Над судьбой. Том 4. Глава шестьдесят пятая

 
 Случилось то, что не могло не произойти.
Грохот падающих камней.  Надрывный треск крепёжных конструкций, дробимых неудержимым валом обрушившейся породы. Едкий привкус рудничной пыли, медной зелени и чего – то ещё более ядовитого.   А затем безмолвие.



Абсолютная, гнетущая тишина, родная сестра полного мрака, мгновенно заполнившего собой всё пространство.



Жизнь сразу разделилась на  две половины.  Ту, что была до обвала и ту, что будет, без малейшего сомнения будет после него.



Миша Маленький сел на небольшой плоский камень, оказавшийся под ногами, и спокойно, здраво, не впадая в панику, стал анализировать сложившуюся обстановку…

* * *

… После того, как начальником Колывано – Воскресенских заводов был  назначен бергауптман  шестого класса, полковник горной службы  Порошин, всюду начались большие изменения.



Хотя среди многочисленных рудоразработок  Алтая и Урала Змеиногорский рудник ничем особым не выделялся, именно здесь молодой горный инженер Козьма Дмитриевич Фролов при поддержке Порошина вводил значительные новшества.



На основе энергии падающей воды внедрялись серьёзные технические усовершенствования. По замыслу автора проекта, бесплатная и практически неисчерпаемая сила воды должна была приводить в движение механизмы, способные заменить людей и тягловых животных. Это давало ряд неоспоримых преимуществ.



Прежде всего, снижалась потребность в работниках. Конечно, мужиков при заводах приписано было немало, да и трудились они, в общем -  то, задаром. Но болезни, несчастные случаи, а уж тем более постоянные побеги с работы, у начальства стояли костью в горле.



Но самое главное, механизмы позволяли значительно увеличить добычу руды и соответственно доходы казны. А этот аргумент считался веским даже в Санкт-Петербурге.



Полковник Порошин планировал эксперимент наЗмеиногорском руднике как   часть  ещё более грандиозного проекта. В эти же дни горный механик Иван Иванович Ползунов на Барнаульском заводе активно работал над созданием силовой установки, действующей на основе энергии расширяющегося водяного пара.



Такая машина могла стать универсальным двигателем для привода в движение любых механизмов на рудниках и заводах. Это открывало невиданные, трудно вообразимые перспективы.



Горный техник Панкрат Терентьевич Кольцов искренне полюбил полковника Порошина за честность, справедливость, уважительное отношение  к людям. К назначенной наЗмеиногорском руднике ревизии, он отнёсся с глубоким пониманием и ревностно приступил к работе. 



После того, как Михаил Иванович Головин был направлен на рудник, шихтмейстер Кольцов уже и шагу не мог ступить без своего помощника. Михаил Иванович, более известный как Миша Маленький, стал правой рукой, тенью, а по сути,  вторым Я Панкрата Терентьевича.



По штату Головин числился горнорабочим, но занимался этот юноша, а скорее даже отрок, совершенно другими делами. Образно говоря, он являлся интеллектуальным центром всего производства и, несмотря на свой отталкивающий и даже пугающий вид, пользовался заслуженным уважением и симпатией всех, без исключения, работников Змеиногорского рудника.



Был  Миша родом из работных, лично свободных людей. Головины пришли на Урал ещё с первыми отрядами Ермака и дали России немало видных рудознатцев. Но даже на их фоне Михаил Иванович выделялся как глыба над равниной.



Мальчонкой, едва став ходить, он, вроде бы в шутку, выучился чтению, счёту, письму. Никто и заметить не успел, как пострел уже вовсю говорил по-немецки, искренне удивляя и забавляя горного инженера Шумахера.



Старик Пауль Вольфович часто бывало, подзовёт к себе смышлёного озорного парнишку, погладит по мягким шелковистым волосам цвета спелой соломы, даст пряник, а то и денежку.  А затем  не спеша, обстоятельно  заведёт с ним серьёзную беседу о жизни, да о делах.



Чистота языка и саксонское произношение мальца умиляли и трогали за душу старого инженера. Он словно уносился в томящих воспоминаниях на такую далёкую и уже почти совсем забытую родину.



Восемнадцатый век благополучно перевалил на вторую половину. В Европе шли непрерывные войны за политическое и экономическое превосходство.



Разгромленная Петром Первым Швеция уже была низвергнута с пьедестала мирового экспортёра железа. В лидеры  всё увереннее  выходила Россия. Путы крепостничества ещё не стали главным тормозом экономики: вся металлургия основывалась на ручном труде, а крепостных в стране хватало.



