От истоков своих Часть 2 Глава 3 Заплыв

          В комнатке у сестричек не было ничего, даже мебели. Приходилось обустраиваться самостоятельно, и тут помогли соседи по бараку. Одни дали старое пальто, годившееся только на подстилку. Другие пожертвовали мятую жестяную миску и пару ложек, кто-то ещё какую-то посуду и тряпьё. Таким образом, появилась хоть плохонькая, но постель. А на импровизированном столике – ящике было немного посуды. Николай купил девушкам две хлопковые простыни и две небольшие подушки – поистине царский подарок. Он каждый вечер приходил к ним, приносил какие-нибудь продукты. Они вместе ужинали, устроившись на ящиках, заменявших им стулья, или просто пили чай с бубликами.  Потом Николай с Лидой отправлялись на прогулку, а Оля занималась рукоделием. Она задалась целью связать небольшие коврики на «стулья».  Старые вещи добрых соседей она аккуратно порезала на тонкие ленточки, смотала их в клубки, из которых вывязывала большим крючком круглые цветные коврики. Обычно Лида и Коля не уходили далеко от дома, и ближе к полуночи обязательно расставались, так как Николаю надо было успеть добежать до барака, пока не начался комендантский час.
Через Ново-Николаевск, стоящий на перекрёстке транспортных путей, проезжали и проходили толпы голодных, нищих спецпереселенцев, беженцев и уголовников. По росту преступности Ново-Николаевск среди крупных промышленных центров занимал первое место. Город тонул в вооружённых грабежах, кражах со взломом, убийствах. Каждые сутки в органы правопорядка поступали сведения о совершении от двенадцати до двадцати краж, часто отягчённых убийствами. В городе, насчитывающем более 64 тысяч жителей, числилось только 450 милиционеров. Милиция выбивалась из сил в неравной борьбе с бандитами. Власти были вынуждены пойти на крайние меры – ввести комендантский час.
Лето в этом году выдалось на редкость жарким. Тёплый июльский вечер окутывал струящейся тихой негой, уставшие за день от жары, деревца и травы. Воздух становился прохладнее, и дышалось легче.

            – Завтра придёшь? – спросила Лида Николая.

          – А ты как думаешь? – улыбнулся он, заглядывая ей в глаза, – Я бы совсем не хотел с тобой расставаться, минутки считаю до вечера. Приворожила ты меня, что ли?

          – Коля, почему ты так обо мне думаешь, разве я на ворожею похожа? – надула губы Лида, укоризненно взглянув на молодого человека.
 
 Николай смотрел на неё взглядом полным любви и обожания.

          – Ну, беги скорее, опасно в это время по улицам ходить, убивают каждый день ни за что. Я всегда волнуюсь за тебя. Завтра буду  ждать, очень, – протянула она ему руки.

Не выпуская рук Лиды, Николай боковым зрением заметил мелькнувшие у забора тени.

           – Стой, что это? – встревоженно вскрикнул он.

И тут же послышался истошный крик Оли:

          – Помогите!!! Грабят!

В одно мгновение Николай перемахнул через калитку с криком:

          – Петрович, стреляй! Мы с другого края зайдём!  Ольга, ставь ленту в пулемёт! Коси их, гадов! – орал он.

В темноте послышался топот, калитка распахнулась, едва не ударив стоящую за ней Лиду, и два тёмных силуэта стали поспешно улепётывать в противоположную сторону от садика
От страха у Лиды ослабли ноги, и она не могла ступить ни шагу.  Так и стояла у забора, опершись на него.

          – Как хорошо, что ты не успел уйти, – прошептала она, почти теряя сознание.
 Оля с побелевшим лицом, не могла унять дрожи, колотившей её. Она в возбуждении всё говорила и говорила.

          – Они окно разбили, а я как заору: «Грабят!». А они рукой шарят, щеколду открыть хотят,  я полено схватила… А почему Вы какого-то Петровича звали? И про пулемёт… у нас нет пулемёта…– растерянно говорила она, всё ещё дрожа от страха.

