13. Поговорим о странностях любви

               

Здание театра удивило его обилием рекламных щитов с фотографиями на фасаде. Впрочем, если присмотреться, в этом был своеобразный домашний уют. И второй раз за сегодняшний день у Вадима стало спокойно на душе. Он направился к служебному входу и вскоре наткнулся на малозаметную дверь, за которой, отделённый от всего мира свежевыструганной перегородкой, одиноко дымил дежурный в застёгнутом наглухо кителе почти забытого сегодня покроя.
— Здравствуйте,— нерешительно сказал он.— Я ваш новый артист. Удостоверения у меня пока нет, только паспорт.
— Минуточку,— дежурный потянулся к телефону и набрал двузначную цифру.— Клавдия Николаевна, тут товарищ объявился, по виду артист. Фамилия?— он пыхнул в сторону Вадима папиросным дымком.
— Морозов,— поспешно сказал Вадим.— Морозов!
— Велено пропустить, — многозначительно сказал дежурный.— Топай, значит, прямо по коридору, увидишь лестницу, заберёшься на второй этаж и сразу направо. Там будет ждать наша зав. труппой, Клавдия Николаевна. Не заплутаешь?
Вадим отрицательно покачал головой и пошёл полутёмным коридором. На двери перед лестницей висела чернильного цвета табличка с отсвечивающими бронзой словами: «Кулисы. Посторонним вход воспрещён»! «И это мудро, —подумал Вадим, — ещё неизвестно, как тут своего-то встретят.»
В проёме второго этажа его ожидала худенькая женщина в лёгких светлых брюках. Выкрашенные в рыжий цвет коротко остриженные волосы колечками топорщились на её голове. На вытянутом, лет двадцать назад бесспорно красивом лице закаменело ощущение давнишней обиды за то, что молодость прошла и не совсем так, как хотелось бы.
— Добрый вечер, Вадим Дмитриевич,— не меняя выражения лица, сказала она,— ждать заставляете.
Голос был прокурен до самого нижнего регистра. Вадим невольно улыбнулся. Неоспоримая истина: зав. труппой, как и буфетчиц, штампуют по единому трафарету.
—Добрый вечер. Произошла путаница со временем, но с Анатолием Сергеевичем мы уже во всём разобрались.
— Пойдёмте,— она повернулась и пошла, покачивая узкими бёдрами. Со спины она выглядела совсем девчонкой. Впечатление портила только шея в глубоких морщинах.
Клавдия Николаевна остановилась, распахнула дверь и жестом предложила Вадиму войти. Задрапированная мешковиной с прорезями узких окон комната встретила Вадима механической прохладой кондиционера. Залитые дневным мертвенным светом лица как по команде повернулись к нему. Шарообразный живот Филина упруго колыхнулся, когда тот привстал из-за стола и дал объяснение появлению Вадима в этой комнате, похожей на сухой пыльный мешок.
— Вадим Дмитриевич Морозов, наш новый товарищ. Его опоздание на первый раз вполне извинительно. Он только с самолета. Потеснитесь, пожалуйста, дайте товарищу возможность влиться в наши ряды. В президиум ему пока рановато.
Ряд плотно сидящих  тел качнулся и в образовавшемся просвете мелькнул стул. Бормоча извинения, стараясь не наступать на ноги, Вадим добрался до стула. Охотнее всего он бы сейчас исчез вместе с ним, но стул таким волшебным свойством не обладал.  Он сразу ощутил оценивающие и опасливые взгляды окружающих его актёров. Приехал не просто товарищ Морозов, приехал конкурент. Что он за птица, можно ли с ним клевать из одной чашки, сколько стоит, на что претендует, холост ли, кого потеснит?
Вадим сосредоточил всё внимание на небольшом президиуме. Помимо директора и главного режиссёра за столом сидел человек с узким смуглым лицом. На его просвечивающий череп пряди чёрных волос были начёсаны чуть ли не с затылка. Человек дождался, пока волнение, вызванное приходом Вадима, уляжется, и, вздёрнув подбородок, гипнотизирующе посмотрел на зал.
Вадим внутренне ахнул. Лицо человека, до этого момента ничего особенного из себя не представлявшее, распалось на отдельные детали!  И глаза,  и нос, и щёки, и подбородок, и скулы  — жили на этом лице своей отдельной, самостоятельной жизнью, превращаясь  порой в жутковатую каучуковую маску.
— К мимике нашего начальника управления культуры, товарища Бросалина ты скоро привыкнешь,— шепнул Вадиму сосед справа,— а сейчас слушай внимательно, он дело говорить будет.
Вадим благодарно кивнул.
— Таким образом, — оратору на какое-то время удалось сохранить лицо в абсолютной неподвижности,— мне приятно поздравить вас с открытием тридцать седьмого сезона и доложить:  тарификация новых актёрских ставок начнётся с января.
— Неужели?— повернулся к соседу Вадим. Тот кивнул.
