Армейские зарисовки

     Из цикла "Автобиографические эссе"

     Мою жизнь можно условно разделить на этапы, примерно кратные по годам десятилетиям.
Предэтапный период, не кратный десяти годам – дошкольный.
     Первый полноразмерный этап – десять лет учёбы в школе с 1950 года по 1960 год.
     Второе десятилетие, шестидесятые годы прошлого века – два института, между ними отдельным блоком - три года службы в Советской Армии.
     Третий этап, начавшийся в 1970 году, продолжительностью пятьдесят лет – работа в НИИ.
     И сегодняшний послеэтапный период – пенсионный.

     Сразу хочу отметить, что настоящее эссе не претендует на автобиографическое изложение периода службы автора в армии, а включает в себя некоторые, порой серьёзные, но чаще, юморные полусерьёзные и смешные, незначительные на мой взгляд и наверняка по мнению читателя, истории, этюды и зарисовки, из выше упомянутого периода армейской службы, которые, сам не знаю почему, оставили след в моей памяти.
Не судите строго!

     Повестка в армию.

     Закончив школу в едва исполнившиеся 16 лет (я учиться пошёл с шести, даже поначалу первый класс проучился без официального зачисления, хотя тогда принимали в школу только по исполнению семи лет), ещё не определившись с будущей профессией (по рекомендации отца: «Пока в голове неопределённость, иди учиться в пединститут, благо он рядом, повзрослеть – решишь, определишься, куда душа позовёт!») я поступил на физмат Владимирского педагогического института.
Повзрослел и, помня наставления отца, перевёлся с последнего на второй курс в только-что открывшегося во Владимире филиала Московского института электронного машиностроения – будущего политехнического. На второй, потому что третьего в филиале ещё не было.
     Спустя пару месяцев учёбы приходит повестка – прибыть в военкомат. Встретившийся там знакомый отца Сергей Иванович, старший лейтенант, сочувственно заметил: «Ну зачем ты на последнем курсе бросил институт? Дали бы год доучиться!» Я в ответ показал ему новенький студенческий билет. Старлей повертел его в руках и сказал: «Приходи завтра, я попробую переговорить с военкомом, может что и выгорит! Откосишь от армии!» Вообще-то я не думал «откосить», просто не хотелось перерыва в учёбе.
     На следующий день утром явился (правда в армии говорят «прибыл», а «являются только во сне») в военкомат. Сидел-сидел на скамейке, а старлея нет и нет. А мы все по молодости не всегда терпеливы! Набрался смелости и сам, не дожидаясь его, зашёл к военкому. Пожилой майор, с орденскими планками на кителе, жестом пригласил присесть на стул: «С чем пожаловали?» Я сказал, что меня берут в армию, а я учусь в институте!
     «А что, разве из института в армию не призывают? Нет такого распоряжения!» Действительно, в те годы в армию призывали и из ВУЗов. Извинившись, я ретировался. Выхожу из кабинета, а навстречу Сергей Иванович. И опять ко мне сочувствие: «Ну и горяч ты, раньше батьки в пекло лезешь!» И скрылся за дверью военкома. Спустя минут пятнадцать меня вызвали. О чём они так долго говорили, не знаю, догадываюсь, что может о моём отце, известном и военному, как прошедший войну ветеран морской авиации. Но, заметив, что родившихся в войну ребят на сегодня очень мало, не достаточно для выполнения плана призыва, а тогда план считался законом, поэтому придётся послужить!
     Дома мать попросила отца сходить в военкомат, где его хорошо знали, и переговорить обо мне с военкомом, но отец, офицер до мозга костей, сторонник дисциплины и выполнения постановлений партии и правительства, не пошёл на сделку со своей совестью.

     Первые дни в армии.

