Осень в Плёсе

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
А л е к с е й.
М а ш е н ь к а.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч.
В л а д и с л а в.
А н н а.
Е л е н а.
О л ь г а  А л е к с а н д р о в н а – экскурсовод.
Т у р и с т ы,  ж и т е л и  г о р о д а.
Действие происходит в конце августа и начале октября, в период золотой осени, в приволжском русском городе Плёсе Ивановской области.

Оркестр сегодня настраивался долго и, как всегда, все оркестранты были в нарядных костюмах девятнадцатого века, что создавало полное впечатление купеческого города позапрошлого столетия, который ничуть не изменился за эти годы. В утреннем летнем тумане на Волге появился теплоход. Характерные корабельные гудки и приветственный марш оркестра. На палубе теплохода А л е к с е й  и  В л а д и с л а в.

В л а д и с л а в. Очень красиво!
А л е к с е й. Да. У меня такое ощущение, как будто не было всех этих лет. Всё выглядит так же, как и было тогда. Те же домишки, те же улочки, тот же оркестр, который играет тот же самый марш. Создаётся такое ощущение, что это не время проходит, а проходим мы. И тогда, в дворянском Плёсе, все было так же. Тот же причал, те же лица. Мне кажется, пройдет ещё сто лет, и ничего не изменится. Этот же оркестр будет встречать своим маршем наших праправнуков и праправнучек. И вот в этом постоянстве навсегда останутся наши чувства и мысли. А ведь когда-то, Влад, я здесь уже был, и на этом сказочном островке земли я обрёл счастье, очень короткое и навсегда ушедшее в предчувствии трагедии, разыгравшейся здесь, в Плёсе.
В л а д и с л а в. Ты мне ничего никогда не рассказывал.
А л е к с е й. Я и своей не рассказывал. Но когда она предложила именно этот тур под названием «Осень в Плёсе», сильнейший разряд тока прошел по моему телу, и воспоминания разгорелись с такой силой, что я, вопреки всему, согласился. И это даже хорошо, что с вами. Одному мне здесь было бы не по себе.
В л а д и с л а в. Расскажешь?
А л е к с е й. Но только тебе. Я не могу это рассказать Ане, да и твоей Ленке.
В л а д и с л а в. Хорошо. Я пойду тогда их потороплю. Мы уже ошвартовались.
А л е к с е й. Жду вас. И там скажи Анечке, пусть накинет что-нибудь. Всё-таки уже прохладно.
В л а д и с л а в уходит, и А л е к с е й долго еще смотрит в Плёсскую осеннюю даль, всё больше погружаясь в только ему ведомые воспоминания.
А л е к с е й (обращаясь в сторону города). Здравствуй, Машенька.

Туристы стали выходить по трапу с корабля и погружаться в праздничный, осенний и классически провинциальный город. Пахло рыбой. И неудивительно. Легендарная рыбная палатка «Абырвалг» прямо на причале была готова принять гостей города. Всевозможные сувенирные лавки распахнули свои двери, и только лишь один оркестр заглушал звуки сувенирных колокольчиков, глиняных свистков и шум праздничной толпы, фотографирующей всё и вся вокруг. Два экскурсовода приветствовали всех с поднятыми табличками, на которых было написано название корабля, и делили туристов на две огромные группы.

А л е к с е й. Давайте сделаем так. Мы с Владом пойдём в одну группу, а вы в другую, чтобы оценить достопримечательности города под разным углом зрения.
А н н а. То есть, вы хотите устроить мальчишник.
А л е к с е й. Что-то в этом роде.
А н н а. Значит, просто хотите выпить.
А л е к с е й. Ну что ты, любимая. Только морс.
А н н а. Знаю я твой морс. Лен, ну этих мужиков, что-то они замышляют.
Е л е н а. А мы устроим девичник. И только попробуйте потом примкнуть к нашей группе. Не пустим!
В л а д и с л а в. Что значит «не пустим»? Ещё как пустите!
А л е к с е й. Это мы их не пустим, Влад. Они ещё к нам прибегут, вот увидишь!
А н н а. К вам? Да ни за что!
А л е к с е й. Посмотрим, посмотрим. Ладно, нас уже зовут. Лен, следи за Анечкой!
А н н а. Владислав, это лучше ты следи за Лёшечкой.
Е л е н а. Уж за кем и надо следить, так это за Владиком. Надеюсь, как-нибудь без вишнёвочки обойдётесь...
В л а д и с л а в  и  А л е к с е й (одновременно). Только морс!
Е л е н а  и  А н н а уходят и примыкают к другой группе.

Э к с к у р с о в о д. Так, все наши здесь? Мужчина, вы с нами?.. Жалуйтесь не мне! Женщина с ребёнком… Все, вроде. Доброе утро, уважаемые гости нашего прекрасного города. Меня зовут Ольга Александровна. Мы рады приветствовать вас на нашей земле. Плёс был основан одним из Владимиро-Суздальских князей, предположительно Юрием Долгоруким. В двенадцатом веке на землях, принадлежавших финно-угорскому племени меря. Первое упоминание Плёса относится к 1141 году, он сразу получил статус города, так как по средневековым законам городом считалось укреплённое крепостными стенами поселение. Город строился на высоком правом берегу Волги как военная, пограничная по тем временам крепость. Торгово-ремесленное население города размещалось на посаде, располагавшемся у подножия Соборной горы. (Звонок мобильного телефона.) Извините. Одну минутку. Алло. Слушаю. Да, Николай Павлович. Нет, Николай Павлович. Да, Николай Павлович. Нет, Николай Павлович. У меня пятьдесят человек. Скандальный мужчина к вам, вроде, пошёл. А? А, нет, он здесь. Мы тогда сейчас мимо Левитана пройдём... Жанна просто повела сразу... Да, хорошо. Угу. Спасибо (убирает телефон). Извините. Первая плёсская крепость погибла в 1238 году при первом нашествии татаро-монгол... Вторая плёсская крепость явилась частью...

Э к с к у р с о в о д по имени Ольга Александровна продолжает свой рассказ.

А л е к с е й. Это случилось несколько лет тому назад. Ты знаешь, что я работал на теплоходе «Юлий Цезарь» аниматором.
В л а д и с л а в. Да, ты рассказывал.
А л е к с е й. Мы с Анечкой тогда решили пожениться, и я дорабатывал свою последнюю навигацию, готовясь к свадьбе. Тогда мы ещё жили в ужасных условиях на Садовой, и нужно было проплатить новую квартиру на Планерной, да и свадьба нам влетела в копеечку...
В л а д и с л а в. Аня тогда ещё беременна была Сонькой.
А л е к с е й. Да. Ты представляешь, сколько всего предстояло. И вот, в конце августа мы причалили к Плёсу на целый день. Мне начальник круиза дал увольнительный, и я пошёл вместе с туристами, так же как и сейчас, узнавать город.

Группа туристов направилась по направлению к музею Левитана.

Э к с к у р с о в о д по имени Ольга Александровна. Дом-музей великого русского художника-пейзажиста Исаака Ильича Левитана. Один из наиболее популярных музеев на Волге, открылся 25 августа 1972 года в доме, принадлежавшем до революции купцу Солодовникову. В этом доме художник жил и работал летом 1888-1889 годов вместе со своими друзьями-художниками Алексеем Степановичем Степановым и Софьей Петровной Кувшинниковой. Меня хорошо слышно? Что случилось, женщина с ребёнком? Хорошо. Скоро будут туалеты. Хочу сказать, что, путешествуя по Волге в поисках сильных художественных впечатлений, Левитан неожиданно для себя открыл красоты маленького, тихого городка, который вдохновил художника на создание таких шедевров русской живописи, как «Тихая обитель», «После дождя. Плёс», «Вечер. Золотой Плёс», «Берёзовая роща», «Свежий ветер. Волга» и легендарная работа мастера, находящаяся в Третьяковской галерее, – «Над вечным покоем».

А л е к с е й. Мы тогда шли примерно такой же туристической дорогой. Потом поднялись по узкой мостовой в гору. Сейчас ты увидишь. Мы так же идём. Потом посетили интересный музей местного быта конца девятнадцатого века, а когда поднялись на гору, с которой открывается божественный вид на Волгу, я увидел её. Она сидела спиной в какой-то старой инвалидной коляске и писала картину, не обращая на нас никакого внимания. Я ещё не видел её лица, только лишь каштановые, невероятной красоты волосы и холст, на котором виднелся этот самый вид с горы на Плёс. Это самый красивый и самый печальный уголок нашей планеты, который я когда-либо видел. Здесь создаётся незнакомое доселе ощущение лёгкости и ничтожной сопричастности к великому творению Бога в образе великой русской реки, деревьев, чаек над волнами, резкого обрыва, на который так хочется ступить и взлететь. Пока экскурсовод что-то рассказывал про деревянную церквушку, что виднелась напротив, я подошёл ближе к этой женщине, лицо которой, как мне казалось, отражалось на создаваемой ею картине в тихом течении Волги. Это была какая-то волшебная энергетика, идущая именно от неё. Представляешь, я ещё не видел ее лица, но уже знал, как она выглядит. Она, услышав, что кто-то близко подошёл, повернулась. Боже! Я никогда не забуду этой первой встречи наших глаз. В её больших, печальных и таких нежных глазах цвета белых ночей и ранней весны, сверкнула искорка, и она слегка улыбнулась. Мурашки пробежали по всему моему телу, и я ответил ей какой-то нелепой улыбкой и слегка кивнул головой, находясь под гипнозом совершенства её красоты и одиночества.

