Рыцарь 21 столетия Глава 29

Глава двадцать восьмая

Путешествие для Макса прошло в полусне. Они ехали ночью посменно. После двух часов поездки он почувствовал, что немного отдохнул, и заставил Сашу пересесть на пассажирское сиденье. Она недолго спорила и, едва уселась, тут же уснула. Макс иногда поглядывал на неё и удивлялся, каким детским стало её лицо. Он вспомнил, что по годам она младше Валери, но по той ответственности, которая легла на её плечи за двоих детей, её поведение было гораздо более предсказуемым, чем у француженки. Однако это нисколько внешне её не старило, а как будто наоборот — приближало к детскому наивному возрасту. Может, из-за искренности и непосредственности Саши, а может, из-за отсутствия всякого рода кокетства.
И, оказывается, это ему было больше по душе, чем наигранная или врождённая, он не знал, непредсказуемость Валери. Даже их объяснение в любви было откровенным и лёгким, если бы не печальный вывод, который он пока был не в силах изменить. Она права — он не готов переехать в Россию. У него во Франции родители, бабушка, брат. Да и культура Франции была ему настолько близка, что при всём уважении к русским традициям, ему всё-таки больше были по душе дворцы Парижа, его старые улочки, наполненные историей, музеи с картинами лучших художников, виноградники под знойным солнцем, а не деревянные дома и полуразрушенные храмы с дремучим лесом вокруг. Да, он понимал, что Санкт-Петербург, куда они ехали, наверное, прекрасный город со своими памятниками. Но вырос он всё-таки в Париже, где знает каждый камень, где тысячу раз гулял по Сене, где живут его самые лучшие воспоминания. Настолько ли сильно он любит Сашу, чтобы оставить всё это? Оставить любимый город, а главное — родных? Он не был уверен, поэтому и не хотел подавать ей надежду. Хотя при мысли о разлуке с Сашей его сердце плакало горючими слезами. Впервые в жизни он ощущал реальную физическую боль в груди от невозможности соединить и сохранить всё то, что он любит. А он любил Сашу и Францию.
Днём они останавливались в Вологде. Это была примерно середина пути. Всё-таки он не мог привыкнуть к российским расстояниям. Для Саши двести километров — это означало рядом, а тысяча двести — недалеко, всего сутки пути.
В Вологде Макса поразило большое количество храмов, куда заметно тянулся народ. Причём, где-то это были музеи, а где-то действующие церкви. Зато уже не удивляли маленькие улочки с деревянными домами в центре города. Резные палисады, кружевные наличники на окнах и полупустые улицы побольше, с каменными особняками разных времён — так он себе Россию и представлял.
Они зашли в ресторан и пообедали, на удивление, очень вкусно и дёшево. Саша за обедом умудрилась снять ему апартаменты в Санкт-Петербурге.
— Ты прямо сейчас заказываешь мне отель? — не поверил он.
— А что здесь удивительного? Интернет-то есть. Тебе на пару суток, так?
— Да, мне пора уже возвращаться. Надо устраиваться на работу, а то деньги скоро закончатся.
— Я поселю тебя с видом на Исаакиевский собор. Оттуда можно будет сходить пешком на развод мостов. Хочешь?
— Не знаю, — пожал плечами Макс, — стоит посмотреть, ты думаешь?
— Стоит, Макс, такого зрелища ты нигде больше не увидишь, — как-то грустно улыбнулась Саша.
— Окей, давай с видом на собор, — кивнул он.
Мальчишки молча уплетали ресторанный борщ. Макс тоже с удовольствием поел русского национального блюда. Было бы глупо не попробовать в России то, чем славится русская кухня.
Пока они с Сашей заканчивали обед чашкой кофе, Саня и Егор отпросились на улицу, получив строгий наказ не отходить от ресторана. Дружно кивнув, они выбежали на свободу. Саша выглядела вялой, она помешивала кофе, не поднимая глаз, и молчала.
— Ты очень устала? — спросил он, наконец, не в силах выносить тяжёлое молчание.
— Нет, просто не выспалась. Но ничего страшного, дома отосплюсь.
У неё зазвонил телефон, и они оба обрадовались.
— Мама, привет... Да, мы сегодня надеемся вернуться... Ты сможешь подъехать? Отлично.
