Исповедь пешехода

"Исповедь пешехода"
Невероятная история

(Пьеса без рояля и скрипки, но с флейтой и трещотками в двух действиях)


Действие первое
«Оплёванный…»


Шёл я по тротуару как-то. В четверг дело было, после дождичка. Гулял. Променад совершал. Денёк славный такой выдался, распогодилось. Зелень вокруг, солнышко яркое в вышине, небо голубое над головой. Тучек нету. Облачко только одно. Ма-а-ахонькое такое. Беленькое. Слева оно висело. Как сейчас помню. Красота неописуемая… Жизни надо радоваться. Вот я и радовался. До тех пор услаждался окружающим совершенством, покуда его не заметил, фрукта немыслимого, перца немытого, небритого и очень даже аморального. Издали я его увидел. Хорошо, что издали.

Смотрю: впереди стоит пьяный в дым мужик и плюётся. Я думаю, как же пройти мимо него, мимо обормота этого плюющегося. Вон он стоит, и как из пулемёта строчит… из «Максима». Стоит и плюётся, бесогон. А я всё ближе к нему подхожу. Ближе, ближе. Ещё ближе… И ещё… Думаю: смогу пройти беспрепятственно мимо пьянчуги этого или не смогу, успею благополучно миновать его или не успею… Удастся мне или не удастся. А то ведь плюнет хлыщ этот, попадёт ещё в меня, прохиндей. Это будет не очень хорошо. Неприятно. Плохо. Даже совсем плохо. Отвратительно и омерзительно.
В душе зажгло. Как свеча. Тепло стало внутри. Горячо. Дым даже повалил. Затем дрожь нервозная откуль-то взялась. Противная такая. Так и тычет в бок… Так и тычет…

Откуда-то изнутри, издалека, из закоулков дальних головных мыслишка одна вдруг недурственная зарделась. Спасительная. Но двоякая: попадёт или не попадёт в меня сей пьяный человек. Хотя человеком в данный текущий момент весьма трудно его назвать.
Тип – вот самое лучшее его наименование. Не слишком ругательно, но и не особо вежливо. Можно и оболтусом, конечно, величать этого типа… Но… кому как… Кому как сподручнее. Каждому своё, как говорится.

Сомнения как чудные мгновения со всех щелей полезли…
А может… и не попадёт он, хрен этот шелудивый, дохляк тщедушный.
О!! Это уже утешает. Даже радует и веселит. Но неизвестно ещё, как на самом деле сложится. Никто же не знает, как в действительности всё произойдёт…

Да, задачка не из лёгких… Задачка – всем задачкам задачка!
Не такая она, честно говоря, простая и неприхотливая. Заковыристая она и довольно сложная. Гадай тут… ни гадай...  И спросить не у кого.

На всякий случай надо шагу прибавить. Ещё! И ещё!! Может, успею проскочить, пока тот наизготовку не встал. Или… Или вдруг пересохнет во рту у него… Хорошо, если так случится. Тогда можно будет преспокойненько так… вальяжно… как бы нехотя… пройти мимо этого мужика поддатого, хама, нахала и наглеца беспардонного. Не только преспокойно, но и важно. Проплыть… как барышня из Смольного института. И даже улыбнуться ему, срамнику, при этом. Ну, или ухмыльнуться, на худой конец.
А если не пересохнет?.. Тогда что?? Тогда как?? Тогда совсем худо будет. Может попасть в таком случае. Прямиком в меня. Вот незадача. Но по теории вероятности он ещё может и не доплюнуть. Ведь может же? Теоретически – да, может. К маме не ходи. А вот практически – не знаю пока. Надо ждать. Это точно. Время покажет.

Пока я шёл… пока думал… пока размышлял – глядь, а мужик-то тот, вот он, уже прямо передо мной стоит. В двух шагах. Или в трёх. Сзади люди напирают, впритык за мной идут, шаг в шаг, след в след, в спину толкают, в затылок дышат… Останавливаться никак нельзя – задние ворчать будут, что вот, мол, топчутся тут всякие… да ещё тормозят, для чего-то стопорятся, якорь бросают. Неудобно после этого будет оправдываться перед ними, что помешал им, перегородил проход своим задом, не дал пройти дальше. Ведь им тоже останавливаться тогда придётся. А им, может, этого не надо. Или не хочется. Кто их знает, что у них на уме. Хозяин – барин, ну и всё такое прочее.

