Крымский дурман

       Однажды, за чашкой чая я услышала реальную, но невероятную историю из прошлой жизни близкого мне человека. Обычно мы говорили о серьезных вещах, о писателях, художниках, о жизни в целом, но то, что я услышала в этот раз, выбивалось из рамок наших обычных посиделок.
Сначала я немного расскажу об этой удивительной женщине, а потом поведую ее историю.

В моей жизни она появилась, когда мне было почти 12 лет. С ней я проводила много времени, она стала для меня человеком, ради общения с которым, я могла отменить свидание, прервать разговор, отложить любимую книгу, предпочитая услышать от нее важные для меня вещи. В 1908 году она, польская девушка из интеллигентной семьи преподавателей и врачей, отправилась в Россию учиться на Высших Бестужевских курсах. В 1914 году после начала Первой Мировой войны рвутся связи с семьёй, с которой ей больше никогда не довелось свидеться. Она преподает в гимназии сначала в Санкт-Петербурге, потом перебирается в Москву. Кругом разруха, голод, и только друзья - художники, актёры и писатели поддерживают морально, помогают выжить. Ядвига Юлиановна Яновицкая стала истинно русским человеком, патриотом своей новой Родины, прошла вместе с ней
голод и разруху Гражданской войны, сталинские лагеря, а позже послевоенное восстановление. Вернуться в Польшу, покинув Советский Союз не хотела никогда - настолько глубоко проросла корнями, что защищая имя Сталина, даже оправдывала его и впоследствии не любила диссидентов, удивляясь, как же можно так люто ненавидеть свою страну, склоняя имя ее по всем мировым радиостанциям пусть даже очень свободного покроя. Гораздо позже, уже после её ухода из жизни, я вдруг поняла - насколько важную роль в моей жизни играла тогда и будет всегда занимать эта необыкновенная женщина!
    Тогда мне исполнилось 16 лет, а ей было 80. Но как она была красива, харизматична! Порой невозможно было оторвать глаз от ее удивительного лица: нежная тонкая кожа, легкий естественный румянец на хорошо прорисованных скулах, к чему так стремятся теперь молодые женщины, прибегая ко всевозможным ухищрениям, они делают косметические процедуры, операции, но редко кому удается обмануть природу - выглядят они после грубых вмешательств смешно и нелепо. Наивные люди, спешащие жить! Они просто не знают, что именно их жажда жизни, истинное духовное начало, верность и доброта к людям несут основу их красоты и определяют их будущее.
       У нее были живые и ясные серо-голубые глаза, красиво очерченные брови и губы, идеальный нос с тонкими ноздрями и совершенно белые, как лен, волосы. Они всегда были красивы и выгодно оттеняли светящееся внутренним светом лицо. Фигура была тоже идеальной: среднего роста, она была сложена на редкость гармонично, походка была всегда легка, ходила она всегда с прямой спиной, и что удивительно - мужчины на улице часто пытались знакомиться с ней, не подозревая почтенный возраст незнакомки. Голос был молодым и задорным. Вот только руки выдавали возраст, но она не прятала их, это абсолютно её не смущало. Для чего-то дал Бог красоту и долгую молодость этой невероятной женщине, возможно даже, чтобы продлить и усилить страдания за многие грехи ее молодости, а может быть и наоборот - лишив близких и всего того, что любила она, он оставил ей в утешение лишь ум и красоту, силу и несгибаемый характер. Она совершенно не придавала значения своей внешности, наверное, просто привыкла за многие годы, она вообще воспринимала в жизни все с какой-то трепетной благодарностью и юмором, ценила доброе в каждом прожитом дне, страстно любила оставшихся немногочисленных друзей, всем помогала, выслушивала нудные причитания о любовном романе приятельницы, дочери известного писателя, учила ее правильно "вести" роман с любимым человеком - все должно быть легко, весело и непринужденно. Она питала особую страсть к классической музыке, обожала Рихтера, перечитывала Паустовского, Эренбурга и многих других писателей, друзей ее молодости. Чай пила исключительно из чайной пары то ли Попова, то ли Корнилова, уже не помню точно, но могла подолгу рассматривать форму, тщательно прорисованные узоры и детали. Стоимость любимых вещей ее не интересовала. Она легко могла подарить эскиз Лентулова или Экстер, редчайшую тарелку, расписанную Кустодиевым или Петровым-Водкиным, снять со стены старинный шелковый иранский ковер в подарок, она всегда была готова поделиться с большой щедростью и добротой - подарить любую ценную вещь. Ядвига была очень скромна в быту, ее крошечной пенсии в 53 рубля вполне хватало на скромную, но весьма наполненную жизнь. Завтраки были так же просты, как и изысканы: чашка кофе и маленький ломтик подсушенного белого хлеба, на котором лежал прозрачный кусочек российского сыра,а сверху ещё более прозрачный кружочек свежего огурца. На обед она варила простой овощной супчик, а на ужин её ждал необыкновенный высокий стакан петровских времён, наполненный на три четверти кефиром. Зато её стол был накрыт скатертью, пусть заштопанной, но всегда белоснежной, у тарелки лежали приборы. И скромная трапеза становилась священным действом - это было настолько эстетично и красиво, всё казалось мне таким вкусным, что хотелось принять участие в этом процессе.  Когда-то давно у нее было все: любящий муж, занимающий высокую должность, большая квартира в Доме на набережной, госдача в Серебряном Бору, но главным ее достоянием всегда были друзья, а не вещи. Когда-то они с мужем собирали у себя дома молодых актеров, кормили их, помогали им деньгами. Поэты серебряного века, актеры МХАТа, известные режиссеры, такие как Мейерхольд и Таиров - друзей было много. Через десять лет после описанной мной ниже истории, случившейся с Ядвигой и Алисой Коонен в Крыму, в 1936 году арестовали и расстреляли ее мужа, а через год отправили в лагерь и ее. Многие друзья тогда исчезли, просто растворились на просторах СССР, но сильные и крепкие духом, те кто не испугался, остались. Алиса Коонен и ее муж Таиров остались с ней. И прибавилось еще много - из разных концов огромной страны летели к ней открытки и письма от бывших заключенных. Только после ее ухода из жизни я узнала от ее друзей, что в лагере она делилась не только продуктами из редких посылок друзей, а еще знаниями, учила языкам (знала три языка), искусству белошвей, вышивки, танцам, актерскому мастерству. После ее ухода из жизни письма ее подруг по лагерю начали приходить уже мне... Одних она научила заново жить, любить и быть любимыми, другие, поменяв свою жизнь и профессии, впоследствии достигли больших высот на своих местах. Бывшие угловницы после освобождения
стали врачами, учителями, даже профессорами. Главное - вовремя подставить свое плечо, научить не унывать, ценить жизнь и честно работать.
