От истоков своих часть 2 Глава 6 Налёт

         Тимофей Хохлов шагал по ночному селу к дому.
 
          – Вота ишшо заноза! И вечно он недовольствуеть: то яму не так и это не этак. Самый молодой из всех в правлении, а кажного норовить поучать. Тожа мяне, председатель. Прицепилси ровно клещ, организовать, вишь ли, работу со скотиной яму надыть. Коровы, вишь ли, по колено в навозе стоять. Я скотник яму, чаво ли? Можа, мне ишшо прикажуть тот навоз убирать? Нет! Тута надо поступать решительно и без промедлениев. И это мы ишшо поглядим: кто кому указывать будеть, – ворчал он себе под нос, уже наметив план действий.
 
Дома Тимка сразу завалился спать. Поутру отправился по избам, потолковать с бабами, чтобы вышли в общий хлев на дойку коров. Женщины вначале отказывались, ссылаясь на домашние дела.

          – Как жа, и огороды засадить надыть и с ребятнёй управитьси, пушшай коров чичас объединили, а те ж куры, гуси, куды девать их?

 Видя, что переговоры с бабами зашли в тупик, Хохлов пошёл на уступки. Он пообещал, что каждая доярка будет брать по пять литров молока в день в счёт зарплаты. Дело вроде бы сдвинулось с мёртвой точки. Доярки пошли в хлев.
Теперь надо было найти мужчин, которые уберут завалы навоза и вывезут его на нераспаханные ещё поля. Уговорил нескольких колхозников и на эту работу.
 Савелий Проконин занимался лошадьми, где дела обстояли не лучше. Целый день хлопотали бригадиры, удивляя сельчан. 

          – Ну, вота, друго жа дело, – похваливал бригадиров председатель, улыбаясь и похлопывая их по плечу.

 Те выжимали из себя притворные, скупые улыбки ему в ответ.

      …Наталья Чернышёва уже более трёх недель выходила на дойку коров. Сидеть дома было скучно: дочери со своими семьями поразъехались по другим деревням, скотины почти нет. Наталья, привыкшая к работе от зари до зари, устала слоняться по дому и по двору без дела. Со своим небольшим хозяйством она управлялась теперь шутя. Да и бедных страдающих животных ей было жалко.

          – Пойду я в доярки, Ваня. Силов-возможностев не хватат слушать их рёв. Рази ж оне виноватые, коли у некоторых начальников ни ума, ни сердца нету?  – поднимала она глаза на Ивана.

          – Гляди, Натальюшка, чижало поди будеть. Больно-то жилы сябе не рви, не девка ужо, – ответил муж.

Сам Иван каждое утро отправлялся на общий двор в колхоз, где, как и другие мужики, выполнял ту работу, которую ему поручали. Подчас сердце Ивана щемило от бестолковых хозяйственников новой жизни.

 "Маркел, конечно, мужик правильный, тако яго бумагами с директивами завалили. По любому пустяковому несогласию в город дёргають. А энти бригадиры тольки орать и могуть. Коли у самих никоды ничаво не водилося: ни зерна, ни скотины, дык как жа людям указывать: чаво и коды делать? Загубять оне всю работу на корню. Всю порученную им живность изведуть. А ведь людское, кто-то жа растил иё, холил… Эх, ма! Горюшко!" – терзали его невесёлые думы.

Усталый и злой пришёл вечером домой Тимка Хохлов.

          – Мать, снедать дай! – крикнул он жене и брякнулся на лавку у стола.

Палаша поставила на стол варёную картошку в небольшом чугунке, порезала ломтями каравай чёрного хлеба, налила в деревянную кружку квасу. Тимка ел шумно, сопровождая трапезу чавканьем и торопливыми, звучными глотками.

          – Ничо мать, скоро и на нашем столе пашеничый хлебушек с молоком будеть. Мясцо с утра есть станем сколь хошь. Погоди чуток, чуток погоди, – словно самому себе твердил Тимка.

Палаша только подняла брови, как-будто удивляясь несбыточным мечтам мужа.

          – А ну, подь сюды! – позвал Тимка старшего сына Антоху, – да чернила ташши и листок. Писать будешь.

          – Чё писать-то? – откликнулся десятилетний пацан.

          – Сам знаю, чё. Сполняй, давай, раз отец велить, – гаркнул на него Тимка, – пиши чётко, старайси, да клякс не наляпай, олух!

