Половодье. роман, часть 1

  Вместо предисловия
Век семнадцатый – жестокий век. Европа только-только отошла от мрачного средневековья. Однако страны -соседи ,как всегда впрочем, увлечённо грызлись между собой из-за приграничных территорий. Гремела трагичная для Германии и Чехии тридцатилетняя война. Польшу, где кланы свободных шляхтичей творили что хотели, не признавая власти "круля", раздирали противоречия. Англия ,Франция и Испания радостно колотили друг друга и в самой Европе, и в колониях, и из-за колоний , да и просто так.
Обратимся на юг. Блистательная Порта также воевала со всеми и вся.Султаны надолго на троне не задерживались. Часто не по своей воле. Неразбериха и братоубийство царили в Крыму. Местные ханы сменялись так быстро, что тоже толком не успевали поправить. В ход шли измена, предательство,подкуп. Династия Гиреев крошила саму себя без всякой жалости. Ханов давили, травили, резали, в лучшем случае отсылали на о. Родос. Вместе с тем, само крымское ханство ,как и положено разбойничьему государству, не прекращало набеги на соседей, в первую очередь на Русь.
В начале века молодое Российское государство пережило Великую Смуту, вторжение поляков и, наконец ,Великое единение, когда народное ополчение под предводительством кн. Дмитрия Пожарского и земского старосты Козьмы Минина  освободило родную землю от иноземных захватчиков и возвело на трон юного Михаила Романова.Народ облегчённо вздохнул. Но ненадолго.
Население Европы, в результате всех этих войн, стычек, набегов, резни,  уменьшилось в несколько раз.
История, которую собираюсь рассказать, надеюсь ,будет  интересна и увлекательна.  Автор не ставил себе цель- с документальной точностью воспроизвести  события той далекой эпохи.  Это практически невозможно, даже пользуясь оставленными нам с тех времен различными документами: летописями,  воспоминаниями, записками и так далее. Но мне, автору, поверьте ,очень хотелось погрузиться в ту эпоху таким образом, чтобы передать Вам ее дух.  Вместе  вдохнуть воздуха того времени, проскакав на резвом коне по пыльным дорогам Европы,  притаится в трюме голландского парусника ,  испытать ужас нападения татарской конницы или войска ляхов, прошагать с отрядами запорожцев, шведов, турок, заглянуть, наконец, в гарем самого султана.
Я думаю, люди семнадцатого века были ничуть не хуже нас, а в чем-то честнее. Некоторые из историков утверждают, что миром правит зависть. Все войны, битвы, набеги, смены монархов, религиозные распри и прочая, прочая будто бы от нее. Частью с этим согласен, однако и из-за любви совершалось немало глупостей – вспомним Троянскую войну (из-за Елены Прекрасной) или несчастного Марка Антония, положившего к ногам Клеопатры гордый Рим? Таких случаев в истории  наберётся великое множество. Многое иногда происходит по воле Его Величества Случая.
Коварство и любовь, ненависть и крепкая дружба, черная зависть и бескорыстное служение, измена и преданность – все в истории переплетается в такой клубок, что еще раз убеждаешься в справедливости слов Л. Толстого: «Ничего придумывать, чтобы писать, не надо. Все есть в жизни". И вот эта самая жизнь перед вами! Окунемся с головой в «преданье старины глубокой»
                Люба, Любушка,Любава.
С раннего детства Ефимка и Тимошка бегали вместе с соседской девчушкой, тоненькой, худенькой с васильковыми глазами Любашкой. И никто из ребят не мог даже вообразить себе, как повлияет на их судьбы эта простая «соплюшка – Любушка».
Здесь надо немного остановиться, чтобы пояснить читателю – кто такие эти Ефимка с Тимошкой, да Любка-голубка. Ефимка  родился в семье стрельца. Паренек отличался упрямым, твердым характером, ростом да силой. В вихрастой головенке всегда царили здравое рассуждение и справедливость. Твердый взгляд голубых глаз выдавал честного человека. А вот Тимошка, сын дьячка местной церквушки, был прямой противоположностью Ефиму. Шустренький, черноглазый и черноволосый смуглый мальчик источал буйную энергию. Его частые проказы и проделки постоянно грозили  друзьям  неприятностями. Отец нещадно порол чадо свое, но это мало помогало. Сей отрок горазд был забывать уже на следующий день все нравоучения родителя.