          Меня она любила с особой нежностью, говоря мне, что я - ее последняя любовь в этой жизни... Уже давно она учила меня польскому языку, с ее подачи я начала читать в подлиннике "Камо грядеши" Сенкевича, мучилась со стихами Адама Мицкевича, а чтение мной статей в журнале "Kobieta i zicie" (Женщина и жизнь), пока неумелое и с плохим произношением, умиляло и вызывало улыбку. Мне никогда не было скучно с ней, в каждую нашу встречу я узнавала много нового для себя, мы часто смеялись над удачной шуткой, анекдотом, обсуждали мои наряды. Как-то она сказала мне: "Сочетать цвета очень просто - ты смотри, как в природе они сочетаются и бери это за основу".  Правда, чаще всего она меня хвалила. Иногда, в особом задоре, когда мы говорили о моих поклонниках, она, якобы невзначай, роняла: "У меня было три страсти в жизни - вино, карты, а третьего не скажу! ", при этом она кокетливо и хитро улыбалась, я понимала, о чем идет речь. Она вообще любила пошутить, поиронизировать над собой, и мы вместе смеялись. Но вот воспоминаниями о грустном периоде своей жизни она делилась скупо, не желая делать акцент на темной стороне жизни - она всячески ограждала меня, не желая омрачать юной особе жизнь. В 1949 году она вышла из лагеря, было ей 59 лет. "Жизнь - это такая радость, - говорила она мне, - это невероятный подарок Бога человеку! Живи, моя девочка, радуйся жизни! Не жалей отдавать больше, чем берешь сама. В жизни много интересного, только учись видеть, слышать, чувствовать. А потому мы будем говорить только о хорошем, красивом и радостном. Плохое само догонит тебя тогда, когда этого избежать будет невозможно, а потому - не торопись знать то, чего тебе пока не дано".
Она много рассказывала об известных и талантливых людях, с кем ей пришлось встречаться и дружить - мы часто говорили о них, я слушала с восторгом об их встречах и общении, но тогда не думала о том, что в будущем буду сожалеть, что ничего не записала, со мной осталось только то, что запомнила. Но к счастью, память наша устроена так, что сама решает, что важно сейчас, а что потом. Все самое интересное и нужное не исчезает из памяти, с годами память только усиливает свои свойства, придавая особую яркость и выразительность именно тем событиям, что когда-то спрятались в самых потаенных местах нашего сердца и ума.
    ... Мы пили чай с галетами, потом я написала под диктовку несколько открыток ее друзьям, разбросанным по всей огромной России (тогда я еще не знала, что это друзья по лагерю, она скрывала от меня этот факт), мы поговорили об Эренбурге, о Паустовском, которых она хорошо знала, наконец я ей сообщила о скорой поездке в Крым с подругой Леной. Она спросила:
      - Куда вы едете? - Под  Феодосию, - ответила я.
      - Это же рядом с Коктебелем, если я не ошибаюсь?
Лицо ее преобразилось - глаза заблестели, во взгляде промелькнула чертовщинка, она еще больше похорошела,  но вдруг лицо стало строгим, и она спросила:
      - А разве можно двум молоденьким и хорошеньким девушкам ехать одним в Крым? Там же опасно! Я запротестовала, просила не пугать маму, она и так с большим скрипом отпускала нас одних - это была моя первая поездка, да еще и так далеко.
Ядвига задумалась, смотрела на меня с большим беспокойством в глазах и начала рассказывать свою историю, что приключилась с ней и А.Г.Коонен в Коктебеле. Рассказ ее произвел на меня, еще совсем молодую девчонку, неизгладимое впечатление.

       Шел 1927 год. Муж Ядвиги Юлиановны - главный инженер Главэнерго уехал в очередную командировку в Германию, а подруга Алиса, актриса и прима известного театра, перед очередными гастролями по Европе получила у мужа, главного режиссера, двухнедельный отпуск. Она и уговорила Ядвигу вместе махнуть в Крым.
      - А поедем к Максимилиану в Коктебель! Мы так давно не виделись, он звал нас. У него, как всегда - весело, море народу, но мне, правда, не всех хочется видеть из его окружения. Да, милый Волошин всех любит, но всё его понимают, увы. Потом уговорим его в Ялту или в Гурзуф поехать, если получится!
Вскоре решение было принято, они дали срочную телеграмму Волошину, чтобы он организовал им встречу в Севастополе. Алиса быстро договорилась с мужем-режиссером, сначала Таиров горячо возражал, не хотел отпускать двух женщин одних, ссылаясь на отсутствие мужа Ядвиги и свою ответственность за нее, но дамы одержали верх - слишком самостоятельная в своих решениях Алиса могла уговорить любого, не только мужа. А Ядвига отправила телеграмму своему мужу в Германию.
