86. Открытое письмо. Симонов К. М

Предыдущая глава: 85. Партия сказала :"Надо!"
http://proza.ru/2022/06/02/1372


             Любопытства нам с сестрой всегда было не занимать. Мы отлично  знали, где что лежит в нашей квартире: во всех шкафах, во всех этих бесконечных коробочках и ящичках, на полках, в банках, в вёдрах, в уголках и закутках. Если мама пыталась что-то найти, но память ее подводила, то мы тут же выручали её и находили незамедлительно требуемое.

              Весь мамин гардероб мы знали также наперечёт и перебирали его не раз и не два: когда находило на нас такое настроение, то мы устраивали примерки и вертелись перед зеркалом в разных нарядах, хоть и были они нам явно большеваты пока. Иногда даже красили губы красной или розовой маминой помадой, пытаясь выглядеть постарше и покрасивей. Потом, в спешке, меняя платья и кофточки, могли оставить кое-где следы помады. Позже, мама, обнаружив эти пятна, пеняла нам, на удивление, добродушно: "Опять в шкафу паслись, наряды примеряли?" Мы сокрушенно признавались, да, мол, было дело.

             Однажды, в святая святых, в мамин гардероб была даже допущена моя одноклассница, красавица Татьяна К. Она примерила несколько маминых платьев и шубу. Одно платье цвета спелой вишни, сложного кроя, сшитое из качественной красивой шерстяной ткани, очень хорошо сидело на Таниной женственной фигуре. Таня крутилась перед зеркалом и так, и сяк, любуясь своим отражением, мечтательно забросила удочку насчёт того, чтобы сходить в этом платье на свиданье, но тут же по нашим глазам поняла, что мечта эта несбыточна. А если бы Татьяна лично была знакома с нашей мамой, то она бы и близко не подошла к её гардеробу.
 
             Мамин комод так же находился всегда под пристальным нашим вниманием, всё в нем было перебрано по несколько раз: в нижних больших ящиках лежало постельное бельё, полотенца, покрывала, накидушки и прочие, малоинтересные для нас вещи, а в двух верхних маленьких ящиках лежали иконки, бережно завёрнутые в пожелтевшие старые газеты, там же, в небольшой шкатулке, лежали мамины брошки, серьги, бусы, часы, какие-то коробочки с разной мелочовкой, там же лежал увесистый газетный свёрток с облигациями трёх процентного государственного займа.

            Поверх всего этого содержимого лежала плоская голубая папка с разными бумагами: там, между листами белой тонкой папиросной бумаги, бережно хранился великолепный карандашный рисунок ребят из художественного училища - гордая Снежная королева на фоне ледяных островерхих глыб; там же лежали Верины стихи, написанные ею самой, ещё дошкольницей, кривоватыми  печатными буквами, вперемешку с моими рисунками; там отлёживались старые тетрадки по чистописанию с нашими старательными каракульками, Почётные грамоты всякие - наши с Верой с первого класса по четвёртый - за отличную учёбу и примерное поведение, мамины и отцовские Почётные грамоты за ударный труд с разных мест работы, здесь же лежали рядком все наши свидетельства о рождении.

              В той же голубой твердой папке мы обнаружили напечатанные под копирку язвительные куплеты о советских политиках, о событиях в стране, об отношении рабочего класса ко всему этому. Стихи такие, конечно, были запрещены в Советском Союзе, мы уже знали это и, тем более, жадно читали такие строчки, тут же непроизвольно запоминая их наизусть. Чаще всего там мелькало, конечно, имя Хрущёва, но уже был отмечен вниманием и Леонид Ильич:

    Брови чёрные, густые.
    Речи длинные, пустые.
    Мяса нет и масла нет.
    На хрена нам этот дед?!

В одну из таких очередных инспекций голубой папки я вдруг обнаружила исписанный простым карандашом тетрадный листок, согнутый пополам. Развернув его, я прочитала название: "Открытое письмо". Автор Константин Симонов. Пробежала глазами стихотворение, и оно мне очень понравилось. Единственное, что огорчало, так это то, что на сгибах листка карандаш уже стёрся, и не все слова были понятны.

              Я заглянула в школьную библиотеку, чтобы найти это произведение, но, к своему удивлению, не нашла его там. Да, какие-то сборники стихов Симонова были, но стихотворение "Открытое письмо" пока не обнаружилось. Тогда, заинтригованная, я направилась в городскую библиотеку, где к поискам подключилась и библиотекарь, отзывчивая женщина, но, увы, наши поиски не увенчались успехом.

              Я догадывалась, конечно, почему это стихотворение было таким малодоступным. В нём автор поднимал тему предательства близкого человека в такое тяжёлое время. Причем, предавала женщина, жена, предавала своего близкого человека, мужа, воюющего в это время на фронте и защищающего её ценой своей жизни. Такой образ советской женщины, матери, жены, невесты был непопулярен и нежелателен, конечно, для официальной власти, и, хотя стихотворение не было запрещённым, оно особо и не афишировалось, как мне самой удалось убедиться.