Антон, сопя и утирая краем рубахи нос, принёс чернильницу с ручкой и тетрадный лист в клетку.

          – Давай, пиши вверьху листа, – скомандовал отец и начал диктовать: «Желаю сообшшить вам о самоуправстве председателя колхоза «Светлый путь» Маркела Титова…»

Далее шло перечисление всех неблаговидных, как считал Тимка, поступков председателя. И пахоту Маркел провёл, не выполнив директив, и сев планирует провести раньше положенного директивами срока. И притесняет колхозников, нагружая чрезмерно работой. И скот находится в запустении так, что падёж составляет почти половину от того количества, которое было обобществлено. Во всех существующих и несуществующих грехах обвинял Тимофей председателя.
Громко сопя от напряжения и усердия, писал Антоха крупными нестройными буквами, разной величины и наклона.

          – Э-эх, грамотей! – сокрушался Тимка, заглядывая в листок через голову сына, – Ровнея нешто не мог написать?

Антоха засопел ещё громче, и стал усиленно тереть глаза.

          – Да ладныть, пиши дальше. Совсем малость осталоси, – миролюбиво сказал Тимка, – опосля прочиташь ишшо, чаво написал.

«Как я есть истинно честный и трудяшший колхозник, об энтих пакостях председателя смолчать не могу. И потому докладаю» – закончил свою кляузу Тимка, поставив под исписанным детской рукой листком, корявую подпись.

Письмо он спрятал, чтобы в ближайшее время отправить его из соседней деревни или вообще из района. Да вот не случалось повода отлучиться из села, и письмо ждало своего случая в потаённом месте.
Между тем колхоз «Светлый путь» закончил посев основных культур: пшеницы, ржи, проса и овса. По поводу окончания посевной в правлении колхоза был устроен праздник. Клуба ещё не было, не успели построить. Поэтому все собрались в правлении, в доме, принадлежащем в прошлом раскулаченному богатею Нелюбову. Здесь состоялся митинг, и был организован праздничный концерт силами комсомольской ячейки. В маленьком зале было шумно и тесно. Мужики, как водиться, тянули самокрутки, погружая сидящих на скамьях колхозников в клубы едкого дыма. Девки и бабы в праздничных кофтах лузгали семечки, сплёвывая шелуху в ладонь. На небольшом возвышении, сколоченном для выступления колхозных артистов, поставили стол под красным сукном. Всюду слышался смех и оживлённые разговоры.  Детвора облепила помост, устроившись прямо на полу.

          – Для начала митинга нам, товаришши, необходимо выбрать несколько человек в президиум. От себя предлагаю Захара Булашова и нашего тракториста Терентия Устинова. Молодец парень! Ответственно работат, можно сказать, героически! Не отступат ни перед какима трудностями, – радостно сообщил председатель колхоза.

 Зал взорвался аплодисментами.

          – Дашу! Дашу Потапову надо! Она больше всех молока надаиват! – крикнули из зала, – хоть и не сеяла она, но своем трудом всем помогала. Без молочка-то в столовой скушновато будеть, ни каши, ни запеканок тябе, ни другой вкуснотишши. Да и детям в садике без молока не обойтиси, – засмеялась колхозница, – Дашу давай в президиум!

          – Ой, я в президиуме не умею, – засмущалась Дарья, прячась за спину мужа.

          – Чаво жа доселе не научиласи? Не боись! Энто дело, гляди кось, полегшее других будеть. Сиди сябе, да красуйся, ровно картина писана, – заржали мужики, чем окончательно смутили молодую женщину.

 Из самой гущи собравшихся колхозников, поднял руку Василий Кирюхин, приехавший со своей семьёй в Гусево из далёких казахских степей.  Он слыл в селе новичком, но с сельчанами сошёлся быстро, так как был весёлым и добрым. Его конопатое лицо под копной рыжих, выгоревших на солнце волос, с хитроватыми светло-карими глазами всегда светилось приветливой улыбкой.
Василий был жаден до работы и очень дотошлив. К тому же в его речи была одна присказка, сразу выдававшая в нём компанейского балагура.

          – Дашутку в президиум оно, конечно, надыть, да тольки, едять тя мухи, тоды и Наталью Чернышёву тожа туды жа надыть определить. Страсть работяшша она.  Силов не жалет, хоша и не молодуха. Вота ба кажный за колхозну скотину так радел. А то, едять тя мухи, покидають «бурёнок» своех и думок об их нетути. Так что Наталью тожа в президиум! – высказал своё предложение Василий.

