Вася, вакса, василек мысли о судьбе писательской

«Вырос в поле василек
Замечательный цветок»
(Из детского стихотворения)

1
 Так уж в России повелось – все официально-высокое и государственно пафосное сконцентрировано в Кремле или в окрестностях кремлевских башен. Такова Москва. Здесь обычному человеку дозволено лишь созерцать и гордиться. Впрочем, есть и другие места русской памяти. В первую очередь, это православные монастыри. Все они сегодня ухоженные, тщательно отреставрированные и в каждой обители своя атмосфера. Я очень люблю ходить в Донской. Как-то гуляя по старому Донскому кладбищу, я подслушал один любопытный разговор. Мальчик лет шести, остановившись перед старым надгробием, достал мобильный телефон и глядя на плиту, принялся пальцем что-то в экран клацать.
- Что ты делаешь? – подошла и заглянула в телефон мама.
- Я хочу сосчитать сколько будет если из 1795 вычесть 1849.
- Это что за такая арифметика? – не поняла мама.
- Вот же эти цифры! – указал на плиту ребенок. -  1795 минус 1849… это будет…
- Костик, ты неправильно считаешь! – улыбнулась женщина. Если ты хочешь узнать сколько прожил человек надо из большего числа вычесть меньшее. А ты считаешь наоборот.
- Как написано, так и считаю.,
- Черточка между цифрами — это не минус, а длинна жизни.
- Длинна жизни… – повторил и задумался Костя.
-А ведь устами младенца, - невольно усмехнулся я. – В самом деле, пришел человек; ушел человек; и остался после человека этот след. Что это за след? Знак вычитания или скромное тире? Видимо, на такой вопрос каждый должен отвечать сам.

2
Приближалась юбилейная дата, связанная с писателем Василием Аксеновым. В этой связи одна московская газета предложила мне написать небольшой очерк.
- Колонку, строк на сто. – сказал в телефонную трубку редактор Матфей Иванович. – Тиснем в рубрике «Культура».
Получив задание, я стал припоминать - что вообще я читал из Аксенова?
- Из ранних это конечно «Коллеги», «Звездный билет», «Апельсины» и конечно смешной фантастический рассказ «Бочкотара».
Тут мне нравилось все. Затем был «Ожог», который признаться я так и не одолел и «Остров Крым» который одолел, но ничего там не понял. После этого на мою голову упал кирпич «Московской саги». и наконец был автобиографический роман «Тайная страсть». Кроме этого Василий Павлович много чего еще написал, чего я не читал и признаться читать больше не хотелось.
- Ну и с чего же начать? – задумался я. –Для начала надо сходить в библиотеку.
Навалив в объемный рюкзак аксеновские кирпичи, я на несколько дней погрузился в страничное перелистывание. Молол на мельнице, варил в турке и большой пол-литровой чашкой поглощал крепкий кофе. Затем выбегал на балкон, много курил; возвращался, снова бросал тело в диван, и читал, читал, читал. Результат штудий был печальный. Точнее - результата в смысле откровения никакого не было. Как и прежде, ранний свежий Аксенов мое внимание удерживал. Ну а поздний - оставался многоречивым и странно не понятным. Были даже моменты неприятного удивления.
- Ну и о чем тут можно написать?
Барахтаясь в подобных мыслях, я выбрался на свежий воздух. Выйдя на улицу, я поплелся бог весть куда и неожиданно попал на Донское кладбище. Там то мне и довелось подслушать арифметический диалог.
- А почему бы - вот так – через тире, мне бы не взять, да и не представить юбиляра? С одной стороны, - животворящий ранний Аксенов! Тут конечно должны блеснуть ясно-восхитительные «Коллеги». А кто будет по другую сторону «тире»? Там будет «Московская сага» и совершенно иной писатель. Возможно, по ту сторону останется не менее талантливый автор. Но это будет автор, вышедший в тираж.