Любаша обещала вырасти в скором времени в настоящую красавицу. Длинная русская коса уже сейчас,змеясь,ниспадала почти до колен. Задорные васильковые глаза светились добротой, готовые в недалеком будущем обрести томность и негу.  Неказистая фигурка в простом домотканом сарафанчике потихоньку приобретала округлые формы, грозя сну и покою не одному десятку влюбчивых юнцов. Но все это в будущем, а пока расскажем об одном эпизоде детства, дабы понять характеры наших героев. Узнать, на что они способны. Ибо в детстве, как говорят педагоги, закладывается судьба – жизнь человеческая. Недаром пословица гласит: «Посеешь привычку – пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу!»
                * * *
Тимошка с раннего детства был зело любопытен, пристрастился рано к чтению, изучал под руководством Демида, отца, латинский язык, на коем перечел много книг. Отец был доволен, но упустил момент пробуждения в чаде гордыни. Тимофей тайно возжелал стать великим человеком, как Цезарь или Александр Македонский. Однажды по младости ляпнул об этом отцу. Тот вначале не понял, даже рот раскрыл от удивления, а потом, ка-а-к хрястнул сына по затылку:
– Я те дам Цезарь! Ишь чего удумал! При церкви, как я служить будешь. Вот те и кусок хлеба на всю жизнь!
– Не буду, батюшка, при церкви. Хоть убей. Я хочу свет повидать, людей заморских, страны неведомые… Вечером Демид поставил отрока на колени на горох, всыпав пред-варительно хворостиной любимому сыночку по голой заднице десяток "горячих". Но едва вышли они с Марфой на двор подоить Зорюшку, как отрока и след простыл. Упрямый Тимохин характер привел парня на берег реки, где в это время как раз купались деревенские девки. Вдоволь насмотревшись из-за кустов на гибкие крепкие тела деревенских красавиц, паренек решил подшутить. Собрал по-шустрому одежду девушек да и был таков! Девушки накупавшись, вышли, а одежды нет. Ох и шуму было! Побегали, покричали, а что толку. А Тимошка знай себе, покатывается со смеху в кустах! Там его и заметили  рассерженные юные фурии. Поймали, хотели было уже отлупить по всей строгости. Но Тимошка не будь простаком прикинулся дурачком.
– Да нужны мне ваши тряпки! Не брал я их!
– Клянись Христом-богом! – наступали девки, стыдливо прикрываясь ветками.
– Клянусь! – не моргнув крикнул паренек.
– А кто же тогда? – не унимались девушки. – Говори, не то худо будет. Все равно не отпустим, пока не скажешь.
Тимофей подергался было, но крепкие руки молодых крестьянок, вцепившиеся в кудлатую шевелюру, не дали уйти. Слезы хлынули из глаз отрока:
– У Ефимки в огороде, под смородиной!
– Откуда знаешь?
– Видел, как он их туда положил.
  Через мгновение, легкая на ногу Хавроха убежала в указанном направлении. Тимошка врал не единожды, но вот так грубо, подставляя товарища, впервые. Его лицо от прихлынувшей крови вспыхнуло. Правда, никто в наступившей темноте этого не заметил. Зато сам Тимофей вдруг отчетливо осознал, что он бесповоротно и безоглядно вступил на тот путь, возврата с которого нет.
Ему все сошло тогда с рук.
А вот Ефим получил сполна от старших парней, которым девушки пожаловались. Он стоически вынес тумаки и всеобщее презрение, не пытаясь оправдываться. Он был сыном воина и каждое испытание принимал как должное. Единственное, что его угнетало - Любава тоже всему поверила и отвернулась от него, раздавая знаки внимания Тимошке.
– Э-э-х, Люба – шептали губы Ефима, – пошто так? Не виноват я, видит Бог, ни в чем.
Но этого  кроме него никто не слышал.