          – Простите меня, крикнул первое, что в голову пришло, но расчёт-то удался!  Испугались, мерзавцы! Только я вас одних теперь не оставлю. Не пойму только, чем они в садике поживиться хотели? – удивлялся Николай.

          – Да, нам вчера продукты на неделю завезли: муку, крупу, масло сливочное. Только откуда они про это прознали? – озадачилась Лида, – Ой, я боюсь теперь здесь ночевать. Что делать будем?

      Николай остался у девушек до рассвета. Оля, постепенно успокоившись, уснула. А Лида и Николай просидели до рассвета на полу, беседуя в пол голоса, чутко прислушиваясь к редким уличным звукам. Тишину ночи нарушал только отдалённый лай собаки и тихий ропот листвы.

          – Ну, всё, рассвело, – сказал Николай, глядя на светлое небо с нежно розовыми мазками утренней зари, – теперь уже точно не сунутся. Пойду я, может ещё часок удастся вздремнуть перед работой, – улыбнулся он, робко целуя сонную Лиду в щёчку.

          – Ага, – вяло откликнулась засыпающая Лида, – спасибо, тебе, Коля, за помощь.

Утром, когда на работу пришла Евгения Петровна, девушки рассказали ей о ночном происшествии, показали разбитое окно в комнатке.

          – Ну, окно мы починим. Продукты можно у меня в кабинете закрыть. А с вами как быть? Опасно девушкам одним здесь ночевать. Придётся настоящего сторожа нанимать, чтобы с ружьём патрулировал. Жить пока здесь же будете, а вот про добавку к зарплате придётся забыть, – с сожалением сказала она, – хотелось мне вам помочь, но дело такое: приходится выбирать жизнь вместо нескольких лишних рублей.

      К вечеру в садик пришёл крепкий с виду пожилой мужчина, лет пятидесяти, со своим старым ружьём. Ночного сторожа звали Василий Фомич. Он оказался очень общительным, любителем порассуждать о жизни.  Евгения Петровна рассказала новому сторожу о попытке ограбления детского сада, и он возмущённо высказывался по этому поводу:

          – Ну, уж у детишек красть – распоследнее дело. Бандиты распоясались вовсе. Люди из домов выходить боятся. Грабят, сволочи! – он в сердцах сплюнул на землю, – И в домах убивают, и опять-таки, грабят! И ведь что придумали бандюки проклятые? К тем, кто побогаче, под видом милиционеров или работников прокуратуры являются.  Документы и бумаги для обысков предъявляют. Ну, «липовые», конечно. А люди-то верят и всё сами им отдают, добровольно! Надеются, что разберутся и вернут им ихнее добро. Да где там! Разве ж бандиты для того забирают, чтобы награбленное возвращать?

Девушки слушали сторожа с неподдельным интересом.

           – А откуда Вам это всё известно? – подозрительно глядя на Василия Фомича, спросила Лида.
 
          – Так сосед мой, Фёдор, в милиции служит. Устаёт, еле ноги домой волочит, почти не спит. Вот он и рассказал как-то за чаем. Сильно возмущался: до чего бандюки изворотливы стали, – пояснил Фомич, – так вот, я и говорю: хитры, гады, и беспощадны. Убивают часто, и не всегда богатых. И за небольшую добычу убить могут, да… А продукты, они всегда в цене, и не докажешь ничего, так то, – он замолчал, задумался.

      Василий Фомич взглянул в ночное небо, полное звёзд, на большую луну, свет которой серебрил макушки деревьев за забором.

          – Тишь какая! Красота! Даже не верится, что людям среди такой красоты пакостить хочется, – вздохнул сторож.

Вечера с Василием Фомичём стали спокойнее. Девушки уже не переживали так за свою безопасность. Однажды сторож пришёл на ночное дежурство в приподнятом настроении.

          – Сегодня День рождения у меня. Угостить вас хочу. Тут вот жена моя ватрушек с творогом напекла и шанежек с картошечкой.  Ох, и вкусные! – предлагал Фомич отведать кулинарных шедевров жены, – По-хорошему к шанежкам винца бы доброго.  Да нельзя –служба! А вот чайку с удовольствием, у меня и сахаринчик есть, – приглашал он к импровизированному столу.
 