Зал опять одобрительно загудел, поддерживая мнение Василия. Выбрали в президиум и Ивана, как ответственного колхозника, болеющего душой за общее дело. Разошлись сельчане, предлагая всё новые кандидатуры в президиум.

          – Вота, едять тя мухи, так всех в президиум посадить можна, – крикнул Василий, вызвав в зале взрыв одобрительного смеха.

 Митинг открыл председатель колхоза Маркел Титов.

          – Дорогия мое, колхозники! С праздником вас, мое дорогия односельчане! – начал он, щедро одаривая собравшихся своей улыбкой, – Мы закончили посевную страду. Закончили в срок и дружно, с полной активностью. Поздравляю вас, мое дорогия!

Сельчане откликнулись дружными рукоплесканиями и радостными выкриками. Далее на митинге Маркел Титов выражал благодарность наиболее сознательным колхозникам, проявившим себя во время посевной. Каждому с чувством жал руку, каждого расхваливал и занёс в почётный список на получение повышенной оплаты, исчислявшейся в трудоднях. В правлении стало душно от большого скопления народа.

          – Окна растворить надыть, не то и задохнутьси недолго, – сказал кто-то.

В открытые окна вместе с весенним воздухом потянуло запахом молодой листвы и ... гари. Теперь стало отчётливо слышно, как надрывно лаяли деревенские собаки, рвущиеся с цепей.

          – Чавой-то собаки тревожатся, ровно чужой кто в деревне, – обеспокоенно промолвил Дмитрий Анисимов, – кто сёдни в дозоре?  Неужто проглядели когой-то? Горит што ль чаво? – высунулся он из окна и закрутил головой по сторонам в сгущающейся темноте.

И тут же среди шума разговоров и звуков гармошки, сопровождавшей пение доморощенных артистов, ясно послышались выстрелы. В небо взметнулось пламя, отразившись в раскрытых окнах правления яркими всполохами.

          – А-а! Горить! Рига* колхозна горить! Избу председателеву подожгли! – заметались истошные крики сельчан.

          – Глядитя, избы пододряд горять! А-а-а! Помогитя, Христа ради! Дети тама! – закричала Дашка Потапова.

Колхозники гурьбой повалили из правления на улицу и тут же попрятались за плетни и сараи. По селу, размахивая клинками, неслась группа вооружённых конников с посвистом и пугающими криками. Засвистели над головами пули, засверкали в отблесках огня клинки бандитов. Из окон ближних домов послышались ответные выстрелы. Это некоторые сельчане успевшие добежать до своих домов вступили с бандитами в перестрелку.
 Терентий и Маркел с женой и дочкой укрылись за угол нелюбовского сарая.

– Слышь, Терентий, спробуй пробратьси за баню, а тама огородом к церкви бяги. Ключ вота. На звоннице два пулемёта стоять с лентами, дерюжки тольки скинуть. Помнишь, как стрелять-то? Пока оне по домам шарять, можа успешь? На тябе одна надёжа, паря! Не то покрошать оне нас в капусту. Бяги, паря! Бяги, родной, – просил Маркел Терентия Устинова.

Голоса бандитов слышались уже рядом.

          – Чавой-то слишком тихо, разбежалися, попряталися по шшелям ровно тараканы, беспортошники краснозадые.

          – Тута оне, куды им ишшо деватьси? Руби всех без жалостев, всё их отродье краснопузое! – шумно дыша, приказывал один, – Глянь, не осталси кто в доме?

Бандиты пробыли в доме, не более трёх минут. Их вспотевшие от быстрой скачки кони, застыли у крыльца.

          – Ну, чё? Есть кто? – спросил один из них, вбежав на крыльцо.

          – Не, никого, – запыхавшись, ответил второй.

          – Ты пошарь тута, в сарае. А я к Булашову. Дюжа в морды комиссарские перед их смертью глянуть хочетси! – снова послышался первый голос.