Отметим, что оба наших героя родились в один день июля на четвертый год правления молодого царя Михаила Федоровича Романова – в 1617 году от Рождества Христова. То было время разброда и шатания на Руси, лихих набегов на города и села различных ватажек разбойников, ляхов да казаков. Всяк стремился Русь пограбить да пожечь. Однако более всего люди боялись татар. Крымчаки терзали часто. Жгли, увечили, уводили в плен православных, особенно ими ценились юные девушки. За ними охотились по деревням, да лесам, дабы выгодно продать в Кафе,крупнейшем в то время центре работорговли в Европе. Говорят, лучшие девушки попадали оттуда прямиком в гаремы турецких султанов да крымских ханов.
Наверное,так оно и было. В рдные сёла обычно из плена редко, очень редко кто воз-вращался. Ефиму было суждено стать одним из таких, а вот Тимофею была уготована другая судьба. Но начиналась она у друзей-товарищей одинаково.
                Набег
Демид сурово посмотрел на сына:
– В Вологду поедешь. К моему давнишнему другу – сотоварищу Варлааму, тамошнему архиерею. Цыц! Молчи, не перечь Тятьке!
Отец смахнул с бороды застрявшую капусту и замолчал. Тимофей зная, что с батькой спорить бесполезно, подумал: «В Вологду так Вологду,все интереснее чем в нашей деревне прозябать». Но тут сердце парня сжалось: «А как же Любаша?» Ефимке ее оставлять? Ну уж нет! Моя девка будет или... или…»
– Да слушай, чадо, – отец хлопнул ложкой по Тимошкину лбу, – отдашь старцу мое письмо. Он все поймет и устроит тебя.
 Внизу под печкой хрюкнула поросная свинья и Тимохе стало смешно:
– Тятя, а ехать-то когда?
– По осени. Как управимся с делами, поедешь с оказией. Кузнец Прокопий вроде собирался туда с товаром. Иди.
Обрадованный Тимоха рванул за дверь, чуть не сшиб по дороге деревянное ведро с водой, помчался к Ефиму похвалиться, что уезжает осенью далее учиться.
Горячий июльский воздух ударил в ноздри запахами скошенных лугов, цветущих трав, пыли смешанной с коровьим и конским навозом. Жизнь начиналась и была прекрасна!

Ефим был в лесу у  казака- бирюка Корнилия, жившего в одиночестве уже около десятка лет. никто из местных  не знал откуда он пришел. Казак был ещё не  совсем старым. Громадного роста, жилистый, он внушал окружающим уважение, исходившей от него спокойной воинственности и уверенности в себе. Золотая серьга с камнем оттягивала правое ухо «Бобы-атамана», как с опаской прозвали за глаза старого воина местные.
«Что это за прозвище и что оно означает, – думал иногда Ефим, но подойти и расспросить старика боялся. Хотя подружился с ним еще совсем пацаненком, когда суровый Корнилий начал обучать паренька азам военного искусства, а именно- владению всеми видами холодного оружия и борьбе без него.
Никогда Корнилий не хвалил Ефима, только бесконечно заставлял делать одни и те же упражнения.
– Ефимка! – возбужденно, еще издалека закричал Тимошка. – Я осенью уезжаю в Вологду. Айда со мною!
Корнилий неодобрительно глянул и парень сразу запнулся , остановившись- на почтительном расстоянии.
Ефим, работая двумя саблями  дышал легко, однако крупные капли пота стекали с его лба, орошая землю.
– Я не могу. Да и отец не отпустит. Сам знаешь. Он у меня хворый после ранений.
Это было самая длинная речь услышанная Тимофеем когда-либо от Ефима.
– Ну как знаешь. Ладно, выучусь, тебя обязательно заберу отсюда.
Боба-атаман еще раз зыркнул на Тимошку,которого как ветром сдуло.
Любава вечером загнала корову в хлев, насыпала курам зерна, пересчитала овечек и гусей.Теперь можно пойти к речке, где ребята и девушки собирались на круг. Жгли костер, прыгали через него, пели песни, водили хороводы. Ждала там товарищей детства Ефимку с Тимошкой и все не могла решить кому же  из них принадлежит ее сердечко. Нравились оба:спокойный, сильный, рассудительный Ефим и горячий, болтливый, неуемный балагур Тимофей.
