Шевырёв Лекции о Русской литературе 1862 Л. 1, 2

Степан Петрович ШЕВЫРЁВ (1805 - 1864)

ЛЕКЦИИ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ,
ЧИТАННЫЕ В ПАРИЖЕ
в 1862 году С.П. ШЕВЫРЕВЫМ


Предисловие

Покойный С.П. Шевырев, оставив Московский университет в 1857 году, жил после того за границей и умер в Париже 8-го мая 1864. Несмотря на болезнь, он не мог оставаться праздным, и в 1862 году, зимою, читал там для кружка своих соотечественников публичные лекции о русской литературе. Недавно наследники его предоставили в распоряжение Академии Наук рукопись этих лекций. Отделение русского языка и словесности нашло, что при малочисленности трудов этого рода в нашей литературе, такое общедоступное и оживленное изложение судеб ее, хотя и прерывающееся на Карамзине, не может быть лишним, и определило напечатать эти лекции. Издавая их ныне в свет, Отделение считает приятным долгом выразить свою благодарность Екатерине Степановне Арсеньевой за сообщение последнего труда одного из членов его, заслугам которого оно отдает полную справедливость. Оценка деятельности Шевырева была сделана в отчете Отделения за 1864 год . Вскоре после его кончины, П.A. Плетнев, в то время также находившийся в Париже и также смертельно больной, сообщая князю Вяземскому известие об этой утрате, так выражался: «Я только здесь начал с ним сближаться. Он удивлял меня основательным знанием древних и стольких новых языков, начитанностию своею и разнообразием предметов, о которых судил с знанием дела. Даже Французы, которые у меня с ним разговаривали, после отзывались о нем с уважением». На это князь Вяземский отвечал: «Я очень любил и уважал Шевырева, и высоко ценил его способности и дарования. Едва ли он не один был между нами настоящий homme de lettres, по разнообразным своим сведениям, по прилежности и постоянству его в литературных трудах и вообще по всей жизни, которую он исключительно посвятил литературе».
Я. Грот.
Январь 1884.



СОДЕРЖАНИЕ ЛЕКЦИЙ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ.
ЛЕКЦИЯ 1-я.- Вступление: Русский язык - выражение духа и характера Русского народа. Три периода развития русского слова.
ЛЕКЦИЯ 2-я. - Религиозный период русской словесности. Перенесение из Болгарии Священного Писания, богослужебных книг и творений отцов церкви. - Исповедание веры Владимира. - Иларион. - Кирилл Туровский. - Серапион. - Кирилл Белозерский. - Киприан. - Григорий (Цамблак). - Ереси. - Иос. Волоцкий. - Нил Сорский. - Митр. Даниил. - Митр. Maкарий. - Максим Грек. - Борьба в русской церкви. - Киевские школы. - Димитрий Ростовский. - Поэтические религиозные произведения народа.
ЛЕКЦИЯ 3-я. - Развитие элемента личного человеческого. - Святослав. - Св. Владимир. - Ярослав: Русская Правда. - Владимир Мономах: Поучение. - Иоанн Грозный: Переписка с Курбским. - Послание в Кирилло-Белозерский монастырь. - Духовное завещание. - Царь Алексей Михайлович: Урядник или Новое уложение и устроение сокольничья пути. - Книга Мерило Праведное. - Патр. Гермоген и его воззвания. - Летопись Нестора и другие. - Жития святых.
ЛЕКЦИЯ 4-я. - Развитие элемента народного. - Слово о полку Игореве, как гражданский подвиг и поэтическое создание. - Пословицы - выражение разума. - Поговорки. - Сказка - выражение фантазии. - Песня - выражение чувства. - Песни общественные, семейные и личные.
ЛЕКЦИЯ 5-я.  - Петр Великий - первый представитель периода развития личности. - Петр в деле религии, народности, языка и словесности. - Язык Петра, устный и письменный. - Черты личности Петра в развитии русского ума и слова.
ЛЕКЦИЯ 6-я. - Новый период русской словесности. - Феофан Прокопович, как переход от духовной литературы к светской. - Иван Посошков: «О скудости и богатстве». - Тредьяковский. - Кантемир. - Общая характеристика писателей нового периода. - Три отдела этого периода: лжеклассический, романтический и художественно-национальный.
ЛЕКЦИЯ 7-я. - Ломоносов. Сведения о жизни его. - Ломоносов и наука. - Взгляд Ломоносова на отношение науки к вере, государству и народной жизни и на отношение наук между собою. - Ломоносов как словесник и поэт.
ЛЕКЦИЯ 8-я. – Сумароков – подражатель иностранным писателям, основатель русского театра и первый русский публицист. – Трагедии Сумарокова, оды, сатиры, комедии, притчи и басни. - Петров. Переводы его с иностранных языков, оды и послания. - Державин. Его жизнь. Главные черты Екатеринина века из его произведений. Державин-поэт.
ЛЕКЦИЯ 9-я. – Лирические поэты, развивающие данное Державиным направление в разных видах: Костров, Капнист: «Ябеда», Нелединский-Мелецкий, Херасков, Николев, князь Долгорукий, Богданович: «Душенька», Фонвизин: «Бригадир» и «Недоросль», Аблесимов, Княжнин.
ЛЕКЦИЯ 10-я. - Дмитриев. - Карамзин. Сведения о жизни. Новиков, как пособник в образовании Карамзина. - Пребывание Карамзина за границей. - Литературная деятельность. – Покровительство Муравьева. - История Государства Российского.


ЛЕКЦИЯ 1.