Он не успел ничего спросить, как на пороге ресторана показались её дети, чем-то весьма озабоченные. Егор или Саня что-то нёс в руке, закрывая от всех своей курткой. Саша нахмурилась.
— Это что у тебя?
— Мама, — заканючили оба пацана, — не ругайся, но мы не можем его оставить. Он маленький, его загрызут другие собаки.
— Кого? — нетерпеливо спросила она.
— Его...
Сынишка открыл куртку, и их взору предстал маленький грязный щенок, слепо тыкающийся в руку мальчишки. Макс ожидал какой угодно реакции, но только не такой.
— Какой маленький, — жалостливо протянула она, сразу потянувшись к нему, — а он точно ничейный?
— Точно, — в один голос подтвердили близнецы, — возьмём его, мама?
— Конечно, возьмём, — подтвердила она, — не бросать же его здесь. Да, давайте купим ему поесть.
Не переставая поражаться реакции чистоплотной Саши, Макс по её просьбе заказал молока, нарезки колбасы и контейнер, чтобы всё упаковать. Довольные близнецы уже направились к машине, как вдруг Саша остановила их строгим голосом:
— Стоп! А скажите-ка мне, друзья, кто будет за щенком ухаживать, убирать и гулять?
— Мы...
— Кто конкретно будет вставать утром? Егорка, ты готов подниматься каждое утро пораньше, чтобы погулять с... как, кстати, мы его назовём?
— Умка, Барик, Блэк...
— Остановимся на Умке, — заключила Саша, — так кто будет гулять с Умкой каждое утро?
— Мама, мы по очереди будем.
— А если один заболеет, другой сможет выручить брата? — строго спросила она.
Дружные кивания были ей ответом.
— Хорошо, но если я хоть раз услышу, что вы спорите о том, кто будет с ним гулять — отвезу дедушке, и щенок останется у него. Ясно?
В который раз Максим восхитился оперативности, с которой Саша решала воспитательные задачки, которые ей подкидывала жизнь. Но ещё больше ему понравилась её доброта. Он и сам любил собак, но не хотел брать на себя ответственность. А она не побоялась, зная, что всё равно основная забота ляжет на неё. И у него опять заныло сердце при мысли, что придётся расставаться с этой удивительной женщиной.
Оставшийся путь Макс вырубился подчистую и открыл глаза только тогда, когда Саша уже колесила по ярко освещённому величественному проспекту.
— Мы уже в Петербурге? — озираясь, спросил он.
— Да, Макс, ты всё проспал. Я уже и детей домой завезла. Теперь тебя везу в гостиницу.
— Спасибо, чего-то я устал.
— Сейчас отоспишься. А завтра я тебе позвоню. Куда бы ты хотел пойти?
Он на мгновение задумался.
— Посмотреть русских художников.
— Тогда в Русский музей, — решительно ответила она. — Я отвезу детей к отцу на дачу с утра и где-то к часу дня буду у тебя. Договорились?
— А ты не устанешь?
— Да от чего мне уставать? Я и сама с удовольствием лишний раз схожу в музей.
Они выехали на величественную площадь, где Макс узнал Исаакиевский собор, много раз виденный на гравюрах старого дореволюционного Петербурга. Удивительно, но сейчас выглядело ничуть не хуже, чем на картинах.
Она поискала парковку, и наконец нашла немного дальше от того места, где хотела. Они вышли и медленно пошли пешком, держась под руку, будто пожилая супружеская пара — серьёзные и чуть подавленные от усталости.
— А где моя гостиница? — оглядывался он в поисках нужного дома.
— Вот в этом доме, — показала Саша дом напротив Астории. — Я не стала тебе бронировать номер в самой шикарной гостинице, — слишком дорого, а дальше идёт Англетер. Там тоже, во-первых, недёшево, а во-вторых, для меня мрачновато — в ней погиб Есенин, если тебе говорит что-нибудь это имя.
— Ты издеваешься? — обиделся Макс, — у меня отец преподаватель русской литературы. Я думаю, что знаю наизусть больше стихов, чем ты.
— Прости, — погладила его по руке Саша, — у меня испортилось настроение, наверное, от усталости, вот я и стала язвить.
Макс почувствовал, как в нём вспыхнула нежность с новой силой. Он уже не смотрел вокруг — его ничто и никто не интересовал, кроме Саши.
— Ты зайдёшь ко мне? — попросил он тихо.
