La famiglia dannata. Книга 1. Часть 1. Гл 1

КНИГА ПЕРВАЯ.

Часть первая. Косицыны.

ГЛАВА 1

Телефонный звонок прозвенел как-то особенно громко. И хотя в душе все его ждали, он всё равно смог неприятно испугать.
- Да, - голос Жени предательски сорвался.
#- Привет, Евгений. Это Ференц.
Женя не нарушал образовавшуюся паузу – ждал озвученности своего предчувствия.
#- Её больше нет, - через силу выдавил Ференц, и пошли короткие гудки.
Желудок парня пронзила боль, его словно свело судорогой. Женя тяжело сглотнул и, закрыв глаза, старался дышать глубже.
«Царство тебе небесное!»
Его одолевали противоречивые чувства. С одной стороны он был готов к этой новости. Она всех уже подготовила. Все знали, что это произойдёт со дня на день, можно сказать, даже ждали. А с другой – всё равно было как-то больно это услышать. Словно мир в одно мгновенье потерял краски и стал каким-то серым и безликим, пустым и враждебным.
«Её больше нет», - слова Ференца продолжали звучать в голове парня.
И вроде бы ничего в жизни Её детей не поменялось и вряд ли могло поменяться. Но так или иначе Жене стало очень больно и одиноко. Она была той ниточкой, которая связывала его с прошлым (тем, которого он даже не помнил, но которое было для него единственно спасительным) и настоящим (тем, которое он имел благодаря Ей)….
- Ты что, не ложился? - в кабинет, зевая, зашла Ама (Анна Мария младшая, которую с маминой лёгкой руки все домашние стали называть Амой).
Она словно вывела брата из оцепенения. Он смотрел на неё, не совсем понимая, где находится.
- Что? – она догадалась, что с ним происходит. – Всё?
Ама не умела говорить слов сочувствия (да и вряд ли что-то такое вообще чувствовала). Она опустила глаза и, помявшись на пороге, вышла.
Это её «всё» значило многим больше, чем просто «её больше нет». Это было именно «всё».
К горлу подступил комок, глаза стало щипать, словно они были полны песка.
Ама вернула брата в реальность. Взяв себя в руки, он глубоко вздохнул и потянулся к визитнице. На него легла вся организационная работа.
Ференц, как ребёнок, потерявшийся в большом городе, не знал, что делать. Женя приехал в мамин загородный дом, где и застал его с Трисом, безудержно рыдающими.
Тело мамы лежало в её комнате. Лицо её было просветлённым, спокойным. В последнее время её мучили нестерпимые боли, которые не могло заглушить ни одно лекарство. И все уже привыкли видеть её озабоченно-уставшей с серьёзным лицом, на котором легко угадывалась боль, не только физическая, но и душевная. Теперь же её лицо стало совершенно другим: оно словно излучало свет, морщинки все разгладились, кожа, словно дорогой фарфор, поражала своей белизной и чистотой.
Как она была красива! И как помолодела! Молодая и красивая… Ей ведь только сегодня исполнилось 45 лет. И её больше нет.
Фридельман, приехавший с Женей, зафиксировал смерть. Даже он не смог сдержать слёз.
В Москву поехали все вместе. Женя забрал все вещи матери, состоявшие по большей части из рукописей и партитур. Среди многочисленных тетрадей, испещрённых мелкими непонятными значками, оказалось несколько листов, скрепленных степплером. Они привлекали особое внимание, так как были написаны весьма аккуратно и очень разборчиво.
Это была последняя воля усопшей.
«Подробные завещания хранятся у моих адвокатов: российского (Олега Гроссмана) и европейского (Кристофа Вебера). Здесь я только выскажу свои последние пожелания. Дабы не устраивали из моей смерти Вселенского действа (это мы уже проходили, и первый дубль меня вполне устроил), я прошу своего старшего сына Евгения без шума и публичности организовать кремацию. После чего я прошу соединить мой прах с прахом моего первого мужа, Александра Королёва и развеять его над водами Волги. Место прошу выбрать произвольное и оставить его в тайне от общественности».
Перед кремацией Фридельман провёл вскрытие для установления точной причины смерти. Результаты шокировали всех. На сердце усопшей было 7 больших рубцов, печень – полностью разрушена, одна почка – не дееспособна, одно лёгкое было пробито в двух местах, на головном мозгу была довольно крупная опухоль, почти все рёбра имели следы переломов, многие из которых срослись неправильно. Не было ни одного «живого» органа и ни одной целой кости!
Фридельман не понимал, как она вообще могла жить с таким «диагнозом», но с реалией трудно спорить. Точную причину смерти установить оказалось невозможным, поэтому он указал сердечный приступ, как наиболее вероятную.
Семейным советом было решено держать кончину Анны Марии старшей в тайне до тех пор, пока её прах не будет развеян.
Сразу после церемонии кремации, Женя забрал прах родителей и поехал вместе с Амой и Ференцом на Волгу (в произвольном направлении). Остановившись на весьма живописном склоне, они исполнили последнюю волю усопшей.
Глядя, как ветер разносит частички праха, они словно видели, как время уносит частички целой эпохи, которая рассыпалась, но отголоски которой ещё долго будут влиять на жизнь тех, кто продолжал жить.
Ама оставалась непроницаемой, но очень зажатой и сосредоточенной. Ференц с трудом держался на ногах, напичканный успокоительным. Он плохо понимал происходящее, а ещё хуже представлял себе будущее.

