девушка в накинутой на плечи льняной скатерти и мужчина в промокших камуфляжных брюках и толстовке.

Потом Марина, успокоившись, снова села в кресло и сделала глоток из фляжки. Потом ещё один, и на её лице появилась блаженная улыбка. Степаныч даже позавидовал её умению хмелеть от пары небольших глотков.

– Сиди, грейся. Я схожу на разведку. Может быть, найду нам какую-нибудь одежду, – сказал он, – да и продукты бы нам не помешали, ведь придётся сидеть здесь минимум до рассвета. Как говорили древние: «фабулис нон экплетур вэнтер».

– И что означает это мудрое изречение? – поинтересовалась Марина.

– Соловья баснями не кормят, – ответил Мастерков.

– Так бы сразу и сказал, Цицерон! Иди, ищи, но, если тут какая-то одежда и осталась, то, наверное, это уже ветхое тряпьё, – сказала Марина, делая ещё один глоток, – а еда, конечно, давно уже протухла.

– Ну и пусть ветхое, лишь бы чистое и сухое. И наверняка не тряпьё, обстановка-то достаточно богатая, тут явно очень зажиточные люди жили. Может быть, даже дворяне и помещики.

– А ты, что, вот так и оставишь меня сидеть здесь одну? А вдруг, пока тебя не будет, вернутся хозяева и застанут меня здесь, совершенно голую, голодную и беззащитную… Вдруг они меня… Вдруг они со мной что-нибудь сделают?

– Не беспокойся, мы же, слава Богу, в России, у нас народ добрый и гостеприимный. Если хозяева вдруг вернутся, они тебе, конечно, обрадуются и накормят. Но я тут недалеко, скоро вернусь. Держи-ка вот для уверенности, – Степаныч протянул Марине свой охотничий ножик в кожаных ножнах, – это так, на всякий случай.

– Не задерживайся, может и тебя накормят, – к Марине вернулось хорошее настроение.

конец Главы 2.

продолжение http://proza.ru/2022/09/19/978