Калейдоскоп. Америка. Этюд 18

                Америка.


  Когда 15 мая 1988 года вышел закон " О Кооперации в СССР" всем показалось, что это прорыв. Наконец-то подведена законодательная база под деятельность кооперативов, которые на тот момент существовали уже более полугода. Имели место быть, но непонятно на каких условиях. А вот теперь... Но этот закон не содержал никакой конкретики. То есть он был вообще ни о чем. Но разве от него что-либо в тот момент требовалось? Есть закон. Всё. Больше ничего не надо. Ведь все тогда знали одно: разрешено все, что не запрещено. Всем можно зарабатывать! Но как?


Те, кто раньше сутками трудился в домашнем ателье по пошиву одежды или в поте лица производил обувь в подпольном цеху, рискуя сесть в тюрьму (ирония судьбы — статья «за тунеядство»), а также те, кто спекулировал на перепродаже скупленных у иностранцев вещей, - тем хорошо. Они могут делать все то же самое и их больше никто не осудит ни законодательно, ни морально. Они знают, что делать. А как быть остальным?
Специфическое было время. В единственный в стране Макдональдс стояли многокилометровые очереди. Школьницы на вопрос "Кем ты мечтаешь стать когда вырастешь?" отвечали: "Валютный проституткой". И эти их интервью показывали по центральному телевидению. Словом, всем от мала до велика очень хотелось зарабатывать валюту. Лучшим способом конечно было продать за бугор килограмм-другой красной ртути (которой никто никогда не видел и уже не увидит). За неимением красной ртути можно продавать титан, медь, алюминий и много чего еще. По бартеру завозить персональные компьютеры и множительную технику. Но, вот проблема: разрешения на внешнеэкономическую деятельность могут получать только совместные предприятия, да государственные внешнеторговые объединения. Совместное предприятие - это когда один учредитель - иностранная фирма (стране очень нужны были иностранные инвестиции), а второй - советское предприятие. Вот этим СП можно было всё. Словно весь мир вращается вокруг них. Они и от налогов освобождены и от таможенных пошлин. С ними все хотят иметь дело. К ним несут все всё что имеют: кто товары, кто идеи. Но их не так много. На всех их не хватает. Поэтому многие мечтали разом решить все свои проблемы и заполучить свое собственное совместное предприятие. Но даже (представьте только), что вам так повезло, -  вы руководитель советского завода. Красный директор, так сказать. У вас и зданий много и гаражей. И в каждом гараже вы можете учредить по кооперативу. Что, впрочем, тоже дорого стоит. Но чтобы создать совместное предприятие вам нужен иностранный партнер. А где его взять, если страна семьдесят лет была за железным занавесом?

  К 1990 году у меня созрел план. Надо просто поехать заграницу и открыть там иностранную компанию. А потом уже с этой иностранной компанией учреждать такие совместные предприятия у себя на родине, какие заблагорассудится.

  В одном из глянцевых иностранных журналов по экономике мне попалась красочная реклама. Она описывала государство Кувейт как абсолютный налоговый рай. Любой инвестор, открывший в этой стране фирму, на десять лет освобождается от всех налогов.
«Наверное, это нам подойдет» - подумал тогда я и стал собираться в Кувейт. Судьба уберегла меня и я немного опоздал - в августе этого года Ирак напал на Кувейт и оккупировал его. Затем началась война и операция "Буря в пустыне".
  Офис нашего кооператива располагался в полуподвальном помещении на проспекте Энгельса недалеко от метро Удельная. Занимались мы разными направлениями - от туризма до консультационных услуг. От автоперевозок до курсов английского языка. Но доход от всего этого был, честно говоря, копеечный. Ощутимую прибыль приносило только одно направление — продажа импортной техники. Где мы её брали?  Да где только не брали! В основном покупали через посредников. А посредничеством тогда занимались почти все. А что было делать, если совершенно нет стартового капитала? Тогда даже шутили: Один предприниматель сообщает по телефону другому, что ему срочно нужен вагон варенья. И он готов заплатить за него сто тысяч. Второй отвечает: - Отлично! У меня как раз есть вагон прекрасного варенья. Они договариваются о встрече для подписания контракта. Оба кладут трубку. После чего один идет искать сто тысяч, а другой - вагон варенья.

