Глава 34

34.

Утро началось вполне себе рутинно и обыденно. С фортепианных переливов трелей будильника, установленного на мобильном телефоне. После чего состоялась привычное движение по нащупыванию, спросонья, этого аппарата, доставучего и приставучего, в одно и то же время. Нажиманию в полудреме кнопки, с бормотанием, в стиле, «Дай мне поспать, зараза такая! Хотя бы еще полчасика…» 

Далее, снова все было по стандарту. А именно, принципиальное переворачивание на другой бок и досыпание только что истребованного времени… До следующего будильника, предусмотрительно установленного с расчетом на то, чтобы успеть.

Да, такой вот рутинный ритуал, утренний и почти что каждодневный. Из тех, что составляют обыденную жизнь человека, привыкшего трудиться.

Необходимый…

В том смысле, что хренушки его обойдешь и даже объедешь. На хромой козе, с барабаном под мышкой или даже без таковых аксессуаров.

Как-то так.

В итоге, после всех этих символических жестов, действий и приемов, предназначенных для личного пробуждения, Рута Георгиевна Костицкая, наконец-то, проснулась, открыла глаза и встряхнулась. В буквальном смысле этого слова.

Девушка вылезла из постели, потянулась, сделала несколько упражнений – утренняя гимнастика это важно, не стоит ею пренебрегать! После чего занялась обычной утренней рутиной, попутно осмысливая про себя все то, что случилось вчера. То, что вчера случилось с ними обеими – вернее, так сказать, на двоих.

Ночь прошла как-то сумбурно. Обрывки сновидений, на грани и за гранью фантасмагории отложились в памяти как некий калейдоскоп визуальных фрагментов и звуков, вовсе не ложившихся в какой-либо связный сюжет – и, по счастью, никак не связанных со вчерашним. Видимо, сознание и подсознание как-то скооперировались и согласились в том, что в разных экстремальных впечатлениях имеет смысл сделать перерыв.

Надолго ли он затянется? Вот это был, как говорится, Вопрос Вопросыч… Или вопрос вопросов. Когда речь идет о таком чУдном и чуднОм существе, как Нютка, предсказать заранее продолжительность этой паузы в принципе невозможно!

Нютка…

Странный ребенок, с редкими, можно сказать, редчайшими способностями. А еще, с удивительными наклонностями к манипуляциям самого разного рода – в этой части, почти на грани гениальности!

Да еще и ментат, ко всему прочему. Скрывающий свою специфическую… и не всегда приятную сущность от всех и каждого.

От всех, кроме тебя.

Вот уж сюрприз, на ножках, с косичкой и с чертушками в голове! И его, этого самого сюрприза, безграничное доверие… Ой, какая неоднозначная штука!

К вопросу о доверии. Некоторые разговоры, состоявшиеся уже несколько ближе к завершению их вчерашнего общения – трудового и не очень! – оставляли по себе много вопросов.

Вторая половина тортика была съедена довольно быстро. Нютка, улыбаясь, отколупывала от своего куска ложечкой, да по крошечке, зато часто, запивая всю эту вкусность сладким чаем. Время от времени чуть поерзывая своей пятой точкой опоры по искусственной коже сиденья деревянного стула – некомплектного, в стиле «случайно из другого кабинета». И тогда ее улыбка становилась чуточку смущенной. Рута тоже улыбалась ей в ответ – с пониманием. При этом обе не прерывали свое общение на иные темы – разные, но ни разу не съезжавшие в сторону обслуживания тех самых неудобств. Об этом здесь, за столом, у них сложился некий консенсус умолчания. Нютка, кажется, предпочитала гордиться этими своими… знаками отличия, прикрытыми псевдостаринной одеждой, которую она пока что не сменила, на обыденную и современную. Ну, а самой Начальнице Музея… Ей, откровенно говоря, нечего было предложить этой странной девочке, для умягчения всей отходящей зудкости на нижних-мягких. Ибо деревянного – сиречь оливкового – масла, рекомендуемого в таких случаях соответствующей литературой, в наличии не было. А вообразить какой-то другой вариант, лично у самой Старшей – между прочим, персоны ответственной за все, происходящее, лично и непосредственно! – фантазии, увы, недоставало. По этой причине, Рута Георгиевна Костицкая и поддерживала беседу обо всяких разностях нейтрального рода. Без намеков на что либо… болевое.

И была еще одна проблема, психологического свойства, смысла и сути. Принципиальная для главенствующей стороны. Проблема общения словами в ситуации, когда твоя собеседница, юная и весьма непосредственная – если не сказать, оторва на всю башню! – свободно читает твои мысли, вполне себе одновременно со словесной частью разговора. И вполне может озвучить ответ вовсе не на очередную высказанную тобою реплику, а как раз на незаданные вопросы. На то, что ты недосказала или просто подумала, так сказать, внутри себя и не для огласки.

Разумеется, Нютка никакой проблемой, лично для себя, это не считала. 

- Я читаю тебя… В общем, это звучит, как отголосок, на фоне разговора, - сказала она беспечно. – Так что, часть твоих мыслей все равно проходит мимо. К тому же, думаешь ты быстрее, чем говоришь. Но ты не переживай, все значимое, что ты думаешь, я слышу.

- Нютка, скажи… А как ты умудряешься ходить среди людей? – спросила Рута. – Это, наверное, просто мучительно, слышать все подряд, со всех сторон… Ну, все, что мы думаем.

- Не преувеличивай! – поморщилась Нютка. – Это не так работает. Я вообще не слышу… Даже не ощущаю мысли людей… Ну, большинства из них. До тех самых пор, пока не сконцентрируюсь на конкретной персоналии. Да и то, если честно, получается не всегда, а как бы ни через два раза на третий!

- Ну, тогда все гораздо проще, - согласилась с нею Рута. И сразу же уточнила кое-что важное:
- Ты сказала, что не чувствуешь этого самого… большинства. А меньшинство? Кто в него входит?

На этот раз Нютка усмехнулась, многозначительно и с иронией.

- Догадайся с трех раз! – сказала она. – Даю подсказку. Их всего трое.

Рута сымитировала лицом некую задумчивость.

- Ну… Двое из них твои родители… Наверное, - произнесла она, как бы перебирая, словесно нащупывая правильный вариант. – А третий персонаж сей личной твоей привилегированной группы…

Она сделала паузу, добавила неопределенного выражения на лице и в голосе, после чего задала вполне ожидаемый вопрос:
- Нютка, неужели это я?

- Ты знала! Ты знала!

Девчонка расхохоталась – между прочим, вполне искренним смехом! Потом швырнула ложечку на тарелку, где еще присутствовала добрая половина ее куска торта - вышло небрежно, весело и звонко! И захлопала в ладоши.

Рута со скромной улыбкой на лице коротко поклонилась, не вставая. Наверное, в благодарность за такие почести.

Завершив свою внезапную и бурную овацию, Нютка тут же сразу сменила свою позитуру. Наклонилась, сдвинулась вперед и прямо обрушилась локотками на столешницу. Примостила подбородок на свои ладони и довольно улыбнулась своей Старшей, глядя на нее теперь, по направлению снизу вверх.

- На самом деле, есть разница и между этими… особыми персонажами, - поведала она с видом загадочным и довольным. – Матушка и батюшка… В общем, я к ним привыкла. Чувствую их настроение, как фон, когда они рядом, читаю их… Да, читаю иногда. Я их люблю. Но любовь бывает разная. Моя к ним любовь, это любовь-уважение. Даже почтение.

Нютка многозначительно улыбнулась и сделала паузу в своих разъяснениях, нарываясь на вполне определенные наводящие вопросы.

Небезуспешно.

- А я?

Именно в такой форме проявила свой интерес Начальница Музея. Судя по всему, девочка ожидала от нее примерно этого варианта.

- Тебя я прочитала сразу… - начала она.

И сразу же мотнула головой, отрицая это самое начало – то ли его стиль, то ли смысл.

- Нет, не то… Не то и не так. Я поняла, что могу чувствовать тебя без усилий… И очень приятно. Это тоже неточно… Но я не знаю, как лучше сказать!

- Интересное кино… - вздохнула Рута. И сразу же уточнила:
- То есть, при первой встрече я прозвучала для тебя… особенно вкусно? Ну, по сравнению с прочими…

- В точку! – обрадованно воскликнула девочка.