Вон снова они вместе пришли. Лицо Любавы вспыхнуло – первым она все же выделила статную фигуру Ефима. Краем глаза заметила, что и другие девушки заглядываются на неразлучную парочку.
– Федул, а Федул – услышала она голос Тимохи, поддразнивавшего соседского парня, – Чего губы надул?
Федул отмалчивался, махнув рукой.
– Кафтан прожег, – не унимался, сам себе отвечая Тимошка.
– А велика ли дыра?
– Один воротник остался…
Рассерженный Федул, под взрыв хохота вскочил, погнался было за обидчиком, но тот вовремя нырнул за широкую спину Ефима и показал язык. Все опять засмеялись.
Тихо шелестела листва в кронах деревьев. От травы, едва опустилась роса, шел необыкновенный аромат. Трещал недалеко дергач, а в реке плескалась, играя,крупная рыба. Дым костра приятно щекотал ноздри. «Господи, хорошо то как!» – хотелось крикнуть Ефиму,но он по обыкновению молчал.
Провожали Любаву в тот вечер,как всегда вдвоём. Тимоха  без умолку трещал как сорока про свою Вологду и как он туда поедет. Девушка подначивала его, смеялась и лишь изредка посматривала с любопытством на Ефима.
– Ну а ты то что молчишь как полено, Ефим. Скажи что-нибудь. Потешь, друг сердеч-ный.
В ответ Ефим лишь пожал плечами и покраснел.
 

Сердечко Любавы еще не выбрало никого из двух друзей детства. С Ефимом девушка чувствовала себя спокойно и уверенно. Знала, что при нем ее никто не посмеет обидеть. Даже подойти он никому не даст. Ка-ак зыркнет глазищами голубыми из-под насупившихся бровей, и у любого парня все желания как-то исчезали сами собой. Ефимом Любава командовала как хотела, вернее почти как хотела. Заставить сделать парня что-то против его характера, совести, чести было невозможно. Ефим обладал обостренным чувством справедливости. И, подчиняясь женской интуиции, Любава никогда не рисковала «будить зверя».
То ли дело Тимофей – чернявый, черноглазый, шустрик- всегда  в центре внимания на кругу. Его болтливость удивляла, тем более, что все у него получалось как то складно и весело. Многие девушки готовы были пойти за Тимошкой хоть на край света. А он все смеялся: «Нужны вы мне. Да я в два счета любую королеву или принцессу окручу!»
Все только смеялись, махали руками, вот, мол, балаболка. Любаве он хоть на чуть-чуть, на самую малость, нравился всё же больше, чем Ефим.
– Ох и врешь ты, Тимошка! Ну хотя бы покрасней немножко! –  тряхнув тяжелой косой, частенько приговаривала Любава.
После покоса зарядили дожди. Православные крестились: «Хосподи, Славе Те – успе-ли!»
Август подобрался незаметно. После   дождей все высыпали на косовицу озимых. С утра старики отбивали косы, а чуть спадала роса, косцы уходили в поле. Став один за одним, в поте лица ладно, размеренно взмахивали мужики литовками, оставляя за собой стерню и душистые валы свежескошенной ржи. Женщины с песнями  шли за ними и вязали снопы. И так с утра до вечера. Благо,  урожай выдался на славу. Гулять ребятам да девчатам было некогда – работы непочатый край. Оно и понятно – страда!
Отпраздновали Успенье – дело к осени. Через некоторое время полетела паутина. Солнце припекало как-то вяловато, оно и понятно – не лето уже. Дни становились  короче, а ночи длиннее. Девушки все чаще собирались на посиделки в одном из домов. А Тимофея отец,как и обещал, отправил с обозом в Вологду.
 В последний вечер они с Любавой и согрешили в первый раз на сеновале. И у кого бы вы думали? Конечно, у Гавриловых. Пошли искать друга и… Любава долго отбивалась, отталкивала, накинувшегося на неё в каком-то помутнении, Тимоху. А потом он накрыл ее мягкие губы  поцелуем. У девки закружилась голова. Она вся  как-то безвольно обмякла и провалилась в неведомое и сказочное блаженство...