 Маркел, держа на руках дочку, зажимал ей ладонью рот. Алёнка прижалась к груди отца, глядя на мать распахнутыми, большими глазёнками. Кивком головы он показывал Любаше, в каком направлении надо двигаться.
Маркел сразу узнал голос Тихона Нелюбова. Он, приложив палец к губам, кивнул, побелевшей от страха жене, и осторожно продвинулся в сторону двери в сарай. Люба так же лисьим шагом скользила за ним. Они, вжавшись в стену, затаив дыхание, прислушивались к тому, что происходило в сарае. Там возился бандит, ругаясь матом, разбрасывая прошлогоднее сено. Он со злости рубил клинком, стоящие у стены, жерди, расшвыривал старые вёдра и другой инвентарь. Обозлённый тем, что никого не нашёл, он выскочил во двор, решив обежать сарай, не притворив его дверь. Только он скрылся за противоположным углом сарая, Маркел единым прыжком оказался внутри сарая, дёрнув за собой жену.
Теперь они прижались к внутренней стене сарая у двери. Люба протянула руку к двери, видимо, желая её прикрыть, но Маркел резко опустил её руку и отрицательно покачал головой, как бы говоря: «Нет!» 
И в это время они услышали пулемётную очередь.

 "Успел! Смог таки! Ай, молодца!" – мелькнула радостная мысль в голове председателя.

 Совсем рядом с сараем в спешке перекинулись несколькими словами налётчики.

          – Сарай смотрел?

          – Всё прошарил, нет никого. И куды оне провалились?

          – Ну, так пали яго! 

Внутрь сарая влетел горящий смолёный факел, и послышался топот удаляющихся коней. Пламя почти мгновенно охватило весь сарай, но Маркел не спешил выходить из укрытия. Подождав, пока топот коней станет глуше, председатель с женой выбрались из огня. Они успели вовремя, через несколько минут на месте сарая полыхал огромный костёр.

      ...Терька Устинов пробирался к церкви по огородам, часто падая на землю, вжимаясь в неё всем телом. По деревне шныряли конные бандиты, размахивая клинками. Бегущие крестьяне, посечённые наездниками, со стонами падали на землю. Предсмертные крики их болью отзывались в сердце Терьки, придавая ему злости и сил. "Переодеться на праздник не успел, с трактором возился. Стеснялси ишшо, что рубаха тёмна и несвежа, а чичас как к месту пришласи.. В темноте не видать, – подумалось ему, – Вот ведь, пригодилоси, всё ж таки… "
Он вспомнил, что Маркел несколько раз показывал молодым парням, как заряжать пулемёт и как надо из него стрелять.

          – Чичас недобитой контры немало по лесам затаилоси и надыть быть всегда готовыми встретить иё, как подобат. Всем парням за себя постоять, как своех родных зашшитить, знать обязательно надыть. И уметь с оружием управлятьси. А пулемёт – это, братцы мое, замечательное оружие! – учил он молодёжь.

      Вот и церковь. Не скрываясь от опасности, Терентий, как кошка, вскарабкался вверх, забыв от страха, что в портках его спрятан ключ. Достигнув звонницы, на которой давно не было колоколов, он увидел пулемёты. Рванув дерюжку, придавленную большими голышами*, расправил полную, заряженную ленту и припал к прорези одного из пулемётов.
 
«Тра-та-та-та» застучал пулемёт выдав очередь из разлетающихся веером пуль, светящихся в ночи пунктирными линиями.
Чуть наклонив пулемёт вниз, Терентий поливал огнём улицу. Там в беспорядке носились конники, пытаясь укрыться от поражающего огня. Но пули настигали их, опрокидывали коней, и всадники падали наземь в самых нелепых позах.

          – Вот вам! Вот вам, гады! За всё!  За моих друзей, за родных, за мой колхоз, за испорченный праздник! За всё! – повторял он.

 Терентий понял, что стрелять больше не в кого, спаслись немногие. Руки его ещё дрожали от страшного напряжения. Он, уткнувшись лицом в горячий пулемёт, заплакал. Он плакал от досады и боли за убитых мирных сельчан, от радости победы.
      Люди, несмело выходили из уцелевших домов, сараев и других укрытий. Отовсюду слышался горький, рвущий душу, плач и проклятия бандитам. Председатель вместе с женой и дочкой устало шагали по разорённому селу, оглядывая следы разрушительного налёта банды Нелюбова. Двадцать семь семей, включая Маркела, лишились крова над головой. В основном это были семьи коммунистов, комсомольцев и колхозных активистов. Многие члены этих семей были убиты. Вечер, начавшийся так хорошо, закончился большой трагедией.
Собрали в одну кучу убитых бандитов, Тихона Нелюбова среди них не оказалось.

          – Ушёл сволочь! – зло сплюнул на землю Захар Булашов, – но он ответит за всё это. Обязательно ответит!

По селу к собравшимся вместе членам правления бежала молодая женщина. Платок сбился с её головы на плечи, она прижимала к себе совсем маленького грудного ребёнка.