3
Сперва изобразим внешнюю канву. Итак, были времена, когда буквально вся страна зачитывалась «Коллегами» и «Апельсинами из Марокко». Одни только журнальные публикации в СССР выходили многотысячными тиражами. Молодой врач и талантливый Писатель Василий Аксенов по полному праву стал властителем дум советской молодежи в статусе инженера человеческих душ.
Теперь посмотрим на канву мыслей эмигранта Аксёнова. Теперь в текстах твердо звучат интонации а-ля «Валерия Новодворская». К примеру, вот эссе «Похмелье». Текст автор заканчивает словами: «Красные не пройдут – такой должна стать наша главнейшая песня о главном».
Тут встает вопрос: когда писатель Аксёнов «со товарищи» встал на тропу запугивания себя и вместе с собой западного обывателя? «Перепуг» от мрачных ужасов «совдепии» -вот та метаморфоза, случившаяся с Василием Павловичем. Удивительно, что происходит все на пике народного обожания и за много лет до эмиграции. Писатель Аксенов в своих страхах был не один. Рядом с ним были такие же сочинители, которые так старательно выписывали ужасы советского быта, что больше всего напугали сами себя. Вот еще один характерны пример Аксеновского «перепуга».  Эссе «Рубеж веков» начинается фразой: «Страх так же естественен для человеческой расы, как дыхание, зрение, слух, осязание и прочее».
 Вот так большинство из «напуганных «обосновалось в странах «развитой демократии». Впрочем, они про Россию не забывают. В «дикую» страну «напуганные» наезжают с визитами два-три раза в год, только для того, чтобы уладить свои финансовые дела и получить очередной «откат» с авторских. Вот и господин Аксенов после двадцати четырех лет маяты по американским университетам решил сократить ежегодные полёты в Москву на ширину Атлантического океана. В январе 2001 года писатель покупает дом в Биаррице. Модный и весьма престижный курорт. Дом и лужайка в шестистах метрах от Бискайского залива. Стоимость объекта как сам писал Аксенов 1,5 мил. Франков. Это именно то место, где Франция граничит с Испанией. И вот на этом славном и во всех отношениях замечательном курорте писатель принимается рассуждать о русском народе. Он пишет, что у русских есть удивительная способность приспосабливаться ко всякого рода историческим неприятностям. Какую бы глупость или свинство не натворили руководящие круги, народ постепенно все «устаканивает», цепляется за здравый смысл, создает какой-то круг облегчающих существование условий.
 Что же касается идейных убеждений, ставших якобы причиной эмиграции писателя из тоталитарной России, стоит привести мнение Юлиана Семенова. К концу семидесятых  это  был довольно распространенный слух. Знающие истинную канву событий многие утверждали, что Аксенов покинул Союз не раньше, чем его новая жена (на много лет старше его), вдова знаменитого киношника Романа Кармена, получила свободный доступ ко всем деньгам покойного. А денежек по советским временам у покойного режиссера имелось изрядно.
Что тут можно сказать?  В парадигме позднего Аксенова мысль простая - Родина родиной, а бабки бабками!

4
Пришло время обратиться к текстам. Для сравнения я взял лишь два, но весьма знаковых произведения. Это два романа. Первый называется «Коллеги». Написан он в далеком 1958 году. Тут читатель встречается с очень свежим и духовно ярким Аксеновым. Читаешь и хочется сравнить текст с неугасаемой   лампадкой, которая при любой погоде и непогоде сияет и от нее всем просто становится светло и тепло.
 Другой Роман «Московская сага». Это уже Аксенов, глядящий на Россию с прищуром страха и глядящий из эмиграции.
 Итак, что же такое «Коллеги"?
