Дневник беженца. Моя курточка, в моем шкафу

Татьяна прислала мне смешную велюровую курточку. Осень и зима висят дамокловым мечом и, как бы я не гнала от себя мысль, что холода придется встретить как беженец, – приходится принимать неизбежное. Пора утепляться, добывать шарфы, шапки, теплые носки и стратегический запас чая. С чаем всегда легче. И со спортивной велюровой курточкой.
Достав из посылки, я ее сразу примерила. Да, Татьяна угадала с размером, курточка впору. Чисто выстиранная и приятно пахнущая, она кажется почти новой, только если присмотреться, можно заметить, что трикотажная резинка на воротке немного поистрепалась, а у правого кармана появилась маленькая дырочка. Кому-то когда-то в ней было уютно и тепло, а теперь в ней тепло и уютно будет мне.
Но что же мне в ней так понравилось? Что? Вещь, которая еще недавно была совсем чужой, вдруг аукнулась чем-то знакомым, домашним, уютным, от чего защипало в переносице и снова захотелось реветь.
Я сняла, снова оглядела куртку, снова надела.
Что? Что в ней особенного? Может быть, внутренние карманы? В студенчестве такие карманы считались кладом – в них было хорошо прятать шпаргалки на экзаменах и вино, когда идешь в общагу к друзьям мимо строгого коменданта. Нет, нет… Карманы – это хорошо, но не в этом дело. Так в чем?
Может быть, мягкая ткань, велюр всегда кажется каким-то особенно домашним. Мять его пальцами – как трепать ухо пожилого пса с поседевшей мордой, который не любит гулять в дождь, боится грома, а когда ложится подремать, то всегда умудряется уложить свою морду тебе на ногу.
Нет, тоже не это…
Так что?
Длинные рукава съезжают с запястья, пальцами прижимаю трикотажный манжет к ладони… Таким знакомым, таким «домашним», почти забытым движением… И тогда я понимаю. Дома, в моем шкафу, висит курточка с такими же манжетами. Я помню это ощущение кончиками пальцев – как, замерзнув осенью дома, надеваешь любимую старую курточку, опускаешь длинные рукава и теребишь трикотажную резинку в моменты раздумий или ожидания. На моей курточке даже маленькая протертая дырочка была в том же месте. Дырочка, которая может засвидетельствовать: я скучный человек, правша, который долго сидит за столом и много пишет, а потом часто затирает манжеты о стол. Вот именно так, до маленьких дырочек…
Моя курточка… Я купила ее лет десять назад. Тогда они были в моде – цветастый узор на груди, какой-то слоган, застежка-молния. Носила долго, в ней и правда было уютно - не жарко летним вечером, не холодно осенью, с удобными карманами и такими смешными, чуть длинноватыми рукавами, которые всегда съезжали по запястью. Она мне так нравилась!
В свое время курточка перестала быть парадно-выходной. Я носила ее в спортзал и выгуливала в ней собаку, просиживала осенними прохладными вечерами перед компьютером, делая какие-то свои рабочие записи.
Когда родился сын, курточка опять была рядом: комфортным уютом, бесформенностью и универсальностью типичной «мамской» вещи встретила она меня из роддома, вместе со мной по ночам носила на руках растревоженного младенца, укачивала, любила, мечтала поспать, уронив голову на спинку стула. Курточке тогда сильно досталось: малыш часто срыгивал, потому обильные белые брызги были и спереди, и сзади, и на рукавах. Буквально всюду! В куртку летели плевки из первого прикорма, ее обливали молоком и кефиром, вытирали руки, которые до того успели поковыряться в тарелке с кашей. Но, пережив очередную стирку, сильно истрепавшись на правом рукаве, она все равно осталась любимой. В ней, когда малыш уснет, все еще можно было долго сидеть перед компьютером и иногда со вздохом брести на кухню за новой чашкой кофе.
А теперь она осталась где-то там, в моем шкафу. В моем доме.
Где-то там, очень далеко, где так страшно воют сирены и люди ходят с такими потерянными, с такими страшными глазами. Куда хочется перенестись самим сердцем, где хочется прижаться щекой к самим стенам, упасть на свой диван и спать тысячу лет, забыв обо всех бедах мира.
Домой, как же я хочу домой. И мирное небо над своим домом.
Сейчас, если закрыть глаза, мне кажется, я могу с фотографической точностью назвать порядок, в каком висят вещи в моем шкафу, лежат блокноты на моем столе, и даже пересчитать наклейки на тумбочке моего сына. Я маленький, я крошечный человек, у которого нет и не было ничего, кроме дома. Места, в котором всегда было хорошо. В котором даже стены лечили. Где рядом была мама…
Наверное, я сейчас сильно изумляю прохожих тем, что, просто гуляя по улице, могу начать размазывать слезы по щекам или плачу в автобусе. Случайные знакомые удивляются или даже раздражаются моей несобранности, рассеянности, почти детской неспособности что-то решить, разобраться, понять. Я могу подолгу смотреть на текст, но так и не понять, что там написано. Слушать и не слышать. Я могу заблудиться там, где проходила уже сотню раз. Я бью посуду. Я теряю на ходу вещи и забываю документы. Я почти не сплю. Моменты эйфории и активности сменяются долгой, плаксивой апатией, когда хочется просто лежать и выть в подушку. Или даже не выть – просто лежать и хватать воздух ртом, как рыба. Потому что и сил больше нет.