Позвольте мне отнести привет, которым вы меня встречаете, не ко мне лично, а к той мысли, которая меня привела сюда. Эта мысль близка нам всем - мысль о нашем родном русском слове. Там, на пространстве шестой части обитаемой планеты, от реки Буга до Амура и Камчатки, от льдов полярных до подошв Кавказа и Арарата, звучит наше слово, благозвучное и могучее; оно имеет уже и тысячелетнюю свою историю, если начать ее с изобретения славянской грамоты в 862 году. Я намерен передать вам вкратце его историю, связав все ее события в одно живое целое. Предпринимаю это в Париже - городе, который издавна славился своим общежитием и хранит воспоминания, дорогие для нас, в истории нашего умственного и литературного развития. Здесь, еще в конце XV и начале XVI века, изучал древнюю филологию славяно-русский писатель Максим Грек, который учился у знаменитого Ласкариса. В своих сочинениях он славит общежитие Французов и благодарит их за то, что они превратили Париж в центр европейского просвещения и дали в нем средства всякому молодому ученому изучать науки. Здесь Петр Великий был принят членом в академию наук, и отсюда хотел проложить для знания пути в наше отечество, желая, чтобы науки, вращаясь по всей Европе, чрез Россию возвратились в их первоначальную колыбель - Грецию. Здесь князь Кантемир, будучи посланником России, беседовал с Монтескьё и другими великими умами тогдашней Франции, переводил Фонтенеля и сочинял сатиры, с которых начинается наша новая литература. Здесь Фонвизин предчувствовал начало Французской революции. Здесь Карамзин знакомился с Бартельми и Мармонтелем и выражался так об общежитии Французов: «Кажется, Француз выдумал общежитие, или оно было выдумано для него». Отсюда А.И. Тургенев, постоянный собеседник Шатобриана и Рекамье, передавал Пушкину в его Современник умственное и литературное движение в Париже и Франции. Здесь соплеменник наш Мицкевич открыл первую кафедру сравнительной истории славянских литератур, и, говоря с сочувствием о нашей, призывал всех Славян к мiролюбивому единению.
Могу ли умолчать о современном? Здесь наши духовные развивают высокие идеи духовного мiра, добытые нашею церковью, и вступают в скромную полемику с представителями римско-католической и протестантской церквей. Здесь наши ученые стоят на страже новых изобретений и открытий, и передают их в отечество. Наши писатели, начиная с Гоголя, находили в шумном Париже пустынное убежище и предавались в нем своим поэтическим вдохновениям.
Чутка земля под Парижем! Французы сумели провести отсюда гремящие токи во все концы образованного и необразованного мiра. Они подняли на такую высоту центр общественной жизни, что отсюда виднее всякая мысль, слышнее всякое слово. Если и не водворена здесь еще желанная терпимость убеждений, то по крайней мере на все обращено просвещенное внимание. К этому-то вниманию, в лице вашем, обращаюсь я. Позвольте мне на него надеяться. Оно ободрит меня в труде и подкрепит мои силы. В этой надежде я начинаю.
Идеи управляют мiром: это выражение вошло в пословицу. Но из всех идей современных, самая живая - идея народности. Ей Италия обязана своим возрождением. Италиянский философ Вико говорит, что каждый народ призван вложить свою частицу в человеческую мудрость, которая слагается из здравых смыслов каждой народной личности. Следовательно, по Вико мудрость человеческая до тех пор не будет полна, пока все народы не внесут в нее своих вкладов.
Были народы, которые уже вложили дары свои в общую сокровищницу и сошли с лица земли. Есть другие, которые продолжают свои приношения и стоят во главе европейского образования. Есть наконец третьи, которые, хотя отчасти и сказали уже свое слово, но оно не было еще услышано другими, и действия их принадлежат более будущему, нежели прошедшему. К третьей категории принадлежим и мы.
Чт; есть народное? Оно принадлежит к разряду тех идей, которые более чувствуются сердцем, нежели определяются мыслию: таковы идеи прекрасного и поэзии. Перенеситесь воображением на родину: пред вами расстилается широкая степь, покрытая снегом; промчится по ней ухорская тройка, зазвенит под дугой колокольчик, разольется по степи унылая песня и защемит ваше сердце чувством родины, - и вы ощущаете в нем силу народную…
Но ни в чем так не сказывается эта сила, как в языке. Язык есть невидимый образ всего народа, его физиономия. У нас довольно изучали грамматику языка и словарь его; но почти нисколько не обратили внимания на то, как в русском языке выражаются дух и характер русского народа. Вот задача, которую я предлагаю перед началом моих бесед. Не берусь решить ее вполне, но постараюсь предложить несколько новых намеков на ее решение.
Русский язык, вместе с языками ему соплеменными, принадлежит к числу языков первобытных, каковы санскритский, зендский, греческий, латинский, кельтский, готский, немецкий и леттский. Он имеет одни и те же корни, какие и санскритский, что было доказано здешним же ученым Эйхгофом в его книге: «Parall;le des langues de l’Europe et de l’Inde». У нас свои ученые: Петров, Коссович, Гильфердинг разработали этот предмет и разъяснили дело. Относительно языков соплеменных, русский, как доказано, занимает средину между двумя отраслями славянских наречий, показанными у Добровского. Наши предки жили некогда на берегах Дуная и были оттуда двинуты Галлами на север. Между тем как другие народы двигались от севера к югу, ища лучшего климата, наши предки напротив шли к северу, не боясь борьбы с природою. Только в русском и польском языках сохранились коренные признаки древнего славянского произношения. Прочие же племена, покорившись другим народам, утратили эти признаки по влиянию чужих языков.
В звуковом отношении русский язык отличается между всеми европейскими разнообразным богатством звуков. Наши гласные звуки делятся на два разряда: на гласные твердые, произносимые всею широтою уст, как например звук ла, и на гласные мягкие, как звук ля, сходный с испанским lla. Согласные, рассеянные по другим языкам, у нас сходятся вместе. Немец не различит ж от ш, д от т, б от п, в от ф, с от з. У Француза нет ни ч, ни х. У Италиянца нет чистого ж. В этом звуковом богатстве заключается тайна нашей способности говорить на всех почти языках, за что нас славят другие народы и в чем нам сочувствуют. Этому дарованию в будущем предлежит еще большее развитие. Но если так, то правы ли мы перед своими детьми, когда слишком рано, вместо природного языка, влагаем им язык чуждый, лишенный нашей народной способности? Замечу, что, конечно, недаром Провидение поставило на рубеже Европы народ, одаренный таким многоязычием. Нам суждено усвоить и соединить все результаты европейского образования, для чего языки служат лучшим орудием. Речь, которою мы говорим и пишем, сложилась из двух стихий: языка славяно-церковного и устного народного, которые издревле между собою различались. Теперь они так слиты в нашем языке, что разделить их невозможно. Славяно-церковный язык имел у нас свою историю, но теперь формы его уже навсегда отвердели, и грамматика не терпит уже никаких изменений. Последний образец его является нам в языке творений Дмитрия Ростовского. Язык же народный, устный, не подчинен никаким законам грамматики; всякое правило подвергается в нем множеству исключений. Не выражается ли и в этом резкая черта народного характера?
Язык наш не имеет члена, и тем показывает, что он более создан для речи живой, нежели письменной, и в этом сходен с языком латинским. Служебные слоги, он которых образуются наши слова, очень длинны. Это составляет одну из трудностей в управлении нашим языком. Наша речь широкая, размашистая, как и народный характер. Два противоположные свойства соединяются в русском человеке: необыкновенная сила и необыкновенная мягкость. Силу мы видели и в звуках языка. Она же отражается и в именах увеличительных и уменьшительных. Эта сила, при неблагоприятных обстоятельствах, переходит в насилие и в грубость, мягкость же делает человека русского кротким и христиански-смиренным, но иногда, при тех же обстоятельствах, перерождается в унижение. Имена увеличительные обнаруживают большую силу, переходящую в грубость. Необыкновенно прелестны наши уменьшительные ласкательные, они особенно милы в нашем семейном быту . На какой язык можно перевести слова: душенька, душка? Италиянцы употребляют слово animetta, но не в том же самом смысле, как наше. Зато наши унизительные имена не делают чести ни языку, ни народу. Польки, Мишки, Федьки, Прошки слишком долго унижали у нас человеческое достоинство, искажая то имя, которое давала Русскому при рождении православная церковь.
Глагол в русском языке представляет систему, совершенно отличную от глагола в других языках, и трудности, неодолимые для иностранцев. Особенно сильно развито в нем повелительное наклонение: русский язык употребляет наклонение неопределенное: молчать! быть по сему! Есть еще особенный способ отдавать приказание посредством прошедшего совершенного: русский человек говорит: пошел! Его воля так сильно выражается, что он желал бы, чтобы приказание его перешло в прошедшее в тот самый миг, как он отдает его.
Заметно, напротив, в нашем языке отсутствие наклонения сослагательного, которое составляется у нас искусственно, посредством условной частицы бы, но не имеет особенных форм, так сильно и богато развитых в языке латинском. В разнообразных оттенках сослагательных форм этого последнего, вы видите народ, который изобрел римское право и в нем особенно развил систему договоров со всеми ее утонченностями.
Русский народ, напротив, договоров не любит, и особенно боится писанных, зная чутьем, какому злоупотреблению они могут быть подвергнуты. Хотя он и говорит в пословице: «уговор лучше денег», но под уговором разумеет живое слово, основанное на взаимной вере друг в друга, а не мертвое писанное, под которое можно подделаться. Не в этом ли заключается одна из причин, почему так затруднительны у нас теперь уставные грамоты, или письменные договоры между помещиками и крестьянами?
Есть еще нежный оттенок в употреблении женского рода в прошедших временах глагола. Во французском языке нельзя заметить, пишет ли записку женщина или мужчина. Укоряли наш народ в том, что он будто бы грубо обращался с женским полом; но язык однако того не показывает и, напротив, более к нему внимателен, чем другие языки. Эти прошедшие женского рода придают много женственной прелести стихам наших писательниц, и особенно графини Ростопчиной.
Наш глагол имеет виды; они трудны не только для иностранцев, но и для Русских и даже для самих грамматиков, которые до сих пор не совершенно определили их значение. Виды выражают возможность или сократить действие в одну секунду времени, или растянуть его на самое большое пространство, или наконец выразить его несовершенно и совершенно. Чтобы выразить наше: я кольнул, Француз должен сказать: j’ai piqu; une fois; чтобы сказать: я калывал - j’ai piqu; plusieurs fois; выразить несовершенно: я колол - je piquais, совершенно: я уколол - je piquai.
Не выражается ли в этой возможности сокращать и растягивать действие времени то свойство русского народа, по которому он сокращает иногда века в десятки лет, годы в месяцы, месяцы и дни в мгновения; ленится и растягивает время свое не дорожа им, а потом пробуждается вдруг и действует; сидит сиднем 30 лет как Илья Муромец, и внезапно встает богатырем, готовым на всякое славное дело?
Виды глагола дают основную норму для его правильного спряжения. Чтобы проспрягать русский глагол правильно по всем временам, надобно прежде определить все его виды в неопределенном наклонении. Тогда спряжение будет вполне разгадано и совершится правильно. Такого рода упражнения могли бы быть особенно полезны для молодых Русских, занимающихся своим языком за границею. Я готов бы был передать мысли мои о том гг. преподавателям, но, конечно, не здесь, где я и без того боюсь наскучить грамматическими подробностями .
Есть еще свойство в русском глаголе, дающее самые разнообразные оттенки действию: это - сочетание с глаголами предлогов. Возьмем прежний пример и приурочим к глаголу колол разные предлоги; получим: уколол, заколол, отколол, приколол, поколол, надколол, наколол, расколол, исколол, сколол, переколол, доколол и проч. Какое бесконечное разнообразие оттенков получило одно и то же действие! Это свойство в русском языке одинаково с свойством языков греческого и латинского, но его нет уже в языках производных; есть оно также и в языке немецком, но Немцы откидывают предлоги от глаголов, ставя в конце периода dar, ab, или zu. Упражнения в этом сочетании предлогов с глаголами также весьма полезны для изучения духа русского языка .
Наречия в русском языке, по своему образованию, представляют следы глубокой древности, свидетельствующие о его первобытности, и указывают на формы древних падежей и на обороты синтаксиса не менее древние. Междометия также сильно развиты в русском языке, чем он отчасти сходствует с языком греческим. Это показывает, что живое чувство входит сильно в нашу речь. Такое свойство еще ярче заметно в употреблении глаголов в виде междометий, чем особенно отличается речь простого народа и басня Крылова, наприм.: хвать, щелк, прыг, скок, хлоп, цап, цап-царап, глядь, черк, шасть, виль-виль и проч. Жуковский в своих баснях, подражая Крылову, любил до излишества подобные выражения.
Перейдем к синтаксису. Он в живой русской речи отличается необыкновенною силою и краткостью. Эти свойства особенно видны в отсутствии существительного глагола, соединяющего в других языках подлежащее со сказуемым. Русская речь не любит периода особенно длинного, и подразумевает союзы, соединяющие предложения. Период был наложен на наш язык славяно-церковным, а им принят от языка греческого. Этот художественный язык, через славянский, имел значительное влияние и на наш. Ему мы обязаны сложными прилагательными, которыми в нашем языке так изящно переводятся пластические эпитеты Гомера; ему же мы обязаны сильным развитием причастий, которых русский народный язык не любит.
Ломоносов облек наш язык в величавую римскую тогу, выкроив синтаксис по латинскому периоду, и эта тога к нему пристала, но не удержалась на нем. Карамзин, подражая тем народам, которые согласуют речь разговорную с письменною и пишут как говорят, а говорят как пишут, упростил нашу речь и создал язык литературный. Он очинил перо для всех русских писателей, перо, которое теперь еще в ходу. Но все будущее русского языка заключается в большем сближении его с народною устною молвою. К ней стремятся и ее изучают все лучшие наши писатели. Мы тем отличаемся от других народов, что у нас простой народ говорит не каким-нибудь грубым патуа, а лучшею избранною речью. Еще Пушкин заметил, что русскому литератору надобно прислушиваться к говору московских просвирен и искать выражений русских на народных съездах. Много материалов готовится теперь для этого у нас. Укажу на Сборник русских пословиц, недавно изданный Далем, на его же Словарь, издаваемый Обществом любителей российской словесности, и на Народные русские песни, изданные Рыбниковым и собранные в одной только Олонецкой губернии.
Перейдем к словарю. В словах можно изучать первоначальную философию народа и историю его сношений с другими народами. Философия народа открывается нам в производстве слов от корней, чем объясняется их первоначальное значение. Возьмем слово мать: оно имеет корень в санскритском глаголе ма, чт; значит: имаю, емлю, обнимаю. Какое высокое понятие о значении матери открывается в этом слове! - Возьмем слово истина: оно происходит от слова есть. Русский человек признает за истину то, что действительно есть. - Вот еще слово мiр: оно означает собрание всех вещей видимых, а вместе согласие и стройность, выражаемые словом мир, которое хотя пишется иначе, но есть одно и то же слово. Это понятие о гармонии мiра физического русский человек переносит и на мiр нравственный, разумея под ним собрание людей, связанных единодушием воли. Слова красный, прекрасный, красота обозначили понятие о красоте тем лучшим цветом, который природа дает заре, розе и цвету лица в нашей юности; он есть и любимый цвет нашего народа .
Многие народы, бывшие с нами в сношениях, оставили слова свои в русском словаре. От Финнов, древних насельников той земли, куда пришло наше племя с Дуная, осталось много названий урочищ, каковы: Москва, Ока, Шексна, Вокша, Мста, Ильмень и другие. От Варягов остались у нас: варяг, означающий ходока по Русской земле; ябеда, нами слишком употребляемая во зло, костер, указывающий на языческий обычай наших предков сожигать мертвых, кнут, имеющие в др. скандинавском языке корень, и многие другие. По Руси проходили полчища разных варварских народов, напиравших из Азии на Европу. Мы назначены были от Провидения служить оградою для европейского образования. Оно могло развиться спокойно в то время, как мы приносили ему собою великую жертву.
Счастливее нас были в этом отношении западные народы крайней Европы. Там нападали на нее Арабы, народ просвещенный, изобретатель алгебры, переводчик Аристотеля и греческих поэтов, давший, по мнению некоторых, рифму и многие прелестные формы европейской поэзии. У нас же кто были? Обры или Авары, от которых в летописях осталась одна только устная притча: «погибоша аки обри». Они запрягали дулебских жен в свои телеги. Около Киева прокочевали, на Подоле Днепра, Угры или Мадьяры, от которых, как думает Шафарик, осталось у нас в языке слово телега (taliga). За ними следовали Печенеги, пившие кумыс из черепа Святославова, Половцы и наконец Татары. Иго последних в течение двух с половиною веков протяготило нашу землю.
Эти народы, проходя по Руси, оставляли за собою только груды костей человеческих, да пепелища городов и сел.
Наши враги распространяют ложное мнение, будто бы Россия была монголизирована. Народ наш, напротив, питал всегда отвращение к Татарам. Свидетельствует это пословица: «Незваный гость хуже Татарина». Мать, провожая сына на горькое житье, поет ему причеты:

«Ты Татарина назовешь родным батюшкой,
А Татарку родной матушкой».

Еще Карамзин заметил, что в русском языке осталось не более пятидесяти татарских слов. Исследования подтверждают это: казна, караул, аршин, ералаш, кабак – татарские слова . Их не изменял народ и не осмысливал по-своему, как он это делает с другими словами иностранными. Так например, слово дилижанс, которое ему очень понравилось, он превратил в лежанку, или лежанец, из омнибуса сделал обнимусь. С свойственною ему ирониею, ресторацию превратил в растеряцию, а из мародера сделал мiродера. Но ничто ему так не полюбилось из всех изобретений европейской цивилизации, как железная дорога, которой он дал имя свое и прекрасное: чугунка.
Некоторые слова в древней Руси указывают на торговые наши сношения с европейскими народами. Так, слово шелковый в XIV веке заменяется словом шидяный - от немецкого слова seide, потому что тогда мы покупали шелк y Немцев, a когда стали покупать его y Англичан, то заимствовали y них слово silk (шелк).
Когда Россия отворяла настежь ворота европейскому образованию, тогда вместе с ним вторглись к вам бесчисленные слова иностранные. Ломоносов называл это наводнением и, как блюститель чистоты родного слова, поставил против него плотину в языке славяно-церковном. Но, несмотря на то, слова вторгались, и многие из них остались. Словарь наш свидетельствует о нашем гостеприимстве к европейскому образованию. Возьмите одну букву А: в ней весьма много иностранных слов и очень мало русских. У Голландцев мы переняли все термины мореплавания, у Италиянцев - термины искусства, у Французов - слова, касающиеся домашнего и светского общежития; но то нехорошо, что мы даже в семейный быт внесли из этого языка названия отца и матери (папа, мама), переделав их однако по-своему в уменьшительные, папенька, маменька.
Немцы были для нас менее полезны других народов. Они дали вам свою табель о рангах, со всеми их коллегиен-титулер-гоф-штатс-ратами, которые при Екатерине II переведены на русский язык, чтобы еще более привить их к чинолюбию русских людей, и названы советниками.
Характеризуя русский язык чертами народного характера, в заключение моей характеристики скажу, что, к чести нашей, мы не создали искусства говорить на нем много, не сказав ни одной мысли, и не выдумали искусства скрывать в нем мысль свою, извратив его первоначальное назначение выражать ее открыто. Наше слово было, по большей части, искренним и честным.
Наше слово имеет, как я сказал, свою тысячелетнюю историю, если считать ее с изобретения славянской грамоты и начала перевода Священного писания, которые совершились, по исследованиям ученых, в 862 году. Но следует вопрос: имеет ли эта история право на название науки? Выражает ли она в своих событиях общий закон развития человечества, или есть только случайное сцепление литературных фактов без всякого участия мысли, которая развилась бы в них органически? Я отвечаю на этот вопрос утвердительно: история русской словесности имеет полное право быть наукою.
Три периода совершает человечество вообще, и каждый народ в особенности, по трем элементам, которые участвуют в его развитии: Божественный, лично-человеческий и народный. Эти три элемента, обозначающие три периода, соответствуют троичному проявлению самого Божества. Если человек был создан по образу и по подобию Божию, то и история человечества должна носить на себе отражение троичности Божественной. Как ни помрачен был образ Божества в человеке, но все-таки мы его в нем находим: так точно и в истории человечества образ Божественный сияет своим трояким лучем, несмотря на густые облака событий, его затмевающие. Отклоняю объяснение по этому предмету, потому что оно завлекло бы нас слишком далеко.
Каждый народ начинает свое развитие определением своих отношений к Божеству. Италиянский философ Вик; в своей книге: Новая наука говорит, что история не представила ни одного народа безбожника. В самом деле, безумие безбожия может встретиться в одном человеке, но в целых народах мы никогда его не видали. Чем народ крепче и благонадежнее, тем глубже он задумывается о Божестве и тем долее живет в религиозном периоде.
Но как всякое человеческое развитие имеет свою немощь, то и религиозный период имеет свои недостатки, когда переходит в излишество обряда, или в господство феократии. Против этого является противодействием лично-человеческое начало. Человеческая личность тогда только имеет значение, когда служит сосудом идеи истины, добра и красоты. Без них же она перерождается в эгоизм.
Против этой слабой стороны нашей личности воздействует начало народное. Народ дает личности человеческой опору и цель; без него личность является праздно-отвлеченною. Но и народное, будучи взято в отдельности, имеет также свою слабую сторону, о чем мы скажем после.
Применим эти общие начала к истории развития всего человечества. Первый период - религиозный является на Востоке. Здесь была колыбель религий всего мiра. Здесь, на горах и в долинах Азии, небо открывало свои тайны земле. Здесь были Хорив, Синай и Фавор. Отсюда взошел свет истинной веры, озаривший человечество. Но здесь же обряд и феократия сковали личность человека: вместо того, чтобы поклоняться Богу живому и истинному, который дарует свободу человеку, человек создал сам себе бога и отдал себя в оковы своему же созданию.
За периодом восточным следует греческо-римский, в котором развилась свободно, во всей красоте своей и силе, человеческая личность. Лица Греции и Рима - герои, в которых проявляются идеи истины, правды, добра и красоты. Героизм древних переродился в эгоизм в лице римских Цезарей. Он сокрушился у подножия Креста, на котором искуплена была в вечную свободу личность человеческая и человечество причастилось Божества. Когда Распятый восклицал: «Боже мой, Боже мой, вскую мя оставил еси?», Он исповедал в себе человечество. - Когда Он вопиял к Отцу: «Отче, в руце твои предаю дух мой», в Нем открылась тайна Божества.
Вскоре по Его вознесении и соединении с Божеством, Дух Святый в виде огненных языков сошел на учеников Его и друзей, на просветителей человечества. Что же значат эти огненные языки? Это - народы, члены великой семьи человеческой. Всякая народность была здесь освящена, всякий народ явился идеею Божией, облеченною в слово.
Только со времени христианства народы стали признаваться другими народами. Греки называли все другие народы варварами, признавая за народ только себя. Римляне уважали одних тех, которым давали право римского гражданства. В наше время народы становятся личностями, и каждый из них себе целью, а не средством для других. Право естественное от отдельных лиц переходит на целые народы, а право международное должно торжествовать более, чем когда-нибудь.
Закон развития, общий всему человечеству, отражается и в каждом народе, равно и в слове его, как выражении его жизни. Рассмотрим, как он отражается в истории русского слова.
Русский народ начинает также периодом религиозным, в котором, определяя свои отношения к Божеству, остается семь веков с половиною. Почему же так долго? Потому, что все великое, по закону самой природы, растет туго и медленно, как дубы и кедры. В это время словесность русская имеет преимущественно религиозный характер и принадлежит более церкви. Слабость дела человеческого отражается также в обрядной стороне, олицетворяемой расколом, и в потемках феократии при патриархе Никоне.
Этой слабой стороне воздействует новый период, в котором развивается личность русского человека. В древнем периоде личность развивалась только в двух видах: государя и инока. С Петра Великого начинается собственно у нас период развития личности, и может быть назван в лучших своих представителях героическим.
В наше время реформа Петрова дожила до своих пределов и вызывает необходимое воздействие. Вот почему многие снимают с Петра его величие и хотят отнять у него всякую заслугу. Но это неверно. История должна ему возвратить ее, - и заслуга его состоит в великой деятельной работе отечеству. Она выражена словами двух поэтов: Ломоносова и Пушкина. Первый справедливо сказал о нем, что он царствуя служил; второй назвал его прекрасно вечным работником на троне.
Со времени Петра идеи человеческие совершенно правильно развились в главных представителях русской словесности. Ломоносов является героем истины и всю свою жизнь до последнего вздоха приносит в жертву науке.
Истина, переходя из науки в жизнь, становится правдою. Героем правды является наследник Ломоносова в литературе, Державин. Идея правды внушила ему его лучшие песнопения. Он определял Бога такими словами:

«Он совесть внутрь, Он правда вне».