     Рейсовый автобус закрыл двери, в проёме которых я успел увидеть серьёзное лицо отца и на грани появления слёз лицо матери, прощальные жесты рук родителей и услышать слова: «До свидания, сынок!»
     Внутренний двор военкомата. Кто-то кучкуется с друзьями и оживлённо болтают о чём-то своём, кто целуется с любимой девчонкой, кто выслушивать напутственные слова родителей.
     Моё имя я услышал из рупор какого-то лейтенанта – меня вызвали к военкому. Здесь назначили старшим группы, вручили папку с документами на пять человек, билеты на поезд и приказали самостоятельно добраться до сборного пункта в Подмосковье.
      Добрались, когда уже стемнело. Здесь распределили по койкам на ночлег, а утром собрали в актовый зал, где мы выслушивали наставления о порядке дальнейших действий и правилах поведения. Сразу появились дельты – по рядам собирали деньги то на гармошку, то на гитару, чтобы в дальнейшем пути было веселей. Конечно, всё это было явным обманом, и собранные рубли осени в кармане у какого-то пройдохи.
Затем всех построили, начали формирование команд, которые уже под руководством сопровождающих офицеров разных родов войск направились в разные концы страны.
Не обошлось без происшествий – прямо в строю три призывника прямо «из горла» распивали поллитровку. Тот, в чьих руках была бутылка, был выведен из строя, и капитан приказал ему вылить содержимое на землю.
     С возгласом: «Не пропадать же добру!» – пацан залпом выпил остатки – «Присяги ещё не принимал, на гаупвахту не посадите!». В какие войска его после этого направили, неизвестно, но наверняка не в «элитные», скорее всегда в стройбат.
     На верхней полке плацкартного выгона так хорошо было лежать и вспоминать мальчишек и девчонок, которые остались уже в прошлой жизни, вести с ними беседы на актуальные темы, ходить с ними в кино, на танцплощадке выдавать класс в рок-энд-роле. Под ритмику перестука колёс мысли превращались в юношеские, пусть несовершенные по рифме, стихи, но зато переполненные чувствами.
      Куда шёл наш состав – неизвестно, никто нас не информировал, но названия вокзалов и станций указывали, что едем по Украине на запад. Не доезжая километра два до конечной станции нашей поездки – города Луцк Волынской области, поезд остановился в чистом поле. Здесь нас построили, и «купцы» из разных войсковых частей стали отбирать из нас будущих однополчан.
     Не повезло соседу по купе Ваське Серёгину – он спросонья, выпрыгивая из вагона, споткнулся и прямо лицом приложится к небольшому столбику, которых немало вдоль железнодорожных путей, назначение которых мне неизвестно. Фингал не стал долго ждать и украсил его физиономию. С таким украшением офицеры ракетных войск и авиации, которые отбирали лучших из лучших по образованию, дисциплине и, в том числе, по внешнему виду, считая его хулиганом, в свои отряды не брали, только пехота смилостивилась над ним и приняла в свои ряды.
     На грузовиках нас направили в разные воинские части.

