Повесть Дома с собачкой

ДОМА С СОБАЧКОЙ

Глава первая

Если вы спросите обитателей престижного подмосковного коттеджного поселка Жуковка, кто является самым интересным, сочным, ярким его представителем, то вам, несомненно, укажут на Веру Александровну Пеншину. Даму во всех отношениях приятную и привлекательную.
Чем же заслужила сия особа столь лестное отношение к себе? Ведь люди по природе своей завистливы, злы и скорее смешают вас с грязью, чем скажут о вас что-то хорошее. Что поделать, такова наша человеческая натура – злословя про других, возвеличивать себя. Се ля ви, как говорят французы.
Однако перейдем к Вере Александровне. В свои сорок семь она сохранила упругость тела (насколько это возможно в наших непростых условиях) и красоту круглого, миловидного лица. Сохранила, разумеется, с помощью чудес современной медицины и тайн китайского врачевания, основанного на вековой мудрости восточного народа. Вера Александровна регулярно подвергает свое тело, белое и рассыпчатое (как сказал бы классик), обертыванию листьями редкого дерева тогу, растущего только в одном месте мира - в северной части острова Цинь в провинции Сычуань Поднебесной Империи. И еще она пьет исключительно зеленый чай (никаких тебе вредных кофейных зерен!), но только не тот, боже упаси, что продается в наших обычных магазинах, а настоящий, целебный, выращенный с превеликим тщанием в горном Тибете и привезенный по специальному заказу (и за очень большие деньги!) к нам в Россию…
Итак, надеюсь, вы поняли: Вера Александровна популярна, умна, обаятельна и прекрасна телом. Просто настоящая кустодиевская красавица! Причем тело это является особой гордостью нашей героини, ибо благодаря ему она и достигла всего того, что может пожелать современная женщина. Но из-за него же, из-за этого тела, горячего и страстного, она обрекла себя на страшные мучения, которые… Впрочем, не стоит забегать вперед.
Начнем по порядку. Наш рассказ будет краток и печален, ибо нет ничего печальнее на свете, чем повесть… Нет, не о Ромео и Джульетте, не об этих двух жалких, никчемных подростках, непонятно зачем и почему сотворившими с собой полную глупость, а о красивой, умной, зрелой женщине и ее последней любви. В ней, в этой повести нашей, будут три главных героя: уже упомянутая нами Вера Александровна, ее сердечный друг и любовник Герасим, а также некая Анечка, симпатичная (но худосочная) девица, родственница покойного мужа Веры Александровны, миллионера и мецената Никиты Андреевича Пеншина. Будет и милая собачка по кличке Кутя, однако тоже чуть позже. Итак, вперед, мой читатель!

***

…Вера Александровна в сладостном исступлении сжала бедра Герасима и страстно, жарко зашептала: «Еще, еще!» Но уже через пару мгновений, выгнувшись всем своим пышным, любвеобильным телом и вытолкнув из груди самый последний, сладкий крик, с протяжным стоном откинулась на белоснажные, пенные простыни. И замерла. Боже, как мне хорошо! Как чудесен и сладостен этот миг, как он прекрасен!
Вера Александровна лежала на взбитой пене бело-розовых простыней, отдыхая после упоительной, но весьма приятной любви, и мечтательно смотрела в потолок, где плавали в кучерявых облаках пухленькие, жопастенькие Купидончики (натуральная флорентийская роспись, между прочим, прихоть покойного господина Пеншина). Вот так бы – всегда, всю свою жизнь, чтобы ни о чем не думать, ни о чем не беспокоиться, а просто упиваться самым простым женским счастьем…
Да, разумеется, Вера Александровна была уже не так молода и не так симпатична, как раньше, - тридцать пять лет уже… Да ладно, чего уж самой себе-то врать – полных сорок семь… Но все же еще очень даже ничего - пышногруда, крутобедра и вообще – чертовски привлекательна! Недаром же умные люди говорят: если бабе сорок пять, баба ягодка опять, если бабе сорок семь, в самом соке, ясен пень! Жалко только, недолго этому женскому соку играть осталось, скоро скиснет и превратится в кислый уксус. Но это будет потом, когда-нибудь, а сейчас так хорошо, так сладно. Она любит и любима.
Вера Александровна перевернулась на живот и закрыла глаза. У нее было для счастья буквально все: любовник (это для телесных, постельных утех), большой, удобный дом (для житья-бытья, понятное дело), просторный сад с фруктовыми деревьями (для легких и приятных прогулок, одной или с другом-приятелем), бассейн (это скорее для форса, плавать она не очень любила), баня и сауна (вот они - исключительно для дела, поддержания здоровья и упругости тела). А еще была затейливая деревянная беседка в китайском стиле - просто так, для души. В этой беседке любила наша Вера Александровна испить теплыми летними вечерами полезный, вкусный зеленый чай, а заодно предаться нежным размышлениям. Серьезных забот и хлопот у нее в жизни не было: в доме убиралась и следила за порядком строгая экономка, обеды готовила и подавала опытная кухарка, за садом ухаживал – вы правильно догадались – прилежный садовник. Милый же друг Герасим выполнял две функции: шофера-телохранителя (формально) и телесного ублажителя (фактически).
Вера Александровна водить машину не любила, боялась, что врежется в кого-нибудь, однако пользовалась ею регулярно. Возил же ее Герасим, и он прекрасно знал вкусы и привычки своей хозяйки. Вера Александровна любила подлететь на большой, черной, блестящей машине (непременно - со свистом и визгом тормозов) к модному спа-салону, в котором тусовались молодые (и не очень) жены местных олигархов, и показать себя во всей красе. Пусть подружки-подлюшки удавятся от зависти и сдохнут злости! Она медленно вылезала из своего шикарного авто, неизменно производя сильное впечатление на мужскую часть населения Жуковки. Сначала, не торопясь, вынимала одну ногу (чтобы все успели по достоинству оценить новые итальянские туфли), затем - вторую (с теми же целями), а потом лишь показывала свои крутые бедра и прочие аппетитные формы тела, туго обтянутые дорогущим платьем от самого Версаче. Мужчины при этом тихо ахали и обильно текли слюнями, а их тощие, вертлявые жены презрительно кривили модные мордашки и злобно, по-змеиному шипели.
Вера Александровна возникала из машины, словно богиня Афродита из пены морской. Не в смысле – голая, а в смысле - готовая к любви. Вот только с любовью этой у нее... В общем, имелись некие проблемы. Нет, конечно, мужиков вокруг было множество, свистни - набегут толпами и драку даже устроят за право приблизиться к ее телу, однако… Не было среди них достойного, того, единственного!
Вера Александровна, будучи дамой светской и весьма богатой, на всякую шваль и молодняк даже не смотрела. Она любила мужиков импозантных, солидных, опытных, чтобы всё умели и всё знали. Стройных Аполлонов крутилось возле нашей пышнотелой красавицы великое множество, но все - чистейшей воды альфонсы, жадные до чужих денег. Проще говоря, проституты. Мальчики с накаченными на тренажерах и поджаренными в солярии телами хотели любви, но еще больше они жаждали денег. Эти жиголо так и рыскали голодными глазами по роскошным авто, высматривая состоятельных дам среднего (и чуть старше) возраста. Причем их сексуальные услуги стоили дорого, желательно - валютой.
Нет, вы не подумайте, что у Веры Александровны не хватило бы денег на этих Аполлончиков, хватило бы, да еще как, с избытком, но одна только мысль, что за мужскую любовь придется платить, ввергала нашу героиню в уныние и грустное разочарование. Вера Александровна, несмотря на свой, скажем так, довольно зрелый возраст, еще наивно верила, что любовь – это такая штука, которая дается свыше и которую нельзя купить ни за какие деньги. В сущности, она была в этом права: тело – да, легко продается и покупается, но вот сама любовь…
Но как же быть с удовлетворением, скажем так, женских естественных сексуальных потребностей? Чувствительной даме немножко за сорок просто необходимы регулярные и разнообразные упражнения в постели, и желательно - с молодым, горячим любовником. Хотя бы из чисто медицинских соображений, для поддержания здоровья, тонуса и внешней привлекательности. Вот тут мы с вами и переходим к нашему второму персонажу, а именно – Герасиму.