Она отрицательно покачала головой.
— Макс, я же просила тебя... Нам не надо сближаться, я потом буду тосковать ещё сильнее, — её голос сорвался, и она отвернулась. — Мы пришли, до завтра.
Он всё же хотел её поцеловать, но Саша будто предвидела это и отпрянула.
— Вот твоя парадная. До завтра. Я позвоню.
За тяжёлой дверью со стеклом виднелась широкая светлая лестница, украшенная большими напольными вазами с цветами и красивыми светильниками на стенах. Макс медленно отворил дверь и почувствовал себя нищим, приглашённым в гости к вельможе. Но консьержка, поинтересовавшись его фамилией, дружелюбно кивнула и дала ключ в виде кредитной карточки:
— Второй этаж, пожалуйста.
Он с удивлением посмотрел на ключ, поблагодарил и поднялся в квартиру, поражаясь сочетанию старинной изысканности и современных технологий. Вначале ему показалось, что квартира была без особого шика. Однако в её простоте таилось какое-то неуловимое благородство: то ли из-за добротной мебели, то ли из-за дорогих тканей из натуральных материалов, что придавали всей обстановке приглушённый лоск. Но главным украшением был Исаакиевский собор, который молча и величественно заглядывал в окно, невольно притягивая взор постояльца гостиницы. Макс подумал, что вот также в Париже небось всякий рад снять номер с видом на Эйфелеву башню, а потом рассказывать приятелям, как ему повезло.
Он посмотрел на широкую мягкую кровать и решил, что не уснёт из-за перевозбуждения после такого переезда. И действительно, в голове роились мысли о Саше, о том, как им быть в такой сложной ситуации, когда её муж может не пустить детей в другую страну, а Макс тоже не хочет переезжать в Россию. Может, сказать ей, что он, возможно, станет миллионером? Только поможет ли это ей передумать? Очень сомнительно. Вот если бы он сказал подобное Валери, она бы точно передумала, но чувства к ней у Макса уже умерли... С этими мыслями он не заметил, как уснул.
Наутро в дверь осторожно постучали — оказалось, номер был с завтраком. Кофе был не самый вкусный, круассан не шёл ни в какое сравнение с парижским, но ветчина и сыр с обычным хлебом прекрасно утолили голод. И Макс стал думать, куда деваться до назначенного времени, когда должна была позвонить Саша. Ничего не придумав, он решил просто пойти погулять. Загруженная карта показала, что совсем рядом Зимний дворец, и можно пока посмотреть главную гордость Петербурга.
Выйдя на улицу, он, так же как и в Архангельске, увидел, что лето здесь уже перешло в осень. Прохожие, попадавшиеся на пути, об этом знали или догадывались, потому что большинство было в куртках, и только он выделялся из толпы рубашкой с коротким рукавом. Но никто на него пальцем не показывал, да и толпы, как таковой, не было — петербургские улицы были гораздо шире парижских, а народу меньше. Во всём ощущался какой-то имперский размах, не экономивший пространство.
Сильный встречный ветер чуть не сбил с ног. Макс свернул за угол и остановился поражённый — на него надвигались серые, мрачные тучи, плывущие над большой рекой, похожей своими стальными водами на Сену. Он стоял, чужой и одинокий, на гранитной набережной, смотрел на ту сторону Невы и поражался — какой низкий город. Дома слились бы в одну нитку друг с другом, если бы не оригинальная архитектура каждого дворца, да шпиль Петропавловки, иглой прокалывающий нависающее небо. Он вдруг вспомнил рассказы отца о прадедушке Николае, которому довелось сидеть в Трубецком бастионе этой знаменитой крепости. Макс попытался представить, что чувствует человек, попадающий в мрачную темницу, да ещё и безвинно... 
Он прошёл по Неве, проклиная всё на свете, что по пути не нашлось ни одного магазина, где он мог бы купить куртку. Совсем замёрзший, он дошёл до Зимнего дворца и вышел к Александрийскому столпу. Солнце наконец сжалилось и выглянуло из-за туч, посылая тёплые лучи бедному туристу, но ему уже ничего было не надо. Он хмуро оглядел красоты имперского недружелюбного города и решил идти в гостиницу, или, на худой конец, в кафе, чтобы выпить что-нибудь горячего. На Невском питейных заведений был большой выбор. Макс зашёл в первое попавшееся и блаженно припал к большой чашке ароматного кофе.