Вспомним стихи, которыми он заключает свою оду «Властителям и судиям», воспетую во имя правды:

Воскресни Боже, Боже правых,
И их молению внемли!
Приди, суди, карай лукавых
И будь один Царем земли.

Идея добра осуществилась у нас в двух представителях словесности, тесно связанных родством души: в Карамзине и Жуковском. Карамзин воплощал идею добра в соединенной любви к отечеству и человечеству. Вся жизнь его делится на две половины, из которых в первой он изучал все то, чт; прекрасного есть в человечестве, а в другой принес плоды этого изучения на алтарь отечества, посвятив труд свой его монументальной истории. Жуковский идею добра слиял в душе своей с идеею красоты. Облетая весь мiр своею прекрасною душею, он сочувствовал всем красотам поэзии разных народов мiра и усвоил их родному языку.
Пушкин, имя которого не может быть произнесено без чувства скорби при мысли о кровавой и преждевременной его утрате, является нам героем красоты. В одном стихотворении: Эхо он выразил нам свое назначение как поэта. Он отзывался на все прекрасное, что встречал в жизни своей и своего отечества. Истинная, живая красота не может быть не народною. В Пушкине прекрасное сочеталось тесно с народным.
В период развития личности была также своя слабая сторона, которая сильно обнаруживается и теперь. Этот недуг нашего времени есть эгоизм, против которого спасение в сильном развитии народного начала.
Пушкин в двух своих главных произведениях: «Евгении Онегине» и «Борисе Годунове», сознал: в первом - болезнь своей эпохи, во втором - народное начало, которое может быть от нее спасением. От этих двух произведений ведут свое начало все замечательнейшие явления словесности нашего времени. Они или изображают отвлеченный эгоизм, в самых разнообразных видах развившийся в русском человеке, или пускаются в глубины народного духа и изображают его светлые и темные стороны. Есть писатели, которые, как Геркулес, стоят на распутии, служа попеременно то тому, то другому элементу в нашей жизни.
Великое событие, совершившееся в наше время, освобождение крестьян, есть также плод развития народных начал в нашей жизни. 20.000.000 бескровных существ возвращены человечеству. Сколько новых сил дано в этом возобновлении достоинства человеческого русскому народу! Правда, что отечество наше болеет, страдает, но без сильных мук не родится ничто великое. Мы вполне надеемся, что оно переживет настоящий кризис со славою и разрешит вопрос освобождения к полному счастию всех сословий народа. Мы имеем все задатки к разрешению этого вопроса, главнейший из которых заключается в нашей земле, составляющей шестую часть обитаемой планеты. Россия имеет 70.000.000 жителей, а на земле своей может поместить их 700.000.000. Вот в чем заключается наша возможность разрешить вопрос освобождения без пролетариата. A вспомним, как страшен пролетариат на Западе. Испугавшись его, Франция отказалась от большей части своей политической свободы. Моммзен говорит, что если бы пролетариат восторжествовал в Англии, то отодвинул бы ее на двести лет назад и отозвался бы от берегов Массачузета в Америке через всю Европу и Азию до Японии. В Германии страх пролетариата лишает простолюдина немецкого права заключать брак и вести семейную жизнь. В пролетариате заключается одно из препятствий политическому единству Италии; из пролетариев Неаполя вербуются те разбойники, которые опустошают юг Италии. У нас пролетариат невозможен при наделе крестьян землею. Россия может со временем представить Западу одно из самых счастливых государств на земле, в котором не будет ни одного человека без участка земли. Зародыш такого великого явления заключается в освобождении крестьян. К чести нашей современной литературы должно сказать, что  наши писатели, начиная с Гоголя, Павлов, Тургенев, Григорович и другие, много содействовали словом этому славному делу. Много залогов и надежд в литературе того народа, где мысль и слово выражаются прекрасным делом жизни.



ЛЕКЦИЯ 2.