***

Как уже говорилось выше, Герасим официально числился у Веры Александровны телохранителем и шофером. Начинал он работать еще при господине Пеншине (тот, собственно, и нанял его), а затем успешно продолжил карьеру и после смерти своего богатого работодателя. Достался, так сказать, безутешной вдове по наследству…
Гера (имя для близких и друзей, естесттвенно) был человеком простым, незамысловатым, однако обладал двумя ценнейшими качествами: умел внимательно слушать и был неутомим в постели. А для женщин вроде Веры Александровны и то, и другое – весьма и весьма ценные вещи. И даже не скажешь, что из них ценнее. Ведь так приятно, когда мужчина тебя слушает, не пребивает, кивает, соглашаясь во всем… И еще приятнее, когда он тебя удовлетворяет в постели. Просто идеальный мужик получается, мечта любой солидной дамы. К тому же Гера был верен, налево не бегал (проверяли не один раз), умел крепко держать язык за зубами (что также весьма ценно) и вдобавок обладал весьма приятной внешностью: телом мускулист (раньше занимался спортом), а лицом - мужественно-привлекателен. 
Гера в юности увлекался классической борьбой, но особых успехов не добился, не хватило упорства и удачи, однако фигуру накачал отличную, да и физическая выносливость потом пригодилась. Герасим вовремя понял, что в спорте ему ничего такого не светит, потому, будучи человеком разумным и практичным, решил найти себе более выгодное дело. Не на тренерскую работу же идти, ломаться за копейки!
И стал искать. Однако вскоре выяснилось, что без хорошего образования (не считать же таковым пять лет, заочно проведенных в Институте физкультуры!) нечего было и думать о хлебном месте. Герасим побегал туда-сюда, посуетился, однако ничего приличного не нашел. Совсем было огорчился, почти упал духом, но тут ему неожиданно подфартило: один из бывших коллег посоветовал стать телохранители. Знаний в этом деле особых не требуется, а вот мускулистое, натренированное тело очень даже пригодится. Ты, мол, парень молодой, крепкий, натренированный, а еще – достаточно умный, соображающий, значит, быстро разберешься, что к чему. Главное – найти общий язык с хозяином, нравиться ему и его домочадцам, и тогда все у тебя будет норм. При удаче же ты и вовсе окажешься в шоколаде.
Гера быстро окончил соответствующие курсы, получил нужную бумагу и вошел в славные ряды частных секьюрити. Сначала служил у одного босса, затем - у другого, пока наконец не попал к Никите Андреичу. Тот взял его, собственно, не для себя лично, а для жены, Веры Александровны - чтобы та все время находилась под охраной и присмотром. Времена тогда стояли весьма непростые, «веселые» девяностые годы, сами понимаете... А еще господин Пеншин желал, чтобы Гера за его Верочкой бдительно следил и обо всем ему докладывал: куда ездила, с кем встречалась, о чем разговаривали. Никита Андреич был человеком тоже весьма непростым, бизнесменом, занимался разными серьезными делами, дома часто не ночевал, вот и  требовалось ему, чтобы за женой был постоянный ригляд и присмотр. Опять же - из соображений безопасности и сохранности. Как любимого тела, так и имущества.
Герасим, само собой, на все согласился. Никита Андреич поселил его в небольшом домике на своем дачном участке и приказал бдительно охранять Веру Александровну и тщательно следить за ней. Гера отнесся к своим новым обязанностям серьезно – и охранял, и следил, и регулярно докладывал всё боссу. К подопечной, Вере Александровне, он относился с большим уважением и, разумеется, ничего лишнего себе не позволял. Но не потому, что не хотелось (хотелось, да еще как!), а потому, что боялся потерять столь выгодное место.
Вере Александровне новый охранник сразу понравился, она тоже стала испытывать к нему искреннюю симпатию. И совсем не обижалась, что Гера за ней следит, шпионит. Ибо, будучи женщиной опытной и умной, прекрасно понимала – работа у человека такая. Более того, она была не прочь закрутить с симпатичным секьюрити роман, чтобы и ночью быть под его охраной... Однако очень боялась мужа. Никита Андреич слыл в определенных кругах человеком жестким, даже жестоким, и в случае чего мог сурово наказать. И примеры тому имелись. Вера Александровна о них знала, а потому вела себя очень осторожно, стараясь грозного мужа не раздражать. Как и положено вести себя супруге очень уважаемого человека…
К счастью, господина Пеншина на самом излете девяностых все-таки застрелили. Особого удивления это ни у кого не вызвало, ибо все знали: при таком бурном прошлом и полукриминальном настоящем сиё практически неизбежно. Рано или поздно, но произойдет. И охрана никак не помогла, да и помочь не могла: убили при выходе из ресторана, всадили пулю прямо в лоб. Стреляли издалека, но очень точно: один выстрел – один труп. Снайпер был человеком опытным и дело свое знал хорошо. И получил за это большие деньги. Что делать, иногда в то время было проще убить, чем договориться.
Разумеется, открыли уголовное дело, началось следствие, оно шло долго, муторно и мучительно и, конечно же, ничем не закончилось - исполнителя и заказчика, как положено, не нашли. Вера Александровна, впрочем, и не особо настаивала... После смерти мужа она обрела свободу и получила большое наследство – а что еще желать умной женщине?
Безутешная вдова тут же переселила любимого Геру к себе в особняк, ближе к телу, и сделала главным (и единственным) телохранителем, а заодно – и постельным другом. Она никогда не пеняла Гере, что при жизни мужа он юдительно следил за ней и обо всем докладывал, наоборот считала, что это было правильно - признак верности долгу. А это очень ценное качество! Кстати, обходился Гера ей относительно недорого – помимо оклада, давала небольшие деньги на, скажем так, чисто мужские нужды и развлечения. Еда, проживание и одежда были, разумеется, за ее счет. Она же и оплачивала его некоторые допустимые излишества – например, хорошие сигареты и дорогой одеколон. Впрочем, последнее являлось скорее ее собственным пожеланием – любила, чтобы от мужика хорошо пахло.
Вы, разумеется, спросите, почему при столь нежных и близких отношениях она не вышла за любимого Герасима замуж? Я вам отвечу – это было бы неприлично! Не подобает светской даме выходить за шофера-охранника, пусть даже очень желанного. Одно дело – кувыркания в постели, дело понятое и полезное, и совсем другое – серьезные семейные отношения. Тут требуется строгое соблюдение статуса и светских приличий… И было еще одно, чисто личное соображение: мужу не скажешь – я кончила, пошел вон, отдохнуть хочу! Иные слова и интонации, как всем известно, требуются. Придется сдерживать себя, приспосабливаться, а Вера Александровна после смерти мужа сдерживать себя не хотела, а уж приспосабливаться – тем более. Хватит, наприспосабливалась за свою жизнь! Столько лет терпела старого, противного, вонючего, мерзопакостного, похотливого козла, который…
Этими нелестными (и даже весьма оскорбительными в определенных кругах) эпитетами Вера Александровна всегда награждала (про себя, конечно же) своего покойного мужа, миллионера и мецената Никиту Андреевича, владельца заводов, газет, пароходов. Впрочем, для точности надо сказать, что газет и пароходов у господина Пеншина не имелось, а вот завод был, да не простой, а целый алюминиевый комбинат. Промышленный гигант, гордость советской индустрии – со всеми своими цехами, печами, конвейерами, станками и прочая, прочая... Флагман нашей алюминиевой отрасли, один из ведущих заводов в мире.
Комбинат этот достался господу Пеншину в смутные девяностые годы, причем относительно задешево – в результате какой-то очень сомнительной операции, о которой много говорили, да так ничего и не выговорили. Никита Андреич владел им совместно с несколькими друзьями по криминальному бизнесу, которые, как и он сам, вовремя решили завязать с темным прошлым и стать легальными миллионерами. Господин Пеншин имел контрольный пакет акций, и денег вполне хватало как на собственные нужды, так и на содержание свой ненаглядной, пышногрудой Верочки.
А уж как он ее любил и как пользовал! Вера Александровна всегда с содроганием вспоминала эти соития. Никита Андреич собой был некрасив, телом дурен, головой плешив и ногами крив, в общем, козел колом, но в постели… Весьма и весьма похотлив. И имел он свою Верочку регулярно, получая от этого все мыслимые и немыслимые удовольствия. Как он стонал, как дергался, как рычал в постели - грозный лев, да и только! Для Верочки же самым приятным моментом в этих отношениях было, когда муж со стоном облегчения наконец-то сползал с нее…
Никита Андреич был почти противен Верочке: старое, волосатое тело, плешивая голова, слюнявые губы, масляные глазки, но особенно – запах, резкий и мерзкий, от которого можно было задохнуться. И который  ни один одеколон не перебивал. Но Верочка всё героически терпела. А куда ей было деваться-то? Простой женщине, все достоинства которой заключались в обильных телесах и страстном умении любить?
Но постельные страдания, как выяснилось, это было еще далеко не все. Старый, облезлый, вонючий козел Пеншин имел в любовницах кучу молоденьких девиц! Причем имел их в буквально смысле слова - прямо у себя в офисе, на рабочем, так сказать, столе. А еще - в тайной квартире, специально купленной для телесных утех. А также на модном курорте, куда выезжал с ними с завидной регулярностью. Собственно говоря, в этом самом «имении» и заключалось в основном меценатство господина Пеншина: он покупал за деньги глупых, смазливых девочек и пользовал их. А потом, когда очередная девица надоедала, одаривал ее небольшой суммой денег, дешевой ювелиркой и прогнал прочь. Чтобы тут же завести себе новую.
Господин Пеншин развлекался этим делом достаточно часто, тратя на смазливых девиц довольно большие деньги. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что с финансами у него проблем не было – хватало на всех и на всё. Никита Андреич был человеком во всех смыслах деловым, бизнес вел умеючи и достаточно удачно – до тех пор, пока не поделил что-то со своими старыми компаньонами, и те его не заказали… 
Вера Александровна после смерти нелюбимого супруга тут же продала ненавистную квартиру, уступила часть акций другим владельцам (чтобы не иметь проблем), положила деньги в надежный банк и зажила себе счастливо, в полное собственное удовольствие. Как того душа желала – да и тело тоже.
 