Через несколько дней они уже были в Севастополе, откуда по ленивой июльской жаре, поднимая дорожную пыль, старенький автомобиль мчал двух красивых женщин в светлых чесучовых костюмах и маленьких шляпках к дому Максимилиана Волошина...
 Дом-корабль, обросший с годами множеством пристроек, встретил их шумно и радостно. К счастью, гостей было не слишком много - два знакомых поэта, писатель, юная актриса и не очень молодая семейная пара - оба художники.
     Волошин был весьма чудаковатым и ребячливым, очень милым и талантливым, с тонкой и ранимой душой. В вечной погоне за парадоксами, наделенный страстью к мистификациям, и как следствие всего этого - драматическим ситуациям, в творчестве он был свободен, а перед любой властью по-детски бесстрашен. Не все понимали его поэзию и ценили его картины, в них многие видели лишь японские мотивы, но неуемная личность Максимилиана притягивала многих творческих людей. Облаченный в немыслимый хитон или тогу, с повязкой на голове, он увлекал своих гостей в другой мир, где царили розыгрыши, иногда неудачные шутки, но в его доме всегда было весело, шумно и увлекательно. Вторая жена Волошина, Маруся, умная и добрая незамысловатая женщина, приняла Макса со всеми его парадоксами и неожиданностями, она органично влилась в его жизнь, а после ухода из жизни его матери - Пра, как все ее называли, Маруся стала его последней опорой, любовью и другом поэту, художнику и просто необыкновенному человеку.
       Сухой ветер Коктебеля навевал горький запах полыни,  унося далеко-далеко московские сплетни, бестолковую беготню и прочие проблемы.
Им выделили большую комнату на втором этаже дома. Справа из окна виднелся Кара-Даг, а вдалеке внизу шумело синее-синее Черное море...
Все в доме еще спали, когда в шесть часов утра две молодые женщины в нетерпеливом ожидании от встречи с морем, почти бегом спустились по лестнице вниз, а потом и вниз с холма прямо к морю. Поиски пустынного места на берегу, где можно обрести полный покой и уединение, завели их довольно далеко от дома. Они прошли заросли стелющегося от ветра степного ковыля среди выжженной солнцем травы, бередящий душу аромат степной полыни мутил рассудок, даже попалась большая редкость в этих краях - желтая орхидея. Все радовало, напоминало о давно забытых желаниях, волновало. Их стройные фигуры напоминали сбежавших с подмостков сцены участниц театрального действа - сильный ветер трепал длинные концы шарфов и турецкие шальвары, словно паруса на шхуне. Сшитые за ночь до отъезда театральной портнихой шальвары были большой гордостью московских модниц. Никто и ничему уже не удивлялся - за много лет странного соседства окружающие давно привыкли к весьма необычным обитателям дома-корабля...
        Наконец они набрели на  невысокие прибрежные то ли скалы, то ли валуны на узкой полоске девственного пляжа. Каменные великаны давали прохладную тень, под ними они и расположились. Поблизости никого не было видно, да и время еще было столь раннее, что вряд ли ещё кому-то могло прийти в голову устраивать заплывы или загорать на безлюдном берегу. Вдоволь наплававшись (а обе они очень хорошо плавали), утомленные волнами и солнцем, в долгой истоме они распластались на прибрежной гальке за камнями. Купальные костюмы у обеих были, как тогда было принято - черного цвета, а головы украшали белые легкие шарфы, повязанные в виде чалмы. Нереально огромное апельсиновое солнце уже сильно припекало, было пора возвращаться домой, как вдруг рядом послышалась негромкая мужская речь. Говорили мужчины на английском языке. С удивлением обнаружив, что они не одни, подруги решили быстро ускользнуть, но незаметно уйти в сторону дома было невозможно - мешали скалы, пришлось бы обнаружить себя, а это было опасно.. Зататившись, они стали прислушиваться. Мужчины спорили, один говорил с сильным восточным акцентом, другой, скорее всего был русским. Одно слово повторялось чаще всего, причем в разных вариантах:  глухой низкий голос произносил - "марифет", другой голос, приятный баритон, произносил - "марафет". Что оно значило в контексте их разговора, было непонятно. Вскоре голоса стали отдаляться, видимо, мужчины уходили. Женщины вздохнули - совсем не хотелось встречаться в полуобнаженном виде с чужими мужчинами...
       Этот день в доме Волошина закончился небольшим импровизированным концертом: многообещающая юная артистка из Северной столицы, бледная и тонкая, как осинка, своими молочнобелыми руками изображала бьющуюся в клетке птицу. Вскинув к небу испуганные глаза, невинным детским голосом она читала стихи, судя по всему, написанные ею самой:
  В ночном тумане гасли
                свечи               
  А ты всю ночь меня ждала
  А я не венчен и не вечен
  Мне жизнь надежды не дала...
               
Что-то было и дальше, столь же невнятное, не совсем благозвучное, довольно бессмысленное, но с большой претензией на "высокий штиль".               
Молодой московский поэт читал свои новые стихи, кстати хорошие, но очень уж грустные, слегка увядающая дама-художница возомнила себя ученицей Айседоры Дункан и изобразила танец, в конце которого она в образе умирающего лебедя, с грохотом упала на пол, и глубоко войдя в роль, долго не возвращалась обратно, пока, не испугавшись за ее здоровье, ее не подняли с не очень чистого пола... На последок все попросили Алису представить фрагмент из любого спектакля Камерного театра, Алиса была не в настроении, но все же отказать собравшимся она не могла. Чтобы разбавить минорный тон вечера, она показала веселый отрывок из "Жирофле-Жирофля" Лекокка. Все немного встрепенулись и дружной толпой пошли ужинать, а Алиса с Ядвигой, устав от суеты, шума, немыслимых стихов юной актрисы и трагического финала с танцем, сбежали на берег. Хотелось побыть одним вне суеты и сумасшедших страстей, которыми присытились в Москве, а сейчас отдохнуть от всего лишнего и просто поплавать под звездным небом. Они снова остановились у тех же камней, что и утром, скинули с себя шальвары и уже совершенно нагие бросились в море.
