1930-е. К видению будущего через знание прошлого

Начало: ««Первые 30 лет жизни. Поиск себя» http://proza.ru/2022/09/14/84.

Вернемся в начало 30-х и рассмотрим, как складывалась карьера Кузнецова после завершения аспирантуры в РАНИОН. В самом общем плане сделать это несложно, необходимая информация есть в «Листке по учету кадров» и в «Автобиографии». 30-е годы – время развития энергетики и повышенного внимания к истории энергетической техники и электротехники. То был передний край науки, все достижения в области физики и техники на Западе и в СССР рассматривались применительно к решению актуальных задач энергетики. Б.Г. с его прекрасным образованием и чутьем на новое, умением слушать и прекрасными ораторскими данными, оказался в высшей степени востребованным. В июле 1930 г. он – заместитель начальника сектора электрификации Госплана СССР и одновременно – заведующий кафедрой Планового института. Обе эти должности он оставляет в ноябре 1931 г. и в 28 лет становится директором Всесоюзного института энергетики и электрификации. В автобиографии Кузнецова отмечено, что в 1930-1932 гг. он составлял схемы электрификации некоторых регионов страны, участвовал в разработке плана электрификации на вторую пятилетку и был одним из первых составителей схемы единой высоковольтной сети СССР.
Кузнецов принимал активное участие в работе ГОЭЛРО, в 1931 г. выходит его монография «Единая высоковольтная сеть СССР в перспективном плане электрификации» [1], а через год под его редакцией увидела свет книга «Основные энергетические ресурсы СССР и потенциальные торфяные и гидроэнергетические базы. Материалы к новому перспективному плану электрификации СССР».


Но вскоре, в феврале 1933 г., он переходит в Академию наук СССР на позицию старшего научного сотрудника Энергетического института. При этом не останавливается его активная преподавательская деятельность, с февраля 1933 г. и до осени 1939 г. он заведовал кафедрой истории энергетической техники Московского энергетического института. В 1936 году защищена докторская диссертация по экономике «Генезис некоторых электротехнических принципов». В одном из разговоров с С.Р. Филоновичем Б.Г. рассказал, что ему разрешили сразу защищать докторскую диссертацию. Что касается степени по экономике, то это было обусловлено интересами ВАКа (или органа, исполнявшего в те годы аналогичные функции), которому были нужны люди для формирования Советов по защите диссертаций в области экономики. Таких людей не хватало, поэтому Б.Г. за историческую работу присудили степень по экономике. Я думаю, что для этого были и более веские обстоятельства, диссертация, конечно же, носила междисциплинарный характер.
Вполне возможно, что столь стремительное движение Кузнецова по карьерной лестнице связано именно со спецификой, точнее сказать – с широтой его научных интересов. Это не могло не импонировать его старшим коллегам, понимавшим, что можно многое ожидать от человека, подходящего к решению актуальных технологических проблем с позиций большой науки. Обратимся к воспоминаниям Б.Г.: «С Г.М. Кржижановским я познакомился в один из весенних дней 1930 г. Я впервые пришел к нему, чтобы поговорить о некоторых вопросах, поднятых тогда в нашей литературе. <....> Поводом была моя статья «Генплан и электрификация», опубликованная накануне в «Торгово-промышленной газете», но разговор быстро перешел на более общие темы. <....> Получилось так, что через десять минут я поведал Глебу Максимилиановичу о раздиравшем тогда (отчасти и теперь) мою душу противоречии: меня одновременно интересовали и теоретические проблемы новой физики и технико-экономические проблемы». И затем Кузнецов заметил: «Вскоре после первой встречи с Г.М. Кржижановским я начал работать в Госплане» [2, с. 17-19].