Нютка буквально подскочила на стуле и снова захлопала в ладоши, со смехом. Покончив с этим акустическим выражением восторга, она выпрямилась, откинулась на спинку стула и уставилась на свою Старшую с искренним восхищением.

- Рута, ты сама все поняла! – сказала она. – Я сразу решила, что добьюсь твоего внимания, чего бы это мне ни стоило!

- Ну, да, - вздохнула адресат ее восторгов. – Отказаться от столь вкусного блюда было никак невозможно. Но знаешь, что?

Нютка замерла в напряжении, то ли ожидая словесной отповеди, то ли вслушиваясь в настоящие мысли взрослой своей собеседницы… Скорее всего, делая и то, и другое сразу. Рута помучила ее немного – в смысле, потянула театральную паузу – и сделала свой вывод, крайне неприятный для слушательницы, зато честный и откровенный.

- Мне, почему-то, - сказала она, - не очень хочется быть предметом такого вот… потребления. Изнутри…

Нютка прикусила губу от обиды.

- Сказала бы, как подумала, - буркнула она. – Что ты не хочешь быть жрачкой… пускай даже и вкусной. Чего стесняться?

- Опровергни меня. Убеди меня. Вдруг я ошиблась. Я буду только рада.

Девушка подалась вперед, вместе со стулом придвинувшись вплотную к самому краю стола. И протянула подопечной свою руку, положив ее прямо на столешницу, благо размер стола позволял.

Нютка оценила этот жест. Чуть подалась вперед, нагнулась… И сразу же коснулась ее пальцев своими – осторожно, будто бы сейчас она ощупывала какую-то драгоценность – хрупкую, почти что невесомую…

Такую, как ее надежда быть понятой, со стороны той, кого она любит…

- Прости, - сказала она. – Я психую на ровном месте. Хотя сама виновата. Не умею объяснить…

- Ну… Ты попробуй, - мягко попросила Рута.

- Хорошо…

 Нютка выпрямилась – но не полностью, а так, чтобы не выпустить пальцы своего адресата. Даже прикрыла их другой ладонью, взяв, так сказать, в полон начальственную длань.

- Я не ем тебя… изнутри. Не бойся! Я не умаляю твоих сил, не ослабляю тебя. Я просто нежусь… Купаюсь в тех ощущениях, которые ты мне даришь, когда ты рядом. И я… жалею, что не могу одарить тебя так, как ты этого заслуживаешь.

Рута сдержанно улыбнулась ей.

- Что поделать, я всего лишь эмпат, - откликнулась она на все эти восторги со стороны подопечной. – Впрочем, мне как-то говорили, что я способна к саморазвитию… В этом направлении.

Прозвучал уже второй откровенный намек на знакомство Начальницы Музея с практикующим ментатом – а изнутри было озвучено куда больше! Причем, не только словами, произнесенными мысленно, артикулированными своеобразным вербально-ментальным посылом, но и четкой визуальной картинкой-воспоминанием! Однако, юная собеседница предпочла на это не реагировать вовсе – хотя, наверное, все услышала… Ну… или ощутила все как-то иначе, по-своему. Но предпочла говорить вовсе о другом.

- Я никогда не стану тебе вредить, - как-то очень серьезно сказала она. – Ни явно, ни тайно, исподтишка. Я знаю, про ментатов всякое рассказывают. Мол, они могут как-то подключаться к человеку, изнутри. И выкачивать жизненные силы, заряжаясь от него… Но даже если бы я умела нечто такое, я не стала бы с тобою проделывать ничего подобного! Ни за что и никогда!

- Верю!

Рута искренне улыбнулась и сделала пальцами короткое ласковое движение – там, внутри капкана ее ладоней. Нютка поняла это по-своему. Убрала свою левую руку, но оставила правую, замерев в таком вот своеобразном рукопожатии.

Нет, не то…

Она просто хотела тактильного контакта, при котором самая мысль о том, что эта странная девочка как-то давит на свою взрослую собеседницу, оказалась бы неуместной.

Конечно же, Нютка чувствует сейчас все эти мысли – все-все, даже самые неприятные для нее. Ну а размышлять так, чтобы это было всегда и всем приятно – к примеру, для читающей стороны… Кое-кто вряд ли быстро привыкнет. Непростая это… наука.

- Нет, - прозвучал словесный ответ. – Я радуюсь… любым твоим мыслям. Пускай все будет по-настоящему. Конечно же, ты имеешь право меня… опасаться. А я… постараюсь тебя переубедить.

- Нютка, я правда, не хотела…

Рута виновато улыбнулась. Но ее подопечная мотнула головой, упрямо отрицая все возможные извинения. Девочка просто сжала руку своей Старшей - буквально вцепилась в нее!

- Знаешь, если бы в тот первый день, когда мы встретились… - взволнованным голосом произнесла она. - Если бы тогда ты завершила свою экскурсию походом в кузницу – туда, к пылающему горну… Вынула бы клещами оттуда раскаленный клинок – из тех, что наш кузнец, Михал Иваныч, кует для туристов, на сувениры… И предложила бы кому-то взять его в руки, мол, кто у нас здесь самый смелый да хоробрый? Я бы взяла его голой рукой… Ради тебя, только для того, чтобы ты меня заметила!

- Весьма эффектный жест! – вздохнула Рута. – А главное, разумный!

Девушка высвободила свою руку – не резко, аккуратно! Убрала ее со стола и хлопнула ладонью по правой стороне своего стула, по боковине сиденья.

- Передвинь стул сюда, ко мне.

Тон, которым было высказано это пожелание, прозвучал нейтрально. Ни просьба, ни приказ.

Нютка насторожилась.

- А… Зачем?

Голос ее дрогнул.

Неужели?

- Чтобы ты присела рядом, - улыбнулась Рута. – Если ты, конечно, не против.

Ответ был дан отнюдь не словесно, а действием. Причем, быстро и даже громко – в том смысле, что стул немедленно загремел по полу, точно в предложенном направлении. Нютка, разумеется, оказалась там же. Пристыковала свой стул к стулу Начальницы Музея – резко, с глухим стуком, торопливо. И сама пристроилась на сиденье – не вплотную, но на дистанции меньше, чем полфута. Замерла в ожидании – опустив глаза, нервно перебирая платье на коленях.

Пауза длилась недолго - секунды три, не более того. Рута не стала ее мучить. Обхватила свою подопечную руками, прижала к себе и…

Не стала сопротивляться тому, что на ее платье пролилась пара слезинок. Ну и когда нервные губы коснулись ее примерно там же, ответила тем, что ласково погладила девочку по спине. И шепнула ей на ушко:
- Прости!

Нютка затрясла головой, замотала из стороны в сторону, отрицая это ее обращение.

- Спасибо! – шепнула она.

Голос девочки звучал принципиально и упрямо. Как было не вознаградить ее за это поцелуем? В ушко, в щечку… В общем, примерно в этом направлении. И то, что Нютка потом взревела по-настоящему - в голос, почти навзрыд, с соплями и прочим, ничего уже не стесняясь! – было вовсе даже неплохо.

Главное, что ей стало легче…

Жужжание вибровызова на мобильнике прервало все эти воспоминания о вчерашнем. Рута как бы очнулась от внезапной своей задумчивости и глянула на экранчик своего телефона.

Номер был незнакомый. В смысле, не определился как имеющий соответствие в памяти. Но цифирь…

Мало кто имеет номер телефона, заканчивающийся на год его рождения. Из числа лиц, хоть как-то знакомых Руте Георгиевне Костицкой, подобный номер был только у одной такой персоны.

Да, этот номер был знаком ей по визитке, которую Нюткина мама – вернее, матушка, так ее предпочитала именовать сама девочка! – в свое время отдала Начальнице Музея. Сама визитка так и осталась на письменном приборе, стоявшем у Руты на письменном ее начальственном столе. Забавно, что за все время – за целый год! – поверх этого картонного прямоугольничка так и не легла ни одна бумажка. Так что, периодически бросаемые на стол взгляды способствовали, так сказать, запоминанию – пускай и непроизвольному. Ну, а переносить его, этот самый номер, в память телефона никакой необходимости не было вовсе. Поскольку одна юная и весьма непосредственная особа всегда могла созвониться, с кем надо. И, соответственно, могла связать свою Старшую с матушкой. Ну, или же передать им друг от друга приветы и прочее своим голосом

Самой же Руте Георгиевне, Нюткина мама ни разу не звонила. Не было, не случалось у нее такой вот необходимости. И вот, внезапно, она, эта самая необходимость, у этой самой женщины, Председателя Филантропического Общества, внезапно нарисовалась.