Начну с цитат. Кто читал книгу сразу все припомнит. Ну а кто не читал - рекомендую. Итак, слово «Коллегам»:
 «…Есть такие люди, их много, может быть, даже большинство, которые твердо усвоили главную истину: жить надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы людям было тепло от того, что ты живешь на свете, и чтобы сам, ложась вечером в постель, мог твердо сказать себе: «Нет, сегодняшний день я прожил не зря!» Эти люди знают, что смысл жизни — борьба, а цель жизни, назначение человека — служить близким, друзьям, всему обществу. Они, эти люди, не думают о двойных окладах, не стремятся захватить теплое местечко или даже найти «чистую», красивую работу, ибо всякий труд считают интересным и красивым, если он — созидание, творчество. И именно к этим людям, занимающимся рядовой работой, чаще всего приходит слава героя, ибо каждый день их труда — это борьба с косностью и рутиной, борьба за человека. А где борьба, там и подвиг, где подвиг — там и признание. Про таких одни говорят: «Тревожная душа, высокие порывы!», другие с раздражением: «Ортодокс!» К молодежи этого типа и относится Александр Зеленин — герой повести Василия Аксенова «Коллеги». Но есть и другие люди, их меньше, но все-таки немало, которые усвоили —и не менее твердо — совсем иные жизненные принципы; цель жизни—устройство собственного благополучия, вкусно есть, хорошо одеваться, весело проводить время. Как этого добиться? А все равно как, по возможности полегче. «А мне все равно... мне и тут неплохо. Плевать я хотел на море! Сам посуди... прописочка у меня постоянная, питание бесплатное, зарплата целиком остается. На кой черт мне еще отрываться от цивилизации?» Это говорит Петр Столбов, второй «герой» той же повести. «— Действительно, зачем тебе море, Петечка?.. Ты теперь дорвался до сладкого пирога и жрешь, как видно, с упоением. Смотри, только не подавись. ...Ты сам-то не за сладким ли пирогом кинулся, не за легкой ли жизнью? Корчит из себя святого, демагог! Мне легкая жизнь не нужна... Мне нужна интересная, опасная! Опасная! — захохотал Столбов. — Спроси-ка лучше у Веньки, какая у нас будет опасная жизнь. Качайся себе, как в гамаке, дрыхни и жри. Вот и все. Это тебе не то, что на сельском участке где-нибудь вкалывать, вроде кореша твоего Сашки Зеленина... Так что, брат, заткнись. Мы с тобой одного поля ягоды. Оба любим рябчиков в сметане». Спор этот произошел между Петром Столбовым и третьим героем повести, Алексеем Максимовым. Кто же такой этот Максимов? Одного поля ягодка с Петром Столбовым? Нет, Алексей Максимов твердо убежден, что с Петром Столбовым у него нет ничего общего. Но также думал о себе Вениамин Капелькин. Ему неприятен неприкрытый цинизм приспособленца и хапуги Столбова. Он считает себя единомышленником Максимова и пытается уверить последнего, что они Петечке не чета. Как же он «опровергает» это? Вот его рассуждения: «Легкая жизнь! Ты боишься этих слов? Напрасно. Ведь жизнь-то у тебя одна, одна-единственная, такая короткая. Понимаешь? Пусть она будет легкой! Только люди по-разному понимают это. Для Петечки это одно, а для нас с тобой легкая, красивая, увлекательная жизнь — это другое». Что-то очень знакомое было в этих рассуждениях Веньки. И чем-то слова его очень напоминали Максимову его собственные мысли о своем назначении на земле. Ведь еще при распределении в институте товарищи, узнав о их согласии пойти работать на корабли, иронически подшучивали над их выбором, над тем, что парни все-таки пошли туда, где полегче. Но на эти дружеские упреки он философски отвечал: «должен же кто-то бороздить мировой океан», то есть должен же, мол, кто-нибудь и эту работу делать. Почему же тогда должны отказываться от этой работы они? Ведь лично он, Максимов, не искал ее, она, если так можно сказать, нашла его сама. Сейчас же, слушая самодовольные разглагольствования Капелькина, Максимов, может быть, впервые задумался над тем, что не только в Венькиных, но и в его рассуждениях о цели в жизни есть что-то общее со Столбовым. А до сих пор ему казалось, что