Над судьбой. Том третий. Глава шестьдесят третья

 


Имея надёжные бумаги и крепкую казну, пугачёвцы смело двигались вперёд по необъятным просторам Российской империи, держа курс строго на запад. Однако   встречаться с властями  они не спешили. Береженного и Бог бережет! На почтовых станциях не останавливались.  Лошадей меняли на барских дворах, там же запасались фуражом и провиантом.   Ночевать же приходилось  в основном в лесу, да в чистом поле.



К исходу февраля  беглецы  добрались до Рижского залива. Здесь,  чтобы выиграть время, они решили двигаться не вдоль береговой линии, а напрямую по замёрзшему льду. Морозы стояли ещё весьма основательные и лёд не вызывал подозрений.


Выйдя в залив как раз посередине между Ригой и Таллинном, напротив острова Готланд, пугачёвцы намеревались быстро преодолеть скованную ледяным панцирем морскую гладь.  А уже оттуда повернуть сначала  на юг, а  затем на восток к Витебску.
Такой, весьма путаный путь был выбран в целях безопасности.




К вечеру  разыгралась метель. Юго-западный ветер нёс   мокрый снег, который вскоре начал таять, превращаясь в подобное  студню месиво. Воздух стал прогреваться с неимоверной быстротой, всё вокруг промокло насквозь. Лошади начали проваливаться в снежной жиже, сани увязли, двигаться дальше было невозможно. Ничего не оставалось, как переждать непогоду.



Время шло, мокрый снег сменился дождём, на небе  не было ни звёздочки.   Непроглядная темень не оставляла никакой надежды  найти дорогу. Ветер неумолимо набирал силу, постепенно превращаясь в ураган. С каждой минутой становилось всё теплее.
 


То там, то здесь глухими отголосками раздавался треск льда, всё более похожий на канонаду. Лошадей охватил страх. Они задирали морды, дико ржали, били копытами лёд. В любой момент кони готовы были взбеситься и,  оборвав  поводья,   унестись прочь. Их успокаивали, как могли.



В этот миг раздался страшный треск, и все тут же почувствовали, как заколебался под ногами лёд. Надежда на то, что удастся миновать самое худшее,  погасла, как залитый дождём костёр. Путники оказались на льдине не более восьмидесяти шагов длиной и примерно шестьдесят в ширину. Этот зыбкий плот, уносимый ураганом на северо-запад, в любой миг готов был разрушиться.
В  такой ситуации не было возможности предпринять хотя бы что – то, оставалось просто смириться с судьбой и верить в лучшее.



Ураган свирепствовал более суток и лишь к утру  следующего дня ветер постепенно стих. Льдину вынесло из залива далеко в открытое море. Едва стихия успокоилась,  лёд, успевший значительно подтаять снизу, треснул сразу по двум направлениям.   Линия разлома прошла в трёх шагах от саней.



Спасительный плот стал вдвое меньше.  И это последнее пристанище незадачливых путешественников грозило  перевернуться  в  любое мгновение  и отправить  их ко дну. Лёд медленно таял  и, теряя плавучесть, всё более погружался  в воду. Пришлось пристрелить лошадей и столкнуть их с льдины, выбросить фураж, зимнюю одежду, продукты питания. Оставили лишь оружие, казну и сухари. Но продержаться в ледяной воде можно совсем недолго. Никаких реальных шансов выжить у пугачёвцев не оставалось.



- Ну вот, - тоскливо присвистнул Рваное Ухо, - можно сказать, и жить - то только начали,  да вот на тебе. Государь – то казну дал нам, чтобы дело царское продолжалось.   А рыбам камешки и золотишко, что волку трава.  Да не за себя ведь обидно, Егор Нилыч. И огонь, как говорится, прошли и медные трубы, а вот воду. Уж больно холодна!



