Три жизни Гения. Жизнь третья. Глава 1

Три жизни Гения.




Жизнь третья.



Воскрешение

# - реплики на английском языке
^ - реплики на немецком языке
* - реплики на итальянском языке
& - реплики на французском языке



Глава 1. Мама вернулась.


Обычное для всех россиян ноябрьское утро, когда тяжёлые тучи лишь изредка позволяют Солнцу бросить свои уже остывшие лучи на землю, и когда проливной ливень, порой переходящий в мокрый снег, сменяется временным затишьем; когда сумрак ночи с трудом разгоняется лишь к полудню, да и то ненадолго – такое утро на удивление приятно меня поразило.
Буквально прошлой осенью я была в Москве и Новгороде. Но это было в сентябре! А в ноябре всегда просыпалась моя природная суть. Я ведь любила такую погоду, любила этот пейзаж, этот воздух. Я всегда любила Россию! И моей радости не было границ.
Я проехала Беларусь за полдня, даже не заезжая в крупные и знакомые мне города – так мне не терпелось вернуться домой! Проехав границу, я съехала на обочину и вышла из машины. У меня жутко болела спина, а ноги вообще отказывались нести меня. Я сидела за рулём уже не первые сутки и, честно признаться, сама уже не понимала, почему не полетела самолётом. Но теперь, когда уже большая часть пути была проделана, и когда я уже ступила на родную землю, подобные вопросы перестали меня волновать.
Сойдя с дороги, я прошла немного вглубь прилегающего леса. Мне до смерти захотелось коснуться родных берёзок, сосен, дубов (или хоть чего-нибудь из этого). Лес был смешанный, преимущественно лиственный. Большая часть деревьев ещё не сбросила свою огненную листву, и я смогла вдоволь насладиться этим чудесным зрелищем. Среди осин случайно попалась берёзка: ещё совсем молодая, стройненькая и поражающая глаз своей белизной. Я подошла к ней и, прижавшись щекой, закрыла глаза.
«Господи! Как хорошо! И как я могла променять всё это на продажную фальшивую Европу?! Какая же я дура!» - по моим щекам потекли слёзы.
Постояв так немного, я вытерла слёзы и вернулась к машине с твёрдым намерением не делать больше ненужных остановок, чтобы как можно быстрее приехать в Москву.
Я осталась верна своему решению, и к ночи уже въехала в столицу нашей великой Родины.
Ещё на границе я сожгла свои иностранные документы, поменяв их на русские (естественно, тоже фальшивые), чтобы было меньше проблем. Признаться, проделала я это с огромным удовольствием – ведь последние тринадцать лет я жила под иностранными фамилиями и с европейскими паспортами. А теперь я снова могла стать русской, пусть пока и не со своим именем.
Сняв номер в первой попавшейся дешёвой гостинице, я, не раздеваясь, легла спать. Заснула я, едва приняв горизонтальное положение.
Проснулась я около часа дня. Чтобы узнать время, мне пришлось достать свой мобильник.
«1 p.m.» – я ухмыльнулась и перевела формат на русский: 13.00. Ещё раз посмотрев на экран, я заметила дату:.11.05. Сменив и этот формат на более привычный русскому человеку: 05.11, я на какой-то момент замерла.
«Пятое ноября… Сегодня Саше исполнилось бы сорок пять лет», - с тоской подумала я. Мне до сих пор не верилось, что его больше нет.
Я села на кровати и только теперь осмотрелась. Окна были с трещинами на стёклах, заклеенными скотчем, рамы – гнилые и перекособоченные, потолки сто лет небеленые и с почти полностью облупленной штукатуркой, стены – с выцветшими и оборванными обоями. Продолжать описание не буду – слишком омерзительное зрелище. Когда я зашла в ванную, меня аж передёрнуло. Я не смогла даже притронуться к кранам.
«Вот она, немытая Россия!» - вздохнула я.
Выйдя из гостиницы, я села в машину и направилась в центр. Он не сильно изменился. А главное - мой любимый центр красоты был на том же месте. По дороге я заехала в несколько бутиков и купила себе кое-что из одежды. Честно говоря, цены повергли меня просто в шок – на Западе всё это стоило копейки!
Но мне надо было в чём-то ходить, я ведь оставила все свои вещи в Европе – я не захотела ничего забирать из «прошлой жизни». И, кроме того, мне очень хотелось снова носить не то, что было необходимо, а то, что мне нравилось.
Прямо из бутиков я направилась в центр красоты.
Оттуда я вышла только в половине восьмого вечера. Это вовсе не значит, что я так уже плохо выглядела. Просто я снова кардинально меняла свою внешность. Хотя правильнее – пыталась восстановить.
