Шевырёв. Стихотворения графини Растопчиной

С.П. ШЕВЫРЁВ


Стихотворения графини Растопчиной. Санктпетербург. 1856. В тип. Императорской Академии Наук. Две части. В 16-ю д. л. В I - 400, во II - 492 стр.


Кто в состоянии смотреть на женщину-писательницу тем же строгим взглядом критика, которым он смотрит на мужчин сочиняющих стихи, повести и романы, тот обманет и себя и других, и выведет самые ложные заключения о женском таланте. Кто смотрит на женщин, пишущих стихи, сквозь те же грубые критические очки, в которые он привык смотреть на мужчин, тот не увидит очень многого, само-собою очень-интересного; и чт; всего хуже: ему женщина будет казаться мужчиною. А можно ли что-нибудь более обидное сказать о женщине? Хотите пример? Какой мужчина-поэт затруднится говорить о своем чувстве и о своих чувствах, даже о таких, которых он не испытывал? Какой поэт не дорожит воспоминанием о чувстве и даже самым чувством только потому, что оно служит ему предлогом, дает ему прекрасный сюжет написать стихи? Женщина смотрит на это совсем иначе. Гр. Растопчина дает прекрасные советы, как должны писать женщины. Она говорит, что любит мужские стихи (не в смысле размера стиха, а в смысле стиха, написанного мужчиной) –

Но женские стихи особенной усладой
Мне привлекательны; но каждый женский стих
Волнует сердце мне, и в море дум моих
Он отражается тоскою и отрадой.
Но только я люблю, чтоб лучших снов своих
Певица робкая вполне не выдавала,
Чтоб имя призрака ее невольных грез,
Чтоб повесть милую любви и сладких слез
Она, стыдливая, таила и скрывала;
Чтоб только изредка и в проблесках она
Умела намекать о чувствах слишком нежных...
Чтобы туманная догадок пелена
Всегда над ропотом сомнений безнадежных,
Всегда над песнею надежды золотой
Вилась таинственно; чтоб эхо страсти томной
Звучало трепетно под ризой мысли скромной;
Чтоб сердца жар и блеск подернут был золой,
Как лавою волкан...
Чтоб речь неполная улыбкою понятной,
Слезою теплою дополнена была;
Чтоб внутренний порыв был скован выраженьем,
Чтобы приличие боролось с увлеченьем,
И слово каждое чтоб мудрость стерегла.
Да! женская душа должна в тени светиться
Как в урне мраморной лампады скрытый луч,
Как в сумерки луна сквозь оболочку туч,
И, согревая жизнь, незримая, теплиться. (T. II, стр. 38).

Это бесспорно-лучшее стихотворение гр. Растопчиной есть в то же время единственная и лучшая пиитика в России для женщин-писательниц. Та же гр. Растопчина, когда забывает свое прекрасное правило, так поэтически выраженное, когда она становится мужчиной-писателем и начинает поучать - она сама лучше всех других доказывает, что правило, ею высказанное, не терпит исключений. Когда она говорит и доказывает, вслед за другими:

В всеобщем Запада паденье
Урок полезный нам прочтен,
И в самородном направленье
Свое достоинство поймем –

она ничего нового не объясняет. Нам странно, например, как женщина, которая любит бал и маскарад, которая знает всю утонченность общества, могла написать «Боярина». Говорим это не потому, чтоб мы хотели сделать какое-нибудь замечание против этой пьесы; мы ничего не сказали бы, если б ее написал мужчина, но женщина... воля ваша, тут нет искренности.
В одном месте, именно в стихотворении: Искушенье, гр. Ростопчина говорит:

Двенадцать бьет! двенадцать бьет!..
     О балов час блестящий...
О! пусть сокроются навек мои мечты,
Мое пристрастие и к обществу и к свету
От вас, гонители невинной суеты!..
Неуловимые, вы женщине-поэту
Велите мыслию и вдохновеньем жить,
Живую молодость лишь песням посвятить,
От всех блистательных игрушек отказаться,
Все нам врожденное надменно истребить,
От разных прихотей раздумьем ограждаться.
Вам, судьи строгие, вам недоступен он,
Ребяческий восторг на праздниках веселых!
Вы не поймете нас - ваш ум предубежден,
Ваш ум привык коснеть в мышлениях тяжелых.
Чтоб обаяние средь света находить,
Быть надо женщиной, иль юношей беспечным,
Бесспорно следовать влечениям сердечным,
Не мудрствовать вотще, радушный смех любить...
А я, я женщина во всем значенье слова,
Всем женским склонностям покорна я вполне;
Я только женщина... Гордиться тем готова...
Я бал люблю!.. отдайте балы мне.

И прекрасно; это совершенно-понятно, искренне, и потому тот, кто подобным стихотворением задумал бы упрекнуть гр. Растопчину, был бы и крайне-односторонен и столько же недальновиден. Естественность чувства всегда выражается и в естественных стихах. Зачем же, после этого иногда гр. Растопчина, в ущерб своему женскому достоинству, вдруг задумает «коснеть в мышлении тяжелом»? Зачем, в ущерб прекрасному стиху: «Я только женщина», она силится быть мужчиной? Зачем так смеяться над американцами, как смеетесь вы, графиня:

Корысть и выгоды внушили их расчеты;
Им нужны реки, лес, и пажити, и степь;
Сосед помеха им - соседу смерть, иль цепь!
     Пусть торжествуют обороты!

Чтоб решать такие вопросы, которые могут испортить прекрасный цвет лица у женщины и наложить на него преждевременные морщины, нужно много, много «коснеть в мышлении»; а ведь вы сами знаете, что это мужское дело. Вы сами в другом месте («Любить и знать») говорите:

Все знать умом и мыслью быстролетной,
Все понимать, исследовать, пытать,
Мужчины цель; и знаний клад несчетный
Он в памяти умеет сохранять.
А женщина? в ней нежности смиренной
Полна душа; ей сердцем только жить,
Ей чувствовать - и свыше вдохновенной
Ей на земле молиться и любить. (T. II, стр. 59).

А между тем вы много вещей проклинаете, очень много! Вы проклинаете Запад, проклинаете Америку - и сами себе произносите суд.
Область мышления, коснение в этой области, пусть принадлежат мужчине. Он и нехорош, ему и отяжелеть от подобного коснения нипочем... мало ли недостатков в мужчине! Ведь нашлись же умники, которые укоряли вас в том, что вы любите бал, и вы хорошо сделали, что не послушались их и написали это стихотворение; оно совершенно оправдывает вас, точно так же, как и другое, где вы воспеваете «Маскарад». Вы совершенно правы; но вы ставите себя в ложное положение, когда воспеваете старинного нашего боярина. Воспой его мужчина - ничего; но его воспела женщина, которая любит бал - и мы улыбнулось невольно, представив, что вы, одевшись на бал, попали на пирушку к боярину и намерены с ним танцовать. Вы в душегрейке, он в ферязи.

Он платье носит парчевое;
Быть может дорого оно:
Зато оно ведь вековое,
И будет в род передано.
В нем и привольно, и широко,
Оно не жмет и не теснит;
Грудь дышит ровно и высоко,
И богатырски стан развит.

Боярин любит хлебосолье:
Для гостя дом его открыт,
Стол клонят брашны; пир - раздолье,
Притом и нищий не забыт!
Гуляет чарка-чародейка,
Сердец веселье, по рукам...
Сама хозяйка в душегрейке
Подносить сладкий мед гостям...