Тучи медленно расступались, обнажив ослепительную синеву неба. Егор смотрел вдаль, будто надеясь на чудесное избавление. Что мог сказать он своим товарищам, оказавшимся ради него на краю гибели?



-На всё воля Божья!  -  Смахнув предательски накатившуюся слезу и стараясь подавить дрожь в голосе, с трудом проговорил  Ивлев.  -  А ежели суждено нам закончить жизнь свою в студёном море, так умрём же достойно, как подобает православным.  Как принял смерть государь наш. В боях мы лицом в грязь не ударили, чести своей не изгадили. Неужто воды испугаемся?! Давайте же, товарищи, попрощаемся друг с другом, да у Господа прощения попросим. А смерть сама придёт, не задержится!



В небе светило ослепительно – яркое солнце, бирюза небосвода сливалось с лазурью моря. Тишина и покой разливались над водной гладью.
- Парус! – будто ошпаренный кипятком прокричал Макар, - Егор Нилыч, парус!



Все тут же устремили взгляды вдаль, где из-за линии горизонта медленно выплывала великолепная белоснежная шхуна.
- Господи, помоги, - забормотал Ивлев, - хоть бы заметили, хоть бы заметили.



 Вскоре стало ясно, что судно движется в сторону льдины.  От шхуны отделилась шлюпка, и  лишь мерный всплеск вёсел нарушал невиданную тишину. В очередной раз смерть прошла мимо.

* * *
 


Матросы на шлюпке из европейских языков знали только испанский. Лишь Ивлев понимал по-испански несколько слов.  Но этого было явно недостаточно, чтобы изъясняться. Общались знаками.
На борту спасённых россиян встречал лично  капитан. Двумя – тремя фразами быстро выяснили, что общение на французском приемлемо всем.



Это был родной язык любимого учителя Ивлева Жана Конде. Язык, который молодой русский дворянин впитал в себя вместе с идеалами свободы, равенства  и братства. Знал он его если и не в совершенстве, то вполне достаточно, чтобы уловить оттенки   передаваемых мыслей.



- Господа, - важно и даже заносчиво   представился капитан, - вас приветствует дон Иглесиас, потомок одного из старинных и знатных родов Басконии. Прошу не гнушаться гостеприимством. Как истинные моряки, гордые сыны Страны Басков всегда готовы оказать помощь терпящим бедствие.   



Капитан был фигурой весьма колоритной и сразу произвёл на гостей неизгладимое впечатление. Ростом он оказался  на голову выше остальных, и оттого непроизвольно сутулился.  К тому же был необычайно худ, и  имел длинные руки и ноги, которые ему явно мешали. Великолепные каштановые волосы баска ниспадали изящной косицей, а огромные пышные усы у многих вызывали нескрываемую   зависть. Впрочем, щёки и подбородок были тщательно   выбриты.



Высокий, костистый лоб, подёрнутый первыми морщинами,  и глубоко сидящие   карие глаза говорили о недюжинном уме. Весь облик  баска выражал тоску и уныние непонятого и не признанного обществом человека.



К тому же он постоянно болезненно подкашливал, всё время, прикрывая рот дорогим шелковым платком. И  нездоровый румянец, давно уже поселившийся на впалых, покрытых желтой пергаментной кожей щеках, с головой выдавал хозяина.



Капитан, он же владелец судна, был несказанно удивлён, как далеко в открытое море вынесло льдину. Шхуна шла рейсом Стокгольм – Копенгаген, весьма редким в это   время года.  И спасение потерпевших бедствие   русских купцов признали  не чем иным, как   промыслом Божьим.



Благородный баск любезно согласился высадить пострадавших в первом же лежащим на пути шхуны порту, каковым и являлся Копенгаген. Капитану вполне хватило два десятка слов, изъяснивших причину появления подданных Российской империи в центре Балтики. К тому же он любезно предложил доставить нежданных пассажиров совершенно бесплатно, выделил им  вполне сносную каюту и предоставил    обеды, на которые  в условиях моря было грех жаловаться.
Дул попутный ветер, шхуна на всех парусах неслась на запад, до окончания путешествия оставалось всего лишь несколько суток.