в свое понятие о напряженной, счастливой, взволнованной жизни он вкладывал что-то другое. «Да, конечно, труд. Необходимый компонент. Но труд, который только приятен, который только интересен, и никакой другой. Эге, малый, ты хочешь сразу оказаться в коммунизме? Наше время для тебя грязновато? Был бы здесь Сашка, он бы сейчас развернул философию о взаимной ответственности поколений... Черт знает, что! Значит, жить для потомков ради предков? А самим? „Ведь жизнь-то у тебя одна-единственная, такая короткая...” Какой странный тон был у Веньки, когда он произносил эти слова! Словно перед ним приоткрылось то, чего никто не хочет видеть. Значит, не нужно усложнять этот короткий отпуск из небытия? Жить себе в свое удовольствие, гореть, наслаждаться? Огибать камешки?» Есть ли в наши дни такие, во всем сомневающиеся, охваченные «мировой скорбью» молодые люди? Бесспорно, смешны они? Может быть... Что же все-таки с ними делать? Высмеять? Но это не самый лучший способ перевоспитания таких, как Алексей Максимов. Он слишком самолюбив и достаточно самоуверен, чтобы сразу пересмотреть свои взгляды. А помочь разобраться во всей этой путанице мыслей необходимо, ибо нашему обществу не все равно, чем и как разрешатся сомнения таких, как Алексей Максимов. Аксенов ставит своего героя в такие жизненные условия, которые помогают Максимову в конце концов принять для себя жизненные принципы Александра Зеленина. Сначала происходит столкновение со Столбовым и Капелькиным. А затем все больше и больше занимает его судьба Зеленина, над «идеальными» взглядами которого он подшучивает, но которого глубоко любит. Еще недавно он всерьез писал Зеленину в письме: «Никогда я не перестану считать тебя лопухом, дорогой Сашок. Почему не сообщаешь о своих подвигах на сельской ниве? Сеешь ли разумное, доброе, вечное? Сей, милый, засевай квадратно-гнездовым методом!..» Но вот приходят письма Зеленина, полные описания «трудовых будней» и совершенно определенного подтекста. Вот, мол, мы как, живем взахлеб. «А вы? По-прежнему мечтаете о море и таскаетесь по выставкам?» Эти письма не могли уже его оставить равнодушным. И еще этот разговор с Дампфером: «Человеку очень важно понять простейшую вещь — свое значение и назначение в обществе. Тогда у него появится настоящее отношение к труду. Тогда он будет жить полной жизнью... Никто из бездельников не избежит ужасного холода пустоты». «— А кто вообще его избежит! — выкрикивает Максимов. — Какое мне дело до всего на свете, если я каждую минуту чувствую, что когда-то я исчезну навсегда?! — ...Мне не страшно. Понимаете, вы? Я работал для своих детей, и для вас, и для ваших будущих детей. В этом и есть наше спасение. Вы представляете, что случилось бы, если бы человечество поддалось панике, какой поддаетесь вы? Дикость, разгул животных инстинктов, алкоголизм, маразм. Я знаю, Алексей Петрович, такие минуты бывают у каждого, особенно в молодости, но человек — на то он и человек...» Разговор со старым врачом был для Максимова большой неожиданностью, тем более, что и он повторил мысль Зеленина о звеньях единой цепи — о преемственности поколений. И вот приходит первое серьезное испытание его духовной зрелости, его жизненных принципов. При обследовании одного склада Максимов случайно уличил в мошенничестве заведующего складом Ярчука и своего однокашника Петра Столбова, которые отправили на судно «Новатор» зараженную жучком муку, предварительно списав ее как негодную к употреблению. Будучи неопытным в этих вещах, Алексей решил посоветоваться с Капелькиным. И тот ему «посоветовал»: «Зачем тебе, Лешка, жизнь себе портить и искать на свою шею приключений?.. Я бы ни за что не связался». Максимов заколебался. «Ярчук — тварь живучая, а доказательств нет никаких. Что же, значит, надо отступать перед Ярчуками? Так и жить с ними бок о бок, врастать в коммунизм? Демагог. Это Венька правильно сказал. Как он сыпал словами: „Мы советские люди”, „в какое время мы живем!” Именно этим и опасны такие типы. Шепнет кому-нибудь сверху: „Не наш