Ф. Дарси, Джентльмен. Часть 3, Глава 4

Памела Эйдан. ФИЦУИЛЬЯМ ДАРСИ, ДЖЕНТЛЬМЕН

Часть 3. ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ

Pamela Aidan. Fitzwilliam Darcy, Gentleman: These Three Remains

Перевод: Горяинова Елена



Глава 4

НЕТ ГОРШЕГО СТРАДАНЬЯ

For if you were by my unkindness shaken
As I by yours, you’ve pass’d a hell of time,
And I, a tyrant, have no leisure taken
To weigh how once I suffered in your crime


И если так же от обид моих
Страдал и ты – нет горшего страданья
А для себя я даже не постиг
Как были глубоки мои страданья.

У. Шекспир, Сонет 120



15 апреля, среда, 1812 г.

– Фицуильям?

Голос Джорджианы доносился из-за преграды в виде развёрнутого листа «Морнинг Пост», вполне недвусмысленно возведённой Дарси между ним и сестрой. Дома, после бегства из Кента, он скорее нуждался в надёжном убежище, а не в утешении семьи. Коротко говоря, после унизительной сцены в Хансфорде он хотел лишь одного - чтобы ему поменьше докучали. Даже самоё присутствие рядом сестры он не был способен выносить долго. Случившееся там слишком личное, чтобы делиться им с младшей сестрой. Может быть, она поймёт намёк и оставит его в покое.

– Братец? – с мягкой настойчивостью повторила она.

Дарси неохотно опустил газету. Непреклонная настойчивость в отношении к нему с её стороны со времени его возвращения лишь усилилась. Дарси понял, кому он обязан этим, с её уст без конца слетали фразы типа «лорд Брум сказал так», или «его светлость полагает этак». Сейчас только среда, а он уже был этим сыт по горло.

– Да, Джорджиана?

Раздражение в его голосе было столь явным, что она смутилась и потупилась. Дарси отложил в сторону газету и взял её за руку.

– Прости меня! Боюсь, я сам не свой, – ответил он с кривой усмешкой.

– Да, братец, похоже на то. Так досталось от тёти Кэтрин?

– Её светлость… верна самой себе, или чуть более того. Хорошо всё же, что ты при этом не присутствовала, – прибавил он, и замолчал.

Действительно, слава Создателю, что там не было Джорджианы! Лишь теперь он на своём опыте понял, что такое муки угрызений совести, терзавшие её после предательства Уикэма. Но у неё, по крайней мере, были оправдания молодости и наивности, а что может сказать в свою защиту разумный, образованный человек, вращающийся в великосветском обществе! Как случилось, что он так поддался очевидному самообману? Самое странное, что он не смог бы поручиться, что в будущем он вне опасности в этом отношении.

– Фицуильям? – не отступала она с нарастающей заботой в голосе.

Он смутился. Очевидно, что его состояние легко читается по его лицу, и это огорчило Дарси до глубины души. Борясь с искушением избавиться от её сочувствия любым способом, он резко встал из-за стола. Решительно, нынче он никуда негодный собеседник.

– Прошу меня извинить, – бросил он через плечо по пути к двери.

– Но как же мистер Лоуренс!

Он замер в дверях, почтительно распахнутых слугой. Чёрт возьми! Сегодня они должны осмотреть готовый портрет Джорджианы. Он повернулся к ней.

– В два часа, верно? – она утвердительно кивнула. – Я зайду за тобой в четверть второго.

И он бросился в свой кабинет, куда теперь никто не смел соваться.

Подходя к кабинету, Дарси услышал за дверью топот прыжков и стук когтей. Так скоро? Но он только позавчера велел Хинчклифу доставить его сюда! Он приоткрыл двери и заглянул в щель; но вместо трёхцветного мохнатого нахала, готового сбить с ног, он увидел своего любимца Трафальгара, в ожидании хозяина почтительно присевшего на задние лапы.

– Так ты уже здесь, неужели? – И Дарси расплылся в первой искренней улыбке за последнюю неделю. – И чему мы обязаны такими изысканными манерами, моё Чудище?

– Ради всего святого, погладь же беднягу!

Рука Дарси замерла над головой собаки, и обнаружил в кабинете Брума, в вальяжной позе облокотившегося на камин в его кабинете.

– Дай! – с упрёком в голосе воскликнул Дарси, выпрямляясь.

Как же это он просочился мимо Уитчера? Трафальгар тоже оглянулся, но потом опять уставился на хозяина молящими глазами. Душераздирающие звуки становились всё громче.

– Неудивительно, что у него были такие разнузданные манеры. Ты же просто мучитель собак, Дарси. Мне едва удалось привести его в норму за время нашего путешествия!

– Это ты привёз его сюда? – удивлённо уставился на друга Дарси. – Но я не дразню его!

– Так приласкай же беднягу, пока он окончательно не опозорился!

И Брум растянулся в одном из шикарных кресел. Припечатав нахала к месту гневным взглядом, Дарси склонился к собаке, лаская лобастую голову и уши своего питомца. В сопровождении Трафальгара Дарси перебрался в кресло напротив Брума. Пёс занял место у его ног, посматривая на недавнего попутчика с презрительным превосходством фаворита.

– Ха! Вижу, мне указали на моё место! – на презрительное «Подлиза!» пёс широко зевнул и подвинулся поближе к ногам Дарси.

– Ты привёз его из Пемберли? С чего это тебе пришло в голову так утруждать себя?

– Я решил, что так лучше. Как я понял из твоего письма к мисс Дарси, ты решил вернуться в субботу, причём почти тайком. А так как мне пришлось сократить мой визит в Шотландию, то я решил приехать как раз к твоему возвращению. Представь, мисс Дарси намекнула, что по возвращении ты наверняка пошлёшь за своим питомцем. С её и Хинчклифа одобрения я и завернул в Пемберли за мистером Трафальгаром. – Брум откинулся на спинку кресла. – И уж поверь, Дарси, такое прозвище, как «Чудище» ему вполне подходит. Благодаря этому оболтусу, моя репутация в «Сердце и Короне» погибла безвозвратно.

– Большое спасибо тебе за неустанную заботу о сестре. Ты на редкость прилежно исполнял мою просьбу, теперь от Джорджианы со дня своего приезда я слышу только о тебе.

– А, я понял. Ты не одобряешь моё внимание к мисс Дарси? Мне казалось, ты будешь рад моему содействию её успеху в обществе.

– Это было бы просто глупостью с моей стороны, спокойно отвечал Дарси, – но она ещё так молода, Дай, а ты для неё слишком неотразимый кавалер.

Лицо Дая внезапно потемнело.

– Так ты считаешь, что я склонен шутить чувствами мисс Дарси?

– Вовсе нет. – Дарси пристально взглянул на друга. – Я лишь напоминаю, что она ещё очень молода, и потому не забывай, как легко девушки внушают себе, что они влюблены по уши.

Тут Брум вскочил на ноги и в явном волнении удалился в противоположный конец комнаты. Дарси удивлённо проследил за ним глазами. Когда Брум повернулся к нему лицом, Дарси увидел приклеенное к физиономии друга знакомое беспечное выражение.

– Конечно, Дарси! Намёк принят, я позабочусь о том, чтобы мисс Дарси ничего подобного не пришло в голову. Ей ничего не угрожает от меня лично - и вот тебе в том моя рука!

Дай протянул ему руку, которую Дарси крепко пожал с видимым облегчением.

– Но я тоже хотел бы дать тебе один полезный совет, приятель.

– Вот как? – осторожно отозвался Дарси.

– Мисс Дарси, конечно, делает честь своему опекуну и воспитателю; но, друг мой, она уже не ребёнок. Поостерегись обращаться с ней, как с несмышлёнышем. Не стоит недооценивать её, иначе как бы тебе не пришлось пожалеть об этом.