Нарастала агрессивность Пруссии, склонной в любой миг развязать большую общеевропейскую войну. Кроме того, Англия была готова по хорошей цене для нужд внутреннего рынка покупать в огромных количествах российское железо. И Урал с Алтаем давали его.



Но здесь Россия встретилась с рядом серьёзных препятствий. Производство металлов являлось основной военной мощи, то есть способности страны защищать свою независимость. Конечно, верхушка правящего класса это понимала. Значит дворянство, контролирующее практически все рычаги власти, и должно было возглавить отрасль, важнейшую для государственной безопасности. Но как раз этого оно делать и не  собиралось.



В металлургии, как и в промышленности в целом, дворяне не видели никакой перспективы. Военная и государственная служба  были почетны, значимы и доходны. Для работы же на заводах требовались большие знания, ответственность, дисциплина труда. А вот орденов и славы, как в боях, или поместий с мужиками, как дворцовыми интригами, у доменных печей, увы, не добудешь.



В Россию на заработки с удовольствием ехали иностранцы, особенно специалисты горного дела из раздробленной на сотни карликовых княжеств  Германии. Но в правительстве хорошо понимали, что отдавать на откуп приезжим временщикам стратегические отрасли экономики крайне  опасно для страны. Поэтому власти были вынуждены способствовать выдвижению кадров из разночинцев и даже крепостных. Такое стечение обстоятельств и привело к тому, что с ранних лет Миша Головин был замечен и востребован.


* * *


Однажды со своим другом Степашкой Миша случайно удалился глубоко в лес и добрался до заимки, где в полном одиночестве проживала древняя старуха. Самые невероятные слухи ходили о ней.  Кто – то видел её летящей на метле.   Другие под крестным знамением божились, что она в полнолуние превращается в чёрную кошку.  А чересчур смелые фантазии доходили до огромных волчьих клыков и человеческой крови.



Миша, в общем – то, не спешил, бесспорно, верить во всё это.  Но слава ведьмы и колдуньи закрепилась за старухой прочно и надёжно.   Да и отец Василий, к слову будет сказано, строго – настрого запретил православным под любым предлогом появляться на заимке. Вот и почешешь затылок!



Но это странная загадочная женщина вправляла кости,  заговаривала рожу, загрызала грыжу младенцам. А взамен  брала лишь съестное. На всю округу был единственный врач, а священник всегда советовал  одно - больше уповать на Бога. Вот и шли люди к колдунье!



Движимые любопытством, друзья пробрались до самой избы, надеясь, что удастся подсмотреть за ведьмой. Едва они притаились в густых зарослях лопуха, как кто – то осторожно дотронулся до Мишиного плеча. Он оглянулся и замер в испуге. Это была она!



Старуха оказалась тощей, сгорбленной, костлявой. Седые, спускающиеся по плечам волосы, наполовину скрывали скуластое, морщинистое лицо.  Прячась под густыми бровями,  на Мишу смотрели выцветшие за долгие годы жизни, блеклые глаза.  На первый взгляд она выглядела ужасной  и отвратительной.



Но было что – то такое в её облике, что заставило Мишу забыть свой страх и почувствовать лёгкость и спокойствие.



- Вижу я, мальцы вы не робкого десятка,- совсем не строго начала разговор колдунья, - неужто так и не убоялись сюда забрести? Люди – то, поди, вон, что только не говорят!
И она  ласково погладила Мишу по густой копне соломенных волос.



Б – б - боязно, - дрожа всем телом и стуча зубами, пробормотал  мальчик.
Ведьма впилась пронизывающим до костей взглядом в глаза и медленно, нараспев, заговорила.



- А ежели пришли, так не очень – то и боитесь. А зачем вы здесь и сами не ведаете. Потому как не дано человеку, букашке грешной, понимать, для чего он в мире этом. Ну  а если каждый сможет знать, что с ним будет завтра, да через год, и когда смерть придёт? Как жить – то? Вот и бегут люди от правды, как от чумы. А от судьбы, всё одно, никак  не уйти! На всё воля Господня, что написано на роду то и сбудется.



Степашка от испуга громко заплакал. Миша же спокойно и внимательно вслушивался в каждое произнесённое старухой слово.



-Но вот, что ещё я скажу, - продолжила она, - ни один человек на свете не может изменить прошлое. Прожитое уже не исправить, хоть локти кусай. Настоящее подвластно людям, а вот многим ли? Идёт большинство по жизни, как былинки по течению бурной реки; в том и радость, что волной не накрыло, да в водоворот не затянуло.



А убрать завесу с будущего хоть и страшно, но иной раз так хочется, прямо душа и ноет! А ведь не для всех оно за семью печатями, кому и откроется. Да вот только надо ли знать?