 Глава вторая

День у Герасима не задался с самого начала. Бывает же такое – все идет сикось-накось или, как любит говорить Вера Александровна, враскоряку. Она, кстати, тоже пребывала сильно не в духе – с утра придиралась ко всем и грозно бранилась. Первой под ее горячую руку попала кухарка Татьяна – из-за сгоревших круассанов.
Татьяна, надо отдать ей должное, готовила весьма прилично. Не сказать, чтобы особо деликатесно, но добротно и вкусно, а главное – очень по-домашнему. Что от нее и требовалось: Вера Александровна ресторанные изыски как раз и не любила – предпочитала кушанья простые, но сытные и обильные. Так сказать, чтобы был настоящий праздник живота. При этом она спокойно ела и жирную пищу, и сладкую, и мучную, и нисколько не парилась и не переживала по поводу своих, скажем так, нескольких лишних килограммов на мягких филейных частях роскошного тела.
Собой Вера Александровна была, как мы уже отмечали, хороша, и некоторая женская полнота ей даже очень шла. За что холил и любил ее покойный Никита Андреич. Он прямо-таки млел, когда обнимал ее пышные бедра. Старый сатир (а в просторечии – похотливый козел) знал толк в женщинах. Потому и женился на Вере Александровне, предпочтя ее всяким худосочным моделькам. Супруга должна быть такой, чтобы можно было гордиться ею, чтобы все мужики от зависти слюнями давились…
Так оно и получилось – давились, да еще как! Мужик ведь не собака, костей, как известно, не любит. У большинства же знакомых бизнесменов Никиты Андреича супруги были как раз модно-худющие и ужасно боялись съесть лишнее яблоко – а  вдруг поправишься? Они постоянно сидели на заморских диетах, дни и ночи проводили в фитнес-центрах, следили за весом и совсем забывали о своих мужьях. А те смотрели на Веру Александровну и тайно завидовали господину Пеншину. Вот счастье-то дураку привалило! Причем совершенно незаслуженно...
Но вернемся к нашему повествованию. Кухарка Татьяна часто баловала хозяйку вкуснейшими и нежнейшими круассанчиками, которые готовила самолично. Выпечка считалась ее коньком, и почти всега получалась хорошо. Вера Александровна весьма уважала свежие булочки к утреннему кофию, и особенно - круассаны, маленькие, хрустящие, нежные, прямо тающие во рту. Их Вера Александровна употребляла не менее пяти-шести штук за раз – разумеется, с теплым, слегка подтаявшим сливочным маслом и вкуснейшим ягодным вареньем. О. она понимала, что такое круассанчики, и умела их употреблять! А это, что ни говори, целое искусство.
К примеру: люди, которые наносят на нежнейшие круассаны холодное сливочное масло, чтобы поскорее проглотить за чашкой растворимой бурды, по какой-то нелепости именуемой кофе, поступают глупо и, прямо-таки скажем, преступно, ибо тупо убивают самую что ни на есть прелесть сих великолепных мучных изделий. Намазывать на теплый круассан следует исключительно подтаявшее, податливое и слегка потекшее масло, ведь только так подчеркивается незабываемый вкус сего мучного изделия и его бесподобный аромат. А если к тому же сверху капнуть клубничним вареньем (скажем, всего пару ложек, для красоты и вкуса), то… Ну, вы меня, полагаю, понимаете.
К несчастью, этим утром выпечка у Татьяны не задалась. И виной этому была мерзкая соседская кошка Муська, повадившаяся лазить на кухню. Вы не подумайте чего плохого: эту паршивку дома кормили, пихали, что называется, и в рот, и в попу, однако чужой кусок завсегда слаще. Попасть же на кухню к Татьяне ей было довольно легко – она располагалась на первом этаже особняка, а рядом, за окном как раз росла старая, ветвистая липа. С ветки этой самой липы мерзкая кошка и запрыгивала сначала на окно кухни, а потом через форточку проникала внутрь.
Татьяна наглую воровку постоянно гоняла. Не потому, что не любила мурок, наоборот, у нее в квартире жили целых два кота, Маркиз и Цыган, но гоняла потому, что превыше всего ценила чистотц и порядок. А если мурка ворует, причем не от голода (это исключается - ввиду гладкости и толщины разбойницы), а = лишь по своей природной подлой натуре… То порядка, ясное дело, нет и не будет. Ведь как, по идее, ей следовало поступать: желаешь получить что-то вкусненькое – сиди и терпеливо жди, пока кухарка не обратит на тебя внимания и не кинет сладкий кусочек. Вот тогда и ешь. А еще лучше – ласково потрись о ногу и заурчи умильно, выражая тем самым любовь и преданность…
Так нет же! Проклятая Муська ласкаться ни за что не хотела. Она терпеливо сидела на ветке, выжидая удобный момент (когда Татьяна выйдет из помещения), а потом ловко проникала через форточку внутрь и мгновенно сжирала все, до чего могла дотянуться. Прежде всего, конечно, разные вкусности – губа нее, прямо скажем, была не дура. Уминала жадно, давясь и фыркая, с утробным урчаньем и дьявольски довольным мявом... Но, как только появлялась Татьяна, бросала все и стрелой вылетала наружу. И там уже, в безопасности, с неописуемым торжеством и наглостью смотрела на кухарку, которая в это время крыла ее самыми последними матерными словами. Видимо, кошке доставляло особое удовольствие злить эту бедную женщину.
Татьяна не раз просила хозяйку поговорить с соседями, чтобы те как-то образумили свою ненормальную мурку, однако Вера Александровна на все ее замечания лишь лениво отмахивалась – ерунда всё это пустяки, не стоящие внимания! Во-первых, ей не хотелось ни с кем ссориться, а во-вторых, сама не раз говорила Татьяне, чтобы та закрывала форточку на кухне. К чему держать ее открытой, если есть хорошая импортная вытяжка? Но Татьяна по своей закоренелой поварской привычке всегда держала форточку настежь распахнутой. Чем и пользовалась наглая, вороватая Муська. Так что кухарка, если разобраться, сама была виновата.
Да и вообще, пожимала плечами Вера Александровна, из-за чего весь этот сыр-бор? Ну, подумаешь, сожрет соседская кошка у нас что-то... Убудет, что ли? Денег хватит и на сто тысяч таких Мусек, а то и на миллион. В общем, все эти разговоры заканчивались ничем: Вера Александровна не хотела бороться с наглой кошкой, предоставив это право самой Татьяне.
Для хозяйки, кстати, это было своего рода домашним развлечением – ее кухарка против соседской Муськи. Кто кого? Смертельный аттракцион - в своем роде, конечно же.
 