К тому моменту Г.М. Кржижановский (1872-1959) уже давно был признанным специалистом в области планирования и реализации крупных общегосударственных технологических и социально-экономических программ, именно он в начале 1920 г. по заданию Ленина подготовил работу «Основные задачи электрификации России» и стал председателем Государственной комиссии по электрификации России (ГОЭЛРО). В течение 1920-1930-х гг. он был первым председателем Госплана, а затем возглавлял Главэнерго Наркомата тяжелой промышленности. В 1929 г. Кржижановский был избран академиком АН СССР и десять следующих лет был ее вице-президентом. Можно допустить, что он сразу рассмотрел в пришедшем к нему 26-летнем экономисте немалый исследовательский и гражданский потенциал. Не удивительно, что когда Кузнецов написал прогнозную статью для подготавливавшегося А.М. Горьким издания «Две пятилетки» и Горький предложил ему перейти в редакцию этого издания, Кржижановский решительно воспротивился. Но несколько позже, в 1936 г., он поддержал Б.Г., который решил перейти в академический Институт истории науки и вспомнил, что на один из дней рождения Кузнецова подарил ему книжку Киплинга «Кот, который ходит сам по себе». Подарил с намеком, сказав ему: «Ты и есть такой кот. Но мир науки так же тесен, как и мир в целом, а у нас с тобой склонность бродить по этому миру. Мы еще встретимся в энергетической области».
В целом мы видим, что к 33 годам Кузнецов стал не только одним из крупнейших экспертов в области развития энергетической системы страны, специалистом по истории и экономике энергетической техники, но он приступил к реализации своей давней мечты – изучать историю и физику, пусть пока в относительно узком направлении – в энергетике. По-видимому, окружавшие его люди, которые были много старше его и обладали несравненно большими, чем он знаниями и опытом, видели его серьезные устремления к пониманию законов природы и его готовность к постижению методологии и духа науки. Чем еще можно объяснить его тесное сотрудничество с такими крупными учеными, людьми масштабного, во многом – планетарного мышления, как академики В.И. Вернадский, В.Л. Комаров, Г.М. Кржижановский и А.Е. Ферсман? Ведь в момент знакомства с ними Б.Г. лишь перешагнул черту тридцатилетия и делал первые шаги в академической науке.


Уже в начале 1930-х Кузнецов начинает активно публиковать результаты своих исследований по истории науки. В 1933 г. им была опубликована брошюра «Исторические истоки современной дискуссии о природе электрического тока», в 1934 г. очередной выпуск «Истории техники» включал его объемную статью «Исторические корни работ Фарадея». Возможно, это была одна из его первых его статей, в которых общая историко-научная проблематика рассматривалась в историко-биографическом контексте [3]. В поисках материалов об этой статье Кузнецова я нашел рецензию на нее, опубликованную в 1935 г. в известном журнале «Под знаменем марксизма». Это – обзор сборника «История техники», вып. II, вышедшего в 1934 г. под редакцией Г.М. Кржижановского. Конечно, сегодня, более чем через 80 лет после появления самой статьи и рецензии на нее, не представляется целесообразным разбираться в сути дискуссии между позитивистами и феноменалистами в трактовке концепций электричества Фарадея, но приведу начало этой рецензии, чтобы показать язык и дух критических материалов того времени. Рецензент писал: «Статья тов. Б. Кузнецова “Исторические корни работ Фарадея” как нельзя более кстати освещает забытую, но волнующую страницу истории. Длительная дискуссия, происходящая между академиком Миткевичем, который, к чести его надо сказать, не будучи заражен модным сейчас на Западе гнилым позитивистским, махистским поветрием в физике, отстаивает материалистическую фарадеевскую концепцию в электричестве, и физиками — феноменалистами Френкелем и Гамовым, получает теперь несколько иное направление. Тов. Кузнецов, возможно, сам того не подозревая, показал с достаточной четкостью, как развивающаяся наука, подтверждая правильность материалистических взглядов Фарадея, шагнула далеко вперед по сравнению с тогдашним представлением о строении материи» [4, с. 166]. В наше время Я. И. Френкель и «невозвращенец» Г.А. Гамов (позже – George Gamow) признаются выдающимися физиками XX столетия, и, несомненно, уже в начале 1930-х Кузнецов глубже, чем рецензент, понимал значение их исследований и воздерживался (по мнения рецензента, «недостаточно коснулся) от критики «гнилых феноменалистических установок физических идеалистов».