И это означало…

Гадать о причинах звонка смысла не имело. Уклоняться от разговора – тем более. Девушка нажала на кнопку приема и переключила телефон на громкую связь.

- Доброе утро! Слушаю Вас, Вера Петровна! – произнесла она как можно более веселым и дружелюбным тоном.

На всякий случай.

 - Здравствуйте, Рута Георгиевна… Могу я просить Вас об одном одолжении?

Голос вызывающей стороны звучал так, как будто Нюткина мама то ли больна, то ли попросту сильно устала. И это настораживало еще больше, чем сам факт ее звонка… после вчерашнего.

Впрочем, в самих словах, произнесенных госпожой Новиковой, не было пока ни малейшего намека на  гнев, агрессию, раздражение или какие-то иные признаки грядущего конфликта. Может быть, все не столь ужасно, как Рута себе придумала? Ну, вообразила в первую же секунду, когда поняла, от кого исходит этот внезапный звонок.

Может быть, это просто… какое-то нелепое совпадение, в конце-то концов? Ну, мало ли, что может понадобиться руководительнице губернского Общества Филантропов от начальницы губернского же Музея?

В семь часов утра.

Ну, если выключить память, интуицию… и еще логику, к ним в придачу… И, напротив, вывернуть на полную катушку уровень самонадеянного оптимизма… То может! Очень даже может!

Экскурсию зачесалось провести - внезапно, эдаким нежданчиком и сверху всех планов, своих и чужих... С лекцией выступить… Где-нибудь, когда-нибудь, перед кем-нибудь...

Примем это как некое допущение на позитив. В общем, будем оптимистами!   

- Разумеется! – по-прежнему бодро и весело откликнулась на это предложение девушка. – Вы же знаете, я всегда к Вашим услугам! Что я могу сделать для Вас?

- Пожалуйста… Уделите мне полчаса… Нет, лучше час… Да, один час Вашего свободного времени. Желательно утром… сегодня.

- Ну… Хорошо!

Рута прикинула свое расписание. Через час, в восемь, прибыть на Службу. В четверть девятого коротенькая планерка. Особенно серьезных мероприятий сегодня не предвидится. Так что, времени это все займет совсем немного. Так что, финал этого организационного заседания можно отнести к временному промежутку, от без четверти, до без десяти девять. Далее обход со специалистами рабочих площадок, для уточнения и исправления некоторых проблемных моментов. Это тоже, займет не более получаса. Потом перерыв на работу с бумагами… А их, со вчерашнего дня, в общем-то и нет. В смысле, непрочитанных и не отвеченных. И потом до одиннадцати часов утра ни одной экскурсии. Как-то так.

- Вы можете приехать ко мне в четверть десятого, - ответила она. – Я с удовольствием поговорю с Вами о чем угодно. Вы успеете?

- Я буду у Вас, - послышалось в динамике. После чего, сигнал внезапно пропал.

И тишина.

Непонятно, что все это было. Начало, вроде бы как вежливое. Тон разговора ровный, без особенностей. А вот финал – мягко говоря! – прошел как-то… Не то, чтобы грубо. Скорее, как-то скомкано. По непонятным причинам.

Как будто вызывающая сторона оказалась отвлечена чем-то куда более существенным, чем общение по поводу времени визита. Тем паче, что в этой части все уже, вроде бы как согласовано. И можно было переключиться на более насущные вопросы. Или, не дай Бог, проблемы...

Возможно, все у нас обстоит именно так. Именно этого варианта понимания ситуации предлагала придерживаться оптимистическая составляющая ее личности.   

А вот другая внутренняя консультантка…

Ее совет был совсем другого рода. Он, как всегда, прозвучал в стиле: «Держи порох сухим, ушки на макушке и востренько! И всячески остерегайся всего такого… Потенциально опасного!»

Особенно… материнского гнева.

Ибо есть, как говорится, за что…

Да нет…

Не может быть.

Нютка вчера ушла счастливая. Она даже, с улыбкой на лице, помахала девушке, усаживаясь в машину рядом со своей матушкой.

Да и сама госпожа Новикова тоже улыбалась, и помахала ей рукой. Однако выходить из автомобиля не стала, торопилась отвезти Нютку домой. Но в целом, расстались вчера нормально, так сказать, на полном позитиве.

Что могло случиться такого… неприятного? Что могло бы послужить причиной для утреннего внезапного звонка?

Да много чего такого… что вызвало бы у Нюткиной матери состояние на грани шока.

К примеру, заходит наша дама-филантроп к доченьке своей разлюбезной, да перед сном. А та переодевается. И стоит перед матушкой своей, в неловком таком положении – весьма и весьма неловком! Совсем голенькая, или же снизу и до пояса…  Не успев одернуть сверху ночную рубашку, перед тем, как улечься в постель.

А там…

Вид сзади такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Разве только гусиным пером того самого аристократа. То ли графа, а то ли даже маркиза, что в феодальной лестнице стоит на ступеньку повыше.

Де Сад его фамилиё. Вроде бы…

Да уж. Шутки юмора пошли уже такие… Своеобычные и невеселые. Можно сказать, тематические. В каком-то смысле.

Впрочем, все могло быть иначе. Совсем по другому – если не сказать, погано. Переменилось настроение у юной твоей помощницы – ну, так, к примеру. Сменился вектор у нее в голове, передумала она с тобою якшаться. Обидку какую-то внезапно себе придумала. Да и сдала тебя, со всеми твоими потрохами и деяниями… весьма неблаговидными.

Нет.

Невозможно.

Нютка…

Она не такая. В смысле, не способна она на что-то в этом роде.

Наверное.

Ты любишь ее. А значит, ты должна ей доверять.

Вроде бы.

А вот дудки! Любовь и доверие находятся несколько в разных плоскостях бытия. И ты это знаешь, как никто другой.

Да, ты в курсе того несомненного факта, что можно любить конкретного человека… А вот доверять ему, при этом, совсем не обязательно. Был у тебя в жизни такой… занятный опыт. И Нютка о нем, между прочим, прекрасно знает!

А вот во что она попытается конвертировать это свое знание, этого никто не знает. Даже она сама.

В общем…

Да, возможно всякое, в том числе и весьма неприятное. И это повод к волнению. И еще…

Повод поторопиться. Чтобы успеть сделать необходимую часть своей работы, до того, как…

Вынуть из холодильника сырницу – стеклянную, прозрачную. Извлечь из посудного шкафа тарелочку-блюдце… И еще деревянную доску, для нарезания. Все это на стол. Из сырницы достать кусок пошехонского. Отхватить от него пару ломтиков умеренной толщины – чуть меньше сантиметра каждый. Использовать для этого клинок специального складного ножа – швейцарского, привезенного Нюткой из городка со странным для русского уха названием Ибах. Как там выразилась эта шальная бестия…

«Сырный клинок! Специально для такой как ты… сыроежки!»

Да, у Руты есть одна слабость – утренняя и непременная. Кусок сыра… Ладно, два кусочка – зато приличного, вкусного! И чашка кофе к нему. Причем, варить кофе надо непременно в турке! Так ароматнее! 

Кофе, кстати, тоже вполне приличный. Тоже из Нюткиных заграничных странствий, с прошлого раза… Когда отец брал ее в очередную свою командировку, так сказать, на посмотреть мир.

Странная, все-таки, она девчонка. Из каждого своего путешествия она обязательно привозит для своей Старшей какие-нибудь гостинцы. И не сувениры, типа значков или магнитиков на холодильник. Она всегда выбирает что-нибудь функциональное и полезное.

В общем… Умеет она… выбирать!