Э к с к у р с о в о д по имени Ольга Александровна (по телефону). Пусть тогда догоняют. Мы у Левитана уже. Я говорю, у Левитана (убирает телефон). Извините. Прославленный кистью Левитана, Плёс привлекал и многих других художников...
А л е к с е й. На вид ей было лет шестнадцать, но её прикованное к коляске тело было таким красивым, что эта её инвалидность никак не могла соответствовать такой волшебной красоте. Она снова прикоснулась кистью к холсту, и закат стал медленно расплываться по картине. Я видел много живописных картин и таких мастеров,  как те же Левитан,  Шишкин, и разных молодых художников, дерзнувших попробовать себя в самом трудном жанре, но я ни разу не видел такой живой картины, рождающейся прямо на моих глазах. Я слышал, как в ней кричали птицы, и не просто кричали, а слышен был шум их крыльев. Я не говорю уже о медленном шептании деревьев и мелодии Волги. Но помимо всего этого из этой чудесной картины лилась музыка, которая эхом звучала в моей голове. Я ни разу не слышал более печальной и совершенной музыки. Это было настоящее чудо. На этом маленьком холсте смогла уместиться вся красота и печаль, праздник и горе, радость и боль всех поколений великой нашей страны.
В л а д и с л а в. Пойдём, поднимемся сейчас на это место. Оно так же красиво, как и твои слова?
А л е к с е й. Чуть позже.
В л а д и с л а в. Ты познакомился с ней?
А л е к с е й. Да. Когда группа подошла к ней, и экскурсовод продолжил рассказ о том, что Плёс – это рай для художников-живописцев, она снова повернулась, и лёгкая улыбка пробежала по ее глазам. Я уже не мог думать ни о чём и ни о ком, кроме неё. Чувство, которое у меня зарождалось к этой девушке, я не мог никак остановить. Когда группа отправилась дальше по тропинке в лес, к старой церкви, я остался на месте. Она посмотрела на меня вопросительным взглядом. Если бы ты знал, какая гармония и женственность шли от неё! Я улыбнулся.
А л е к с е й. Здравствуйте, извините, я вам не помешаю, если немного постою здесь?
О н а. Нет, вы мне не помешаете. Вам нравится?
А л е к с е й. Очень.
О н а. Спасибо. Здесь такой красивый вид. Лучшего, мне кажется, и быть не может. Правда?
А л е к с е й. Правда.
(Владиславу). Потом какое-то время мы молчали, и она снова погрузилась в творчество. Я так волновался, стоя возле неё. Не знаю, что со мной происходило. Мне никуда не хотелось уходить. Было ощущение, что я провалился в какое-то другое пространство, наполненное спокойствием и тихим счастьем, которого желаешь и ждёшь всю свою жизнь в этой суете, а оно здесь, рядом, близко, – в 370 километрах от Москвы, нужно просто его увидеть.

Группа туристов в сопровождении э к с к у р с о в о д а пошла дальше.
Э к с к у р с о в о д по имени Ольга Александровна. С семнадцатого века Плёс стал развиваться как торговый город-порт. С низовьев Волги на баржах сюда привозили зерно и... Кто скажет, сколько сейчас точное время? Нам по времени надо успеть...
В л а д и с л а в. Как её звали?
А л е к с е й. У неё очень красивое русское имя.
В л а д и с л а в. Попробую угадать... Рахель?

А л е к с е й (вновь обращаясь к девушке из воспоминаний). Простите, а я могу узнать имя такой талантливой художницы?
М а ш е н ь к а. Маша. Меня зовут Маша. А вас?
А л е к с е й. Алексей.
М а ш е н ь к а. Очень приятно, Алексей. Вы с «Цезаря»?
А л е к с е й. Откуда вы знаете?
М а ш е н ь к а. Я вижу издалека. Я уже знаю, как выглядят все теплоходы. Их тут столько за лето. А вы турист?
А л е к с е й. Не совсем, я работаю на теплоходе аниматором.
М а ш е н ь к а. Аниматором? Вы делаете мультфильмы?
А л е к с е й. Какие мультфильмы?
М а ш е н ь к а. Ну, не знаю. Разные. Хорошие.
А л е к с е й. А почему именно мультфильмы?
М а ш е н ь к а. Аниматор. Анимационное кино.
А л е к с е й (засмеялся). Ну да. То есть, нет. Не совсем мультфильмы... Хотя... Аниматор на корабле – это тот, кто занимается культурным времяпрепровождением туристов.
М а ш е н ь к а. Здорово-то как! Я ни разу живых аниматоров не видела! Трудно, наверное?
А л е к с е й. По-разному бывает. А вы живёте здесь?
М а ш е н ь к а. Да.
А л е к с е й. И родились здесь?
М а ш е н ь ка. Да. А вы?
А л е к с е й. Я живу в Москве. Вы были в Москве?
М а ш е н ь к а. Нет. Ни разу не была.
А л е к с е й. Как? Совсем ни разу?
М а ш е н ь к а. А это плохо?
А л е к с е й. Нет, нет. Просто как-то необычно.
М а ш е н ь к а. А что тут необычного? Вот вы были в Плёсе?
А л е к с е й. С корабля вышел первый раз.
М а ш е н ь к а. Видите, это же тоже удивительно! Вы не были в Плёсе, а я не была в Москве. Да и сложно меня куда-либо везти. Я инвалид.
А л е к с е й. Ну что вы? Вы можете на теплоходе...
М а ш е н ь к а. Как же я дедушку брошу... И Никитку...
А л е к с е й. А Никитка...
М а ш е н ь к а. Это мой брат. Он разбился.
А л е к с е й. Простите.
М а ш е н ь к а. Вы можете на «ты» со мной.
А л е к с е й. С удовольствием. И вы можете на «ты».
М а ш е н ь к а. Я же говорю, вы можете на «ты».
А л е к с е й. Ах да. Ну и вы тогда на «ты».
М а ш е н ь к а. Хорошо, Алексей. А вы не отстанете от экскурсии?
А л е к с е й. Нет, нет. Вы не переживайте, Маша. Мне с вами очень интересно.
М а ш е н ь к а. Спасибо, и мне с вами.
А л е к с е й. Мы же на «ты».
М а ш е н ь к а. Да, да.
А л е к с е й. А вы давно рисуете?
М а ш е н ь к а. С самого детства. Я сколько себя помню, всегда рисовала. У меня много пейзажей. Я очень люблю Плёс и знаю здесь все самые красивые места.
А л е к с е й. А у вас есть работы, которые можно купить?
М а ш е н ь к а. Этим занимается дедушка.
А л е к с е й. Я бы хотел купить одну из твоих картин.
М а ш е н ь к а. Можно пойти в мастерскую, и я вас, то есть тебя, познакомлю с дедушкой.
А л е к с е й. Здорово!
М а ш е н ь к а. Но мне надо закончить. Тут недолго.
А л е к с е й. Всё. Я тебя не отвлекаю.
М а ш е н ь к а. А ты меня не отвлекаешь. Даже наоборот. Очень интересно пообщаться.

А л е к с е й (Владиславу). И она снова погрузилась в Плёсский закат. Мы о чём-то говорили, честно говоря, я уже не помню, о чём, но это, мне кажется, было и неважно. Я дышал каким-то свежим воздухом, в котором всё говорило о покое и совершенстве всего происходящего. Если и был рай на земле, так это в те минуты.
В л а д и с л а в. Ты полюбил её?
А л е к с е й. Я почувствовал, что я живу. Как-то иначе живу. Я тогда почувствовал свободу от всего и на какие-то мгновения обрёл вкус жизни. А жить, как она говорила, это значит быть любимым. «Он жил» или «она жила» – это значит только одно: его или её много любили. Я ещё не знал, почему она прикована к инвалидной коляске и почему на её лицо при закате солнца падала тень душераздирающей грусти и тоски.

Э к с к у р с о в о д по имени Ольга Александровна. ...Ведь со времен основания города в Плёсе работали ювелиры, они занимались выделкой колец, серёжек и других изделий. (Смотрит на звонящий телефон и не снимает трубку). Иди ты к чёрту!
В л а д и с л а в. И ты пошёл к ней домой?
А л е к с е й. Да. Она закончила рисовать, и мы пошли по тропинке через лес. Мы много говорили, говорили, обо всём… Я помогал везти мольберт на коляске, а она, такая хрупкая девушка, медленно, через боль, шла рядом, переставляя аккуратно ноги, и иногда садилась в коляску отдохнуть…

М а ш е н ь к а. Здесь так хорошо, правда?
А л е к с е й. Правда. Настоящий русский лес.
М а ш е н ь к а. Я нигде не была, кроме Иваново, но знаю что Плёс – самый лучший город в мире. Самый красивый.
А л е к с е й. И я в этом убеждаюсь с каждой минутой.
М а ш е н ь к а. Так как ты отстал от экскурсии, то я проведу тебе свою экскурсию.
А л е к с е й. С большим удовольствием!
М а ш е н ь к а. Начну с поэзии. Какие тебе нравятся стихи больше всего?
А л е к с е й.
Простим угрюмство – разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь – дитя добра и света,
Он весь – свободы торжество!
М а ш е н ь к а. А первые строки пропустил!
Пусть душит жизни сон тяжелый,
Пусть задыхаюсь в этом сне, –
Быть может, юноша весёлый
В грядущем скажет обо мне...
А л е к с е й. Ты знаешь Блока?
М а ш е н ь к а. Мне многие стихи нравятся. Вот известные тебе строчки про Плёс… Про Плёс и Россию…

Гляжу в озера синие,
В полях ромашки рву.
Зову тебя Россиею,
Единственной зову.
Спроси, переспроси меня:
Милее нет земли.
Меня здесь русским именем
Когда-то нарекли.
Не знаю счастья большего,
Чем жить одной судьбой,
Грустить с тобой, земля моя,
И праздновать с тобой.
Красу твою не старили
Ни годы, ни беда.
Иванами да Марьями
Гордилась ты всегда.
Не все вернулись соколы,
Кто жив, а кто убит,
Но слава их высокая
Тебе принадлежит...