Судя по тому, что визажисты и стилисты не сильно удивились моему «желанию» походить на Косицыну, этот образ ещё пользовался популярностью.
Из центра я прямиком поехала на кладбище. Почему-то там не было ни души. Я подошла к Сашиной урне и положила возле неё букет хризантем (он их очень любил), купленных по дороге.
Мне было больно увидеть возле своей урны десятки живых букетов, свечей и прочую мишуру, в то время как у Саши лежала только одна засохшая розочка.
Я ничего не могла поделать с этим. Я не могла даже забрать свою «урну» или хотя бы убрать от неё табличку. Всё, что я сделала – заклеила имеющимся при себе пластырем дату своей смерти.
Возле Саши я стояла долго: о многом вспоминала, про многое думала.
Я не заметила, как сзади кто-то подошёл. Он минут пять стоял за моей спиной, надеясь, что я либо замечу, либо почувствую его. Но я была в том состоянии, когда не замечаешь ничего и никого вокруг.
В сознание меня ввела рука, положившая рядом с моим точно такой же букет хризантем. Я обернулась.
Возле меня стоял Ники…
Мы встретились глазами. Честно говоря, я не так планировала нашу встречу. Я не была к ней готова на сто процентов. Но, как говорится: мы предполагаем, Судьба – располагает.
Так, молча глядя друг другу в глаза, мы стояли очень долго. Кто-то должен был заговорить первым.
- Добрый вечер, - естественно, это была я. Я с трудом подавляла желание сразу обнять его и прижаться к его груди.
- Добрый, - медленно, явно инстинктивно ответил он, не сводя с меня своих серых глаз.
-Узнаёшь меня?
Он хотел что-то ответить, но тут же спохватился и зажмурился.
- Этого не может быть! – прошептал он и снова посмотрел на меня. Я всё так же стояла напротив него.
- Может, - твёрдо возразила я. – В этом мире всё может быть.
С этими словами я таки обняла его. Мои глаза моментально наполнились слезами.
Около минуты он пытался осознать происходящее.
- Нет! – он отстранил меня, взяв за плечи. – Нет! – повторил он и перевёл взгляд на «мою» табличку. Теперь он заметил заклеенную дату смерти и снова посмотрел мне в глаза.
- Я ещё не умерла, - объяснила я.
- Но… Как? – растерянно спросил он.
- У нас будет ещё много времени. Я тебе всё объясню, и ты всё поймёшь, - ответила я. – Пожалуйста, не прогоняй меня. Мне больше некуда идти, у меня теперь больше никого нет: только ты и дети, - теперь уже я повернулась к ряду табличек. Рядом с моей были таблички с именами моих родителей. Саша никогда ничего мне про них не говорил – он знал, что для меня так лучше. И он был прав.
Я снова посмотрела на Ники. Глаза мои были полны мольбы и надежды.
- Поверь! – прошептала я.
Ещё через несколько мгновений он крепко прижал меня к себе и поднял лицо к небу. Теперь уже его глаза блестели от слёз.
Через пару минут, которые мы, всё так же молча, стояли, он снова посмотрел мне в глаза и наклонился к моим губам.
Лёгкое, несмелое прикосновение рождало рой воспоминаний. Ники закрыл глаза и целовал меня так, словно этих четырнадцати лет и не было. Он помнил мои губы, их вкус, помнил всё, до мельчайших подробностей. Проведя большими пальцами своих рук по моим мокрым щекам, он почувствовал рубцы, покрытые лёгким слоем тональника.
- Любимая! – прошептал он, закончив поцелуй и прижавшись своей щекой к моей. – Даже если это сон, я не хочу просыпаться, но я верю ему.
- Ники! – теперь уже я отстранилась. – Давай уйдём отсюда, - я повернулась к могильной стене и опустила глаза.
- Конечно, - он не сводил с меня глаз. – Поедем домой.
Я подняла голову – я была удивлена.
- Поедем! – он за руку потянул меня к выходу.
Мысленно попрощавшись с Сашей, я пошла за ним.
- А где ты сейчас живёшь? – в машине спросила я. Ники ездил только с водителем и только на лимузине.
- Понимаешь, - издалека начал он. – Саша уже лет пять назад составил завещание. Я имею в виду его последний вариант. Он хотел, чтобы я стал опекуном ваших детей и жил вместе с ними. Но в то же время он не хотел, чтобы дети переезжали в другой дом…
- Ты живёшь в его доме? – удивилась я.
- В вашем доме, - поправил он. – Так хотел Саша. Я долго отказывался, но, в конце концов, пообещал ему, что…
- Это же здорово! – снова перебила я. – Какой же он молодец! Что ни говори, он был потрясающим человеком. Он заслуживает уважения и восхищения.