В прошедший раз мы старались решить вопрос: как характер русского человека отражался в русском языке? Этот вопрос совершенно нов в нашей науке. Я не взялся решить его вполне, но задал его в первый раз и представил вам некоторые данные для его решения.
Далее определена та основная мысль, которая пройдет через всю науку и осветит все ее события, связав их в одно органическое целое. Считаю нужным прежде чем отправиться в путь истории, обозначить еще раз яркими чертами эту мысль, которая послужит нам руководительною нитью.
Три элемента в человеке, постепенным своим развитием, определяют три периода в жизни всего человечества и каждого народа: элемент божественный, лично-человеческий и народный. От правильного их соотношения зависит совершенство жизни человеческой в каждом народе. К этому идеалу ведет история, и в этом пути заключается истинный прогресс каждого народа и каждого человека отдельно.
Народ, как и человек, начинает с божественного. Если мы веруем в Бога, как создателя человека, то необходимо должны признать веру откровенную. Мы не можем допустить нелепости, чтобы Бог, создав человека, не дал ему первой возможности стремиться к Нему и не открыл ему Себя. Иначе мы должны принять, что Бог, при создании человека, завязал ему глаза и сказал ему: «Ищи меня». Следы первоначального откровения видны во всех религиях мiра, как бы ни помрачена была в них истина Божества. Религиозный период бывает везде первоначальным, и чем серьезнее, чем благонадежнее народ, тем долее он обдумывает свою веру. Есть и своя слабая сторона в этом периоде, когда религия переходит в обрядность и в феократию. Такая участь постигла все религии Востока. Истинная же религия христианская перешла из него в Европу и двинула в ней просвещение.
Против обрядности и феократии действует лично-человеческое начало, поскольку оно является сосудом истины и правды, добра и красоты. Но личность человеческая, лишенная этих идей, впадает в эгоизм, который есть слабая сторона лично-человеческого элемента.
Против эгоизма воздействует элемент народный. Человек без народа становится отрешенною единицею, ни на что не годною. В ваше время, когда народный элемент начинает быть господствующим, весьма важно определить, как можно точнее, понятие о народе. У Французов есть два слова для выражения этого понятия. Недавно члены сената Франции подняли было вопрос о различии этих двух понятий. Под именем peuple Французы разумеют чт;-то низшее, под именем nation - что-то высшее. Peuple есть как бы стихия, из которой выработывается нация посредством человеческого элемента, проникающего каждую личность в народе. Французы не назовут нациею ни Калмыков, ни Киргизов, а дают это имя только народам, причастным образованию человеческому.
Мы не имеем двух слов для выражения одного понятия. У нас есть одно только слово: народ. Но употребляя его, мы нередко относим это понятие к одному простому народу, и тем сами себя от него отторгаем. Это неправильно. Все сословия в народе необходимы, и все вместе должны составлять одно нераздельное органическое целое.
Есть и в народном элементе своя слабая сторона. На Западе она называется массою, а у нас чернью. Это есть отсед от народа, отрешение неправильное от народной жизни, вредное благу общества и страшное государствам во время их переворотов. Сюда входит все то, чт; отрицает божественное начало, чт; коснеет в эгоизме и чт; отседает от народа, как органического целого.
Уяснив основную мысль нашу, мы бодрее приступим к самой истории. Сегодня быстрым полетом мы обозрим религиозную словесность древнего периода. Он объемлет семь с половиною веков, кроме которых ему предшествует целый век религиозной словесности вне нашего отечества. Чтобы не потеряться в этом лабиринте, разделим весь период на три отдела. К первому относятся: вторая половина Х-го, XI и XII века; их можно назвать веками ясного и разумного понимания истин веры. За тем следует второй отдел: века скорби и туги народной - XIII, XIV и первая половина Х;-го. Когда окрепла и сосредоточилась Русь в одно государство, за веками скорби последовали века борьбы внутренней и внешней: вторая половина Х;-го, Х;І-й и XVII-й до конца его.
Чтобы сократить очерк, возьмем из всякого века по отголоску, и все они сольются в один согласный хор, который выразит одну мысль от начала до конца.
Я сказал, что наша словесность начинается не у нас, а в соплеменном нам народе - Болгарах. Для них была изобретена св. Кириллом славянская грамота, чему, по мнениям ученых, в нынешнем году исполнится тысячелетие. Для Болгар же первоначально переведены были Священное писание и богослужебные книги тем же Кириллом и окончен перевод в Моравии братом его, св. Мефодием. В Риме, на пути от Колизея к церкви Святого Иоанна Латеранского, на левой руке, стоит весьма древняя церковь св. Климента; в ней покоятся мощи Кирилла, которому мы обязаны грамотою и христианским просвещением.
Когда за литургиею вы слышите чтение Евангелия, вспомните, что это были первые слова, написанные на славянском языке. Первые слова Евангелия были: «Искони бе Слово, и Слово бе от Бога, и Бог бе Слово: се бе искони у Бога». Самые древние рукописи Евангелия располагались по праздникам, а так как первый праздник христианский - Пасха, то с этого Пасхального Евангелия рукопись и начиналась. Когда вы слушаете Божественную литургию, вспомните, что это один из первых памятников нашей христианской словесности.
Не очень давно была открыта рукопись Евангелия с предисловием самого первоучителя Кирилла. Вот чт; мы в нем читаем:
«Проглас Святого Евангелия: Христос грядет собрать народы: свет бо есть всему мiру. Итак услышите Словяне все: дар сей дан от Бога… Слышите весь Словянский народ, слышите: слово от Бога пришло, слово, питающее души человеческие, слово, укрепляющее сердца и умы, слово уготовляющее к Богопознанию. Без света не будет радости оку видеть творение Божие: так и всякой души безсловесной, не видящей Божия законы. Душа без-духовная (без-грамотная) мертва является в человеках… Кто на чужем языке слышит слово, как будто медного звона голос ему слышится; ибо св. Павел сказал: «Молитву свою воздавая Богу, хочу лучше пять слов сказать разумных, чтобы и прочие разумели, нежели тьму словес неразумных, которых человек не понимает… Всякая душа отпадает от жизни Божией, когда слова Божия не слышит… Наги все языки без книг, без оружия сражаться не могут с противником душ наших, готовы в плен муке вечной»…
В этом предисловии разумно сознано дело, совершенное Кириллом. Без него мы не разумели бы ни Писания, ни литургии, а чрез него церковь сделалась для нас постоянным живым училищем, в котором мы через Богослужение на понятном языке принимали истину веры.
Ученики Кирилла и Мефодия продолжали их деятельность в Болгарии. Десятый век был золотым веком болгарской словесности при царе Симеоне. Тогда переведены были на славянский язык многие творения отцов церкви и совершены новые самими Болгарами; эти переводы и сочинения приобрела и сохранила Россия. В века скорби мы еще увидим, сколько Болгария оказала услуг нашему отечеству.
От X века, века крещения России, дошло до нас Исповедание веры Владимиром. Нельзя точнее и полнее изложить его и теперь.
От XI века мы имеем сочинения Илариона, первого митрополита, выбранного из Русских. Из глубоких мыслей, проникающих его творения, я приведу изображение двоякого естества в Спасителе: Божественного и человеческого: «Как человек, Он принял молоко Матери, и как Бог, внушил Ангелам и пастухам песню: «Слава в вышних Богу!..». Как человек, лежал Он в яслях, и как Бог, принял дары и поклонение от волхвов. Как человек, бежал в Египет, и как Богу поклонились Ему рукотворенные кумиры Египетские… Как человек, обнаженный вошел в воды Иордана, и как Бог, получил от Отца свидетельство: «Се Сын мой возлюбленный!». Как человек, постился сорок дней и взалкал, и как Бог, победил искушающего. Как человек, пришел на брак в Кану Галилейскую, и как Бог, воду в вино преложил… Как человек, прослезился по Лазаре, и как Бог, воскресил его из мертвых… Как человек, был распят, и как Бог, Своею властью пропятого с Ним впустил в рай… Как человек, запечатан был во гробе, и как Бог изшел, сохранив печати целыми. Как человека, старались Иудеи утаить воскресение, подкупая стражей, но как Бог был уведан и познан всеми концами земли».
Ясно, просто и глубоко слиты здесь оба естества в Спасителе, которые современный анализ хочет разорвать пополам. Все Евангелие так проникнуто тем и другим, что разорвать их невозможно, не нарушив Евангельской жизни и истины. Хотят совлечь Божественность с Христа и оставить в Нем только человека. Но на этом самом покушении беспрерывно совершается то, чт; совершилось раз в жизни Спасителя.
Дело в том, что факт христианства, раз на земле исторически совершившийся, вечен и повторяется беспрерывно в каждую минуту бытия человеческого. Христос рождается, проповедует, терпит муки, распинается на кресте, умирает, воскресает и возносится на небо беспрерывно. В наше же время материальный анализ совлекает с Него Божество, и вместе с Иродом и Пилатом, не познавши в Нем истины, гонит и преследует Его за имя сына Божия.
В XII веке, недалеко от города Турова, при дорожном столбе, спасался инок; но добровольная тюрьма не отделяла его от народа. Напротив, он излагал ему Божественное писание и привлекал к себе всех, которые в страданиях жизни искали врача душевного. Когда умер епископ Туровский, народ и князь Турова обратились с просьбою к Киевскому митрополиту поставить им в епископы столпника (в то время епископы назначались еще избранием народным и волею князя). Это был Кирилл, епископ Туровский, которого недаром называли русским Златоустом или Златословесным учителем.
Он сочинил повседневные молитвы на всю неделю и оставил прекрасные слова, рассеянные по древним рукописям. Можно утвердительно сказать, что западная литература не представила в XII веке проповедника, равного в глубокомыслии и красноречии нашему Кириллу. Его одушевляли древние отцы церкви и церковная песня. Из многих его слов я приведу два: первое о расслабленном.
У общей купели Спаситель видит расслабленного и спрашивает: «Хочешь ли здоров быть?». Хотел бы, отвечает расслабленный, да не имею человека, который ввергнул бы меня в купель. - Тогда Спаситель отвечает ему:
«Что глаголеши: человека не имашь? Аз, тебе ради, человек бых, щедр и милостив, не солгав обета моего вочеловечения… Тебе ради, безплотен сый, обложился Я плотию. Тебе ради, невидимый силам Ангельским, явился всем человекам. Не хотел Я презреть образа лежащего в тлении, но хотел спасти его и в разум истинный привести, и говоришь ты: человека не имашь? Аз бых человек, да Богом человека сотворю».
Расслабленный представляет собою все ветхое человечество, искупленное Спасителем. В лице его, Он говорит нам всем, Он, пришедший на землю соединить все народы в имени людей.
Другое слово о Вознесении. На Элеонскую гору собрались праотцы, патриархи, пророки, апостолы и все верные. - Небеса и земля готовятся к торжеству вознесения. Все человечество в лице Христа возносится на небо и причащается Божественности. Ангелы, бывшие на земле свидетелями страданий Искупителя, сопровождают Возносящегося. В небесах зачинается прение между ними и небесными вратниками, которые говорят: «Се врата Господни: никто из земных ими не проходит; так положил сам Бог: ныне дивимся, зря человека, седящего на Херувимском престоле и хотящего пройти чрез врата прежде Серафимов». Тогда раздается голос Христа: «Отверзите мне врата правды, и, вшед в них, возвещу Отцу моему, чт; сделал и как пострадал на земле». Небесные вратники, услышав голос Божественный, отвечают: «Если не видели, Владыко, Тебя сходящего, то поклонимся Тебе восходящему в славе».
Славится поэзия Данта своими небесными видениями, но видение Кириллово своим значением превышает все. Будь оно известно в Италии, уже давно бы кисть живописца изобразила его в картинке.
Перейдем к векам скорби. Я уже говорил о тех варварских народах, которые Азия извергла на Россию. Чередные смены их окончились Татарами. Внезапно напали они на Русскую землю. Страх этой внезапности передан сильно современным летописцем. Страх нашествия поразил и всю Европу. Вспомним, что императоры сзывали против них крестовый поход. Папа посылал к ним послов-миссионеров, которые подвергались в орде всем унизительным условиям ханского обычая. И на юге, и на севере Русская земля облилась кровью в двух битвах при Калке и при Сити. Татары, пируя после кровавых битв, клали князей наших под доски и, сидя на них, обедали. Все прекрасные города наши сделались добычею пламени; 60.000 Киевлян погибло, не стало 10 богатырей. Город Владимир вознес к небу в своем соборном храме жертву всесожжения, где сгорели святитель, семейство великого князя и бояре с женами и с детьми. Улицы Москвы обагрились кровию ее младенцев. Кроме летописей, народные песни до сих пор сохранили память страдания народа в следующих стихах:

Зачем мать сыра земля не погнется?
Зачем не расступится?
A и месяц, солнце померкнуло,
Не видит луча света белого,
A от духу татарского
Не можно крещеным нам живым быть.