Думаю, как бы побыстрее проскочить мимо плюющегося выпившего гражданина. Сильно выпившего. Вдрабадан пьяного. В дым. В хлам. В лоскут. Вумат. Обойти этого товарища никак невозможно. Ни сбоку, ни сзади.

Слева – стена, у стены скамейка, на скамейке люди сидят, отдыхают. И над ними как раз то самое единственное облачко, которое на небе голубом только что слева висело. Они любуются им. Душа их поёт. Сердце стучит. Зачем мешать отдыхающим… Зачем отнимать радость у них. Пусть облачком любуются, пусть жизнью наслаждаются.

Справа – проезжая часть, по ней машины едут. Не едут – несутся!! Тоже никак не обойти. Да и не самоубийца я, – под машины кидаться…

Раздумывать некогда. Совсем некогда, всё, – нету времени. Цейтнот. Кончилось оно. Время-то… Надо дальше идти. Срочно надо! Необходимо! Я же гуляю!.. Но как быть?.. Что делать?.. Стоять нельзя! Назад – тоже нельзя. Ни в стороны, ни вверх, ни в низ. Вообще никуда нельзя!! Сзади – люди. Прямо – господин этот нехороший. С обоих боков манёвр совершить по известным причинам никак невозможно! Вообще никак! Внизу тротуар асфальтовый. Не будешь же подкоп делать. Останавливаться вообще неосуществимо. Даже на секундочку никоим образом нельзя! Вот, думаю отчаянно, попал в переплёт, так попал… Как кур в ощип. Чёрт бы всех побрал… Но ничего не поделаешь. Ничего не попишешь. Вариантов нет. Не существует их. Только вперёд! Размузыкивать некогда, надо шагать!! Смело и прямо!! Времени вообще нет. Нисколечко.

Я успел всё же на челюсти его взглянуть: шевелит он ими… или нет… готовится он к плевку… или перерыв у него запланированный… Но мельком… не рассмотрел ничего.

Более внимательно глянул сквозь опущенные ресницы, чтобы он не заметил, что я за ним наблюдаю. Маскировка это у меня такая. Сам придумал. В такие острые моменты всегда в голову замечательные мысли лезут, чтобы не оплошать и не опозориться. Вот и ко мне они залезли. Слава богу. Это очень хорошо, что он меня не забывает, что всегда рядом находится. Это же здорово! Ещё раз глянул и ещё, чтобы разглядеть все мелочи и его скрытые возможности.

Вроде не шевелит, не созрел ещё господин-товарищ-барин – можно идти. Быстрее только надо. Успеть чтобы… Чтобы уж наверняка проскочить.

Шагнул я резко вперёд – ну, дабы побыстрее мужчину этого миновать и потом уже дальше по тротуару пойти спокойненько своей дорогой. И чтобы не успел этот хмырь с горы совершить свой гнусный паршивый поступок. Шагаю с некой осторожностью, но и не медлю. Медленность в этом деле чревата негативными последствиями. Шаг… ещё шаг… и ещё… Половину мужика миновал благополучно, – тот, видно, не приготовился ещё… А может, и пересохло у него в горле… Кто ж знает… Бывает так иногда, когда волнуется человек. Да-да. Бывает. В жизни многое случается. Так и тут. Радостный, продолжил я своё движение. Ну, думаю, бог миловал… проскочил… Аж от сердца отлегло. На душе легко стало – перо вставь и лететь можно. И радость на лице появилась. Улыбаюсь… рот до ушей… На облачко голову поднял. Где оно?.. Где оно… милое…

Но в последний момент чёрт тот лысый сподобился каким-то невероятным образом и совершил свой наигнуснейший по своей сути поступок.