- Согласен. Но мне, право, как-то неловко. Даже сейчас, спустя два месяца. Я не могу привыкнуть. Всё-таки это ваш дом, и я там – постороннее лицо. Теперь я могу съехать.
- Что ты говоришь?! Ни за что! Я тебе не позволю! Ты не можешь меня бросить! Ах, Ники! Любимый, ты же ничего не знаешь. Я тебя прошу: позволь для начала мне вернуть себе имя и рассказать тебе всё, чего ты не знаешь, а после этого ты решишь, где тебе жить. Хорошо? – я с мольбой посмотрела на него.
- Ради тебя, - он поцеловал мои руки.
Какое-то время мы молчали.
- А что я скажу детям?! – вдруг спросила я.
- Правду. Это всегда наверняка, - спокойно ответил Ники. – Не переживай, я с тобой.
- Но как им это всё объяснить?
- Они уже достаточно большие. Вот увидишь, всё обойдётся.
- Дай-то Бог! – вздохнула я и положила голову на его плечо. Он не выпускал мою руку из своих.
Возле дома водитель припарковался, открыл дверцу Ники, после чего тот вышел и подал мне руку. Я вышла и остановилась перед домом. За эти четыре с половиной года (последний раз я была здесь, когда Бах давала мастер-класс детям Косицыной) внешне ничего не изменилось. Только краски стали ярче – было видно, что в доме не так давно был сделан косметический ремонт. Мне было приятно видеть его обновлённым. Это словно говорило: «А жизнь-то продолжается! Идёт полным ходом! Всё меняется и преображается!».
Возле двери Ники достал ключи. Я почувствовала себя очень неловко: словно он был моим любовником, а я дала ему ключи от своего дома, а сейчас как раз нет мужа дома.
- А что, в доме нет прислуги? – спросила тут же я, чтобы сбить это чувство.
- Есть. Просто я всегда открываю дверь своим ключом, - Ники не совсем правильно меня понял.
- Словно живёшь один, - как сама себе добавила я.
- Что? – он не уловил связь. Он стоял с ключом в руках, всё ещё не поднося его к замочной скважине.
- Так делают только холостяки, - ответила я. – Понимаешь, когда семья не во всём составе дома, приход кого-то ждут с особым чувством, и при каждом звонке в дверь все с нетерпением бросаются в прихожую, чтобы встретить отца, мать, сестру или брата. И он, придя в дом, чувствует, что его ждут, любят, он нужен здесь. Это своеобразный ритуал, - пояснила я, словно сама ещё в это верила.
- У меня никогда не было настоящей семьи, да и не думаю, что уже будет когда-нибудь. А теперь – вряд ли в этом доме мне кто-то рад. Я словно претендую на место их отца, а они не хотят этого. И они правы: настоящего отца никто не может заменить. Они терпят меня в силу своего воспитания, а в глубине души хотят избавиться.
- Это ужасно! – заметила я. – Но ты не должен мириться, ты им не посторонний!
- Я понимаю, что был с ними с самого рождения, и они ко мне привыкли. Но только как к дяде Коле, а не как к человеку, который заменит им отца, - возразил он.
- Ничего, не отчаивайся, всё ещё устроится, - успокоила я. – Ещё не известно, как они отнесутся ко мне.
- Но ты их мать!
- Которая бросила их четырнадцать лет назад. А по большому счёту – так никогда и не интересовавшаяся ими и их заботами. Они меня не помнят – они меня не знали.
- И всё равно ты их мать: ты их вынашивала, ты их рожала и вскармливала!
- Посмотрим, - вздохнула я. – И всё же, я прошу тебя, позвони.
Ники, помявшись, позвонил в дверной звонок.
Открыла горничная:
- Добрый вечер. Вы забыли ключи? – она распахнула дверь, пропуская нас внутрь.
- Теперь я всегда буду звонить, - твёрдо сказал он, пропуская меня вперёд.
- Как прикажете. Подавать ужин? – закрыв дверь, спросила она.
- Дети уже поели? – для начала спросил он.
- Да, Женя в семь вечера, Рома и Юля – в половину восьмого, Анна Мария – в восемь. Женя ждёт Вас в кабинете – он хотел поговорить с Вами.
- Спасибо. Подайте ужин на двоих, - только после этих слов горничная посмотрела на меня.
- Хорошо, - она быстро отошла, не изобразив на лице ничего содержательного.
- Почему дети едят в разное время? – удивилась я.
- Я не могу им приказывать, они меня не слушают, - вздохнул он. – Сейчас хоть едят – первое время назло мне объявили голодовку.
- Ничего. Всё будет хорошо, - я положила руку ему на плечо.
- Мне надо поговорить с Женей, - заметил он.
- Знаешь, что? Я думаю, ему надо всё рассказать первому. Во-первых, он старший и он так же, как и ты, общался со мной через так называемые «видения», которые, кстати, были настоящими. Мне нужна его поддержка. Он нам поможет, я уверена.