***

Но этим злосчастным утром кошка превзошла саму себя. Пока Татьяна наливала жирные, свежие сливки в фарфоровый стаканчик, чтобы отнести к столу (Вера Александровна любила слегка осветлить кофе), мерзопакостная Муська скрывалась на липе. Но лишь кухарка вышла в гостиную, наглым, воровским образом пробралась на кухню и ловко опрокинула сливочник на пол. И принялась жадно лизать разлившееся лакомство – громко урча, словно белорусский трактор. И при этом так увлеклась, что не заметила, как Татьяна вернулась обратно.
Расплата последовала немедленно: разгневанная женщина схватила первую попавшуюся под руку тряпку и ловко стеганула подлую воровку по голове. С неслабой, надо сказать, силой и оттяжкой... Муська взвыла благим матом (кому нравится получать мокрой тряпкой по ушам?) и бросилась прочь, к спасительному окну. Но Татьяна предвидела этот маневр и преградила путь мурке к отступлению. Еще пара шлепков, и Муська обратилась в позорное бегство: выскочила за кухонную дверь и с диким мявом понеслась по коридору. Татьяна со шваброй наперевес устремилась за ней в погоню...
Преследование было недолгим: ошалевшую кошку быстро загнали под шкаф. Муська забилась в самый темный угол и жалобно замяукала, прося пардону... Но пощады ей не было: Татьяна вытащила наглую воровку наружу и победно подняла за шкирку. Глядите, люди добрые, кого поймала! Бедная киска закрыла глаза и прижала уши – должно быть, попрощалась уже со своею жизнью (одной из девяти, конечно же). Однако, как ни странно, все обошлось, кошка не сильно пострадала.
Кухарка пару раз шлепнула мурку (не сильно, конечно же, не садисткак же она, в самом деле!) по попе, обидно ткнула мордой в мокрую тряпку (для пущего назидания) и просто выкинула на улицу. Будешь знать, ворюга, как  лазать по чужим кухням! Чуть живая от страха и бесконечно униженная Муська стрелой понеслась к своему дому – зализывать раны и жаловаться на несправедливость жизни. 
Татьяна же в великолепном расположении духа вернулась на кухню. И тут к своему ужасу обнаружила, что, увлекшись погоней, совсем забыла про круассаны, которые поставила в духовку. И те, естественно, сгорели. Делать новые же времени уже не было – Вера Александровна вышла к завтраку.
Пришлось бедной кухарке падать хозяйке в ноги и во всем виниться. Вера Александровна и так была с утра очень не в духе (плохо спала), а тут еще и это… В общем, дала себя полную волю, наорала на бедную Татьяну. Оттянулась, как говорится, от души. Кухарка на это лишь жалобно всхлипывала и виновато мямлила: «Извините меня, Вера Александровна, больше не повторится».
Вдоволь наоравшись, Вера Александровна несколько успокоилась, но отсутствие любимых круассанчиков не самым лучшим образом сказалось на ее самоощущении. И тут она вспомнила про вчерашнюю телеграмму…

***

Которая пришла от некой Анюты Пеншиной, двоюродной племянницы покойного Никиты Андреича. Вера Александровна лишь раз в жизни (на свадьбе) видела эту худосочную родственницу – ничем абсолютно не примечательную. Ну, разве только тем, что изо всех сил старалась угодить богатому дядюшке, преданно смотрела ему в рот.
Юная Анечка жила вместе с матерью в каком-то дальнем Мухосранске, в самой глубине великой России. И, естественно, давно мечтала вырваться из своей дыры в славную столицу. Однако долго не получалось: денег на переезд и обустройство совсем не было. И откуда бы им взяться – при наличии папаши-алкоголика (нынче, слава богу, покойном) и полунищей мамаше, получающей за работу сущие копейки.
Анечка очень хотела перебраться в Москву – большой, деловой город, где открываются для девушки великолепные возможности. Прогуливаясь вечерами по своему Мухосранску, она с презрением взирала на своих бывших одноклассниц, которые сразу после школы повыскакивали замуж и уже катали по местному парку детские коляски. Одноклассницы, в свою очередь, делали вид, что предельно счастливы, что все в жизни их утраивает: мол, где родился, там и пригодился. Семья, муж, дети – это ли не настоящее женское счастье?
Но Анечка не хотела для себя такой судьбы: слава богу, хватило ума отринуть домогательства местных донжуанов (все, как один, уроды и алкаши), закончить областной библиотечный колледж и пойти работать по специальности. Оклад, правда, оказался крошечный, но зато она могла с полным правом считать себя интеллигентной девушкой и свысока глядеть на бывших приятельниц, к тому времени ужасно располневших и обабившихся. 
Анечка завидовала лишь тем своим подругам, которые не забоялись перемен, покинули отчий дом (да какой там дом – каморку в коммуналке или же комнату в деревянном бараке), уехали в чванливую, надменную Москву и как-то там устроились. Да, сначала им приходилось очень нелегко, не одну наволочку смочили горькими, солеными девичьими слезами, но все-таки как-то более-менее приспособились: нашли хорошую работу, перебрались со съемных углов на собственную жилплощадь, купленную в долгую рассрочку, и даже вышли замуж (представьте себе, девки!) за настоящих москвичей.
Анечка очень боялась большого города (хотя и с детства мечтала о нем) и с ужасом слушала рассказы приезжих в недолгий отпуск подружек (себя показать, перед родствениками и знакомыми покрасоваться, новой жизнью похвастаться), как тяжело им  приходилось вначале. Как работали целыми днями на рыках, морозя тощие задницы, как каждую копейку экономили, чтобы оплатить аренду жалкой комнатушки в коммуналке, как хотелось одеться получше, чтобы не выглядеть совсем уж деревенской лахудрой... Да еще и приходилось ночами (что делать, жизнь такая!) ублажать своего хозяина-работодателя – чтобы зарплату вовремя платил, чтобы на мелкий обман покупателей закрывал глаза.
Нет, это такое решительно не для нее! Скажу вам по секрету, Анюта в свои двадцать пять лет была еще девственницей… Как это могло произойти, спросите вы, учитывая свободные (если не сказать больше) нравы в провинции? Я вам отвечу: а все благодаря ее маменьке, Варваре Николаевне, женщине нравов простых, но суровых. Та, промучившаяся почти всю жизнь с мужем-алкашом, очень не хотела, чтобы единственная дочь повторила ее судьбу: в семнадцать лет по залету выскочила замуж и потом всю жизнь терпела пьяницу, пока не помрет. Поэтому Варвара Николаевна воспитывала Анечку в строгости: до свадьбы - никому! И если уж давать, то человеку солидному, имеющему серьезные намерения. Чтобы непременно женился… 
Но с замужеством у Анечки все никак не получалось. Парни, которые были поумней да побойчее, давно перебрались из Мухосранска в столицу и сделали карьеру. Провинциалка Анечка им была на фиг не нужна – своих проблем хватало. А оставшиеся женихи ее не устраивали… Вообще, от слова «совсем». И ходила бы наша Анечка непристроенной еще много лет, если бы не внезапное письмо богатой московской тетушки.
Вера Александровна в минуту сентиментальности (накатывало на нее иногда) вспомнила о своей бедной родственнице и решила: «А почему бы не пригласить эту Анечку пожить в доме? Девушка она, кажется, неплохая, тихая и скромная, будет хорошей компаньонкой. Буду ходить с ней по знакомым и говорить: «Это вот двоюродная племянница покойного мужа, Никиты Андреича. Он, жадный козел, ей ни копейки не оставил, а я по своей доброте душевной ее пригрела и приласкала». А что, будет выглядеть трогательно и благородно». Вот она и написала как-то Анечке: «Почему бы тебе, дорогая племянница, не пожить у меня? Дом большой, места всем хватит. Глядишь, и жениха тебе подходящего найдем. Нечего в Мухосранске киснуть, давай приезжай. Настоящую столичную жизнь увидишь...»
Позже, по зрелому размышлению Вера Александровна поняла, что сморозила глупость (зачем ей чужой, по сути, человек?), но было уже поздно – слово не воробей, тем более такое, письменное. Оставалась, правда, некая надежда, что бедная Анечка испугается и не приедет, но нет – девушка решила-таки перебраться в Москву, город больших возможностей. То ли действительно до смерти надоело киснуть в своем Мухосранске, то ли очень уж замуж захотелось. Годы-то идут, и она отнюдь не молодеет... Короче говоря, Анечка дала телеграмму: «Выезжаю, встречайте».
Пришлось Вере Александровне посылать верного Геру встречать провинциалку, чтобы доставил с вокзала домой. И давать указание экономке Клавдии Васильевне: нужно приготовить для родственницы гостевую комнату. Ту, маленькую, что наверху. Знаю, что она неудобная, но ничего, девка молодая, потерпит, чай, не барыня. В жизни ничего так просто не дается, уж это она, Вера Александровна, точно знает - всего приходилось самой добиваться. И терпеть разные неудобства, лишения и трудности. Так что пусть девка сразу привыкает, что жизнь в Москве – не сахар, ничего так просто не дается, потом пригодится.
Вот поэтому и покатил Гера с утра на вокзал, чтобы встретить Анечку. Как потом выяснилось, навстречу своей судьбе…