     * * *
      


Генеалогическое древо Себастьяна Иглесиаса с давних времён  пустило свои крепкие корни в  каменистую землю Басконии. Все его предки по отцовской линии были компрачикосами и знаменитыми баскскими пиратами.
Среди разных направлений коммерции, они всё – таки   предпочитали торговлю людьми. Дело хоть и хлопотное, но весьма прибыльное.



В  ряду этих  достойных господ, папаша Себастьяна выглядел шикарным  бриллиантом в очень даже приличной оправке. Отсиживаясь при необходимости в неприступных  горах Басконии, в окрестностях Бильбао, он  в удачный момент коршуном набрасывался на бороздящие Бискайский залив торговые судна, не щадя никого.



Бывало, что Мадрид, не на шутку обеспокоившись бесчинствами басков, резко усиливал патрули в Бискайском  заливе. Риск не оправдывал себя, и любители лёгкой наживы уходили за Гибралтар, где их, как им казалось,  ждали богатейшие прибрежные селения Алжира, Туниса, Ливии. Уж здесь – то  было где  развернуться.


Любые убийства и грабежи без малейшего сомнения являлись актами непримиримой,   священной борьбы за истинную веру. В общем, каждый рейд вполне можно было воспринимать как маленький крестовый поход. А тут, как говорится, и взятки гладки. Порой досаждали местные пираты. Но у каждой профессии свои издержки. Волков бояться – в лес не ходить!



Во время войны за Австрийское наследство, в которой Испания играла далеко не последнюю роль, баскские пираты получили негласную команду грабить и убивать. Именно при таких обстоятельствах дочь прекрасной Франции, совсем ещё юная графиня де Брюсси стала пленницей безжалостных авантюристов.



Жизнь всегда полна неожиданностей. Будущий папаша Себастьяна безумно влюбился в пленённую графиню, восхищённый её неземной красотой. Но гордая дворянка не спешила разделить чувства  дикаря. Измождённая тоской и отчаянием, она умерла в родах. Спустя семь лет в прибрежной таверне тесак пьяного матроса сделал Себастьяна полным сиротой. Воспитанием отпрыска занялись родственники.



Себастьян получил хорошее образование, но рос несдержанным, заносчивым, высокомерным юнцом. Когда пришло время принимать дела, его ждала отменная шхуна, вышколенная команда, хорошие связи. Но постепенно экипаж судна, состоящий исключительно из земляков, разбежался. Постоянные   скандалы и интрижки не компенсирует никакое, даже самое высокое жалование.



Приходилось  вербовать матросов, где попало. Вскоре вокруг Иглесиаса - младшего собрались личности настолько сомнительные, что ни к кому из них не было ни малейшего доверия. Торговля по непонятным, для Себастьяна,  причинам шла из рук вон плохо.  И постепенно, незаметно даже для себя, капитан становился на надёжную, выверенную многими поколениями предков стезю, идущую в разрез с законом.
А дорога  эта вела его в Новый Свет. В североамериканских колониях Великобритании назревало грандиозное восстание. Любая война требует много оружия.


Не было совершенно никакой закономерности в том, что дон Иглесиас взялся доставить оружие  мятежникам. Просто идейные повстанцы оказались несколько щедрее скряги   короля. Но это частный случай. Закупив в Стокгольме не совсем официально, ох, уж эта шведская бюрократия, чёрт побери,  новейшие карабины, порох и свинец, удачливый коммерсант потирал  руки.  Подсчитывая  примерные барыши, он совершенно не сомневался  в успехе. Это был уже не первый рейс.



 Дела  Себастьяна шли, в общем – то, вполне приемлемо. Ничуть не хуже, чем у многих других, подобных ему. Тем не менее,  он был крайне недоволен жизнью. Амбиции захлёстывали этого весьма молодого  человека, в котором текла кровь графов де Брюсси.