В общем, успел он, разгильдяй покровский, в меня плюнуть. Да, в меня. Именно. Ни в кого-либо другого. Ну это, честно говоря… вообще ни в какие ворота не лезет. Вот хмырь… Вот хулиган… И, видимо, доплюнул, этот плешивый отморозок… По всей вероятности, совершил он своё задуманное кощунственное злодейство. И это злодеяние страшное случилось в тот самый момент, когда я почти его миновал, почти прошёл, почти прошагал, почти проскочил этого гнусного безобразника… когда камень с сердца моего часто-часто бьющегося практически упал, когда душа моя петь собралась и когда фанфары победу мою были готовы огласить во всеуслышание.

Это ж надо такому случиться… На спину мне попал, чертяка облезлый. Наверное, попал… Я этого не видел, я же почти прошёл его. И голова поднята была. Я это спинным мозгом почувствовал… Чуть-чуть не успел я. Видно, не так быстро шёл. Или недооценил я его, прощелыгу. Вот, хлыщ… Вот, прохиндей… По всей видимости, всё-таки шевелил он челюстями… или затаился… чтобы не выдавать свои непотребные намерения. А я не заметил или прозевал, как он желваками ворочал. Охламон. Переоценил я себя, видимо. Ох, Федя, Федя. А зря… Эх и ах…

Но делать нечего. Пришлось останавливаться. Ситуация-то не в мою пользу начала складываться…

В этот момент остановились все. И те, и эти. И задние, и передние.

Я встал прямо там, где шёл, в метре буквально от него застыл. Может, в двух. Замер, как вкопанный. Которые сзади шли, – тоже стопорнулись. До меня не дошли они. В шаге от меня окаменели. Стоят и смотрят, – что же дальше будет. А те, что впереди меня шли, – сначала дальше прошли, не останавливаясь, довольные тем, что благополучно проскочили эту трагическую засаду. Но и они что-то неладное заподозрили, оглянулись боязливо, посмотрели по сторонам, сначала на меня с жалостью глянули, потом оглядели себя с радостью, и тоже остановились. Повернулись, встали и смотрят то на меня, то на мужика – балбеса этакого, то на задних товарищей-пешеходов. Тоже чего-то ждут. Интересно же происходящее… и забавно…

Пешеходы, шедшие навстречу, – и те остановились, не доходя до пьяного мужика. Стоят, смотрят, ждут – будет дальше что-нибудь происходить или не будет.

Мужик тот, сильно плюющийся, остался на своём месте стоять. С открытым ртом и глазами выпученными, вот-вот из орбит выскочат. Он вполоборота ко мне и чуть-чуть с наклоном позу принял. И с затолкнутыми в карманы руками. Стоит – не двигается. Замер. Смотрит на меня вопросительно и тоже чего-то ждёт. Вроде бы спросить у меня хочет: чего, мол, это мне от него, такого миленького и добренького, надо. Чего это я, дескать, остановился ни с того, ни с сего около его важной персоны.

Я гляжу на него со злостью неимоверной. Сожрать его хочу. Кипит изнутри во мне всё. Ещё немного и дым пойдёт. Ну что с ним делать, с обалдуем этаким, с чёртом лысым, с типом плюгавым, с нахалом сумасбродным… Даже замахнуться на него сначала хотел. Еле сдержался. Но нервы всё гуляли по моему всклокоченному и взбудораженному не на шутку организму. То там они вылезут, то тут покажутся, то здесь высунутся.

А он, чёрт плюгавый, поглядывает на меня ещё вопросительнее, как бы спрашивая, чего это я, дескать, смотрю на него… и что, мол, я хочу от него… Да ещё почему это я, такой-сякой и разэдакий, со злостью на него гляжу. Мол, катись колбаской по Малой Спасской. Может быть, ещё куда меня посылал, мне неизвестно. Откуль мне это знать.

Я стою напротив и думаю тихонечко про себя: он что? – дурак? или идиот? Или шлангом прикидывается… Неужели он вообще не понимает, почему я гляжу на него, на охламона поддатого. Да ещё со злостью. Вот если бы это я плюнул на него, как бы он тогда глядел на меня… Ну что, понял? – придурок… с горы. Но он, видимо, не понял… Точно – придурок. Точно – этот… как его… Да ещё актированный…