***

…Которая предстала перед ним в виде маленького, черного, жалобно скулящего комочка. Герасим чуть было не раздавил его – чудом машину остановил. Тут следует пояснить: у Веры Александровны было два автомобиля. Первый, шикарный «бентли», предназначался чисто для понтов, на нем она выезжала в свет. Второй, надежный «мерин», служил для работы. На нем Гера мотался по разным делам. И на нем же он катил сейчас в столицу. И на одном из поворотов вдруг заметил впереди что-то живое и копошащееся. Резко дал по тормозам, к счастью, успел остановиться - буквально в паре сантиметрах. Выскочил, поднял, поглядел. При ближайшем рассмотрении комочек оказался щенком – маленьким, неуклюжим, нелепым. Если судить по экстерьеру – метис кого с кем-то, однако чрезвычайно милый и смешной. Такое иногда бывает: мама – дворняга, папа – вообще не пойми кто, а ребятенок получается исключительно красивый и умный. А вот у породистых родителей, наоборот, часто бывает прямо наоборот: хоть с генами и все в порядке, а дети выходят – просто беда. Урод на уроде сидит и уродом же погоняет.
Герасим погладил щенка и задумался – как же с ним быть? Оставлять у дороги нельзя – наверняка выползет снова, и его задавят. Положить в кусты – тоже, бродячие собаки на клочки разорвут. Щенок же совсем маленький, ничего не может... Интересно, как он здесь очутился? Скорее всего, кто-то из машины выкинул, чтобы не возиться. Утопить сразу, пока был слепой, духу не хватило, вот и выбросили по дороге – может, кто подберет? И, скорее всего, кутенок погиб бы медленной, мучительной смертью…
Щенок почувствовал настроение Геры и, высунув розовый язычок, ловко лизнул в щеку. Гера удивленно провел пальцами по влажному следу и вдруг понял, что не может бросить щенка здесь, совесть не позволит. Пусть Вера Александровна говорит что угодно, но он возьмет кутенка к себе. В крайнем случае, пристроит в хорошие руки. Чтобы был под приглядом и ни в чем не нуждался…
Герасим положил щенка сзади под сиденье, наломал ему печенья (жуй, бедолага) и снова сел за руль. Щенок благодарно захрустел вкусняшками. Гера удовлетворенно кивнул и покатил в Москву.

Глава третья

Как уже было сказано, день у Герасима не задался. Сначала лопнула шина - какой-то чудак обронил на выезде из поселка ржавую железку с острыми краями. А может, специально подложил - из мелкой, пакостной мести кому-то. Пришлось возвращаться - что, как известно, дурная примета. Только поменял камеру – глупая пролетная ворона капнула на блестящий капот белой, мерзкой жидкостью. Хотя некоторые считают, что это вроде бы к удаче, но Герасим придерживался иного мнения – к непорядку, а он непорядок очень не любил. Наконец, все поменял, протер, почистил и покатил в сторону Москвы. И тут происшествие со щенком! Слава богу, что успел затормозить, все обошлось, кутенок не посрадал. Но настроение было испорчено окончательно. Что за дурацкое невезенье!
Герасим битый час простоял у МКАДа, пытаясь въехать в донельзя переполненную столицу, и еще долго, нудно тащился по пробкам, добираясь до площади трех вокзалов. Город плавился от летней жары, как сырок на батарее, асфальт буквально прилипал к шинам, и над раскаленными от солнца улицами висело какое-то нехорошее, мутное марево. «Не к добру это, - решил Герасим, - ох, не к добру. Ливень сегодня будет». Значит – появятся гигантские пробки и заторы, ведь, как известно, в Москве любой дождь оборачивается катастрофой, вселенским потопом и Ноевыми ковчегами в виде автомобилей, медленно плывущих по залитым грязной жижей улицам.
Гера немного покружился у Комсомольской площади, пытаясь найти стоянку, но тщетно – все места были заняты ушлыми таксистами. В конце концов, плюнув на все, бросил «мерина» в ближайшем переулке – время уже поджимало. Отправился исполнять поручение хозяйки на своих двоих – так получалось намного быстрее и надежнее.
Ярославский вокзал встретил Геру чемоданной суетой и общей неразберихой – понять, что, куда и во сколько прибывает, было совершенно невозможно. Наконец удалось узнать, что нужный поезд вот-вот подойдет к третьей платформе и что нумерация вагонов идет с конца. Интересно, вяло думал Гера, помогла ли хоть одному человеку такая информация? Несмотря на все громко-хриплые объявления по вокзальному радио, встречающие все равно бегали, как ошпаренные, туда-сюда вдоль перронов, пытаясь найти нужный вагон.
Герасим суетиться не стал, справедливо полагая, что провинциалка Анечка забоится сама добираться до места и будет смирно сидеть в купе. Так оно и вышло. Гера подождал, пока все пассажиры покинут вагон, и не спеша направился к четвертому купе. Где его ожидало худенькое, белобрысенькое, испуганное существо в стрекозиных очках на маленьком, остреньком носике. При ближайшем рассмотрении существо оказалось еще и почти безгрудым – видно, девушка пошла в дядю, Никиту Андреича, который телесной статью совсем не отличался.
«Я Аня, - пропищало хилое существо и ухватилось за тяжеленный чемодан, пытаясь стащить его с верхней полки. Гера, как истинный джентльмен, помог ей в этом, а потом понес его к выходу. Анечка с двумя сумками наперевес поспешила следом. В ее торбах что-то подозрительно позвякивало и позванивало. Герасим покосился, и Анечка поспешно пояснила: «Компоты и соленья, мама с собой дала. Вам в подарок. Сами делали! У вас, небось, таких в Москве и нету совсем!»
Герасим мысленно пожал плечами: нашла, что тащить из своего Мухосранска. Были бы деньги, а у нас в Москве все найдется. Хоть клубника в январе, хоть снег летом. Это не проблема: любой каприз за ваши деньги. Гера быстро шел по площади, легко раздвигая людскую суету - словно ледокол «Ленин» арктические льды. Худенькая Анечка держалась в кильватере, стараясь не отставать. Но утренние неприятности продолжались.
На одном из крутых поворотов на бедную провинциалку налетела бабища со здоровой сумкой-тележкой. Девушка как-то случайно оказалась у нее на пути, и ее буквально смели с дороги. При этом стопудовая бабища (о таких говорят – поперек себя шире) не только не извинилась, но еще и недовольно буркнула: «Гляди, куда прешь, дура очкастая!» Анечка больно стукнулась боком о выступ стены, и стеклянные банки жалобно зазвенели. На асфальт потекла соленая, пахучая жидкость. Судя по характерному аромату, это был огуречный рассол.