  И вот как-то раз в июле 1990 года я вернулся под вечер в офис после очередной встречи с продавцом «варенья». Меня встречает Коля и говорит:
- Сейчас, ты не поверишь, я покажу тебе настоящего живого американца.
- Вот тоже - чудо света! - подумал я. Я даже не понял к чему он клонит. Он подвел меня к худощавому невысокому человеку с острым как у почтальона Печкина носом. Тот представился:
- Виктор Сегеда. Я - настоящий американец. Вот мой паспорт. - Он достал из кармана рубашки синий американский паспорт и протянул мне.
- Зачем паспорт? - спросил я.
- Нет, вы посмотрите, он настоящий.
- Да что вы! Я и так верю.

Виктор нашёл нас, чтобы продать новенький в упаковке факсимильный аппарат марки Toshiba, который он специально для этого привез с собой из Нью-Йорка. Сегеда (как я узнаю впоследствии) жил и работал таксистом в городе Большого яблока. Жил бедненько и копил. Раз в полгода он приезжал в Союз и отрывался по полной. Юных красавиц у него здесь было сколько хочешь — любая готова была отдаться ему за одну только призрачную надежду, что вдруг он женится на ней и увезёт с собой в Америку. Такое магическое воздействие оказывал на них его синий паспорт. А он на эти обещания не скупился и щедро показывал им всем «небо в звёздах». Это было его излюбленное выражение.

"Буря в пустыне" уже отгремела. Но СССР был жив, хотя и не вполне здоров. Нас ещё во всем мире уважали, хотя уже почти не боялись. Виктора нам послало Провидение — не просто же так он появился именно в тот момент, когда я думал: куда бы мне теперь податься, если Кувейт закрыт?
Железный занавес не то чтобы рассыпался, но уже дал трещину, через которую я и просочился. Для меня эта трещина воплощалась в строе автоматчиков в аэропорту Пулково. Через него надо было пройти от автобуса на лётном поле до трапа самолета. Это было странно. Как будто кто-то опасался, что пассажиры, летящие в США, вдруг передумают и кто-то из них решит сбежать и спрятаться здесь кустах.

  Виктор Сегеда оказал мне существенную помощь. Он сделал нечто большее, чем приглашение для получения визы, аренда комнаты на Брайтоне и организация встречи в аэропорту. Но об этом позже. И вот после двух дозаправок (в Ирландии и на канадском острове Нью-Фаундленд) самолет Аэрофлота приземлился в жарком Нью-Йорке. Встретила меня женщина с красивым русским именем Вера. Она сказала, что Виктор занят и попросил её встретить меня. Комнату для меня Виктор снял у своей бывшей жены Аглаи, которая жила со своей мамой в трехкомнатной квартире. Жильё им оплачивало государство, но лишняя копеечка была им вполне кстати, потому как обе они не работали.