Пройдут годы, и в свою биографическую книгу «Встречи» Кузнецов включит очерк о Якове Ильиче Френкеле, с которым у него «было несколько случайных встреч в 30-е годы, короткий период частых и длительных бесед в 1941-1943 годах, еще одна серия уже, смею сказать, дружеских бесед во второй половине 40-х годов» [6, с. 49]. И что особо интересно, но нечасто встречается в исторических поисках, в воспоминаниях Кузнецова мне удалось найти рассказ, возвращающий нас именно к цитированному выше фрагменту рецензии на статью Б.Г. о теории Фарадея развитию электродинамики.
В начале 80-х, Кузнецов писал о том, что его первый серьезный разговор о Френкеле состоялся у него в 1932 году – напомню, Б.Г. еще не было и 30 лет – несколько раньше, чем он лично познакомился с ним. Возглавляя Всесоюзный институт энергетики и электрификации, он задумал соединить его с какой-либо крупной исследовательской организацией, например, с Институтом электричества и электрификации с крупными теоретическими и экспериментальными отделами, конструкторскими лабораториями и технико-экономическими подразделениями. Сначала он обсудил задуманное с В.Ф. Миткевичем, который, «несмотря на его антипатию к новой электродинамике и к новой физике в целом», назвал Кузнецову имя Френкеля. После переговоров с Кржижановским, Кузнецов, по его совету, поделился своею задумкой с А.Ф. Иоффе, и тот рассказал ему обстоятельно о Френкеле.


Таким образом, статья Кузнецова 1934 года о генезисе взглядов Фарадея на электричество, включала – несомненно – итоги обсуждения соответствующей проблематики с крупнейшими экспертами, и он понимал абсурдность критики «гнилых феноменалистических установок физических идеалистов», но по законам того времени не мог подробно и позитивно анализировать концепции Фарадея в духе последних достижений физики в области теории относительности и квантовой механики.
Не могу не прервать рассказ о событиях первой половины 1930-х, чтобы не сказать о личном, связывавшем в будущем Френкеля и Кузнецова. В рассматриваемом очерке о Френкеле есть такое воспоминание о нем: «Он был поэтом и знатоком поэзии, художником и знатоком живописи, музыкантом и знатоком музыки – очень эстетической и именно эмоциональной натурой. В 1942 г. перед моим уходом в армию Яков Ильич в Свердловске набросал мой портрет и, пока я позировал ему, развивал свои мысли о связи науки и искусства, высказывая их языком профессионального историка науки и профессионального историка искусств» [2, с. 57]. Прошло четыре десятилетия, и сын Я.И. Френкеля, физик и историк физики Виктор Яковлевич Френкель, друживший с Б.Г., редактировал часто цитируемую здесь книгу Кузнецова «Встречи» и в преддверии 90-летия Б.Г. написал для «Вестника Российской Академии наук» одну из самых содержательных и по-человечески теплых статей о Кузнецове: «Высоких званий не имел, но было имя» [5].


Теперь вернемся к рецензии на статью Кузнецова о теоретических взглядах Фарадея и отметим в ней два сюжета, которые представляются мне ценными для нашего историко-биографического исследования. Во-первых, в рецензии отмечается: «Большая часть статьи посвящена популярному изложению исторического развития знаний о природе электричества и магнетизма, начиная с незапамятных времен. Статья очень мало места уделяет самим работам Фарадея. В конце статьи намечается перспектива развития учения о природе явлений и развития энергетики в социалистическом обществе. Очевидно, именно поэтому работы Фарадея не являются предметом главного внимания, а одним из промежуточных звеньев развития материалистического учения о сущности электричества, материи и энергии» [4, с. 167]. Сказанное рецензентом можно понимать как то, что уже в первой половине 1930-х Кузнецов задумывался об эволюции физики, старался искать переходы от прошлого к будущему энергетики.


Во-вторых, по мнению автора рецензии: «Статья подчеркивает диалектику развития учения об электричестве, энергии и т. д. и показывает связь, которая существует между развитием науки и техники и обществом. Впервые широко использованы высказывания Энгельса об электричестве в «Диалектике природы». [4, с. 167]. Не знаю, «впервые» или кто-либо и до Кузнецова анализировал воззрения Энгельса на природу электричества, но одно здесь следует сказать определенно. Действительно, с конца 20-х годов Б.Г. внимательно изучал эту книгу и в своих историко-научных построениях использовал концептуальные рассуждения Энгельса. В «Путешествиях через эпохи» Кузнецов упоминает «две встречи» с Энгельсом в Лондоне в 1883 году. Эти беседы писал Кузнецов-Калиостро (см. ниже): «...позволили мне объединить то, что я почерпнул в свое время из фрагментов «Диалектики природы», которые я начиная с 1927 года, с их издания в Москве, перечитывал много раз и знал почти наизусть. Я хорошо помню экземпляр второго тома «Архива Маркса и Энгельса», где с одной стороны был напечатан немецкий, а с другой – русский текст «Диалектики природы», и помню это первое чтение фрагментов» [6, с. 145].