Попили все вместе чаю, нахваливая домашнюю выпечку.

          – А расскажите о себе, откуда Вы? – спросила Оля.

Николай и Лида поддержали Олю. Им нравился Василий Фомич, и они хотели узнать о нём больше.

          – Родился я тут, в одной из глухих сибирских деревень, – начал свой рассказ сторож, – да уж коли рассказывать, то с самого начала надо, – поправился он, и начал рассказ снова, – сбежали от самодура-помещика мои дед с бабкой. Это ещё при крепостном праве случилось. Ну, тогда-то они совсем молодыми были. В глухой тайге избёнку срубили. Да так и остались там жить. Детей нарожали, хозяйством обзавелись.

Говорил он, не спеша, обдумывая свои высказывания, глядя вдаль, словно видя всё, о чём рассказывал, сквозь время.

           – В тайге хорошо. Накормит она и обогреет. Дети повзрослели. А скоро и крепостничество отменили. Стали они помаленьку из глуши выбираться, в другие сёла, деревни наведываться. Отец маму мою в соседнем селе сосватал, а потом уж и я народился. Было нас в семье четверо ребятишек, да ещё бабка с дедом, родители мамы. Да отец с матерью, итого – восемь ртов. Жили неплохо, семья была работящей.  И скотина была: корова, овцы и другая живность.
 
Фомич тяжело вздохнул, задумался ненадолго и как бы через силу продолжил:

          – Вот как минуло мне десять годков, случилась у нас большая беда. Помню: вьюга ночью поднялась – ни зги не видать. Тепло враз из избы выдуло. Спят все. А я решил порадовать своих, теплее сделать, печь растопить. Вздул я огонь в печи, дровец подкинул.  И как так случилось? – голос сторожа стал хриплым, задрожал.

 Он взялся пятернёй за ворот рубахи, стянул её у шеи, словно она его душила, и всё так, же с хрипотцой в голосе, продолжал рассказ:

           – От искры из трубы пожар начался. В миг всё пламенем объяло, ветер помог. Только я один из избы успел выбежать, бегаю босый по снегу в одной рубахе, ору: «Пожар, пожар!» А на дворе вьюга беснуется, воет, уносит крики в сторону. А мои дорогие уж горят. Крики из огня такие, что вовек не забыть.  Так и не смог никто из огня выбраться. Изба сгорела вместе со всеми моими родными, и хлев сгорел со скотиной, – утирал он слёзы со щёк своим кулаком, – нету мне прощения за это. Своими руками… – с огромной болью, с надрывом выдавил он из себя.
 
      Теперь он навзрыд плакал, не сдерживая слёз. Выслушав горькую исповедь Фомича, никто не мог проронить ни слова. Да и что тут можно было сказать? Чувствовалось, что эта вина живёт в душе человека всю жизнь, мучает его и остаётся открытой раной. Девушки тихо ушли в свою комнату.
Лишь спустя пару дней они решились продолжить тот нелёгкий разговор.

           – А что же дальше, после пожара было? Куда же Вы тогда делись, ведь маленький ещё были? – несмело спросила Оля Василия Фомича, заметив, что на лице сторожа вновь появилась лёгкая улыбка.

           – После пожара-то? – спокойно продолжил он так, как будто только сейчас остановился на этом месте разговора, – Так сначала соседи по очереди меня к себе брали, а потом приехала за мной тётка моя из дальнего села. С ней жил, с десяти лет в подпасках ходил, не хотел ей обузой быть. А в пятнадцать уж пастухом стал, – важно говорил он.

Фомич любил рассказывать о своём стаде. О том, как заботливо следил он за каждым животным, как искал в тайге заблудившихся коров. По его рассказам выходило, что жизнь у него без отца и матери была не лёгкой.  Но он не жаловался на судьбу, считая все невзгоды лишь малой частицей отработки своей вины.

          – В русско-японскую войну пришлось послужить. Первый раз лицом к лицу смерть видел. Страшно было, молодой же ещё. Жить хотелось, дома то жена любимая и детки маленькие. Как их одних оставить? – говорил он, как бы оправдывая  свой страх.

