Бунт. Глава 6

Десятый час. Ночь, крадучись чёрной кошкой, поглощала город, холодный осенний ветер с запада гнал темные, как дёготь, тучи, безжалостно сжиравшие небесные светила, представлявшие на тот момент единственный источник света в городе. Фонарщики только-только приступили к поджиганию фонарей, от которых, признаться, мало было толку, ибо стояли они друг от друга на очень уж большом расстоянии. Оно и на руку членам кружка: меньше глаз – меньше подозрений на их счёт. Хотя, должно отметить, что полиция в городе не особенно заботилась о том, кто и зачем в такой час бродит по улицам.
• Где пропадает наш драгоценнейший Алешин?
• Жена в родах, изволил остаться с ней-с, -- вжав голову в плечи, пробубнил Писарев.
• Роды? – Иванов многозначительно поглядел на Романа Дмитриевича и вдруг встал, точно по чьей-то воле. – Семья – это препятствие на пути революционера. Это ненужный груз, переживания и хлопоты. Революционеру с головой хватает дел, совершаемых на благо родины. Жена его – это страна, на благо которой он трудится. Дети его – народ, о будущем которого он заботится, ради которого он порой даже жертвует собственной головой. И ежели вы, как и Алешин, считаете, что семья – это высшая цель в жизни всякого человека, то пойдите прочь.
• Но он обещал…
• Назначено время – извольте явиться. Именно из-за таких революционеришек, как вы, Россия все еще утопает грязи и помоях, из-за вас гибнут сотни людей от голода, из-за вас рабочие и крестьяне все еще находятся под гнетом зажравшихся свиней-дворян. И вы своей пассивностью только содействуете процветанию этого мракобесия.
И в эту самую минуту нежданно и негаданно явился в квартиру виновник сих яростных изречений. Алешин недолго помялся на пороге, после чего, как никогда, уверенно и стремительно прошёл в помещение и уселся напротив Иванова.
• А мы уже думали, вы и не явитесь. Приятно удивлен, Алешин.
• Писарев должен был вам донести: я обещал явится как можно скорее. Вы разве не сказали? – Михаил Степанович обернулся к Роману Дмитриевичу.
• Мне даже не дали договорить.
• Как и прежде, -- Федька встал у фортепиано и облокотившись, подпер голову рукою.
• Однако не для этого я вас здесь собирал, -- продолжил Иванов. – Об этом уж не раз говорили, и толку, как видно, никакого, а потому перейдем к делу. Мы уже начали обсуждение странного поведения Народина. Давеча мне удалось говорить со слугами Царева и Звонарской, и донесенная информация, могу сказать, отчасти вас заинтересует. Василий Юрьевич, вы знаете, частый гость у Звонарской, и сегодняшний день его не обошелся без очередного визита к Дарье Тимофеевне.
• Избавьте нас от лишних слов, Сергей Павлович, -- маялся Федька. – Дурно уже от вашего ораторства. Уж не стройте из себя Рылеева.
• Что ж, ежели вы столь уж нетерпеливы, обойдемся без подведения. Василий Юрьевич уверен в том, что за ним следят, более того, знает о наших собраниях.
• А с потрошками нас, конечно же, сдал Роман Дмитриевич, так ведь? – Федька хитро улыбнулся и обратил вхор на Писарева.
• Покамест обойдемся без поспешных выводов. Факт остаётся фактом: информацией он владеет, а значит, мы сильно рискуем. Кто знает, сколько ещё таких объединений у него есть только в этом, что уж говорить об остальных, городе. Я уверен, мы не одни, и ежели он до сих пор ни слова не сказал о знании об наших встречах, то в этом определенно есть какой-то умысел.
• А ежели он попросту не знает, что сделать? – втиснулся Писарев.
• Не смешите, дорогой мой, этот человек не столь глуп, чтобы пускать все на самотек. К тому же, вам ли сомневаться в его силах? Вы же едва ли не преклоняетесь перед его гением.
• Создал себе идола и молится теперь ему, -- Федька сел на стул возле фортепиано. – Идолопоклонники – страшные люди, они за своего идола кого хошь зарежут и все, что угодно, сделают.
• Страшнее их только голодные и измученные трудом крестьяне рабочие. Нам нужно спешить, господа, покамест настроение народа подходящее. Чуть повременим -- они уже вовсе ничего не хотят, они отчаются и смирятся, хотя внутри будут таить неутолимую жажду владения всеми благами. И тогда опять все придется делать с самого начала.
Повисло напряженное молчание. Стук пальцев по столу, точно молотом, бил по барабанным перепонкам, слышалось чье-то медленное, аккомпанируемое хрипом дыхание и тихий скрежет зубов.
• Завтра собрание.
• Все и так прекрасно помнят, Алешин, -- фыркнул Федька.
• И к чему мы, извольте объяснить, собираемся отдельно от Народина? Скажите на милость, Сергей Павлович, вы всерьез считаете себя лидером?
• Почему собираемся? Да разве вы еще не поняли, что Народин может всех сдать царской охранке и никакая совесть ему в этом не помешает? А потом уж поминай, как нас звали. Такое еще вдобавок навыдумывает, что от рожек да ножек от нас потом не останется.
• А вы?
• Что я?
• И вы не погнушаетесь нас сдать. Вопрос стоит лишь в том, что вы за это захотите.
• Дрянь.
• Ишь ты! – цокнул Федька.
• Господа, давайте прекратим, -- Роман Дмитриевич приосанился.
• Чего-о-о?
Писарев вновь принял форму вопросительного знака. «И какой черт дёрнул меня за язык? Сидел бы тихо…» -- мысленно корил себя Роман Дмитриевич.
• Вы хотите сказать, что я, я – он, выделив последнее слово, ткнул пальцем себе в грудь, -- намерен совершить какую-то дурость, чтобы все то, что мы с вами годами взращивали, кануло в небытие?
• Вполне.
• Мой дядя самых честных правил… -- плутовски улыбался клавишник.
• Тогда уходите.
• С глаз долой, из сердца вон, -- наигранно драматично бросил Федька.
• И зачем вы вообще приходили?
• Я был не уверен в своих догадках. Но после некоторых ваших высказываний убедился окончательно.
• В таком случае вам и вправду стоило бы уходить. К чему вы тратите своё драгоценнейшее время на подобную ерундистику?
• Bon soir, -- Алешин прошёл к вешалке и, взяв шляпу и шинель вышел.
• А как он заговорил-то в отсутствии Народина! Сам ведь тот ещё мальчик на побегушках, а строит из себя…
• А кого ему бояться? – Федька встал и, уже будучи у двери, сказал. – Кот из дома – мыши в пляс.