- Мне бы твою уверенность. И ты хочешь поговорить с ним сейчас?
- Да, чем раньше, тем лучше.
- Смотри, тебе видней, - сдался, не сопротивляясь, он.
- Пойдём, - я пошла к кабинету.
Возле него я на минуту замерла, собираясь с духом.
Открыть дверь я постаралась как можно тише. Женя стоял возле окна, спиной к нам. Он не услышал, как мы вошли – звучала музыка. Он слушал «Онегина» (эта запись была сделана с последнего спектакля, когда я пела с Марчи и Андри, на закрытии – я не могла её не узнать). Я обратила на это внимание, мы с Ники переглянулись. Я взглядом попросила его убавить звук. Он подошёл к центру и выполнил мою немую просьбу.
- Женечка! – начала я. – Не оборачивайся пока, пожалуйста.
Я почувствовала, как он напрягся, он буквально вцепился в подоконник.
- Ответь мне, пожалуйста, - продолжила я, - только на два вопроса. Ты узнаёшь мой голос?
- Да, - не раздумывая, ответил он.
Ники резко повернулся ко мне. Удивлению на его лице не было предела. Я дала ему знак рукой, чтобы он не спешил с выводами.
- И второй: кто я? – закончила я.
С минуту стояла гробовая тишина, разбиваемая тиканьем Сашиных любимых часов.
- Мама, - наконец ответил он и медленно повернулся.
Я глубоко и с облегчением вздохнула, Ники остолбенел.
- Сынок, - я направилась в его сторону. Но он в двух шагах оказался рядом со мной, встал на колени и, обняв мои ноги, зарыдал.
- Мамочка! – только и смог выдавить он.
- Дорогой мой! – я опустилась на пол и, взяв его голову, отвела её на небольшое расстояние. Мы долго молча смотрели в глаза друг другу, не переставая плакать. Затем я прижала его голову к своей груди и поцеловала в макушку.
- Прости меня, Женечка! Прости, родной! Но у меня не было другого выхода. И спасибо тебе за то, что ты меня помнил всё это время и не отвернулся, когда я позвала.
Так, сидя на полу, мы прорыдали с час. Ники чувствовал себя лишним, но не вышел и просто, стоя, ждал.
Только спустя час мы поднялись с пола и пересели на диван, крепко держась за руки.
- Тебе папа не рассказывал, в честь кого ты назван? – с улыбкой и слезами, не высыхающими на щеках, спросила я Женю.
- Нет, мы не говорили об этом.
- В честь Онегина.
Женя с недоумением посмотрел на меня.
- Да, - продолжила я. – Я всегда была помешана на опере. А «Онегин» всегда значил для меня больше, чем любая другая опера. С ней у меня столько всего связано, - я грустно улыбнулась. – Я тебе всё расскажу, ты должен знать, как и чем я жила. Быть может, ты сможешь меня понять. Я постараюсь тебе объяснить.
- Ты не должна ничего объяснять, - наконец заговорил и он. – Я уверен, ты всё сделала правильно. Я люблю тебя и счастлив, что ты вернулась!
- Спасибо, дорогой. Но ты должен это знать.
Предложив Ники сесть рядом с нами, я решила рассказать всё сразу, не откладывая дело в долгий ящик.
В три часа ночи я закончила свой рассказ, этично опустив многие детали.
Пожелав доброй ночи, я отправила Женю спать. Он, поцеловав меня в щёку, безоговорочно вышел.
- Как будто это и не со мной было! – вздохнула я.
- Это поразительно! – заговорил молчавший всё это время Ники. – Как из книги.
- Согласна. Мне самой с трудом сейчас верится, - согласилась я. – Но это было, этого не вычеркнешь из книги моей жизни. Зато теперь тебе будет легче поверить, что я не умирала и всё вполне объяснимо?
- Да, однозначно. Ты так спокойно, размеренно и аргументированно рассказываешь, что всё раскладывается по своим местам. Но, согласись, это так неожиданно. Ну, вспомни, какое на тебя произвело впечатление «воскрешение» Жени в своё время. Даже если всё понимаешь, поверить трудно.
- Может быть, - вздохнула я. – Но это зависит от человека. Ты вспомнил про Женю? Так я тебе скажу: увидев его в видении, я поверила, что он жив, не сомневаясь ни секунды. А я тогда не знала ничего и не могла понять, как это возможно. Я просто верила и … любила! Мне самой трудно это говорить, не привычно, по крайней мере. Но я люблю его! И время это доказало. И тебя люблю, - я подошла к нему. – И всегда любила.
- Анечка! – он обнял меня. – А как я тебя люблю! Теперь я понимаю, почему не смог умереть, что-то удерживало меня. Мы должны были быть вместе. Но сколько нам предстояло пережить!