Впрочем…

Тебя она тоже… выбрала. Как объект для своего внимания – разного, но идущего, можно сказать, по нарастающей траектории своего движения. И вот как раз вчера, это ее внимание, сконцентрированное на твоей личности, достигло своеобразного пика. Даже экстремума – если выражаться наукообразно и по-латыни.

Могут ли такое внимание и симпатия, обращенные к тебе, смениться внезапной неприязнью?

Маловероятно.

Но даже этого исключить тоже нельзя. Как говорится, от любви до ненависти всего один шаг. Особенно для такой неоднозначной персоны, как добровольная твоя помощница-волонтер.

В общем, в этой истории пока ничего понять невозможно. Даже самый неприятный расклад имеет нехилую долю вероятности на реализацию. И это было бы очень грустно, если не сказать сильнее… 

Так что, действительно, имеет смысл поторопиться на Службу. А там…

Что-то прояснится.

Наверное…

Окончательно утвердив это свое решение, Рута доела-допила свой импровизированный завтрак, вымыла за собой посуду. После оделась, привела свою внешность в порядок расческой-массажкой и средствами легкого макияжа. Накинула пальто – не застегиваясь, чай, весна в город уже пришла и во всю уже искрит, пыхает и пылкает особым приподнятым настроением!

Рута повесила на плечо сумочку и выскользнула из служебной своей квартиры, расположенной на третьем этаже кирпичного пятиэтажного дома. Девушка спустилась по лестнице вниз, вышла из подъезда, прошла по двору – еще не зеленому, но все впереди, будем оптимистами! По дороге она махнула рукой знакомому дворовому КотЭ, серому и полосатому. Звали его то Разбойник, то Бойник, то Боня – клички были разные, но на все из них он непременно отзывался, особенно ежели приходили пред ясные его зеленые очи с каким-нибудь подношением. В этот раз гостинца ему не припасли - увы и ах, какое упущение со стороны неразумного человечества! Тем не менее, Кот ответил на ее приветствие кивком головы и коротким мявом, дескать, благословляю тебя, иди! Приняв с благодарностью этот кошачий одобрямс, Рута, наконец-то, искренне улыбнулась и зашагала по тротуару в весеннее утро, по направлению к Музею. Благо, было это здесь совсем недалеко – полверсты, не больше. Такие дистанции грех преодолевать на транспорте, особенно когда в конце апреля месяца выглянуло, наконец, весеннее Солнце!

Да, весна была в самом разгаре. Скоро проклюнутся – да что там, проклюнутся, почти что выстрелят, раскрываясь! – зеленые листочки на деревьях. И тогда все будет хорошо! Все будет цвести, благоухать, сиять и переливаться! Все будет правильно!

И все-таки…

На этот раз девушка преодолевала обычную свою дистанцию до места Службы быстрым шагом - почти не отвлекаясь при этом на все и всяческие красоты и эффектности природы, погоды, архитектуры и прочего. Все было, как всегда весной, приятно и интересно на погляд, но…

Некогда.

По понятным причинам.

Оказавшись в пределах узорной чугунной музейной ограды, Рута быстро пересекла двор. Подойдя к крыльцу, девушка приветливо поздоровалась с кузнецом Михал Иванычем, да с гончаром Сергей Натанычем, которые стояли у входа и пыхтели своими утренними трубками. Вошла в основное здание Музея, поднялась на второй этаж, в свой официальный кабинет. Пристроила там сумку на стойку-вешалку в углу, туда же повесила легкое бежевое пальто. Прошла к зеркалу и чуточку привела себя в порядок еще раз – поправила губы неброской помадой, провела-взмахнула местной своей расческой по волосам. После чего, девушка прибралась на своем начальственном столе. В смысле, рассредоточила бумаги, которыми он был опять завален, в стиле… Куда придется, куда попало, лишь бы не мешались, ни визуально, ни морально, ни физически! Окинула взглядом результаты своего труда… Ну, в общем, да, все уже выглядит вполне себе пристойно и даже прилично! Можно пускать гостей... весьма непростых, и даже самых неожиданных!

Потом Рута глянула на часы в телефоне - батюшки-светы, а ведь уже пора-пора! И сразу же заторопилась на первый этаж, в конференц-зал.

Планерка прошла быстро – что, впрочем, было ожидаемо. Существенных нареканий по залам и тематическим точкам экспозиции – всего этого пресловутого «барского хозяйства» - у Начальницы Музея не оказалось. Какие-то значимые события – в смысле, круглые даты и праздники – были еще впереди, так что о них Рута на совещании просто упомянула. Ну, чтобы лица, ответственные за их подготовку и проведение просто имели в виду: вопрос на контроле, начальство бдит и мониторит, руководя образцовым Учреждением со всяческим сугубым вниманием и прилежностью в исполнении своего служебного долга. В общем, давая понять, что она за всем следит зорко, непрерывно и неустанно. Как положено. Что как бы намекает.

Намеки были поняты, сигналы были получены, меры были приняты – ну, или запланированы к принятию. Короче, управленческая рутина в исполнении Руты – так себе каламбурчик, но зато соответствует! – шла своим чередом. И даже, в чем-то эффективно.

Обход проблемных точек экспозиции, с раздачей новых порций ценных начальственных указаний и разъяснений – в стиле, «А здесь вот лучше передвинуть… Вот сюда!» - завершился быстро, благо механизм работы Музея был, в целом, отлажен и мелкие косяки и погрешности не влияли уже на общее впечатление – вполне себе аутентичное и позитивное! В конечном итоге, Начальница Музея ничуть не запоздала к назначенному ею же самой времени утренней встречи с матерью своей подопечной. Даже направилась к месту рандеву чуточку пораньше.

В общем…

Можно сказать, что обратно, на второй этаж музейного здания, Рута возвращалась в состоянии полного душевного спокойствия. Все-таки, обыденная суета житейского плана, пускай даже в начальственном раскладе исполнения, отвлекает от проблемных мыслей и всяческих опасений, да еще как!

А вот там, на месте, девушку ждал сюрприз. Даже два сюрприза. Один, в принципе ожидаемый. А вот другой – случился очередным, так сказать, нежданчиком. И вот он, как раз, был из тех, которых следовало ожидать – если дать себе  труд и время призадуматься, включить логику и некоторый опыт всякого подобного. Того, что уже было – причем, неоднократно.

Дело в том, что Вера Петровна пришла не одна. Дама-филантроп стояла возле ее, Руты, кабинета, в теплой и нежной компании со своей дочерью. При этом, поза ее…

В общем, вся конфигурация взаиморасположения персон, имевших честь внезапно посетить сие культурно-присутственное место, была несколько неожиданной. Сама Вера Петровна стояла, прислонившись спиной к стене. А перед ней стояла Нютка. И если матушка, образно выражаясь, подпирала стенку, то девочка спиной своей прижалась к материнской груди и, выражаясь в системе тех же образов словесного рода, подпирала свою дражайшую родительницу.

Вера Петровна была в темно-зеленом пальто, расстегнутом-распахнутом спереди. Под верхней уличной одеждой виднелся бордовый костюм – пиджак и юбка-миди. Кстати, сама Рута была сейчас в подобном же одеянии делового стиля.

Что касается Нютки, то девочку мать явно сорвала с уроков. На девочке была школьная форма, сверху накинут светлый плащ. И было на ней кое-что еще. А именно...

Руки. Материнские руки были возложены на ее плечи, сверху и сзади. Как защита от чего-то.

Или от кого-то…

При этом темно-зеленое пальто матери оказалось в таком положении, что с боков оно тоже, как бы прикрывало девочку. К примеру, от зябкого ветра - которого здесь, разумеется, не было и быть не могло!

Или же от какой-то другой опасности, куда более существенной. 

Обе гостьи выглядели ужасно усталыми – так что, подобная взаимная опора казалась вовсе не лишней.

И защита – тоже.

Да, все было именно так. Они пришли для вполне конкретного разговора. И для адресата их общения оно, это самое общение, вряд ли покажется приятным.

Лица пришедших… Они были сосредоточенные и…

Нет, не гневные. Скорее, на них читалась смесь печали и озабоченности.

И еще…

Кажется, прошедшая ночь была для них бессонной – опять-таки, для обеих. Отсюда и усталость, и желание опереться – друг на друга и на что-то твердое, что прикроет их и защитит со спины. Элементарное умение читать позы, плюс ощущения эмпата, давали девушке четкое понимание ситуации… Которая складывалась явно, не в ее, Руты, пользу.

