Почему смутился пушкин?

 
               
                ПОЧЕМУ  СМУТИЛСЯ ПУШКИН?
                Modo  vir,  modo foemina.
                То мужчина, то женщина.
                Овидий «Метаморфозы»
        История  многолетних войн, великих географических открытий и кругосветных путешествий полна  примерами участия в них женщин-авантюристок, переодетых в мужской костюм, жившими и выполнявшими  весьма успешно мужские роли под разными именами. У каждой из этих «женоподобных мужчин» и «мужеподобных женщин» была своя  оригинальная, славная и не совсем славная история, ибо у каждой эпохи свои нравы и обычаи, своё отношение людей  к тем, кто бросает вызов  самой  природе. Не все женщины, всю жизнь носившие  мужскую одежду и выполнявшие мужскую роль, оказывались в итоге победительницами. Обман многих из них  легко  разоблачался не только одним мужским обществом, но и самими женщинами,   такие лже-моряки и  «мужественные воины» иногда  подвергались  жестоким наказаниям за обман и самозванство, и погибали. И только единицы из них  были отмечены  наградами и почётом за  заслуги перед страной и обществом. Таким примером может  служить    Каталина де Эраузо, писательница, солдат, натуралист, великая авантюристка, губернатор Чили, предпринимательница. За заслуги  перед короной она  была  награждена высокими  наградами  королём Испании. Папа Римский даровал  ей право на ношение мужской одежды за деятельность в Южной Америке.
        К таким заслуженным  двуликим (двуполым по собственному хотению)  женщинам-воительницам относится наша Надежда Дурова (1783-1866), первая в России  женщина-офицер   и писательница, автор приключенческих романов  и повестей и книги  воспоминаний  «Записки кавалерист-девицы» (1836-39), высоко ценимых Александром  Пушкиным.  В 1806 году, выдав себя за мужчину, вступила в Мариупольский гусарский  полк, участвовала в войнах в Франции в 1807 и в 1812-14, стала ординарцем  М.И. Кутузова. Всю жизнь    Надежда  Дурова под именем корнета  Александра  Александрова продолжала ходить в мужском костюме, предпочитала  до конца играть роль мужчины,  чтобы как и прежде   восхищать,  поражать, удивлять  и порой шокировать дворянское общество, не замечая за собой некоторых странностей, вызываемых    возрастом и пережитым военным прошлым. Такое иногда бывает в жизни и давно отмечено возрастной психологией, когда не замечаемые за  собой  собственные странности индивида «производят»   в его глазах   «странности» других людей.   В том числе  у таких адекватных и психически здоровых, каким был Александр  Сергеевич Пушкин, которого ни при каких обстоятельствах трудно  было чем смутить или удивить, бросить в краску стыда и смущения.
         Об этом проявлении  некой «странности» в  самом  Пушкине пишет сама Н.А. Дурова в своей повести «Год жизни в Петербурге», когда она обедала  на даче поэта  на Каменном острове   вместе с его свояченицами, старшей дочерью Машей и  его другом  издателем и литературным  критиком Петром  Плетнёвым: «Девочка лет пяти сидела с нами за столом; друг Пушкина стал говорить с нею, спрашивая , не раздумала ль она  идти за него замуж?  «Нет, — отвечало дитя, не раздумала» — «За кого ты охотней пойдёшь, за меня или за папеньку?» — «За тебя и за папеньку». — «Кого ж ты больше любишь, меня ил папеньку?» — «Тебя больше  люблю и папеньку больше люблю». — «Ну а этого гостя, — спросил Александр Сергеевич, показывая на меня, —  любишь? хочешь за него замуж?» Девочка отвечала поспешно: «Нет, нет!»   При этом ответе я увидела, что  Пушкин покраснел…  неужели  он думал, что я обижусь словами ребёнка? Я стала говорить, чтоб прервать молчание, которое очень некстати наступило за словами девочки: «Нет, нет!» — и спросила её: «Как же это! Гостя надобно бы больше любить» Дитя смотрело на меня недоверчиво и, наконец, стало кушать; тем кончилась эта интермедия!.. но Александр Сергеевич! Отчего он покраснел?.. или  это уже верх его деликатности, что даже и в шутку, даже от ребёнка не хотел бы он, чтоб я  слышала что-нибудь не так вежливое?»  Нет, не от этого  смутился и покраснел Пушкин.
      Увы,  Надежда Дурова в этих   психологических  предположениях глубоко заблуждалась, так же как и заблуждалась она относительно  своих особых писательских  способностей и данных литератора, знатока особенностей человеческой души.       Если верить учёным-пушкинистам  и свидетельствам  современников Пушкина, поэта трудно было  чем-нибудь смутить и тем более заставить покраснеть и сконфузиться. История Петра  Великого и Пугачёвского бунта, написанием  которых Пушкин-историк занимался   до конца жизни, преподносила ему такие  документальные факты, после которых  было трудно чему-либо удивляться и  тем более  смущаться.   