- Теперь между нами ничто и … никто не стоит. Но что ни говори, - на секунду я замолчала, - Саша очень сильно любил меня.
- Он был святым, - согласился Ники. – Но мы этого не понимали. Он мне так помог. Знаешь, я так и не смог понять, почему он это сделал.
- Ники, - я отошла на шаг и отвернулась. – Я должна тебе рассказать ещё кое-что и именно сейчас. Хватит тянуть. Я и так слишком долго молчала.
- Может, продолжим завтра?
- Нет, хватит врать! Я хочу жить с чистой совестью. Возможно, я должна была сказать тебе раньше – но поверь, я не могла.
Я повернулась и, встретившись с ним глазами, сказала:
- Ромео и Джульетта – твои дети!
Ники, не моргая, смотрел на меня. Похоже, до него не доходил смысл моих слов.
- Саша знал, но это не мешало ему любить их, как своих. У меня не было возможности рассказать тебе. Кроме Саши этого не знал никто. Даже я узнала об этом от него – я была уверена, что они его дети, а он сделал анализ на ДНК. За это он меня и избил тогда в Питере…
- Постой, - он перебил меня. А я говорила только чтобы не слышать тишины. – Это правда? – почему-то спросил он.
- Да ты посмотри на них! – воскликнула я. – Это же твои глаза! Господи, ну как же ты за эти пятнадцать лет ничего не заметил?! Неужели ты ничего даже не чувствовал?
- Боже! – он провёл рукой по лицу. Пошатнувшись, он сел на диван. – Я всегда поражался какой-то нежности к ним. Порой я так скучал, когда не видел их и был просто счастлив, когда встречал. Мне всегда так хотелось их обнять и прижать к сердцу. И я не мог этого понять.
- Вот видишь! Сердце не обманешь, - я улыбнулась, а глаза мои наполнились слезами.
Ники беспомощно смотрел на меня, но не говорил больше ни слова.
- Ники! Любимый! – я упала возле него на колени и, взяв его руки в свои, поднесла их к своим губам. – Прости меня. Пожалуйста! Я так виновата!..
В себя он пришёл пару минут спустя, я не поднималась с пола, целуя его руки и обливая их слезами.
- Анечка! – словно очнулся он и посмотрел на меня с удивлением. – Любимая! – он поднял меня с пола и обнял. - Спасибо! – прошептал он, его щёки прорезали две дорожки слёз. – Ты не представляешь, что ты мне только что подарила. Спасибо!
- Поверь мне, я не могла рассказать тебе раньше! – продолжала оправдываться я.
- Всему своё время, любимая, - он гладил меня по голове, не выпуская из своих крепких объятий. – Я всё понимаю. Ты всё сделала правильно. Спасибо тебе!
Мы просидели в кабинете всю ночь. Ни я, ни Ники не смогли бы уснуть. Мы разговаривали, рассказывали друг другу свою жизнь. Нам было хорошо вдвоём, казалось, и время, и весь окружающий мир перестали для нас существовать.
В начале восьмого в кабинет, после короткого стука, вошёл Женя.
- Доброе утро, - с порога поздоровался он и тут же добавил. – Вы не ложились?
- Nessun dorma, - ответила я с улыбкой. – Доброе утро, сынок. Нам так много надо рассказать друг другу, - я посмотрела на Ники и сжала его руку. – А как ты? Хоть немного поспал? – я подошла к нему и, поцеловав в лоб, обняла.
- Я тоже не мог уснуть, - ответил он, когда я, переборов себя, выпустила его из объятий. - В последнее время на меня столько всего обрушивается, что я с трудом успеваю к этому приспосабливаться. Но твоё возвращение стало для меня самой большой радостью! Я так тебя люблю, мама! – теперь уже он обнял меня.
- Простите, - через минуту сказал он. – Но я опаздываю в школу. Я зашёл пожелать вам доброго дня.
- Спасибо, дорогой. Остальные едут с тобой?
- Да, нас отвозят всех вместе.
- Присматривай за ними. Но пока ничего не говори, - попросила я. – Вечером мы всё им расскажем. Ну, иди, не задерживайся. Хорошего дня, - я ещё раз поцеловала его в лоб.
- Успехов, - Ники крепко, по-мужски, пожал ему руку
- До вечера, - ответил ему Женя.
- Пока, мама, - в дверях он ещё раз обернулся и послал мне свою лучезарную улыбку.
Когда за ним закрылась дверь, по моей и так уже пересохшей от слёз щеке пробежала одинокая слеза. В этой жениной улыбке был весь Саша! И сейчас он воскрес из моей памяти. Он стоял передо мной, как при первой нашей встрече: молодой, самоуверенный, чертовски красивый и со сногсшибательной улыбкой, покорившей меня с первой секунды.