Во всяком случае, прямо сейчас.

Даже сердце заныло. Кажется, худшие предчувствия и опасения оказались не напрасными.

Если честно… Все выглядело очень красиво и символично. Вера Петровна стояла, возложив руки на плечи своей дочери. Защищая девочку – от всего на свете. Особенно от посягательств известной им обеим персоны – виновной в том, что случилось с этой самой девочкой вчера.

Виновной без всяких оговорок и однозначно. 

«Печаль усталости на лице ея…» - промелькнула в голове у девушки строчка из какого-то старинного стихотворения.

Очень вовремя. Вот с Рутой всегда так - когда все бывает совсем паршиво, память тут же начинает выкаблучиваться, бросая в ее сознание некие художественные образы. Красивые, эффектные… и бесполезные.
 
Ой, как все хреново…

Но делать нечего. Надо играть свою роль. А там…

Будь что будет.

- Доброе утро! – с улыбкой на лице произнесла девушка.

Да уж… Лицемерие – первый сорт! Но жребий брошен. Играем, даже если кошки, в это самое время, по сердцу коготками скребут!

- Доброе… - тяжело вздохнула адресат ее жизнерадостного обращения.

А Нютка…

Девочка не только не проронила в ответ ни слова. Она ни разу даже не взглянула на свою начальницу. Просто упрямо сверлила глазами пол у себя под ногами. Ладно, хоть не до дыр. Все-таки, ее ментальные способности небезграничны. Иногда это весьма кстати.

- Я… могу чем-то помочь?

Голос девушки дрогнул. Просто… ситуация нервная. Более чем.

- Да, конечно же, - женщина кивнула ей, подтверждая вопрос-догадку. – Именно по этой причине мы к Вам и пришли.

- Хорошо!

Рута Георгиевна, как не в чем ни бывало, прошла к своему кабинету. Она отперла замок, повернула ручку, открыла дверь и широким жестом предложила войти… старшей из числа лиц, пришедших к ней. При этом особый взгляд, мысленный посыл и некая извиняющаяся улыбка на ее лице были адресованы Нютке, прямо, лично и непосредственно. Дескать, прости, но разговор у нас предполагается… взрослый. Так что, давай-ка обойдемся без свидетелей… несовершеннолетних!

Зря она так подумала. Дама-филантроп, одетая в темно-зеленое пальто, отпустила свою дочь, убрав ладони с ее плеч. Нютка сделала шаг вперед и в сторону. Девочка развернулась лицом к двери кабинета и, по-прежнему не глядя на свою музейную начальницу, обратилась к матери:
- Мама! Можно мне… с вами?   

Мама…

Мама?

Мама?!

Да ёшкин кот, лепишкин дух, бежит-скачет-прыгает через пень-колоду да с переподвыподвертом! Что же такого случилось между ними, этой ночью? Сколько волков должно было сдохнуть в лесах, ближних и дальних от града сего, чтобы уста этой самой девчонки произнесли это простое слово: «Мама»? 

Или…

Неужели Нютка опять устроила какую-то свою манипуляцию-многоходовочку? И весь этот спектакль организован ею для каких-то своих целей, неведомых окружающим?

Эй, Нютка, опомнись! Пожалуйста! Прекрати это все! Не надо! Хватит!

Эти слова Рута буквально прокричала про себя – адресуя их девочке ментату, в полной уверенности, что она сейчас ее прекрасно слышит. Прокричала огорченно-обиженно, почти в отчаянии.

Реакции не последовало. Кажется, девочка ее теперь игнорировала полностью – то ли в обидках и во гневе, то ли… отыгрывая какую-то свою роль. А может быть, просто не желая мешать естественному ходу событий.

Естественному ходу событий, которые она запустила по одному ей известному сценарию. Наверняка, это очередной ее спектакль. Но не такой, как прежде, а весьма, надо сказать, неожиданный - с вовлечением в это действо уже двоих взрослых людей.

Господи, Ты Боже мой… Ну зачем же она так рискует? Чего она хочет добиться, на этот-то раз?

Тем временем, Вера Петровна посмотрела на девушку с вопросительным выражением на лице.

- Рута Георгиевна… Вы ведь не возражаете? – дополнила она свое мимическое обращение словесно. 

- Ну, если Вы считаете, что так будет лучше для нее… - девушка пожала плечами. – Хорошо, с моей стороны никаких возражений нет. Если Вы считаете, что так будет правильно. Если лично Вам так удобнее… Что же, тогда я тоже не против.

Еще один жест, приглашающий войти – на этот раз уже безо всяких оговорок по персоналиям. Вера Петровна кивнула в ответ и направилась в предложенном направлении. Следом Нютка, ну а сама хозяйка начальственного кабинета замыкала состав лиц, которым предстояло участвовать в предстоящих…

Скажем аккуратно и  несколько уклончиво. В переговорах. 

Войдя в кабинет, девушка притворила за собою дверь. Вера Петровна обернулась, и…

- Пожалуйста… Если можно… Заприте дверь на замок… изнутри, - попросила она. – Я не хочу, чтобы нашему разговору… кто-нибудь помешал.

Тон ее был вежливым, но содержание обращения не оставляло сомнений в сущности и значении всего предстоящего. Опять-таки, длить споры у девушки не было никакого желания. Поэтому Рута Георгиевна пожала плечами и повернула задвижку замка, как бы отрезав это пространство от внешних персонажей. Оставшись со своими гостями наедине.

- Давайте, я возьму Ваше пальто, - предложила она. – И твой плащ… если можно.

Крайняя фраза была адресована девочке. Нютка послушно сняла плащ и протянула его хозяйке кабинета. При этом она по-прежнему смотрела куда-то вниз, старательно пряча глаза от своей волонтерской начальницы.

Вера Петровна почему-то замешкалась. Кажется, для нее верхняя одежда была своего рода защитой – психологической, разумеется. Но все-таки вняла предложению своего оппонента и тоже разоблачилась.

Рута Георгиевна повесила верхнюю одежду гостей на вешалку, прошла к своему начальственному креслу и жестом предложила даме-филантропу присаживаться на стул, стоявший напротив. Адресат ее жеста воспользовалась такой возможностью, однако Нютка осталась на ногах.

- Стул у стены, - подсказала ей девушка. – Присядь. Я так понимаю, разговор будет долгий. А в ногах правды нет.

Нютка, по-прежнему буравившая глазами пол, молча кивнула, взяла стул и поставила его рядом с первым. Обе гостьи присели одновременно, а Рута Георгиевна устроилась в своем кресле только после того, как устроились ее гости.

Элементарную вежливость никто не отменял. Даже в ситуации неприятных разговоров.

- Я Вас слушаю, - сказала Рута Георгиевна.

Гостьи переглянулись и, естественно, объявленный разговор начала старшая из них.

- Вчера вечером случилось нечто странное, - сказала она. – Ван Степыч… Это мой муж. Домашнее имя. Так бывает.

Вера Петровна как-то смущенно улыбнулась. Рута Георгиевна понимающе улыбнулась ей в ответ.

Странно, но эта ее проговорка о домашнем имени супруга, кажется, несколько разрядила ситуацию. Во всяком случае, Нютка, сидевшая рядом со своей мамой… Да, мамой, а вовсе не матушкой! Как непривычно это осознавать! Так вот, девочка после этой заминки чуточку расслабилась телом и даже улыбнулась. Хотя все так же глядела куда-то вниз. 

«Я… не хочу забыть, какого цвета у тебя глаза…» - внезапно подумалось девушке.

Просто так, ни отчего. С грустью в том самом… внутреннем голосе.

Конечно же, Нютка ее услышала. Девочка вздрогнула, но глаз своих на источник ментального беспокойства так и не подняла.

Побоялась… Застеснялась… Устыдилась… Ну… или же просто не рискнула это сделать, чтобы не выдать взглядом – не дай Бог! – свои какие-то скрытые намерения. Это уже неважно. Просто… грустно это все.

Тем временем, Вера Петровна оправилась от своей внезапной оплошки, которая, похоже, сбила ее с исходного настроения. Женщина продолжила – на этот раз без улыбки на лице. 