Во второй половине 1930-х тематика исследований Кузнецова расширяется, он стремится понять, по каким направлениям будет развиваться наука и техника и какие за этим последуют преобразования в промышленности и обществе. Приведу названия нескольких его предвоенных книг: «Очерки по истории электротехники» (1936 г.), «История энергетической техники» (1937 г.), «Освоение естественных богатств Союза ССР» (1938 г.), «О новом этапе в развитии науки» (1939 г.), «Очерки истории русской науки» и «Коммунизм и техника будущего» (1940). Уже по названиям этих книг видно, что к концу 1930-х Кузнецов-энергетик постепенно становится историком техники.
В интересной, недавно опубликованной статье С.С. Илизарова [7] о творчестве крупнейшего русского историка и социолога науки Т.И Райнова (1888-1958) сказано, что во время одной из встреч Райнова с В.И. Вернадским обсуждалась судьба сборника «Очерки по истории естествознания XVI – перв. полов. XVIII вв.» (IV том «Всеобщей истории естествознания»), оргредактором которого был Райнов. Проект не был реализован, но сохранились документы, по которым можно судить о содержании и авторах задуманных материалов. Кузнецов должен был подготовить в этот сборник три статьи общим объемом в 4 п.л.: «Возникновение капиталистического производства и общий характер естествознания мануфактурного периода», «Ломоносов–естествоиспытатель» и «Мировоззрение и естествознание мануфактурного периода». К сожалению, деятельность Райнова как социолога науки крайне мало изучена, и потому сложно даже предположить, как ему виделась общая концепция сборника, но в любом случае нельзя пройти мимо факта включения Кузнецова в состав авторов рассматриваемого коллективного труда. Ведь это означает, что уже в конце 1930-х в своих взглядах на развитие техники и науки Кузнецов был не только собственно историком, но и социологом.


Зимой 1930—1931 гг., вспоминал Кузнецов много позже, разработчиков планов электрификации, созданием которого занимался Энергетический сектор Госплана СССР, стали консультировать крупнейшие электротехники того времени, рассказывавшие о новых возможностях передачи мощных потоков электричества на большие расстояния – тысячи километров. Основным источником сведений об экспериментах в новых по тем временам областях экспериментальной физики был известный физик, академик А.Ф. Иоффе. Здесь я должен немного рассказать о встречах Кузнецова с Иоффе, ибо он «познакомил» Б.Г. с Эйнштейном и, тем самым, задал главные объекты размышлений и исследований Кузнецова на все последующие годы: теорию относительности во всех ее аспектах и творчество Альберта Эйнштейна. Более того, тем самым Иоффе, конечно, не зная этого, определил смысл всех историко-научных, философских и социологических поисков Кузнецова. И, смело можно утверждать, направленность всего его творчества, всей его жизни. В конце своей жизни Б.Г. писал, что судьба не дала ему счастья личной встречи с Эйнштейном, но и потом, после смерти Эйнштейна, он продолжал так и не состоявшийся разговор. И далее: «Этот внутренний диалог был главным содержанием моей внутренней жизни в течение десятилетий» [2, с. 4].