Претендовал  баск, по крайней мере, на пост министра при короле.   На худой конец капитана испанского линкора. Реальные же достижения были совсем другого уровня. Отсюда вытекали глубинные противоречия его истеричной натуры. Матросы Себастьяна не любили и не понимали. Вокруг него вилось несколько родственников, но единственное, что их прельщало – близость к кормушке.



Особое место среди них занимал  младший брат покойного отца Себастьяна дядюшка Педро. Вот он -  то и терзал   легкоранимую душу племянника, по нескольку  раз, на день, сравнивая старшего и младшего Иглесиасов. Ни разу, ни единожды за долгие годы это сравнение не было в пользу Себастьяна.



Дядюшка Педро  прибрал к рукам ряд важных и ответственных должностей. Прежде всего, он являлся боцманом и казначеем.             Было  ещё двое не менее уважаемых сеньоров, состоящих с Себастьяном в   более отдалённом родстве. Один из них  пристроился на шхуне  штурманом, другой пригрелся коком. Они не испытывали никакой симпатии ни к капитану, ни тем более, к боцману. Но как опытные моряки, твёрдо придерживались мнения, что не стоит раскачивать лодку.   Ибо, перевернувшись, она утопит и грешных, и праведных.



Потомок графов де Брюсси сумел  заставить команду называть себя высоким именем дон Иглесиас. Согласились и родственники. Только кто бы мог видеть, с каким сарказмом и нескрываемым цинизмом  произносили они эти два, будто кость застревающих в горле, слова. Выскочки, недоумки, неотёсанные наглые мужланы совсем не хотели понимать его. Но Себастьян был бессилен что – либо изменить. И  от того его безмерные страдания   становились  ещё мучительнее и невыносимей.

                * * *
 

С первых же минут после появления на судне иностранцев, боцман стал доказывать капитану; что они вовсе не те, за кого себя выдают,                -   Ну что делать порядочному человеку на санях в открытом море? Не иначе,  к нам на шхуну попали пройдохи, или, того хуже, разбойники.  -  Утверждал дядюшка Педро. -  И если одного из них, с натяжкой, ещё и можно принять за порядочного человека, то двое других... А этот вертлявый, у него же на физиономии написано - мясник. Ему голову срубить, что высморкаться! 



- Дядя, эти люди мои гости, и ваши домыслы.…  Обвинить можно кого угодно, а где основания,- пытался парировать Себастьян.
«Вот же дурак, - в сердцах подумал боцман,- будут тебе основания».



На следующий день с раннего утра Педро Иглесиас  создал определённую ситуацию. Он якобы немного  поскользнулся и  при падении его крепкая,  волосатая рука упёрлась в пояс  Ваньки Рваное Ухо. Там боцман обнаружил  то, что искал всегда и везде.



Между басками сразу разгорелся горячий спор. Педро и, тут же безоговорочно принявшие сторону боцмана, родственники  предъявили капитану ультиматум, потребовав  самых решительных мер. Общаясь  на жаргоне компрачикосов, они были абсолютно уверены, что их никто не сможет понять.



- Клянусь всеми святыми, - размахивал руками  боцман, - у него на брюхе столько камушков, что монеты можно и в счёт не брать. А мне плевать, как они туда  попали. Педро Иглесиас знает, что  надо не ушами хлопать, а шевелить тем, что между ними находится. И  тогда   удача сама подставит свою гриву!   



Себастьян взглянул на уши боцмана, как две капли воды похожие на  мятые лепёшки. Ему тут же неудержимо захотелось засмеяться. Но три пары злобно горящих глаз  смотрели  в упор.  И  желание быстро прошло. 
 В конце концов, он понял, что надо возглавить своих алчных родственников. Иначе придётся стать их жертвой, разделив судьбу московитов.