Когда началась война с германцем, Василию уже исполнилось тридцать восемь лет. У него была семья и трое почти взрослых детей.
Особенно любил Василий Фомич вспоминать недавнюю свою службу в Красной Армии. Он рассказывал о крепкой армейской дружбе, о своих живых и погибших товарищах. О своём замечательном командире Иване Яковлевиче Строде. Разговоры о гражданской войне, о боевых товарищах, о нелёгких военных буднях, боях и походах сторож заводил часто. В такие вечера Фомич становился очень благодушным, излучая необыкновенное тепло в глазах и в своей речи.

      …Однажды вечером Лида куда-то ушла, ничего не сказав Оле. Она примчалась домой с газеткой в руках и с порога радостно закричала:

          – Олька! Мы скоро станем богачками! Смотри, какое объявление в газете поместили. Соревнования по плаванию будут на Оби. Вот, гляди, – она водила изящным пальчиком по строкам газеты, – здесь пишут: надо Обь переплыть, рядом с мостом. Я хочу участвовать в соревнованиях, записываться ходила.

          – Ой, Лида, что ты ещё придумала?! – ужаснулась Оля, – Там же широко очень! Страшно! А вдруг ты утонешь? – в глазах Оли появились слёзы.

          – Вот, дурёха! Да не утону я. Говорят: там, на лодках, люди следить будут и, в случае опасности, помогут. Зато приз какой, Олька! – Лида схватила сестрёнку за руки, – Пять тысяч рублей!  Мы всю одежду к зиме себе купим, и ещё на еду останется! Нет, я обязательно поплыву! Надо хотя бы попробовать, – уже спокойнее говорила она.

          – Лидочка, может, ну его, выигрыш этот? Проживём как-нибудь и без него, – канючила Оля, сглатывая катящиеся по щекам слёзы.

          – Не хнычь, Олька, я обязательно выиграю! – повторяла уверенно Лида с горящими глазами, – Сама завтра увидишь!

          – Как, завтра? Уже так скоро? А Коля знает, ты сказала ему?

             – Нет, – Лида досадливо поморщилась, – не сказала, и ты, пожалуйста, не говори.

Однако Оля не удержалась и вечером, когда пришёл Николай, рассказала ему о намерении Лиды.

          – Лида, как же ты решилась на такое опасное дело? Нет, это надо отменить! Ты такая хрупкая, маленькая такая и так далеко плыть… Надо ли рисковать, подумай, Лидочка! – твердил он, надеясь отговорить Лиду.

         – А что делать, Коля? У нас с Олькой ничего нет, а скоро осень, а за ней зима. Мы же даже работать не сможем: у нас никакой обуви нет и одежды тоже.

          – Я вам помогу. Вообще, выходи за меня замуж. Будем одной семьёй жить, и все ваши заботы станут моими заботами.

          – Спасибо, тебе Коля, что жалеешь нас, даже замуж меня зовёшь. Только мне твоей жалости не надо! – вспыхнула Лида, – Сказала: поплыву, значит поплыву!

      Утром воскресного дня все втроём они отправились на берег Оби к мосту. Заплыв был приурочен ко дню образования города. На берегу собралось уже довольно много людей. Отовсюду раздавался смех, оживлённые разговоры и напутствия участникам соревнований.
 Прямо перед глазами могучая Обь величаво катила свои воды к северу. Волны почти не было, и гладь реки блестела на солнце, играя мириадами алмазных струй, цвет которых постоянно менялся от глубоко-изумрудного до серебристо-голубого. Обь по-хозяйски раскинулась от берега до берега, ширина между которыми составляла около 900 метров.
 На пологом, песчаном берегу, на открытом месте стоял стол, застеленный кумачом, с графином и множеством бланков. К столу подходили молодые мужчины и девушки, подтверждали своё участие в заплыве. Вскоре через рупор председатель комиссии поздравил всех собравшихся с праздником и объявил о начале соревнований.
Первый заплыв, в котором соревновались мужчины, начался. Толпа на берегу заволновалась. Закричали, засвистели болельщики, поддерживая своих фаворитов. Через несколько минут пловцы удалились от берега на приличное расстояние, так, что даже их головы стали не видны. Только лодки с гребцами, сопровождавшие пловцов, качались на волне, подобно щепочкам. Прошло пятьдесят минут. Болельщики истомились, ожидая результатов заплыва. Наконец, с другой стороны реки, видимой отсюда узкой полоской леса, больше похожей на траву, блеснул сигнальный луч, отражённый от большого зеркала. Заплыв был завершён. Победителя облепили болельщики и фотографы. Потом ещё полчаса все ждали, когда лодки с пловцами вернуться обратно. Победил высокий брюнет спортивного телосложения. И на этом берегу его встречали радостные болельщики. Друзья поздравляли его и качали на руках.
И только спустя ещё полчаса объявили о заплыве женской группы. Участниц заплыва набралось пятнадцать человек. Девушки вошли в воду, построились в линию. По свистку судьи они дружно ринулись в волны Оби.
Лида плыла спокойно, экономя силы и краем глаза наблюдая за соперницами.