– Значит, – высокомерно протянул Дарси, – потренировавшись на моей собаке, потом на моей сестре, ты теперь принялся поучать меня?

При слове «собака» Трафальгар тоже поднялся на ноги и встал рядом с Дарси.

– Не смею и мечтать об этом, старина, – рассмеялся Дай. – Из этого ничего не выйдет!

В эту минуту часы отбили час пополудни, и все три пары глаз уставились на циферблат.

– Сегодня осмотр завершённого портрета мисс Дарси, не так ли? – спросил Дай, едва замер мелодичный перезвон часов. – Признаюсь, я тоже очень хотел бы увидеть его.






Наконец-то он остался один! Едва захлопнулась за ним дверь, Дарси почувствовал такое облегчение, словно ему позволили сделать бесконечно долго сдерживаемый выдох. Недолгая передышка, непродолжительная лёгкость и расслабленность тела и мыслей. Всего на минуту. А потом она пришла, как приходила каждую ночь с момента его возвращения, едва он оставался в полном одиночестве. Он перевёл взгляд на второе кресло у камина, зная, что, стоит ему закрыть глаза, как он увидит её там.

Насколько обманчиво благосклонной к нему она казалась ему в Кенте. Такая оживлённая и приветливая с ним. Да, она поддразнивала его временами, но не более чем обычно. И ведь на его реплику о том, что она любит делать неожиданные заявления, в которые сама не собирается верить, она ответила лишь изумлённым смехом, но никак не отрицанием. Он и сейчас уверен, что попал в самую точку. И потом, их прогулки: они были совершенно пристойными. Немного они разговаривали, это верно; но многое при этом подразумевалось, и ни разу она не дала ему понять, что он заблуждается в своих ожиданиях на её счёт. И потом такой итог. Для неё он последний на всём белом свете, а для него, похоже, она всё та же единственная. Мог ли он ожидать подобного поворота в своей судьбе?

Угли в камине догорали, значит, остывали и те в жаровне, что согревали его постель. Пора в кровать, иначе от холода он не уснёт вовсе. Сбросив халат, он вытащил жаровню и скользнул под покрывала. Довольно… на сегодня. Единственная надежда оставалась на сон безо всяких сновидений, однако и тут ему была дарована Судьбой лишь череда сумбурных, но тем не менее дивных видений на грани сна и бодрствования.

Едва послышалась музыка, как он увидел её, благоухающую свежестью, прилетевшей вслед за ней из весенних садов Пемберли. Одежды из нескольких слоёв полупрозрачного шелка, откликавшегося на каждый её вздох и каждый шаг ответным волнующим движением, подчёркивающим каждый изгиб её тела. Он затаил дыхание, пока она искала кого-то взглядом в толпе гостей. Вдруг их глаза встретились, и её губы дрогнули в той улыбке, что сводила его с ума желанием завладеть этими губами.

В следующий миг он уже был перед ней; она увлекает его на паркет, где уже несколько пар кружат в незнакомом танце. Он кивнул, принимая её протянутую руку, но вдруг замер. Эта музыка! Завораживающий её ритм не подходил ни для одного из известных ему танцев. Он обомлел, видя, что пары буквально сливаются в объятьях, не отрываясь друг от друга в плавном скольжении в плену у чарующей музыки. Он бросил на неё быстрый взгляд. Лёгкая краска на её лице зажгла в нём желание заключить её в объятия и последовать примеру остальных, кружась с ними в этом дивном танце. Он улыбнулся, слегка пожав её пальчики, она в ответ склонила голову в знак согласия. Притянув её к себе, он осторожно положил руку ей на талию, почувствовал её руку у себя на плече. Невероятное ощущение охватило его, едва он увлёк её во вращение, подчиняясь тактам чарующего вальса, пульсирующие движения которого давали минуты несравненного единения и близости, словно они были здесь одни во всем зале. Он неотрывно смотрел ей в глаза, скользя кругами по паркету и находил в них тот ответ, о котором так страстно мечтал эти бесконечно долгие месяцы.

– О, Элизабет, – прошептал он, едва касаясь губами её волос буквально за мгновение до того, как она исчезла в небытие, оставив его стоять в отчаянии одиночества посреди зала.

Когда утром Флетчер вошёл в комнату раздвинуть шторы, Дарси не мог решить, послать его к чёрту, или воздать хвалу за избавление от мучительной фантасмагории сновидений. И ужаснулся тому кавардаку, что он учинил в своей постели за эту ночь. Словно тут всю ночь продолжалась драка не на жизнь, а на смерть.

– Я… прошу прощения, сэр, – пробормотал он. – Желаете побриться тотчас, сэр?

– Да, полагаю… – выдохнул Дарси. – Флетчер, завтракать я буду сегодня у себя.

– Очень хорошо, сэр, – дежурной фразой ответил тот.

Дарси прекрасно знал, какую волну любопытства вызовет его одинокий завтрак среди домочадцев, и конечно понятное возмущение сестры. Но лучше её гнев на расстоянии, чем выражение муки и жалости в её глазах по другую сторону стола. Апатия и безразличие - вот что он чувствовал в любом месте собственного, ставшего чужим и ненужным, ещё недавно такого родного дома. Не он мог ни читать, ни писать, даже не мог получать удовольствие от музыки, мгновенно вызывавшей в нём мучительные и бесплодные ассоциации. «И недоволен всем, что мне дано в удел…»[ «Сонет 29», У.Шекспир].

– Прошу прощения, мистер Дарси?

– Шекспир, Флетчер. Ты, конечно, слышал это имя, – жёлчно выдавил из себя Дарси.

– Да, сэр, двадцать девятый сонет, я полагаю, – отвечал тот, покрывая пеной лицо и шею хозяина. – «Но», верно, так в начале строки! А потом следует слово «Возможно». И это меняет смысл сонета кардинальным образом. Что весьма обнадёживающе.

Слишком невразумительные мудрствования. Чем же себя сегодня занять? Вчера Хинчклиф принёс портфель со стопкой накопившейся корреспонденции. Он пытался вникнуть, но так и не смог ни запомнить ни одного факта, ни уяснить суть этих важных дел. Единственным спасением была бы хорошая встряска в седле, скачка до изнеможения. Но он в Лондоне, а это не место для Нельсона, пусть себе обхаживает свой гарем в Дербишире. Чем ещё можно изгнать из себя это... а что это, собственно?

Когда, унижен миром и судьбой… Над участью своей я плачу в тишине… Унижен? В её глазах, возможно, но это не делает мнение одного человека истиной! Сонм глупцов в мире изрекает полчища приговоров, однако грош им цена. «Если бы вы вели себя так, как подобает джентльмену». Унижение со стороны того, кто так дорог тебе, справедливо оно, или нет - это всё равно удар сокрушительной силы.

Над участью своей… Да, участь отверженного он ощущал теперь в полной мере - отринутому Судьбой не дарованы радости и покой. Завидуя с отчаяньем скупого всем благам ближнего… Ничто сегодня не радовало его, и ничто завтра не принесёт ему надежду. Откуда прилетит надежда? Его кузену хватает очередного смазливого личика для излечения от вчерашнего разочарования. Нет, это не для него. Чтобы понять это, ему вполне хватило приключений в Норвике.

Дарси задержал слугу - пусть выскажется по поводу предложенных им слов. Он был в таком состоянии, что мог ухватиться даже за соломинку.

– «Но» – что ты имел в виду в этом случае, Флетчер?

– «Но», и ещё «возможно», сэр. Безнадёжность остаётся позади, и, в разгар самобичевания поэта появляется надежда на то, что не всё потеряно безвозвратно.