Придурок опять на меня посмотрел. Но уже совсем другими глазами. Учуял, вероятно, что я замахнуться на него хотел. Теперь он смотрел на меня нагло и с открытым забралом. И беспардонно. Кулаки в карманах сжал. Как бы говоря, чего это я, мол, тут стою, да ещё на него гляжу так зло. С какой, дескать, это такой стати… И по какому, мол, такому поводу. Что, мол, не плевал он на меня. Дескать, он никогда такого не делает. Ни в пьяном виде, ни в трезвом. Вообще ни в каком. Ни днём, ни ночью. Ни утром, ни вечером. И что, мол, зря я на него так смотрю сердито и так думаю о нём плохо. Дескать, он очень хороший человек. И совсем не дурак, как о нём могут думать некоторые… Да и на осла, мол, он тоже совсем не похож… Мол, он точно не осёл и понимает всё. И почему, дескать, вообще это я тут остановился… И для чего… Как, мол, это я посмел. Делать-де мне больше нечего, что ли… Шёл бы я дальше своей дорогой… – пока цел.

Я на все сто был уверен, что он так думал обо мне. Скотина эта стоеросовая…
Да он не только придурок, не только осёл, пришло мне неожиданно в голову. Он вообще дурак. Самый обыкновенный. Не обыкновенный, а лагерный. Так говорят в подобных случаях. К тому же наглый. Не просто наглый, а даже наглючий. Я так думал про него в тот момент. И мне казалось, что я прав. Тени сомнения не было.

Дурак тоже, видимо, что-то думал про меня. И в тот момент тоже. Поэтому он опять посмотрел на меня. Но теперь уже с сожалением. Кулаки в его карманах разжались. Он вынул из них руки и в стороны развёл… Видимо, хотел сказать, что он не плевал на меня, и что, мол, зря я про него так думаю.

Я тоже почему-то засомневался в этот момент. А может, и взаправду это не он вовсе плюнул… Может, другой кто?..

Глянул по сторонам – нет никого. Те лишь, которые на лавочке слева сидят. Но они разговорами заняты. Красотой любуются. Облачком. Да жизнью хорошей радуются. Не до этого им. Да и не доплюнули бы они до меня. Даже при большом желании не смогли бы. Куда им… Кишка у них тонка и расстояние до меня огромное.

Снова глянул я на этого товарища. С видом таким, осуждающим, глянул, – мол, ну что же ты… товарищ… Зачем ты это сделал… Эх, товарищ… товарищ…

Товарищ в нутре-то своём с детства, по всему видать, стыдливым был. Глаза вниз опустил, как девица красная. Руки ещё шире развёл. Оправдываться передо мной кинулся. Это я по выражению его лица растерянного понял. Всем своим видом, ну и выражением лица, он говорил, что, дескать, нечаянно у него это получилось. Не специально будто он это сделал. И не хотел он вовсе этого делать. В планах даже не было… Чеслово… Вот те крест… Сам даже не знает, как это у него получилось. Бес, мол, попутал… И то случайно. Видит бог, что не нарочно он это сделал. Мне даже показалось, что слеза у него на глаз накатилась. Ну, думаю, прошибло тебя, господин хороший… Видно, и взаправду не хотел ты в меня плевать, дорогой мой человек…

Расслабился я тут. Простить его уже хотел. Пожалеть даже. Но вовремя краем глаза фальшь заметил в его поведении. Господин этот хороший – на самом деле не такой уж и хороший. Да и на господина явно не похож. Куда ему… Хмырь он! А не господин. И глаза его забегали из стороны в сторону. Руки свои к туловищу прижимать стал, кулаки опять начал сжимать до хруста в косточках. Снова сомнения одолели. Что-то здесь не то… Не ведут так себя люди, которые невзначай что-нибудь делают. Не такие они вовсе. Раскусил я его тотчас. Да, вовремя я его расшифровал. А то чуть не простил его… Даже пожалеть хотел по-свойски, обнять чисто по-человечески, слова нежные сказать, ободрить, доброй жизни пожелать, на опохмелку дать. Вот она, мягкотелость. Вот она, жалостливость моя никому ненужная. Вовремя образумился и в себя пришёл. Стал трезво рассуждать. И на него весьма категорично взглянул. Ну, думаю, овечкой хотел прикинуться. Ягнёнком несмышлёным. Дурак-дураком, а туда же… Обвести меня вокруг пальца намеревался. Обдурить хотел. Разжалобить меня мыслил. Слезу даже на глаз накатил каким-то образом. Не впервой ему, видимо, лапшу на уши людям вешать. Но со мной такое не проходит. Не прокатит… Мы тоже не лыком шиты. Ишь, овечка… мать твою налево.