Слезы выступили на глазах у бедной Анюты – везла-везла, почти до самого места доставила, и вот на тебе! Разбила. Что теперь дарить любимой тетушке? Вот горе-то какое! Бабища между тем, видя слезное расстройство провинциалки, разошлась еще сильнее, пустилась, как говорится, во все тяжкие: уперла руки в боки и стала прилюдно поливать двушку всякими гнусными словами, общий смысл которых сводился к двум известным сентенциям - «дура очкастая» и «понаехали тут».
Аня готова была провалиться от позора сквозь землю – только что прибыла в Москву, и вот уже влипла в дурацкую историю! Что подумают о ней люди? Например, вот этот симпатичный Герасим. Девушка была уже почти в полуобморочном состоянии... В воздухе явственно запахло заскандалом, вокруг стали собираться зеваки, охочие до дармового представления. Они с интересом наблюдали за тем, как толстая бабища чихвостит бедную провинциалку, и даже подначивали: так ее, лимиту поганую, давай еще!
Гера резко затормозил, чтобы вмешаться. Во-первых, он не любил скандалов, а во-вторых, ему просто стало жалко Анечку. Чего это бабища к ней прицепилась? Самой надо было смотреть, тем более что шла с такой вот громадной сумищей. Которую впору называть амбаром на колесах, а не хозяйственной сумкой. Герасим подошел к Анечке, взял из ее рук протекшую котомку и молча сунул наглой бабище в руки. Та инстинктивно прижала к себе, сработал вековой рефлекс простого советского человека: дают – бери. А Гера подхватил почти бесчувственную Анечку под руку и быстро поволок прочь. Он уже знал, что сейчас будет.
И не ошибся: вдогонку им понесся истошный бабий крик весьма похожий на рев раненного в джунглях слона (даже, скорее, целого стада слонов). Мерзкая тетка наконец сообразила, что именно ей всучили, но было уже поздно – любимое платье окончательно и бесповоротно пропиталось пахучей огуречной жижей.
И поделом ей, такой грубой и наглой! Ишь, вобразила себя столичным жителем, бедных провинциалок стала учить уму-разуму! Забыла, тетка, как сорок лет назад сама таким же ранним летним утром прибыла в столицу, сжимая в руках фанерный чемоданчик с нехитрым девичьим барахлом и сумку с домашней провизией? Запямятовала, как испуганно озиралась по сторонам, пугаясь попервоначу шумной столичной суеты и многолюдства, как дрожала, словно маленький зверек, оказавшись посреди городской улицы? Ее-то саму никто тогда не встречал и не привечал – кому она была нужна! Очередная Дунька из какого-то там Зажопинска…
Пришлось самой добираться (на метро, девки, жуть какая, с двумя пересадками, а потом еще и на автобусе!) до окраинного района, где жили такие же, как она, строители-лимитчицы: штукатурщицы, крановщицы, малярши, плиточницы. Их выписали из провинции с одной  важной целью: строить для москвичей новые дома, выполнять решение партии и правительства по переселению горожан из деревянных бараков и коммуналок в новые дома.
…Запамятовали вы, видать, Авдотья Павловна, как долго теснились в одной общажной комнате с пятью своими подругами, как горбатились с утра до ночи на холодном ветру, под снегом и дождем, стараясь сдать очередную новостройку к праздникам, чтобы получить небольшую премию… Забыли уже, как бегали в единственном приличном платье по воскресеньям на танцульки? Хотя на самом деле до смерти хотелось просто выспаться... Как мечтали подцепить хоть какого-то, хоть самого завалящего, но московского женишка?..
И ведь подцепила-таки – на свою голову. Точнее, на шею. Прописалась к мужу в коммуналку и потащила на себе все его семейство. Долго терпела мужа-неудачника, не умеющего ни работать, ни в постели удоволетворять, пока не помер тот от проклятой водки. Пришлось тогда самой поднимать двоих детей, Машку да Мишку. От свекрови, вреднющей и злющей Лидии Дмитриевны, помощи никакой не было - та только губы тонкие презрительно поджимала и морду кривила: «Сама давай крутись, лимита поганая, для того тебя и в семью взяли!» И еще за сестрой мужниной, Ленкой, инвалидкой убогой, ухаживала, но та хоть благодарной была, спасибо всегда говорила…
Долго терпела и молчала, пока не получила наконец убогую квартиру на самой дальней окраине города, прямо у нефтеперерабатывающего завода, от которого круглый год плыла по округе жуткая, невыносимая вонь… Не вздохнуть, ни охнуть. Какая там, на фиг, экология – тогда и слова-то такого еще не знали. Но жила и радовалась, что хоть такая квартирка – но своя собственная. И ведь счастлива была, чуть не в пляс пускалась: отдельное жилье, двухкомнатное!
Только тогда смогла, наконец, вздохнуть свободно и почувствовать себя настоящей москвичкой. Со временем удалось устроиться на хорошее место, заработать пенсию и целиком посвятить себя любимому делу – шести соткам. Где и выращивала все, что только могло расти в нашем суровом рооссийском климате на скудной, глинистой подмосковной земле. К старости раздобрела, разъелась, стала бабищей уверенной и даже наглой, сама уже свысока смотрела на тощих, голоногих провинциалок, приезжающих в Москву за призрачным счастьем. Жизнь, как говорится, удалась. И тут на тебе – испорченное платье, за которое плачено, между прочим, немало. Что за невезуха!
Герасим между тем дотащил бедную Анечку до «мерина», усадил на заднее сиденье и сунул в руки женский журнал – читай, мол, отдыхай, приходи в себя. «Ой, а кто это тут?» – изумилась через минуту девушка. Герасим обернулся: щенок дружелюбно обнюхивал новую знакомую. И особенно ему нравился крепкий аромат огуречного рассола, исходивший от тряпичных туфель...
- Это Кутя, - церемонно представил щенка Гера, - подобрал на дороге.
- Ах, какой миленький, хорошенький, - восторженно запищала Анюта и стала тискать симпатичного щеночка.
Тот нисколько не возражал – приятно, когда тебя ласкают. Так они и поехали: Герасим усердно шоферил, а Анечка забавлялась живой игрушкой. И уже, кажется, почти позабыла о том досадном недоразумении, которое приключилось с ней на вокзале. Лишь ее туфли подозрительно пахли.