Берег был абсолютно пустынным. Было еще светло, но солнце уже садилось -  розово лиловый закат полыхал над вершиной Кара-Дага. Прохладный ветерок быстро привел их в чувство равновесия, нежась в волнах морского прибоя, они играли, как маленькие дети, брызгаясь и догоняя друг друга. Темнело быстро. Волшебное состояние сиюминутной вседозволености и ребячества овладело ими, быстро работая руками, они весело поплыли наперегонки, лишь иногда поглядывая в сторону берега, где на холме виднелся огонь костра. Плылось легко, вскоре они увлеклись и перестали оглядываться. Сами не заметили как, но уплыли они далеко от берега. Вдруг рядом раздались мерные звуки всплесков весел - к ним приближалась лодка, а в ней два темных силуэта на фоне еще не совсем темного вдали неба. Низкий и глухой голос, очень знакомый им ранее, на ломаном русском окликнул:
         - Эй, за бортом! Ви кто!?
Женщины переглянулись, что-то бесовское сверкнуло в синих глазах Алисы, она сбавила темп, подмигнула Ядвиге и хорошо поставленным, своим неповторимым грудным голосом, ответила:
         -  Я - Сцилла, а она - Харибда! Бойтесь нас!
Ядвига ясно уловила ход мыслей подруги - в такой ситуации, когда рядом нет помощи, лучше не впадать в панику, а проявить инициативу самим. Она громко засмеялась и в тон подруге выкрикнула:
         - Берегитесь нас! Сейчас мы вас погубим!
В мыслях своих они уже прощались с жизнью, но жизнь их за тридцать с лишним лет много раз приподносила разные сюрпризы, не всегда приятные, сейчас обе решили - если придется утонуть, так пусть это будет весело и без страха! Незнакомцы внушали опасение.
Тем временем лодка подошла совсем близко к плывущим, они уже могли даже различить лица мужчин: один из них был с торчащими в разные стороны усами и в тюрбане на голове, другой - с длинными волнистыми волосами и густой бородой. Наверное, это были как раз те люди, чьи голоса они слышали из-за камней ранним утром. Тот, который с бородой, как раз оказался обладателем приятного голоса, который они слышали утром, на хорошем русском языке он предложил женщинам помощь. Он протянул руку, желая помочь, и приятным голосом произнес:
        - В таком случае я - Одиссей! Вы очень далеко заплыли, дамы, давайте я помогу вам, срочно вылезайте из воды! Считаю за счастье погибнуть от ваших зубов, прекрасные Сцилла и Харибда!
        - Благодарим вас, но мы не можем - мы не совсем одеты! - скромно, но с некоторым вызовом
ответила Алиса, уже немного задыхаясь от волнения, она, пытаясь удержаться на воде, барахталась на месте. Что было делать, они обе пока не понимали...
Второй - в тюрбане, что-то недовольно бубнил себе под нос на непотнятном, скорее всего либо крымско-татарском, либо турецком языке. Началось недолгое препирательство между ними - уже по-английски. Человек с торчащими усами предлагал плыть дальше, не обращая внимания на плывущих. Приятный баритон, в свою очередь, настаивал на необходимой помощи дамам,  говорил он отрывисто и резко. Наконец, человек с бородой снова обратился к плывущим подругам:
        - Не обращайте внимания, дамы, Ахмет - турок, по-русски он говорит совсем плохо, почти ничего не понимает. Не смущайтесь, я отвернусь, подам вам руку,  вытащу вас. Найду в лодке, чем вам прикрыться. Вы даже не понимаете до конца, насколько вы далеко уплыли. А там, - он показал рукой в сторону открытого моря, - на дрейфе стоит баркас, нам нужно к нему, а потом я вас доставлю обратно, куда скажете.
Море уже было абсолютно черным, лишь небольшие волны перламутрово светились внутренним светом, отражая отблески зажженого фонаря, закрепленного на корме. Стоило только подумать о большой глубине под ними, воистину - настоящей бездне, как женщин охватил настоящий ужас. Силы были на исходе, от страха и паники по телу прошел озноб, казалось, что судорога вот-вот сведет ноги, стало очень холодно. Но даже друг другу они не признавались в этом, чтобы не показать свою слабость.
Бородатый приказал турку Ахмету отвернуться. Тот, нехотя, но все же отвернулся, поглаживая свои усы, он курил длинную трубку, что-то бубня себе под нос на турецком.
Так и сделали - сначала он поднял в лодку Ядвигу, сразу набросил на нее что-то мягкое, потом подал руку Алисе. Для нее тоже нашлось, что набросить на ее обнаженное тело. На удивление, женщины вели себя абсолютно спокойно, во что сами не могли поверить. Как только они оказались в лодке, страх прошел - впереди их ждало  приключение! Настала очередь рассмотреть поближе тех, кто их спас...
Обладатель приятного баритона представился:
        - Я - грек, зовут меня Такис Спанидис. Я местный. Позвольте узнать ваши имена, уважаемые Сцилла и Харибда.
Он вежливо поклонился, дамы, кутаясь в одеяла, поочереди назвали свои имена, добавили, что в Коктебеле в гостях. Турок Ахмет недобро смотрел из под нахмуренных густых бровей, пыхтел, пуская из трубки дым, потом, будто передумав злиться, тоже представился:
        - Ахмет Шафак я.
        - Вы рыбаки? - спросила Алиса. Турок кивнул.
Вдруг он гордо вскинул голову и хитро улыбнулся в усы. По-русски он немного понимал, но сам говорил плохо.