Мужик-овечка, по всей видимости, заподозрил неладное и ну смотреть на меня опять как бы с недоумением: дескать, не так я понял его, мол, это вовсе и не он, плюнул-то… Как говорят в таких случаях, напраслину хотел сам на себя навести. Вызвать, так сказать, огонь на себя… Чтобы разделить таким образом со мной моё неприглядное положение поровну. И душевное состояние тоже. Кулаки его тут опять разжались, а руки крест-накрест на груди сложились. Глянь на него… – паинька… ангел божий… Но меня на мякине не проведёшь… Мы тоже не хухры-мухры. Не с тех краёв мы приехали. Кое в чём разбираемся. Знаем… кой-чего. Повидали всякого в жизни. В разных передрягах побывали и переделках. Дурили нас отчаянно… Но не вышло. Пуд соли надо съесть, чтобы лапшу на уши нам навешать. А куда ему-то, дохляку такому… Он и ложку-то едва осилит. Чего там про пуд говорить… За такое его бесстыжее враньё меня снова дикая злость обуяла. Так и разорвал бы его на клочки. Или в клочья. Даже замахнуться на него опять захотелось. И руку уже стал в сторону отводить. Для замаха…

А мужик-паинька, хоть и выпивши бултыхался, хоть и дохлым прикидывался, но на ногах крепко стоял. Теперь он стоял в боксёрской стойке. Как будто всю жизнь на ринге провёл. И кулаки наизготове торчали. Сам весь сжался, и руки в локтях согнул. На кулаках кожа стянулась – кабы не лопнула. Я это заметил, когда вроде как замахиваться на него стал. А он смотрел на меня широко открытыми глазами. А в глазах тех злость ярая сверкала. Даже ненависть. Наглая такая ненависть. Я бы даже сказал – наглючая. А вот слезы накатившейся там уже не видно. Нет её. Подевалась куда-то. Кто знает, была ли она вообще. Может, это мне только показалось. Бывает же такое в жизни. И его откровенная злоба в широко раскрытых глазах говорила, чтобы катился я отседова подобру-поздорову. Пока цел, то есть. А то он может ещё раз плюнуть в меня. А может и не раз, и не два… И не только плюнуть. Да так, что мало не покажется. По его злым глазам и белым кулакам я понял, что с ним лучше не связываться.

В этот момент я даже не стал смотреть на его звериное лицо, на его ходуном ходящие желваки на острых скулах, на крепко сжатые его кулачищи. Я даже отвернулся, чтобы дальше его не провоцировать. По одним только его свирепым глазищам понятно, что сейчас может случиться непоправимое. И рукой своей, которую завёл было вверх для замаха, я инстинктивно стал делать другие, осторожные на вид движения, вроде бы как хотел спину у себя почесать под лопаткой… или ниже… или пощупать, высохло или нет пятно на спине от его плевка.

Злой мужик в боксёрской стойке в это время молча смотрел на меня. Стоял он во всеоружии. И был готов к бою. Я же воевать не собирался. Я привык мирным путём решать конфликты. Договариваться… И чего с этого пьяного взять-то?.. Пьяные-то, как дети малые… Несмышлёныши… Пущай стоит здесь этот выпивший мужичонка. Места всем хватит. Вон тротуар какой широкий. Протрезвится – человеком станет. Да вроде и не шибко он пьяный. Так... – навеселе чуток…

Верить людям надо.

Да и идти мне уже давно надо было. Чего стоять-то… Мешать всем.

Я догадался, что пятно уже высохло, ведь денёк-то славный такой был, стояла тёплая погода, солнышко припекало, на небе – ни тучки, облачко только одно… слева.

А если пятно высохло, то чего стоять-то тут. Чего ждать-то… понапрасну…
Жди не жди – ничего не изменится.
Да и торопился я.

И людей, стоявших на тротуаре, я задерживал. Ведь это они из-за меня все остановились.
Ну, я и пошёл дальше.