А л е к с е й. Здорово.
М а ш е н ь к а. У меня Никитка здесь разбился.
А л е к с е й. Твой брат?
М а ш е н ь к а. Да. Именно там, где я рисовала. Это было зимой, на санках, пять лет назад. Мы давно хотели прокатиться на санках с самого красивого обрыва. Было такое ощущение, что, бросившись вниз, не упадешь. Лёгкий, как снежинка, ты будешь подхвачен на санках нежным и мягким снегом, и казалось, что наш любимый город приглашает нас в загадочные  зимние тайны своей красоты. И мы с ним загадали желание. Написали его на маленьких листочках и положили возле тряпичного Деда Мороза. А написали мы, что хотим взлететь на санках и очутиться в снежном плену, который так нас звал к себе. Никитка был чуть младше меня. Он был самый веселый, самый красивый и самый любимый мой мальчик. Вы дома увидите его портрет. В тот день мы встали очень рано, поцеловали спящего дедушку и Деда Мороза, и тихо вышли на улицу. Я никогда себе этого не прощу. Он умер из-за меня. Я должна была думать. Но это как в любви: когда забьётся сердце, разум умолкает. Мы подошли к этому месту, сели в санки, и на раз-два-три взлетели... Был ясный морозный день. Сильно скрипел снег, и ясное зимнее солнце в последний раз осветило Никитку. Я проснулась только в больнице. В Иваново.

А л е к с е й (Владиславу). Потом она остановилась и посмотрела на меня. Её божественные глаза наполнились влагой и какой-то беспомощностью. Мне захотелось обнять, согреть, прижать её к себе крепко-крепко и никогда не отпускать. Я мысленно обнял её, и в эти секунды почувствовал, что обнимаю что-то тёплое, настоящее, любимое, русское. Мне захотелось всю жизнь жить в Плёсе с этой женщиной и каждый день крепко обнимать её.
В л а д и с л а в. Ты тогда не думал об Анечке?
А л е к с е й. Нет. Это ужасно. Я знаю. Но не думал. Женщина вывела когда-то мужчину из рая, и только женщина может вернуть его в рай. А здесь, в Плёсе, у меня возникло именно такое ощущение. И я не мог больше ни о ком и ни о чём думать.

Э к с к у р с о в о д по имени Ольга Александровна. Вторая плёсская крепость явилась частью единой таможенно-оборонительной системы волжского рубежа, столь необходимого в то время московским князьям для того, чтобы... (звонок телефона). Извините. Алло. Я же просила на работу мне не звонить! А меня это не интересует. Иди к своей Алине и убирайся к чертям собачьим! (Убирает телефон). Извините... Так вот, вторая плёсская крепость...
В л а д и с л а в. Давай поднимемся на это место. На эту гору.
А л е к с е й. Да. Да. Сейчас туда все пойдём.
В л а д и с л а в. Как она называется?
А л е к с е й. Соборная гора.
Э к с к у р с о в о д по имени Ольга Александровна. Уважаемые дамы и господа, сейчас мы будем подниматься в сторону музея быта «Русская изба»…
А л е к с е й. Пойдём, пройдём другой дорогой. Вон по той тропинке...
В л а д и с л а в. Что было дальше?
А л е к с е й. А дальше, в разговорах о Никитке, мы подошли к её дому с большими ставнями, мезонином и очень красивым крыльцом. Видно было, что дом очень старый, но находился он в таком чудном и райском уголке города! Он стоял прямо посередине сада.

М а ш е н ь к а. Вот мы и пришли. Здесь я живу с дедушкой.
А л е к с е й. Очень красиво.
М а ш е н ь к а. Хочешь яблоко?
А л е к с е й. Можно?
М а ш е н ь к а. Ну конечно!
А л е к с е й (кусая яблоко). Вкусно! А эти деревянные постройки тоже ваши?
М а ш е н ь к а. Да. Там сарай. Вот это для дров. А там летняя кухня.
А л е к с е й. Здорово! Как же здесь хорошо!
М а ш е н ь к а. Ну, мне приятно, что тебе нравится. А ты говоришь, Москва, Москва… Куда же я могу отсюда уехать?
А л е к с е й. На твоём месте я бы тоже никогда отсюда не уехал.
М а ш е н ь к а. Ладно, пошли. Пошли, пошли, не стесняйся. Дедушка хоть и выглядит очень мрачным, но он добрый. Очень добрый. Капризный, правда, бывает, но это все дедушки такие.

А л е к с е й (Владиславу). Вслед за Машенькой  я вошёл в этот дом.
В л а д и с л а в. Так где же он находится?
А л е к с е й. Это он.

Пройдя обходной тропинкой к музею быта, А л е к с е й и В л а д и с л а в  оказались в заброшенном саду у старого дворянского дома, окна которого прикрывали ставни, а сверху, все переплетённые паутиной, крест-накрест забитые доски.

В л а д и с л а в. Это этот дом?
А л е к с е й. Да.
В л а д и с л а в. Почему он заброшен? Они больше здесь не живут?
А л е к с е й. Нет.
В л а д и с л а в. А где она теперь?
А л е к с е й. Я всё расскажу.

На этих словах он присел на ступеньки дряхлого крылечка и о чём-то глубоко задумался. Его глаза увлажнились.

А л е к с е й. Когда я вслед за ней вошел в этот удивительный дом, то незнакомое доселе чувство, будто я здесь когда-то очень давно был, охватило меня всего. Я знал, что увижу в следующей комнате, я чувствовал запах, который когда-то, где-то в глубоком детстве уже ощущал. И я не ошибся. Как я и предполагал, после прихожей мы оказались у неё в мастерской, стены которой были увешаны её работами. И почти все картины поразили меня тем, что одно и то же место, изображённое на них, – вид с Соборной горы – на каждой работе было таким разным и непохожим на предыдущие. А в центре стены висела копия известной всем картины кисти Владимира Боровиковского «Графиня Лопухина», которая украшает стены Третьяковской галереи. И тут меня словно молнией ударило, и озарение наступило мгновенно. Машенька была точной копией той девушки, что была изображена Боровиковским на известнейшем полотне.
М а ш е н ь к а. Это моя мастерская. Чему ты так удивлён?
А л е к с е й. Маша... Ты так похожа на эту девушку!
М а ш е н ь к а. Я знаю. Это единственная картина в доме, которую написала не я. Это Мария Ивановна Лопухина работы Боровиковского.
А л е к с е й. А чьей кисти эта копия?
М а ш е н ь к а. Возможно, это не копия.
А л е к с е й. Что?
М а ш е н ь к а. Возможно, это самая настоящая картина, а в Третьяковской галерее копия висит... Эту историю рассказал мне один глухой художник, который и подарил мне её незадолго до своей смерти. Он был уверен, что на картине именно я.
А л е к с е й. Расскажешь?
М а ш е н ь к а. Расскажу, конечно, но сначала познакомлю тебя с дедушкой.
А л е к с е й (оглядывая мастерскую). Маша, вы очень талантливый художник.
М а ш е н ь к а. Спасибо, но мы на «ты», по-моему.
А л е к с е й. Мне очень нравится.
М а ш е н ь к а. Ну и замечательно. Сейчас я позову дедушку, и ты сможешь выбрать любую картину.
А л е к с е й. Я бы все купил.
М а ш е н ь к а. Или знаешь, давай так. Я тебе подарю одну из них. Только тогда тебе надо будет уйти. Сразу. А то дедушка не простит, что...
А л е к с е й. Нет. Маша, ты что? Я хочу именно купить у тебя, и мне было бы приятно познакомится с дедушкой и услышать рассказ о твоём двойнике – Марии Лопухиной с известной картины.
М а ш е н ь к а. Подожди меня здесь. Я сейчас.
А л е к с е й. Когда она ушла в другую комнату, я стоял и смотрел на её картины, и звучала музыка! Громко, громче и громче! Это была музыка на празднике одиночества в доме у Машеньки. А мистическая «Графиня Лопухина», которая и писалась-то с Маши, гипнотизировала и приглашала меня в мир непостижимых тайн, которые ещё предстояло разгадать...
М а ш е н ь к а. Познакомьтесь. Это Алёша. Аниматор с «Цезаря». Это мой дедушка Сергей Николаевич.
А л е к с е й. И тут передо мной предстала фигура полного, мрачного, пожилого мужчины, который держался по-здоровому, но видно, что ему это стоило определенных усилий, и его дерзкие, повидавшие жизнь карие глаза прошибли меня на сквозь.