Да, не часто ему приходилось вылавливать в море женщин, да еще и обнаженных! Давно его "уловом" и добычей стало нечто иное и, пожалуй, в денежном выражении, гораздо дороже женских прелестей. Он бросал быстрые недовольные взгляды на молодых и красивых женщин, понимая, что под наброшенными одеялами они совершенно нагие... Мысленно он уже представлял их у себя в гареме, танцующими только для него, особенно ему понравилась та, что была светловолосой и светлоглазой с нежным лицом, но с весьма странным именем - Ядвига. В голове турка Ахмета что-то щелкнуло, он решил быть с женщинами полюбезнее - возникла мысль, что в Турции их можно выгодно пристроить. Незаметно улыбаюсь, он уже прикидывал, сколько удастся выручить денег за них. Турок попытался уже открыто улыбнуться той, что была темноволосой, но ее глаза испугали его - она так взглянула на него, будто пронзила взглядом. Он даже почувствовал боль под лопаткой. В темноте был не понятен цвет ее глаз, но они  были так глубоки, так выразительны и одновременно насмешливы, а блеск их внушал опасение, ему стало не по себе, казалось - она читает его меркантильные мысли. "И правда - Харибда! Красивое, но все же чудовище! А вдруг они и не женщины вовсе? Эта, с глазами фурии, на русалку похожа! И волосы - длинные, блестящие... Тьфу! Зачем только Такис, этот чертов грек, решил взять их в лодку!? Погубят они нас, эх, погубят..."- думал про себя турок, потягивая свою трубку, он отвернулся в сторону и сплюнул в море.
      - А почему баркас так далеко от берега стоит? Или это уже нейтральные воды? Раз вы нас подобрали и спасли, так может вы нас лучше к берегу поближе доставите? - спросила Ядвига. Алиса незаметно под одеялом толкнула ее ногой, давая понять - нет, плывем к баркасу! Ядвига незаметно кивнула, а грек ответил:
       - Баркас дрейфует на банке. Так называемая "банка" - это наименее глубокое место в этом районе моря. Там безопасно. Нас ждут. Потом я доставлю вас обратно, обещаю. Только, если вы не передумаете...
Он поправил на плече Ядвиги соскользнувшее одеяло, потом посмотрел на нее долгим взглядом своих бархатных темных глаз. Она отвернулась. Он усмехнулся, налег на весла всей мощью своего сильного тела и лодка пошла быстрее.  Обе женщины переглянулись, каждая из них про себя подумала о наглости и самоуверенности красавца
грека.
Грек, действительно, был очень хорош собой: правильное скульптурное лицо, длинные вьющиеся волосы, окладистая волнистая борода, как у античного героя, а глаза..., его глаза источали тепло. И голос - бархатный, незабываемый голос. Весь облик его, манера говорить, его тон  - все в нем удивительным образом располагало к общению.
Он был совсем непростым, этот грек Такис...
        Плыли долго. Полная тьма сменилась на ясную ночь - поднялась полная луна, совсем круглая, теперь она оставляла на воде отсвет в виде лунной дорожки, и сидящим в лодке стало хорошо видно друг друга. Время остановилось, трудно было понять, сколько прошло времени. Такис бросил весла, жестом показав Ахмету сменить его, а сам взял в руки фонарь. Направив его в сторону баркаса, он то закрывал свет фонаря ладонью, то снова открывал. Вдруг вдали с определенной периодичностью показались ответные сигналы - это был  баркас. Женщины сидели притихшие, разговаривать не хотелось. Иногда они переглядывались, делая другу знаки, незаметные для мужчин. Море было на удивление спокойным, только всплески весел нарушали всеобщую тишину. По мере приближения лодки к баркасу появилось ощущение близости чего-то непонятного, возможно, даже опасного, но чего - они пока не понимали.
Они снова переглянулись и поняли друг друга без слов: "Как же угораздило нас попасть в эту передрягу!? Как могло случиться, что мы, две взрослые умные женщины, одна - ведущая актриса театра, вторая - переводчик и жена серьезного человека, обе опытные, повидавшие много всего в нелегкие годы, вдруг впали в детство, повели себя крайне не осторожно, чуть не утонули и влипли в кошмарную историю... Боже, что же делать!? Чем все это кончится... " - думали женщины.
Грек был слишком сосредоточен, он упрямо управлял веслами и теперь лишь мимолетно поглядывал в сторону женщин, не задерживая глаз ни на одной из них. Они почти не отрываясь следили за ним, им обеим хотелось верить в то, что он просто делает вид, что они его совсем не интересуют.
Зато Ахмет с большим интересом почти неотрывно бросал странные взгляды то на одну, то на другую.  На Ядвигу смотрел с удовольствием, а на Алису с опаской, будто ждал от нее подвоха. Им хотелось укрыться с головой одеялом, спрятаться, а лучше не видеть его вообще. Короткие светлые волосы Ядвиги уже высохли, а Алиса действительно была похожа на русалку - мокрые волосы спускались по одеялу, шпильки она держала в руке, боясь потерять, а глаза ее горели недобрым светом в ответ на брошенные взгляды Ахмета, пугая его. А он бормотал что-то по-турецки и отводил глаза. Эта женщина с подвижным лицом и глазами фурии его и пугала, и манила одновременно.
        Прямо по курсу сначала показался силуэт баркаса, и вскоре стало явственно видно старую рыболовную посудину. Когда подошли совсем близко, Ахмет громко крикнул на русском: 
    - "Эй там! Давай баХштоф! "
С борта свесился человек, махнул рукой и скинул веревочную лестницу.
     - Есть бакштов! - ответил он.