человек” — и все. Максимов вспомнил, как он спорил с Сашкой о цене высоких слов. Теперь он по-другому смотрел на это, чем тогда. Высокие слова сохраняют свою цену, когда их произносит старый коммунист Дампфер, когда их произносит Сашка Зеленин, когда их поют и выкрикивают миллионы честных людей. А сволочей, которые пользуются ими как дымовой завесой, надо бить». Как же поступит комсомолец Максимов? Спасует ли он перед Ярчуком? Внутри Алексея борются два начала: трусливый, но воинствующий мещанин, пытающийся найти философское оправдание своему потребительскому отношению к жизни и обществу, и человек, в котором уже заложены основы новой морали. И кто из них победит, читателю не все равно. Ведь многим из нас на пути попадаются вот такие Ярчуки. И тогда тоже приходится решать, как быть: постоять за правое дело и тем самым наверняка схлопотать себе кучу неприятностей (ибо зло всегда активно и бешено сопротивляется) или отойти в сторону? Это один из важнейших вопросов нравственности — активная борьба с аморальным поведением некоторых членов нашего общества. Алексей понял это. Но ему надо было пережить страшное нервное потрясение — отчаяние и борьбу за жизнь тяжело раненного друга, чтобы мещанин умер в нем окончательно, чтобы Алексей Максимов понял, наконец, для чего он живет на земле.
 Перечел я выписанные цитаты и показалось мне что это выглядит как набор газетных призывов и громких лозунгов. К счастью, книга не такова.  Повторяю – не пожалейте времени и прочтите. Текст наполнен гроздями эмоций, свежестью чувств и духовными прозрениями. Короче, в «Коллегах» Есть все для ума и сердца. Это хорошая русская художественная литература.К этому роману мы еще веремся, а теперь роман «Московская сага»

5
 «Московская сага» это взгляд на Россию сквозь  шоры эмиграции. я впервые прочитал текст где-то в середине или в конце девяностых. Запомнился главный герой. Это интеллигентный и совершенно во всех отношениях благородный профессор Градов. В романе есть сцена где доктора Градова срочно вызывают в Кремль. В глубинах Кремлевских палат лежит обездвиженная туша усатого борова. Это Сталин. Его кишечник долгое время не опорожнялся. Вождь страдает хроническими запорами, и никто тирану помочь не может. Поэтому надо вызвать доктора Градова. Профессор ставит Сталину клизму и вождь оживает. Аксенов с деталями и запахами описывает как человек сперва мучается, а потом с облегчением обсерается. Читаешь сочные фразы и, затыкая нос, веришь. Такова сила художественного слова. Но потом, когда приходит отрезвление, спрашиваешь себя– а собственно откуда все эти подробности знает автор? Ответ один- если не хватает фактов, включается талант, помноженный на интуицию.  В случае с Аксеновым это еще и страх. Формула проста если убедительно - значит правда.
Поэтому же лекалу автор сочинил и следующую сцену: «Берия перетащил обмякшую девицу на тахту, начал раздевать. Она по-детски бубукала вишневыми губками, иногда повизгивала поросеночком. Какое ужасное белье они тут носят в этом городе. От такого белья любое желание ****ь пропадает, понимаете ли. Комбинашка самодельная в горошек, штанишки розовые, байковые, кошмар... Еще хорошо, что девчонки укорачивают эти штанишки, обрезают их повыше резинок, которые безбожно уродуют их ляжечки. Безобразие, никакой у нас нет заботы о молодежи. В первую очередь надо будет наладить снабжение женским бельем. Он раскрыл штанишки, прижал к носу. Пахнет неплохо, парное, чуть кисленькое, по шву немного какашечкой потягивает, но это естественно в таком-то белье. Желание стремительно увеличилось. Сейчас надо всю ее раздеть и забыть про социальные проблемы. В конце концов имею я право на небольшие наслаждения? Такой воз на себе тащу!  Он раздел Люду догола, вот тут уже все первосортное, стал играть ее грудями, брал в рот соски, поднял девушке ноги, начал входить, вот сейчас, наверное, заорет, нет, только лишь улыбается в блаженном отключении, какое-то еврейское имя шепчет – и тут они! Не-е-т, теперь, как видно, по Москве целки не найдешь!