         Быт и нравы эпохи Просвещения, царствования Екатерины Великой и её внука Александра Благословенного надолго определили  уровень морально-нравственного состояния  высшего придворного  общества, с его бесконечными бал-маскарадами, гуляньями и фейерверками и танцами  с кавалергардами  в полковых шатрах во время  военных учений. Романтизация любви соседствовала с чувственным развратом и соответственно порождала  самые причудливые (иногда извращённые) формы межличностных отношений между полами, негативно отражаясь на семейном  воспитании  и общественной морали.          
      Нет, совсем не от того, не от  невежливого ответа четырёхлетней Маши покраснел её отец. Здесь  славная «русская  амазонка» Дурова, сидящая за обеденным столом в мужском костюме, глубоко ошибалась как  насчёт  Пушкина, так  и насчёт самой  себя.  Даже самой гениальной актрисе в  53 года, будь она в  костюме принца Датского  и  рыцарских доспехах  весьма трудно  выглядеть  настоящим мужчиной, за которого (после папы и дяди Пети Плетнёва)  хотелось бы доброй девочке  выйти замуж.
     На самом деле  Пушкину стало стыдно за  себя, за всех взрослых из своего окружения и за мир взрослых людей вообще. Пушкину в первую очередь  стало стыдно  перед своей старшей дочкой,  и он покраснел.
       Пушкину-отцу  стало стыдно  перед дочерью  за тех взрослых лицедеев-дилетантов, которые  в целях социальной мимикрии, (чаще ради славы или карьеры) продолжают выдавать  себя за тех, какими они не являются  на самом  деле,  и являться ими  не могут по всем божьим и человечьим законам. В какие бы одежды ни рядились  разные самозванки и самозванцы, в каких бы масках и полумасках  они  ни выступали   на арене балагана жизни — они обязательно будут разоблачены в глазах пытливого ребёнка, обладающего  природной  рефлексией, ощущающего  самого себя как мыслящего, познающего человека, наделённого критичностью  взгляда  на людей и вещи. Пушкин был смущён и поражён природной прозорливостью своего старшего ребёнка, пятилетней Маши, которая каким-то загадочным внутренним чутьём, «почувствовала»   в одном из  приглашённых к  столу   мужчин,  в далеко не юном корнете  Александрове  Александре Андреевиче,  переодетую в мужское платье  ЖЕНЩИНУ. Маленькая умненькая  девочка, дочь  гения, на тонком подсознательном уровне почувствовала, «узрела незримое очами» (Василий  Жуковский) своим   особым природным зрением то, что дикари амазонского племени ваорани («охотников на обезьян»), по свидетельствам отдельных  путешественников-этнографов,  определяли своим тонким обонянием, давным-давно утраченным  цивилизованным  человеком. 
      Мало этого, проявив свою природную  и безошибочную  проницательность, девочка Маша Пушкина  предпочла о своём «открытии»   тактично умолчать, чем в очередной раз доказала преимущество дворянского семейного воспитания перед воспитанием мещанским и провинциальным.       
      Поэт ещё раз убедился, что психофизически здоровый ребёнок, в отличие от взрослых,   всегда чувствует любую ложь  и  любой обман, даже самый возвышенный,  самый безобидный и невинный. Воистину, то,  что пытаются грубо, неумело и топорно  скрыть друг от друга взрослые, невозможно скрыть от пристального и незамутнённого  ребёнка. Воспетый в льстивых гимнах  и одах король обязательно окажется голым, а самый хитрый фарисей обязательно будет посрамлён, ибо устами ребёнка глаголет истина.   В то время, в эпоху Пушкина,  социальная психология ещё не стала наукой, а детская и возрастная психология  не стала по-настоящему  предметом изучения, и до выхода в свет фундаментального труда великого  русского педагога К.Д. Ушинского «Человек  как предмет  воспитания. Опыт педагогической антропологии» оставалось без малого  33 года. Психология и педагогика ещё не переплелись  между собой в деле воспитания человека  человеком с позиции стихии альтруизма  и  этики эволюционной генетики человека,  его  мучительного восхождения к доблести. У  Маши Пушкиной (в замужестве Марии Александровны Гартунг) будет  долгая жизнь. Выпускница  Екатерининского института, фрейлина императрицы Марии Александровны, жены императора Александра II,  она переживёт почти всех своих родных и близких, доживёт до Красной Смуты 1917 года, до  подлого убийства большевиками  царской семьи, и умрёт от голода в Москве в  марте 1919 года.

16.09.2022