– Х-м, надежда на возможность надежды: романтические мечтания поэта там, где остальной трезвый мир видит одну лишь скупую прозу жизни.

– Вы были бы правы, сэр, если бы «возможности» не случались на самом деле.

– «Возможность»? Случайная? – безрадостно произнёс Дарси.

– Веление Судьбы, если следовать метафоре Барда. Надежду способно пробудить к жизни одно лишь слово; но это слово ведёт поэта от отчаяния к радости. «Возможно, вспомню, жизнь моя, я о тебе» и «напрасные мольбы» сменяются «я гимн пою судьбе».

– «Это фантазии, не более», – оборвал его Дарси с нескрываемой горечью.

– Нет, сэр, не фантазии, а Промысел свыше. Не прикажете ли полотенца, сэр?

Одобрительно кивнув, Дарси откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза от пара.

– Мисс Дарси! – Вдруг потрясённо выдохнул слуга.

– Джорджиана! – Никогда сестра не появлялась в его комнатах без приглашения!

– Я… я прошу прощения, Фицуильям, – запинаясь, проговорила она.

– Что-то, э-м-м, случилось? – Похоже, он всё ещё туго соображал.

– Завтрак, – просто ответила она.

Попросту она решила сама вытащить льва из пещеры за хвост. Он мгновенно вспомнил их мать. Что же, пусть будет так, вздохнул он про себя.

– Я присоединюсь к тебе, как только буду готов, вели прислуге поставить мой прибор.

– Я бы хотела позавтракать с тобой… тут. Я уже велела принести сюда оба завтрака.

– Неужели? – Дарси новыми глазами смотрел на сестру.

Влияние Дая, или его проницательное наблюдение, что она уже не дитя? Он почтительно наклонил голову в знак согласия.

– В таком случае, я буду к столу, как только оденусь.

– Спасибо, Фицуильям, – она бросила насмешливый взгляд на ошалевшего Флетчера, и вышла из гардеробной. Потом Дарси, прочистив горло, изрёк:

– Ну-с, выходит, это нам приказ, Флетчер.






– Фицуильям? – Спросила Джорджиана, когда он взял первую чашку кофе. – Неужели официальное представление моего портрета настолько неизбежно?

– Ты не хочешь этого?

– Нет, не хочу, – ответила она неуверенно, – но не потому, что мне не нравится портрет.

Общепринято, что молодая леди перед выходом в свет показывает обществу свой портрет. Своего рода первый шаг в высший свет.

– Как ты чувствовал себя, когда был написан твой портрет?

Понятно, речь о портрете в галерее Пемберли, написанном к его совершеннолетию. Он до сих пор избегал глядеть на него, проходя мимо, предпочитая всматриваться в лица своих предков; особенно в портрет отца, или обоих родителей - тогда ему было всего десять лет.

– Помню, я глубоко ненавидел ту суету и внимание ко мне, и думал, что парень на портрете - кто-то иной, а не я, – признался он.

– Да? – Джорджиана наклонилась к нему, – А кто же?

– О-о, некто старше, лучше, во всяком случае, разумнее того, каким я был тогда. – Или даже сейчас, жёлчно заметил он себе.

– Значит, твой идеал. А я-то считала, что портрет в точности отображает твою сущность.

– Как и подобает младшей сестре, разумеется, – улыбнулся он. – Но что ты предлагаешь? Ожидается, что портрет будет выставлен. Лоренс будет оскорблён, если этого не будет. Это воспримут как низкую оценку его мастерству. – Кажется, последний довод произвёл на неё впечатление. – И совсем не обязательно устраивать для этого пышный приём. Например, только семья и близкие друзья. Ведь портрет превосходный, Джорджиана.

– Да, слишком «превосходный», Фицуильям, ведь это не я! Я же не та идеальная девушка с картины, и я не хочу принимать участие в этом маскараде!

– Ты считаешь, что Лоренсу следовало добавить пару бородавок? – усмехнулся он. – Джорджиана, не стоит придираться к портрету, с ним всё в порядке!

– Кроме того, что это не я, а придётся делать вид, что это я. – Она вздохнула. – Фицуильям, а когда ты впервые увидел свой портрет, что ты подумал?

– Я просто надеялся на то, что когда-нибудь я буду достоин этого изображения - стану лучше, умнее - и что я буду достоин моего положения, моего имени… Что я… всегда смогу считать себя… истинным джентльменом… – Он резко поднялся и вышел из-за стола

Пусть перед всем белым светом он с успехом играл роль джентльмена, но перед лицом той единственной, он проиграл. Теперь насмешки Силвэни виделись ему в ином свете. Неужели она угадала его недостатки и умело сыграла на них? Раньше он воспринимал обвинения Элизабет как порождение её гнева, но может, она не нашла в нём того мужчину, в которого он всегда мечтал однажды превратиться?

Лёгкое прикосновение к его руке вернуло его к действительности.

– Дорогой мой брат, – прошептала Джорджиана, – скажи мне, что произошло в Розингсе.

На миг он был готов поддаться искушению и выложить ей всё начистоту; но способна ли девушка понять его боль? Он не способен искать успокоения не только в неземном, но и в сострадании Джорджианы. Это было противно его натуре.

– Это неважно, дорогая. Не стоит так беспокоиться, – он не смог взглянуть ей в глаза.

Он вдруг почувствовал такую тяжесть, словно всю махину Эреуил-Хауса взвалили ему на плечи. Он должен вырваться отсюда куда-нибудь, иначе он просто задохнётся!

– Спасибо за завтрак и компанию, но я должен уйти. – И он дёрнул за шнурок звонка.

– Но… мы ещё не обсудили «Представление портрета», – пролепетала она.

– Боюсь, этого нам не избежать. Обещаю тебе, что будут только члены семьи и ближайшие друзья, но это должно быть сделано.

– Мистер Дарси, сэр?

– Моё пальто, Флетчер. Я ухожу.

– Уходите? Но куда, сэр? Пальто для прогулки, или же поездки…

– Я ухожу! – Да, куда, собственно. И вдруг его осенило – Я ухожу фехтовать!

– Очень хорошо, сэр, – Флетчер вновь поклонился.

Дверь за мисс Дарси захлопнулась с громким стуком.






Дарси приступил к упражнениям. Уже давно не держал он в руках ни клинка, ни рапиры, а сейчас это то, что нужно. Краем глаза он уже заметил Дженуарди, учителя фехтования, отметившего его появление почтительным салютом и поклоном. Он ответил на приветствие, и продолжил занятие. Кровь побежала по телу, согревая застывшие мышцы. Да, отлично! В поисках подходящего оппонента он оглядел помещение. Тотчас послышались шаги за спиной, и кто-то фамильярно похлопал его по плечу.

– Дарси, старина! Где же ты пропадал? – Дарси изумлённо повернулся, почти столкнувшись с лордом Тристрамом Монмаутом. – Ну, как насчёт хорошей схватки?

Он старался изобразить ленивую беспечность, однако что-то неуловимое насторожило Дарси. Даже присутствие Монмаута в зале необычно - он не видал его здесь уже пару лет.

– Монмаут, – поклонился Дарси, и тотчас отправился занимать позицию.

Напряжённость в противнике - вещь хорошая; делает его или слишком беспечным, или слишком осторожным - то и другое равным образом можно обратить в свою пользу. Трис воскликнул, «Защищайся!» И они сошлись. В Университете Трис слыл ловким фехтовальщиком, однако с тех пор ничуть не преуспел.

