Экспертиза. Глава 5

Глава 1 http://proza.ru/2022/09/16/912
Глава 2 http://proza.ru/2022/09/17/483
Глава 3 http://proza.ru/2022/09/18/394
Глава 4 http://proza.ru/2022/09/19/408

5.

– Когда к художнику в гости приходит Рафаэль, пусть даже не Санти, это большая честь. Прошу!
Фомин распахнул дверь из темноватых сеней в комнату. Очень полный человек с массивным перстнем на мизинце вошёл – и как вкопанный остановился на пороге. Фомин улыбнулся за его спиной. Мизансцена получилась впечатляющей.

Два часа до приезда Нугманова он посвятил превращению замусоренной избы в настоящую артистическую берлогу. Всё, что могло отражать свет – непроданный цветной хрусталь, разнокалиберные остатки фарфора, сувенирные безделушки – всё было вытащено из шкафов и теперь сверкало и переливалось, расставленное где попало. В латунных рогатых подсвечниках горели свечи. С низкого столика (это был лист фанеры, прибитый к ящику) косо свисала вишнёвая шаль, тёмная, тяжёлая, словно впитавшая в себя гитарные переборы знаменитого романса, на её поблёскивающем шёлке стоял графин, к которому непринуждённо подкатились несколько осенних яблок – в общем, готовый натюрморт; чтобы стало совсем уж понятно, Фомин положил рядом старую палитру, несколько кистей, тюбики с краской. Вдоль стен, где только можно, стояли привалившиеся друг к другу этюды и картины, и весь этот продуманный беспорядок направлял взгляд к дальней закопчённой стене, где в золочёном прямоугольнике рамы женщина с королевской осанкой подносила к губам бокал, придерживая меховой палантин на обнажённой груди.
 
Блеск и нищета, ага, Меншиков в Берёзове, бормотал Фомин себе под нос, наливая в венецианский бокал рябиновую настойку собственного изготовления. Его тревожил этот странный визит. Деньги за скрипку покупатель уже заплатил – какого чёрта ему здесь нужно? Действительно посмотреть картины или тут что-то другое? Какую роль он играет в этой пьесе? Где-то за кулисами высокомерно прищурился Петрановский, и Фомин хмуро улыбнулся ему в ответ. Не дождётесь. Что бы ни несла эта встреча, он не будет от неё уклоняться. Не будет. Это было бы нечестно. Но – он ещё поборется. Этот человек хочет увидеть художника? Он его увидит.

– О! – только и смог сказать визитёр, привалившись к дверному косяку. К дому пришлось подниматься по узкой крутой тропинке, и Нугманов тяжело дышал. Фомин помог ему снять дублёнку, придвинул кресло. Сам сел напротив. Шёлковый халат, что в незапамятные времена привезла ему жена с китайских гастролей, ладно облегал всё ещё стройную фигуру. Указал кивком на графин – гость отрицательно покачал головой. Он всё обводил глазами комнату, неизменно возвращаясь к картине с красавицей в мехах.
 