- Тот, кто не умеет спать чутко, рискует заснуть навсегда, - деловито рассуждал Педро, - эти русские всё равно на льдине были одной ногой в могиле. После полночи прикончим всех троих.  Господь сам разберёт кого в рай, а кого в ад.



- Вот именно, - радостно поддержал кок, вытирая рукавом пот, от волнения выступивший на лбу и жирных щеках, - выпотрошим из  них  все ценное,  а трупы в воду. Рыбы сожрут,  ещё и спасибо скажут.



- Надо бы  также одну из шлюпок за борт спустить. Команда подумает, что неблагодарные русские  обокрали  судно и  бежали. Вот и вахтенным жалованье урезать повод хороший, меньше на посту спать будут…



- Ну, всё, хватит языки чесать, - подвёл итоги беседы дядюшка Педро, - что решили, то и сделаем.
И так взглянул на Себастьяна, что тому, окончательно расхотелось задавать какие – либо вопросы.

         
                * * *
 


Егор стоял на шканцах, любуясь морем. Для человека сугубо сухопутного здесь всё казалось необычным и требующим пристального внимания. На носу сменился вахтенный и, явно делая вид, что беззаботно прогуливается по палубе, направился прямо к Ивлеву. Поравнявшись с Егором, он негромко, но отчетливо произнёс на вполне приличном русском языке.



- Сударь, не удивляйтесь! Я прекрасно понимаю, что чистая совесть часто бывает не только первой, но и последней наградой за добродетель. И всё же я должен сказать – вам грозит смертельная опасность.



Егор едва не вскрикнул от неожиданности. Матрос с чертами лица типичного калмыка, каких немало обитает в сухих степях между Астраханью и землями Войска Донского, вполне мог владеть родным языком Ивлева. Но как он оказался здесь? И что ему надо?



Ждать пришлось не менее часа.
- Моё имя Даваджи. В России я более известен как гусарский корнет Александр Даваджиев, - не останавливаясь, проговорил азиат, - этой ночью вас хотят убить. Их всего четверо: капитан, боцман, штурман, кок. Команда ничего не знает. Я буду следить за ними сзади. Не спешите заснуть, чтобы этот сон не стал последним.



Даваджи знал, что говорил; он хорошо усвоил баскский язык. Джунгар  впитал его в себя вместе с полосующими спину ударами бича  надсмотрщика на галерах.
Постоянное чувство голода, лишь на мгновение, заглушаемое миской тошнотворной похлебки. Надрывный стон рабов – гребцов, ждущих смерти, как счастливого избавления от земных мук.  И жажда свободы!  Всё это он познал одновременно с чужим языком.



Кочевник быстро постиг, что и  в Европе молчание дороже золота. Многие из тех, что говорил лишнее, теперь уже ничего не говорят. Даваджи  быстро научился хранить тайны. И одной из них стало знание языка врагов.



 Случай с азиатом мог быть чем угодно.  Злой шуткой.  Провокацией. А если это    все-таки,   правда, спрашивал себя Ивлев, что делать?
Иван, искренне возмутился  коварством басков. 
- Чую я, - делился он мыслями с товарищами, - калмык не брешет. А этот Педро сразу мне не понравился. Споткнулся, видите ли, пройдоха! Вот я ему сабелькой по спине пробегусь. Ну, так же ведь Егор Нилыч?



Ивлев улыбнулся в ответ.
- Похоже, Ваня, иначе не получится. Но обижаться – это удел горничных. И на старуху бывает проруха. А кто за шерстью ходит, тот  и своей клок потерять может, а то и без шкуры останется. Встретим же «сеньоров» по русскому обычаю хлебом – солью, чтобы впредь неповадно было!



Двери в каютах на шхуне не имели запоров, что было очень кстати при кораблекрушениях   и пожарах. Но  войти в помещение ни для кого не представляло трудности. Поэтому пугачёвцы решили выставить двух часовых при одном спящем.



