На последнем дыхании

"На последнем дыхании". Режиссёр Жан-Люк Годар, сценарий Жан-Люк Годар, Франсуа Трюффо, оператор Рауль Кутар, композитор Марсиаль Солал, художник-постановщик Клод Шаброль. В ролях Жан-Поль Бельмондо, Джин Сиберг. Франция, 1960.
---
Умер Годар. Тут, наверное, впору бы воскликнуть что-то вроде «Умер король – да здравствует король!», в смысле, «Умер Годар - да здравствует…» Хотя в современном кинематографе, при всей его навороченности спецэффектами, режиссерскими приемами и миллионными бюджетами, вряд ли можно сыскать пионеров кино равных Годару.
Правда, одно время на эту роль претендовал Тарантино с его криминальными чтивами, но, боюсь, дальше личных амбиций дело не пошло. Хотя я знал одного очень хорошего телевизионного режиссера, который действительно считал его гением. Ладно, я не против, сердцу не прикажешь.
Итак, Жан-Люк Годар – швейцарский француз, сценарист, кинокритик и критик просто, режиссер, актер, скандалист, новатор, автор почти сотни фильмов, открывший киномиру Бельмондо и многих других актеров и один из пионеров (вместе с Трюффо, которого он терпеть не мог, впрочем, обоюдно) «новой волны" 60-х.
Большинство сегодняшних зрителей «новую волну» пропустили по возрасту, но тогда это действительно был взрыв, эпатаж и вызов традиционному Голливуду с его пуританской моралью, строго хорошими и плохими парнями и заключительным поцелуем в диафрагму. Заметим, что Голливуд французские режиссеры не любили вообще, а Годар – так особенно. Настолько, что даже не явился на награждение его Оскаром и где можно пародировал в своих фильмах Хамфри Богарта и других американских кинокумиров. Тут уместно вспомнить, что и французский «Высокий блондин» - это в общем-то пародия на агента 007.
Про стилистику и идеологию «новой волны» написано много. Отсутствие композиции, привычной раскадровки, а зачастую и просто сценария – события и диалоги объяснялись актерам прямо на съёмочной площадке, что вызывало у актеров шок. Документальная съемка с рук, много необычных приемов, вроде знаменитого годаровского внутрикадрового монтажа, когда берется отснятая пленка какого-нибудь эпизода и из нее вырезаются куски так, что диалог героев идет как бы без перерыва, а пейзаж меняется скачками, будто герои передвигаются на машине времени.
Хотя мне кажется, что неким простым эпиграфом «новой волны» могли бы служить слова из песни Мирей Матье «La vie n'est pas du cin;ma - Жизнь, это не кино». В том смысле, что, когда в реальной жизни вы ужинаете на кухне, там нет общего или крупного планов, нет параллельного монтажа и действие идет сплошным потоком без купюр и дублей.
Конечно, это эффектно, когда установленная на кране камера показывает нам насыщенный общий план и потом красиво наезжает на героя, но, когда у тебя нет денег на кран и камеру «Супер Панавижн» и ты снимаешь на ручной Cam;flex, этого не получится. Зато ты можешь идти рядом с героем и заглядывать ему в лицо, ты можешь обходить своего героя кругом, как карусель, и в кадры не попадет съемочная группа с ассистентами и осветителями. Их просто нет, как нет и хлопушки, потому что годаровское кино – это жизнь без прикрас, и если мы делаем что-то не так, то неудачный дубль никак не переснимешь… И жизнь влюбленных не заканчивается счастливым браком, злодей не обязательно уродлив, а добро не всегда побеждает зло перед заключительным титром. Мне кажется, именно это и хотел сказать Годар своими знаковыми ранними фильмами, пока не ударился в коммунизм и другие теории.
Герой фильма «На последнем дыхании» в исполнении молодого и обаятельного Бельмондо, конечно, вор и убийца, но чертовки привлекателен, бездумно живет одним днем и зрителю не остается ничего другого, как начать симпатизировать этому вечно бегущему куда-то преступнику, а кому еще, он же главный герой, а по канонам кино зритель должен любить именно его. А потом возлюбленная (не случайно, американка) сдает его полиции, по нему стреляют и он, смертельно раненый, как солдат на картине Верещагина, бежит по невозмутимой парижской улице, падает, корчит рожи своей подруге и умирает. Произнеся вместо прощального шекспировского монолога «А ты действительно образина». Все, FIN большими буквами, ЗТМ (затемнение).
Фильм вызывает множество аллюзий, думаю, так и задумывалось, и вот лично мне после давнего просмотра почему-то пришел в голову «Посторонний» Камю, который шел себе по берегу, а потом взял и застрелил местного жителя. Не потому, что тот был «плохим» по художественным канонам, а просто потому, что очень солнце светило и было жарко. Скажете, тут нет правды жизни»? Да сколько угодно.
Обычно, когда говорят о последователях «новой волны», называют Алена Рене и других французских режиссеров, но мне кажется, что сюда можно отнести и «Забриски-пойнт» Микеланджело Антониони и многие другие фильмы той эпохи, включая отечественные, вроде киноальманаха «Путешествие» режиссеров Селезнёвой, Туманян и Фирсовой, о котором я как-то писал. Да и итальянский неореализм с его неприятием театральной помпезности и железобетонного киногероя тоже где-то рядом, правда, он и возник несколько раньше.
Понятно, что и неореализм, и новая волна не смогли не то что победить, но и даже и сколько-нибудь поколебать традиционный кинематограф. И это правильно, кино – продукт массовый и из всех искусств пока еще главней телевизора, так что пусть добро по-прежнему побеждает на экране зло во всех его обличьях, а хороший ковбой стреляет точнее напыщенного проходимца. Да и, если честно, смотреть в больших количествах на странноватых, пусть даже обаятельных и правдивых героев, было бы слегка утомительно, да и не слишком педагогично.
Конечно, любое новое направление в искусстве охотно декларирует ломку каких-то канонов, а на деле просто создает новую художественную реальность, может быть, менее комфортную для зрителей, но не более того. А категория правды относится скорее не к направлению, а к смелости и честности художника.  Но когда моральная кинопатока начинает переливаться через край, посмотреть для очищения чакр что-то честное и даже пугающее своей неуютной правдой, наверное, будет в самый раз. Возможно, что-то такое и хотел когда-то сказать нам Жан-Люк Годар, который и ушел-то не как все люди после долгой и продолжительной, а по собственному осознанному желанию.
А вот интересно, в католической Франции и в на треть католической Швейцарии  (где это и произошло) эвтаназия - это суицид или что-то другое?