Так что их схватка длилась, по сути, ровно столько, сколько Дарси счёл нужным продолжать её, хотя не раз ему пришлось отражать его недозволенные выпады. Первый он отнёс на счёт излишнего пыла, а со вторым не стал церемониться, и просто прекратил схватку серией молниеносных уколов. А противник лишь безмятежно улыбался, словно не догадываясь о незаконности своих действий. Неужто позабыл правила за эти годы?

– Ты куда лучше, чем в старые школьные дни, чёрт меня подери!

– Я не прекращал упражняться. – Он кратко пожал его руку.

– Я думаю! После твоего-то представления у Сейра… Маннинг поклялся, что ты с любым из нас разделаешься минут за десять. Ну, сам знаешь, я не устоял перед соблазном пари!

– Надеюсь, я тебя не разорил, – сказал Дарси. Хоть какое-то объяснение его поведению.

– Нет, благодаря моей супруге я теперь не на мели. И между прочим, – и он подмигнул Дарси, – она будет счастлива, если ты примешь наше приглашение. Небольшая компания на этой неделе - мы послали тебе приглашение. «Обещай Дарси, что не будет ни скуки, ни докуки!», она сказала, клянусь, святая правда! Жена обожает общество глубоких, интересных личностей - таких, как ты. Обрадуй миледи твоим согласием, будь другом!

– Куда тебя приглашают, «друг» Дарси? – Рядом возник лорд Брум собственной персоной.

Монмаут, тотчас успокоился, обнаружив, что это всего лишь Брум. Но Дарси был в изумлении. Фехтование и Брум, с чего бы это? Может, Джорджиана его прислала?

– На вечерок, просто поболтать от души. Ничего интересного для тебя, Брум. Никаких карт, немного музыки и заумная беседа: философия, понимаешь, политика, ну и всё такое.

– Брум, – вмешался Дарси, сделав шаг к другу, – это Джорджиана?

– Может и так, но не стоит волноваться... пока, – Брум упреждающе поднял руку.

– Философия и политика, значит, Монмаут? Всё сразу за один вечер? Да, это слишком для моих бедных мозгов. Но с кем, любезнейший, ты хочешь побеседовать на такие темы?

– У нас с Брумом есть одно дело! – вмешался Дарси, – Я принимаю ваше приглашение.

– Её светлость будет рада, Дарси. В пятницу в восемь? К вашим услугам, Дарси, Брум.

– Неужто и впрямь ты собрался туда пойти, Фиц! – скривился Брум вслед Монмауту.

– Ты хочешь, чтобы я взял своё слово обратно?

– Именно, – ответил Брум. – Не стоит так беспечно разбрасываться словами!

– Да я и не собирался, пока ты не припёр его к стенке. Дай, ты же фактически обозвал человека идиотом прямо в лицо!

– Прости, друг Фиц, но ведь так и есть! Впрочем, объясни, зачем же следовало удерживать леди Монмаут на расстоянии от Джорджианы, если ты решил сблизиться с ней?

– Я никогда не встречал тебя здесь раньше, – ответил Дарси вопросом на вопрос, – Ты пришёл фехтовать, или же это Джорджиана…

– О, фехтовать, друг мой; и кажется мы уже начали, хотя я ещё не переоделся! Забылся, глядя на твою снисходительность: он дважды нарушил правила, ты что же, не заметил?

– Да, но это ещё не делает его исчадием ада!

– Ты трижды прав; Монмаут заурядный Змей подколодный у Дьявола на побегушках.

Дарси ждал, пока друг закончит переодеваться. Бесполезно ждать от него объяснений. Дай лишь скажет, что «уже забыл, что за глупости он тут болтал». Ясно лишь, что это как-то связано с Джорджианой, что беспокоило его гораздо больше. Брум повернулся к нему.

– Ты готов?

– Давно ты не фехтовал, Дай? Со времён Университета? Разве ты успел разогреться…

– Боишься разочароваться, Фиц? – оборвал его Дай. – Не стоит. Я уже полчаса как готов.

Что означают эти странности? Обычно Даю больше по душе партия-другая в бильярд, «чтобы поставить на место твой упрямый подбородок». Если не считать хорошей скачки по полям, Дарси ещё ни разу не удалось заставить Дая проливать пот. Противники обменялись ритуальными приветствиями и встали в позицию.

– Милорд! Мистер Дарси! Мои извинения! – Синьор Дженуарди спешил к ним через зал. – Простите, синьоры знают друг друга? Превосходно! – Дарси уставился на Брума, кое-что начиная подозревать. – Будьте так любезны, позвольте мне судить.

– Похоже, у нас зрители. – Дай сделал выпад. – Не ожидал такого интереса. Это лишнее!

– Ты знаком с Дженуарди?

– Все знакомы с Дженуарди.

Ох, эти загадочные игры! Раздражение подстегнуло его, и Дарси заставил Дая отступить, прежде чем тот сумел отбиться. Так себе парирование, в духе растерявшего форму мастера. Он парировал его выпад и вынудил отступить, не допуская блокирования. Но сразу же последовал другой удар. Он лишь на миллиметр уклонился от острия, отступив на шаг.

– Укол! – воскликнул учитель, – Его светлости!

Брум тотчас отсалютовал ему клинком.

– Ты недооцениваешь меня, Фиц! Ты не должен был пропустить этот удар.

– Больше не пропущу, обещаю, – огрызнулся Дарси, возвращаясь на свою позицию.

– Защищайтесь! – призвал их Дженуарди.

Теперь Дарси выжидал, пытаясь разгадать манеру Дая, но рапира Дая беспечно танцевала перед его носом. Дарси бросился вперёд с такой стремительностью, что последующая схватка двух клинков вызвала бурные восхищённые возгласы их аудитории.

– Укол! Синьор Дарси! – Да, они вполне стоили друг друга, и это… здорово!

– Теперь квиты? – бросил он противнику, возвращаясь на позицию.

– Не ожидал, да, неплохо.

Брум улыбался своей неизменной улыбкой, и всё же Дарси подумалось, что есть тут нечто большее. Это странное чувство возникало уже не впервые после возобновления их дружбы два года назад. Он встал в позицию и поднял рапиру.

Третья схватка была под стать второй - стремительной, мощной и элегантной. Дай чётко отвечал ему ударом на удар, и под конец рапира Дая коснулась его точно против сердца.

– Укол! Его светлость!

– И где ты так натренировался? – Спросил Дарси. – Если бы схватка была всерьёз…

– Ты бы остался цел и невредим. Чтобы получить удар в сердце, его надо хотя бы иметь.

– Что...? – Но в глазах друга он видел лишь привычную беспечность.

– Ты прости, приятель, но у меня осталось времени лишь на один раунд. Неотложная встреча, как понимаешь, некий тет-а-тет, – и он тяжело вздохнул, – вполне неожиданный.

Что это значит? Что за ерунда об отсутствии у него сердца? Шум стих, оба наготове. Итак, ни манер, ни совести, а теперь и ни сердца! Вот до чего дошло дело.

– Защищайтесь!

Дай стремительно бросился в атаку. Это уже были не шутки. Ну что же, так тому и быть. Дарси наступал с таким напором, что оттеснил Дая почти к черте. Пока тому ещё удавалось уклоняться от конца его рапиры, но лишь на пределе возможного. Пока удар ни того, ни другого ещё не достиг цели. И - вот брешь в обороне!

– Укол! – Голос Дженуарди потонул в криках, – Синьор Дарси!

Соперники стояли, не замечая толпы, тяжело дыша и внимательно следя друг за другом. Наконец, Дай неохотно улыбнулся, и взметнул вверх рапиру.

– Молодец, чертяка! Годишься ещё в фехтовальщики!

– Ха! Но и ты ничем не хуже! – И вдруг серьёзно: – Ты не объяснишь, что это значит?