Так народ выразил тяжесть своих страданий и свое отвращение к татарскому игу.
XIII век является бесплодною пустынею после XII, столь изобильного памятниками словесности. Почти одиноко раздается слово Серапиона, епископа Владимирского. Оно начинается по случаю землетрясения, бывшего в Киеве: «Земля, от начала утвержденная и неподвижная, повелением Божиим ныне движется, грехами нашими колеблется, беззакония нашего сносить не может. Не послушали мы Евангелия, не послушали Апостола, не послушали Пророков, не послушали Святителей великих: Василия, Григория Богослова, Иоанна Златоуста и иных Святителей Святых, ими же вера утверждена, еретики прогнаны и Бог познан всеми языками»…
«Тогда Господь навел на нас народ не милостивый, народ лютый, не щадящий ни красоты юной, ни немощи старцев, ни младости детей… Разрушены Божественные церкви; осквернены сосуды священные, потоплена святыня; святители мечу в пищу достались; тела преподобных иноков птицам повержены на снедь; кровь отцев и братьев ваших, как многая вода, напоила землю. Исчезла крепость наших князей и воевод; храбрые наши, исполненные страха, бежали полки. Большая часть братьев и детей наших отведена в плен. Села наши поросли травою и величество наше смирилось, красота погибла, богатство наше другим в корысть досталось, труд наш поганые наследовали. Земля наша сделалась достоянием иноплеменников; в поношение стали мы живущим вскрай земли нашей, в посмех врагам нашим».
«Вспомним наибольшую заповедь: любить друг друга… не воздавать злом за зло. Нет ничего ненавистнее Господу, как человек злопамятный. Как же мы скажем: Отче наш, остави нам грехи наши; а сами не оставляем?».
Новгородцы, по грубому суеверию и фанатизму, сожгли волхвов. Грозно восстал против них проповедник, обличая все их неразумие. Так действовала наша церковь в то время, когда западная учреждала инквизиционные суды против волхвов, и сам папа Иоанн XXII лично боялся чародейства и осуждал волшебников на костры и виселицы.
В XIV веке пустынножитель Сергий распространяет духовную жизнь около Москвы, а ученики его несут ее во все концы до пределов самого отдаленного севера. Стефан Пермский просвещает крещением Зырян, сочиняет для них грамоту и переводит на их язык литургию и Новый Завет.
Один из учеников Сергия, Кирилл Белозерский, действует в пользу братской любви во время междоусобий княжеских, восстает против губительного корчемства и против внутренних таможен еще в XIV веке, тогда как окончательное их уничтожение последовало незадолго до учреждения Московского университета.
Вот отрывки из Кирилловых посланий: «Господине, ни царство, ни княжение, ни иная какая власть не может нас избавить от нелицемерного суда Божия, а еже, Господне, возлюбиши ближнего, как себя, и утешишь души скорбящие и озлобленные, много поможешь на страшном и праведном суде Христовом, понеже пишет Ап. Павел: «Аще имам веру горы преставляти, и аще имам раздати все имение свое, любве же не имам, ни что же польза ми есть».
«И ты, Господине, внимай себе, чтобы корчмы в твоей вотчине не было; занеже, господине, то велика пагуба душам: крестьяне ся, господине, пропивают, а души гибнут. Тако же, Господине, и мытов  бы у тебя не было, понеже, господине, куны (деньги) неправедные; а где, господине, перевоз, туто, господине, пригоже дать труда ради».;-
Утешительны были поучения к пастве митрополитов Московских Петра и Алексия, избранных в этот сан волею не только одного князя, но и всей земли Русской. Когда Татары остановили все наше духовное просвещение, когда пожары, как рассказывает летописец, пожирали громады книг, собранных в храмах в кучу от низу до верху, тогда единоверная и единоплеменная нам Болгария прислала в Москву святителя Киприана, уроженца ее столицы, города Тернова. Он восстановил у нас грамоту и духовное просвещение, привез с собою множество рукописей, уединялся около Москвы в обитель, при слиянии рек Сетуни и Рамени, и здесь сам переводил и писал книги, заставляя и других работать около себя. Он же, по всем вероятиям, побудил великого князя Димитрия на подвиг Донской битвы. После этого святителя осталось замечательное послание против стяжания сел монастырями. Перед кончиною он написал прощальное слово к князьям и к народу, которое читалось в Успенском соборе при его гробе, и заканчивалось следующими словами: «Множество человеческое, все на землю пришедшее, общее естество наше оплачем… О, как же лучшее из Божиих созданий, по образу Его и подобию созданное, без дыхания зрится, и мертво, и полно червей нечистых!.. Как исчезло мудрование? как скрылось слово?.. Увы, страсти! Наг вышел я на плач младенцем, наг отойду снова! Что тружусь и смущаюсь всуе, ведая конец жития, видя его действие, как все мы равным образом шествуем от тьмы на свет, от света же во тьму, - от чрева матернего с плачем в мiр, от мiра печального с плачем во гроб. Начало и конец - плач! чт; же в середине? сон, тень, мечтание, красота житейская». Народ рыданием отвечал на эти слова, которыми оглашались своды храма. Вот яркое мгновение из древней жизни нашего отечества!
В XV веке, когда все бедствия обрушились на нашу землю, и Татары, и черная смерть, опустошавшая целые города, и голод, моривший народ, Греция послала к нам святителя Фотия. Он был свидетелем страданий народа Русского, сам едва не погиб от меча татарского и оставил нам книгу поучений, в которых видно, как он сам глубоко страдал вместе с своею паствою. Ревнуя о нравственном просвещении народа и зная, что оно преимущественно находится в руках духовенства, он обращался к священникам с такими словами из Дионисия Ареопагита:
«Достойно бо быти, рече, Господню священнику чисту яко свету,
свету быти - и тако просвещати,
чисту быти - и тако очищати,
святу быти - и тако освящати».