Каюта, выделенная для них доном Иглесиасом,  для предстоящей схватки была весьма удобна.  По бокам  находились двухъярусные койки. Между ними, ближе к дальней от двери стене, располагался прикреплённый к полу стол.   А над дверью  был водворена обширная    ниша для личных вещей и  одежды.



Рваное Ухо, оголив саблю  и кинжал, занял боевую позицию  на столе, привстав на одно колено.   Егор разместился на верхней койке, держа   под рукой три заряженных пистолета. Макара отправили в  нишу, где он усердно притворялся спящим, с нетерпением дожидаясь смены караула.



Баски избрали самую  тривиальную тактику, полагая, что далеко не всегда простота хуже воровства. Ведь за неё в королевские тюрьмы не сажают! Непосредственно в операции Себастьян был, отодвинут на задний план, а первым шел дядюшка Педро. Перерезать глотки спящим московитам он собирался за несколько мгновений.



Иван  прекрасно понимал, что, проникнув в каюту и не услышав характерного сонного дыхания, баски встревожатся. Но ведь он вовсе и не собирался затягивать дело! За долгие часы пребывания в кромешной тьме и без того зоркие глаза казака привыкли различать контуры предметов. Это давало огромное преимущество перед тем, кто войдёт в каюту.



 Педро Иглесиас вовсе не  предполагал доверить кому – либо начало столь выгодного дела. Уж у него – то рука не дрогнет! Наготове  дядюшка держал огромный, никогда ещё не подводивший   кинжал дамасской стали, по случаю изъятый у одного весьма небедного алжирского шейха. Педро готов был поклясться, что в тот час бедолага не нуждался уже ни в чём.



Боцман решительно потянул на себя дверь, не обращая ни малейшего внимания на внушительный скрип. Твёрдо шагнув  вперёд, свободной рукой он стал нащупывать жертвы. Занеся победный клинок для смертельного удара,  Педро ликовал в ожидании наслаждения.


Но в этот миг обжигающая боль пронзила тело.  Боцман дико вскрикнул. Кисть руки, крепко сжимающая кинжал, плюхнулась на пол, а не отрубленная часть механически продолжила движение вниз. Но  вряд ли незадачливый любитель драгоценностей успел разобраться в происходящем. Следом за рукой под ноги грохнулась и голова.  Несмотря на такое усложняющее обстоятельство как темнота, снести её с плеч для Ивана оказалось делом если и не пустяковым, то вполне привычным.



Егор  сделал три выстрела подряд, Ванька ринулся вперёд с кинжалом  в руках. Макар выскользнул из ящика, готовясь вступить в схватку.
В это время из темноты раздался голос с характерным акцентом.
- Тихо, своих не поубивайте! Здесь он, «дон Иглесиас».



Быстро зажгли свечи. Капитан был слегка ранен. Придушенный могучим джунгаром,  он едва не отправился в мир иной.
-  Себастьян ещё пригодится, ведь на шхуне не осталось ни штурмана, ни боцмана, - рассуждал Даваджи, заламывая пленнику руки.



На выстрелы и крики сбежалась вся команда. Три трупа, съежившийся от страха капитан, вооружённые московиты и один из матросов, действующий с ними за одно, да ещё и говорящий на их языке – всё это сразу перемешалось в непонятный коктейль.


Русские вели себя дерзко и уверенно, Иглесиас наоборот выглядел виноватым и трусливо прятал глаза. Матросы прикусили языки. Морской закон суров – вначале думай, а подумав, лучше помолчи. Даваджи быстро объяснил ситуацию, и моряки разошлись по своим местам.



Отойдя от шока, Себастьян   оказался на удивление словоохотлив. Не теряя чувства юмора, он активно отвечал на вопросы, сопровождая их длинными, но весьма толковыми комментариями.