Сидя у окна на главной улице северной столицы, он задумчиво вглядывался в петербуржцев и пытался найти сходства и различия с парижанами. Сходство было в озабоченном выражении лиц коренных жителей и расслабленном состоянии туристов. А различие... да, бросалось в глаза преобладающее белое население. Но не только это. Все — и туристы, и местные — здесь были одним народом. В Париже на улице было вавилонское столпотворение — огромное смешение народов, а здесь, хотя он замечал и китайцев, и чёрных, всё-таки преобладали европейцы. И что удивительно — везде было чисто. Никто не бросал на землю одноразовые стаканчики. Не пил пиво, усевшись прямо на краю тротуара и мешая прохожим. Ничего такого не было. Может, это только в Петербурге? А в Москве по-другому? Недаром этот город называют культурной столицей... Хотя он и в Москве не заметил беспорядка...
Из задумчивости его вывел долгожданный звонок. Саша весёлым голосом спросила, готов ли он к посещению музея? Макс ответил, что ждёт с нетерпением, и поведал ей о своих приключениях.
— Ты в кафе? Сиди там, я подъеду, а ты быстро запрыгнешь в машину, чтобы мне не искать парковку.
Он высматривал её в окно, и, когда увидел приближающийся китайский джип, вышел из кафе. Посадка была самой быстрой из возможных и чем-то напоминала побег.
— Давай купим тебе куртку в Гостином дворе. Я хочу тебе показать развод мостов, а это ночью. Надо одеваться почти как зимой. Знаешь, как о нашем климате говорят африканцы? В России две зимы — одна белая, а другая зелёная.
Саша болтала и смеялась, как весёлая приятельница, а он мучительно думал, как бы ей рассказать про то, что он вскорости может стать владельцем виноградников, которые сделают его миллионером.
Они долго выбирали куртку в Гостином дворе, смеясь и дурачась как дети. Но вышколенные продавщицы смиренно терпели их баловство и безропотно подносили всё новые и новые варианты. И в этом тоже было различие между парижским обслуживающим персоналом и русским. Во Франции работник магазина или официант может не обслужить, если ему не понравится твоё поведение. Когда Макс сказал об этом Саше — она вытаращила глаза.
— Не могу представить себе такое в России. Хотя... в советское время мама рассказывала, что так и было, но я уже не застала подобное отношение.
В конце концов, они купили Максу джинсовую куртку, джемпер и несколько рубашек. А продавщицы долго благодарили, искренне радуясь выполнению плана по продаже.
Утеплённый Максим теперь спокойно прошёлся по Невскому к площади Искусств и с замиранием сердца вошёл в Русский музей.
Многие картины он знал по репродукциям. Но одно дело видеть в маленькой книжке, а другое — стоять возле "Омута" Левитана и всей кожей ощущать холод чёрной воды, нарисованной великим художником. Больше всего его поразила картина "Над вечным покоем", словно списанная с того места, откуда они только что приехали с Сашей. Он порадовался, что пофотографировал Архангельск с его пригородами. Теперь можно будет вдохновиться и нарисовать что-нибудь подобное. Однако гениальность Левитана была всё же не в фотографической точности. Художник не просто видел эти пейзажи, он любил и понимал их духовную глубину. Он и сам был частью этого мира. Макс пока не ощущал себя настолько русским, поэтому вряд ли у него так получится —  со вздохом подумал он.
— Какая разная Россия, — выдохнул он, когда они вышли из музея. — Почему так получилось? Почему такие разные города, образы жизни?
— Что же тут удивительного? — пожала плечами Саша, — в городах больше народу, а значит и денег. Искусство, культура развиваются. А в деревнях людям жить сложнее, отсюда и бедность.
— Но у нас же тоже есть деревни, однако такой разницы нет.
— Ты забываешь, что климат в России гораздо суровей, и бедный крестьянин собирает на севере, дай Бог, один урожай. А у вас два, да ещё и не надрываясь и не рискуя, как наши, всё потерять из-за внезапных заморозков. Отсюда и разница.
Они шли к машине, и Макс понял, что не хочет отпускать от себя Сашу.
— Слушай, а какие у тебя планы на сегодняшний вечер? — вдруг спросила она. — Отец позвал меня на день рождения, я хотела отказаться из-за тебя, а потом подумала — а почему бы нам не приехать вместе?