С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Здравствуйте, молодой человек. (Машеньке.) Кто он?
М а ш е н ь к а. Я же говорю, аниматор с «Цезаря».
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Мультфильмы снимаете?
А л е к с е й. Не совсем. Я...
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. С чем пожаловали?
А л е к с е й. Мне очень понравились Машины работы, и я бы хотел купить одну из них.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Молодой человек, вы любите кофе?
А л е к с е й. Люблю.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Я сейчас заварю кофе, а вы пока можете выбрать, что вам понравится.
А л е к с е й. Хорошо. Спасибо.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Да пока ещё не за что.
Дедушка скрылся в одной из комнат.
М а ш е н ь к а. Вы не обижайтесь на его строгость. Это он с виду такой, а на самом деле...
А л е к с е й. - Мы же на «ты».
М а ш е н ь к а. Ой, прости.
А л е к с е й. Маш, я даже не знаю, что мне и выбрать. Я бы купил каждую.
М а ш е н ь к а. Ну, ты выбери самую-самую. Только вот «Плёс, увиденный во сне Никиткой» не продаётся.
А л е к с е й. Я понял.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч (входя с подносом, на котором кофе). Кофе готов. Вы выбрали, молодой человек?
М а ш е н ь к а. Дедушка, молодого человека зовут Алексей.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Я это запомнил.
А л е к с е й. Я теряюсь. Они все такие прекрасные.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Я это знаю, молодой человек. Маша – очень талантливый художник. Думаю, что за чашечкой кофе вам будет проще выбрать самую лучшую.

А л е к с е й (Владиславу). Мы сели за большой деревянный круглый стол, на котором стоял самовар, и стали пить кофе. И тут Машенька, от которой я не отрывал глаз, аккуратно, держась за костыль, подошла к столетнему граммофону, на моё удивление еще работающему, и поставила старую пластинку с дарственной надписью, и фоном зазвучали песни Анны Герман. Всё было как в сказке. Я был очарован сошедшей с картины Машенькой, картинами, вкусным кофе, запахом красок и даже таинственным Сергеем Николаевичем.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Вы первый раз в Плёсе, молодой человек?
А л е к с е й. Да.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. И как вам?
А л е к с е й. Это непередаваемо. Мне очень нравится.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. А сами откуда родом?
А л е к с е й. Из-под Ростова.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Великого?
А л е к с е й. На Дону.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Да что вы говорите! Я был там.
А л е к с е й. Как вам Ростов?
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Когда я был там, ничего хорошего там не было. Одно из сильных впечатлений военного детства – это ноябрь 1941 года. Вы ничего не знаете о Первом Ростовском артиллерийском училище?
А л е к с е й. К сожалению, нет.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Жаль. А про Владимира Амбарцумяна ничего не знаете?
А л е к с е й. Нет.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Ну естественно.
М а ш е н ь к а. Дедушка, Алексей сейчас живёт в Москве.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. В Москве? Очень хорошо. Как Москва?
А л е к с е й. Хорошо.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. В сентябре 1941 года был сформирован третий отдельный курсантский стрелковый полк, в составе двух батальонов Ростовского артиллерийского училища. РАУ. Так мы называли. Я фактически ребёнком ушёл с РАУвцами. В Змиевской балке были?
А л е к с е й. К сожалению, нет.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Ну понятно. Видно, что вы именно из-под Ростова.
М а ш е н ь к а. Дедушка!
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Немцы дважды захватывали Ростов... В августе 1942 года состоялись массовые казни в Змиевской балке. Было убито около 27 тысяч ростовчан, в основном евреев... Маша! Ты же еще ничего не выпила. Как ты вообще сидишь?
М а ш е н ь к а. Сейчас выпью. (Маша выпила какое-то лекарство.)
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Будете в Ростове, зайдите на Змиевскую балку и оставьте там пару гвоздик. Не от меня, от себя, я и так помню.
А л е к с е й. Хорошо.

А л е к с е й (Владиславу). Мы сидели, пили кофе, Сергей Николаевич что-то рассказывал о Владимире Амбарцумяне, о Смоленске, о друге из Уфы, о прелести лета в Плёсе и зимы в Вологде и о чём-то многом другом, но всё это время я смотрел на Машеньку, как и она на меня смотрела. В её чистых глазах было столько печали и нежности, что я на некоторые мгновения воображал, что сейчас эта прелестная девочка молча признается мне в любви, тихой, светлой, чистой, вечной любви в предчувствии осени. Во всяком случае, мне так казалось.
В л а д и с л а в. Мы можем сейчас как-нибудь войти в этот дом?
А л е к с е й. Только если вскрыть ставни. Дом пуст.
В л а д и с л а в. Что было дальше? Какую картину ты купил?
А л е к с е й. Я выбрал «Осень в Плёсе». В ней было столько красоты, радости, грусти, одиночества, боли, праздника совершенства и ностальгии по счастливому будущему, которого никогда не будет. Казалось, сам Творец создал «Осень в Плёсе». И я ее купил. Не помню, сколько я заплатил Сергею Николаевичу, не так дёшево, но и не дорого. Не помню. Помню лишь, как улыбнулась Машенька, сказав, что всё, что можно купить за деньги, уже дёшево.
В л а д и с л а в. И ты сразу ушёл?
А л е к с е й. А дальше события стали развиваться с такой стремительностью!
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Спасибо вам, молодой человек. Приезжайте еще к нам в Плёс.
М а ш е н ь к а. Спасибо тебе.
А л е к с е й. Это тебе спасибо.
М а ш е н ь к а. Ой, Лёш, я же забыла Никитку показать.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Ты успела рассказать про Никиту? Это ни к чему.

А л е к с е й (Владиславу). Маша, отложив костыль, постаралась свободно пройти без какой-либо помощи, и ей это удалось. Удалось ценой сильной боли, которую она старательно скрывала. Сергей Николаевич нахмурился. Через некоторое мгновение она вернулась с портретом Никитки.
М а ш е н ь к а. Правда, он самый лучший и красивый?
А л е к с е й. Правда. Как живой.
М а ш е н ь к а. А он живой.
А л е к с е й. А который час?
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Пять минут восьмого.
А л е к с е й. Боже, у меня же теплоход в семь уходит.
М а ш е н ь к а. Как в семь? Ты опоздал?
А л е к с е й. Всё. Мне конец. Я побежал! Он ещё может меня ждать!
М а ш е н ь к а. Здесь самый короткий путь по тропинке вниз. Я поеду за тобой, чтобы убедиться, что ты сел.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Это ни к чему, Маша. Тебе пора отдыхать. Опять всю ночь стонала.
А л е к с е й. Счастливо вам и самый низкий поклон. Спасибо за вкусный кофе и прием. У вас очаровательная внучка. Всё, прощайте, Сергей Николаевич, прощайте, Машенька!
В л а д и с л а в. Ты успел?
А л е к с е й. Я бежал что есть мочи по этим тропинкам, мостовым, падал несколько раз, но очень быстро бежал. Ты знаешь, что это совсем не в моем стиле опаздывать куда-либо, но, поверь, с ней время живёт по другим законам бытия. Более совершенным. Да здесь, в Плёсе, вообще какое-то другое время. Я даже сейчас это ощущаю. Ты не чувствуешь?
В л а д и с л а в. Надеюсь, мы никуда не опаздываем?
А л е к с е й. Нет, конечно.
В л а д и с л а в. Ты всё-таки успел?
А л е к с е й. Когда я, взмыленный как наездник после долгой скачки, оказался на причале, то увидел только лишь корму корабля. Я кричал, махал руками, поднимал вверх картину, в общем, со стороны это выглядело очень забавно.
В л а д и с л а в. И что ты стал делать?
А л е к с е й. Я сел на причале, закурил сигарету и провожал взглядом уходящий теплоход, на котором у меня остались документы и телефон. Ко мне подошла какая-то дворовая собака и села возле меня, всматриваясь вместе со мной в сторону корабля. Тихо шумела Волга, и в свете вечернего солнца расходились местные торговцы по домам, считая заработанную выручку за день. Я сидел и думал о том, что вот я и остался в этом волшебном городе, подарившем мне удивительную встречу, которая в скором времени раной запечётся в моем сердце на всю оставшуюся жизнь. Долго мы так просидели с местной собачкой, думая каждый о своем. Я сидел и вспоминал любимые Машины стихи. «Гляжу в озёра синие, в полях ромашки рву...» И вдруг неожиданно услышал сзади её нежный голос, который продолжил: «Зову тебя Россией, единственной зову...»
В л а д и с л а в. Она сидела сзади?
А л е к с е й. Да. Причём, я не знаю, сколько она так сидела. По сторонам лица у неё как-то по-детски висели волосы, и она смотрела на меня в растерянной улыбке.
А л е к с е й. Машенька!
М а ш е н ь к а. Опоздал, мультипликатор?
А л е к с е й. Я не...
М а ш е н ь к а. Ай, ай, ай. Какие непунктуальные люди работают на флоте, да ещё и с анимационным уклоном.
А л е к с е й. Я пунктуальный.
М а ш е н ь к а. Да-да. Это сразу бросается в глаза.
А л е к с е й. Вы теперь будете язвить?
М а ш е н ь к а. Я пошутила, извините.
А л е к с е й. Это вы меня извините.
М а ш е н ь к а. Вы опять на «вы»?
А л е к с е й. Это вы на «вы».
М а ш е н ь к а. Я как раз-таки на «ты» начала.
А л е к с е й. Извини, я когда нервничаю или злюсь...
М а ш е н ь к а. А зачем ты злишься, Алёша? Тратишь такие драгоценные секундочки жизни на то, чтобы злиться. Так нельзя. Что теперь делать будешь?
А л е к с е й. Завтра теплоход утром будет в Кинешме. Так что на попутках в Кинешму.
М а ш е н ь к а. Ну, поскольку в том, что ты опоздал, есть и моя вина, то я приглашаю тебя погулять по нашему вечернему городу. А потом поужинаешь и поедешь.
А л е к с е й. С удовольствием, Машенька!
М а ш е н ь к а. Ну, тогда вперёд!