     Казарма учебной роты

     Нас привезли в Луцк, в учебную роту. Разобрав свои чемоданы, мы выстроились на плацу. За нашими спинами словами «старики» третьего года службы, ждущие «дембеля». Присмотрев чей-либо чемодан, который получше, да почти все приехали с новыми, постукивали хозяина по плечу: «Друг! Давай «не глядя» меняться на мой старенький или на вещмешок, всё равно у вас их заберут, а тут пару рублей, а то и трёшку получишь в придачу!» Некоторые соглашались, и тут же вещи владельца чемодана перекочёвывали в другую тару. Обмен сразу же прекратился с появлением офицеров.
     Нас разделили на взводы и направили в казарму, где в каждом от её, открытом одной стороной к общему коридору стояли «двухэтажные» койки, рядом с которыми приютились по две тумбочки, а в ногах – по две табуретки. Мне повезло, меня поселили на нижнюю кровать.
     Правда «повезло» и в другом. Однажды ночью чувствую, что на моё одеяло капает вода, и она оказалась мочой. Это хозяин верхней кровати, как бы не грубо сказать – описался. Слышу жалобный голос: «Прошу тебя, никому не говори, я тебе заменю одеяло на своё, оно сухое!» Оказалось, что на него наорал за какую-то мелочь младший сержант – командир отделения, пообещав сообщить командиру роты и посадить на гаупвахту. Да, есть у некоторых трусов такое недержание от испуга. Я про себя выругался, а слабовольному солдату пообещал не выдавать никому его конфуз.
     В первый день нам выдали пилотки, гимнастёрки, так называемые шаровары и сапоги с портретами, а также шапки (была зима) и шинели.
С сапогами устроили, как говорят сейчас, мастер-класс. Почти час нас учили их накручивать на ноги. Это не прошло даром, даже сегодня. Спустя полвека, я их смогу намотать за десяток секунд.
     Шинель я выбрал покороче – почти как гражданское короткое, по моде, пальтишко. Ну, думаю, буду щеголять в ней. Но старшина, заметив это, поменял её на другую, долгополую.
     Выдали также нижнее бельё – рубаху и, ввиду зимней формы, кальсоны, которые я в жизни не носил, а здесь пришлось, и повели в баню, где мы простились со своими домашними майками и трусами.
     Пару слов о казарме, которая прыгала одной стороной к плацу, а окна другой стороны из коридора смотрели на забор, находящийся в нескольких метрах, за которым кипела гражданская жизнь. Казарма существовала по тому же назначению ещё со времён Речи Посполитой, и стены её были толщиной, наверное, с метр, что могло защитить польских вояк не только от ядер, но и от более современных боеприпасов – снарядов, не говоря уже о гранатах, винтовочных и пулемётных пуль.

     Утро в «учебке»

     Подъём после первой ночи в казарме оказался затяжным. После отбоя заснуть было трудно – мало того, что сон на новом месте, да ещё мысли в голове перескакивающие с одной на другую, да воспоминания о доме, да волнения от событий, прошедших нескольких дней, да смена обстановки, да неопределенность будущего. Только к утру удалось заснуть, а тут команда дневального: «Рота, подъём!»
     Замкомвзвода, старший сержант, с ехидной улыбкой смотрел, как мы, словно сонные мухи, потягиваясь нехотя поднимались с уютно тёплых кроватей и не спеша одевалась. После этого наш командир сказал, что время на подъём, одевайтесь и построение ограничено временем горения спички, и мы будем вставать, да и ложиться по команде «Отбой!», пока горит спичка, и будем тренироваться, пока не уложимся в норматив! «Отбой!" И чихнул спичкой. В этот вечер замкомвзвода израсходовал, наверное, треть коробка.
      Утром с подъёмом прошло всё гладко, и взвод, все, в том числе и старший сержант, с голым торсом, отправился на зарядку. Сначала бег примерно на километр, а то и больше, потом стандартный комплекс упражнений, одинаковый, наверняка, во всей Советской Армии. После физической нагрузки туалет.
      Уборная представляла собой ряд отверстий на приступке. Однажды с дневальным Петькой Нечипоренко произошла неприятность. Ремень, который обычно вешали на шею при, как говорится в Уставе при «отправлении естественных надобностей», у него, вместе со штык-ножом упал в «очко» уборной. Пришлось по приказу старшего сержанта в противогаз без трусов шарить в яме по колено в дерьме в поисках холодного оружия.
     Затем умывание, заправка кроватей и шагом марш на завтрак.
     Путь на завтрак проходил по аллее старых лип, на которых было видимо-невидимо вороньих гнёзд. С утра вся дорога была практически укутана слоем птичьего помёта. Строевой шаг расплёскивал его во все стороны, а сапоги и командиры требовали их чистки.

     Учёба.