"Трое плывут впереди меня. А вот и четвёртая. Пыхтит, стремится изо всех сил догнать лидеров, старательно шлёпая по воде руками. Зря, голубушка. На первых ста метрах силы растеряешь, – думала Лида, – спокойно Лида, спокойно. Не торопись, спешкой здесь не поможешь. Главное – кто выносливее окажется, – уговаривала она себя, – я сильная, я смогу".
 
      Недалеко от пловчих шли лодки с наблюдателями, готовыми по первому сигналу прийти на помощь любой из участниц заплыва. В одной из них находился Николай. Он сидел на вёслах, и всё время ловил взглядом Лиду, шепча:
 
          – Господи, помоги ей! Помоги ей, пожалуйста.

      Ряд пловчих постепенно редел. Всё больше девушек поднимали вверх левую руку, сообщая, что дальше плыть не могут – исчерпали свои силы.
Их подбирали на лодки.  Как только в лодке оказывалось три-четыре пловчихи, она разворачивалась обратно. Но плыть до заветного берега участницам соревнования было ещё достаточно далеко. К моменту, когда в воде осталось всего четыре девушки, они проплыли только половину дистанции.
 Оля напряжённо рассматривала пассажирок возвращавшихся лодок, но Лиды среди них не было. Оля ходила по берегу, вглядываясь в речную даль.

          – Лидочка, милая, сестрица моя, одна ты у меня. Из-за меня и поплыла, чтобы одежду нам купить. Лидочка, дорогая, доплыви, умоляю тебя. Пусть всё тебе помогает: и земля, и вода и небо. Доплыви родная! – страстно просила она.
 
 Тем временем Лида стала уставать. Она уже несколько раз поворачивалась на спину и плыла так, переводя дух.

"Ну, не выиграю заплыв, так хоть себя проверю, могу ли я хоть что-то? Так! Что за упаднические рассуждения? – одёргивала она себя мысленно, – Я выиграю! Мне необходимо выиграть! Устала? А другие разве не устали? Но ведь борются, плывут. А ну, взбодрилась и вперёд!" – командовала она себе, переворачиваясь со спины на живот, загребая поочерёдно руками воду и отбрасывая её назад.

Маленькое, юркое тело скользило в воде, как рыбка. Но руки! До чего же они устали!  И ноги уже не хотели двигаться.

"Я должна! Я должна!" – твердила мысленно Лида и упорно двигалась вперёд.
 
Она даже не заметила, как девушки одна за другой уступали ей лидерство и так же поочерёдно сходили с дистанции: кто-то из них очень устал, кому-то свело судорогой ногу. Лида уже не вертела головой по сторонам, не наблюдала за соперницами. В голове была одна мысль:

"Я смогу! Я доплыву, так надо!" – мысленно повторяла она, как молитву.

Всё чаще поворачивалась она на спину для короткого отдыха и снова стремилась вперёд. До берега оставалось совсем не много, метров сто или чуть меньше. Он манил к себе так сильно, что от волнения сбивалось дыхание, и силы таяли, как лёд на солнце. К тому же совершенно неожиданно над водой появился рой слепней, облепивших лицо Лиды. Они жалили в веки, губы, под глаза. Лида отмахивалась рукой, но это не помогало, назойливые слепни не отставали. На лодке забеспокоились, заметив, что с пловчихой происходит что-то странное.