Согласитесь, что все это «коснения мышление», что подобное коснение простительно мужчине, но вам, светской женщине... Нет, вас кто-нибудь с умыслом навел на подобную мысль. Говорят, вы на балу у этого боярина до того забылись, что, подлаживаясь под тон речей собеседников, которые заставляли гулять чарку-чародейку, будто бы произнесли следующий стих:

Пусть джентльмен в коротком фраке
Дурацкой шляпою вертит –
С презреньем к жалкому кривляке
Боярин свысока глядит. (T. II, стр. 424).

Какие слова, графиня! Не-уже-ли это вы сказали?
Нет это не вы сказали, это кто-нибудь попросил вас сказать нарочно; это внушил вам враг ваш. Вы думаете иначе; вы говорите, что женщина думает об ином, чувствует совсем другое, и если пишет об этом, то так,

Чтоб повесть милую любви и сладких слез
Она, стыдливая, таила и скрывала...
Чтобы туманная загадок пелена
Всегда над ропотом сомнений безнадежных,
Всегда над песнею надежды золотой
Вилась таинственно...

Прекрасно сказано, и мы готовы выучить наизусть эти стихи - столько в них правды. В этом должен согласиться каждый мужчина, который не отрицает только возможность женских литературных талантов, а этаких людей, слава Богу, немного, и они не могут принести никакого вреда женщинам.
Женщины смотрят на все по-св;ему. В их глазах и люди, и свет, и история, и природа совсем не те, как их видят мужчины. Эта точка зрения очень интересна для мужчин, если только женщина смотрит на все по-своему, а не говорит заученным от мужчин книжным языком. Когда же случится это несчастие, тогда женщина-писательница ужасна для мужчины! самые простые ученые понятия ей кажутся необыкновенно-глубокими; самые первые понятия, которые молодой человек выучивает еще на университетской скамейке, ей кажутся верхом премудрости; и предавшись этим общим фразам, женщина-писательница забывает свой особенный женский мір поэзии и чувств. «Знать и любить» - две вещи разные, сказала очень справедливо гр. Растопчина, и распределила эти блага между мужчиной и женщиной. Особенное устройство женской головы несомненно существует; если б даже все френологи восстали на нас за такое подразделение голов, мы не отступимся от него. Кому случалось спорить с женщинами, тот непременно знает, что у них есть своя особенная диалектика. Как ни убеждайте ее мужскими доводами, она найдет свои женские диалектические тонкости, при помощи которых никогда не захочет вполне согласиться с убеждениями мужчины. Убеждения мужчины идут из головы; убеждения женщины - из сердца; на ваше совершенно-логическое рассуждение, женщина отвечает каким-нибудь частным случаем из жизни, случаем, порожденным обстоятельствами. Все женские представления чрезвычайно-непосредственны, говоря неженским языком, или, иначе, понятия эти живут не как общие начала, а как известные случаи, диалектические тонкости и исключения.
Понятия эти живут и образуют свой особый мір, недоступный мужчинам и тщательно от них скрываемый. От этого в сочинениях женщин есть своя особенная прелесть, как и в разговоре женщины; в этих сочинениях подмечаются ими друг у друга такие движения сердца, которые навсегда остались бы скрытыми для мужчины. Все тайны, которые женщины берегут так искусно, разоблачаются женщинами же; все их задушевные стремления выходят наружу, в их же произведениях. В романе, написанном женщиною, должно следить не за теми лицами, которые выведены, а за самой женщиной, за ее образом мыслей и чувств. Такие романы наши литераторы должны бы изучать, если они только хотят когда-нибудь верно нарисовать женщину. Женщины очень хорошо понимают женские произведения, если б даже мужчина в них понимал очень мало. Недаром гр. Растопчина говорит, что она с особенным удовольствием следит за стихами, написанными женщиной; каждая женщина-писательница точно таким же взглядом следит за другой и понимает ее. От этого, посмотрите, к;к оне умеют изображать женщин: какая меткая и тонкая наблюдательность!
С такою именно мыслью мы перелистывали стихотворения гр. Растопчиной, которые - мы решительно в этом уверены - очень нравятся женщинам. И для нас стихотворения гр. Растопчиной показались очень занимательными. Перелистывая оба томика, мы думали: гр. Растопчина - женщина-писательница, следовательно она непременно должна писать о том, чт; больше всего занимает у нас женщин; как женщина образованная, она воспевает то, что нравится у нас женщинам образованным; гр. Растопчина думает по-женски, следовательно ее стихотворения должны быть на случай, по поводу случая и для случая.
В самом деле, перечтите стихотворения гр. Растопчиной: вы увидите, что мы правы. Смотрите и наблюдайте за этим фантастическим, отвлеченным существом, которое одно действует во всех стихотворениях, и которое называется женщина. Мы женщину назвали здесь существом отвлеченным только потому, что в стихах гр. Растопчиной видна не одна лишь ее личность, но и личность всех вообще женщин.
Вот стихотворение, под названием: Она все думает:

«Она все думаете!» - Неправда!.. Разум мой
Не увлекается мышления тщетой,
Не углубляется в всемiрные вопросы –
Нет, я не думаю – мечтаю!..
В слезах ли, в радости ль... собою занята,
Я знаю лишь себя - и верная мечта
Лишь сердцу милое ласкает и лелеет.
Нет я не думаю! Я грежу наяву,
Воспоминаньями, догадками живу...

И эта женщина мечтает о том: «Кто здесь блажен» и сама себе отвечает: (т. II, стр. 104).

Блажен, стократ блажен; чей мирный кров вмещает
Всех сердца избранных в счастливой тесноте (?),
Кто милых имена все вместе поминает
Единою мольбой, безгрешно, в правоте! (?).

Мечтает о том, отчего «Она так сильно полюбила его».

Она полюбила его не за статность красы величавой –
     За очи, улыбку, иль шелк мягких кудрей его:
Нет! он не хорош и не мил, не высок, не красив и не строен;
     Нет! женское око стыдливо не станет глядеть на него...
Она полюбила его и безумно, и свято, и нежно
     За то, что он страстно, глубоко, безмолвно ее полюбил,
За то, что ее лишь одну в целом міре он видел и слышал,
     Что ею, для ней, и при ней он восторженный только и жил!..
Она полюбила его, потому, что она не могла бы
     Его не любить... и так Богом с небес уж назначено ей!..

Это также одно из лучших стихотворений гр. Растопчиной. Но не в этом дело. Мы смотрим здесь, чт; занимает женщину, и как она переходит к другому вопросу: «Зачем я люблю маскарады?» и отвечает:

Уж надоело мне под пышным платьем бальным
Себя, как на показ, в гостиных выставлять,
Жать руку недругам, и дурам приседать,
И скукой смертною о молчанье погребальном,
Томясь средь общества, за веером зевать...
Не лучше ль, сбросивши наряды дорогие,
Себя таинственной мантильей завернуть,
Урваться из кружка, где глупости людские
Нам точат лесть одну да россказни пустые,
От лицемерия под маскою вздохнуть?..
Прочь все условное!.. (II, 279).

Потом ей приходит такой вопрос: «Чего нельзя застраховать?»

Страхуют жизнь, пожитки и именье,
Страхуют все, что тлеет  и горит...
Застраховать не могут только нам
Ни радости, ни счастья!
И мы глядим на небеса с мольбой:
Лишь только там упрочен наш покой,
Разлуки нет и не грозит измена...

Какая «тайна всего» в міре? та тайна, которая все объясняет женщине? зачем весна сходит на землю? зачем цветут розы?

Зачем луны сребристо-томный луч
Призывно нам мелькает из-за туч?

Зачем соловьи поют?

Затем, затем, что тайною одной
Одушевлен весь мір оживший вновь,
Что благодать сошла святой росой,
Что кроется во всем сама любовь!
Весна... цветы... свет лунный... соловьи...
Все празднует любовь, все ждет любви.