  Меня привезли и сразу же усадили за стол. Принялись меня рассматривать и расспрашивать. И это было понятно и не обидно, хоть непривычно было ощущать себя в роли заморской диковинки. Ведь я знал многое из того, чего нельзя было прочитать в их газетах. Тогда еще ни у кого не было ощущения, что наша страна вот-вот покатится в пропасть. Наоборот. Казалось, что если всю нашу гигантскую мощь направить не в танки и подлодки, а на свободную инициативу, то прямо сейчас мы станем свидетелями того как будут возникать новые корпорации глобального масштаба. Интересно же посмотреть своими глазами на живого актера, играющего в этом спектакле. Я был очень уставшим после долгого перелета и глаза у меня слипались из-за разницы часовых поясов, но я не мог отказать им и несколько часов мы провели в разговорах. Хозяйка квартиры Аглая была слегка тучной флегматичной и малоподвижный женщиной. Её мама напротив — щупленькая и энергичная старушка. И в те несколько недель, которые я провел в их доме, я чувствовал себя вполне уютно и комфортно. Виктор был у них частым гостем. Они были дружны, и он по-своему заботился о них.
  У меня в Нью-Йорке было две задачи. Первая - регистрация собственной американской корпорации для того, чтобы сразу же по возвращении домой учредить собственное с ней же совместное предприятие. Вторая задача была простой и насущной для нас. Мы тогда заключили крупный договор на поставку компьютеров и получили значительную сумму в рублях в качестве предоплаты по нему. Вот эти рубли надо было как-то конвертировать в доллары, чтобы на них здесь же закупить необходимую для выполнения контракта технику.

  С первых дней в Нью-Йорке Вера стала моей добровольной помощницей. Она тогда не работала и располагала свободным временем.
Вера - одна из самых ярких личностей, которых мне посчастливилось встретить не только в тот период, но и вообще в жизни. Она не спешила с работой. Ей хотелось чего-то по-настоящему крупного, яркого, интересного. В первые дни она изучала меня, присматривалась: можно ли мне доверять? Будто собиралась сделать серьезную ставку.

  Вера переехала в штаты из Киргизии с мужем и двумя маленькими сыновьями. Она, урожденная Лосева, дочь советского офицера, миниатюрная юная красавица с ярким чувством юмора и недюжинным интеллектом вышла замуж за рафинированного еврея-цеховика из-за чего у неё возникли проблемы с родителями. Впрочем для настоящего среднеазиатского еврея жениться на русской девушке поступок также достаточно смелый. Он обожал её, баловал и купал в роскоши. Потом они эмигрировали. То ли потому, что в Союзе началась кампания охоты на нелегальных среднеазиатских дельцов, то ли по голосу крови отца семейства. В Америке муж работал таксистом и однажды ночью его застрелили прямо в машине. Это случилось года за полтора до моего приезда. Вера Эйзерович осталась вдовой. Но талант и темперамент не смогло отнять у неё даже это горе.

  В Америке тогда был кризис и цены на недвижимость упали невероятно. Но я этого не знал так как мне не с чем было сравнивать. И на вопрос "Где будем арендовать офис?" я не задумываясь ответил: - на Манхэттене, на Пятой авеню. Это была самая респектабельная улица не только Нью-Йорка и всей Америки, но не преувеличу если скажу, что и всего мира.

  В Нью-Йорке всегда было очень много наших эмигрантов. И все они очень высокого мнения о себе и любят произвести впечатление. Но почти никто из них и в мыслях не замахивался на офис на Пятой.  Ну и что, что сегодня цены рухнули? Ведь завтра они опять взлетят до небес! Поэтому наш адрес на визитках и фирменных бланках производил на всех поистине магическое впечатление. Вера получала удовольствие, улавливая движение мимики и интонаций голоса собеседников и сожалела, что я не способен осознать их во всей глубине.
  На самом же деле наш офис представлял из себя маленькую комнатку без окон, которую мы арендовали у молодого трудолюбивого еврея Майкла Московица. Майкл арендовал целый этаж. Он был ипотечным брокером. В период кризиса количество собственных сотрудников у него сократилась и образовалась пара свободных комнат.

  Вера согласилась выступить соучредителем — это было необходимо по законам штата. Одна задача была решена: есть корпорация, есть офис, специфичная для Америки тисненая печать, продавливающая оттиск без использования чернил. Есть визитки с эффектным адресом. Пришла пора решать вторую.