***

Вера Александровна к щенку отнеслась благосклонно – пусть живет! Не объест, чай, а ей будет дополнительное развлечение. Госпожа Пеншина животных не любила, ни мурок, там, ни собачек, ни птичек. И даже рыбок у себя в особняке не держала, но тут вдруг смилостивилась. То ли настроение к вечеру у нее улучшилось, то ли вид несчастного щенка так подействовал... Спросила лишь у Герасима: «А почему ты его Кутей зовешь?»
- Маленький он еще, кутенок, - отвечал Гера, - к тому же - неизвестно еще, кто это - он или она. А так и туда, и сюда можно.
Половая принадлежность щенка была тут же исследована и достоверно установлена. Выяснилось, что это кобелек. Что ж, еще лучше, решил Гера, не придется с приплодом возиться. Мужик, как известно, гуляет на стороне и там же свой грех оставляет, а баба все домой тащит.
Анечку Вера Александровна внимательно осмотрела и сочла, что та неловка, необщительна, не очень красива, пристроить замуж будет весьма проблематично. Хотя, с другой стороны, может, так оно даже лучше. Тиха, смирна, послушна – ну, и прекрасно. В общем, к племяннице тоже отнеслась довольно благосклонно.
Кутю отнесли на кухню – поближе к еде, а провинциальной гостье отвели комнату наверху, под самой крышей. Подальше от спальни хозяйки. Вера Александровна не любила, когда в доме живет кто-то чужой (Гера не в счет, разумеется, он уже давно свой), а потому всех работников селила отдельно или же вообще брала приходящих. Повариха Татьяна и экономка Клавдия Васильевна обитали в соседнем поселке, так называемой Жуковке-2, а садовник Степан жил в маленьком домике на самом краю участка.
О Степане следует сказать особо. Это был мужик уже немолодой, серьезный, и, как многие у нас на Руси, пьющим. Достался же он Вере Александровне, что называется,  по наследству, вместе с особняком, охраной и прислугой. Но, в отличие от Герасима, каких-то особых чувств (или просто симпатии) к нему Вера Алксандровна не пытала. Однако пока и не выгоняла – пусть живет, за садом ухаживает, а заодно и сторожит по ночам.
Степан сначала попытался было занять освободившееся место под бочком у богатой вдовы, но мигом получил полный отлуп  – обмылки нам, женщине опытной и со вкусом, ни к чему. То ли дело – милый Гера: и лицом хорош, и телом. И умен при этом, все пекрасно понимает. 
Степка со своей участью вроде бы смирился, но горькую обиду все же затаил. Он смертельно завидовал Гере: тот живет с хозяйкой и пользуется всеми благами, катается, как сыр в масле, а вот он... И свою обиду Степка, как это у нас принято, заливал водкой, но меру свою знал и лишнего себе никогда не позволял. Потому его и держали.
Прикладывался к бутылке Степан в основном вечерами, после работы, у себя в домике. Вера Александровна специально поселила его на краю участка – чтобы глаза не мозолил, но все-таки был недалеко, под рукой (а вдруг понадобится?). В особняк его почти что не пускали, и Степка очень напоминал дворового пса – обитал в конуре и сторожил хозяйский дом. У него были простые и понятные обязанности: следить за садом, подметать дорожки, чистить бассейн. И еще - бдить по ночам. Что, в принципе, было несложно: спал Степка чутко и часто выходил ночью на крыльцо подымить - курильщик он был давний и страстный.
Одно время Степан пытался пристрастить к попойкам и Герасима, но тот решительно отказался. Гера спиртное не особо любил, если и пил, то только вино (один-два бокала, не больше) или же хорошее пиво (в особо жаркие дни). А Степка квасил постоянно: вечером ставил перед собой бутылку, нарезал закуски, включал телевизор и сидел так до глубокой ночи, просматривая все программы подряд. Время от времени выходил на крыльцо покурить – полагал, что на свежем воздухе сигарета кажется вкуснее. Тоже был любителем, в своем роде. А утром, хмурый и небритый, принимался за свои ежедневные дела – убирал, чистил, копал, сажал, обрезал и так далее. Зато днем он мог позволить себе немного покемарить в домике - после обеда, когда все тоже спали. Этим он компенсировал ночное бдение.
Другие работницы Веры Александровны, кухарка Татьяна и Клавдия Васильевна, жили в своих малогабаритках в послке Жуковка-2. Несколько кирпичных пятиэтажек построили еще в советские годы – специально для обслуги министерского санатория «Бор». Повара, горничные, уборщики и прочий персонал должны были всегда находиться рядом с важным правительственным объектом (но при этом - за его территорией) и обеспечивать отдых министерским чиновникам. Вот так Татьяна и Клавдия Васильевна и получили свою жилплощадь. В бурные девяностые санаторий продали, но на его месте вскоре выросли частные особняки, в которых поселились новые хозяева жизни. Весьма влиятельные и очень богатые.
Обслуживающий персонал бывшего санатория быстро перешел на работу к новым хозяевам. И был рад - а то сидели бы без зарплаты, как многие в соседних подмосковных селениях. А у них и служба была хорошая, и деньги платили приличные. И главное – не надо каждый день кататься в проклятую Москву: вставать затемно, в пять часов, бежать на первую электричку, сорок пять минут стоять на одной ноге в переполненном вагоне, а потом еще полчаса давиться в метро. Вечером же – то же самое, но в обратном направлении. И еще надо было успеть в магазин, чтобы купить что-то на ужин, а то в поселковом супермаркете цены стали такие…
А что вы хотите: «вторая Жуковка» вскоре тоже превратилась в весьма привлекательное место. Ее исконным обитателям не раз предлагали продать или обменять свои халупы-развалюшки на что-то более приличное, но более дальнее. Кто-то соглашался, позарившись на большую площадь или же на немалые (по здешним меркам, конечно) деньги, кто-то наотрез отказывался. Большинство крепко держалось за свои метры, понимая их реальную рыночную ценность. Продашь – и привет, другого шанса выбиться в люди (пусть даже не у тебя самого, а у твоих детей) больше не будет. Перебрались в дальние селения в основном алкаши – им все равно, где пить, лишь было бы на что. А прочие люди, трезвые и работящие, верившие в появившиеся возможности, остались.
Да, им приходилось ломать себя, угождать новым хозяевам, кланяться и притворно улыбаться (даже когда совсем не хочется), а что делать? Тут либо деньги, либо собственная гордость. Бывшие сотрудники министерского санатория благоразумно выбрали деньги – пусть унизительно, зато сытно. А гордая голытьба, не поступившаяся высокими принципами, – вон она, под забором валяется, пьяная в стельку. Хочешь быть таким? Вперед и с песней! Нет? Тогда молчи, кланяйся и улыбайся. Но если правильно выбрать момент и подойти к хозяину… Можно кое о чем попросить - для детей.
Например, чтобы взяли сына или дочку в приличную фирму на перспективную работу, присторили в хорошее место. Тогда они, глядишь, со временем сами в люди выбьются, свое дело откроют. А дочка к тому же еще и богатого мужика подцепит. И все тогда будет тип-топ.
Вот так и жили обитатели двух Жуковок: одна - для хозяев, другая – для обслуги. Как пошутил бы по этому поводу известный советский политобозреватель, «два мира – два Шапиро».

Глава четвертая

Появление Анечки внесло в жизнь Веры Александровны приятное разнообразие. Во-первых, появился повод чаще выходиить в свет – чтобы представить бедную родственницу: «Это вот Анечка, племянница покойного мужа, Никиты Андреича. Да-да, та самая, из провинции. Там тоже живут люди, хотя и говорят, что за МКАДом жизни нет… Ха-ха! Ой, она только что приехала из своего Мухосранска, ничего еще не знает, ничего не умеет, всему учить приходится! Но все-таки свой человек, хотя и не родная кровь».
В глазах знакомых Вера Александровна стала выглядеть благородно и даже несколько страдательно – пригрела бедную девочку, взвалила на свои плечи (отнюдь не хилые, однако) дополнительную обузу. И приодела ее, и приобула, и к стилисту сводила… А это тоже деньги!
В вопросах гардероба, кстати, Анечка проявила вкус и придирчивость – попросила купить ей то, что сейчас модно, самый писк сезона. Никаких старых, прошлогодних вещей - боже упаси! Видимо, дорогими и яркими шмотками она хотела компенсировать серость и невзрачность. Впрочем, фигурка у Анечки оказалась отменная, и большинство вещей смотрелось на ней просто великолепно. В итоге после обновления гардероба бедная провинциалочка стала выглядеть очень даже ничего, стильненко. По крайней мере, лохушность ее не так уже бросалась в глаза. Правильно говорят – одень пень, березкой покажется.
Во-вторых, Вера Александровна приобрела в лице Аннечки задушевную собеседницу и компаньонку, с которой можно поделиться самым тайным, сокровенным, излить, так сказать, душу, не опасаясь, что эти интимные сведения тут же попадут к ушлым журналистам. Которые, надо сказать, так и рыскали жадными, голодными акулами вокруг Жуковки, пытаясь выведать (точнее - вынюхать) что-то скандальное. И это им иногда удавалось. Они уже вызнали, к примеру, что дочка-красавица известного олигарха – беспробудная пьяница и несколько раз лежала в частных клиниках, да все без толку - от пагубного пристрастия так и не излечилась. Или что супруга немолодого металлургического магната – настоящая нимфоманка, обожает съемных мальчиков и проводит с ними почти все ночное время. Причем весьма щедро оплачивает их услуги...
Эти сугубо личные и скандальные подробности густым потоком лились со страниц «желтых» изданий, вызывая дикую злобу и нервную истерику у тех, о ком говорили и писали. Впрочем, заметим в скобках, что некоторые обитатели Жуковки сами «сливали» скандальную информацию о себе, чтобы лишний раз засветиться в прессе. И обязательно - на первой полосе, крупным планом, во всю свою морду лица. Любой пиар, как говорится, хорош, кроме некролога. Светские львы (и особенно львицы) знали, что без газет и журналов (пусть даже самых «желтых» и дурно пахнущих) нынче никак, не будет без них тебе ни славы, ни известности. Хочешь, чтобы о тебе говорили, - регуляно давай поводы. Тогда твоя красиво отфотошопенная мордочка будет регулярно появляться на обложках глянцевых журналов.   
Вера Александровна такими дурными приемами не пользовалась. О ней и так много сплетен и слухов ходило, лишние скандалы ей были ни к чему. Госпожа Пеншина, если разобраться, не очень-то вписывалась в местное светское общество, стояла как бы особняком. Обитатели элитного поселка считали ее выскочкой, грубой базарной бабой, хабалкой, однако под ее горячую руку старались не попадать.
В плохом настроении Вера Александровна запросто могла послать любого далеко и надолго, невзирая на чины и звания. Отправить, так сказать, в пеший эротический поход. Поэтому и связываться с ней никто не хотел. А немалое состояние позволяло нашей героине смотреть на всех свысока и жить так, как хочется. Впрочем, Вера Александровна старалась все-ьаки не нарушать законов, гласных и негласных.