Извинился сначала перед мужиком тем, перед товарищем, потом перед людьми, стоявшими рядом, сзади и спереди.

И пошёл себе потихоньку своей дорогой. Дальше ступая. По тротуару. Пешком.
С чистой совестью пошёл.
А это дорогого стоит. Совесть всегда чиста должна быть. У любого человека.


Действие второе
«Дважды оплёванный…»

Шёл я по нему, по тротуару этому. Шёл, да и шёл себе. Смотрел по сторонам, не думал ни о чём. Иногда только на небо заглядывал, на облачко то. На красивое облачко. Слева которое на небе было. Так я и шёл. Не помню уже сколько прошёл. Ни по времени. Ни по расстоянию. Предполагал только, что далеко уже отошёл от того места. И думать уже перестал про тот инцидент. С тем мужиком. С товарищем. С господином хорошим. Не с хорошим, а с плюющимся. Не вспоминал даже о нём.

И надо же было такому случиться, как совсем неожиданно далеко впереди себя я снова вдруг увидел человека какого-то. Тот тоже стоял на тротуаре и тоже плевался по сторонам…

Я сперва не поверил этому. Ну как же так… Ну что же это такое… Ну не может же такого быть. Вероятно, это показалось мне?..

Пригляделся получше – точно он… мужик стоит… и точно плюётся…
Нет. Не показалось.

Ещё раз глянул: стоит так же, как и в тот раз.

Сначала я не разобрал, кто это стоит: мужик или баба. Потом вижу – не баба это. Точно не баба. А раз этот человек не баба, то это мужик, стало быть. Примета такая есть. Получше стал разглядывать – он вроде бы… даже на того мужика чем-то смахивает, на гражданина, на товарища из предыдущего случая. На господина хорошего. На этого… на плюющегося. На обалдуя того придурочного. На того, который в тот раз встретился мне на тротуаре. Ну, и плевался, соответственно. Строчил, как из пулемёта. Из «Максима».

Но не может же быть такого. Ну, думаю про себя, как же это так…
Ведь я прямо шёл всё это время. Удалялся от того места. Никуда не сворачивал. И вот… на тебе… приехали… прибыли…

Начал прикидывать в уме, каким образом такое возможно, как вообще такое может случиться на белом свете. Потом резко вспомнил из школьного курса, что человек, когда идёт, то он делает разные шаги. По длине разные. Одной ногой он шагает дальше, чем другой. Забыл только какой ногой шаг короче, а какой длиннее. Правой… или левой… Но это уже не важно. Важно, что шаги у любого человека разные. Хоть у гражданина, хоть у господина. Хоть у товарища. И поэтому человек всегда идёт не прямо, а по дуге. А если он долго идёт, то дуга неизбежно приближается к окружности, то есть получается, что человек как бы по кругу идёт.

Я и представить себе не мог, сколько шёл, не засекал время. Да и не надо было это мне. Но твёрдо знал, что шёл достаточно долго. Это совершенно точно. Вот я, видимо, по дуге и топал с тех пор. Неужто такого кругаля дал, что опять туда же пришёл, торкнуло у меня в голове. Неужели я к тому же месту припёрся, снова посетила меня странная мысль. Вот незадача. Вот невезуха. Ну как же так…
Пока я размышлял о том, как же могло так получиться, то ещё машинально прошёл довольно-таки приличное расстояние, и мужик тот оказался совсем рядом от меня.

Гляжу на него: вроде тот, а вроде и не тот. Не то господин, не то гражданин. Может, и товарищ. Тот, помнится, в пинжаке стоял, а этот в рубашке. Но тепло же на улице, мог и снять он пинжак. Такое тоже может быть. Хотел уже остановиться да рассмотреть его получше, но не могу. И не имею на то права – сзади-то люди напирают, им же дальше идти надо.

А мужик тот совсем уже рядом, уже проходить мимо него надо.

Думаю, что же делать… Ни обойти его, ни объехать. Ни слева, ни справа. Как же быть-то мне… И времени в обрез. Опять в цейтноте я. И на морду евоную взглянуть времени уже совсем не хватает. А хотелось бы глянуть на его физиономию, на скулы, на желваки. На рожу его паскудную. На кулаки торчащие. Ну, чтобы решение верное для себя принять – когда начинать рывок… каким боком прошмыгнуть мимо него… быстро ли мне действовать… или спокойно пройти.