А л е к с е й (Владиславу). И мы пошли гулять по сказочному и вечернему городу, ничем не предвещавшему трагедии. Красоту Плёса с его пейзажами не описать словами. Фотографии слишком реальны и тоже не всегда передают вечную тайну истинно русской красоты провинциального города. Мы шли по набережной, освещённой фонарями, и тихий шум великой русской реки говорил о вечном равнодушии стихии к человеческим чувствам и страданиям. Мы наслаждались каким-то ощущением сопричастности друг к другу и какой-то духовной тяги, которую уже невозможно было скрывать. Она рассказывала о своём детстве и школе, которую так недавно закончила, о Никитке, которого очень любила, о своей любви к дедушке, и ни слова о родителях. Я так никогда и не узнал, кто были её мама и папа и где они сейчас. Она шептала в своих рассказах слова, нежные, ласковые, капризные, и я поймал себя на мысли, что я счастлив от того, что не успел на свой корабль.

А л е к с е й (Машеньке). Знаешь, Машенька, а я рад, что не успел на теплоход. Я вот тут иду с тобой сейчас и понимаю, что этих мгновений у меня никто уже и никогда не отнимет. Я хотел сказать, что у меня такое ощущение, что я знаю тебя уже давно-давно, и мне с тобой так легко. Я сейчас такой, какой есть. И мне легко и хорошо.
М а ш е н ь к а. Мне тоже. Ты такой милый. Такой очень хороший, Алёша. Настоящий.
А л е к с е й. Прости меня за мою наглость, ты могла бы распустить волосы?
М а ш е н ь к а. Ты хочешь, чтобы я сняла заколку?
А л е к с е й. Да. Они у тебя такие красивые. (Маша снимает заколку.)
А л е к с е й. Спасибо.
М а ш е н ь к а. Да не за что.
А л е к с е й. А это что?
М а ш е н ь к а. Санаторий союза театральных деятелей. Здесь часто отдыхают известные артисты.
А л е к с е й. А как отдыхаешь ты?
М а ш е н ь к а. Рисую. Гуляю. Дышу. Разговариваю с птицами, деревьями, Волгой… Ты только не сочти меня за сумасшедшую. Хожу в заброшенную церковь и ставлю там свечки.
А л е к с е й. А почему в заброшенной ставишь?
М а ш е н ь к а. Потому что там кроме меня никто не ставит. А это древний храм. Намоленный. Там такая энергетика и красота древних фресок. Я учусь у старых мастеров, которые создавали их. Ведь по картине можно определить человека. Его внутренний мир. А если художник рисует Иисуса, то это такая неординарная личность, которая вбирает в себя все страдания человечества и на какие-то мгновения видит мир глазами Христа. Не может художник писать икону, а в жизни быть ругающимся матом, мерзким, тщеславным, грубым человеком. Иконы, написанные такими людьми, навсегда останутся мёртвыми при всей своей красоте, а для самого художника настанет страшный день, когда будут сводиться все счёты. К сожалению, сейчас много тщеславных художников, больше беспокоящихся о количестве своих выставок и выгодной продаже картин, чем о целях жизни в этом мире и своём человеческом достоинстве.
А л е к с е й. Да. Я встречал таких художников…
М а ш е н ь к а. А как отдыхаешь ты?
А л е к с е й. По-разному. Но я нуждаюсь в таком же отдыхе, как и ты. Ведь в сущности, если задуматься, на этом свете всё так совершенно и прекрасно, а мы тратимся на какую-то неоправданную суету, порой забывая о главных мыслях бытия, совершенствующих нас с невероятной силой.
М а ш е н ь к а. Ничто на этом свете не добывается с таким трудом, как истина. Надо учиться прежде всего не смиряться и покоряться несчастьям, а подниматься выше их. Правда?
А л е к с е й. Правда. (Владиславу.) Гуляли мы и говорили обо всём долго. И я разглядел в этой девушке искру небесного огня, которая спокойно спит при ярком дневном свете благополучия и вспыхивает, сияет и блещет, разгоняя мрачные тучи, в дни несчастий. И вдруг она неожиданно задала мне вопрос, назвав меня так искренно и нежно, как никто и никогда ещё не называл. Она как-то сказала, что главное у человека – это его имя. Нужно помнить об этом. Только собственное имя может звучать ласково и красиво.
М а ш е н ь к а. Алёшенька, ты любишь гитару?
А л е к с е й. Когда-то играл, в армии.
М а ш е н ь к а. Ты служил? Где?
А л е к с е й. Далеко, далеко. Где-то на Атоммаше в звании газоэлектросварщика. А ты играешь на гитаре?
М а ш е н ь к а. Играю. Хочешь, сейчас дойдём домой и я тебе сыграю?
А л е к с е й. Конечно, хочу! А дедушка не будет против?
М а ш е н ь к а. У меня никогда никого не бывает. Он, наоборот, радоваться должен. Со мной, инвалидом, особо никто и не общается из мальчиков. А ты ещё и «Осень в Плёсе» купил. А деньги он очень копит.
А л е к с е й. На что?
М а ш е н ь к а. На мою операцию. Это не важно. Давай не будем об этом говорить.

А л е к с е й. Конечно. (Владиславу.) И мы не спеша направились по набережной, на которой виднелись редкие рыбаки и несколько гуляющих пар в праздничных одеждах. Проходя мимо причала, я снова увидел ту самую знакомую мне уже собаку, которая до сих пор сидела на том же месте и провожала нас долгим и каким-то тоскливым взглядом. Мы шли и не могли наговориться друг с другом обо всём том, о чём не могли ни с кем поговорить за всю свою жизнь. Каждое мгновение, проведённое с этой чудесной девушкой ослепительной красоты, было ценнее всего самого дорого, что есть в мире. Одна секунда с ней перевесила бы всё золото, собранное когда-либо на планете. А Плёс между тем окутывала летняя ночная дымка, и в воздухе витал запах костра, напоминающий юные годы, проведённые в деревне, и было ощущение, что на концерт плёсских сверчков съехались в этот удивительный вечер сверчки со всей необъятной и красивой России.
В л а д и с л а в. Ты у неё ночевал?
А л е к с е й. Мы прошли по центральной площади Плёса с двумя Троицкими церквями и направились вверх, через Соборную гору, к ней домой. Она почти не садилась в коляску. Старалась идти, превозмогая боль, и лишь изредка останавливалась отдохнуть, и при этом выглядела такой счастливой, что всё вокруг становилось каким-то радостным и привлекательным… Всё. И вечернее небо на закате солнца, и проехавший мимо мотоцикл, и низко над головой пролетевшие чайки, и глухой далёкий лай собак, и шум проходящего мимо Плёса теплохода, и даже назойливые комары в лучах фонарного света казались счастливыми благодаря тому, что где-то здесь, совсем рядом, возле меня, находился источник невероятной женственности и любви во всех её самых лучших проявлениях. Когда мы пришли, Сергея Николаевича не было дома.

М а ш е н ь к а. Скорее всего, дедушка пошёл к тёте Моте за молоком.
А л е к с е й. А тётя Мотя – это кто?
М а ш е н ь к а. Тяжёлой судьбы женщина. Ей за 90 уже… Мужа на войне убили, и с тех пор всё сама. Всю жизнь проработала стрелочницей на железнодорожной станции, выполняла самую тяжелую работу. Она хозяйство держит. Козу, корову, кур. Сейчас сил уже нет, и дедушка часто ей помогает по хозяйству, а она за это молоко ему даёт, так вот и дружат уже много лет.

А л е к с е й (Владиславу). И снова, как будто под каким-то невероятным гипнозом, я застыл у картины Боровиковского «Графиня Лопухина». (Машеньке.) Неужели это и правда не копия, а самая настоящая?
М а ш е н ь к а. Была бы настоящая, дедушка бы её продал, и всё сразу бы решилось. Но тот старый художник меня так в этом убеждал, что я почти поверила.