     До обеда и после занятия. Мы должны были стать радистами, и мы ими стали. Но это далось каждодневными тренировками работы на ключе: точка – тире – точка.
После нескольких месяцев издевательств над ключом «вхолостую» наконец начались «спарринги» радистов с использованием небольших простеньких радиостанций ещё военного времени Р-105. Один радист находился в учебном классе на третьем этаже казармы, другой на улице под её окнами. Поначалу ничего не получалось и «связь» осуществлялась основном через окно: «Ты меня слышишь? Нет? На какой волне работаешь?» И эти крики неслись из всех окон казармы.
     Учёба продвигалась вперёд, как говориться «медленно, но верно». И вот уже небольшая колонна автомобилей ЗИЛ-157 с радиостанциями Р-118 в кузовах-кунгах выехала на полевые учения.
     Весна! На хуторах, примыкающих к дороге, буйно цветут яблони, груши, черешни, из изумрудной зелени которых выглядывает ухоженные хатки. Стволы старых вязов, грабов и лип вдоль дороги аккуратно, как под линейку, побелены. Красота!
     Правда первая наша поездка не обошлась без аварии. Дороги Прикарпатья очень узкие, и одна из машин, обгоняя мальчишку-велосипедиста, выехала на встречную полосу и упала в кювет. Хорошо, что одно из вековых деревьев стало ей подпоркой и не дало перевернуться. Однако, водителя пришлось извлекать из помятой кабины и срочно на командирском «газике» отправить в больницу.
     Когда лебёдкой автомобиль поставили на колёса, распахнулась дверь кунга и в её проёме появился заспанный ефрейтор Стёпка Коваль – лицо в крови, глаза с тарелки, ничего не понимающий взгляд, вместо слов какое-то невнятное бормотание. Оказывается, его сладкий сон во время аварии прервал удар головой о панель радиостанции. Ему оказали первую помощь йодом, и он пришёл в себя.
     В себя-то пришёл, но некоторая странность осталась – почему-то во сне стал бормотать на немецком языке. Правда-правда, но не на чистом берлинском диалекте – хотя можно подумать, что мы могли различать берлинский и, например, баварский или саксонский, но точно – на немецком. «А не шпион ли ты?» – смеялись мы. А он жаловался, что у него стала часто невыносимо болеть голова.
     После одного из медицинских осмотров, его списали из армии, но, ходили разговоры, что возможно им заинтересовались кто надо. Наверняка, ложные слухи, но в роте он больше не появился.
     Во время занятий раз в неделю проводился день химической защиты. В учебном классе сидели в противогазах. Чтобы легче было дышать, мы часто отсоединяли шланг от коробки, находящейся в сумке, и никто из преподавателей это не замечал. Так мы думали! Но на каждую хитрость есть своя хитрость – открывалась дверь и в класс забрасывалась слезоточивая шашка. Слёзы, сопли, кашель выдавали хитрецов.
Некоторые любили на занятиях поспать в противогазе, чаще всего курсант Равиль Рахметов, но запотевшие стёкла всегда его выдавали. На окрик командира: «Рядовой Рахметов, не спать!» он дергался опущенной головой и отвечал: «Товарищ капитан! У меня глаза узкие, поэтому Вам кажется, что я сплю!» Слова тонули в смехе класса, да и самого преподавателя.
     Иногда вместо занятий нас выводили на территорию части, где, построившись цепочкой, мы в траве обрывали жёлтые головки одуванчиков. Зачем – до сих пор не знаю! Но солдат должен быть всегда при деле. Хорошо, что не заставляли зелёной краской опрыскивать траву!