Ефим в то время задержался у Бобы-атамана,отрабатывая новый прием при нападении сразу трех соперников. Корнилий для этого позвал еще двух опытных бойцов. Тренировались с азартом, молотили друг друга деревянными саблями не жалея. Потом перешли на боевые. Сталь зазвенела посыпались искры. Ефим спокойный в обыденной жизни  в бою превращался разительно. Будто  это был вовсе не он.
Ловкий юнец так великолепно отражал атаки и сам наступал, что двое стрельцов казались по сравнению с ним настоящими увальнями.
– А ну! – Боба-атаман поднял руку. Все остановились.– Теперь я – один, а вы трое! Нападай! Ефим вместе с Матвеем и Мишкой кинулись в бой. Через пару минут сабли двух последних лежали в пыли. Вооруженным остался один Ефим. Серебряный  вихрь боя блистал. Ни  старый казак, ни молодой боец не сдавались.
– Бери вторую! – скомандовал Корнилий и сам схватил в левую руку саблю Матвея. Умелые выпады, искры, уходы, кувырки. Удары сыпались с такой частотой, что захва-тывало дух. Упрямый Ефим начал уставать. И ,напротив, железный Боба бился как ни в чем не бывало. Матвей с Мишкой застыли в немом изумлении – такого они еще в своей жизни не видели! Они попросту не успевали следить за соперниками. Им  показалось, что Ефим вот-вот одолеет старого казака, когда сверкнув голубой молнией, одна из сабель Корнилия полетела прочь. Лишь на мгновение Ефим отвлекся на ее полет как тут же поплатился. Двумя движениями Боба-атаман обезоружил его, а третьим приставил острие к горлу парня:
– Сопляк! В бою ты бы уже полетел в рай!
В следующее мгновение Боба протирал глаза от брошеной в него пыли , а Ефимка с торжеством хохотал. Заулыбались Мишка с Матвеем, а вслед за ними загоготал и богатырь Боба:
– Ах, пострел! Ну я тя достану! Подь сюда. Да не бойсь, слово хочу сказать.
Ефим понял, что сейчас ему лучше подчинится и выслушать старого воина.
*    *    *
По лицу Любавы катились крупные слезы. Тимошка, как мог успокаивал:
– Весной приеду с учебы – сватов зашлю! Люба ты моя, Любавушка!
– А не обманешь?
– Не обману, верь, ей-ей, так и будет.
– А вдруг ты там в этой Вологде кого еще найдешь?
Тут Тимошка едва не согласился (чего по молодости не бывает!),а вслух же, спохватившись, убежденно промолвил:
– Что ты, что ты? Разве можно такую красу-жар-птицу  на кого-то променять.
– Все вы так говорите, – отвернулась Любава, – а чуть что своего не упустите.
Они еще долго препирались, пока не услышали, как закашлял где-то совсем недалеко внизу отец Ефима. Затихли, как мышки. Старый стрелец задал корма корове, теленку, свиньям и ушел в курятник. В это время  Тимошка соскользнул вниз, приняв в объятья Любаву и, вздохнув, не глядя друг другу в глаза, они пошли по тропинке к дому Акулинки – матери Любавы!
*    *   *
– Вот что, Ефим, – Боба пристально посмотрел в глаза парню,– бьешься ты неплохо, но зело медленно, быстро устаешь, потому как силы не бережешь. Смотри как надо.
В этот вечер упражнения затянулись почти до полной темноты и Ефим, следуя домой, столкнулся с друзьями детства нос к носу как раз у хаты Акулинки.Он ничего не понял до конца, но почувствовал,  что какими-то другими стали Тимошка с Любавой. Они долго разговаривали, смеялись, пугали друг друга страшными историями из жизни чертей, вурдалаков, русалок и прочей нечисти, и даже не предполагали, что этот вечер станет последним для юной троицы в таком составе, и суждено им будет встретиться лишь через много-много лет. А кем и какими они станут к тому времени мы увидим, ибо следовать будем за своими героями буквально по пятам.
*    *    *
Наутро Тимошка уехал, а в обед с дальней засеки прискакал вестовой:
– Татары идут!