А л е к с е й. А ты действительно на неё похожа. Очень.
М а ш е н ь к а. Ты находишь? А мне кажется, не очень.
А л е к с е й. Очень, очень.
М а ш е н ь к а. Вот и он, тот художник, так говорил… Помешался совсем на ней. Истории разные рассказывал. Сказал, что всю жизнь хотел с ней встретиться, с Марией Ивановной этой, Лопухиной, и вот, увидев меня, посчитал, что встретился, и подарил мне её, а потом и вовсе умер.
А л е к с е й. Расскажи, какие истории? Так интересно пообщаться с сошедшей с картины красавицей!
М а ш е н ь к а. Примерно год назад к нам в дом пришел он. Тот самый художник. Он был очень стар, на голове его была широкополая шляпа, из-под которой вились седые кудри. Взгляд его больших карих глаз застыл в каком-то, как мне показалось, невероятном событии, только ему ведомом. Он был немногословен, сказав лишь то, что наконец его мечта сбылась, он увидел меня и теперь спокойно может уйти в мир иной. Передал нам с дедушкой картину, раскланялся и ушёл. А вскоре рассказали, что в магазине на площади, покупая хлеб, он вдруг схватился за сердце и умер. При жизни он был замкнутым стариком, и откуда взялся в Плёсе, никто толком и не знал, но его дом, который находится немного на отшибе, обходили стороной, боялись его и поговаривали, что этот художник был каким-то колдуном.
А л е к с е й. Интересно как! А может, это и был сам Боровиковский?
М а ш е н ь к а. Угу. Только ему было бы больше двухсот лет…
А л е к с е й. А ты знаешь историю написания этой картины?
М а ш е н ь к а. Мария Ивановна Лопухина происходила из графского рода Толстых и была старшей дочерью графа Ивана Андреевича Толстого и Анны Фёдоровны Майковой. У неё было четыре сестры, но самой скандальной фигурой в этой семье был её старший брат, Фёдор Иванович Толстой, известный по прозвищу «американец». Однажды он пытался стреляться даже с Пушкиным! А Александр Сергеевич, чтобы не стреляться, неожиданно стал есть черешню и выплёвывать косточки. Этот забавный эпизод он описал в своей «Метели»… Сразу же после свадьбы, а ей в момент венчания со Степаном Лопухиным было восемнадцать лет, она позировала Владимиру Лукичу Боровиковскому.
А л е к с е й. А сколько было лет Боровиковскому?
М а ш е н ь к а. На момент их знакомства и написания портрета – сорок лет.
А л е к с е й. И ты думаешь..?
М а ш е н ь к а. Я уверена, что между ними возникла какая-то связь. Может, даже любовная…
А л е к с е й. Почему ты так думаешь? Она не любила своего мужа? Или это тебе тот странный художник рассказывал?
М а ш е н ь к а. Он рассказывал, но и я решила узнать о своём двойнике из истории. Ты всмотрись внимательно в её лицо, взгляд.
А л е к с е й. Её лицо, как и твоё, излучает столько очарования и великолепия! Она как-то задумчиво смотрит, рассеянно, и в то же время погружена в свои мысли, в свою духовную жизнь. Дерзость и утончённость. А ещё, она очень сексуальна...
М а ш е н ь к а. А с чего бы это?
А л е к с е й. В смысле?
М а ш е н ь к а. Ну, если учесть, что замуж она очень не хотела и не любила своего Степана, который мгновенно лишил её детства и юности, а сразу после венчания привёл Марию Ивановну к художнику Владимиру Лукичу заплаканной и потерявшей всякую веру в будущую счастливую и прекрасную жизнь.
А л е к с е й. По её взгляду этого не скажешь.
М а ш е н ь к а. В этом и кроется загадка этого портрета. Загадка, которая пробежала искоркой в глазах двух влюблённых и стала тайной для всех нас, пытающихся прикоснуться к этой удивительной истории.
А л е к с е й (внимательно изучая портрет и переводя взгляд на Машеньку). Что-то живое, магнетическое и вместе с тем драматическое во взгляде… Я сейчас пытаюсь смотреть на тебя его глазами, глазами Владимира Лукича, и мне хочется писать тебя, наносить на холст краски, которые я бы наполнил всей своей нежностью и глубиной по отношению к тебе, Машенька.
М а ш е н ь к а. А в чём проблема? Краски есть, холст тоже, есть ты и я. Напиши меня, Алёшенька, пожалуйста, напиши меня!

А л е к с е й (Владиславу). Это было что-то невероятное. Наверное, самое невероятное, прекрасное и странное ощущение всей моей жизни. Абсолютно не умея рисовать, подчиняясь гипнозу, идущему от Машеньки, я взял в руки краски, холст, и под звуки «Венского вальса» Шопена, а может быть, и под звуки какой-то другой музыки, которая звучала у меня в голове, я прикоснулся к чему-то непостижимому и необъяснимому. Я стал создавать любовь, здесь и сейчас, каждым новым мазком масляных красок, я признавался ей в единственной любви всей моей жизни и навсегда и всецело растворялся в чудодейственной красоте русской графини по имени Машенька, она же Мария Ивановна Лопухина.
В л а д и с л а в. У тебя получилось её нарисовать?
А л е к с е й. Думаю, да. Но это был не портрет в привычном понимании, а много ярких и чистых цветов на холсте, которые создавали вихрь, молнию, целую вселенную, которой она и явилась для меня в тот престранный вечер.
В л а д и с л а в. А любовная история между Боровиковским и Лопухиной действительно была?
А л е к с е й. После всей этой истории я изучал фигуру и Боровиковского, и Лопухиной и хочу сказать, что, действительно, портрет Марии Ивановны содержит настоящую тайну их возможных взаимоотношений и знакомства, которые и случились в год написания портрета – в 1797 году.
В л а д и с л а в. А что стало потом с ними?
А л е к с е й. Известно лишь, что вскоре после написания портрета Мария Ивановна Лопухина скончалась и была погребена в родовой усыпальнице Лопухиных в Спасо-Андрониковом монастыре в Москве. Через несколько лет там же похоронили и её мужа Степана Лопухина. Сегодня в этом монастыре находится музей древнерусского искусства имени Андрея Рублёва на Таганке.
В л а д и с л а в. А что стало с Боровиковским?
А л е к с е й. Он продолжал писать и умер в Санкт-Петербурге 8 апреля 1825 года, и был похоронен в Александро-Невской Лавре...
В л а д и с л а в. А портрет графини Лопухиной висит в Третьяковской галерее...

А л е к с е й. Да. Его часто называют русской Моной Лизой, и ещё я узнал от Машеньки, что этот портрет считался зловещим и очень опасным. Кстати, эту легенду потом мне подтвердили в научном отделе Третьяковской галереи.
М а ш е н ь к а. А знаешь, Лёшечка, Мария Ивановна умерла от чахотки, и виноват в этом злосчастный портрет. Так мне этот старый и сумасшедший художник рассказывал.
А л е к с е й. То есть?
М а ш е н ь к а. Полагали, что если на дочь мистика и магистра масонской ложи дворянина Ивана Толстого посмотрит юная особа, то вскоре умрёт. Ходили слухи, что жертвами дьявольского портрета стали не менее десятка дворянских девиц на выданье.
А л е к с е й. А почему портрет считали дьявольским?
М а ш е н ь к а. Поговаривали, что её отец заманил дух своей Машеньки в это полотно… С тех пор она там живёт и забирает души.
А л е к с е й. А как полотно попало в Третьяковку?
М а ш е н ь к а. Как же ты живёшь в Москве и не знаешь? Когда полотно было выставлено в галерее на всеобщее обозрение, и с него сдёрнули защищающую от смертельного взгляда вуаль, разговоры о проклятье несколько поутихли. А когда портрет приобрёл Третьяков, он повесил его рядом с другим портретом работы того же Боровиковского – портретом князя Куракина. А утром портрет Куракина нашли на полу с вдребезги разбившейся рамой… Не понравилось соседство князя строптивой красавице.
А л е к с е й. Ничего себе!
М а ш е н ь к а. И потом выяснилось, что при жизни молодая Машенька на дух не переносила стареющего князя, который волочился за молоденькими дамами.
А л е к с е й. Не знаю Вашего отчества, но догадываюсь. Любезная графиня, прекрасная Мария Ивановна, Вы могли бы поправить краешек Вашего воротничка, посмотреть немного в сторону и замереть в Вашей прекрасной улыбке?
М а ш е н ь к а. Я постараюсь. Для Вас я сделаю всё, что Вы захотите, уважаемый Владимир Лукич.
А л е к с е й. Буду Вам премного благодарен.
М а ш е н ь к а. Почтеннейший Владимир Лукич, а не будете Вы так любезны...
А л е к с е й. Наипрекраснейшая Мария Ивановна, простите за мою непростительную наглость, но я прошу Вас запастись терпением и несколько мгновений не шевелиться, и даже не произносить слова, которые из Ваших чудесных уст звучат так волшебно и очаровательно, что я теряю всякое мастерство художника и не могу думать ни о чём другом, кроме как о счастливой возможности прикосновения к Вам, к Вашим хрупким плечам, милая Мария Ивановна.
М а ш е н ь к а. Мой милый друг, досточтимый Владимир Лукич, что же Вы не исполняете Вашего нескромного желания, которое может помочь Вам в написании столь сложного портрета, учитывая, что я мешаю его созданию своим дыханием, шевелением и постоянной болтовнёй. Говоря все это, я думаю лишь исключительно о конечном результате Вашего шедевра русской живописи.
А л е к с е й. Дорогая и любопытнейшая моя Мария Ивановна, опасаясь дальнейших своих действий после возможного прикосновения к Вам, я гоню прочь уже ставшие навязчивыми мысли о возможности вдыхать вместе с Вами один и тот же воздух, пьянея от запаха Ваших волшебных волос и…
М а ш е н ь к а. Вы, мой мучитель Владимир Лукич, не оставляете мне шанса думать и мечтать о нас с Вами в тот момент, когда я буду подвластна грубым ласкам своего глубокоуважаемого мужа Степана Авраамовича Лопухина.
А л е к с е й. Отчего Вы думаете, что я не оставляю Вам шанса, прелестная Мария Ивановна? Позвольте, я прикоснусь лишь к Вашим божественным волосам, чтобы поправить их для должного вида на создаваемом мной, как Вы говорите, шедевре.
М а ш е н ь к а. С превеликим удовольствием доверяю Вам всецело все мои волосы и даже всё остальное.
А л е к с е й подходит к М а ш е н ь к е и очень нежно поправляет волосы на её голове, и тянется к её губам, чтобы впервые поцеловать самую красивую девушку в мире, и именно в этот момент, как и следовало бы ожидать в любом любовном сценарии, входит Сергей Николаевич.
М а ш е н ь к а. Дедушка!
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. И ничего мне не говори про молодого человека. Я знал, что он опоздает.
М а ш е н ь к а. Дедушка, я бы хотела...
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Слушай, что тебе говорят. Молодой человек, там, в сарае, возьмите гамак, а остальное Машенька покажет. Я пойду уже отдыхать.
М а ш е н ь к а. Спасибо, дедушка.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Благодарите Бога за то, что он послал сегодня на ужин картошку с маринованными грибами и курицей.
М а ш е н ь к а. Спасибо, дедушка.
А л е к с е й. Спасибо, Сергей Николаевич. Простите меня.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Бог простит.
М а ш е н ь к а (исчезая за дверью комнаты). Я пока переоденусь. Сейчас вернусь!
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Как вы будете догонять теплоход?
А л е к с е й. Завтра он весь день стоит в Кинешме, и я на рассвете на попутках уеду.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Хорошо. Вы с Машенькой осторожней на всякие темы. Для меня удивительно, что она уже и так Вам много рассказала.
А л е к с е й. Что за операция ей предстоит?
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Уже и это рассказала?
А л е к с е й. Нет, как раз-таки не рассказала.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. У Маши рак позвоночника. После трагедии на санках у неё, помимо перелома, образовалась опухоль в спинно-мозговой оболочке. Каждое движение руки или поворот головы сопровождаются страшной и мучительной болью. Когда никто не слышит, она стонет от невыносимой и ежеминутной боли. Обезболивающие уже почти не помогают. Врачи не говорят ничего утешительного. Прогнозы самые страшные и печальные. Последняя надежда – дорогостоящая операция в Израиле. Мы копим деньги.