Ахмет привязал веревку к скинутому бакштову и первый бросился к лестнице, но Такис остановил его, приказав ему подниматься последним. На что Ахмет снова по турецки недовольно забурчал. Такис поднялся первым, подал руку и Ядвига, кутаясь в одело, поднялась вслед за ним, затем к лестнице подошла Алиса. Грек крикнул ему с приказанием помочь придержать одеяло на ней, поскольку руками женщина должна была держаться за веревочную лестницу. Как только турок прикоснулся к спине Алисы, она тотчас вскрикнула, стала отбиваться и задела рукой его тюрбан, отчего он упал в море. Ахмет рассвирепел, на турецком он громко закричал:
        - О, Великий Аллах! Из двух женщин - одна жемчужина, а другая - шайтан в юбке!
В ответ Такис разразился громким хохотом. Алиса нервно засмеялась вместе с ним. Толком они ничего не поняли, уловив только слово шайтан, но то что Ахмет злится, было ясно. В это время один из находящихся на баркасе, по речи, видимо, русский, быстро скрылся и появился вскоре снова, но уже не один. Вдвоем они возбужденно жестикулировали, доказывая греку, что женщины на борту приносят несчастье, тем более в их деле. Через каждое слово они вставляли матерные слова. Грек Такис спокойно выслушал, смеясь в бороду, потом резким жестом их остановил:
      - Все! Баста! Хозяин здесь я. Как скажу, так и будет. Все за работу!
 
Замолчали. Турок Ахмет уже без тюрбана на голове вдруг стал неуклюжим и потерял уверенность. Тюрбан придавал ему значимость и величие! Он зыркнул на русских и примирительно напомнил, что из лодки пора доставать товар. Такис велел ему подождать, а сам увел женщин в каюту. На море появилась зыбь, полный штиль закончился, подул небольшой, но уже более свежий ветер. Такис разместил в каюте уже изрядно промерзших женщин как можно удобнее, потом крикнул:
       - Макар! Налей женщинам чаю. А сам приходи на корму.
Женщинам он пояснил:
       - Макар - капитан, а другой - его помощник, он же отличный лоцман. Суденышко наше старое, но вполне годное, после ремонта. Привлекать внимания новыми судами нельзя, нас быстро засекут. Это мои люди, проверенные, старые морские волки. В царское время служили на флоте, как свои пять пальцев знают акваторию. Сейчас в Турции живут, сюда по моим делам заходят. Вы отдыхайте, а мне нужно проследить за работой.
Ядвига и Алиса пили горячий турецкий чай с рахат-лукумом. Казалось, что ничего вкуснее в своей жизни они не пробовали. Все чувства - и ощущение опасности, и восприятие ситуации - все обострилось. Тепло разливалось по телу, оставляя послевкусие лукума и запах турецкого чая. Потом Ахмет принес жареную рыбу, молча поставил на маленький стол, метнул искоса взгляд на женщин и быстро вышел. И только тогда они поняли, как страшно они голодны! Сил не было, теперь хотелось только спать, но любопытство пересиливало все. В каюте было душновато, захотелось открыть дверь, Алиса попыталась, но не смогла - дверь оказалась закрытой. Они переглянулись - их закрыли! Она подергала окошко иллюминатора, окно открылось. На корме послышалась возня, негромкий разговор. Что-то таскали, укладывали, спускали в трюм. После чая и еды появилось состояние покоя, они согрелись, веки отяжелели, но из-за закрытой двери вновь появилась тревога и ощущение опасности, которые не позволяли уснуть. Борясь со сном, они удобно устроились на койке и попытались трезво оценить ситуацию.
      - А вдруг нас уже ищут всюду! Завтра могут найти нашу одежду на берегу, подумают - утонули! А если Макс пошлет телеграмму Таирову? Бедный мой Александр Яковлевич... Бедный твой Вячек! Что будет с ними!? А что будет с нами? Ты понимаешь, к кому мы попали? Во что вляпались... Я пока ничего не понимаю...
Алиса пыталась быть спокойной, но эмоции достигли высокого накала и выдавали ее внутреннее волнение. Ядвига, более рассудительная, ответила:
       - Давай признаемся себе: да, мы сами наделали много глупостей. Еще и одежда на берегу. Но нас спасли, мы действительно не смогли бы вернуться к берегу. Сил бы не хватило. Теперь давай думать, что делать, как себя вести. Я же заметила, что и тебе понравился Такис, ну что делать, мы натуры увлекающиеся, ты - актриса, мне тоже романтика не чужда, но мы должны собраться с мыслями. Надо отвлечь их внимание, сделать вид, что мы - дуры и ничего не понимаем! Только ни слова о наших догадках! А дальше посмотрим. Согласна?
Алиса кивнула и добавила:
      - То, что проиходит с нами - только присниться может. У меня ощущение, что мы во сне...

Голоса с палубы стали слышны громче, Ядвига приложила к губам палец, они подошли к окошку иллюминатора, прильнули и стали прислушиваться. Грек и двое русских с баркаса говорили по-русски, Ахмет общался с капитаном и лоцманом в основном жестами и редкими короткими фразами. Одновременно послышился голос Ахмета на английском. Вот странно - откуда простому турку знать английский язык? Значит, он не совсем простой. Двое русских стояли ближе всех к каюте, они были очень не довольны присутствием женщин. Их разговор, как у двух пьяных сапожников, пестрел матерными словами, один из них, но непонятно - кто, сказал:
       - Такис, что - подвести нас хочет? Как думаешь, эти бабы могли понять, что в лодке оружие? Они же сидели на нем! Ему что - он богатый, откупиться сможет, а мы? Что делать нам? Или вообще больше в Крым не ходить теперь? А ты видел глаза той, что с длинными волосами? Мне кажется, она все понимает. Ведьма с синими глазами... Вторая вроде ничего, тихая. Но они же заложат нас! Как пить дать. Пойдем в следующий раз, а на пути засада. Положат всех. Нет, мне этого не надо, мне еще семью переправить в Стамбул нужно. А вруг эти бабы - подосланные? За нами давно охотятся. А Такис, смотри - какой добренький, спас этих баб, мать твою... А они свидетели, точно заложат...