          – Что случилось? – закричали они.
 
 Лида только отрицательно мотала головой, ничего не отвечая. Вдруг вода слегка забурлила, скрывая голову Лиды. Николай вскочил, бросив вёсла.

          – Лида! Лидочка! – отчаянно закричал он, вглядываясь в воду безумными глазами, собираясь прыгнуть вслед за ней в тёмную волну.

В этот момент голова Лиды появилась на поверхности воды, но лишь на мгновение. Спустя миг Лида снова скрылась под водой.

          – Она тонет! – завопил Николай, – Надо спасать!

Он прыгнул в воду и, вынырнув, увидел, что Лида уже продолжает плыть к берегу. Она просто под водой выжидала, когда слепни улетят прочь.

           – Руку давай, – крикнули ему с лодки, – чуть такой рекорд не загубил. Помешал бы ей и всё – прощай приз, – ворчали мужчины в лодке, – твоя девушка, что ли? Что же сам за призом не поплыл, девчонку послал?

           – Да, не знал я! А за неё я море готов переплыть, – тихо сказал Николай, не отводя глаз от Лиды.

Он видел, что она очень устала и плывёт из последних сил. Он готов  был отдать всё на свете, лишь бы она скорее достигла цели.

"Маленькая моя, милая моя девочка, доплыви скорее! Пусть силы небесные поднимут тебя на самый верх волны и помогут тебе сейчас", – твердил он про себя, с нежностью и гордостью за свою Лидочку.
 
Наконец, ноги Лиды коснулись дна и она, шатаясь от дикой усталости, выбралась на берег. Тело обмякло и тут же, у кромки воды, она опустилась на песок. Лишь теперь Лида поняла, что доплыла до цели только она одна. Сил совершенно не осталось даже на радость. Одно удивление. К ней приближались люди, улыбались, что-то радостно говорили, поздравляли, щёлкали фотоаппаратами. Коля подбежал к ней, встал на колени, поднял её на  руки и бережно отнёс в лодку.
 
          – Ей надо отдохнуть, в себя прийти, – защищал он Лиду от назойливых корреспондентов и от новоиспечённых поклонников и поклонниц.

Результат был зарегистрирован и запротоколирован. Оказалось, Лида переплыла Обь, шириною 897 метров за 56 минут и это время было внесено в протокол. Фотографы наперебой предлагали победительнице сделать снимки для газеты и какого-то журнала. Лида отказывалась, лицо её горело и болело после укусов слепней и уже стало отекать, меняясь на глазах. Под натиском корреспондентов Лида согласилась, с условием, что снимок будет удалённым. Так и осталась она на снимке: сидящая на большом валуне в глухом купальнике с бумажным вымпелом в руках.
 Лодки с победительницей, корреспондентами и фотографами, с судьями и наблюдателями подплыли к берегу. Толпа болельщиков окружила Лиду, стыдливо закрывающую лицо от зрителей. Оля расталкивала фанатов, пробиваясь к сестре.

          – Ой, Лидочка! Что с тобой случилось? – вскрикнула Оля, – Ты совсем на себя не похожа!

          – Потом расскажу, – отмахнулась Лида, – одежду мою тащи скорее, бежать отсюда надо пока совсем лицо не раздуло.

          – А награждение как же, приз? – удивилась Оля.

          – Да ну его! – досадливо сморщилась Лида, – Ну, тащи же скорее!

Но ускользнуть от момента награждения девушки не успели. Оно уже началось, и почему-то, первой награждали Лиду.  Председатель комиссии объявил итог соревнования среди женщин и назвал имя победительницы: Григорьева Лидия Павловна. Он вручил Лиде приз: чек на пять тысяч рублей на её имя и… маленькую хрустальную рюмочку с тонким золотым колечком в ней – отдельный приз за мужество и волю к победе.
Сёстры были счастливы, они обнимались и не могли нарадоваться победе.
Теперь можно было подумать о будущем спокойно.

Продолжение... - http://proza.ru/2022/09/17/228