И только такие, как я, могут понять, в чем дело. С беженцами всегда так. Ты как улитка, которую лишили раковины.
Наращивай новую. Или умри.
А как наращивать? У улиток известковую раковину выделяет сам организм, а мой организм преуспел только в выделении слез.
Я раньше и представить не могла, насколько важно иметь вокруг и рядом с собой какие-то простые, уютные, удобные и родные мелочи. Или знать, что ты в любой момент можешь к ним вернуться. Как можно горевать о своей большой чашке с единорогом, о тапочках, о своей подушке.
Это в юности кажется, что можно оторваться от всего этого безболезненно, улететь хоть на другую планету без обратного пути и, в поисках нового счастья, новых побед и новых приключений, никогда не жалеть и не скучать об утраченном. Но сколько длится этот космический полет в детстве или юности? Две недели на море с родителями, 21 день смены в лагере, два месяца на летних каникулах у бабушки? Пару недель в институте, до очередных выходных, когда приедешь в родительский дом поспать на своей постели и погулять с друзьями детства? Всегда, всегда есть путь назад. И сама эта мысль, что в любой момент можешь сесть на автобус или поезд и поехать туда, где сами стены лечат, всегда греет и утешает.
Как же я хочу вернуться туда, где я не одинока, где рядом близкие, а не бледный экран телефона, в который я безнадежно вглядываюсь, надеясь на отклик, помощь, поддержку и добрые новости.
Сколько нас таких по всему миру? Сколько миллионов? И я знаю, почти у всякого сейчас такая же дыра в душе. Дыра размером с дом.
Я вижу, как некоторые беженцы пытаются заполнить эту дыру вещами. Это превращается в маниакальную охоту по волонтерским пунктам, по чатам, пунктам выдачи. Мешками собираются смешные, странные, порой совсем бесполезные вещи, которые и дома-то были не особо нужны. Ковры, покрывала, настенные бра, зеркала, велосипеды, щипцы для укладки, коврик для йоги, купальник, надувной круг… А дыра в душе никак не заполняется.
Впрочем, не знаю, что хуже, пытаться дыру заполнить или вот так, как я, каждый день заглядывать в ее бездны и плакать, плакать, не понимая и не зная, что еще можно предпринять.
Недавно ночью, когда начались первые осенние холода, я сквозь сон долго искала свой черный свитер. Вот тот, с широченным воротом. Он такой теплый! И всюду уже пересмотрела – и в шкафу, и на полках, и даже в тумбочке сына… Куда же он пропал? И тут я вспомнила, возможно, он мог еще с весны затеряться на полке с шапками и шарфами. Тогда мы все рассовывали как попало, тяжелая была весна…
И я встаю, и я иду за свитером и… только тогда понимаю, что я не дома. В чужой, серой и тесной квартире, в чужом дождливом городе, чужой стране.
И отчаянье нападает такое, что хочется выть. И даже рассказать некому.
Конца и края этому нет.
Выгорающие, как спички, волонтеры, смирившиеся, адаптировавшиеся и продолжившие жить обычной своей жизнью местные горожане, даже новостная лента, где тема беженцев больше не востребована и не актуальна. Все идет каким-то своим чередом. Для многих притупляя и свою боль, и способность к восприимчивости чужой боли. И кто-то заполняет чужое арендованное или новое свежекупленное свое жилье горой странных и бесполезных вещей, хватая все, что дают. Кто-то, как в анабиозе, продолжает прятаться в ПВР от любой правды жизни, пока она сама не вытащит за шкирку. Кто-то, как я, возможно, хватается за соломинки и пытается не утонуть уже сегодня, с ужасом думая о своем завтра – а если я заболею? А если не смогу оплатить жилье в следующем месяце? А если опять куда-то ехать?… А если… А если…
Манжет курточки съезжает по запястью и ложится в ладонь.
На самом деле для каждого из нас есть что-то значительно большее, что мы теряем. Не вещи, не дома, а какую-то незримую связь с самими собой. Дело же не в куртке, а в том, чем она для меня стала. Маленьким союзником в борьбе за счастье, утешителем в трудные минуты и даже, черт возьми, легким способом скрыть складки на животе, которые появились после беременности. И разве в мире где-то есть или где-то будет вторая такая куртка?
И мой дом. Во всем мире он один. Маленькая точка на мировой карте, крошечная, почти незаметная. Но самая, самая важная точка в мире. И ничто на земле не может заставить разорвать мою незримую связь с моим домом. Мою любовь к нему. Мою привязанность. Всю мою нежность.
Может быть, я просто маленькая улитка. Маленькая, слабая и глупая. Но пока там воют сирены, а я тут целыми днями реву над дырой в душе, пока рядом нет родных, пока нет пути, мне просто не хватает сил что-то строить, растить, созидать.
А наплакавшись до головной боли, я лягу на маленький диванчик рядом с давно уснувшим сыном и буду лежать в ожидании рассвета.
Вокруг меня темно. Темно так, что кажется, даже глубины ада не могут быть темнее. Но внутри еще жжет, тлеет маленькая искорка. Это надежда. Надежда на завтрашнее утро. Пока и каждый день – на завтрашнее.
Надежда, что у меня будет дом. Рядом будут мои родные. Пес с седой мордой. И стены, которые даже умеют лечить.
И что, поплакав последний раз, от радости встречи, от всей этой черной тоски и от смертельной усталости, я снова буду жива. Я снова буду собой.

Поддержать автора
2202 2023 3930 9985