36. Кто сможет вернуться

Нюша сказала, стрельнув глазками на Илью: «Хоть Запад и загнивающий, а пахнет вкусно. Мне хочется посмотреть, как там живут, а меня дальше Болгарии не выпустят никогда».

Шурик тут же вставил анекдот:

«1957 год. Первый советский спутник вышел на орбиту. Луна спрашивает у него:

– Как тебя одного выпустили из Советского Союза?

– А за мной другой летит, большой такой и с собакой!»

– Вон Асе приглашение в Польшу пришло на конференцию, так ведь не выпускают. Бюрократы чертовы, старые маразматики, ничего не соображают. Вот анекдот к слову: «Сообщение ТАСС: «Вчера, в Большом зале Кремля, Л.И. Брежнев принял английского посла за немецкого, и имел с ним продолжительную беседу». И ещё загадка, – всё не унимался парень, – для решения какой комплексной проблемы в СССР создавалась группа из следующих специалистов: математик, физик, биолог, инженер, врач, архитектор, экономист, юрист, философ? Для какой цели? Угадайте.

– Для уборки картофеля в колхозе, – шустро ответила Нюша, и, конечно, угадала.

– А не пойти ли нам на речку, – предложила она же. – Я проделала такой путь, хочу купаться, – произнесла таким тоном, что мужчины отказать бы ей не смогли. Да и не нужно.

Инициативу поддержали. Луна на меловом склоне светила как будто ярче, освещая не только деревья, но и камушки под ногами. Мы, перевалив через горку, стали спускаться к реке. Шурик с Нюшей, шедшие впереди, затянули: «В Кейптаунском порту с пробоиной в борту Жанетта поправляла такелаж…».

Песня близилась к концу, когда вдруг им стал подпевать очень хороший низкий голос:

– Найти себе и женщин, и любовь.

Откуда только Ярослав знает слова и мелодию? Я обернулась и глянула на парня. Ребята допели, а он, глядя на меня, еще раз пропел: «Найти себе и женщин и любовь».

Вода в речке была довольно прохладная, но трезвила и смывала пыль блужданий по лесу. Хорошо!

Шурик с Нюшей куда-то отправились после речки, а мы вернулись домой, и я заснула, как младенец, с чистой совестью. Даже невероятный рассказ Ильи не помешал проспать до утра, не ворочаясь.

Пролетела ещё неделя. Мы делали всё быстро и дружно, даже кратковременные дожди не портили настроение и не сбивали с графика работ. Вечерами разговаривали о ситуации в стране или пели. Вещал чаще и больше всего говорливый Шурик, которого страшно расстраивало, что он не может купить все пластинки «Битлов» и «Роллинг Стоунз». Он хотел на Запад. Рьяно, до звездочек в глазах мечтал уехать и не возвращаться. Хоть тушкой, хоть чучелом. Там для него всё было хорошо – от музыки до чистых, белых сортиров. Наш же был чёрным, обитым толем домиком, который он же и подпалил, пуляя в него из ракетницы. Пламя потушили, но дырка осталась, хорошо проветривая оное заведение.

Ребята его словоизлияния слушали внимательно, почти не комментируя, ссылаясь на то, что после четырёх лет в горах чувствуют себя дикими людьми и рот просто так открывать не хотят. Но не прочь послушать и набраться ума-разума. Их внимание повышало самомнение Шурика, и он тут же что-то вспоминал типа очередного анекдота:

«В аэропорту «Шереметьево» репортер берёт интервью у группы итальянских туристов:

– Какова ваша цель пребывания в СССР?

– Мы перенимаем опыт работы в сельском хозяйстве.

– В сельском хозяйстве?!?

– Да! Нам о такой организации дела можно только мечтать. Совхоз – это просто фантастика! Шефская помощь – это грандиозно!!! Пашут землю солдаты, пропалывают рабочие, убирают урожай студенты, сортируют профессора, аспиранты, доценты. И всё – бесплатно. Продав продукцию, директор совхоза говорит: «Семь миллионов убытков». Фантастика! И ему их дают. Мамма-мия! Нам такое и не снилось!

– Вы фермеры?

– Ещё чего! Мы представители итальянской мафии!»

Шурик, входя в раж, то сыпал фактами о нашей отсталости от Америки и даже стран соцлагеря. Здесь, в лесу, пытался ловить Би-би-си или «Голос Америки», или Ватикан. К его глубокому сожалению меловые холмы экранировали сигнал.

Я же попала в странное положение. Эти разговоры тяготили меня. Из того периода прошлой жизни отлично помнила свою непримиримую ненависть к пропаганде, всему навязанному, насквозь фальшивому. Не замечала вокруг ничего хорошего и не ценила, что имела. А имела я презрение к строю, к компартии и, как все, была большой почитательницей Запада с его демократией и свободами. И сейчас мама только что не плевала в телевизор, когда выступал Брежнев, а отец виновато опускал глаза. Но пожившая в «освобожденной» от засилья коммунистов стране, узнала и ощутила на собственной шкуре последствия этого всеобщего обольщения. Все мои знания, в результате, напоминали бутерброд из разных компонентов и добавок. Они послойно откладывались в сознании, создавая нечто неудобоваримое, которое не могла прожевать. Я не хотела, категорически не хотела повторения девяностых и событий после них. И часто задумывалась, что можно сделать в новой жизни для того, чтобы не допустить такого будущего, из которого сбежала, и не находила. Как не находила никого, с кем могла бы обсудить это. Любые мои рассказы были бы подвергнуты обструкции, а правда потянула бы на дурдом.

И сейчас, чтобы умерить пыл Шурика, попросила его сыграть и спеть что-нибудь. Он пел хорошо и исполнил что-то из Окуджавы. И, как ни странно, Илья и Яр ему подпевали. Оказывается, Яр обладал чудесным голосом. Попросила спеть, что ему нравится. Он не ломался и, глядя, не отрываясь, на меня, запел:


Потянуло, потянуло

Холодком осенних писем.

И в тайге гремящий выстрел

Ранил птицу и меня…

Что же делать, что же делать?

Постучаться в ваши двери

И, как будто от убийцы,

От себя себя спасать...

Он допел до конца, а я закусила губу, чтобы не расплакаться, так это было здорово и пробирало до мельчайших составляющих души. Он пел ещё долго, а я удивлялась, откуда он знает песни нашего времени. И ещё у меня возникло ощущение, что пел он исключительно для меня.

Политические разглагольствования Шурика получили большую поддержку в следующую субботу.

Продолжение следует