Другой не вступал в спор, он просто слушал, потом возразил:
       - Да не, думается мне, они случайно попали. Надо разговорить их. Понять, что и как. Такис хозяин, он знает, что делает. Кто хозяин? Он. Зачем ему дело топить, когда такие барыши приносит! Вот что, Макар, мы с тобой давно в деле с ним, значит доверять надо. И точка.

Теперь в разговор вступил уже другой голос - Такиса. Не узнать его было невозможно. Он подошел к тем двоим и спросил:
     - Все разгрузили? - ответ был : - Да. Такис, а барыши - когда?
Такис ответил:
      -  Мой человек расплатится с вами на месте. Все, как всегда.
Грек велел капитану пойти в рубку, а лоцману велел что-то получше укрыть. Теперь подошел Ахмет, спросил Такиса что-то, снова прозвучало слово, похожее на "марафет", только произнес он его "марифет", как и на берегу утром. Такис спросил:
      - Упаковали надежно, не промокнет? Смотри у меня, ты отвечаешь. Товар отменный, чистый. И бакшиш большой будет. Спускай в лодку.
Дальше было слышно, что Ахмет чиркнул спичкой, закурил трубку, лениво потоптался и уже не прежним противным глухим, а уже каким-то почти елейным голосом задал вопрос Такису:
      - Что думаешь делать с этими бабами, хозяин? Отдай их мне, я их пристрою надежно, можно хорошо заработать на них! Видно - образованные! 
Что ответил Такис, было непонятно, но его тон был резким, Ахмет заюлил:
     - Ладно, ладно, Аллах все видит, все слышит, я хотел, как лучше! Таких женщин нет ни у кого в Стамбуле, я как лучше хотел. Тебе виднее.
На это Такис ответил ему:
      - Эх, Ахмет, знаю тебя давно, ты хорош в деле, но зачем ты лезешь не в свое? У тебя семья, две жены, дети растут, а тебе все денег мало? А может, ты себе хочешь еще одну в жены или сразу обеих? Ну, говори, что молчишь? Нет, ты в это не лезь, это мое дело, захочу - в Турцию их отправлю, захочу - обратно в Крым. И вообще, зачем тебе шайтан в юбке? Засмеют тебя друзья и родственники! Тебе не справиться с такой женщиной!
Такис раскатисто рассмеялся, похлопал по плечу Ахмета, что-то добавил, упомянув  Ядвигу, потом строго приказал - спустить в лодку товар и пошел в сторону их каюты. Турок стоял с открытым ртом, провожая взглядом грека. Алиса быстро прикрыла окно иллюминатора и села. Ядвига тоже отскочила в угол каюты. Но Такис прошел мимо, даже не заглянув в окно. Странным человеком был грек, явно не простым рыбаком. В нем чувствовалось хорошее воспитание и образованность. И речь его была литературной.
То, что они сейчас услышали, шокировало их, стало понятно - они попали в лапы контрабандистов! Мало того, что эти люди переправляли из Крыма в Турцию оружие, так еще из Турции в Крым доставляют наркотический порошок, на воровском жаргоне - "марафет"! Слово это, конечно, они и раньше слышали, но поняли только сейчас, что речь идет о кокаине. Любителей понюхать кокаин или принять опий в Москве было немало. Теперь они обе - свидетели, а свидетелей убирают. Вот и повидались с Максимилианом, поплавами наперегонки! Ситуация становилась непредсказуемой... Совсем не робкого десятка, но сейчас они не понимали, что делать дальше. Они притулились друг к другу, обнялись, так и сидели в каюте, пока не пришел Такис. Он открыл дверь каюты, спросил - как они,  не нужно ли чего им. Они ответили, что спали, не нужно ничего. Ядвига, придав голосу как можно больше мягкости, спросила:
      - Господин Такис! А когда вы отправите нас назад? Нас искать будут, подумают, что мы утонули - наши вещи на берегу! Вы же обещали!
Такис молчал, он стоял в дверях каюты, такой высокий и крепкий, что-то детское сейчас было в выражении его красивого лица. Он робко попросил Ядвигу выйти с ним подышать на палубу. Ядвига оглянулась на Алису, в недоумении подняла брови и вышла с греком. Морской свежий ветерок, уже очень прохладный, окончательно пробудил мысли от сна и духоты маленькой каюты. На много миль вокруг дрейфующего баркаса было пустынно и одиноко.  Спокойную черную гладь воды покрывала легкая дымка тумана.
Такис молчал. Потом спросил, чем занимается Ядвига, замужем ли она. Она ответила - занимается переводами с французского и польского, замужем, муж инженер. Про знание английского умолчала умышленно. Он слушал, потом повернулся к ней и стал говорить:
       - Буду краток. Я состоятельный человек. Мне тридцать два года. Семья моя после 1917 года перебралась в Грецию, а я вернулся - пока оторваться не могу. Жены нет и не было. Как-то не до этого было. В Турции у меня два хорших дома, несколько рыболовных судов, счета в банках. Но я человек мира, сегодня здесь, завтра там. Могу уехать в любую страну и жить безбедно. Сударыня, воможно я тороплю события, но времени у меня нет! Вы - та женщина, которая мне нужна. Будьте моей женой! Мы можем жить в любой стране, где вы захотите. Решать нужно сейчас, времени, к сожалению, на обдумывание нет. Если я услышу от вас  - НЕТ, я тотчас отправлю вас обратно. Не в моих правилах применять насилие.
О контрабанде кокаина он не сказал ни слова...   "Предложение руки и сердца в первый же день - это моя карма" - с усмешкой подумала про себя Ядвига.
Тотчас вспомнилось, как в 1922 году, будучи в гостях в Серебряном Бору, ее увидел лежащей в гамаке с книгой в руках будущий муж - Вячеслав Иванович Яновицкий. Он открыл калитку, долго стоял за деревом и наблюдал за ней, потом подошел и не представляясь, констатировал факт:
      - Вы будете моей женой. Прошу не возражать.