- Он так похож на отца! – прошептала я.
- Да, очень, - Ники, подойдя ко мне, обнял меня за плечи и постарался утешить. Настолько, насколько это было вообще возможно.
- Ты поедешь на фирму? – немного успокоившись, спросила я.
- Нет, я останусь с тобой. Я больше не оставлю тебя.
- Спасибо, - я вздохнула. – Ты, наверное, проголодался?
- Дорогая! – только и смог тихо воскликнуть он.
За завтраком мы о многом говорили, многое обсудили и спланировали.
Я решила, что для того, чтобы объявить о моём возвращении, мне нужно подтверждение моей личности. А это мог быть только анализ на ДНК.
В наше время наука пошла далеко, и подобный анализ занимает несколько часов, осталось только найти образец для сопоставления.
Мы решили, что таковым будет кровь Жени. Во-первых, то, что он сын Косицыной и Королёва было уже несколько раз доказано; а во-вторых, он уже был в курсе.
Поэтому по дороге в лабораторию мы заехали в его школу и взяли его с собой. После того, как у него взяли образец для анализа, шофёр отвёз его обратно в школу.
Мои результаты были готовы через полтора часа. Удивлению на лице экспертов не было предела, и они захотели провести повторный анализ. Я дала добро.
Ещё через полтора часа были готовы результаты повторного анализа. Моя личность была подтверждена.
Из лаборатории мы поехали … в полицию – подавать документы на оформление паспорта и водительских прав. Удивление полицейских было не меньшим, чем перед этим врачей.
У меня не было никакого желания доказывать им что-то сверх того, что было в результатах. Поэтому я оставила все бумаги, написала заявление, и мы с Ники уехали домой.
Ники решил, не откладывая дело в долгий ящик, поставить в известность всю прислугу – чтобы я не чувствовала себя в своём доме гостьей.
Он собрал всех в гостиной.
- Я собрал вас для очень важного сообщения, - начал он. Я стояла за его спиной. – Ваша хозяйка, Анна Мария Косицына, считавшаяся тринадцать лет умершей, на самом деле жива.
На него смотрели с усмешкой в глазах.
- Она перед вами, - он отошёл в сторону, указывая на меня.
- Могу поспорить, - начала я тоном хозяйки, наконец-то я чувствовав себя самой собой, - вы не верите этому. Но вынуждена вас огорчить: я действительно Анна Мария Косицына. Я не умирала и пока не собираюсь. Обстоятельства сложились так, что я была вынуждена сменить имя, инсценировав свою смерть. Господин Королёв, царство ему небесное, обо всём знал, и мы поддерживали отношения. До недавнего времени меня всё устраивало. Но после смерти Александра Владимировича я пообещала ему вернуться в Москву и вернуть своё имя. Обстановка способствовала этому, и я вернулась. Если вы всё ещё не верите мне, вот анализ на ДНК, - я положила копию документа на стол, - который подтверждает то, что я – мать Евгения Королёва. А оспаривать, что его мать Косицына – глупо и бессмысленно. Честно говоря, мне всё равно, что вы думаете: вы можете верить или не верить, возмущаться или соглашаться, радоваться или расстраиваться – ваше дело. Суть в том, что я ваша хозяйка, а этот дом принадлежит мне.
- Простите, а господин Альтов будет жить здесь? – спросила молоденькая горничная с улыбкой на лице.
- Да, он будет жить здесь на правах хозяина, - ответила я, не глядя на Ники.
- Может, у Вас будут какие-то особые пожелания? – поинтересовалась главная кухарка.
- О моих, как Вы изволили выразиться, особых пожеланиях, знает та часть прислуги, которая застала меня в этом доме тринадцать лет назад. А если вкратце: сто процентная чистота и порядок. Ни пылинки, ни на одном рояле. Но главное – безоговорочное исполнение любого приказа и каприза. И никаких обсуждений, комментариев и пререканий. Я говорю – вы делаете. Всё ясно? – закончила я.
- Да, хозяйка, - ответила глава прислуги.
- Отлично. А теперь накройте в столовой на двоих, - я мягко улыбнулась.
Уже через несколько секунд мы с Ники остались одни.
- Ты так изменилась! - тихо заметил он.
- Ты никогда не знал меня с той стороны, - словно оправдалась я. - А теперь я вынуждена тебя разочаровать: я не слабая, беспомощная пустышка, умеющая только петь, рыдать и рожать детей. Ты знал меня беззащитной, нуждающейся в помощи, ласке, заботе и сочувствии, но не жёсткой, - на какое-то время я замолчала, он смотрел на меня удивлённо. – Да ты и не мог этого видеть. Об этом знал только Саша, чуть позже – Моррези. Мне немного жаль, что я не могу быть такой, какой ты меня помнишь.