  Утром, приходя в офис, я звонил Коле Лялину в Ленинград с вопросом: удалось ли купить доллары? Ответ каждый раз был неутешительный - курс опять вырос. Ещё не так давно он был равен шести рублям за доллар, а теперь уже девять. На мои уговоры покупать по девять Коля не соглашался:
- Во-первых, нам этого количества долларов не хватит, чтобы выполнить контракт. А во-вторых, я уверен, что смогу купить дешевле. Мне обещали.

Мы с Верой тем временем регулярно размещали объявление в Нью-Йорк Таймс - "Обменяем крупные суммы в советских рублях на доллары США по взаимовыгодному курсу."

  Что было поделать с тем, что никто тогда и представления не имел ни о курсе, ни о механизме обмена? Была только надежда на то, что кому-нибудь могут понадобиться рубли для их использования внутри СССР. А ведь эту газету читает без малого весь мир…

  Звонков было много, но по большей части не совсем то, что нужно. Но вот однажды приходит сообщение по факсу из Мексики. Потенциальные партнеры заинтересованы в приобретении у нас рублей в любых объёмах. Начинаем обсуждать курс. Несколько дней приятного возбуждения в переговорах и предвкушении сделки. А затем вдруг как холодный душ вопрос: каким видом транспорта вы собираетесь доставить нам рубли в Мехико? Оказалось, что им нужны рубли только в наличной форме.
Потом были переговоры с молодым человеком - с ортодоксальным иудеем со всей атрибутикой. Это был юноша лет семнадцати. Откуда у него такие большие деньги? А кто их этих хасидов знает? Он очень осторожничал, явно чего-то опасался. В офис к нам приехать отказался. Я поехал к нему на встречу в Квинс. Но и там он не согласился обсуждать технику вопроса пока я не подпишу с ним эксклюзивный контракт сроком на пять лет. Я должен был взять на себя обязательство работать по конвертации рублей только с ним. На это я ему серьезно сказал:
- Юноша, пять лет — это настолько большой срок, что я даже не рассчитываю столько прожить.
Мне только что исполнилось тридцать два года. А я действительно тогда говорил то, что думаю. Время было такое.
Шли дни. На мой вопрос:
- Ты купил валюту? - Коля ответил: - Нет. Она продается уже по 16 рублей.
- Почему же ты не покупаешь?
- Это очень дорого. Мне обещают по 15.

Недостаток друзей и близких в Нью-Йорке я замещал тем, что посвящал много свободного времени самому городу. Нью-Йорк мне нравился. Нравился своей громадностью и бесконечным разнообразием. Я мог пройти за один день двадцать и даже тридцать километров и забирался в такие закоулки, в которых никогда не побывать большинству его постоянных жителей. Когда я поздним вечером вышел из метро на станции «Гарлем», - я оказался единственным белым на тысячи метров в любую сторону среди обкуренных воров и грабителей. Я проходил улицу за улицей, видя их обалдевшие физиономии. Они пялились на меня, недоумевая: что могло заставить человека прийти туда, откуда ещё ни один белый ни разу не вышел живым. Но — счастье в неведении. Я этого просто не знал. На меня не напали лишь потому, что думали, что я хорошо должно быть вооружён, раз с таким вызывающим бесстрашием хожу здесь как у себя дома.
О масштабности города могут говорить такие вещи. Вся нижняя треть Манхэттена имеет улицы с обычными именами собственными. Затем начинаются улицы с порядковыми числительными в названиях. Так вот, начав однажды утром свой маршрут в районе Всемирного Торгового Центра по острову вверх, я к вечеру прошел улицу с номером 225.
Одна из самых длинных улиц в Нью-Йорке - Бэлт Парк Вэй в Бруклине. Я решил пройти всю её до конца. И я бы без сомнения сделал это. Но… вмешались обстоятельства.

  Был замечательный летний денёк. Со мной была спортивная сумка через плечо, а в ней только упаковка пива "Будвайзер" и фотоаппарат "Зенит" с неплохой оптикой из Красногорска. Я шел, не переставая удивляться табличкам на домах с номерами 38620, 38622 и так далее. И так дошел я до знаменитого моста Верризано. Так, во всяком случае, его называют в устной речи. Это без сомнения чудо инженерной мысли. Особенно, если учесть, что ему уже на тот момент было более полувека.