- Так вот, муж мой сейчас в командировке. Анюшку он брать с собой не стал – не то время. Конец учебного года, знаете ли. Впрочем, она и не просилась… в этот раз.

Дама-филантроп сделала очередную паузу – явно собираясь с мыслями… и нервами.

- Я… понимаю.

Рута Георгиевна сдержанно кивнула своей гостье, предлагая продолжить. Женщина кивнула ей в ответ.

- В общем, мы с Анюшкой остались дома одни, - Вера Петровна возобновила свой рассказ. – Я отпустила наших… помощников. Ну, тех, кто приходят помогать нам по хозяйству, - снова отвлеклась она, смущенно. – Мы, конечно же, стараемся справляться сами. Но дом большой, поэтому… У нас есть люди, которые нам помогают. И я их… отправила в такой отпуск – без вычета из заработка, на пару дней. Чтобы сами они отдохнули от хлопот… Ну и чтобы мне побыть с Анюшкой, вечерами.

Еще одна пауза в ее путанной речи. Кажущаяся неуверенность ее голоса, ее манеры…

Впрочем…

Да, иллюзия слабости говорящей, была такой заманчивой! Вот только это всего лишь иллюзия. 

- Это… очень правильно, - сдержанно поддержала разговор девушка.

И снова всем видом показала готовность внимать речениям своей взрослой собеседницы.

- Короче, мы с Анюшкой коротали вечер на двоих и по-домашнему, - голос Веры Петровны внезапно окреп. Кажется, она уже готова была поведать хозяйке кабинета самую суть случившегося. Скорее бы! – Мы вместе приготовили ужин. Я расспросила Анюшку по поводу уроков. Похвалила ее за выученное. И мы даже с нею потом посидели в обнимку, перед телевизором. В половине одиннадцатого я свернула программу, отправив мою девочку умываться и спать. Анюшка всегда все делает быстро и без капризов – это касается и принятия душа, и прочего в таком роде. Но в этот раз она, почему-то, задержалась в ванной дольше обычного. И вот, когда я считала, что могу уже идти мыться... В общем, я открыла дверь в ванную – она была не заперта, только магнитная защелка. Там стояла моя Анюшка. Она, после душа, едва успела промокнуться полотенцем, и еще не накинула свой халатик… Моя девочка стояла ко мне спиной. И я увидела у нее – не там, не на спине, а пониже… Там были очень странные полосы. Красные и припухшие. Очень специфические.

- Следы. От прутьев, - закончила за нее мысль Рута Георгиевна.

Сказала точно и… жестоко. По отношению к себе самой.

- Именно так, - голос Веры Петровны звучал как-то чересчур уж спокойно. – И я узнала от нее, что это сделали с нею именно Вы.

- Да.

Рута Георгиевна потупила очи долу, не в силах смотреть в лицо матери.

- То есть…

Вера Петровна покачала головой. Нютка еле слышно заерзала на стуле. Рута Георгиевна не глядела на нее, но почему-то была совершенно уверена в том, что девочка по-прежнему смотрит куда-то в пол – абстрактно или реально, это не имеет значения.

- Вы подтверждаете, что это именно Ваших рук дело. Вы… подвергли мою девочку сечению розгами… по голому телу, позорно, унизительно и жестоко. Вы истязали мою дочь.

- Да.

Рута Георгиевна не могла выдавить из себя ничего другого, кроме этого слова, означавшего полное крушение всего. Ее карьеры. Ее репутации. А, возможно и свободы. Ибо сказать «Да!» в ответ на подобные обвинения, означало признать тот факт, что она, Рута Георгиевна Костицкая, совершила преступление.

Она это знала. И призналась в совершенном коротко и точно.

- Я хочу знать причины и обстоятельства, - услышала она голос матери.

Матери той самой девочки, которую она, Рута, вчера истязала.

Нет, в терминах сугубой юриспруденции это, возможно, трактовалось бы не столь сурово. Но то – юристы-законники, крючкотворы-толкователи всех и всяческих законов и правил. А это – мать.

Для которой существует только один закон – один единственный! Счастье, здоровье, безопасность, честь и достоинство ее – ее!!! – ребенка! И с точки зрения этого личного закона, Рута Георгиевна Костицкая презренная истязательница. Не более того.

- Я не могу.

Девушка тяжело вздохнула.

- Посмотрите мне в глаза.

Голос женщины звучал спокойно – без угроз и даже издевки!

Девушка подчинилась.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Красивое лицо Веры Петровны все еще было до странности спокойным. Казалось, сейчас она просто читает какую-то серьезную книгу, каждая фраза в которой нуждается в осмысленном понимании. Наконец, взрослая женщина прервала это затянувшееся молчание.

- Я не верю, - сказала она. – Не верю, что Вы могли совершить такое… без серьезной на то причины. И я хочу знать, что именно стало причиной и поводом к Вашим деяниям.

- Нет.

Взгляд женщины стал пристальным. Девушка выдержала его и повторила:
- Нет.

Спокойно и твердым голосом.

А вариантов не было. Рассказать матери правду о вчерашнем - обо всех этих откровениях и прочих, как выразилась собеседница, обстоятельствах… Это было бы предательством по отношению к Нютке.

Даже если эта девочка для тебя потеряна… Это не повод ее предавать, напоследок.

- Ваши мотивы? – поинтересовалась Вера Петровна.

Женщина обращалась к ней по-прежнему спокойно, без малейших признаков гнева или даже издевки в голосе.

- Я имею в виду мотивы Вашего отказа, - добавила она.

- Педагогическая тайна.

Девушка отвела свой взгляд. Неловко рассуждать о педагогике той, кто вчера обо все ключевые и значимые принципы этой гуманной науки, вытирала ноги.

Образно выражаясь и мягко говоря.

- Простите?

В голосе дамы-филантропа звучало недоумение.

- Работа с несовершеннолетними законом рассматривается, как педагогическая ситуация, - глухо ответила адресат ее интереса. – Педагог вправе раскрыть секреты ребенка, с которым работает, только в интересах этого самого… ребенка.

- Интересно…

Вера Петровна сдержанно усмехнулась.

- Вы понимаете, что у Вас имеются теперь собственные Ваши интересы… Один Ваш личный интерес? - спросила она. – И этот Ваш личный интерес я могу сформулировать совершенно точно и однозначно. Он состоит в том, чтобы не попасть под суд по уголовной статье. С последующим поражением в Ваших прежних правах и запретом на профессию. Вы это понимаете? Вы осознаете всю степень серьезности ситуации? Вашей личной ситуации?

- Понимаю. И всецело осознаю.

Девушка кивнула головой, по-прежнему не поднимая глаз.

- Я отказываюсь от любых объяснений по поводу случившегося, - сказала она. – Я откажусь от них в прокуратуре, перед следователем, даже в суде. И даже от объяснений перед Вами. Простите, нет.

- Вы понимаете, что я… и без того знаю все, что мне нужно… для возбуждения дела против Вас? – уточнила дама-филантроп. – Неужели Вы думаете, будто я не расспросила мою дочь и не получила представления обо всем, что случилось? Поймите, Рута Георгиевна, я сейчас даю Вам некий… шанс хоть что-то пояснить в Вашу пользу. Высказать Вашу позицию хотя бы передо мной. Объяснитесь, вдруг ситуация покажется мне… не столь однозначной.

- Нет.

Девушка, наконец-то овладела собой. Подняла глаза на взрослую свою собеседницу. А потом произнесла тихо и твердо:

- Я, Рута Георгиевна Коситицкая, находясь в здравом уме и трезвой памяти, признаю себя виновной. Я виновата перед… Аней.

Услышав изменившуюся форму своего имени, произнесенную девушкой, Нютка содрогнулась и даже чуть приподняла глаза, уцепившись взглядом за некую условную точку в районе стола Начальницы Музея – но ничуть не выше. Однако по-прежнему молчала.

Интересно, что она задумала… И еще, крайне любопытно, какую версию всего случившегося эта девчонка выложила собственной матери…

Впрочем, это не так уж важно. Это так… Мысли про себя. На дальних задворках личного сознания.

Вслух, Рута Георгиевна, между тем, продолжала.