Кузнецов хотел посвятить отдельный очерк книги «Встречи» беседам с Иоффе, однако, в те годы он был для него в первую очередь участником работ по электрификации. В силу этого материал об Иоффе был включен в воспоминания о Кржижановском.
В начале 30-х Кузнецов по поручению Кржижановского руководил планированием исследований по энергетике и отдаленным проектами по новым источникам энергии. Поэтому, когда Иоффе приходил в Госплан к Кржижановскому, он сразу же приглашал и Кузнецова. Аналогично позже поступал В.В. Куйбышев, который с апреля 1921 г. руководил практическим осуществлением плана ГОЭЛРО, а в ноябре 1930 г. сменил Кржижановского на посту председателя Госплана СССР.
Постепенно постоянные беседы с Иоффе все дальше уводили Кузнецова от оперативного планирования, все реже в них присутствовала энергетическая тематика, но все чаще – физическая проблематика. А рассказывать Иоффе было о чем, он делал свое докторское исследование в Мюнхене под руководством Вильгельма Рентгена и был хорошо знаком со многими ведущими европейскими физиками. Первая личная встреча Иоффе с Эйнштейном состоялась в Берлине 19 мая 1922 г. Потом они неоднократно встречались на различных конференциях и в домашней обстановке, у них было множество обсуждений новых открытий в физике и общих мировоззренческих проблем. Интересно воспоминание Иоффе о том, что в ходе совместной долгой поездки в 1926 г. на поезде он попытался рассказать Эйнштейну о том, «кто такой Эйнштейн, что это не только и не столько создатель теории относительности, которая принесла ему славу. Не менее важно его влияние на все физическое миросозерцание» [8, с. 434].


Примерно в 1935 г. Иоффе рассказал Кузнецову о своих встречах с Эйнштейном, к этому времени, Б.Г. уже прочел несколько новых учебников по физике и, по его воспоминаниям, даже писал об идеях Эйнштейна. Но здесь он почувствовал образ Эйнштейна, и это оказалась для него своего рода «встречей на пути в Дамаск».
Летом 1931 г. началась подготовка к Всесоюзной конференции по высоковольтным передачам, на ней Кузнецову было поручено сделать доклад о конфигурации единой высоковольтной сети и включенных в нее станциях, это был своего рода набросок генерального плана электрификации страны, учитывающего новейшие достижения физики в дальних передачах электрического тока. В конце концов Б.Г., совместно с опытным экономистом и специалистом в области экономического районирования, гидроэнергетиком, будущим академиком Иваном Гавриловичем Александровым (1875-1936) стали обсуждать список электростанций, которые лет через 10—15 лет будут давать ток в единую сеть. Этот перечень и конфигурация магистральных электролиний были доложены на конференции по передаче электроэнергии на большие расстояния, а многое из сделанного было отражено в названной выше книге Б.Г. о Единой высоковольтной сети СССР. Доклад был передан видному экономисту, историку науки и общественному деятелю Модесту Иосифовичу Рубинштейну, который доложил материалы от имени Кузнецова на 2-м конгрессе по истории науки и техники, состоявшемся в Лондоне в 1931 г. Через 30 лет, отмечает Кузнецов, он встретил на 10-м конгрессе по истории науки несколько человек, которые помнили этот доклад.


В поисках информации о работе Кузнецова в области энергетики я нашел ранее не цитировавшуюся и не отраженную в «Списке научных трудов и изобретений» его небольшую заметку-некролог, в связи со смертью И.Г. Александрова, она называется: «Великий инженер» [9].
Прошло почти полстолетия после смерти Александрова, но Б.Г. нашел необходимым вспомнить его добрыми словами: «Когда праздновали 30-летие его инженерной деятельности, я сказал ему с некоторой возрастной бестактностью: “Ну теперь Вам пора писать мемуары!” “Нет, – ответил он, - я умру стоя!». Умер он, правда, не стоя, а сидя, но как-то очень достойно. Почувствовав приближение смерти, он попросил сестру в палате помочь ему сесть в кресло. Так он сидел, курил и размышлял. Потом он попросил сестру на минуту выйти. Когда она вернулась, Иван Гаврилович был мертв» [2, с. 27].


Итак, в современной терминологии, обоснование Единой высоковольтной сети СССР было итогом обсуждения экономистами, энергетиками и физиками-экспериментаторами различных аспектов комплексного среднесрочного плана развития электростанций и технологий передачи электроэнергии на большие расстояния. И после этого, а скорее всего, в процессе этой работы Кузнецов стал задумываться, благодаря и при поддержке Кржижановского, и том, что можно ожидать от достижений физики и технических наук в более отдаленной перспективе. По воспоминаниям Кузнецова, в 30-е годы в планирующих организациях появлялись физики-экспериментаторы, но не приходили физики-теоретики и, по-видимому, тогда он обратил внимание на то, что прогнозы в технике, которыми он и занимался, не принимают во внимание достижения, направленность развития теоретической физики; в планирующих организациях появлялись физики-экспериментаторы, но не приходили физики-теоретики. Соответственно энергетические прогнозы 30-х годов становились функциями классической физики, включая классическую электронную теорию, вместе с тем, как писал Кузнецов, многие физики уже знали теорию относительности Эйнштейна, догадывались о грядущем практическом ее использовании и, как следствие, о радикальной перестройке энергетики. Однако, эта перспектива никогда, даже неявно, не учитывалась в сколько-нибудь серьезных энергетических проектах 30-х годов.