– Я зашёл нынче утром в Эреуил-Хаус, и обнаружил там мисс Дарси в совершенно расстроенных чувствах. – Он сделал паузу, переводя дух. – Фиц, что бы там ни было с тобой в Кенте, не стоит вымещать своё дурное настроение на ней.

– Брум! – рявкнул Дарси. Да кто он такой…

Даже глазом не моргнув, Брум продолжал необычно чётком тоном.

– Мисс Дарси ни словом не упрекнула тебя, она слишком почитает тебя, Фиц. Но я другое дело. Предупреждаю, демонстрацией мастерства клинка это может и не кончиться!

– Ты слишком много на себя берёшь! – взорвался Дарси. – Брум, это не твоё…

– Неужто, Фиц? А спроси-ка себя, с чего бы я вдруг стал утруждать себя твоими заботами?

Он швырнул рапиру в руки поджидавшему слуге и зашагал прочь.






Четверть часа спустя Дарси тоже покинул зал. А Дай, похоже, даже не потрудился как-то привести себя в порядок. Куда же он, интересно? Дарси вышел на улицу и подозвал кэб.

– К «Буддлу», – бросил он вознице, вскочив в коляску.

Дай скорее всего уехал в клуб в надежде, что он последует за ним. Если же нет – он не станет гоняться за ним по всему Лондону. Но он ещё не готов вернуться домой. Он хотел бы понять, что скрывалось за дерзкими словами друга. Что-то его поведение подозрительно смахивает на любовные страдания! Но разве Дай не поклялся ему, что ей нечего опасаться с его стороны? И потом, такая разница в возрасте и темпераментах… Должна быть другая причина. Может, Дай стал воспринимать её почти как сестру, исполняя обязанности опекуна. У него никогда не было сестёр. Да, похоже на то.

Но по сути Брум был прав. То, что он пережил за эту неделю, в чём-то изменило его. Но всё должно вернуться на круги своя… со временем. И всё пойдёт по-прежнему

Он пересёк черно-белую мозаику мраморного пола «Буддла» и поднялся в задние апартаменты клуба. Убедился, что Брума здесь нет, хотя знакомых было немало.

– Дарси, – окликнул его сэр Хью Гофорт. – Один твой приятель справлялся о тебе.

– Сэр Хью, – Дарси остановился с поклоном. – Брум, не так ли?

– Нет, нет, это был Бингли, так кажется. Надеялся тебя застать, думаю так.

Бингли! Из-за него заварилась эта каша, которую ему пришлось расхлёбывать. Из-за него он заработал горькое обвинение Элизабет - что он разлучил её сестру и Бингли. Но похоже Бингли с сестрой вернулись в столицу после ежегодной поездки в Йоркшир. Если бы он не ленился проверять стопку карточек, он был бы в курсе, мог бы уклониться от его визита.

– Слышишь, Дарси! – окликнул его сэр Хью, – А как насчёт партии?

Он должен вернуться домой. Попросить прощения у Джорджианы, встретить Бингли с сестрой. И заняться наконец грудой деловых бумаг на столе. Как это было раньше.

Дарси вернулся к столу и потянулся за киём.

– С большим удовольствием, Гофорт. Весь полдень в моем распоряжении.






На следующее утро карточка Чарльза появилась снова. Смирившись с неизбежным, Дарси спустился в гостиную к ожидавшей гостей сестре. Она с невинным видом отвечала, что да, приходил лорд Брум, выяснил, что его нет дома. Они обменялись лишь парой слов.

– И что именно заключалось в этой паре слов, Джорджиана? – без обиняков спросил он.

– Он спросил, о твоём самочувствии после возвращения из Кента, ведь вы виделись, только когда он доставил нам Трафальгара. Потом спросил про «Представление портрета».

– И это всё?

– Да. Хотя, что-то с ним было не так… не то, чтобы он был болен. Не знаю; он скоро ушёл.

– Спокойной ночи тебе, дорогая.

– И тебе, братец, – ответила она с неуверенной улыбкой.

Беспокойная ночь, утро в напрасных попытках разобраться в бумагах, и наконец он растянулся на диване в кабинете, отключившись на часок в полусне, пока Уитчер не принёс карточку Бингли. Открылась дверь гостиной, и Дарси пошёл навстречу гостям.

– Мисс Бингли, – поклонился он, – Чарльз! Так вы вернулись наконец.

– Дарси, тут Лондон, Сезон, а Йоркшир не для нас, уж поверь! Мисс Дарси, – поклонился он Джорджиане, – мы будем рады побывать на вашем «Представлении» на той неделе.

– Это «Представление портрета мисс Дарси», Чарльз! – и мисс Бингли закатила глаза. – Мы все в предвкушении удовольствия, мисс Дарси. Я правильно поняла, что это работа самого Лоренса? Его присутствие гарантирует успех. Эреуил-Хаус будет полон гостей!

Невероятно, почему женщина, стремящаяся завоевать дружбу Джорджианы, не старается хоть немного понять характер сестры! Она обращается с ней, словно с бездушной куклой.

– Вы, конечно, приглашены, но будут только родные и ближайшие друзья.

– О нет, это невозможно! – Вскричала Бингли. – Мисс Дарси…

– Да, именно так, – сердито вмешался Дарси. – Таково желание самой Джорджианы.

– Не желаете ли угоститься чем-нибудь, мисс Бингли, мистер Бингли? – вмешалась Джорджиана спокойным и твёрдым голосом.

Бросив на неё удивлённый и одобряющий взгляд, Дарси добавил:

– Да, конечно, желаете ли чаю? – Подхватил идею Дарси, указав Бингли на кресло и дёрнув за звонок. – Теперь, Чарльз, рассказывай, что ты делал в Йоркшире.






– Его светлость и леди Монмаут, сэр? – повторил он недоверчиво, едва выслушав имена хозяев вечера, – Вы вполне уверены, сэр? – переспросил он, работая усердно бритвой.

– Точно, Флетчер, – иронично процедил он, – именно они, я вполне уверен, и прислали мне приглашение. А что такое?

– Так ведь, Норвик-Кастл, мистер Дарси!

– Как сказал Монмаут, «философия и политика». Мало общего с тенями Норвика, Флетчер!

– «…Можно жить с улыбкой и с улыбкой оставаться подлецом», сэр.[ «Гамлет», «… That one may smile, and smile, and be a villain…» Акт 1; Сцена 5]

И он деловито приступил к бритью. Больше эта тема не затрагивалась, но каждым своим движением он явно демонстрировал своё неодобрение, а узел галстука сегодня был просто образцом заурядности.

Уже в экипаже Дарси пожалел о данном Монмауту согласии. Но любопытство увидеть, изменилась ли бывшая леди Силвэни Сейр, и что за коллекция умников слетелась на её чары, всё же перевесило. Пикантность вечера и чувство опасности - всё-таки шанс отвлечься. Двери особняка распахнулись, выпустив на волю свет и гул десятков голосов. Дарси пошёл на свет, как на иллюзорную приманку.

– Дарси, прошу! – Приветствовал его Лорд Монмаут. – Поднимайся, приятель, а то её светлость ещё умрёт в нетерпении увидеться с тобой!

Дарси пытался пробраться через толпу к лестнице, Трис всегда любил сборища, и судя по сегодняшнему, Силвэни хозяйка как раз на его вкус. Которой не терпится увидеться с ним.

– Трис, Многовато народу для «избранных» из числа философов и политиков!

– А, эти, просто для декорации, друг мой. Важные персоны в Зелёном салоне, где все «придворные» Силвэни. Пойдём!

– Одну минуточку!