Такой груз  на плечах нести под силу ли человеку? А кто не убоится судьбе своей прямо в глаза взглянуть, того жизнь хоть и побьёт  крепко, ну а все же обласкает.



- Ты, Степашка, иди, - обратилась она по имени к Мишиному товарищу, хотя видела его впервые, - ступай  с  Богом, родимый. А ты, Миша, останься. За тем ведь и пришёл, чтобы выслушать меня!



- Уходи, - строго сказала ведьма, направив немигающий взгляд прямо в глаза Степашки, - уходи!
Завороженный, очарованный этим взглядом, он тут же послушно удалился.



Затем старуха взяла в руки Мишину ладонь и медленно, делая ударение на каждом слоге, сказала.
-Ведь ты хочешь переступить порог дозволенного?! Запретный плод ох как сладок! Только пойми – обратной дороги нет. Познавший судьбу уже никогда не сможет её изменить! Ещё есть время отказаться, и неведение спасет тебя. Выбирай сам: готов ли ты принять грядущее и не убояться?




И она долго пронизывающе   смотрела на Мишу, будто борясь с чем – то внутри себя. 
- Да - твёрдо и уверенно ответил Миша. Он хотел познать то, что недоступно людям. Он был не такой, как все!



Ведьма ещё раз с восхищением посмотрела на мальчика и неспешно, тихо начала свой рассказ.
- Будешь ты два раза на волосок от смерти, но не тронет она тебя, не по зубам это костлявой. А потом станешь великим человеком. Но не здесь, а в далёкой стране, на другом конце земли. И многие придут поклониться, внимая слову твоему и восторгаясь делом. А уж после, много лет спустя, познаешь славу и в родном Отечестве.



Будешь ты путеводной ночной звездой для идущих во мраке и ярким лучом солнечного света, дарящим тепло и зажигающим сердца. Но знай, Миша, теперь уже ты не принадлежишь  самому себе! Начертано тебе свыше, иди и бери свою ношу.


Старуха закрыла глаза, закинула голову назад, сомкнула в замок костлявые пальцы. Её лицо покрылось мелким бисером пота, на скулах  заиграли желваки. Казалось, она бродит по далёким, неведомым мирам, стремясь понять и передать   с трудом осознаваемые образы.          



Голос колдуньи дрожал. Она то  едва находила нужные слова, запинаясь и теряясь в догадках, то вдруг начинала говорить быстро – быстро, еле поспевая за нахлынувшими видениями.
Картины  будущего пролетали в сознании мальчика: тёмные и светлые, часто малоприятные, порой и вовсе неосознаваемые.



Наконец, старуха смолкла и в полном бессилии уронила голову на грудь. Её дыхание становилось всё тише и спокойнее. Вскоре от неимоверного, нечеловеческого напряжения она, прямо сидя, погрузилась в глубокий сон. 



Миша не помнил, как, не видя ничего перед собой, брёл сквозь заросли крапивы и папоротника.  Как долго сидел на берегу ручья, бессмысленно устремив взгляд на воду.  Как вскакивал в холодном поту, гоня, прочь череду ночных кошмаров.



Степашка ни разу даже не заикнулся о происшедшем на заимке. Как будто ничего и не было. Верно, из-за чар ведьмы.



Шли дни и месяцы и эта странная, слишком уж похожая на сон, встреча постепенно забывалась, вытесняемая из памяти каждодневными заботами.


* * *


Большую часть времени Миша проводил на руднике. Ему нравилось дело, которым он занимался. О другой жизни он просто не ведал,  и любимой работе отдавал все силы и знания.



В сезон полноводья, начальство распорядилось разобраться с возможностью замены людей на насосах по откачке воды лошадьми. С каждым годом рудник углублялся, и бороться с грунтовыми водами становилось всё сложнее. 



Вода скапливалась в специально подготовленных нишах и не должна была подниматься выше определённой отметки. Со дна её удаляли ручными насосами, перебрасывая с яруса на ярус.



Такая работа крайне изматывала. Всю смену, не отходя от насоса, приходилось, не разгибаясь, выполнять монотонные, однообразные движения.



Решено было сравнить усилия людей и лошадей на предмет общих затрат. Никакие другие факторы в расчёт не принимались.



Змеиногорский рудник являлся далеко не самым отсталым в отрасли предприятием, но и на нём условия труда были очень тяжёлыми.



Руду на поверхность доставляли ручными воротами; это обходилось дешевле конной тяги. Вентиляция подземных работ была несовершенной: свежий воздух в основном поступал через шахтные стволы и смотровые ходы.
Но этого явно не хватало. Сырой, спёртый воздух подземелья всегда был насыщен  ядовитой рудничной пылью, забивающей лёгкие.