Слух о том, что ожидается прибавка к жалованью, ходил по театрам не первый год. И прибавка, по тем же слухам, ожидалась солидная. Чуть ли не треть зарплаты. Но почему это называется тарификацией? Судя по глухому шуму, который возник в зале, вопрос волновал не только Вадима. Начальник успокоительно поднял руку.
— Товарищи, я сообщил вам это для того, чтобы вы не питались досужими вымыслами. Как всё будет происходить в точности, не знаю сам. В ноябре нас приглашают в Москву по этому поводу. В декабре всё доведём до вашего сведения. В убытке никто не останется.
В зале облегчённо рассмеялись нехитрой шутке. Вадим перевёл взгляд на девушку, сидевшую у самого края стола. Она вела протокол, склонившись над бумагой так низко, что блестящие золотистые волосы, перехваченные красной лентой, не давали возможности увидеть лица. Начальник закончил своё короткое выступление, а она сидела, не поднимая головы. Вадим не сводил с красной ленты напряжённого взгляда. Наконец, каким-то нерешительным жестом она откинула волосы назад...
В горле Вадима родился крик, который мгновенно разросся до такой величины, что заполнил всю его телесную оболочку:
—«Люда!!!»
Он с ужасом подумал, что его сочтут сумасшедшим. Но, стиснутое судорогой радости горло не издало ни звука.
А перехваченный мучительной спазмой крик, требуя выхода, метался в грудной клетке, заставляя сердце биться в такт его сумасшедшим скачкам:
—«Люда! Люда! Люда!»
— Привет, дед,— на плечо Вадима легла рука.
Голос явно принадлежал... но это было уже чересчур для сегодняшнего дня.
— «Слуховая галлюцинация,— подумал Вадим,— бред. А Люда — мираж, наваждение...» — он решительно встал.
Напротив, кривя в улыбке чувственный рот, стоял Котельник и протягивал руку. Вадим в ужасе, как если бы ему протянули змею, отступил назад и наткнулся на стул. Котельник продолжал наступать.
— Ошалел от радости, дед? Я сам не поверил глазам своим, но, как поётся в песне: «Чудес на свете столько, что их всех не счесть».
Отступать Вадиму было некуда. Вокруг уже собирались любопытные. Встреча «старых друзей». Более нелепое положение трудно было придумать. В висках суматошно стучало: «Как поступить? Это уже становится похожим на клоунскую репризу. Котельник тянется с рукой, а я пячусь от него. Сегодня же в кулуарах может начаться трёп, дескать, новенький с «биржи» Котельнику руки не подал. Ох, мальчики-девочки, что-то тут не так.  А если Котельник ляпнет, что меня тогда по статье выбросили? Не будешь же каждому объяснять, почему у меня трудовая чистая».
Спасительная мыслишка уже нашёптывала ему: «Чёрт с ним, кончай представление, пожми руку, но потом...»
— Геннадий Степанович,— к ним подошла Люда,— извините, пожалуйста, но мы уже десять минут как должны репетировать. Вы на прошлой репетиции говорили, что времени совсем не осталось. Из зала даже стулья не вынесли.
Котельник тяжело посмотрел на Вадима и опустил руку.
— Сейчас скажу рабочим, через пять минут выгородка будет готова.
К ним подошёл Филин.
— Геннадий Степанович, хочу лично представить вам Морозова Вадима Дмитриевича, нового коллегу и участника вашего спектакля.
— Я хорошо знаю Морозова как актёра, мы работали в одном театре,— с нажимом сказал Котельник.
— Тем лучше,— Анатолий Сергеевич даже не полюбопытствовал, где и когда они работали вместе.— Вам будет легко найти общий язык. Пусть сегодня Вадим посмотрит репетицию, завтра я заберу Колю к себе, и вы по готовому рисунку введёте его в спектакль.
Вадим поёжился, услыхав о готовом рисунке.
— Что делать,— угадал его протест Анатолий Сергеевич,— пьесу начали репетировать ещё в прошлом сезоне, а до выпуска осталось не так уж много времени. Сейчас зайдите к Клавдии Николаевне, третья дверь по коридору, возьмёте текст. Впрочем,— он искоса глянул на Котельника,— пойдём вместе, нам по дороге.
Комнатка зав. труппой напоминала выложенное бумагой осиное гнездо: репертуарные планы, афиши к спектаклям, расписания, пачки ролей, графики занятости актёров — всё это висело, лежало и даже валялось на полу в таком количестве, что в приёмном пункте макулатуры отвалили бы за такую груду охапку талонов на остродефицитного Дюма.
Выслушав, что им требуется, она протянула руку к забитому до отказа шкафу. «На неделю работы»,— решил про себя Вадим. Но она, не глядя, вытянула стопочку листов и протянула роль Вадиму.
— «Поговорим о странностях любви»,— вздохнув, сказал он.— Здравствуй, Толик Агафонов.
— Играно на императорской сцене?— насмешливо поинтересовался главный режиссёр.
— Шёл у нас этот спектакль в ТЮЗе.
— Не любили эту роль?
— Не любил.
—Придётся полюбить. Играть придётся. Хорошо играть,— взглядом он дал понять, что разговор окончен.
Вадим понуро отправился в репетиционный зал.

  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