– Я люблю красоту, – сказал он наконец, отдышавшись. – Меня не обманули. Вы действительно художник. Я ведь не знал, кто владелец скрипки. Ваша скрипка…
Ничто в лице Фомина не изменилось, он только перенёс взгляд с Нугманова на мольберт рядом с его креслом – на нём стоял картон, и оттуда смотрела на него Марина, это был лучший её портрет.
– Ваша скрипка прекрасна, – продолжал гость, – спасибо судьбе, что дала мне возможность любоваться ей. Не представляю, как вы могли с ней расстаться.
– Ну вы же сами сказали. Видимо, я всё-таки в первую очередь художник. А художник – это судьба. Хватит с меня скрипок.
– Я восхищён. Однако то, что я вижу здесь, – Нугманов с усилием поднялся, чуть не свалив мольберт, и прошёл к висящей на дальней стене картине, – это подлинный шедевр. Я смотрю на эту женщину – и чувствую подлинность, подлинность красоты. Понимаете, да? У меня инстинкт. Здесь мне эксперты не нужны, это не скрипка. – Он, усмехаясь, вернулся в кресло, доверительно склонился к Фомину. – Я вам кое-что скажу, пожалуй. Про подлинность. Все эти сертификаты – их ведь дают люди, а люди бывают разные…
– Неужели вы сомневались в экспертном заключении самого Петрановского?
– Не то чтобы сомневался, но ведь доверяй, но проверяй, да? Что он там понаписал про завитки, углы и всё прочее, это для меня, как говорится, тёмный лес, но подлинность той этикетки внутри я проверил сам, без экспертов! Я в этом разбираюсь, да. А знаете почему? – Нугманов понизил голос, наслаждаясь собственным рассказом, миндалевидные глаза его хитро улыбались. – Я по молодости много документов подделывал, самых разных. Давно это было, ещё в той, в прежней стране.
Фомин хрипло расхохотался.
– Вы великолепны! Просто великолепны! Проверять Петрановского! Не говорите никому об этом, старик не перенесёт, что кто-то усомнился в его компетентности. А вашу пикантную тайну я, разумеется, сохраню. Но в случае с картинами вам беспокоиться незачем – все они написаны этой рукой.
Он поднял бокал, и рябиновый самогон заколыхался в венецианском стекле.

В сенях послышались торопливые шаги, дверь открылась, и Марина, румяная, оживлённая, остановилась на пороге.
– У нас гости?
Непроизвольным движением она придержала на груди уже расстёгнутую шубку, и тёмный мех почти целиком скрыл её хрупкую фигуру.
– Познакомься, дорогая… – начал было Фомин, но Нугманов уже вылез из кресла и склонился над её рукой, представляясь и бормоча цветистые комплименты.
– Моя жена, солистка балета. В недалёком прошлом.
Марина благосклонно посмотрела на разогнувшегося восточного гостя, перевела взгляд на мужа.
– Кофе?
Фомин кивнул. Она прошествовала к кухонной двери, которую он предусмотрительно завесил вышитым узбекским покрывалом. Владетельная принцесса, мать принца Зигфрида из «Лебединого озера» – горностаевая мантия ниспадает с прямых плеч, на гордо откинутой голове сверкающая тиара. Последняя её роль в театре, роль, которую давали возрастным артисткам, потому что там не требовалось почти ничего из балетного искусства, нужно было одно – быть принцессой. Она ею была.
Нугманов всё переводил изумлённые глаза с картины на занавешенную дверь и обратно. Фомин понимающе ему улыбнулся и сказал с восточной интонацией:
– Старый мерседес – всё равно мерседес, да?
Гость в восхищении поцеловал кончики пальцев, снова прошёл к картине и погладил раму.
– Мой дед, мудрый человек, говорил – никогда не спеши, но мой отец тоже был мудрый, он говорил – никогда не упускай момента. Поэтому я здесь. Вы ведь продаёте свои работы?

Фомин задул свечи. В комнате было не продохнуть. Пока шофёр носил в нугмановскую машину всё выбранное, дверь без конца открывали, а толку чуть. Всё равно ничего не проветрилось.
Он смотрел на мольберт, с мольберта смотрела на него Марина. Но вот она сама вбежала в комнату, уже без шубы, в растянувшемся своём спортивном костюме, бросилась на колени перед креслом, вцепилась в его халат.
– Теперь говори. Говори мне всё, я хочу всё знать, с самого начала.
– Всё?
– Всё, – повторила она с решительностью жены декабриста.
– Не бойся. Я не ограбил банк. Просто продал скрипку.
– Не ври мне, не ври, я видела сумму, у тебя не было таких инструментов. Скажи честно – ты её… подделал?
– Ну что ты, нет, конечно. До этого я как мастер ещё не дорос.
Он почувствовал, как она чуть расслабилась, наклонился, погладил её по голове.
– Я всего лишь подделал этикет.
– Но… это же невозможно!
– Как тебе сказать… Чай отлично состаривает бумагу, расчёска даёт рельеф. Тушь, кисточка – ну и мастерство, разумеется, нужно. Художник-то я неплохой. Сам Рафаэль подтверждает!
Он с хрустом потянулся.
– А теперь неси кофе. И чашку мою любимую прихвати!

Конец.