Куда ни забросьте это таинственное существо, оно везде одно и то же. Вот оно в глуши, в степи. Но и «В степи» это существо думает об одном и том же.

Не заглушит воспоминаний
Затишьем мертвым эта степь.
     Живую в душную могилу
     Пусть схоронили в двадцать лет,
     В ней не убьют ни страсть, ни силу!..
     Ей мил и люб, ей нужен свет!
Там все, чем сердце тайно билось,
Чем полон мір, чем жизнь светла...
И тот, к кому душа стремилась,
Кого в кумиры избрала...
     А он?.. минуты увлеченье
     Давно забыл, быть может, он,
     Как промелькнувшее виденье,
     Как прерванный, неясный сон?..
Где ж помнить, что в пустыне дальной
О нем тоскуют и грустят,
Что думы женщины печальной
Его зовут, к нему летят?
     Ему ль знать горечь сожалений,
     И об уехавшей мечтать,
     Когда там много искушений
     Его готово искушать?
Кого теперь и блестящих залах
Его пытливый ищет взгляд?..
Кого на многолюдных балах
Он тайно ждет?.. кому он рад?..
     Хочу, хочу в тоске мятежной
     Все знать я, чем он дорожит,
     И на кого он смотрит нежно,
     И с кем всех дольше говорит... (I, 226).

Таких совершенно-женских стихотворений очень много в двух томиках, преимущественно в первом. И мы должны сказать, что даже самый рассеянный (когда говорят о чувствах) мужчина, прочтет их пли с удовольствием, или с любопытством. К ним относится «Ссора» на бале, «Встреча», «Последний цветок»... и много, много других. Всех не перечтешь, а выписки наши и без того сделались очень длинны.
Во всех этих стихотворениях действует одно в то же таинственное лицо, всюду оно думает по-своему и чувствует по-своему. Гр. Растопчина, как истинная женщина, с дипломатическою точностью записывала, когда и где ей являлось это таинственное лицо. Пометка под стихотворением указывает на год, месяц, число, губернию, уезд, город, село, а в селе - пруд, реку, беседку - где явилось ей, как женщине, фантастическое представление поэтического незнакомца, или той незнакомки, которая ее занимает. Под одним стихотворением читаем «Москва, 23-го января такого-то года»; под другим: «Петербург. Каменный Остров. Год и число»; под третьим: «Село Вороново, год и число»; под четвертым: «Уезжая из Петербурга, ночью, 27-го ноября такого-то года». Под одним стихотворением написано, что оно «начато» в Селе Воронове, под другим, что оно «окончено» в Селе Воронове; под одним написано, что оно «импровизировано в Петровском Парке 21-го апреля такого-то года»; под другим, что оно написано «в Москве в понедельник, 21-го февраля, такого-то года, возвращаясь от панихиды в Чудовом Монастыре»; под одним стихотворением означено, что оно создано в «понедельник», а под другим «во вторник». Одно: «Импровизировано на новоселье, в Воронове, 27 июня», другое: «в субботу, мая 1852 года после разговора о привидениях». Одно «импровизировано, катаясь ночью по Петровскому Парку 13-го мая 1852 года»...
Вам кажется все это неважным!? Но вы см;трите на стихи как мужчина: для женщины, может быть, дороже место, где написаны стихи, случай, по которому они написаны, нежели самые стихотворения. Вы, может быть, сколько ни говорите о привидениях, а стихотворения на этот случай не напишете; сколько ни катайтесь по Петровскому Парку, а также не почувствуете желания писать стихи... Женщина не так думает и не так чувствует. От этого-то женские стихотворения всегда оригинальны, хотя в них и сегодня, и вчера, и завтра воспевались и будет воспеваться одно и то же чувство. Мы уверены, что нас поймут женщины и вполне оправдают. Со стороны же мужчин не ждем никакой благодарности.

(Отечественные Записки. 1856. № 12. Отд. 2. Библиографическая хроника. С. 77 – 85. [Б.п.]).