Как путиноиды воевать собирались

                Эль Мюриду, ЖЖ
     - Лишь цифра семь угодна Великому Небу !
     Сидевший в углу Золотой юрты Сотрясатель Вселенной задумчиво провел жесткой ладонью по рыжеватой бородке, бросив еле заметный под косматыми бровями полыхнувший желтым взгляд на осмелившегося противоречить Кукулькана, с удовольствием отметив мелькнувшее по изуродованному шрамами лицу Субэдэя неудовольствие, но все же уточнил, одновременно наливая себе в китайскую чашу кумыс :
     - И сколько же семерок, о, шаман, необходимо для сотни ? Тысячи ? Тумена ? Тьмы ?
     Загремев многочисленными железными фигурками, вперемешку с птичьими косточками и какими - то гребешками, награбленными у найманов, нашитыми на плотный засаленный халат, вскочил Великий шаман синих монголов, яростно топча белый войлок. Пробежался, что - то бормоча, к порогу юрты, но не осмелился покинуть совет верных, собранных Чингисханом  в ночь перед курултаем. Конечно, он не был еще Чингисханом, его по - прежнему именовали, с должной почтительностью и нескрываемым уважением к воинскому мастерству, проявленному в последних походах по Степи, Темуджином, но уже витало в воздухе нечто, приподнимающее вчерашнего изгоя над соратниками, даже могущественный Ван - хан, еще вчера призывавший под свой бунчук чуть ли не тысячу кибиток, пригнулся и уже не знал, что ему делать с коварным подарком синего монгола. Пресловутая соболья шуба лежала рядом с правителем тангутов, но надеть ее перед лицом Темуджина он уже не смел.
     - Не имеет разницы, - выкрикнул тонким и гнусавым голосом шаман, ища заметавшимся взором куда - то запропавший бубен, - круглость счета ! Пусть будет семьдесят или семьсот.
     Чингисхан рассмеялся, недоуменно качая головой. Субэдэй, наполовину вытащив хорезмийский кинжал из богато украшенных бисером ножен, заскрежетал зубами, почти уже угрожая Кукулькану. Волчата одноглазого батыра, вповалку лежащие у внешней стены юрты, подслушивая, зашептались. Молодой Джэбе прислонил лезвие ножа к войлоку, готовый в любой момент, взрезав стену, ворваться и внести быструю смерть посмевшему спорить шаману, но Чингисхан, не совсем еще поняв роль Кукулькана в гибели сестры, успокаивающе вытянул ладонью вперед правую руку.
     - Никто не пытается опровергнуть твою мудрость, - произнес Чингисхан, протягивая чашу с кумысом вернувшему, казалось, милость хана шаману, - Кукулькан. Разумеется, не имеет никакой разницы, но круглый счет облегчит задачи нойонам, - мудрый монгол кивнул Субэдэю, - ведь куда как проще считать по пальцам рук, если, - и вновь тонко улыбнулся предводитель синих монголов, восхищая убеленного сединами Ван - хана, не встречавшего еще за всю свою долгую жизнь такой истинной простоты обычных вещей и слов, что выльются, он уже видел это, в то необходимое решение, что и изменит все и навсегда, как вовремя брошенный Темуджином клич к оставшимся в живых татарам избавил Степь от бесконечной междоусобной бойни, ведь это было всего лишь три луны назад, а кажется, прошло несколько лет, - конечно, считающему не отрубили три пальца в пограничной стычке или набеге.
    Шаман, растопырив пальцы обеих ладоней, пытался возразить, но Чингисхан уже отвернулся к боковой стене юрты, настороженно прислушиваясь. Подозвал, сгибая палец, одного из кишиктенов и что - то шепнул ему в предупредительно склоненное к губам хана оттопыренное ухо. Кишиктен, спотыкаясь загнутыми носами сапог, выбежал из юрты и уже через миг вернулся, таща за собой Джэбе, так и не успевшего спрятать нож. Субэдэй зарычал. Он любил этого выскочку, высокомерно отказавшегося вступить в ряды Волчат, но почему нож ?
    - Почему нож ? - спросил Чингисхан, не разрешая кишиктену отпустить брыкающегося мальчишку.
    Джэбэ, оскалившись, хватал ртом воздух, свободной рукой пытаясь отжать могучее объятие телохранителя, нескрываемо наслаждавшегося унижением горделивого юнца.
    - Ты хотел убить меня ? - уже открыто смеялся Чингисхан, медленно вставая. - Вот моя грудь, Джэбэ.
    Он оттянул край халата, показывая медного цвета грудь, украшенную амулетом енисейских кыргызов, болтавшимся на витом ремешке из бараньих жил.
    - Я хотел убить шамана, - решился Джэбе, бросаясь, как в омут, в затягивающие зрачки хана, говоря правду, ибо знали даже мальчишки, что лгать Посланнику Великого Неба нельзя. - Мне показалось, что он вот - вот набросится на тебя.
    Чингисхан рассмеялся, наконец разрешив отпустить схваченного. Кишиктен разжал объятия и отступил на шаг, продолжая, тем не менее, настороженно смотреть на засовывающего нож в ножны Джэбе, даже и не подумавшего рухнуть на колени.
     - Ты набросился бы на меня, Кукулькан ? - спросил хан, поворачиваясь к шаману. - Как ты набросился на Ойлун в ту страшную ночь ?
     Кукулькан захрипел, хватаясь за горло. Меньше всего он ожидал, что именно сейчас, в самый, казалось, неподходящий момент Темуджин вспомнит и произнесет вслух эти страшные слова, снившиеся шаману по ночам, слышавшиеся в свисте степных ястребов и предрассветном визге шакалов, в топоте бесчисленных табунов и всхлипах покорной наложницы. Чингисхан согнул палец и голова шамана покатилась по белому войлоку, оскорбляя Великое Небо пролитой кровью.
    - Он и не был монголом, - вмешался Ван - хан, боясь, что его наперсник, нарушив закон Степи, прикажет вырезать их всех, - говорили, что его мать захватили джурджэни и какой - то из их полководцев и был его истинным отцом.
    Чингисхан, поморщившись, уселся в угол юрты и мановением руки отпустил верных. Выходя из юрты, Субэдэй шутливо ткнул кулаком в бок хана северных тангутов.
     - Тебе повезло, - просипел батыр, алея шеей, - что он любит и верит Бортэ. Но знаешь, Ван - хан, никогда больше не напоминай ему об отцах или похищенных женщинах.
     Ван - хан молча кивнул, уходя к стоянке тангутов. Джэбэ, лаская подбежавшего к нему Джучи, пошел к своим Волчатам. А завтрашний Чингисхан, разделяя синих монголов на десятки, закладывал основы грядущей мировой империи, что железной Ясой проторит дороги, сделав мир безопаснее и шире.