После дождя. Эрнест Хемигуэй

Шёл проливной дождь, когда мы проезжали по предместьям Генуи. И хотя мы едва тащились за вереницей трамваев и грузовиков, жидкая грязь брызгами разлеталась по тротуарам, а пешеходы, завидев наше приближение, старались укрыться в пролетах и дверных проемах. В Сан Пьер д’Арене, в индустриальном пригороде Генуи, шла широкая двухполосная дорога, и мы добрались до центра города, не забрызгав никого из работяг, возвращавшихся домой. Слева от нас плескалось Средиземное море. Огромное море волновалось, разбивались о берег волны, и ветер швырял брызги в машину. Русло реки, мимо которой мы въезжали в Италию, было широким, каменистым и сухим, а сейчас по его дну катился бурый поток и взмывал к берегам. Море поглощало мутные воды, растворяя их в себе, волны истончались и очищались, свет просачивался сквозь водянистую охру, а ветер раздувал с их гребней пену по дороге.

Обгоняя нас, быстро промчалась большая машина, и пелена грязной воды хлынула на лобовое стекло и радиатор. «Дворники» беспрестанно молотили, размазывая грязь по поверхности стекла. Мы остановились пообедать в Сестри. Ресторан не отапливался, и мы не стали раздеваться. В окно нам был виден наш автомобиль, грязь покрывала его снизу доверху. Он стоял рядом с лодками, вынесенными волнами на берег. В ресторане мы заметили, что у посетителей изо рта шёл пар.

Pasta asquitta  была хороша, а вино отдавало алюминием, и мы смешивали его с водой. Чуть позже официант принес бифштекс и жареный картофель. В дальнем углу ресторана сидели мужчина и женщина. Он был средних лет, она – молода и вся в чёрном. Во время еды она выдыхала струйки пара во влажный холодный воздух, а мужчина смотрел на это и встряхивал головой. Они ели молча, и мужчина держал руку женщины под столом. Она была красива, и оба они были очень печальны. С ними была дорожная сумка.

У нас с собой были газеты, и я читал своему приятелю вслух отчет о шанхайском восстании. После еды он отправился вместе с официантом на поиски укромного местечка, которого не было в ресторане. А я занялся машиной: протёр тряпкой ветровое стекло, фары, номерной знак. Вернулся мой приятель, мы вывели автомобиль и поехали.
Официант водил моего товарища через дорогу в старый дом. Обитатели его подозрительно косились, и официант остался с моим товарищем приглядеть, чтоб ничего не было украдено.
«Слушай, я вроде не похож на водопроводчика, но они как будто ждали, что я что-нибудь стяну», – рассказал мой друг.

Мы свернули на мыс за городом, ветер рванул машину, стараясь опрокинуть её.
«Вот здорово. Нас прямо сносит подальше от моря», – сказал мой приятель.
«Где-то здесь утонул Шелли», – ответил я.
«Это было внизу, за Виареджио, – согласился мой товарищ. – А ты вообще помнишь зачем мы приехали в эту страну?»
«Да, помню, – ответил я. – Но мы ещё не доехали».
«Мы будем проезжать там сегодня ночью».
«Если сможем проехать мимо Вентимильи».
«Посмотрим. Мне не очень-то нравится ехать на машине по этому побережью ночью».

Был ранний день, выглянуло солнце. Внизу море, покрытое белыми барашками, катило свои волны в Савону. За мысом коричневые и голубые воды соединились. Впереди, вдоль побережья, тянулся вверх какой-то пароходик-бродяжка.
«Тебе всё ещё видно Геную?» – спросил меня приятель.
«О, да».
«Вон тот здоровенный мыс должен бы скрыть её из виду».
«Мы будем видеть её ещё долго. Я всё ещё вижу за ним мыс Портофино".
И наконец Генуя исчезла. Я оглянулся, когда мы выехали с побережья, – там было только море, а внизу, в заливе, – линия пляжа и рыбачьи лодки, наверху же, на склоне холма, – город и мысы удаляющегося побережья.
«Исчезла», – сказал я товарищу.
«Ну да, её уже давно нет».
«Удостоверимся, когда выедем на дорогу».

У дороги стоял знак, указывающий на s-образный поворот и Svolta Pericolosa . Дорога петляла по побережью, и ветер задувал в щель на лобовом стекле. Внизу мыса шла ровная полоса по кромке моря. Ветер высушивал грязь, и колёса поднимали пыль. На дороге мы проехали мимо фашиста на велосипеде и с тяжёлым револьвером в кобуре на спине. Он ехал посередине дороги, и мы оглянулись на него. Когда проезжали мимо, он посмотрел на нас.
Впереди дорогу пересекали железнодорожные линии, и когда мы подъехали к железке, шлагбаум закрылся.
Вскоре появился фашист на велосипеде. Проехал поезд, приятель завёл мотор.
– Подождите, – велосипедист громко крикнул вслед нашей машине. – У вас номер в грязи.
Я вышел из машины с тряпкой. В обед я уже протирал номер.
– Вы можете его прочитать, – сказал я.
– Вы так думаете?
– Читайте.
– Я не могу. Он грязный.
Я тщательно протёр номер тряпкой: – Ну, а теперь как?
– Двадцать пять лир.
– Что? – не понял я. – Вы же можете его прочитать. А грязь – вы на дорогу взгляните.
– Вам не нравятся дороги Италии?
– Они грязные.
– Пятьдесят лир, – он сплюнул под ноги. – Ваша машина грязная и вы сами грязные.
– Хорошо. И дайте мне квитанцию с вашей подписью.
Он достал книжку с бланками квитанций, сделанными в двух экземплярах и перфорированными так, чтобы одну часть можно было легко отделить и вручить нарушителю, а другая оставалась в виде заполненного корешка. Однако отрывная часть квитанции была плохо отпечатана, и что там написано – совершенно непонятно.
– Давайте мне пятьдесят лир.
Он написал что-то в квитанции химическим карандашом, оторвал листок и вручил мне. Я прочитал.
– Это на двадцать пять лир.
– Ошибка, – сказал он и переправил двадцать пять на пятьдесят.
– А теперь и у себя исправьте.
Он улыбнулся лучезарной итальянской улыбкой и написал что-то на корешке, при этом удерживал книжечку так, что я ничего не видел.
– Поезжайте, – сказал он. – Пока ваш номер опять не стал грязным.

Два часа мы ехали по темноте и заночевали в Ментоне. Место оказалось весёлым, чистым и заслуживающим всяческих похвал. Мы продвигались из Вентимильи в Пизу и Флоренцию, через Романью в Римини, вернулись через Форли, Имолу, Болонью, Парму, Пьяченцу и Геную и снова в Вентимилью. Путешествие наше длилось только десять дней.  И естественно, за такой короткий промежуток времени у нас не было возможности понять, что же происходило с этой страной и людьми.