Многие усматривали некий сакральный смысл в том, что День рождения младшей Анны Марии совпадал со днями смерти старшей. Что бы за этим не крылось, а факт был налицо.
И уже в те годы, когда Аме было только пятнадцать лет, трудно было найти человека, который не считал бы её точной копией, двойником или даже клоном матери. Единственным существенным отличием было то, что она (Ама) унаследовала от отца: рост - выше среднего и более крупное телосложение. Она была типичной русской девушкой. Впрочем, такой, какой она могла бы быть, родись она в Сибири. Истиной же её гордостью было здоровье. Этим она действительно могла похвастать.
Что же касается её талантов, то уже в пятнадцать лет она была признанной пианисткой и довольно популярной певицей. Постепенно в ней раскрывалось всё то, что отличало её Маму. И это давало лишний повод мистикам говорить о реинкарнации. Многие тогда говорили о том, что Косицына-старшая просто сменила стареющую и насквозь больную оболочку на новую, молодую и здоровую. Эти слухи ещё долго продолжали существовать…
При всей внешней холодности, безразличной и безучастной к происходящим событиям Ама не осталась. Она активно помогала в организации прощального концерта: исполнила несколько произведений на фортепиано и просолировала в h-moll’ной мессе Баха и Реквиеме Моцарта, исполненных в рамках прощальной недели. Ама не занималась показухой, как могло показаться. Это было видно по той небольшой заметке (своей первой критической работе), которую она написала для одной из ведущих музыкальных газет /эта работа легла в основу её литературного творчества, которое начнёт разворачиваться уже в последующие за этим годы/.

Через несколько дней после кремации Олег Гроссман (семейный адвокат) собрал всех членов семьи для оглашения завещания.
Оно оказалось несколько неожиданным. Всё своё состояние Косицына-старшая завещала своим детям. Но что это за состояние они могли узнать, только собравшись вместе. Кто такие «они» - усопшая написала очень расплывчато, указав только цифру – 13.
В Москве детей Косицыной-старшей осталось шестеро (Женя, Ромео и Джульетта, Ама, Тристан и Саша). Значит, остальные семь человек жили где-то в Европе.
Таким образом, кроме оставленных каждому из детей именных счетов, они не получили ничего (имущество в Москве мама успела переоформить на старшего сына, Женю, ещё при жизни).
Вопрос этот не требовал немедленного решения, поэтому дети, несколько подавленные кончиной своей матери, решили вернуться к нему чуть позже, хоть немного наладив свою «новую» жизнь.

продолжение: http://proza.ru/2022/09/19/1434