- Я виновата лично перед Вами… И очень сильно, - сказала она. - Поэтому, если Вы обратитесь в прокуратуру, я… признаю свою вину перед следователем и судом. Но я откажусь что бы то ни было пояснять. Для осуждения моего признания будет вполне достаточно.

- Вы прямо – Жанна д’Арк, от педагогики, - заметила дама-филантроп. – Что же, признание преступницей своей вины – это смягчающее обстоятельство. Для суда, для следствия… Но не для меня.

- Я… понимаю… 

Девушка снова тяжело вздохнула.

Все летело кувырком и в тартарары… Но даже в такой дрянной ситуации, имелись серьезные запреты – лично для нее. Как говорил один король, все может быть потеряно. Кроме чести*. 

- Ничего Вы не понимаете, - в голосе собеседницы послышалось сдержанное раздражение – вряд ли наигранное! – К Вашему сведению, Ваш отказ дать свои пояснения приведет к тому, что суду придется поверить на слово другой стороне. Анюшка все расскажет сама, она не откажется. Так что, Ваша игра в некое благородство принципов, вряд ли существенно повлияет на результат.

Рута Георгиевна снова потупила очи долу.

- Аня имеет полное право обвинить меня, - сказала она. – Я пойму. Пускай для всех будет значимой та единственная версия, которую она сообщила Вам. Я готова принять на себя полную ответственность за мои… деяния.

- То есть… Вы отказываетесь смягчить свою участь.

Вера Петровна не спрашивала. Она просто констатировала факт.

- Отказываюсь, - девушка кивнула головой, по-прежнему не поднимая глаз. – Я отказываюсь защищать себя иначе, чем признанием моей вины. Простите.

- За это я Вас охотно прощу, - безо всякой иронии откликнулась дама-филантроп. – Но только за это!

Женщина эффектно протянула руку в сторону стола Начальницы Музея. 

- Не будем откладывать удовольствие мести, - холодно усмехнулась она. – Знаете, мне будет приятно позвонить Вашему начальству с Вашего же телефона. Позволите?

Рута Георгиевна вынула из кармана мобильный телефон, вышла в список контактов и выделила номер, обозначенный по фамилии начальника, «Троицын».

- Держите, - сказала она. – Вы в своем праве. Действительно, нет смысла тянуть со всем этим.

Девушка положила свой мобильный аппарат на стол и придвинула его на край, ближе к собеседнице. Дама-филантроп, поднялась со стула, взяла телефон, на секунду задумалась, переключила его на громкую связь и нажала кнопку вызова.

Начальник откликнулся с третьего гудка.

- Слушаю, Рута Георгиевна! – раздался его голос в динамике. – Внеурочный звонок от Вас это редкость. Обычно я Вас напрягаю. У Вас что-то случилось?

- Случилось, - охотно отозвалась нынешняя его фактическая собеседница. – Простите, Сергей Леонидович, мы ведь с Вами знакомы… Причем, не первый год. Виделись на разных мероприятиях Филантропического Общества. Но вот свой телефончик Вы мне так и не оставили. Пришлось озадачить Вашу… подчиненную.

- Узнаю голос! – усмешка начальника губернского управления культуры прозвучала более чем явственно. - Госпожа Новикова, собственной персоной! Да уж… От филантропов не спрячешься! Везде найдут, из-под земли достанут и заставят творить Вселенское Благо на службе Человечеству! Что Вы сделали с нашей милой Рутой? Неужто Вы пошли наперекор провозглашенным Вашим Обществом принципам гуманизма и вовсю развлекались пытками музейных работников, да еще в рабочее время? Ай-яй-яй! Как нехорошо-то! Стыдитесь!

- Уже стыжусь! – встречная усмешка прозвучала на редкость искренне. Похоже, они уже не раз обменивались подобными колкостями в дружеских пикировках. – Впрочем, Вы категорически неправы. Обошлось без пыток. Немного морального прессинга, и Ваша милая подчиненная сама отдала мне свой телефон. Да еще и любезно открыла книгу контактов, на Вашем имени. Не волнуйтесь за нее, она в полном порядке. Даже волоска с ее головы не упало. Вы же знаете, гуманизм – наше все!

- Ну-ну! – Рута сейчас буквально слышала-видела его саркастическую улыбку. – Гуманизьм, значит… А кто, не далее как три недели тому назад, с кулаками бросился на несчастную женщину, которая, всего-то навсего, собиралась усыпить больную собаку, в приюте для животных?

- Не было там никаких кулаков! – с деланным возмущением на лице произнесла дама-филантроп. – Был всего-навсего разговор… с хозяйкой собаки. Да, на повышенных тонах, но без рукоприкладства. Я всего лишь потребовала от нее переписать на приют животное, которое она… вернее, тупой ветеринар, к которому она первоначально обратилась, посчитали неизлечимо больным. Между прочим, я уже нашла собаке хозяев. Филантропы оплатили лечение… И это было не так уж и дорого! Зверюшка теперь под контролем нормальных специалистов. Они в один голос утверждают, что рано собаченьке на тот свет! Так что, не преувеличивайте, все завершилось благополучно - особенно для нее!

- Рад за собаченьку! – ворчливо отозвался Сергей Леонидович. – Впрочем, я так понимаю, в наш славный Музей Вас привели отнюдь не дела приютские. Чем наша контора обязана Вашему светлому визиту? Уверен, что это «Ж-ж-ж!» неспроста!

- Вы абсолютно правы, - уже спокойным, деловым голосом продолжила Вера Петровна. – С Музеем, которым заведует некая Рута Георгиевна Костицкая… С Музеем, который находится непосредственно в Вашей епархии, меня связывают некоторые… личные обстоятельства.

- Интересно, какие… - хмыкнул ее собеседник – невидимый, но слышимый сразу троим.

- В этом Музее волонтерит моя дочь, Анюшка, - охотно откликнулась на его интерес дама-филантроп. – Так что, мне необходимо быть в курсе того, что там происходит. Что там было… вчера…

На этих словах матери, Нютка прервала свой затянувшийся сеанс бурения взглядом пола и всех прочих предметов, находящихся где-то внизу, и обратила свой взор на говорящую. Примерно в том же самом направлении был теперь устремлен взгляд Начальницы Музея – находившейся сейчас в состоянии «грогги» от внезапной прелюдии этого телефонного разговора.

Ведь его общий тон…

Ну, никак не вязался с заявленной тематикой. 

Или у дамы, столь оптимистично пререкающейся с губернским чиновником о судьбе какой-то там собаки - в преддверии разговора об уголовном преследовании его, этого самого чиновника, подчиненной! - что-то не то с головой…

Или…

Дальше думать просто не хотелось. Хотелось слушать и понять.

Женщина сделала паузу – весьма мучительную, причем, наверняка не только для Руты, которая знала об этом самом «вчера» лучше всех на свете! А потом продолжила, как ни в чем не бывало.

- А также, о том, что происходит там прямо сейчас, и о том, что случится завтра! – произнесла она совершенно дружелюбным тоном. – Мой ребенок… Считайте, что Анюшка это мой агент, засланный лично мною, для выведывания – а если надо, то и выпытывания! – самых разных тайн, секретов и... недостатков!

- С этого места подробнее! – голос чиновника стал несколько… озабоченным. Или озадаченным. Примерно так. – О чем это поведала Ваша дочь Вам лично… и прямо вчера? Какие такие недостатки она выявила?

- Прежде всего, недостаток финансирования! – ничтоже сумняшеся провозгласила дама-филантроп. – И проблемы с оформлением закупки расходных материалов, приобретенных некоторыми сотрудниками за свой счет. Простите, но Ваша контора тянет с оплатой некоторых счетов. Знаете… Анюшка, она очень общительная. Моя девочка свела дружбу с местным кузнецом, и тот пожаловался на то, что Музей никак не может возместить ему расходы по приобретению специальной стали, из которой он делает поделки для Музея. Его счета зависают в Вашей бюрократии уже второй месяц! Да, Михал Иваныч человек терпеливый. Но войдите в положение! Человек же потратил свои кровные! Да и с прочими расходниками прикладников, та же беда. Часть материалов приобретается, так сказать, частным порядком – пардон за каламбур! Ваши контролеры придираются буквально к каждой бумажке! И требуют обоснования каждой позиции, чтобы, не дай Бог, не переплатить копиичку! Тянут-потянут… А некоторых случаях и вовсе отказывают! Как так можно?!

