История тихого девианта. Фрагмент

11. Лекарство от фригидности.
   
      В тот осенний месяц Лену отправили в колхоз, «на картошку». Да, в те времена, партия и правительство, не додумались ни до чего лучшего, как отправлять врачей, учителей и учёных в колхозы на прополку, или сбор урожая. Был от такой работы, скорее вред, чем польза, поскольку неприспособленные к сельскому труду, руки инженеров и учёных, не имели нужной сноровки, а зачастую, из мести, занимались откровенным вредительством.
Павел остался сам, наедине со своим тихим тараканом.
      Люся пришла на следующий день, уже навеселе, и с большой бутылкой креплёного вина, называвшегося почему-то портвейном, хотя с настоящим портвейном это пойло и рядом никогда не лежало.
Сели, выпили, закусили, тогда ещё не пластмассовыми (пластмассовые научились делать потом, по западным рецептам), а настоящими сардельками с горчицей. И Люся между вторым и третьим стаканом принялась жаловаться.
 – Он козёл, рассказывает, что трахается со своей уродиной, а мне только обещает, развестись.
 – Ну, так и что? На тебя, что ли не хватает?
 –  Да хватает, пашет, как трактор, а толку нет.
 – У него, что, не получается?
 – У него то, получается, а у меня ничего, кроме потёртости.
 – Люся, мне кажется, я догадываюсь в чём дело, – Павел, задумался, теребя Д;Артаньяновскую бородку. – У тебя британская кровь, ей не хватает бодрости, и она не доходит до нужного места. До кончиков пальцев, до кончика носа, например, и так далее вниз, застревая где-то между пупком и копчиком. Мы попробуем это исправить. Британским же способом. Но ты должна прийти абсолютно трезвой и делать все, как я скажу. – И добавил. - «А, вдруг?», как ты любишь говорить.
      Ближе к концу следующего дня, абсолютно трезвая, и оттого зажатая Люся, сидела в кресле, опустив глаза к холодному, бледному кончику носа, и слушала Павла.
 – Для начала, ты разденешься догола. Потом, я тебя положу на колени и отшлёпаю по жопе. После чего свяжу, а затем, отстегаю вот этой розгой, – он подошёл к шкафу, достал берёзовый прут и показал его Люсе. Люся поёжилась. – Ну, а дальше, по обстоятельствам. Можешь сразу отказаться. Можешь остановить процесс в любое время, только скажи, «Стоп!». Учти только, и твёрдо знай, всё, что я буду делать, мне крайне приятно. И очень возбудительно.
Люся промолчала. Потом разделась и легла Павлу на колени поперёк.
После десятка – другого звонких шлепков, Павел отнёс Люсю на диван, взял верёвку, связал руки и ноги, чтоб не дёргалась и не мешала процессу. «Сначала тебе будет больно, очень больно, но оно того стоит. Поверь мне. Если я в тебе не ошибся, конечно».
Коротко свистнула розга и опустилась на порозовевший от шлепков зад. Люся вытянулась и тихонько взвизгнула. Павел незаметно увеличивал силу удара, и зад покрылся розовыми   полосками.
Потом Павел разделся,  раздвинул ягодицы и поводил членом по анусу,  малым губам и клитору. Люся едва слышно замычала. И снова отхлестал, но уже сильнее, послюнявил палец, потеребил клитор и опустил его во влагалище. Влагалище оказалось переполненным, густой, белёсой слизью.
По телу Люси прошла волной мелкая дрожь.
 – А теперь, я всыплю тебе тридцать сильных ударов, авансом за будущие грехи, а ты считай, чтобы я не ошибся.
Розовые полоски почти сошли, но на их месте, на нежной, как у ребёнка, люсиной коже, уже вздувались красные и багровые рубцы. Следы от розги несколько иные, чем от плетки. Уже и длиннее. Вся сила розги в её кончике, она производит захлёсты и просечки, и чтобы их избежать, Павел наклонился и старался наносить удары, держа прут параллельно полу, и как бы продолжая удар после контакта розги с кожей ягодиц. Полосы выходили длинными, на обе половинки, медленно наполняясь кровью. Но как он ни старался, местами полосы заканчивались капельками крови. Павел не без удовольствия слизывал эти капельки крови, отчего его возбуждение нарастало до чудовищных размеров.
Люся поначалу чувствовала только тошнотворную, жгучую боль, которая порой перехватывала дыхание, но Павел порол медленно, давая отдышаться. Со временем, боль как-то изменилась, переставая быть жгучей, а тело всё больше трясло от нараставшего нервного возбуждения. Щеки, лоб и даже нос, руки до кончиков пальцев, горели, будто бы поднялась температура. Горячо и мокро сделалось внизу, вокруг клитора. Люся извивалась, досчитывая до тридцати, и ждала только одного –когда будет произнесена последняя цифра. Возбуждение нарастало, постепенно оттесняя боль. И вдруг пришло облегчение, резкое, как по её представлениям, бывает после оргазма. Но это был ещё не оргазм, просто боль, наконец, уступила место половому возбуждению. Её мозг выбросил такую порцию эндорфинов, что они вытеснили боль. Но тряска не прошла, а ещё более усилилась, когда Павел развязал ноги и вошёл в неё языком, которым долго выписывал на клиторе цифры: 1, 2, 3, 4, и так далее, время от времени, вводя во влагалище палец и теребя его стенки. Слюна со всеми её ферментами возбуждала ещё больше. А потом ввёл и член, со словами: «Ты мастурбацией занималась»? И не дожидаясь ответа: «Так займись ей сейчас. Помоги себе».
Павел не спешил кончать, с трудом сдерживал себя, замирая во влагалище.
Это было новое состояние для Люси. Все по отдельности, она испытывала и раньше, но, чтобы всё сразу: жгучую боль, возбуждение от боли до тряски, жар, внезапное облегчение, наполненность во влагалище и зуд набухающего клитора… Такого ещё не было никогда. Тело содрогнулось в волнах оргазма. Люся кончила с громким стоном, едва не потеряв сознание.