- Но почему? Ведь я могу о тебе позаботиться!
- Ники! – я вздохнула. – Только не обижайся, но ты и о себе-то толком не можешь позаботиться. А я очень сложный человек.
- Ты хочешь сказать, что в последнее время я зависел от … Саши? – недоверчиво спросил он.
- Последние тринадцать лет, если быть точной, а до этого – от тестя, ну, про родителей здесь излишне вспоминать. Коль у нас пошёл такой разговор, ну подумай сам: когда ты жил своим умом и своими силами и ни от кого не зависел?
- Ты права. Как бы мне ни было тяжело это признать, - через минуту ответил он. – Хорошо, а теперь?
- А теперь у тебя есть я, - я обняла его за шею. – И я была бы просто счастлива, если бы мы поженились. Детям нужен отец, - я поцеловала его.
- То есть?
- То есть поговорим об этом за обедом, - перебила я и подтолкнула его к двери в столовую.
- Ты хочешь, чтобы мы поженились? – за столом возобновил разговор Ники.
- А ты этого не хочешь?
- Дело не в этом, просто…
- Ники! – я отложила приборы. – Слушай, перестань! Избавь меня от приличий и общественного мнения! Очень тебя прошу. Пойми, мы не смогли сделать это четырнадцать лет назад. Что тебя не устраивает сейчас?
- Но Саша…
- Только не надо про неостывшие останки мне рассказывать! – воскликнула я. – Саша был уникальным человеком и идеальным мужчиной. А если тебя заботят мои с ним отношения – так знай: последние его слова были о нас с тобой! Он пожелал нам счастья. Нам и нашим детям. Тебя это ни в чём не убеждает?
- Я стольким ему обязан! – вздохнул Ники.
- Можешь вернуть его долги мне, - я улыбнулась. – Не грузись по этому поводу. Как раз с Сашей всё хорошо. Что тебя ещё беспокоит?
- Как-то всё наспех получается…
- Наспех? Сколько мы этого ждали? А? Ну, посчитай, сколько ты об этом мечтал?
- Почти двадцать лет…
- А я тридцать! – резко сказала я. – И это наспех? Нет, уволь, ещё столько я могу и не прожить. Значит, и это уладили. Что ещё?
- Дети, - он первый раз посмотрел на меня.
- Хорошо. Это мы обсудим вечером. Это последний аргумент?
- К чему?
- К тому, что ты не хочешь на мне жениться, - пояснила я.
- Анечка! Боже! Да кто тебе сказал, что я не хочу?! Я больше всего на свете этого хочу!
- Отлично, значит, других аргументов нет. За ужином обсудим всё с детьми.
- Хорошо, любимая, - он поцеловал мою руку.
Вечером Ники попросил детей собраться за столом в одно время. Встреченные возражения он пресёк довольно резко, что всех удивило.
В семь вечера дети сидели за столом. Справа от главы стола (пока пустого места) – Женя и Анна Мария, слева – Рома и Юля.
Мы с Ники зашли в столовую под руку. Я – в своём (в смысле как Косицына) самом любимом и самом знаменитом платье – оно было на всех самых популярных фото и моих любимых портретах на всю стену, которые висели в двух комнатах (в разных вариантах): в гостиной и в … столовой.
Возле головы стола (в нескольких шагах) мы остановились.
- Дети, посмотрите внимательно и скажите, узнаёте ли вы эту женщину? – спросил Ники и отошёл в сторону.
Я выглядела так, словно сошла с портрета – точная копия, только слегка повзрослевшая, и взгляд стал жёстче.
Дети (кроме Жени, конечно) смотрели на меня не просто с удивлением, а с некоторым ужасом, постоянно переводя взгляд с меня – на портрет (который был за моей спиной) и обратно. В конце концов, все уставились на Женю (который стоял – так же, как и Рома – они в присутствии женщины не сидели – Сашино воспитание). Тот легко улыбнулся и утвердительно кивнул.
- Это наша мама, - он подошёл ко мне. – Мамочка, - он поцеловал мою руку.
Я погладила его по голове и поцеловала.
- Я понимаю, - я обратилась к детям, - в это почти невозможно поверить. Но это так. Я ваша мать, и я жива. Да, я умирала, но смогла вернуться к жизни. У меня не было другого выхода – я вынуждена была исчезнуть. И после этого меня не раз пытались убить, но я выжила, я должна была дожить до этого дня. И я счастлива, что снова с вами. Подойдите ко мне, - попросила я и простёрла руки. Они сами должны были сделать первый шаг.
Первой встала Анна Мария, а за ней и Рома с Юлей. Они несмело подошли ко мне.