Он остановил одного из слуг и, взяв два бокала с подноса, передал один из них Дарси. Он проглотил половину даже прежде, чем Дарси ответил ему. Дарси поднёс бокал к губам и тотчас почуял сильный аромат виски. Он посмотрел на приятеля.

– Это что, пунш из виски, Монмаут?

– Пунш из ирландского виски, – ответили сзади с грубым ирландским акцентом.

– А, О’Рейли, – узнал его Монмаут, – позволь представить: мистер Фицуильям Дарси из Дербишира. Дарси, это сэр Стивен О’Рейли из графства *** в Ирландии.

– Ваш покорный слуга, сэр, – поклонился Дарси.

– Взаимно, сэр, – ответил сэр Стивен. – Ну, предпочитаете политику, или философию?

– Я ещё не решил, сэр Стивен, я же ещё новичок в собраниях «избранных» Монмаута. Разумнее сначала послушать, разобраться что к чему.

– Значит, в вас нет ни капли ирландской крови, – рассмеялся сэр Стивен, – моих соотечественников невежество в вопросе нисколько не обескураживает.

– Не берусь ни возражать, ни соглашаться с вами, – рассмеялся Дарси. – Но надеюсь, я всё же смогу разобраться.

– Очень дипломатично, мистер Дарси, у вас получится. Прошу извинить, Монмаут, – и он, подмигнув его светлости, растворился в толпе.

– Выпей, Дарси, – Монмаут указал на пунш, к которому Дарси так и не притронулся. – Силвэни ждёт.

Дарси попробовал содержимое под пристальным наблюдением довольного хозяина, приложив все силы для того, чтобы не задохнуться.

– Ха! Монмаут похлопал его по спине, – не привык к виски, как я погляжу!

– Нет, не привык, – согласился он, вытирая глаза.

– Позволите убрать бокал, сэр? – рядом возник лакей с подносом.

– Будем считать, что ты принял крещение. О, да! Пока от тебя не пахло «живительной влагой», на тебя все посматривали косо. А теперь - к моей хозяйке.

Дарси почувствовал тебя странно. Виски так подействовало? Проходя мимо лакея, убравшего его стакан, он подумал, что где-то его уже видел.

С конца зала леди Силвэни Монмаут поднялась навстречу ему со своего кресла. Все с любопытством стали рассматривать его, едва её светлость протянула для приветствия руку. Раньше он сравнивал её со сказочной принцессой, теперь ему улыбалась Сказочная Королева. Роскошные волосы цвета воронова крыла покрывали её кремовые плечи, а под полупрозрачным изумрудным платьем угадывалось то, что принято показывать только мужу. Слишком откровенный намёк на предложенное ему в Норвике, подумалось ему.

– Мистер Дарси, добро пожаловать! – пропела она низким, интимно-чувственным голосом.

Что стало причиной горячей волны чувственности, охватившей его тело - близость Силвэни или же виски, он не мог сказать, но стягивавший его душу узел немного расслабился. Приветствие красавицы было бальзамом на его раненую гордость. Он поклонился.

– Леди Монмаут.

– Ах, как формально, мистер Дарси! Мы же близкие знакомые! – Монмаут ухмыльнулся и исчез. – Мы тут гораздо либеральнее глядим на вольности манер, ведь мир меняется. Так что я здесь просто «Силвэни» для моего друга «Дарси». Позволите мне вас представить?

Ожидаемо, все титулы были отброшены, звучали только фамилии. Но Дарси знал, что тут немало титулованных. Как он и предвидел, весьма пёстрая публика, попросту говоря, радикалы всех мастей. Ирландцы по большей части. Будучи умеренным Тори по рождению, он исходил из интересов короны, своего имения, арендаторов и работников, так что был далёк от «ирландского вопроса». Но похоже, здесь собирались как раз ради этого.

– Дорогой мой Беллингэм! Они в нетерпении познакомиться с вами, – сказала леди Силвэни, повернувшись к Дарси, – Позволите мне вас представить?
[ Джон Беллингэм, (John Bellingham) обанкротившийся торговец из Ливерпуля, убивший премьер-министра Спенсера Персиваля 11 мая 1812 года (спустя пару недель после описываемых здесь событий), потому что считал его персонально ответственным за своё банкротство. Несмотря на то, что он был признан психически больным, был публично повешен 18 мая в Ньюгейтской тюрьме.]

Кивнув с неуютным предчувствием, Дарси потянулся к бокалу на подносе. Как и было сказано, все титулы были отброшены, звучали только фамилии присутствующих. Но Дарси знал, что тут немало титулованных. Охотнее указывалась причастность гостей к художеству, писательству, той или иной политической стезе. Как он и предвидел, весьма пёстрая публика, попросту говоря, радикалы всех мастей. Ирландцы по большей части. И, хотя у него не было никакого предубеждения против этого племени, он понимал, что радикальные элементы среди них способны представлять немало проблем для правительства в свете консолидации усилий для победы над Наполеоном. Будучи умеренным Тори по рождению, он не считал нужным погружаться в глубины философии, ограничиваясь разве что чтением книг Бёрка. В своих убеждениях он исходил из интересов короны с одной стороны, своего имения, арендаторов и работников – с другой, так что был абсолютно далёк от «ирландского вопроса». Но, если он что-то и понимал в жизни, здесь собирались заняться как раз этим пресловутым вопросом.

[ Эдмунд Бёрк (Edmund Burke, 1729-97): Уроженец Дублина. Британский политик, оратор, и писатель, известный главным образом благодаря своим «Размышлениям о Французской революции» (1790), а также борьбой за права ирландцев и против работорговли, выступлений против политики правительства в отношении Американских колоний, завершившихся восстанием 1775-81]

– Что это у вас в руке, Дарси? – многозначительно прищурившись, спросил Беллингэм.

– Это похоже на бокал с вином, – и Дарси отпил половину. – Да, действительно, это вино!

Беллингэм отпрянул назад с видом крайнего презрения.

– Я в этом не сомневаюсь, – и, едва кивнув, он гневно удалился.

Дарси проводил его недоуменным взглядом. Что он не так сказал? Он допил остатки вина.

– Не стоит обращать внимание на Беллингэма, – Силвэни забрала его бокал. – Прошу, здесь есть те, кто вам должен понравиться.

Он двинулся за ней следом, а она снова просунула руку под его локоть.

– Как хозяйка, я в ответе за ваши развлечения. Я должна спеть несколько песен гостям. Сегодня особенный случай. Монмаут привёл Мура, мы с ним будем петь дуэтом.

[ Томас Мур (Thomas Moore, 1779-1852): Ирландский поэт, сатирик и сочинитель сентиментальных песен, собранных в «Ирландских мелодиях», превозносимый британской аристократией; близкий друг лорда Байрона и Шелли. Его выступления «вызывали симпатию среди ирландских националистов, в среде которых он слыл популярным героем». (Энц. «Британника»)]

– Это большая честь, – Неужели! Знаменитый ирландский тенор на приёме у Силвэни!

– Силвэни, дорогуша! – подошёл сэр Джон О’Рэйли, – что ты собираешься делать с Дарси?

Если Силвэни была Сказочной Королевой, то О’Рэйли пародией на гнома.

– Доверить его тебе, меня уже ожидает Мур.

– Думаю, она желает получить тебя достаточно трезвым, а жаль. Э-э, то, что невозможно изменить, придётся вытерпеть. Эй, – он взял с подноса две рюмки с виски.

– За терпеливость! – произнёс он тост и залпом выпил.

– За терпение, – Дарси вскинул руку с рюмкой. Виски был очень крепким - обжигающим.

– Ну, что, полегчало, а? – Он лихо обвёл рюмкой комнату. – Многих ли знаешь здесь?