Тут Берия понял, что приходит его лучшая форма, блаженное бесконтрольное либидо. Теперь полчаса буду ее ****ь без перерыва. Даже жалко, что она в полубессознательном состоянии, лучше бы оценила. Эти порошки из спецфармакологии немножко все-таки слишком сильные. Он стащил с себя халат и увидел в зеркале восхитительно безобразную сцену: паршивый, с отвисшим мохнатым брюхом старик ебет младую пастушку. В верхнем зеркале зрелище было еще более захватывающим: желудевая плешь, складки шеи, мясистая спина, по которой от поясницы к лопаткам, что твои кипарисы, ползут волосяные атавизмы, видна также розоватая, ноздреватая свинятина ритмично двигающихся ягодиц. А из-под всего этого хозяйства раскинулись в стороны девичьи ножки, ручки, виднеются из-за его плеча затуманенные глазки и стонущий рот; такая поэзия! Жаль только, что нельзя одновременно осветить и наблюдать главные участки боевых действий. Эта техника у нас пока не продумана.
Берия таскал Люду Сорокину вдоль и поперек необъятной тахты. Иногда, для разнообразия, переворачивал девушку на животик, под лобок ей подсовывал подушку, сгибал ноги в желаемую позицию: вот идеальная партнерша – горячая кукла!  Влагалище у нее слегка кровило. Недостаточно разработано. Этот Исаак Израилевич недостаточно еще девушку разработал. Ничего, в недалеком будущем в нашем распоряжении окажется идеальное влагалище! Для пущего уже куражу Берия начал щипать Люду Сорокину за живот, причинять боль, чтобы заплакала. Не заставила себя ждать, разрыдалась сквозь эмгэбэшную фармакологию. Какая красота, мени дэда товтхан, кавказский злодей, понимаешь, **** рыдающее русское дитя»!
Комментарии здесь будут излишни. Отметим лишь одно авторское упущение. Лаврентий Павлович Берия в исполнении Аксенова никому не подчиняется. Он даже не имеет возможность толком работать. Ему хватает время лишь на то чтобы удовлетворять свою неуемную похоть. Между тем, сами собой вывозятся заводы и ресурсы за Урал, где будут работать всю войну, сам собой строится атомный проект и разрабатывается атомная бомба.
Сферический монстр действует в вакууме аксёновской головы. Ибо так моделирует действительность автор, эксперт по обнюхиванию чужих трусов. Это пример уровня понимания реальности.
Продолжая эту логику можно догадаться что было потом. Вслед за больными фантазиями писателя российское телевидение своему народу сообщает, что маньяк и монстр Берия всех самолично убивал, а тела перерабатывал в портативной камнедробилке.
Была такая штука в подвале дома. И была эта дробилка подключена к канализации. Зачем? А чтобы без проблем избавляться от фарша.

6
 Как же такое могло случиться с талантливым человеком писателем Василием Аксеновым?