 
По воспоминаниям Б.Г., его с ранней юности увлекали экономические проблемы электрификации и проблемы теоретической физики, но эти интересы не сливались. В частности, в 30-е годы почти одновременное изучение схем электрификации и электротехнических и электрофизических статей, с одной стороны, и изложений теории относительности — с другой, никогда не приводило его к серьезным размышлениям о включении релятивистских энергий в круг целесообразных энергетических трансформаций, в производство. Значит, дело объяснялось не тем, что об электронной теории он и окружающие его энергетики и физики-экспериментаторы знали, а о теории относительности не знали. Б.Г. полагал, что дело заключалось в том, что экспериментальные подтверждения классической электродинамики и электронной теории были совокупностью процессов, уже известных, тогда как экспериментальные подтверждения теории относительности не могли быть воплощены в производство без принципиально новых экспериментов, а по сути – новых теоретических построений. В начале 30-х годов стали известны нейтроны, тяжёлые элементарные частицы, не имеющие электрического заряда, в существовании которых видели решение ряда энергетических проблем, но все это не становилось исходным материалом для перспективного планирования. Перспективное планирование исходило из экспериментов, в которых участвовали нерелятивистские энергии, и это ограничивало энергетические прогнозы.


Но к середине 1930-х, Кузнецов стал в полной мере осознавать, что прогнозы в области энергетики предполагают использование не просто достижений в классической электродинамике, но релятивистской физики и результатов новых экспериментов. Во «Встречах» Б.Г. назвал тот тип мышления, который культивировался в «школе» Кржижановского, динамичным в смысле существования диалога между старыми и новыми концепциями и, соответственно, по-Кузнецову, историко-научным. Он объяснял использование этого термина тем, что в ходе указанного диалога анализируются научные понятия, порожденные разными эпохами. И далее следовал супервывод: «И сам Кржижановский, и все его соратники <…> оказывались в той или иной мере историками науки, даже почти профессиональными. В этом отношении моя судьба не была единственной и никого особенно не удивляла» [2, с. 26].

Продолжение: «Неожиданное развитие строки автобиографии» http://proza.ru/2022/09/16/1511

Литература

1. Кузнецов Б. Единая высоковольтная сеть СССР в перспективном плане электрификации. – М. – Л., Гос. соц.-эконом. изд-во. 1931.
2. Встречи  Кузнецов Б.Г. Встречи. – М: Изд-во «Наука». 1984.
3. Кузнецов Б. Г. Исторические корни работ Фарадея / История техники. - М.-Л., 1934. - Вып. 2. - С. 22-56.
4. Волков И. К марксистской истории техники. // Под знаменем марксизма. 1935, №3. С. 163-169 5. Френкель В.Я. Высоких званий не имел, но было имя // Вестник Российской Академии Наук. Том 63. № 10. 1993, с. 903-908.
6. Кузнецов Б. Путешествия через эпохи. Мемуары графа Калиостро и записи его бесед с Аристотелем, Данте, Пушкиным, Эйнштейном и многими другими современниками. – М.: «Молодая гвардия», 1975.
7. Илизаров С.С. Неизвестное о малоизвестном: Т.И. Райнов и В.И. Вернадский // Материалы к биографиям ученых и инженеров. ВИЕТ. 2013. No 4. С. 97–137 http://vietmag.org/wp-content/uploads/97-137_Ilizarov.pdf.
8. Иоффе А.Ф. Альберт Эйнштейн // Успехи физических наук, 1960, Т. 71, 1, с. 3-7; цитируется по http://pskgu.ru/ebooks/ioffe/ioffe_8_04.pdf.
9. Кузнецов Б. Г. Великий инженер (Иван Гаврилович Александров) // Электричество. 1936. №10. С. 15.