– Почти никого, – ответил Дарси, – Монмаут мой университетский приятель, Сил… леди Монмаут я встретил в Оксфордшире у её братьев, Мура слышал не раз, но не знаком.

– Желаешь ли поговорить с кем-нибудь конкретно? – сэр допил виски и поискал глазами, куда бы поставить пустую рюмку.

– Да, с Беллингэмом... впрочем, лучше проясните кое-что из того, что он сказал.

– Кое-что, да? – сказал он холодно. – Беллингэм много чего наговорил, как мне кажется.

– Я определённо не понял вопроса, и он был явно разочарован моим ответом.

– «Что у вас в руках»? Не так ли? И что же ты ему ответил?

– Что у меня бокал с вином… – О’Рэйли почти подавился смехом, – и это правда; только он ожидал совсем другого ответа, не так ли?

– О, да! Большинство здесь ирландцы, или про-ирландцы. Он проверял твои симпатии.

– Да, это было очевидно, однако…

– А-а, вот и наша дорогуша, и Мур с ней! – перебил его сэр Джон.

Действительно, появилась Силвэни со своей арфой и знаменитый Мур рядом с ней. Толпа зааплодировала и расступилась, освобождая им проход к центру комнаты.

– Держи, Дарси, – и сэр Джон передал Дарси бокал. – Погоди, приятель, сейчас будет тост!

Силвэни подняла вверх руку с бокалом.

– Что у вас в руке? – спросила она.

– Зелёная лоза! – дружно рявкнули все, взметнув вверх свои бокалы.

– Откуда она пришла? – спросила она.

– Из Америки! – хором был ответ.

– И где же она расцвела? – воскликнул рядом с ним сэр Джон.

– Во Франции! – прокричали все и опять обернулись к хозяйке.

Во всем блеске своей красоты она царила здесь с женским изяществом и неженской твёрдостью. Восторг и сила страсти, переходящей все границы, как говорила она - вот ради чего стоит жить. Значит, теперь она получила всё это?

– Где вы собираетесь посадить её?

– На британской короне! – дружный рёв прокатился по залу.

[ Своего рода Катехизис (наставление) в виде вопросов и ответов, используемый «Объединенными ирландцами», тайным обществом, состоявшем как из католиков, так и протестантов, созданным для освобождения Ирландии. Его – «ОИ» – винят в катастрофических последствиях восстания 1798 года.]

– Ну, давай же, – поторопил его О’Рэйли, – Ах, как хороша, не правда ли?

– Да, хороша. За тебя, Силвэни, за твою жажду жизни, – сказал он, поднося бокал к губам. Но шедший мимо лакей задел его бокал, и тот разбился о пол.

– Я прошу прощения, сэр! – и лакей поспешно ринулся подбирать стекла с пола

Это был тот самый слуга, что ранее уже обратил на себя его внимание. Действительно, чем-то он был ему знаком… Он поспешил вытереть капли виски с их одежды.

– Эй, поаккуратнее! – сердито заворчал сэр Джон.

– Да, сэр. Прекрасный совет, сэр!

– Что? – озадаченно воскликнул сэр Джон, но слуга уже растворился в толпе. – Наглец!

Но Дарси уже не слышал его ворчания. Этот голос! Но этого не может быть…! Он пытался проследить за человеком, но даже его рост не помог ему не потерять того в толпе.

– Прошу меня извинить, О’Рэйли, прошу прощения! – выпалил он и попытался обойти его.

– Куда это ты, приятель? Силвэни должна знать, – спросил он.

– Пока не знаю, – Дарси в досаде смотрел вслед лакею.

Высвободив руку, он бросился туда, где исчез странный человек. Наконец он у дверей в заполненный народом коридор. Он заметил свою цель у дальней двери. Он, так и есть!

– Какого же… – недавний слуга, втащив его в комнату, осторожно закрыл за ними дверь.

– Тише! Вопишь, как чёртов осел! – рассердился Брум.

– Так ты следил за мной! – напустился на него Дарси. – Ради…

– Нет, – отрезал Дай, – не совсем так. Я всё равно должен быть здесь, даже если бы ты не дал им затащить себя сюда. Дарси, я же советовал тебе держаться от них подальше!

– Но если ты пришёл, почему же мне нельзя? Это нелепо! – Тут он указал на его наряд, пристально рассматривая друга. – А зачем ты вырядился лакеем? Что за шутка?

– Это не шутка, Фиц, – вздохнул Дай, возводя глаза к небесам, – но это долгая история.

– Хорошо, – кивнул Дарси, – приходи завтра, тогда и поговорим. Может к тому времени ко мне вернётся чувство юмора.

– Не ходи туда! – Брум загородил ему дорогу. – Фиц, ты вообще представляешь, что там происходит? Это пахнет изменой, старина… изменой и кончится, и тебе там не место.

– Дай! И ты думаешь, что Монмаут решил развлекать меня игрой в заговор?

Брум так пристально смотрел на друга, что Дарси начал было колебаться в своей уверенности. Потом Дай отпустил его плечи и отступил на шаг.

– Нет, не развлекать, Фиц, а шантажировать.

– Это просто нелепо! – вспыхнул Дарси.

– Неужели? Тебя напоили бы, или посыпали бы кое-что в питье, а потом в спальне её светлости тебя бы «обнаружил» «разгневанный супруг» и ещё несколько подходящих свидетелей. И никого бы это не удивило. Ты же просто замечательно подыгрывал ей!

– Подыгрывал ей! – повторил Дарси, не веря своим ушам.

– Ох, Фиц! Ты думаешь что это всё Монмаут состряпал! Он здесь просто пешка! Ну а потом, в обмен на молчание тебе пришлось бы согласиться на весомые пожертвования в пользу ирландских сироток. – И он едко рассмеялся. – Конечно, на деле деньги оказались бы к ирландских бунтовщиков, ведь это и есть истинная страсть её светлости. А ты просто прекрасная добыча, старик! Богатый хозяин своего состояния, опекун младшей сестрички. И для полноты счастья, это ещё и отличный повод свести с тобой старые счёты.

– Леди Сейр, – проговорил Дарси.

– Да, леди Сейр, – подтвердил Дай, – это тебя она винит в смерти матери. А не желаешь ли ты глянуть внутрь бокала, что я выбил из твоих рук? – Дай поднёс к свече осколок, на котором явно виднелись приставшие ко дну какие-то крупинки.

– О’Рэйли? – спросил Дарси. Дай кивнул. – О милостивый Боже!

– Да, он был милостив на этот раз, хотя ты этого не заслуживал, – сухо сказал Дай, – Ну как, добровольно покинешь это разбойничье гнездо, или придётся устроить твоё похищение? Леди Монмаут наверняка давно разыскивает тебя.

– Но как ты узнал? – Дарси растерянно смотрел на старого друга. – Что ты…

– Это слишком долгая история. Уходи… и немедленно! Пока тут ещё полно народу. Ты знаешь «Лису и Селезня» на Портманской дороге? – Дарси кивнул. – Жди меня там через час, дружище, и ты получишь ответы на все вопросы. Нет, только на некоторые.

Выходя в коридор, Дарси чувствовал себя единственным здесь наивным простофилей. Если ему удастся ускользнуть незамеченным, это будет большой удачей. Он до сих пор не мог опомниться от шока встречи с прежним, знакомым по Университету Брумом, пусть в лакейском наряде. Но сейчас надо выбраться отсюда, и, как велел друг Дай, побыстрее!

– Дарси! – раздался сзади голос Монмаута.

– Вечер только начался! Неужели ты собираешься уйти?

– Да, боюсь, что так; у меня есть ещё одна важная встреча.

– Но через пару минут Силвэни будет петь! Только послушать и выпить, да, старик?

