Шаги
спросил Коровьев, поигрывая
ложечкой в чашке с черным кофе.
М.Булгаков
Человек не вставал с постели уже несколько лет. Летом он просил, чтобы открывали окно, возле которого он лежал. Звуки шагов занимали его.
Шаги это и звук, сообщающий о приближающемся человеке и мера пути. Сколько еще шагов осталось пройти? Шаги, шаги. Тихая улица Пушкинская. Скверик по средине. Сколько от скверика до Невского? Наверное, шагов триста. А до Лиговки рукой подать. Буквально шагов тридцать. Лиговский проспект не такой яркий, как Невский. Нет на нем красивых витрин, но ходить по нему интересней. И длинный он к тому же, гораздо длиннее Невского. А интересней по нему ходить, потому что жизнь это, а на Невском лишь вывеска с надписью «Жизнь». Шагаешь так по Лиговке, а ей конца и края нет, а на встречу все люди и рядом и сзади. И все парадные, парадные, парадные. До приезда в Ленинград, я привык, что подъезды стыдливо прятались во дворах, скрывая от людей, идущих по улице, некоторые детали жизни жителей дома. А здесь все открыто. Пошел мусор выносить, так в начале шагнешь на проспект, по которому совсем незнакомые люди бегут, пройдешь до конца здания шагов десять и лишь, затем, завернув за угол, окажешься возле мусорных баков.
Сколько всего можно передумать лежа в постели, вслушиваясь в шаги за окном и не куда не торопясь, ибо везде уже успел. У кровати стояла тумбочка вся заставленная бутылочками и коробочками с лекарствами. Раз в день приходила сноха. Приносила продукты, меняла постель. Шаги ее были шаркающие и тяжелые. Летом через открытую форточку человек узнавал эти шаги, еще когда она выворачивала с угла Лиговки. Приходила она всегда в одно и тоже время, даже в выходные и человек начинал прислушиваться уже за час означенного времени. Но это было летом, а зимой за окнами ничего не слышно. Но зато слышны шаги в подъезде. И тут он тоже не ошибался и слышал сноху, когда она еще поднималась по лестнице. Снохе было лет за пятьдесят. Сын давно умер, а она все приходила, а теперь вот ухаживала. Детей у них не было и вроде бы какая тут связь? Но женщина не могла бросить больного почти обездвиженного человека, с которым когда все были живы и здоровы и встречались-то только по великим праздникам.
Человек лежал и смотрел в окно. Было лето и из окна было видно краешек неба и верхушку дерева. Вот простучали каблучки. Человек стал представлять обладательницу каблучков. Сколько же ей лет? Ну, допустим лет тридцать. А платье? Человеку почему-то представилось, что платье было белое в синий горошек. Платье развевалось от быстрой ходьбы и ветерка, открывая круглые загорелые коленки. Сумочка? Наверное, белая. Женщина держит ее через плечо. Шаги затихли, а образ, возникший в голове человека, еще оставался там некоторое время. Но вот появилась сноха, и образ исчез.
Зимой было тяжело. Окно закрыто, а шаги были слышны только за дверью. Хорошо еще, что первый этаж и все проходили мимо двери квартиры или останавливались на площадке, чтобы позвонить или открыть дверь. Шаги шаркали, постукивали, тяжело раздавались, быстро проносились мимо двери. Вот хлопнула входная дверь, и торопливые шаги вдруг замерли на площадке. Было тихо. К соседям – подумал человек. Вот раздался отдаленный звонок – наверное, соседский племянник. За стенкой жила пожилая бездетная пара. Племянник, студент какого-то вуза некоторое время жил у них, затем перебрался в общежитие, но стариков не забывал. Квартиру пасет – сказала как-то сноха.
Шаги были для человека мерилом времени и пространства. Лишенный возможности ходить он снова и снова переживал этот процесс с каждым, кто проходил мимо. Сколько шагов суждено пройти человеку до конца жизни – знает лишь господь бог, вот мне уже больше не сделать ни шагу, а жить пока еще живу – думал человек. Может таково провидение, что остаток жизни я должен вслушиваться и считать чужие шаги. Но каждому свое. Большинство ведь не гадает, сколько еще шагов осталось им сделать на этом свете. А он уже точно знает, что его шаги закончились, и может теперь наблюдать за другими. Но стоит ли это вслушивание тех шагов, которые делает сам человек. Ведь эти шаги приближают его к счастью, но и к гибели тоже. Первые шаги делает ребенок в своей жизни и не знает, что его ждет. Так стоит ли начинать то, что обязательно закончится?
Гриша шел, перебирая косолапыми ножками по аллее. Ноги заплетались, а ручки жили какой-то своей отдельной от Гриши жизнью. Он помнил, как месячный Гриша лежал в кроватке и смотрел на него, широко открытыми зелеными глазами. И столько во взгляде его было открытости и чистоты. Больше он никогда не встречал такого взгляда. Зима в ту далекую пору выдалась снежная. Жили они тогда на краю города, в новом районе на правом берегу Невы. Метро туда еще не проложили. Они с Гришей, которому было тогда года три-четыре, добирались из центра, из гостей. От конечной остановки автобуса нужно было пройти несколько кварталов. Ветер дул в лицо. С Гришей на руках человек с трудом двигался по безлюдным улицам. В этот момент ему показалось, что они единое целое. Может быть подобное чувство испытывает женщина когда рожает или когда подносит ребенка к груди. Это чувство никогда больше не повторилось, но оно оставило глубокий след в его душе. А потом Гриши не стало. Но это было уже спустя много лет.
Человек не заметил, как заснул, а когда проснулся, был уже вечер. В приоткрытую форточку доносился городской шум. На тумбочке же лежала и кое-какая снедь, но есть не хотелось. Смех, разговоры. Человек, приподнявшись, потянулся к тумбочке за лекарством. Желтая таблетка и стакан воды, заботливо наполненный снохой. Да, а ведь не смотря ни на что, жить хотелось. За дверью послышались неторопливые твердые шаги. Кто-то уверено и не спеша поднимался по лестнице. Шаги затихли у двери квартиры. Человек прислушался, стакан с водой все еще был у него в руке.
2007 г., Шадринск
Пирогов В.Ю. (с)
Свидетельство о публикации №222091801286