  Проходит он на огромной высоте над проливом, пролегающим между южной частью Бруклина и Стэйтен Айлэндом. И, чтобы дать возможность машинам забраться на эту высоту, пришлось построить очень длинные заезды. Общая длина моста вместе с въездами получилась более пяти миль. Конечно я не смог пройти мимо него. Чтобы сократить расстояние, я закарабкался по крутой насыпи покрытой травой и пошел прямо в сторону пролива. На тот момент я ещё не знал, что этот мост не только не рассчитан на пешеходное движение, но вообще-то движение пешком по нему просто запрещено. Во-первых, с точки зрения безопасности, так как на нем нет ни тротуара, ни перил. А во-вторых, если кто-то решил свести счеты с жизнью, то он выбирает именно этот мост как наиболее надежный вариант. Я даже читал когда-то в новостях заметку о том, что один знаменитый каскадер решил совершить прыжок с этого моста в специально сшитом для этого костюме. Были предусмотрены свинцовые подошвы, чтобы наверняка войти в воду вертикально. Он, разумеется, погиб. А вскрытие показало, что умер он еще не долетев до воды. Было предусмотрено почти всё. Но не было подготовки организма к длительной невесомости. Вот сердце и не выдержало. А я привык, что каждый мост должен быть подобием нашего Дворцового или Литейного. Ну, в крайнем случае, моста Александра Невского. Кроме того, никаких запрещающих знаков или табличек не было. Вот я и пошёл. На огромной высоте было жутковато. Пароходики внизу казались крошечными щепочками. Сильный ветер почти сдувал, а идти приходилось по широченному поребрику. Мимо на огромной скорости проносились автомобили. Люди, сидевшие в них смотрели на меня глазами размером с монету в четверть доллара.

  И вот когда подо мной уже оказалась суша я почувствовал облегчение. Это был уже Стэйтен Айленд - один из пяти так называемых «боро» Нью-Йорка. Хотелось отлить, а съезд с моста очень и очень длинный. Ладно,- подумал я - спущусь по насыпи и забегу под мост. А потом решу, подниматься обратно или там я найду какую-то дорогу. Так я и сделал. И только я вышел из-за колонны моста обратно на дорогу как увидел, что ко мне едет не спеша полицейская машина. Это была военная полиция. В тот момент я еще не понимал в какую историю я вляпался. Тем более, что на лице подъехавшего ко мне офицера не было написано ничего кроме удивления. Он вежливо предложил мне сесть в автомобиль. Это не входило в мои планы, но пришлось согласиться. Возможно, вежливость была вызвана опасением моего побега или того, что я вооружен. Но закончилась она мгновенно как только мы оказались внутри двухэтажного здания. Как выяснилось, - я случайно оказался в самом центре новейшей и секретнейшей военно-морской базы США.

  Когда шеф военной полиции - громадный негр, своей внешностью как две капли воды похожий на нынешнего министра обороны США - узнал, что у меня паспорт гражданина СССР, он чуть рассудок не потерял от ярости. Допрашивая меня, он так орал, что я не мог разобрать ни слова в его речи. Белки глаз его наполнились кровью. И можно было бы опасаться, что у него лопнут сосуды. Но я в тот момент боялся только за себя. А он все больше свирепел от того, что я не отвечал на его вопросы. У меня забрали документы, сумку и одежду, включая кроссовки и спортивный костюм. Потом одежду вернули, предварительно просветив её в рентгеновском аппарате. Потом снова забрали и снова вернули. Потом он устал орать и ушёл. А мне сообщили, что скоро из Вашингтона прилетят по мою душу специалисты из Центрального аппарата контрразведки, которые говорят по-русски. Часа два или больше я просидел один в пустой комнате. Наконец приехали эти два господина. Это были чистокровные на вид англосаксы - один рыжий, другой шатен, довольно сносно говорящие по-русски. Хотя и с явным акцентом. Они были предельно доброжелательны и интеллигентны. Похоже, это им было положено по их методике работы, чтобы я расслабился и раскрепостился.