Тут на ум книжка одна про войну пришла. Читал я в ней однажды, что снаряд в одну воронку два раза подряд не попадает. На фронте так говорили. Это народное поверье меня весьма и весьма ободрило. Даже обрадовало. Успокоило! и силы кой-какие придало.

Ждать уже нечего, гражданин-мужик-товарищ совсем рядом оказался, да ещё сзади люди-пешеходы напирают, в затылок дышат – и я рванул со всего маха на радостях… в надежде на положительный исход.

Половину мужика-господина прошёл успешно, так же, как и в тот раз. Видимо, взаправду на фронте бойцы говорили. Ещё четверть – тоже нормально… Ну, думаю, проскочил… товарища-гражданина… Фронтовики знали, что сказывали. Фронтовики – народ бывалый. А мне осталось ещё одну четверть мужчины этого пройти… и всё… – можно в ладоши хлопать: я в тылу глубоком.

Я решил эту последнюю четверть медленно очень пройти, продефилировать, так сказать… кайф почувствовать, настоящим человеком себя ощутить.

Проплываю я мимо него, как курсистка какая… как барышня милая, скромная, вежливая и обаятельная из Смольного института, не менее… Радость бурлит во мне, удовлетворение выплёскивается. Ещё миг – и конец моим бесконечным сомнениям и терзаниям. Вот он – финиш… Конец моим сумасбродным мытарствам…

Но в самом конце, на излёте уже, снова не повезло мне. Опять просчитался я. Как и в тот раз. Опять я переоценил себя и свои потенциальные возможности. Снова недооценил врага. Как назло, попал гадёныш в меня. Вот архаровец… каков засранец.

Опять на спину попал. Я это нутром почувствовал. Спинной мозг мне подсказал.

Видно, не в ту воронку меня занесло, окаянного. Не в тую. Или… или… или воронки разные бывают на этом белом свете.

Как же так, думаю. Как же так могло случиться, что второй раз подряд меня оплевали. Оплевали прямо на улице, при всём честном народе, ни за понюшку табака…

А как же тогда народная примета… Да ещё фронтовая, к тому же. И тут меня осенило, что это же не подряд случилось. И не в одном, так сказать, месте. Я уж отмахал эвон сколько от того места… Да и не на фронте я. Фронт здесь абсолютно ни при чём. Совсем ни при чём. Хотя… хотя… хотя… – как сказать… Смотря с какой стороны глянуть.

Хотел было я разборки с мужиком тем затеять, но вовремя вспомнил про людей, которые следом за мной по тротуару шли. Ведь я опять их буду задерживать. А им, может, по делам куда идти надо. Спешат они, может быть, по своим людским надобностям. По своим неотложным необходимостям. Или по другим жизненным обстоятельствам. Стоять здесь я просто не имею никакого права. И проход загораживать мне никто не позволит. А пятно на спине высохнет, пока я идти буду.

Первое-то быстро высохло. Ведь погодка-то какая классная – солнышко светит, небо голубое и безоблачное. Одно только небольшое облачко. Красота… Идти дальше надо. Идти и жизни радоваться. Песни петь. Смеяться и хохотать. Веселиться. Кричать и гоготать. Чего тут стоймя-то стоять, да мешаться всем.

Буркнул я мужику тому культурные, вежливые и извинительные слова. На харю евоную не посмотрел даже. На что она мне, морда-то… Что я рож нахальных не видел?.. Навидался досыта. Прощения попросил у людей, которые сзади меня шли. По привычке попросил. Ведь я им и не помешал даже. И не задержал их ни на минуту. Ни на секунду. Они, однако, даже и не заметили ничего. Шли… да шли себе… Зато у меня теперь совесть чиста. Во второй уже раз за сегодняшний день моя совесть была чиста. Чище некуда. Кристальная. И перед мужиком… и перед собой… и перед людьми… и перед богом…

И я зашагал дальше по своим делам.
Оплёванный дважды, но опять с чистой совестью… Уже с вдвойне чистой…