Его отчаяние было настолько очевидным, что сомнений в правоте Дая не осталось.

– Это невозможно, Монмаут, – твёрдо отрезал он. – Прошу меня простить.

– Полно, если ты чем-то недоволен, мы всё уладим. Во имя прежних дней, Дарси.

– Во имя прежних дней, Трис? – Вскипел Дарси. – Да как ты смеешь?

Он ринулся прочь, не слушая Монмаута, сбежав по лестнице, выхватил свои вещи у лакея. На лестнице показалась леди Монмаут, видимо, она пока не считала дело проигранным.

– Дарси! – послышался её низкий умоляющий голос.

Правила приличия, хорошего воспитания – да пошло всё к черту! Он повернулся прочь от неё, и лакей не решился не открыть перед ним двери.

– Что же, может, в другой раз, – презрительно заключила Силвэни, – когда вы будете не так напуганы будущим.

Её свора одобрительно захихикала. Дарси застыл, взбешённый публичным унижением. Он развернулся к ней лицом с самым надменным видом, на какой ещё был способен.

– Никогда, мадам, – отвечал он, чеканя каждое слово. – Никогда больше!

Не помедлив более ни секунды, Дарси вышел в прохладу ночи.

– «Лиса и Селезень», – бросил он вознице первого же экипажа, подкатившего к бордюру.

– Добро, мистар, – и возница приложил палец к козырьку в знак приветствия.

Лишь через несколько кварталов Дарси обрёл способность думать. Как ты докатился до такого идиотизма? Лучший друг годами водил тебя за нос, а ты дважды умудрился попасться на удочку той, так беспардонно охотилась за тобой! А та, которую ты любишь… Он смотрел в окно на улицы ночного Лондона. Пары гуляли под ручку, смеющиеся, оживлённые, в предвкушении увеселений под сводами залов и гостиных.

Да, он и есть самый первый болван на свете! Остаётся лишь напиться в стельку! Коляска остановилась. Дарси спустился на землю, бросил монету вознице.

– Славной ночки, мистар! – кивнул тот, пряча монету.

– Ну, это как получится, – отозвался Дарси.

Возница рассмеялся и тронул лошадь, оставив Дарси в одиночестве под вывеской заведения, на которой красовалась хитрющая лиса с трепещущим селезнем в пасти.

– Очень похоже, – сказал Дарси лисице, – однако же сегодня селезень ускользнул.

И он вошёл в паб. Мгновенно появился хозяин.

– Что желаете, сэр? Есть свободная комната, – радостно предложил он.

– Нет, не надо комнаты, просто столик в уголке, – попросил он, – И хватит ли выпивки?

– О, конечно же, сэр!

– Отлично. Принеси мне наилучшего бренди.

Расплывшийся в улыбке хозяин принёс бутылку, собираясь наполнить его бокал.

– Нет, – остановил его Дарси. – Не бокал. Оставь всю бутылку.






Куда же, думал Дарси, подевался Дай? Пусть только появится, паршивец эдакий! Подумать только, прикидывался пустым пижоном все эти годы! Он достал часы. Стрелки их, правда, бессовестно плясали, но наверняка прошло уже больше часа. Ладно, пусть только появится, этому дьяволу очень не помешает хорошая трёпка!

Насколько он выбит из колеи, нетрудно было понять уже ко второму бокалу бренди. Ничто не помогало забыть её: ни гнев, вызванный её обвинениями, ни оскорбительность мнений о нём, ни тот потрясающий факт, что самое предложение его руки отвергнуто ею. Он представил себе, как она, презирая его от всей души, торжествует сейчас свою победу над ним. Может, смеётся на пару с этой своей подругой, миссис Коллинз, над его унижением? Ничто не помогало смягчить его отчаяние. Теперь он сидит один в пабе, с третьим стаканом в руке, и даже его друг не торопится помешать ему напиться сегодня вдрызг. Как же такое могло случиться? Он взял бокал и обратился с тостом к самому себе:

– За первейшего болвана на всем белом свете!

– Подходящий титул, старина! – Дай тяжело опустился в кресло напротив.

– Откуда ты взялся? – спросил Дарси, и сделал добрый глоток бренди.

– С чёрного входа, – как что-то само собой разумеющееся пояснил Дай, – я знаком с хозяином. Помнится, что последний раз, когда мы так развлекались, и был первый раз, когда мы встретились.

– Похоже, что так. – Дарси поднял бокал. – За старую дружбу. Ну, «мой старый друг», ты закончил изображать лакея, или ещё предстоит поработать горничной миледи?

– Признаю, я надеялся, что ты будешь трезвым настолько, что сможешь выслушать мои объяснения. Будь ты в норме, я бы знал, что делать, но ты уже набрался, как сапожник… Это не из-за леди Монмаут, я надеюсь! – он указал на почти пустую бутылку.

– Силвэни? Да ты с ума сошёл!

– Но ты явно приударял за ней сегодня, и естественно…

– Ничего естественного с Силвэни и быть не может, поверь мне.

– Ты прав, – согласился Его светлость, – пожалуй, разумнее жить, как Бенедикт, убеждённым холостяком, и всякий мужчина прав, «коль ни одной из них не верит».
[  «Много шума из ничего», «…I will do myself the right to trust none…» Акт 1, Сцена 1.]

– Доверять нельзя ни одной из них - от первой до последней! И особенно там, в Кенте! –Дарси озадаченно опустил руку. – Кент? А кто сказал про Кент?

– Кто? Ты и сказал, разве нет? – ехидно взглянул на него Дай.

– Я сказал? – Дарси был озадачен, пытаясь ухватить снова нить разговора. – Нет, нет, просто это всё случилось там, в Парке.

– Кент? – переспросил Брум, и потом просветлел – А, да, Розингс-Парк, имение твоей тётки. Значит, мы проклинаем обманщиц из Лондона, гостивших в Кенте… разве нет?

– Нет, из Хартфордшира! – Дарси отрицательно потряс головой.

– О, Хартфордшир, ты должен просветить меня сначала, приятель!

– Они там плодятся, как кролики, по пять штук на семью! Их мамаши выслеживают добычу для своих дочек, которые гоняются за разодетыми в красные мундиры вояками!

– В Хартфордшире! – изумился Брум, – Какое интересное место! Не верю, что тебе там что-то угрожало; твои манеры отошьют любую из навязчивых нахалок. Кажется, самое время повторить нашу старую клятву... как там? – Он встал и поднял бокал. – Этим бокалом проклинаю Хартфордширскую Еву, эту Неблагодарную Обманщицу…

– Какую ещё Еву? Её зовут Элизабет.

– А! Значит, проклинаю Элизабет....

– …Сокрушительницу надежд и чаяний честнейших мужей на свете…

– Да как вы смеете, сэр!, – Он наконец поднялся, возмущённый болтовней Дая. – Трепать имя Элизабет в дрянном кабаке! Речь идёт о леди, сэр, непревзойдённых достоинств.

– Дарси, выпьем в честь такой леди, дружище, но при условии, что ты сядешь.

Вот, совсем другой разговор. Теперь он поверил, что перед ним его старый друг, вернувшийся из долгого путешествия в самый подходящий мир.

– Лучше выкладывай всё, старик, – изрёк Дай твёрдым тоном. – Это должно быть действительно необыкновенное создание, если она покорила твоё сердце.

Он привычно готов был уступить настойчивости Брума. Глупо отгораживаться от старого друга. Хотя, зачем всё; он просто не сможет. Довольно нескольких слов, и он всё поймёт.

– Её зовут Элизабет, – начал он, глядя куда-то вдаль мимо Дая, – а я и есть тот самый последний мужчина на свете, за которого она согласилась бы выйти замуж.