     В городе

     В увольнение я сходил только раз – прогулялся по городу, съел мороженное, сходил в кино и всё. Ничего интересного, больше не записывался в увольнение.
Хотя в городе был часто – еженедельно в Доме офицеров собирался литературный кружок, где мы делились своими стихами с товарищами, обсуждали их достоинства и недостатки, встречались с известными поэтами, готовили издание книги «Солдатские поэты Волыни».
     В шестидесятые года поэзия находила своего массового зрителя. Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский были кумирами молодёжи, да и той эпохи, собирали тысячи почитателей на свои концерты. Мы тоже не отставали – регулярно выезжали в город и на площади с грузовика с открытым бортом читали свои стихи, получая в подарок аплодисменты. Да! Это было время, когда слова Евтушенко «Поэт в России – больше чем поэт», находили своё подтверждение в умах и сердцах советских людей!
     Часто бывал в городе и в составе патруля. Здесь однажды произошёл курьёзный случай. К старшему патруля, старлею из финансовой службы части, подошла девушка, и он, заверив что скоро вернётся, покинул нас. Через минут пятнадцать к нам подошла молодая женщина и спросила: «А где Ваш командир?» Выслушав нас, она с нами осталась, а когда вернулся её муж, это он был старшим патруля, закатила скандал, где слово «любовница» повторялось в каждой фразе с различными, в том числе и с нецензурными, прилагательными.

     Батарея связи

     После «учебки» нас направили в батарею связи полка ракетных войск стратегического назначения. Наша задача – принимать сигналы штаба, состоящие из слова и цифр, в них был зашифрован конверт, в котором содержался приказ для полка, в критическом случае даже на пуск ракеты по цели в одной из стран противника.
     При прохождении сигнала «старички» шутили над «салагами»: «Закройте окна, а то улетит!» Хотя в подземном узле связи и окон-то не было!
     Дежурства проходили в три смены, а для меня, который на третьем году службы стал дежурным по радиосвязи полка, смена была круглосуточной. Самая сложная смена – ночная. Ей выдавался паёк – чёрный хлеб, молоко, сало и сахар. До сих пор остался в памяти одновременный вкус соли и сахара – как это было вкусно!
Между сменами отдых.
     Наш старшина батареи имел фамилию Гак, ветеран войны. Дисциплина для него была законом. Солдаты шутили: «Лучше прослужить три года с гаком, чем один с Гаком!» Но по справедливости сказать, его отличала отцовская забота о подчинённых. В свободное от дежурства время он отправлял солдат на антенное поле, где заставлял снять сапоги и ходить только босиком! Контакт ног с землёй питал нас здоровьем, да-да, здоровьем в прямом смысле.
     Другой источник не только здоровья, но и выносливости – физкультура. Остался в памяти кросс на пять километров в форме, разве что без ремня. Вот где сказалась для меня небрежность в намотке портянок – осталась складка, которая натёрла подошву до наполненной жидкостью мозоли. Но это было в конце дистанции, а пока бежали, бежали, бежали! Впереди оказался грузовик, готовый тронуться, и водитель нас посадил в кузов, а Лёшка пристроился в кабине. Так проехали с километр, водитель притормозил, так как за поворотом в пределах видимости был финиш. Мы повыпрыгивали из кузова, а Лёшка остался. Когда он появился с обратной стороны финиша, у судей было недоумение, а затем – смех. Незадачливый солдат получил наряд вне очереди!

     Последний день в армии

     Закончилась служба.
     Последний раз я, исполняя обязанности старшины, привёл батарею с обеда. Строй остановился перед казармой, вышел командир батареи майор Ерлин. Он объявил: «Приказом по части ваш командир уволен в запас! Желаю ему успехов в гражданской жизни! Оставаться таким же ответственным, честным и преданным Родине, как и был во время службы в рядах Советской армии! Вольно! Разойдись!» Но никто не расходился, все стали со мной обниматься, прощаться, обещали писать.
Газик командира батареи увёз меня на вокзал и поезд умчал в город Владимир…

     Несколько заключительных слов.
     В настоящем эссе, как уже заметил читатель, совсем мало слов о самой службе. Она шла, как и положено советскому солдату – всё по Уставу, всё для безопасности Советского народа, всё для Родины!
Здесь – только частные моменты службы, в основном с налётом юмора.
     Ещё раз – не судите строго!