- Господа, - начал  баск в присущем ему высокопарном стиле, - прежде всего позвольте принести искренние извинения за недостойное поведение моих родственников.
- Полагаю что там, - он многозначительно поднял вверх указательный палец, - их поймут и примут. Но спешу предложить свои услуги, ибо для того волей провидения и остался в числе живых.



- Даваджи, - изумлённо спросил джунгара  Ивлев, - что он несёт?   Может быть что – то перепутал?
- Сейчас разберёмся, - ответил азиат, крепко схватив баска за основание косицы и насупив брови.
- Меньше болтай, ты на не приёме у короля, - сверкнул глазами джунгар, оголив в ухмылке крепкие белые зубы.



- О, друзья, я буду как никогда краток, - с  дрожью в голосе произнёс Иглесиас, теряясь в догадках, как же вести себя, чтобы понравиться новым хозяевам положения,  -   но позвольте заметить, что трюм шхуны забит оружием. А продать его можно только в североамериканских колониях Британии. Все связи в моих руках. Ни в один   европейский  порт заходить нельзя. Любой из матросов может донести полиции. Запасов на судне вполне хватит, чтобы добраться до Нового Света. Но необходимо поторопиться, люди ждут.



- А ведь он прав, - удивился Егор, - но зачем ему это надо?
- Господа, - как бы опережая вопрос Ивлева, продолжил баск, - я не просто хочу остаться в  живых, но и быть вашем другом. Мой долг – предостеречь вас от ошибок. 
- Хорошо, продолжай, - уже без всякой строгости распорядился Егор.



-Чтобы команда не имела дурных мыслей, - стал объяснять воодушевлённый сменой настроения  русских Себастьян, - каждому матросу надо предложить тройное жалование. Ружья – это далеко ещё не деньги. За ром и бренди в кабаках  берут только звонкой монетой. Глупо бросать дело, когда добрая половина его уже  завершена.  Надо проверить команду на предмет неучтённого оружия,  выкатить на палубу бочонок с вином и выдать каждому из парней по золотому дукату.



После короткого совещания победителей, капитаном был избран Ивлев, а Иглесиаса взяли под арест. Переворот на судне мало затронул интересы матросов. Они только выиграли. А ожидание хороших барышей вселяло уверенность в завтрашнем дне.


                * * *


Путешествие в Новый Свет прошло без всяких осложнений. Но уже вблизи побережья знакомые рыбаки сообщили, что началась война. В условленной бухте, немного севернее Бостона, шхуну никто не ждал. Кругом курсировали британские морские патрули, в  городе располагался усиленный гарнизон королевских войск.



Все подозрительные суда реквизировались в пользу короны. Оставалась надежда поискать удачи в более южных портах, где-нибудь в Пенсильвании или Джорджии. Но мятежом было охвачено все Восточное Побережье. Матросы приуныли – денежки, почти уже лежавшие в мошне, вновь превращались в   ружья, которые оказались никому не нужны. 



Волосок, на котором висела жизнь Себастьяна Иглесиаса, в связи с неудачным развитием событий стал заметно тоньше. Хорошо понимая это, он решил сыграть на опережение.



- Господа, - стараясь напустить на себя больше важности, заявил баск, - к моему большому сожалению, мы стали заложниками непростой ситуации. И, похоже, она развивается по своим, не зависящим от нашей воли законам.



- Это единственное, что ты хотел сказать, - ухмыльнулся Ефремов.
-О, далеко нет, - с некоторой долей кокетства, обидчиво ответил Иглесиас, - если бы мне нечего было сообщить моим друзьям, я бы молчал. Но только позвольте  поделиться рядом соображений, и я с радостью сделаю это.



- Хорошо, говори, - с нескрываемым интересом посмотрев на баска, сказал Ивлев, - похоже как раз тот случай, когда одна голова хорошо, а две лучше.
Иглесиас, почувствовав, что снова стал центром внимания, попытался набрать на этом  больше очков. Важно склонившись над картой, он, не спеша, голосом заправского бакалавра начал свою лекцию.