В Москву они возвращались уже вместе...

     Такис склонил голову на борт, его кудри слегка коснулись ее оголенного плеча, он взял ее руку и прижал к своим губам. Ядвига отодвинулась на безопасное расстояние, прижала плотнее одеяло к себе, потом протянула руку к его голове, нежно коснулась кудрей, и заговорила:
       - Такис, я значительно старше вас. Мне тридцать семь. У меня за плечами сложная жизнь. Я не подхожу вам, поверьте. У вас эмоциональный порыв сейчас, вы сами не понимаете, что вы мне сейчас предлагаете! Это романтика, приключение, но это скоро пройдет, поверьте. Я многое пережила, второй раз замужем, первый муж был страшным человеком, возглавлял ЧК. Он следил за мной, мучил меня ревностью, подозрениями, обещал убить. Несколько лет друзья, в том числе и Алиса с мужем, прятали меня. А нынешний муж - он удивительный человек! Он любит меня, верит мне, я не могу и не хочу предавать его. Но не буду скрывать - вы нравитесь мне. Не многим женщинам выпадает на долю услышать такие слова. Я очень благодарна вам и за спасение и за хорошее отношение к нам. Буду помнить вас. Возможно, я буду жалеть о своем решении впоследствии, но прошу вас, отправьте нас обратно! Вы благородный человек, я сразу поняла это.
Грек долго смотрел в глаза Ядвиги, в них он видел другую жизнь, полную любви, понимания и счастья. И места одиночеству в этой новой для него жизни не было. В какой-то момент Ядвига еле удержалась, чтобы не сказать - "ДА"! Но он резко оторвался от нее, сделал несколько шагов по палубе, обернулся и сухо сказал:
      - Через полчаса баркас снимается с дрейфа к Турецкому берегу. А мы возвращаемся в Крым.

Алисе она ничего не сказала, о чем говорили с Такисом. Просто поболтали... Не хотелось огорчать подругу - она же актриса, все должны быть у ее ног, любить ее и восхищаться только ею! На самом деле грек должен был пасть именно к ее ногам... Она привыкла к этому. И ждала.
        ... Такис упорно работал веслами, только кудри его опущенной головы вздрагивали в такт его усилиям. Он лишь изредка поднимал голову на Ядвигу с немым вопросом в глазах, она отводила глаза, пыталась говорить на отвлеченные темы. Оказалось, он знал Максимилиана Волошина. До берега добрались к утру. Прошло почти двенадцать часов, как их подобрали в море. Море было спокойным, солнце уже вовсю грело гальку и песок, сушило траву. Такис работал веслами  быстро и легко, лишь один раз отдал весла женщинам, чтобы повеселиться над их попыткой помочь ему. Больше никаких лирических разговоров не было. Как будто ничего не было вообще! Была просто прогулка по морю. Ядвиге стало даже немного обидно. Приблизившись к берегу, Такис вышел из лодки, закинул веревку за камень и перенес женщин на песок. Одежда лежала на том же месте, слава богу, никто не позарился на их шальвары. Женщины переоделись за камнем и вышли попрощаться с греком Такисом.
Алиса первая протянула на прощание Такису руку, на лице ее была очаровательнейшая улыбка, а взгляд ее глаз был ласковым. Он удержал ее руку в своих руках, поднес к губам. Потом  посмотрел на Ядвигу и протянул обе руки, словно
хотел обнять ее. Забыв обо всем, она подошла к нему, обняла и поцеловала долгим поцелуем, потом отстранилась, посмотрела ему в глаза и шепотом сказала:
        - Прощай! Я буду помнить тебя. И ты помни наше приключение.
Такис молча стоял, потом нерешительно вернулся к лодке и начал грести. Сейчас ему надо было укрыть лодку в тайном месте, чтобы разгрузить товар. Но думал он о другом.
      - Для нее это лишь приключение! А для меня...

Он все понял. Не в то время встретил он эту женщину. Искал её давно. А теперь, когда он был связан с контрабандой, оказалось, что счастье невозможно. И она все поняла про него. Разве ТАКАЯ женщина захочет связать свою жизнь с ним, С преступником!? Сам он ничего не боялся давно. Пусть они даже донесут на него. Пусть. Но он знал - эта женщина не донесет.
А Ядвига с Алисой стояли на берегу и смотрели вслед уплывающему Такису. Солнце светило прямо в глаза, мешая им видеть удаляющуюся фигуру грека Такиса, так похожего на греческого бога. Алиса вопросительно посмотрела на Ядвигу и спросила:
       - Что это было, дорогая? Я что-то пропустила? Видимо, да. Так, что - он не хотел тебя отпускать? И ты не осталась с ним? Ядвига, какая же ты дура...
      Им обеим было грустно. Но Алиса уже думала о том, в каких красках все произошедшее с ними, она расскажет Таирову, быть может и другу Качалову, потом обязательно напишет в своем дневнике... Ядвига тоже думала о том, что обязательно расскажет Вячеславу Ивановичу, но только не все...

        Ядвига Юлиановна закончила свой рассказ. Я молчала. Ее глаза были устремлены куда-то в прошлое. В глазах стояли слезы. Она моргнула, слеза покатилась по щеке. На мгновение мне показалось, что говоря о благополучном возвращении, она немного лукавила даже перед собой, но я поняла - та история осталась надолго в ее памяти. Решись в ту пору она бросить все и поменять жизнь - не случилось бы 1938 года и одиннадцати лет той кошмарной лагерной жизни, что сделала ее волосы совершенно белыми, но не унесла ее огромного жизнелюбия и вопреки всему - ее удивительной красоты...
        А может быть мне просто хотелось представить себе конец этой истории именно таким. Вся наша жизнь - это один сплошной парадокс...