          – А моего Егора никто не видал? Его ведь не убили? Живой он? – постоянно спрашивала она всех, поворачиваясь от одного к другому, заглядывая каждому в глаза.

      Люди, виновато отводили вгляд, не решаясь сказать ей правду. Её муж Егор Матвеев, в тот вечер был в наряде по охране села.  Охрану бандиты перебили первыми. И теперь они все лежали рядком под деревом у центральной дороги.
Маркел, оставив жену с дочкой в правлении, обходил дворы пострадавших, выражая сочувствие оставшимся в живых. Сердце его разрывалось от боли, и он часто хватался за ворот рубахи, мешающей в такие мгновения дышать. Тут семья склонилась над телом мужа и отца, а здесь погибли сразу двое глава семейства и старший сын – опора и надежда матери. А в эту сторону и вовсе смотреть страшно: почти вся семья зарублена, и над телами погибших убивается старуха мать, прижав к себе годовалого внука. Вот только каких-то полчаса назад эти люди смеялись, говорили, мечтали, жили! "Да, страшной оказалась месть Тихона за свою раскулаченную семью, кровью залил он село. Но сколько среди погибших сельчан совершенно невинных? Когда же вражда эта закончится? Когда народ начнёт жить без страха за себя, за своих детей?" – думал Маркел, задыхаясь от окружившего его людского горя.
 
      Внеочередное собрание правления колхоза состоялось на следующий день с раннего утра. Маркел тяжело вздохнул и начал говорить глухим голосом, не поднимая глаз, словно во всём случившемся считал виноватым, прежде всего, себя.

          – Трудно говорить, а надо. Ну, что же, подведём печальные итоги. Погибли наши друзья, родные. Горе, почитай, в кажной семье, потому как все мы здеся, ежли не сродственники, то друзья. Оченно больно и тяжело говорить об энтом. В селе сгорело двадцать семь домов, не считая прочих хозяйственных помешшений. Рига колхозна сгорела, ферма от огня сильно пострадала, магазин сельскай подчистую разграбили, а опосля ишшо и сожгли. Но главно – погибли люди, убито больше ста человек и среди них есть дети, – грустно закончил он своё вступительное слово.
 
          – Плохо была у нас охрана села организована, не прочувствовали наши люди всей опасности, вот и поплатилиси жизнями и не только своима, – добавил Дмитрий Анисимов, – теперя должно не скоро нового налёта ждать надыть, побили мы бандитов хорошо. Терентию Устинову надыть за энто в ножки поклонитьси. Кабы не он, кто ба из нас в живых осталси? А всё ж таки бдительность надо блюсти на всякий случай.  И молодёжь нашу к отпору всяким классовым элементам готовить надыть.

          – А чаво с людьми делать, которы без всяго осталиси? Им жа игде-то жить надыть? – поднял вопрос Захар Булашов.

          – Я так думаю, жильё погорельцам строить надыть. И чтоба материялы для строительства отпустить им бесплатно, в счёт колхоза. Как думате, сдюжим? Губисполком нам в энтом деле должно не поможеть.  А ты Тимофей чё молчишь? Савелий, может, ты чаво скажешь? – попытался расшевелить бригадиров Маркел.

          – А чё тута говорить. Надыть, так надыть, – откликнулся Савелий, – Я не супротив. 

Тимофей, молча, прикусывал губы и изредка только поглядывал на всех.

          – А тех, кто без крова осталси, пока надыть по сараям поселить, по соседям. Скоро лето, тепло. Проживуть како ни то, а нам медлить неча, сразу жа за дело надо приниматьси. Кормить погорельцев я предлагаю в колхозной столовой бесплатно, пока не обживутси. Одёжей и другим, прочим, думаю, сельчане поделятси. Народ у нас хороший, не откажутси помочь своем жа соседям. А бригадиры прямо чичас соберуть людей из своех бригад на расчистку пожарищ. Ослобонить надыть места для нового строительства. Чтоба ко дню погребения погибших, всё было чисто, а теперя за работу, товаришши, – подвёл итог совещания Маркел.

Часть мужиков пошли изготавливать гробы, а остальные сельчане дружно взялись расчищать места от остатков сгоревших домов. Жизнь никак нельзя было отложить на более позднее время.

*рига – сарай с печью для сушки снопов зерновых культур,  которые потом обмолачивали.

Продолжение... - http://proza.ru/2022/09/22/222