Макс остановился, неприятно удивлённый.
— Ты хочешь, чтобы я поехал поздравлять твоего отца — чекиста? — глухо спросил он.
Саша сконцентрировала на нём взгляд своих карих глаз и спросила:
— А ты хочешь, чтобы я приехала к тебе во Францию в гости?
— Хочу.
— Тогда постарайся понравиться папе, чтобы сделать его нашим союзником. В таком случае наши шансы снова встретиться значительно увеличатся.
— Вот как? — усмехнулся Макс, — тогда я готов понравиться хоть чёрту.
— Не надо, — поморщилась Саша, — и вообще... мой папа не чёрт, а хороший человек.
— Ладно, прости, — повинился Макс, садясь в машину. — У меня есть ещё одна причина, из-за которой ты можешь согласиться переехать ко мне.
— Макс, такой причины не существует, — немного погодя сказала она, уверенной рукой выворачивая на оживлённую трассу, — я тебе говорила, что не хочу жить нигде, кроме России.
— А если я тебе скажу, что в скором времени могу стать миллионером? Бабушка мне оставляет часть наследства, а это большие деньги, потому что земля под виноградниками стоит миллионы.
Он внимательно следил за её реакцией. Саша это заметила и вдруг рассмеялась.
— Что ты так смотришь? Ты думаешь, что для меня это очень важно? Нет, конечно, я рада за тебя, но на моё решение это не повлияет.
— Ты хоть понимаешь, какие перспективы открываются перед богатыми людьми?  Это и возможность путешествовать по всему миру, и заниматься любимым делом, не беспокоясь о деньгах, и независимость от многих вещей, которой никогда не получат бедные люди.
— Макс, во-первых, я и так путешествую, во-вторых, достаточно хорошо зарабатываю, чтобы не считать копейки. А в-третьих, большие деньги делают человека более зависимым, потому что всё время надо дрожать над ними, чтобы их не украли, думать о них, чтобы они приносили прибыль, и так далее. Где же тут независимость? Это как с покупкой машины. С одной стороны — удобство несомненное, не зависишь от общественного транспорта. А с другой — нужны деньги на бензин, на страховку, на налог, на ремонт. И вот сейчас большую долю от зарплаты я откладываю на эту громадину. Честно говоря, иногда начинаю сомневаться — не лучше ли пересесть на такси и общественный транспорт? Выйдет гораздо дешевле.
— Ничем тебя не завлечь, — с горечью проронил Макс, — может, ты не хочешь, чтобы мы были вместе, тогда так и скажи.
Долгое молчание было ему ответом. Они остановились на светофоре, и Саша повернулась к нему.
— Макс, я люблю тебя, но не надо покупать меня своими миллионами, — грустно сказала она, — придумай что-нибудь другое.
— Да я бы рад, но что? — спросил он и осёкся. Он знал, что Саша ждёт от него решения переехать самому, но опять-таки не был к этому готов.
Дальнейший путь они проехали в молчании. Маленький городок показался очень симпатичным — чистенькие старинные домики, много тополей и акаций.
— Здесь дача твоего отца?
— Чуть подальше — за Пушкином.
— Этот городок называется Пушкин?
— И Пушкин, и Царское село, и Детское село. Какое хочешь — такое и выбирай название. Кстати, здесь тоже есть Эрмитаж. Но в миниатюре...
Они проехали мимо роскошного голубого дворца.
— Это Екатерининский дворец, а вон там лицей, где учился Александр Сергеевич.
Максу показалось, что он всё это уже видел. Но где? Наверное, во сне. Или это хранилось в генетической памяти, которая досталась ему от предков... Удивительное ощущение, будто детские книжки с картинками о России ожили и затащили его в свой мир...
— А это Александровский дворец, где до ссылки жила семья последнего императора.
— Да, моему прадедушке Коле повезло больше, чем бедняге Николаю и его семье.
Городок внезапно закончился, и пошли частные аккуратные дома-особняки. Возле одного из них Саша притормозила, щёлкнув брелком в направлении ворот. Те медленно отворились, приглашая гостей внутрь. Макс напрягся, собираясь познакомиться с тем человеком, который по своей должности у него всегда ассоциировался с врагом его семьи и всей эмигрантской братии.