- Мои дорогие! – я улыбнулась, а слёзы снова смочили мои щёки. Я крепко обняла их всех, включая Женю.
Так мы простояли довольно долго. Я выпустила их из объятий, только когда почувствовала, что они меня признали.
- Простите меня! – прошептала я, в десятый раз поцеловав всех детей.
- Но и это ещё не всё, - продолжила я через мгновение. – Рома, Юля, я знаю, как вам будет тяжело это услышать, но вы уже взрослые и всё поймёте. Папа не был вашим биологическим отцом. Он знал это, но всё равно любил вас, как своих, не глядя ни на что. А настоящий ваш отец перед вами, - я повернулась к Ники.
Рома с Юлей переглянулись – они были в шоке и явно не поверили мне.
- Вот так, - заметила я, - за один вечер вы обрели и отца, и мать. И последнее, что мы хотим вам сказать: мы с Николаем решили пожениться, - закончила, наконец, я.
Больше всех эта новость сразила Женю. Сколько ревности было в его взгляде!
- А теперь давайте обсудим всё это за семейным ужином, который, надеюсь, станет традиционным, - предложила я, приглашая всех к столу.
Я села во главе стола, Ники – напротив, дети – на свои места, где и сидели.
Мало-помалу разговор кое-как склеился. Но надо признать, что вся инициатива исходила целиком от меня. Дети лишь отвечали на мои вопросы и крайне редко высказывали своё мнение на ту или иную тему, да и то односложно.
Они не знали, как ко мне относиться. Как к родной – не могли, они меня совсем не знали, а для посторонней я вела себя слишком раскрепощённо.
Я их понимала и делала вид, что ничего не замечаю. Но когда после ужина мы с Ники остались одни, я высказала ему все свои опасения.
- Они меня не приняли и, боюсь, никогда не примут! А чего я ждала?! Как бы я на их месте поступила?
- Была бы рада, - тихо ответил он на риторический вопрос.
- Не думаю, - возразила я, снова вступая в полемику. – Когда всю жизнь живёшь на свободе, то к клетке не привыкнешь. То же и у людей: когда всю жизнь воспринимаешь человека, как память – не захочешь впускать его реального в свой мир. Ведь наше представление о ком или о чём-либо почти никогда не совпадает с оригиналом.
- Отчасти ты права, но не во всём. Саша тебя культивировал. И ты для своих детей не просто мать или знаменитость, для них ты богиня, идеал, совершенство.
- Вот именно, - подчеркнула я. – А теперь они видят меня как реального человека с букетом недостатков. Их образ потерпел крушение. Я предупреждала об этом Сашу. Я знала, что так будет. Богини живут только на небесах, а идеал существует лишь в книгах.
- С тобой трудно спорить, - заметил Ники.
- Да. На это был способен только Саша. И то, исключая несколько раз, выигрывала в спорах я. Так что можем не продолжать. По-моему, мне рад только Женя. Он жил с матерью, но с плохой. Поэтому рад, что на самом деле его родила другая женщина. Кроме того, я помогла ему - он благодарен. Анна Мария, взвесив всё, допустила меня. Именно так поступила бы я на её месте, а она – моя точная копия. Любить меня она никогда не будет – она пока на это вообще не способна. Большее, на что я пока могу рассчитывать – уважение. А вот Ромео и Джульетта поставили энергетический барьер, я это чувствую.
- Может, мне стоит с ними поговорить?
- А ты не обольщайся, - я улыбнулась. – Против тебя баррикады не меньше. Мы с тобой сейчас в одинаковом для них положении.
- И что ты собираешься делать? – через несколько минут спросил он.
- Лечь спать! – утвердительно ответила я.
- Поразительно! – заметил он. – Оказывается, я тебя совсем не знаю. Я не могу даже догадаться, что ты ответишь на вопрос или как поступишь в той или иной ситуации. Но ты всегда выбираешь решение, которое мне никогда бы и в голову не пришло, но при этом самое оптимальное. Мне ещё предстоит многое узнать о тебе.
- И тут не обольщайся. Я думаю, Саша даже до самого последнего не всегда мог меня предугадать. Хотя, признаю, лучше него меня никто не знал, даже я сама. Он знал, что для меня лучше и чего мне лучше не знать, - закончила я.
- Я уже понял, что нас всегда будет трое, - тихо заметил Ники.
- То же самое всегда говорил Саша, ведь я постоянно говорила о тебе. И на этом у нас всегда разгорался дичайший скандал. А ты знаешь, я сейчас не в том настроении, чтобы закатывать сцены, давай отложим на завтра, - я пошла к двери. – А по поводу троицы: ты прав, нас всегда будет трое, потому что нас всегда и было трое, с самого начала. Доброй ночи, - я закрыла дверь.

Продолжение: http://proza.ru/2022/09/19/1396