А л е к с е й (Владиславу). Его слова были как удар молнии, который парализовал меня, и скупые слёзы Сергея Николаевича, которые он пытался тщательно скрыть от меня, передались и мне. (Сергею Николаевичу.) Сколько нужно денег?

С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Очень много. Очень. Она не хочет, чтобы я продавал картины, но это единственный способ как-то заработать. Вы заметили, что почти на всех её картинах один и тот же вид с Соборной горы, где и произошла трагедия. Она просто живёт и видит этот мир не только своими глазами, но и глазами Никиты, ежедневно встречающим рассвет и закат, будь то осень, зима, весна или лето.

А л е к с е й (Владиславу). Больше всего меня поразил тот факт, что при мне она ни разу не подала даже намёка на адские боли, которые её мучили. Она изящно и красиво поворачивала голову, ярко жестикулировала и вообще была такой живой и жизнерадостной. Она вопреки всему была самой женственной и изящной девушкой, которую я когда-либо встречал. Мы не смогли подробно поговорить с Сергеем Николаевичем о ней, так как вскоре появилась Машенька в новых одеждах.
М а ш е н ь к а. А почему до сих пор не принесли гамак?
А л е к с е й. Да, да. Я сейчас принесу.
С е р г е й  Н и к о л а е в и ч. Спокойной ночи. Не забудьте про Змиевскую балку в Ростове. Это очень важно.
А л е к с е й. Конечно. Спокойной ночи.
М а ш е н ь к а. Пошли кушать, Владимир Лукич!
А л е к с е й. Когда мы ели, я пытался скрыть от неё своё настроение. А она, наоборот, вся сверкала, и от неё шла такая волна самой доброй во Вселенной энергии. Мы поужинали, и она предложила мне выйти в сад и дождаться её там. Её не было несколько минут, но за эти мгновения в моей голове, которая наполнилась болью, проносились самые разные мысли о её спасении. Вышла она с тем самым граммофоном и старой пластинкой с дарственной надписью. Было полное ощущение, что весь вечер я перемещался на машине времени то в век восемнадцатый, где перевоплощался в великого русского художника Владимира Лукича Боровиковского, который постигал все тайны красоты русской девушки, и в век девятнадцатый, ощущая всю его энергетику, наполненную поэзией Пушкина и изяществом сюжета всего происходящего, – то в век двадцатый, в осаждённый Ростов начала Великой Отечественной войны, то в шестидесятые и семидесятые с его граммофонами, пластинками и прочими вещами, которые дышали эпохой оттепели и стихами поэтов-шестидесятников. Это всё было именно здесь...
В л а д и с л а в. Возле этого дерева?
А л е к с е й. Да.
М а ш е н ь к а. Эту пластинку подарила моему дедушке сама великая Анна Герман во время парада 9 мая 1980 года. Это наша гордость! Я её очень люблю. Вот послушай! (Маша поставила пластинку, и зазвучали песни легендарной певицы.) Я никогда в своей жизни не танцевала медленный танец, и я уже никогда не станцую, но каждый раз, когда слушаю «Эхо любви», я мысленно танцую…
А л е к с е й. Машенька! Ты обязательно станцуешь! Я тебе обещаю! Правда, правда. И если ты позволишь, то я первый приглашу тебя на танец!
М а ш е н ь к а. И последний!
А л е к с е й. Обещаю тебе.
М а ш е н ь к а. Я сейчас хочу! Пожалуйста, Алешенька! Пригласи меня на танец!
А л е к с е й (Владиславу). Громко зазвучала музыка, и я подошёл к ней, сделал лёгкий поклон и аккуратно взял на руки, зная, чего это ей стоит. Не знаю, видел ли нас Сергей Николаевич в тот момент, но я видел её самое счастливое лицо, и улыбалась она так красиво. Из её глаз градом хлынули слёзы, но это были слёзы счастья. Это были самые счастливые слёзы, которые я когда-либо видел. Мы кружились по этому саду, и в эти секунды казалось, что сам Господь, восхищаясь, плачет, наблюдая за нами…
М а ш е н ь к а. Алёшенька, ты видишь, какая сегодня красивая ночь! Посмотри на небо! Посмотри, сколько звёзд смотрит на нас, и мы с тобой сейчас вдвоём освещены этими маленькими ночными фонариками! Ведь в этом, Алёшенька, и заключается главный секрет счастья человеческого на земле! Попасть под свет этих маленьких огоньков, и чтобы все эти миллионы звёздочек светили только на двух голубков, танцующих на этой планете! У каждого в жизни есть своя ночь, свои мгновения, когда все до одной звезды этой загадочной бесконечности светят только на две души с самым прекрасным и учащённым биением сердец!

А л е к с е й (Владиславу). Потом я так же аккуратно посадил её на деревянный стул и поцеловал ручку. Она вся просто искрилась от счастья, которое перекрывало в эти минуты её адскую боль. Потом она принесла гитару и всю ночь не выпускала ее из рук. Я был поражён тем, что она знала столько песен и не просто знала, а блестяще исполняла их, иногда, правда, запинаясь на той или иной ноте, подбирая нужную, но делала это так волнительно, что я хотел всеми немыслимыми законами бытия продлить эту волшебную ночь на века… И вдруг, резко прервав одну из песен, по-моему, «Белую гвардию», она задала мне вопрос, которого я боялся больше всего…
М а ш е н ь к а. Лёш, а у тебя есть в Москве девушка?
А л е к с е й. Ну, как сказать...
М а ш е н ь к а. Как есть. Только правду. Посмотри мне в глаза и скажи.
А л е к с е й. Есть.
М а ш е н ь к а. А как её зовут?
А л е к с е й. Аня.
М а ш е н ь к а. А вы давно вместе?
А л е к с е й. Маш, я не хочу сейчас...
М а ш е н ь к а. Надо, Лёш. Расскажи.
А л е к с е й. Полгода.
М а ш е н ь к а. Вы просто встречаетесь?
А л е к с е й. Она беременна. У нас свадьба в сентябре.
М а ш е н ь к а. Беременна?.. Здорово!.. Это же такое счастье, Алёшенька!
А л е к с е й. Маша!
М а ш е н ь к а. Лёш, ты знаешь, что я никогда не смогу иметь мужчину и ребёнка, и я правда счастлива от того, что у тебя он будет! Честное слово, я так счастлива сейчас за тебя… Ты достоин счастья, Алёша, взаимной любви и маленькой доченьки или сыночка… Ещё неизвестно, кто будет?
А л е к с е й. Маша...
М а ш е н ь к а. А где вы будете жить?
А л е к с е й. В Москве. В одном районе там. Будем снимать квартиру.
М а ш е н ь к а. Это же очень дорого. А ещё и ребёночек…
А л е к с е й. Я коплю деньги.
М а ш е н ь к а. Почему же деньги играют такую большую роль для создания семейного счастья?!
А л е к с е й. К сожалению.
М а ш е н ь к а. Да всё, что можно купить, продать, обменять, перепродать, всё это уже дёшево. Особенно дёшево то, что можно купить за деньги.
А л е к с е й. Маша, я хотел сказать, что ни разу, пока был с тобой, не вспомнил о том, что у меня в Москве...
М а ш е н ь к а. А это страшно. Это очень плохо. Прости меня за это.
А л е к с е й. Ну что ты, Маша! Ты не представляешь, что со мной здесь произошло. Я переосмыслил всю свою жизнь. Ты самая красивая девушка в мире и я… ты знаешь… главного словами не скажешь…
М а ш е н ь к а. Но иногда нужно сказать.
А л е к с е й. Я не хочу в Москву, понимаешь, не хочу.
М а ш е н ь к а. Ну как же так? Там же скоро на свет появится твоя частичка, которую нужно растить и ухаживать, и поливать, как цветочек. Это же такое счастье!
А л е к с е й. Здесь с тобой я обрёл настоящее счастье. Без тебя я не смогу, Машенька. Я теперь понимаю все мысли и чувства Боровиковского… Я теперь много чего вообще понимаю. (Владиславу). После этих слов я потянулся к её губам, и они, такие нежные, слились с моими… Я не могу тебе описать словами ощущения, которые я никогда до неё ни с кем не испытывал и уже никогда не испытаю. Я целовал её, плавно переходя на её тонкую и слабую шею, на её красивую грудь, которая была создана только для поцелуев. Целовались мы долго, она гладила мои волосы, а я утопал своими руками в её божественных волосах, и ничто в те мгновения не мешало нашему грустному и такому скоротечному счастью. Это было здесь, на этом месте. Она шептала мне слова ласковые, нежные, грустные. Боже! Я и на секунду не мог предположить о кошмаре, который ожидал меня так же, как убийца ожидает свою жертву, прячась где-то здесь, рядом, в самом неожиданном месте для полной и беспощадной расправы.