В голосе ее послышалось искреннее возмущение.

Бред…

О чем это она?

Что за хрень?!

Спокойствие, только спокойствие! Слушаем дальше! Сейчас что-то будет…

И действительно, началось…

- Господи, она еще и кует… - простонал чиновник. Надо же, видимо где-то там, в кулуарах культурной элиты губернского уровня, Нютка уже была притчей во языцех! – Вера Петровна! Вы каждый раз с таким восторгом рассказываете о новых увлечениях своей дочери! Я понимаю, Вы гордитесь ею… Но есть же какие-то пределы детской… активности! Ваш ребенок, чем только не занимается! Лезет, куда его не просят! Что она вообще понимает в ситуации финансирования плановых и внеплановых расходов?

- Она понимает достаточно, для того, чтобы подать мне соответствующие сигналы, - немедленно возразила ему дама-филантроп. – Я пришла, все проверила… И знаете, я полностью поддерживаю ее мнение! Она права! Я хочу, чтобы Вы вмешались и приняли меры! Это в Вашей компетенции, так сделайте же, что-нибудь!

- Знаете, моя дорогая Вера Петровна, - голос Сергея Леонидовича звучал так, будто он, ответственный губернский чиновник, уже начинал кипятиться, - я здесь поставлен блюсти государственные интересы. И вопросы финансирования учреждений культуры это… Это Вам не филантропская лавочка! Это дело государственное! И здесь вопросы бюджетной дисциплины и планирования самые что ни на есть ключевые! Да, наша система несовершенна! Но без системы согласований и контроля за расходами, мы вылетим в трубу! Да, оплата расходов на эти мелочи кажется незначительной… Именно Вам! Но из этих мелочей, если брать государственный масштаб в целом… Из них ведь складываются гигантские суммы! И потом… Деньги, которыми распоряжаетесь лично Вы, в этом Вашем Обществе… Это деньги частные! Поэтому все у Вас движется быстрее. Вон, собаченька заболела… И сразу – хлоп! Вы тут как тут, кричите, кулаками трясете, всех напрягаете! Вы можете уже на следующий день оплатить и лечение, и прочее… А у нас во главе угла стоит учет и контроль! Мы обязаны планировать наши расходы! Понимаете? Планировать!

- Ну и… планируйте, кто Вам мешает! – откликнулась Вера Петровна. – Но у Вас должен быть создан особый фонд… Для таких вот, внезапных расходов. Почему Вы не запланируете его? Ну, в необходимом объеме?

- Опять двадцать пять… - Сергей Леонидович устало вздохнул. – Вообще-то этот фонд есть. Вернее, был… Поскольку аппетиты у моей подчиненной, с ее сотрудниками, просто аховые! Скушали они этот фонд, до конца квартала! Скушали! Съели! Ням-ням! Потому и зависли платежи, что мы сейчас выбиваем дополнительное финансирование. Оно будет… Но не сразу. Учреждений, как Вы понимаете, много. А бюджет не резиновый.

- Но сотрудникам надо работать! – горячо возразила его собеседница. – Нитки, бумага, дерево для столярных работ… Материалы для ремонта. Та же сталь для кузнеца… Это все необходимо прямо сейчас!

- Ага! Щас! – чиновник вложил в свою реплику массу иронии. – Да будет Вам известно, что увеличение лимитов финансовых средств на такие внезапные траты, это дело непростое. Все, что можем, мы даем. Как только получаем деньги, сразу же их переводим, без задержек. А организационные проблемы… Они есть и будут. Поверьте, постепенно мы все это решаем. Но настаивать и требовать… Смысла нет. Мы все понимаем и стараемся помочь, чем можем. И вообще…

Сергей Леонидович снова тяжело вздохнул и выдал некий итог своих размышлений, по этому поводу.

- Я так понял, Рута Георгиевна втерлась к Вам в доверие и хочет использовать Вас, как некий… таран супротив бюрократов! – предположил он. - Так вот, в этом нет необходимости! Понимаю, ее интерес состоит в обеспечении своего Музея и тем, и этим… Но в конце-концов, хотелки у всех грандиозные! Надо быть поскромнее. К тому же…

Чиновник усмехнулся – как будто поймал в голове своей некую… идею.

- Послушайте, дорогая моя Филантропическая Гениальность! – сказал он – А почему бы Вам не профинансировать некую часть расходов… частным порядком? Что там у них такое… неотложное? Нитки, иголки, железо для кузницы? Ладно, на железо деньги уже запрошены и придут… через неделю. Но всякие там эти… принадлежности для рукоделия. Ужель это не может пройти по какой-то статье расходов Вашего Общества? Пуркуа бы и не па?

- Вы даете на это добро? – голос Веры Петровны стал деловым. – Мы можем рассмотреть вопрос о небольшом лимите частного финансирования… в дополнение к фонду, которым непосредственно распоряжается руководитель Музея?
 
- Разумеется! – с облегчением в голосе произнес чиновник. – Я лично даю добро на это субсидирование. Отчетности по этому вопросу мне не надо, все бумаги пускай Рута Георгиевна оформляет по Вашим формулярам. Вы уж сами там у себя обоснуйте траты и лимиты, мы в это дело вмешиваться не будем.

- Запомните, Вы обещали! – деловым тоном подытожила дама-филантроп. – И, между прочим, по железу тоже! Смотрите, я проконтролирую оплату! И если через неделю деньги кузнецу не придут… Мой агент мне быстренько об этом доложит!

- Доложит она… - проворчал ее телефонный собеседник. – Волонтер-полотер… Ладно, в общем… Передайте мой личный горячий привет кузнецу и Вашей дочери! Спаси, Господи, и помилуй ее педагогов… В общем… Верните телефон моей подчиненной и передайте ей, что использование личных связей, в служебных целях, это как-то не комильфо! И ждет ее от меня, при встрече, выговор. Для начала, устный. А там посмотрим! На этом… все! Отбой воздушной тревоги!

Сергей Леонидович так говорил всякий раз, когда телефонный разговор прекращался по его инициативе. В этот раз он тоже, нажал кнопку выключения сигнала первым. Во избежание.

Вера Петровна переглянулась со своей дочерью. Обе кивнули друг другу – видимо в знак понимания.

- Все норм? – все-таки уточнила дама-филантроп. – Не переиграла?

- Норм! – ответила Нютка. – Все было славно! Как договорились!

- Тогда… продолжим!

Произнеся эту реплику – наверняка, тоже согласованную обеими в этом спектакле! – дама-филантроп вернула телефон на край стола Начальницы Музея и снова уселась на стул – теперь уже в более свободной позе. Поскольку часть своей роли она, понятное дело, уже отыграла – можно было немного расслабиться.

Между прочим, усталость на лицах гостей по-прежнему присутствовала – ни капельки не наигранная, натуральная такая, можно сказать, честно заработанная и даже выстраданная. Немудрено – подготовка к такому вот нравоучительному спектаклю, наверняка, заняла у них полночи, не меньше.

Но смысл всего этого… театра четырех актеров – включая зрительницу и стороннюю звезду, привлеченную по телефону для импровизации…

Зачем?!

Просто для того, чтобы эдак своеобразно наказать виновницу? Как там выразилась главная звезда этого шоу?

«Немного морального прессинга»…

Ну что же… У них получилось.

Скажем честно, эффект произведен, аплодисменты зала сорваны.

Дальше что? Какой во всем этом смысл?

В общем…

Не стоит удивляться вопросу, который девушка задала обеим актрисам. По итогам их общего… спектакля.

- Что это было?   




 
*Рута Георгиевна несколько исказила исходник. Вообще-то письмо французского короля Франциска I, проигравшего битву при Павии, было куда более пространным. Как говорят историки, в письме этом были всякие рассуждения о чести, жизни и прочем. Но в памяти Человечества осталось усеченное bon mot, «хорошее слово», выражение, разошедшееся на цитаты аки интернетный мем. По-французски это звучит несколько… забавно, для русского уха: «Tout est perdu fors l'honneur». Кстати, буквальный перевод этой фразы имеет несколько иной смысл, чем тот, который обычно придают фразе французского короля.