Рудник представлял   собой лабиринт шахт и галерей, расходящихся под разными уклонами. Скудное освещение  и крутые повороты резко замедляли работу, приводили к частым травмам и увечьям. Нередко горняки попадали в слои раздробленного камня и глины, где их засыпало породой.



Лес для крепежных работ спускали теми же ручными воротами, какими поднимали руду.
Узенькие, почти вертикальные, без всяческих ограждений лестницы для спуска людей находились в тех же шахтных стволах, по которым двигались бадьи с рудой. В любой миг это могло обернуться трагедией. И хотя наведение порядка обошлось бы в сущие копейки, было принято считать, что и так сойдёт.



Как – то ранней весной, спускаясь в шахту по покрытой ледяной коркой лестнице, Миша поскользнулся и полетел вниз.  Тут же он столкнулся с поднимающейся вверх бадьей с рудой, что и спасло ему жизнь. Скорость падения замедлилась, но ещё несколько раз переворачиваясь в воздухе, он цеплялся руками за выступы в шахтной стене. Падая на каменный пол, в самый последний миг Миша чудом успел ухватиться рукой за лестницу.



Очнулся он на третьи сутки. Сам начальник рудника приказал  всеми силами лечить смышлёного мальца. И единственный в округе доктор неотступно следил за каждым вздохом, каждым малейшим движением своего пациента. Хотя в душе мало верил, что тому удастся выжить.               


При падении Миша поломал кости во многих местах, порвал мышцы на теле и лице и выбил левый глаз.
К тому же страдания его на этом не кончились. Пока Миша лежал без памяти, случилось большое несчастье: ночной пожар уничтожил  большую часть посёлка. В огне погибла вся Мишина семья. Но об этом горе ему долго боялись сказать.  Ведь и без того мальчик был едва жив.



Но Миша не умер! И хотя поначалу на него было просто страшно смотреть, ничто не могло умалить   сочувствие  людей к сироте, в одночасье ставшим  одноглазым горбуном. Мальчик перестал расти, с каждым месяцем всё больше отставая от сверстников. Но сломить волю человека, сжавшегося в стальную пружину, было невозможно.  Он знал, для чего живёт. 



А потом Мише предложили переехать на Алтай. Щемящая тоска непрестанно терзала одинокого сироту, воспоминания о погибшей семье не давали забыться ни на минуту. И он согласился, надеясь вдали заглушить свою боль, растворить её в работе.



Горный техник Панкрат Терентьевич Кольцов принял Мишу, как родного сына. В труде юный механик находил радость и удовольствие, работа сделалась для него единственной отдушиной. Став инвалидом, он лишился многого, что доступно другим, но вряд ли до конца осознавал это.



Всё свободное от производственных забот время Миша посвящал книгам. Математика, механика, история: на любой печатный лист он набрасывался с жадностью голодного человека. Книги открывали для него безграничный и неизведанный мир, полный тайн и чудес. Работа и книги, по сути, и являлись всей его жизнью…

* * *


Обвал породы вовсе не застал Мишу врасплох. Он знал – его обязательно спасут. Свернувшись калачиком, он прислонился к стене  и стал ждать. Ожидание могло продлиться часы или долгие дни – неважно. Главное не впасть в панику, заставить тело бороться за жизнь.



Миша быстро потерял счёт времени.  В абсолютной, кромешной тьме, где не видно даже поднесённых к лицу пальцев, это происходит сразу. Следом подступал озноб. И хотя одет Миша был тепло, а на дворе стояла весна, холод подземелья быстро одолел его. Уперев подбородок в согнутые колени, и прислонив кисти рук к груди, он сжался ещё больше и постепенно заснул. А, скорее даже, впал в полузабытье.



Очнулся он оттого, что всё тело трясло. Сырость оседала на стенах и своде галереи большими каплями, которые монотонно падали вниз. Попадая за шиворот, они сбегали по спине холодящими душу шариками. С трудом, заставив себя подняться и разогнуться, Миша  принялся размахивать руками и ногами, приседать, подпрыгивать.



Разогревшись, он выбрал место суше посушеи, вновь превратился  в маленький комочек, пытаясь сохранить тепло тела. Он должен был беречь силы.  Рано или поздно, верил Миша, его обязательно вызволят из смертоносного каменного мешка. Постепенно  его одолела  дрёма.   