В л а д и с л а в. Что случилось, Лёш?
А л е к с е й. Она уснула, крепко сжав мою руку, прислонившись к моим плечам. Я ещё долго гладил её волосы, думая о ней, об этой судьбоносной встрече, изменившей всю мою жизнь, пока сам не заснул в её каштановых шёлковых волосах. Снилось мне в ту ночь, что я в костюме восемнадцатого века и в образе Владимира Боровиковского рисовал Марию Ивановну Лопухину, Машеньку, которая много говорила, говорила, рассказывала свою такую ещё юную жизнь, звонко смеялась, вспоминая своё ещё не ушедшее детство, искренно плакала, рассказывая об унижениях и дикой ревности мужа, а из-под моей руки выходил шедевр русской живописи в образе этой милой и прелестной девушки, которая сумела передать всё таинство и загадку русской красоты, и мы под музыку вальса кружились с ней в саду, не замечая стоящего где-то в стороне и смотрящего на нас её мужа,  Степана Авраамовича Лопухина.
В л а д и с л а в. Вы проснулись вместе?
А л е к с е й. Утром я проснулся от пения птиц и нежного света встающего солнца, проникавшего сквозь деревья. В каплях утренней росы начинал проявляться новый и самый страшный день моей жизни. Я обернулся и увидел, что её нет рядом. Я обошёл дом вокруг и тихо позвал её. Потом зашёл в дом, где обнаружил только спящего Сергея Николаевича. И вдруг у себя в нагрудном кармане я обнаружил лист бумаги, на котором было что-то написано. Я развернул его и стал читать…
В л а д и с л а в. Её письмо?
А л е к с е й (доставая из кармана письмо). Да. Вот оно. Я храню его уже много лет.

«Прости меня, Алёшенька, пожалуйста, я думаю, ты меня поймёшь. Я больше не могу выносить эту боль. Сегодня ночью за мной приходил Никитка. Он был весь в белом, с ржавыми санками, которые он тащил по летней земле. Он постоял, посмотрел строго на меня, потом немного улыбнулся и махнул мне рукой, зовя за собой. Повернулся и ушёл в сторону горы. Я тихонько пошла за ним. Но потом вернулась, чтобы написать тебе это письмо, в котором я хочу сказать тебе то, что не успела сказать этой ночью. Я люблю тебя, Алёшенька. Сильно-сильно люблю. Я полюбила тебя, как только увидела, ещё там, на горе, когда ты отбился от группы. И я хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы ты немедленно поехал в Москву и сделал счастливой Аню и своего ребёночка. Я завещаю тебе половину суммы от продажи моих картин, сумму, которая мне все равно бы не принесла никакого счастья, а только смерть в далёкой и неизвестной мне стране на операционном столе. Эти деньги помогут вам встать на ноги, и тогда я буду самой счастливой Машенькой во всех небесах. И пожалуйста, я прошу вас, помните, что в жизни нужно ценить каждое мгновение с любимым человеком так, как будто оно последнее. Не раскидывайтесь жизнью, которая только для любви и предназначена. Половина денег пусть останется у моего любимого дедушки. Спасибо тебе, Алёшенька, за танец и поцелуи. Это было одно из самых лучших ощущений в моей жизни. Никогда не говори о любви, потраченной напрасно! Любовь никогда не пропадает зря, её воды возвратятся обратно к своему истоку, подобно дождю, наполнят его свежестью и прохладой. Никогда не смотри в прошлое с тоской. Оно не вернётся. Мудро распорядись настоящим. Оно твоё. Иди вперед, навстречу туманному будущему, без страха и с мужественным сердцем! Я в тебя верю и люблю тебя. Будь умницей. Твоя Машенька. Письмо для дедушки лежит в моей мастерской. Прощай, любимый мой...»

В л а д и с л а в. Что она сделала?
А л е к с е й. Она съехала на своей коляске с того самого места, где погиб Никита.
В л а д и с л а в. Ты её видел?
А л е к с е й. Нет. Когда я туда прибежал, там уже стояла скорая помощь. Я не знаю, кто мог сообщить. Возможно, она сама до этого рокового шага. Сказали, что смерть наступила мгновенно. Всё было как во сне. Как в тумане. Носилки, её тело, накрытое простынёй, разбитая коляска, крик Сергея Николаевича, допрос в полиции. Всё было как будто с кем-то, но не со мной. Помню лишь, что, когда бежал на гору, что-то кричал, тихо-тихо кричал… (Мысленно обращаясь к Машеньке.) Машенька, Машенька, моя любимая Машенька! Что ты наделала? Машенька, я люблю тебя! Одну тебя, Машенька! Зачем ты это сделала? Прости меня, прости, Машенька! Слышишь меня?! Я люблю тебя, Машенька! Я тебя люблю! (Владиславу.) Пойдём, поднимемся на гору… Здесь. С этого места. Это и есть самый красивый и самый печальный уголок во всем мире. Здесь я впервые её увидел, здесь погиб Никитка, здесь она стала инвалидом, и здесь же она навсегда покинула эту землю. Посмотри, как красиво! «Гляжу в озёра синие, в полях ромашки рву, зову тебя Россиею, единственной зову...» Её картина «Осень в Плёсе» висит у меня дома, и ты знаешь, я понимаю, что, как и она когда-то видела этот мир глазами Никитки, так и я иногда, в этой московской суете, вижу мир глазами Машеньки, и от этого он становится намного добрее и мудрее, и начинает улыбаться так же красиво, печально и загадочно, как улыбалась она…
А л е к с е й сорвал несколько полевых цветов и бросил их вниз с Соборной горы. Разлили водку по стаканчикам и выпили.

В л а д и с л а в. Что стало с Сергеем Николаевичем?
А л е к с е й. Он умер через месяц. Не выдержало сердце. Дом заколотили со всех сторон, и стоит он теперь, запрятанный в заброшенном и тихом плёсском саду, через который может пройти любой турист.
В л а д и с л а в. Сюда идёт вторая группа.
А л е к с е й. А вот и Анечка с Ленкой.
А н н а. Ну что, мужчины? Почему вы одни?
Е л е н а. Влад, а где ваши-то?
В л а д и с л а в. Не знаю.
А л е к с е й (обнимая нежно Анну). Да мы немного отстали. У нас была своя экскурсия. Как вам Плёс? Нравится?
А н н а. Очень! Такой красивый и тихий город… Осень в Плёсе – это божественно!
А л е к с е й. Ты не замёрзла?
А н н а. Нет. Так, чуть-чуть. Лёш, Сонька звонила, привет передавала.
Алексей - Как там она? Бабушку ещё не довела?
А н н а. Как обычно. Но счастливая звонила! То ли оттого, что скучает, то ли наоборот.
А л е к с е й. Ясно. Ладно, пойдёмте пройдёмся вместе.
Е л е н а. Всё-таки вы примкнули к нашей экскурсии, и я чувствую, что не обошлось без вашего так называемого морса…
А л е к с е й. Терпим поражение и признаём свою кардинальную ошибку, что не пошли с вами сразу.

Вместе они ещё какое-то время побродили по городу, посещая сувенирные лавки, церкви, магазины и просто шли по сказочно красивым и таким грустным улочкам. Когда подошли к теплоходу, то, ещё немного постояв у причала в восхищении местными пейзажами, зашли по трапу на корабль. Начальник круиза объявил, что до отплытия теплохода в рейс остаётся пять минут, и вскоре под дежурные гудки корабль медленно стал отходить от причала. Самый красивый волжский город в мире со своей могучей историей и Троицким собором, грустя, провожал их в это ещё никем не разгаданное путешествие под названием «жизнь». В л а д и с л а в молча стоял на палубе и смотрел на город. А н н а  с  Е л е н о й переодевались в каюте, а в голове у А л е к с е я звучала музыка, совсем не в тон той, что играла на теплоходе.

А л е к с е й. До свидания, Машенька!

Э П И Л О Г

А л е к с е й. Прошло очень много лет после этой истории. В моей жизни всё было относительно хорошо. Но когда мне необходима какая-нибудь помощь или необходим совет, или просто нужно побыть один на один с самим собой, я иду в Третьяковскую галерею и, немного постояв у портрета работы Владимира Боровиковского «Графиня Лопухина», ухожу, наполненный невероятной энергией, идущей от этой женщины, которая когда-то явилась мне, чтобы осветить дорогу всей моей жизни, по которой я буду идти и идти, несмотря ни на какие трудности и невзгоды. А совсем недавно в одном журнале я наткнулся на стихотворение Якова Петровича Полонского, посвящённое этой картине, которое он написал в конце девятнадцатого века. Я вырезал его из журнала, и теперь эти строки всегда со мной...

«Она давно прошла, и нет уже тех глаз
И той улыбки нет, что молча выражали
Страданье – тень любви, и мысли – тень печали.
Но красоту её Боровиковский спас.
Так часть души её от нас не улетела,
И будет этот взгляд, и эта прелесть тела
К ней равнодушное потомство привлекать,
Уча его любить, страдать, прощать, молчать».


К О Н Е Ц

Первая редакция написана 10 ноября 2008 года в культурном центре «Булгаковский Дом» в Москве. Вторая редакция –  4 марта 2013 года в Москве.