Однако вернемся к нашей Анечке. Приодетая и приобутая, она, наконец, приготовилась к следующему шагу – замужеству. Да вот беда: за душой не было ни гроша, и об этом знали все. А потому мальчики из хороших семей на нее даже не смотрели, а уж красавчики-альфончики – тем более. Увы, в наше подлое время без денег – никак, даже в любви.
Анечка очень переживала по этому поводу, но вида не подавала, прекрасно понимая, что в ее положении скулить и жаловаться глупо. Надо жить и надеяться - может, улыбнется счастье, встретит она своего принца на белом «мерине». Главное в этом деле - не зевать, первой схватить и никому не отдавать. А если богатого жениха не найдется, то можно воспользоваться и более простым, так сказать, бюджетным вариантом. Принцев, к сожалению, на всех Золушек не хватит.
Вера Александровна таскала племянницу с собою на все светские рауты, и их почти всегда сопровождал Герасим. Он привозил «девушек» на место и терпеливо ждал, когда они вернутся. Сам он на эти рауты не ходил. Во-первых, был человеком абсолютно не тусовочным, а во-вторых, не хотел чувствовать себя скованно, не в своей тарелке. Кто он, если разобраться? Простой шофер, наемный работник, вот и должен знать свое место.
Во время долгих ожидания Гера общался с такими же, как он сам, водителями, и среди них он чувствовал себя нормально, как равный с равными. Он даже обедал вместе с ними (если, конечно, их кормили), хотя на правах официального любовника Веры Александровны мог бы питаться и в зале. Но не хотел.
Скромность (или дальновидность) избавляла его от многих проблем, и, в частности, от косых взглядов местных альфонсиков и двусмысленных ухмылок светских завсегдатаев: смотрите, вот он, герой-любовник нашей чудесной Веры Александровны! Некоторые светские дамы, кстати, были не прочь закрутить с ним роман - проверить, так сказать, на вшивость (а заодно и позлить госпожу Пеншину), но вот Гера держался стойко. Он прекрасно понимал, что это лишь игра, к тому же нечестная, и лучше быть от таких соблазнов подальше. Как говорится, от добра добра не ищут.

***

Теперь давайте вернемся к другому нашему персонажу, Куте. За пару месяцев он вырос и из нескладного, неуклюжего щенка превратился в холеного кобелька, проворного и игривого. Кутя обожал своего хозяина и доброжелательно относился ко всем обитателям особняка. Вот только со Степкой у него отношения не сложились – видимо, чувствовал, что тот завидует Герасиму и тайно желает ему зла. Собаки, в отличие от людей, все прекрасно понимают.
Герасим держал Кутю в гараже – соорудил для него нечто вроде конуры. В парадные комнаты щенка он не пускал - боялся, что наделает лужу на паркете или, не дай бог, оставит кучу на дорогих персидских коврах, устилавших гостиную. Тогда все – беды не оберешься. Вера Александровна часто бывала по утрам не в духе, а уж при таких обстоятельствах... 
Гера отлично помнил, как некогда соседский кот Васька, мучимый половым вопросом, устроил под окнами особняка концерт, призывая на свидание всех окрестных мурок. Его нестерпимое мяуканье так разозлило Веру Александровну, что она устроила на кота настоящую охоту. К операции были привлечены все имеющиеся силы, а именно: садовник Степан, кухарка Татьяна и, конечно же, верный Герасим. В результате слаженных и быстрых действий наглый нарушитель ночного покоя был примерно наказан: Вера Александровна обрушила на его спину всю тяжесть дворницкой метлы. И не один раз… А потом лично погнала ошалевшего от ужаса Ваську с участка. Поэтому Гера, зная вспыльчивый характер и тяжелую руку хозяйки, решил держать Кутю подальше от нее. Во избежание, так сказать.
Он лично ухаживал за Кутей: гладил, расчесывал, кормил и даже купал, на свои деньги приобрел для него отличный кожаный ошейник и поводок, длинный и мягкий. Щенка старались за ворота не выпускать – вдруг убежит и потеряется? Была и еще одна опасность - могли украсть. Кутя вырос очень уж красивым: черная, гладкая шерстка, карие, чрезвычайно выразительные глаза… Загляденье, а не собачка! Местные алкаши спокойно могли спереть красавца и продать в соседнем дачном поселке, и там купили бы – очаровательная живая игрушка для детей! Ищи-свищи бедного Кутю, доказывай, что и как…
Гера души не чаял в своем питомце, и тот платил ему самой искренней и преданной дружбой. Кухарка Татьяна тоже считала своим святым долгом позаботиться о несмышленыше, подкормить его. Причем всегда выходило так, что Куте доставались самыен лучшие, лакомые куски. Щенок быстро отъелся и покруглел, и это, надо сказать, ему очень шло – стал еще милее и забавней. Так и хотелось его прижать и потискать! 
Кутя быстро разобрался с соседской Муськой. Когда мерзкая кошка в очередной раз появилась возле кухни, намереваясь самым подлым образом что-нибудь украсть, он вдруг вылетел из кустов и смело пошел в атаку. Муська, не ожидавшая нападения, мгновенно взлетела на дерево. Где сидела, жалобно мяукая. Отогнать же Кутю оказалось некому: Герасим отвозил Веру Александровну и Анечку на очередной светский раут, а кухарка Татьяна, наблюдавшая за ситуацией из кухни, решила не вмешиваться – пусть подлая кошка узнает, как красть чужое! Щенок бегал вокруг дерева, не давая Муське спуститься, и та страдальчески орала на ветке. В конце концов, приехал Герасим, оттащил Кутю в гараж, и Муська получила возможность спастись. Что немедленно и сделала. После этого она уже никогда не появлялась у особняка, справедливо полагая, что самая вкусная еда не стоит того, что чтобы рисковать ради нее своей шкурой.
И еще одно обстоятельство стоило бы отметить. Садовник Степан при появлении Анечки также заметно изменился: начал меньше пить и даже принарядился: нашел новую рубашку и к ней - галстук. Мол, он тоже ничего себе мужик, в самом расцвете сил. И не такой уж старый, если разобраться. А что внешне не Ален Делон – так это у нас жизнь такая. Она, подлая, во всем виновата. Степка старался чаше попадаться Анне на глаза, благо, сделать это было несложно - та любила гулять в саду. При каждом удобном случае Степан заводил с девушкой умный разговор и делал прозрачные намеки. Типа, человек он положительный, работящий, вот только с личной жизнью не сложилось… А так хочется жениться, иметь семью и домашний уют! Уж он бы свою супругу так любил, так лелеял, просто носил бы на руках. Окружил бы, так сказать, заботой и вниманием. 
Расчет Степки был прост и понятен, как три копейки: не вышло с Верой Александровной, можно попробовать с племянницей. Пусть она сейчас бедная, но надо же видеть перспективу. Вера Александровна наверняка не станет возражать, если он посватается к Анечке, да еще даст денег на свадьбу. А после свадьбы устроит его на хорошее место. Все-таки он будет уже членом семьи, которого неприлично держать в садовниках…
Степан очень хотел получить новую, солидную должность. Полтинник, считай, разменял, а все в садовниках, надоело же! Хватит быть в прислугах, хочется самому стать хозяином, иметь и положение, и офис с длинноногой красоткой-секретаршей... И Вера Александровна все это могла ему устроить – как родному человеку. Нужно лишь захомутать эту дуру Анютку, жениться на ней и сразу же заделать ей ребенка, чтобы больше не рыпалась. И тогда все у него будет нормалек. Вера Александровна к бэбику наверняка расчувствуется (своих-то детей нет), станет для него второй матерью (или бабушкой – как захочет), окружит заботой и вниманием. Стареющие тетки – они же такие сентиментальные! Пусть тешится, играет, жалко, что ли? Лишь бы денег давала. А потом, через несколько лет, можно будет намекнуть ей, что пора бы и завещать все состояние – в пользу Анюткы и ее ребенку, ведь они - главные наследники. И тогда после смерти Веры Александровны всё достанется ему... Вот тогда он и развернется, разгуляется, покажет всем, кто в мире хозяин!
…Вот такие сладкие мысли были у садовника Степки. Весьма приятные, надо сказать. Только вот беда: с женитьбой все никак не получалось. Анечка гулять по саду любила, но разговоров со Степаном не поддерживала, ограничиваясь лишь вежливыми фразами. Будучи девушкой умной, она прекрасно понимала, куда клонит Степан, и подыгрывать ему не хотела. Стать женой какого-то садовника? Увольте, не за этим она приехала в Москву. Здесь можно найти женишка и поприличней. А таких обмылков, как Степка, и у них и в Мухосранске навалом, и цена им – пятачок за пучок. И то - в базарный день.
Анюта ухаживания Степана в упор не замечала и все его прозрачные намеки игнорировала. Чем приводила в злобное настроение. «Ну, погоди, краля, - думал он, - ужо я тебя! Дай только жениться! Отольются тогда кошке мышкины слезки, за всё ответишь – и за унижения мои, и за это вынужденное холопство…»
К счастью, Анюта его мыслей не ведала, да и вообще внимания на Степку не обращала. Она пребывала в хорошем настроении и наслаждалась тем, что есть. И еще ее очень занимало одно обстоятельство... О котором мы сейчас и поговорим.


Продолжение - https://author.today/work/219759