- Новый Орлеан, перешедший под юрисдикцию Испании всего лишь двенадцать лет назад, находится на расстоянии многих сотен миль от Восточного Побережья.  Подавляющее  большинство населения  составляют французы. Им глубоко безразличны как интересы испанской короны,  так и результаты войны между Великобританией и колониями.   



- А какая радость от этого нам? – в недоумении спросил Ивлев.



- Друзья, - будто сообщая величайшую тайну,   закатив глаза,  прошептал  Себастьян, - радость есть, и немалая. Город живёт своей спокойной, размеренной,   жизнью. Испанское торговое судно, вынужденное зайти  в испанский порт для ремонта, ни у кого не вызовет подозрений. Случай типичный.   Ремонт – дело всегда прибыльное, городской казне не помеха. Для чиновников главное, чтобы не было контрабандных операций. Насчёт налогов у испанского короля всё строго.



Но самое главное вовсе не это. Уже лет семь как на западных границах британских владений ряд индейских племён ведёт успешную, победоносную войну. Ходили слухи, что якобы собираются туда послать усиленную экспедицию. Я уверен, краснокожие разгромят и её. И тогда у них разыграется аппетит. Надо быть глупцом, чтобы сомневаться в наличии индейских агентов в городе. И, при желании, выйти на них можно.  А за ружья дикари заплатят не скупясь. Это не янки, которые запахом навоза со своей фермы не поделятся.



Конечно, Иглесиас блефовал и нёс чепуху, понимал Ивлев.  Но в любом случае   как – то надо было возвращаться сначала в Европу, а затем и  в Россию. А   команда, не решив  своих проблем,   назад    торопиться, не станет.
- Хорошо, - задумчиво сказал Егор, - похоже, другого пути у нас нет. Попробуем выйти на краснокожих.

                * * *


Весть о полном разгроме экспедиции генерала Венса уже разнеслась по Новому Орлеану, но большого переполоха не наделала. Нечего было соваться в эти Богом  забытые места, трезво рассуждали горожане.   Живут себе дикари, ну и пусть живут.   Вот   только деньги на ветер зря выкинули и положили в непроходимых лесах несколько тысяч человек.  А попытки американских повстанцев отложиться от метрополии вообще вызывали у новоорлеанцев   недоуменные ухмылки. О какой свободе вели речь мятежники, понять было не так – то просто.



В первый же вечер пугачёвцы,  нарядившись по  местной моде, отправились в ближайшую таверну. Но Ефремов бороду всё же оставил. Ежели покойный государь Пётр Третий Фёдорыч даровал  право на ношение бороды, то от блага этого, отказываться оснований не было никаких.



Здесь и произошла встреча с Платоном Громовым и Денисом  Петровичем  Титовым. Возможность спасения боевых товарищей, томящихся на каторге, стала приобретать вполне  реальные очертания. Пугачёвцы полностью доверились  алгонкинскому резиденту.



После плодотворных переговоров,  Иглесиас  получил в целости и сохранности свою шхуну, а команда хорошие отступные.
За изъятые ружья была выплачена приличная компенсация. Не покрывшая всех ожиданий баска, но вполне приемлемая в сложившейся ситуации. Пришлось ждать целую неделю, пока краснокожие не доставят золото.


Ивлев готов был оплатить сделку из своих резервов, но хозяйственный Ванька  оказался крепким казначеем.
-  Без копейки и рубля не бывает, - не без оснований рассуждал он, - не для того мы с батюшкой – царём головы супостатам рубили, чтобы казной государевой, куда ни попадя, сорить.



Иглесиас с командой успели отбыть вовремя. Потому что через два дня всё, что находилось в городе и в порту, оказалось под полным контролем  алгонкинского народа. Новый Орлеан был аннексирован.

 КОНЕЦ ТРЕТЬЕГО ТОМА.