Разбудил  Мишу, какой – то странный; противный писк. Чувство брезгливости тут же мгновенно сменилось страхом. Он  даже  не понял, что же так испугало его.  Страх перед этим писком был где – то далеко в глубинах подсознания. Миша быстро поднялся, вдавился спиной в стену, выставив вперёд руки. Он понимал: неведомый, но ужасный враг   рядом. Мерзкий, тошнотворный писк раздавался уже у самых ног и просто сводил с ума.



 В этот миг что – то упругое кинулось ему на бедро. Резким движением руки Миша отбил прыжок, ощутив открытой ладонью пакостное тело крысы. Едва он наклонился, как сразу несколько  гадких тварей вцепились ему в руку и живот. Закричав от ужаса, он тут же сбросил с себя беспощадных, ненасытных хищников, готовых сожрать всё живое, встречающееся на пути.



С остервенением Миша  принялся топтать  ногами  кишащую вокруг, трусливо взвизгивающую живую массу. Он кричал  с  неистовством  загнанного в угол зверя, пытаясь собственным криком заглушить истошный, парализующий волю крысиный визг. В этом безудержном, переполненным отвращением, животным страхом и безмерной яростью крике слились ужас, жажда жизни и непреклонная вера в победу.


С отчаяньем обречённого он давил ненасытную, кровожадную плоть, размазывая по мелким обломкам камней кровавые куски теплого трепещущего мяса. Первобытные, неистовые крики принявшего смертельный бой человека, его неукротимая, неудержимая сила остановили мерзких тварей.


Вселяющий ужас запах раздавленных, размазанных крысиных тел, заставил трусливую мразь отступить. Даже голод не смог вооружить  хищников храбростью, и они откатились. Страх  перед смертью оказался сильнее.



Короткая, почти мгновенная схватка перешла в бесконечно долгую осаду. Человек должен был ослабнуть, потерять бдительность и хотя бы на мгновение погрузиться в сон. Крысы умели ждать, голод научил их. А целая гора вкусной, сытной пищи позволит набраться сил и дать крепкое, многочисленное потомство. Эта схватка стоила того, чтобы победоносно завершить её.



Шли бесконечно долгие часы. Миша стоял, плотно прижавшись горбатой спиной к стене галереи.  В любой миг он был готов  встретить новую атаку, хотя прекрасно понимал, что её не будет. До тех пор пока окончательно измотанный беспрерывным напряжением человек не рухнет навзничь, чтобы уже никогда не подняться, кровожадные твари станут ждать.

А затем набросятся на измождённое тело,  чтобы своими маленькими острыми, как бритва, зубами  терзать его в клочья, пробиваясь к самым  лакомым, нежным частям: сердцу, печени, почкам. Пройдет всего несколько минут,  и лишь кучка обглоданных костей останется в этом вечном захоронении.



Нет! Этого быть не должно! Старуха не могла, не имела права лгать, ибо говорила она не своё. Он пришёл в этот мир не для того, чтобы быть съеденным крысами в кромешной тьме подземелья. Кто и зачем открыл ему будущее? Он готов пройти до конца весь путь, предназначенный свыше. И разве он хоть чем – то нарушил этот завет? Так в чём же его вина?



Нет, Миша не цеплялся за жизнь, как утопающий за соломинку. Но он не имел права умереть раньше срока. И разве волен тот, кто дал ему это право, нарушать договор? Миша твёрдо верил, что дождётся спасения, сколько бы это не длилось.



Постепенно руки и ноги немели, тупая, ноющая боль медленно нарастала и, выкручивая и ломая позвоночник, расплавленным свинцом растекалась по телу. Эта боль прожигала насквозь от кончиков пальцев до корней волос. Казалось, ещё миг и она станет сильнее самой жизни. И тогда конец!


Безразличие расплющит сознание, и безвольное тело само рухнет на пол. Но вновь и вновь, в который раз Миша заставлял себя сбросить оцепенение. Он обязан был выстоять в этой схватке, как долго бы она не продолжалась.



Крысы чувствовали, что силы ещё не покинули их добычу и ждали. Нет ничего вечного! Придёт время и окончательно обессиливший человек лишится последних сил держаться на ногах. Что может сравниться со вкусом свежего ещё  тёплого мяса?! Этот блаженный час стоит того, чтобы его дождаться. И насладиться кровавым пиршеством.

* * *


Откуда – то из глубины подземелья донёсся едва уловимый стук ударяемых о камни кирок и лопат. С каждой минутой он становился всё яснее и отчетливей; шла расчистка завала. Миша не мог знать, как долго придётся ждать. Да  это уже не имело никакого значения. В конце концов, и этот обвал и крысы, как и вся его жизнь, есть  лишь непрерывная цепь испытаний,  уготованных судьбой