Вот как святитель Фотий изображает голод и нравственную его причину:
«Земля, иссохши в конец, изменилась в своей красоте, неплодная, залядевшая; сохнет и расседается, и в глубину ее солнечное сияние входит… Земледельцы, сидя при бороздах и сплетши руки на коленях, стенают над трудом рук своих, плачутся, смотря на детей своих, рыдают, взирая на жен и иссохшую траву осязая руками… Все окрестные места одождены, наши же не одождены. Перемешались времена года, зной и стужа. Нет ли в нас самих причины тому? Неужели же у Бога чт; отнялось от Его власти и силы? Оставим такое хуление… Нет, со всеми делами безместными, мы и братолюбие затворили: вот почему сухи бразды наши; любовь иссохла и глас молящихся всуе вопиет на воздухе, расходится ниже молящихся слышахом».
В другом слове пастырь сравнивает себя с несчастным кормчим, которому вверен корабль, волнуемый многоразличными бурями. «Не только всякий день, но и всякий час, он неусыпно рыдает к Богу, прилагая весь ум к заботам о вверенных ему душах; свою же душу, единородную и бессмертную, в сих превеликих волнах, одним лишь печальным рыданием временно утешает».
В одно время с Фотием действовал на юге Григорий Цамблак, племянник Киприана, святитель, которого послала в Киев та же Болгария. Он действовал по следам своего дяди и был красноречивым проповедником. Множество слов его на все праздники года дошло до нас, и они известны под именем слов Григория, архиепископа Российского. - Приведу из них два отрывка. Вот изображение руки милостивого человека на страшном суде:
«Такую руку приняв Владыка на страшном суде, покажет перед всеми, и предстоящим небесным силам, и святым в славе сущим, и грешным, ожидающим муки, и скажет: сия рука напитала меня голодного, напоила жаждущего, одела нагого, обвязала струпы мне больному, в темнице послужила мне, много раз вводила меня странного и промышляла обо мне, ей же и я воздам в награду наследие моего царства».
Вот другой отрывок из слова на день Илии пророка, где объясняется взятие его на небо. Известно, что Илия был суров к своему народу и не снисходителен ни к каким его слабостям, жил в пустыне один, и ворон носил ему пищу:
«Если ты, Илия, так жесток, что не можешь терпеть согрешений Израиля и никакими человеческими страстьми не преклоняешься, то не следует тебе жить с человеками, а взойди ты ко Мне, да Я к человекам сниду. Мена произойдет между нами: взойдет человек и снидет Бог. Не одного Израиля, но и всех народов неправды и беззакония видя и долготерпя о них, Я понесу их грехи и кроме греха, во всем им уподоблюсь…. Взойди ты с плотию, да сниду Я взять плоть, бесплотный; взойди ко Мне на колеснице огненной, да сниду Я как дождь на руно. Ты в громе на небо, Я в тишине на землю»…
За веками скорби следуют века борьбы, начиная с половины XV. Еще с ХІ;-го в Новгороде и Пскове, по влиянию Запада, возникла стригольническая ересь, против которой действовали патриархи Царьградские своими посланиями, писанными вероятно Дионисием Суздальским, который был в Царьграде. Ересь эта была тогда подавлена; но в XV веке явилась новая, гораздо опаснее, известная под именем Жидовской. В Новгород зашла она из Литвы, а из Новгорода проникла в Москву, где заразила духовенство, самого митрополита, бояр, в том числе славного дьяка Федора Курицына, и наконец допущена была в чертоги великого князя и принята его невесткою. Учение еретиков имело начало свое, как полагают, в учении и посягало на все основы - христианства, отвергая Троицу и догмат воплощения. Тогда-то явился противник этой ереси, богато вооруженный богословскими познаниями, необходимыми для борьбы: это был Иосиф Волоцкий, основатель Волоколамского монастыря. Он написал книгу в 16 главах против этой ереси, известную под именем Просветителя и только недавно напечатанную ученым духовенством Казани. Действуя против не признававших Нового Завета, он ссылался только на Ветхий и должен был приводить доводы разума. Так объясняет он догмат пресвятой Троицы, выводя его из образа человека, созданного по образу Божию:
«Слушай, как человек был создан по образу Божию и по подобию: по образу - не о плоти говорится: плоть покрывало, создана и мертва и видима, а Бог невидим. По образу говорится о невидимом в человеке, а невидимое в нем есть душа, слово и дух: по образу Божию в человеке душа, она же называется и умом и подражателем бывает Богу… Душа умна и называется отец; слово же рождается от души и называется сын. И дух исходит, имея общее сопребывание, нераздельное с душею и с словом, и как Отец и Сын и Дух Святый бессмертен и бесконечен, так и человек, по образу Божию созданный, носит в себе Божие подобие, душу, слово и ум.
Еще по образу же разумеется самовластное и обладательное в человеке: как Бога никто не выше, так и на земле никто не выше человека: Бог сотворил его обладающего всем по подобию Божию, значит быть человеку милостиву, щедру ко всем, паче же ко врагам, как Бог сияет солнцем Своим на злых и на благих».
В XV веке начала ослабевать у нас монастырская жизнь. Причиною этого было то обстоятельство, что монастыри были окружены слишком богатыми угодьями, и обряд монастырской службы осиливал слишком жизнь духовную. Этим недостаткам хотел пособить питомец Кирилло-Белозерской обители Нил, прозванный Сорским от протекавшей там реки Сорки, при которой он основал свою обитель. С Афонской горы он перенес к нам житие скитское и основал первый скит для восстановления духовной жизни в наших обителях. Он написал книгу об осьми помыслах, подражая творцам подобного же сочинения св. Нилу и Кассиану. В этой книге он предложил средства для духовной борьбы с теми помыслами, от которых рождаются все страсти и пороки человека. Он исследывает страсть в ее зародыше и преследует ее через пять ступеней до полного ее развития, в котором гибнет душа, ей преданная. В этих исследованиях психолог мог бы найти превосходные для себя указания, а писатель, занятый анализом души, - верное руководство. Эти глубокомысленные созерцания  Нил Сорский почерпнул в тех самоуглублениях души своей, которые он так описывает:
«Кий язык изречет? Кий же ли ум скажет? Кое слово изглаголет? Страшно бо, воистинну страшно и паче слова. Зрю свет, его же мiр не имать, посреде келлии на одре седя; внутрь себе зрю Творца мiру и беседую, и люблю, и ямь, питаяся добре единым Боговидением, и соединився Ему, небеса превосхожду: и се вем известно и истинно. Где же тогда тело, не вем».
Замечательно, что Нил, говоря о других помыслах, кроме уныния, выражается или словами Писания, или словами отцов церкви; когда же говорит о помысле уныния, то по большей части выражается собственными словами: не потому ли так, что этот помысел особенно сроден русскому человеку, и что Нил наблюдения над ним мог производить и в самом себе, и в близких ему соотчичах. Известно, до каких крайностей доводит русского человека этот помысел. Вот слова Нила:
«Не мал наш подвиг на дух скорбный, понеже вметает душу в погибель и отчаяние. Если скорбь от человеков будет, подобает благодушно претерпевать ее, и молиться за оскорбивших, зная, что не без Божия Промысла все с нами случается и что все на пользу посылает нам Бог… Полезна нам может быть одна только скорбь - о грехах наших, и то с надеждою и покаянием. Скорбь же праздную надобно отметать от сердца, наравне с прочими злыми страстями, потому что она творит душу пустою и унылою, и некрепкою, и нетерпеливою к молитве, и ленивою к чтению».
«Но если уныние укрепится в нас, великий подвиг предстоит душе: лют его дух, самый тяжелый, сопряженный с духом скорбным. A тем, которые пребывают в безмолвии, рать на него належит великая. Когда жестокие его волны встают на душу, в тот час и не мнит человек, чтоб можно ему было когда-нибудь от них избавиться. Ему приходит на мысль, что и Бог оставил его, и не печется о нем более, и что его одного только и оставил Он, и что с другими того не бывает, что с ним, и тогда все благое кажется ему мерзким».
Так в XV веке Иосиф Волоцкий представляет борьбу с ересью, а Нил Сорский - борьбу со страстями; но между XV и XVI веками мы встречаем деятельного и трудолюбивого писателя, митрополита Даниила. Будучи рожден и воспитан для духовной и пустынной жизни, он не был способен к жизни практической и, рано оставив престол митрополии, удалился в келию Волоколамского монастыря, где написал много книг, и теперь хранимых в его библиотеке. Из двух оставленных им огромных книг слов и посланий, в первой он занимался решением многих догматических вопросов православной церкви. Замечательный исторический метод, им употребляемый при решении этих вопросов, - метод, из которого видна его огромная начитанность в Писании и в творениях св. отцов. Обыкновенно он ставит сначала положение, или истину, признанную церковью, и затем приводит все, что к ней относится, из Ветхого и Нового Завета, из богослужебных книг, из канонов и правил церковных, изо всех отцов церкви вселенской и русской, следуя историческому порядку. - В заключение он уже собственными словами извлекает сущность из всего сказанного, присоединяя к тому иногда и свои доказательства. Такой метод, конечно, должен бы быть принят в любой науке, ибо он со всей обширностью исторического изучения вопроса соединяет и самостоятельную силу собственного исследования.
Так в слове о двух существах в Иисусе Христе, Божественном и человеческом, Даниил приводит отрывок из известного слова Иларионова вместе с теми источниками, откуда оно было заимствовано; сам же прибавляет к прочим исследованиям свое наблюдение над двумя важными событиями из жизни Спасителя: Преображением и Гефсиманиею. «На Фаворе, - говорит Даниил, - Иисус показал Божество свое во всем свете и величии славы; в Гефсимании - тугою и скорбию свое человечество, и при обоих событиях свидетели были одни и те же: апостолы Петр, Иоанн и Иаков».
Послания Данииловы были написаны многим духовным и светским лицам, ему современным, и направлены против суеты светской. В одном из этих посланий так изображает он состояние души в пустыне: «Великую пользу приносит пустыня, утишая наши страсти: молчание есть начало очищению души. Ни язык не говорит человеческого, ни очи не видят красоты телесной, ни уши, слыша песни, не изменяют душевной силе; нет глаголов людей глумящихся и смешливых, имеющих обычай разрушать душевную крепость. Ум, не рассыпаемый внешними чувствами, в мiр не растекается, а восходит к себе, через себя же на помышление о Боге и тем осиянный и блистающий, приемлет забвение самого естества… Ни пища, ни одежда, ничто земное его не тревожит… Все свое тщание устремляет он на стяжание Божественных заповедей и вечных благ».
Несмотря однако на такое влечение к пустыне, Даниил сознавал уже потребность эпохи новой и признавал необходимость забот об обновлении гражданского строя России, но отклонял от себя всякое участие в этом. В послании к Мятежелюбцу он так об этом выражается: «И ты со мною, грешным и худым иноком Даниилом, совета о сем не имей: еже бы высоту небесную уведети, и глубину морскую измерити, и концы земные обтицати и исчислити, и озерам и рекам каменные стезя художьствовати, и весь мiр строити, и якож в круг некый вселенную всю объяти, и всех в един нрав привести и от всея поднебесныя неправду, и лукавство, и всякое зло хитрьство изгнати не навыкл есмь: понеже безумен и окаянен есмь человек и неделатель ни которому благу; но точию божественные писания глаголю слышащим и приемлющим и хотящим спастися…».
Одновременно с митрополитом Даниилом действовал митрополит Макарий. Будучи еще архиепископом в Новгороде, Макарий воспользовался славными его писцами, собрал и переписал под своим руководством Великие Четии-Минеи, 12 огромных фолиантов, содержащих в себе полную энциклопедию богословских и отеческих книг с житиями святых вселенской и русской церкви. При каждом житии находится ежедневный пролог, или поучение, нравственное и душеполезное. В нем благочестивый Русский находил духовную насущную пищу. Это собрание Макарий завещал новгородскому Софийскому собору. Другое подобное и еще более умноженное переписал он руками тех же писцов и под своим собственным пересмотром для московского Успенского собора. Это двоякое сокровище показывает, как богата была уже тогда наша церковь славянскими переводами всех творений отцов церкви и оригинальными сочинениями.
В XVI веке начали вторгаться в Россию: с Запада - учения иностранных церквей и разных еретических сект, астрологические и другие предрассудки, с Востока - учение магометанское и разные обычаи, вредные для нравственности народной. Тогда явился у нас воин, вооруженный для победоносной борьбы со всеми лжеучениями, вредившими православной вере. То был Максим Грек, уроженец Албании, питомец университетов Парижского, Падуанского и других. В Париже он учился у славного филолога Ласкариса и воздает Французам похвалу за учреждение у себя всемiрного средоточия человеческого образования. В Венеции он знал знаменитого типографщика Альда Мануция. Во Флоренции он бывал на проповедях Иеронима Савонаролы, отзывался о нем с большим сочувствием, рассказывал о той чудесной перемене, которую он совершил своим словом в нравах народа, передавая такие подробности, которые были неизвестны по западным источникам. Максим предает публичному позору папу Александра VI и его клевретов, которые осудили на казнь Савонаролу и двух его товарищей. Наш инок готов бы был признать их святыми, если бы они не принадлежали Римской церкви.
Подвизаясь на поприще полемического богословия, Максим оставил нам огромный фолиант сочинений подобного содержания. Особенно замечательно то из них, которое ратует против астрологии. Известно, как этот предрассудок господствовал на Западе даже в XVII и XVIII веке, как величайшие умы были им одержимы, как славный герой Тридцатилетней войны, Валленштейн, благодаря астрологии, погубил свою славу. Позднее и у нас астрология появилась при дворе; но уже в XVI веке церковь, в лице Максима и других, обличала это суеверие.
Превосходно Максимово слово против нестроения и безчиния царей и властелей последнего века сего. Известно, как Европа страдала повсюду от злоупотреблений державной власти, сосредоточившейся в руках отдельных лиц. Еще в XV веке Италию тиранили герцоги, Францию - Людовик ХІ, в Х;І веке в Англии славился своею кровожадностию Генрих VIII, в Дании Христиерн II. Максим направил сильное слово против тираннии. Он воображает себя путником, встречающим по дороге величавую царственную жену, в траурной одежде, с печальным видом и со слезами на глазах. Он спрашивает ее: кто она? - и долго, долго не может получить ответа; но после многих усилий и настояний слышит из уст ее, что имя ей Василия, царская власть, что она дочь Всевышнего, и что траур и скорбь ее - по том позоре, какому предают ее властители сего века. «Как достойно всплакать об них, - говорит она, - которые больны таким бесчувствием и прогневляют Вышнего Бога, сподобившего их столь великой чести и славы». Она указывает на чашу в руке Господа, полную вина нерастворенного, то есть ярости нестерпимой и гнева, - чашу, из нее же пьют все грешные земли, которые благочестивый царский сан растлевают и досаждают Богу всякою своею неправдою и лихоимством, чьи ноги скоры на пролитие крови в порыве неправедного гнева и зверской ярости.
С особенною скорбью вспоминает она, что нет у нее теперь обручников по ревности Божией, каких имела древле. «Не имею, - говорит она, - Самуила, ополчившегося со дерзновением на Саула преслушника. Не имею Нафана, избавившего Давида от падения. Не имею ревнителей, подобных Илии и Елисею, не побоявшихся царей Ассирийских. Не имею Амвросия, чудного архиерея Божия, который не устрашился высоты царства Феодосия Великого. Не имею Василия Великого, воссиявшего в святыне и во всякой премудрости и своими учениями ужасившего гонителя Валента. Не имею Иоанна Златого языком, изобличившего сребролюбивую царицу Евдокию. Не вдовствующей ли жене подобная, сижу я при пустом пути окаянного века нынешнего, лишенная таких поборников и ревнителей? Участь моя, о путник, достойна рыданий многих».
Это слово, вероятно, написано Максимом еще в то время, когда митрополит Филипп не претерпел мучения от Иоанна за смелое слово истины.
Жидовское учение, опровергнутое Иосифом Волоцким и подавленное правительством в XVI веке, возникло у нас с новою силою и посягало не только на основы веры, но даже на основы жизни общественной и семейной. Оно подкапывалось под здание государства и разрывало все связи нравственные, соединявшие детей с родителями. Это учение, известное у нас под имеем ереси Феодосия Косого, проникло в среду простого народа и действовало тайно в глубине народной жизни. Тогда восстал против этого учения инок Отенской пустыни Зиновий, ученик Максима Грека. В обличение ереси Зиновий написал 56 бесед между людьми простыми; не одни богословские доводы находим мы в этом сочинении, но и логические доказательства бытия Божия и Пресвятой Троицы. Еретик, между прочим, говорил, что разум в первом человеке открылся со времени его падения, когда он, вкусив от запрещенного древа, стал разуметь добро и зло. С этим учением согласна философия Гегеля. Но Зиновий опровергал его, говоря, что Адам еще до падения обнаружил великий разум и премудрость в изобретении языка при созерцании животных и признании жены.
В XVII веке борьба в нашей церкви еще сильнее разрослась. Она имела два средоточия: одно на юге, другое - на севере. Киев и Москва подавали руку друг другу в соединенном действии на противников церкви. Еще в конце XVI века явилось в Киеве училище. Его возникновение окрепло в политических бурях южной Руси. В XVII веке оно было обязано своим процветанием Петру Могиле, Волошскому князю, человеку высокого современного образования, принесшему свои огромные средства, и умственные и материальные, в жертву православию. Киевские школы деятельно сносились с Западом и образовали у нас множество ученых богословов, действовавших в XVII и XVIII веках. Отсюда вышли: Димитрий Ростовский, Стефан Яворский, Феофан Прокопович и другие.
Киев привлекал к нам и ученых Запада во имя православия. Из Кёнигсберга вышел Пруссак Адам Черников, после долгих странствий и разысканий по университетам и библиотекам Запада о догмате исхождения Святого Духа, явился к нам с огромным исследованием в пользу истины, как ее исповедует православная церковь.
Религиозной и нравственной силе киевских школ мы обязаны присоединением к нам Малороссии.
Москва строго и пристально следила за киевскою борьбою и устраняла то, чт; могло быть противно истине, по сродной человеку возможности заражаться даже и тем, против чего он ведет борьбу. Но кроме того у Москвы было свое широкое поприще для полемической деятельности: она должна была бороться с внутренними расколами, возникшими по случаю исправления церковных книг. Сюда относятся творения патриархов русской церкви. Независимо от внутренней борьбы, Москва должна была вести еще борьбу внешнюю, с римским католичеством, которое в лице иезуитов вторгалось к нам и вносило свои учения, волновавшие народ. Таков был спор при патриархе Иоакиме о времени пресуществления Евхаристии. Спорили даже простолюдины и женщины на рынках московских, - так сильна была религиозная деятельность в русском народе.
Чтобы дать понятие о том, как наши патриархи разумели связь между церковью и народом, приведем слова из творения патриарха Иоакима Цвет духовный:
«Есть бо сия святая церковь, в ней же едина вера во Христа Господа… В церкви есть видети общий смысл всего народа и государства, общий в вере святей разум, общее святых Отец учение, и чинное в обычаи предания содержилище, един глас… аще ли един глас, и едино умствование».
Последним представителем древней Руси в религиозном отношении был святитель Ростовский Димитрий. Он соединяет древнюю Русь с новою. Строгий обличитель и противник раскола в его Розыске о Брынской вере, он вынес из древней Руси веру чистую и правую. Для народа русского он написал любимую его книгу, Четии-Минеи или жития святых вселенской церкви, где изобразил примеры христианской жизни для людей всякого звания от царей до простолюдинов. В жизни своей он выражал большое сочувствие к искусству, особенно к музыке и пению. По части драматической поэзии он писал опыты мистерий, которые положили основание нашему театру. В своем Алфавите духовном Димитрий выразил полное сочувствие к науке природы. Он говорит, что тот, кто хочет истинно познать Бога и себя и с Ним любовию соединиться, должен прежде познать всю тварь видимую и разумеваемую, так чтобы ни одна вещь от него не утаилась и не приводила его в недоумение. «От дольнего должно восходить к горнему. Бог положил всю природу, как некое училище, или зерцало, перед очами нашими, чтобы мы учась восходили от земли к небу. Если дольнего не познаем, то как уразумеем горнее? От разума и познания рождается вера, от веры же заповедей Божиих хранение. Поскольку процветает разум, постольку процветает и вера».
Так духовный учитель умел согласить духовное начало веры, развитое в древней Руси, с началом разума и науки, которого требовала древняя Русь.
Обзор хода нашего слова в древнем периоде показал нам, как единая идея церкви проникала жизнь нашу и выражалась в слове. У нас спрашивают иностранцы, а иногда и Русские: где ваши учреждения, или институты? и не замечают главного, самого живительного для народа, которым приготовлено его духовное воспитание: это - Церковь.
Правда, в древней нашей литературе есть и дурная сторона, или изнанка религиозного периода, в которой видны невежество, суеверие и предрассудки разного рода. Сюда особенно относятся произведения раскола. Отсутствие науки было одною из главных причин, почему и вера впала в заблуждение. В нынешнее время наши молодые ученые наперерыв печатают и обличают гласно всю эту подспудную литературу. Сюда относятся издания Костомарова, Буслаева, Пыпина, Тихонравова и других. Прежде правительство признавало необходимым употреблять строгие меры гонения против раскола, чем нисколько не достигало цели, а напротив его усиливало. Теперь самая лучшая и действительная мера к ослаблению и даже уничтожению раскола есть обнародование его литературы. Печатная гласность одна только может обличить все его неразумие.
Есть, напротив, другие произведения народа, из которых видно, какие глубокие корни пустило христианство в его жизнь и как ясно разумеет он свою веру. Из множества других я выберу, для заключения беседы, только три поэтические представления истин веры. Они находятся в тех духовных стихах, какие поются самыми темными представителями русского народа, слепыми нищими, около храмов Божиих собирающими вокруг себя толпы народа.
Вот как объясняет себе русский простолюдин происхождение всех небесных предметов мiра и своего собственного разума от Христа:

От чего у нас белый вольный свет?
От чего у нас солнце красное?
От чего у нас млад светел месяц?
От чего у нас звезды частые?
От чего у нас ночи темные?
От чего у нас зори утренни?
От чего у нас ум-разум?
У нас белый свет от Господа,
Самого Христа Царя Небесного.
Солнце красное от лица Божьего,
Самого Христа Царя Небесного.
Млад, светел месяц от грудей Божиих
Самого Христа Царя Небесного.
Звезды частые от риз Божиих
Самого Христа Царя Небесного.
Ночи темные от дум Господниих
Самого Христа Царя Небесного.
Зори утренни от очей Господниих
Самого Христа Царя Небесного.
У нас ум-разум Самого Христа
Самого Христа Царя Небесного.

В этом народном сознании относительно ума слышен отголосок апостольского слова: ум Христов имамы.
A вот как представляет себе русский народ последние минуты жизни человеческой, разлучение души с телом:

Солнышко на закат пошло,
Красное закатилося,
Душа с телом расставалася,
Отошедши она телу поклонилася:
Ты прости мое тело белое,
Тебе, тело белое, лежать в сырой земле,
Станут точить тебя, тело, черви сыпучие,
Сыпучие, неутолимые,
A мне душе идти к самому Христу,
К самому Христу, Судье праведному.

Какое правильное и спокойно-ясное представление смерти заключает в себе этот прекрасный поэтический образ! Сколько духовной силы должно быть в том народе, который так превосходно разумеет смерть!
В третьем поэтическом образе изображено все долготерпение Божие ко злу, совершенному человечеством, истекающее из бесконечной любви Божией к своему лучшему созданию. Этот стих заимствован из одного церковного слова, встречающегося в памятниках древней русской словесности под заглавием Слово от видения апостола Павла. Здесь сначала солнце жалуется Господу на неправды и беззакония людей и говорит: «Вели - и я пожгу их, чтобы не творили зла». Господь укрощает солнце своим собственным терпением. Месяц и звезды жалуются потом на ужасы, ночью совершаемые людьми, и готовы погубить их; но Бог и их успокоивает. Море и реки о том же вопиют к Господу. Наконец земля жалуется более всех. Отсюда-то заимствован народный стих, известный у нас под именем Плача земли перед Богом:

Расступилась, расплакалась
Матушка сыра-земля
Перед Господом Богом:
Тяжел-то мне, тяжел, Господи, вольный свет,
Тяжеле многогрешников, боле беззаконников.
Речет же Господь сырой земле:
Потерпи же ты, матушка сыра-земля!
Не придут ли рабы грешники
К самому Богу с чистым покаянием?
Ежели придут, прибавлю я им свету вольного,
Царство небесное.
Ежели не придут ко Мне, к Богу,
Убавлю я им свету вольного,
Прибавлю я им муки вечные.

Так воображает себе милосердие Господне народ, воспитанный церковью кроткою и милостивою.
Ни в чем так не сказалась вера русского народа в последнее время, как в двух прекрасных явлениях его новой современной жизни: в терпении, с каким он ждал и ждет своей свободы, и в стремлении отрезвиться от своего пагубного порока.
Но мы все еще ждем б;льшего, все еще с желаниями вопием: «Когда-то совершится в нас великое? когда семя, посеянное веками, вырастет и созреет в жатву? когда идея церкви оживет во всех сословиях народа, и тайна жертвы, совершаемой ежедневно в наших храмах, обнаружится и явится вполне в нашей жизни?


ОТДЕЛЕНИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА И СЛОВЕСНОСТИ ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК.
Том XXXIII, № 5.
ЛЕКЦИИ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ,ЧИТАННЫЕ В ПАРИЖЕ в 1862 году
С.П. ШЕВЫРЕВЫМ. (СПб.: Типография Императорской Академии Наук. 1884).


Подготовка текста и публикация М.А. Бирюковой