               Меня эти стихи внутренне очень тронули, заставили снова задуматься о том, какие мы, люди, бываем, всё-таки, удивительно разные: кто-то боится ненароком обидеть даже букашку, а для кого-то в удовольствие - ранить другого человека словом или поступком, унизить его, зло посмеяться над ним или открыто использовать его в своих целях:
 
"Вы написали, что уж год,
 Как вы знакомы с новым мужем,
 А старый, если и придёт,
 Вам будет всё равно не нужен.
 Что вы не знаете беды.
 Живёте хорошо и, кстати,
 Теперь вам никакой нужды
 Нет в лейтенантском аттестате.
 Чтоб писем он от вас не ждал
 И вас не утруждал бы снова…
 Вот именно: «не утруждал»…
 Вы побольней искали слова".

                Эти хлёсткие, полные затаённой мужской боли стихи так контрастировали со знаменитым стихотворением Константина Симонова "Жди меня", в котором как раз и был отражён прекрасный образ верной, преданной женщины, ждущей возвращения любимого с фронта и этим вот ожиданием спасающей его, дающей ему силы, смелость, выдержку, желание выжить во что бы то ни стало:
 
  "Не понять, не ждавшим им,
   Как среди огня
   Ожиданием своим
   Ты спасла меня.
   Как я выжил, будем знать
   Только мы с тобой,
   Просто ты умела ждать,
   Как никто другой!"

       В большинстве своём, именно такими были советские женщины: верные, надёжные, трудолюбивые, заботливые, сдержанные, скромные и милые, тянувшие на себе и тяжёлые производственные нагрузки, и нескончаемый домашний труд, и заботу о близких.

               Те несколько карандашных строчек, стёртые от времени на сгибах бумажного листка, не давали мне покоя. Недолго думая, я решила обратиться к самому Симонову и попросила его прислать мне это стихотворение, отметив, что я не смогла найти стихи в местной библиотеке. Отправила письмо на адрес какой-то газеты или журнала, где Константин Михайлович на тот момент занимал важный пост - то ли редактора, то ли заместителя редактора (к сожалению, теперь уже не помню).
    
              И вскоре, в один из солнечных майских дней, почти к моему дню рождения, я получила прямо из Москвы, с улицы Черняховского, маленькую бандерольку, обернутую грубой коричневой бумагой, перевязанную крест-накрест шпагатом и скреплённую блестящим кругляшом сургуча шоколадного цвета. Прочитав обратный адрес, я прямо-таки замерла от счастья: это была посылочка от Симонова, на ней был указан его московский домашний адрес.

            С нетерпением я открыла бандерольку, и в руки мне легла новенькая книжечка, в твёрдой белой кожаной обложке карманного формата - сборник стихов Симонова, на внутренней стороне обложки размашистым почерком чёрными чернилами - дарственная надпись от автора лично мне.

             О таком подарке я и не мечтала! Думалось, что поэт может прислать мне листок с отпечатанным на машинке стихотворением. С внутренним трепетом я отыскала те строки, которые стёрлись от времени на мамином листочке - теперь все нужные и такие верные слова встали на свои места, смысл всех строк был восстановлен, всё внутри меня успокоилось, и волна благодарности, невидимая, но горячая и сильная, устремилась в незнакомую пока ещё для меня Москву, прямиком к Симонову. Тёплое и радостное чувство теперь всегда сохранялось во мне по отношению к этому, вроде, совсем чужому человеку.

              Когда в конце августа 1979 года поэт скончался в возрасте шестидесяти трёх лет, то прах Симонова был развеян, по его завещанию, над Буйничским полем под Могилёвом. В 1941 году он был направлен в те места военным корреспондентом, ему выпало быть и свидетелем тяжелейшего боя, в котором погибли героической смертью почти все бойцы, с которыми он успел за короткий срок командировки сдружиться. Эта горькая потеря легла тяжёлым грузом на сердце поэта, какая-то невидимая часть его души осталась навсегда там, на том поле боя. И теперь он хотел, хотя бы после смерти, прахом, воссоединиться с бойцами-героями, положившими свои жизни за освобождение страны от немецко-фашистских захватчиков.

            Я прочитала об этих подробностях позже, после чего поняла и сразу же приняла внутренне это его последнее волеизъявление, а тогда, осенью 1979 года, меня заполнила боль, как будто я потеряла близкого человека, а также недоумение и острое сожаление, что не смогу никогда придти к нему на могилу.

           Из воспоминаний литературного секретаря поэта Н.П.Гордон:"Я стояла, внутри у меня все застыло. Никому не говоря,.. — но всей душой я была против этого — мне казалось невозможным, чтобы не было могилы Константина Михайловича, чтобы некуда было прийти, некуда положить цветы, нельзя посидеть у могилы — и в то же время понимая, что его воля — закон, который не обсуждают, его воля должна быть выполнена до конца.

              Вечер был светлый, мягкий, солнце еще не зашло, когда Алеша* поднял урну и стал развеивать пепел — и вдруг — у меня было ощущение, что кругом меня, в воздухе, всюду, везде Константин Михайлович. Кругом я видела его лицо, куда ни повернусь, всюду был он — в белом плаще, без кепки, с каким-то просветленным лицом и с мягкой улыбкой. Он весь светился…

И меня пронзило — как правильно все это. Он будет всегда кругом нас, и не нужно никакой могилы!".

* Алеша - сын К.М.Симонова (примечание моё)


Продолжение: Глава 87.По ту сторону баррикад.
http://proza.ru/2022/11/27/1788