  Эти джентльмены задавали мне одни и те же вопросы много раз, но в разных вариациях. Это было сотня-другая простых до наивности фраз:

- Были ли вы в КГБ перед поездкой в США?
- С кем из сотрудников КГБ общались?
- Инструктировал ли вас кто-нибудь из КГБ?
- У вас с собой фотоаппарат. Сколько снимков вы сделали?

Я отвечал, что не успел сделать ни одного снимка. Никогда не был в КГБ. Никто меня не инструктировал. Но эти вопросы они задавали снова и снова по очереди. Их интересовало как я попал на территорию базы? Ведь она охраняется невероятным количеством людей и технических средств. И они недоумевали, что можно оказывается вот так просто спуститься по крутому откосу насыпи с моста и оказаться прямо в ее середине. Набравшись смелости я попробовал оправдываться. Не было никаких запрещающих знаков, предупреждений!

  На это им только оставалось пожимать плечами. Возможно они намеренно затягивали допрос. А в это время шла интенсивная работа по пробивке моих документов и данных по каким-то своим каналам и базам.

  Уже стемнело когда они сообщили мне, что теперь им все ясно. И что у них ко мне больше вопросов нет. Скоро мне отдадут мои вещи и документы. Но кассету с пленкой им все же придется у меня забрать. Я сказал, что пожалуйста. Всё равно она пустая. Да, это понятно. - ответили они - вот только не помогу ли я им достать эту кассету, а то никто из их специалистов не смог понять как открывается мой фотоаппарат. Если бы я был способен тогда смеяться, то я бы расхохотался. Разумеется, я тут же достал кассету и отдал. Кто пользовался когда-либо фотокамерой "Зенит" - тот знает, что механизм открывания задней крышки у него, мягко говоря, оригинальный.

  Я подписал какие-то бумаги. Мне разъяснили, что по факту незаконного проникновения на секретный объект заведено уголовное дело. И что я должен буду обязательно явиться в суд когда меня вызовут. Что они тоже сейчас считают, что я вроде бы не виноват, но в рамках этого дела степень моей вины или её отсутствия может установить только суд. А они рекомендуют мне ни в коем случае не покидать пределы США до того момента, пока дело не будет закрыто.

Кроме того, покинуть территорию базы оказалось совсем непросто. Пешком я не могу - запрещают инструкции. Посторонний транспорт за мной приехать также не может. Машина военной полиции не имеет права вывезти меня за пределы военной базы. В результате мозгового штурма контрразведка разработала план: через все кордоны и блок-посты меня вывозит сервисная автомашина базы и уже за территорией передает водителю такси, которое они сами же и заказали. Проезжая в темноте через посты охраны, я увидел теперь и сам насколько серьезно охраняется это заведение.

  Когда я приехал домой к Аглае и рассказал о своем приключении, то все стали очень переживать за меня. Мне даже показалось, что они взволнованы не меньше, чем я сам. Но уже на следующий день настроение у Виктора поменялось:
- Ты должен подать на них в суд. - уверенно сказал он. - ты ведь испытал стресс?
- Испытал. И еще какой! - ответил я.
- Ну так вот. Ты можешь потребовать от Пентагона возмещения размером, ну например, в миллиард долларов.

- Да чтобы требовать такого возмещения, нужен очень серьезный ущерб! - возразила Аглая.
- Да! Но если мы докажем, что он в результате стресса стал импотентом? Да за такой ущерб можно и пять миллиардов потребовать...

Конечно ни в какой суд я подавать не стал. Другие были планы. Другие задачи. Да и обстоятельства вскоре очень изменились.