Еще раз на минутку вернемся к «Коллегам».  Я никогда не поверю, что можно просто так взять и высосать из пальца чувства и мысли, которыми наполнен роман. Известный факт - человек чувствует горазда больше чем может понять.  Но как же правдиво и хорошо в романе обрисована идея связанности и взаимной ответственности друг перед другом прошлых, нынешних и грядущих поколений! Очень не уверен, что молодой Аксенов был знаком с философией «Общего дела» Николая Федорова? Ведь русский философ умер за тридцать лет до рождения писателя. Но Василий Павлович, как талантливый художник, интуитивно приблизился и смог выразить глубину той мысли о назначении человечества не просто как отдельных, замкнутых на себе личностей, но «сынов человеческих». А ведь идея Николая Федорова о человеческом сыновстве это всемирная и глубоко русская мысль. В этом романе автор был щедро наполнен соками корнейсвоей земли. Жаль, что это случилось с писателем в первый и последний раз. Молодому Аксенову был дан талант не просто уметь чувствовать, но способность достойно их выражать. Это бесценный дар. Дар, который щедро и безвозмездно даруется человеку. Кто же такие сокровища способен даровать? Есть только два ответа. Делает это Бог, или питает, человека породившая, земля. И если человек плюет в лицо Богу или плюет на Родину, он добровольно выдергивает себя будто растение из почвы. судьба его незавидна. Такой человек может продолжать жить, но он обречен оставаться мертвецом.
Вот один лишь пример из жизни мертвеца Аксенова. Будучи гражданином Америки, Василий Павлович с очевидной симпатией берется за подробный пересказ публикации из газеты «Вашингтон пост». Номер газеты от 10 мая 1999 года. Это так называемые «письма врача Айварса Луциса». В этих письмах автор предлагал устроить величайшую в истории «распродажу». Дайте каждому русскому мужчине по 100 000 долларов, чтобы они покинули территорию России и бывшего Советского Союза навсегда. Маленькая, размером со Швейцарию, мини-Россия останется вокруг Москвы. (Чем не «Остров Крым»?). Там, для сохранения русского языка, будут жить 10 миллионов русских. 140 миллионов должны рассеяться. Подсчитана и стоимость предприятия. Она, по Аксенову, составит не более 14 триллионов долларов. Эти деньги, –соглашается писатель, - можно добыть распродажей земель и недр России. Их с удовольствием купят те, кто захочет эмигрировать на опустевшие места и организовать там новые страны. Аксенов соглашается и с тем, чтобы на любую страну, которая будет русских принимать, приходилось не более пяти процентов дикарей, чтобы они не смогли развратить основное население.
Когда так грязно позволяет рассуждать о своей Родине русский писатель, он хотя и остается писателем, но перестает быть русским. Что же у такого писателя остается в загашнике? Ничего, кроме голой фантазии. Не сдерживаемая фантазия сперва становится навязчивой идеей, а потом болезнью. В случае с писателем Аксеновым болезнь называется графомания.
Приговор печальный. Василий Аксенов из яркого талантливого русского писателя превратился в образец той литературы, которая варится для массового потребления. Это американская беллетристика, написанная русским языком на российском материале — с расчетом, прежде всего на то, что текст будет переведен на английский язык. Только такое чтиво воспринимают американские издатели и одобряют американские критики. Что касается нарочитого мата и откровенно физиологических сцен совокупления, все это «богатство» аксеновской речи отлично ложится на механические конструкции типа - «я продолжал любить свою девушку на мешке с углем». - все эти потуги есть примитивная жалкая калька с американского жаргона. Этакий «тотальный оживляж» на который прицеливает писателя демократическое общество в лице литературного агента. Зачем все это нужно?  Ответ простой – «оживляшь» развлекает публику и способен принести автору неплохие долларовые гонорары.

7
Закончив писать статью, я вышел из дома и решил прогуляться в сторону Донского монастыря.
- А вдруг снова встречу арифметического мальчика? – мелькнуло в моей уставшей голове.
Увы, Костю я не встретил. Подойдя к плите перед которой делал свои вычисления ребенок, я достал мобильник и в позиции вычитания большего из меньшего забил восемь циферок. Затем я дал команду «выполнить». Устройство немного подумало и выдало ответ. Это было изображение длинного и будто червяк, жирного минуса.
- Бедный Вакса Василек! – в задумчивости некоторое время глядел я на изображение. – Жил-был русский писатель Василий Аксенов. Жил и вдруг превратился в червяка. И не в том беда, что человек умер и стал червяком, но в том, что человек очервячился при жизни…
21.09.2022 Москва