– Много? – спросили его. А в ответ увидели лишь пыль из-под копыт. Всадник поскакал дальше. Воевода Захарий Измайлов велел бить в набат, но было поздно. Крымчаки налетели откуда не ждали. Видно, передовой отряд отвлекал у засечных ворот основные силы русичей!Не успев надеть кольчугу, Ефим вскочил на коня, схватил саблю и кинулся вслед за другими в бой.
Татары принесли с собой жаркий запах степи, перемешанный с конским потом и  запахом смерти.
Тенькнули тетивы тугих луков и запылали соломенные крыши ближних хат. Закричали девки с бабами,  В панике они прятались по закоулкам, где их и настигали татары. Их было слишком много и пока часть разбойников вела бой с немногочисленными защитниками деревни, другая грабила вовсю. Брали  полон:  женщин покрасивее, да ребят. Стариков не жалели – головы рубили не раздумывая, выгоняли скот, потрошили сундуки с рухлядью.
Боба-атаман с воеводой сумели собрать под свое начало добрый отряд закаленных воинов. Оправившись от первого удара, они смело ринулись в битву. Пыль, крики, ржание коней, визг татар, от которого все холодело внутри. Все смешалось.
Вдруг Ефим услышал знакомый голос:
– Ефи-муш-ка-а-а!!!
Кричала Любаша. Грязный от пыли крымчак уже заарканил девушку и тянул за собой. Ефим кинулся было на помощь.
– Куда! – заревел Боба – Ее не спасешь и сам погибнешь!
 И правда, перед тем татарином выросло до полусотни товарищей, готовых ради добычи на все.
Ударил с небольшого холма тюфяк.  Каменное ядро проложило себе путь, перемалывая в кровавое месиво с десяток крымчаков. Воодушевленный этим Ефим рванул туда, в сторону дорогой Любавушки. Вмиг его окружили десятки перекошенных злобой почти черных лиц. Сабля в руках парня засверкала разящей молнией. Боевой конь грудью кинулся на врага, кусая мохнатых лошадей степняков. Упал один, второй, третий… Пораженные татары отступили! От одного единственного русского! Но тут стрела вонзилась в плечо Ефима два аркана сдернули его с коня и поволокли по траве. Пот и кровь застилали глаза, а через пару минут сознание куда-то ушло и наступила ночь: «Убит…» – с сожалением подумал Ефим, но ошибся.
 
                Дочь архиерея
А в это же самое время забравший девичью честь Любавы, Тимофей, войдя во вкус взрослой жизни, кружил голову юной внучке своего учителя, старца Варлаама- Наталье. Девушке исполнилось пятнадцать лет и она была диво как хороша: темноволосая коса толщиной с руку ниже пояса, матовый цвет лица, глаза, как у турчанки – черные, глубокие, притягивающие как магнит. Фигура Натальи уже оформилась, все округлости буквально сводили с ума соседских парней, да служек с дьячками. Многие взрослые мужчины, глядя на нее, клали крест трижды:
– Не введи в искушение, Хосподи Сусе!
Варлаам был строгий учитель, прочитав сопроводительную грамоту, продыху  парню не давал: учил писать каллиграфическим почерком, языкам: латинскому, итальянскому, турецкому, древнегреческому. Тимоха учился легко, с охотой. Все ему было не в тя-гость. Старец, видя его усердие, пристроил парня писцом в съезжей избе. На хлеб Тимофею денег хватало, а жил он в доме самого Варлаама, которого вологодцы очень почитали.
Наташа поначалу чужака и не замечала – прошествует, словно пава мимо, даже не взглянет. Но не таков был Тимоха, чтобы упустить такую красавицу, жившую прямо под боком.
Ух, ну и стервец же! Как там у них получилось доподлинно неизвестно, но… совратил таки и эту девку наш пострел.
Ну и взбесился же старец Варлаам, когда узнал, что Наталья брюхатая ходит. Его  ярости не было предела:
 – Опозорила на старости лет! Как я теперь людям смотреть в глаза буду? –  вопрошал он любимую внучку.
– Да никак, дедушка – отвечала скромница,– не я первая, чай не последняя.
– Не последняя, – передразнил Варлаам, – кто он хоть? Признайся!
– Так со свету сживешь его ведь.
– Не сживу, – твердо пообещал старик, – женю на тебе. Хоть честь семьи сохраню. Э-з-эх, охальница. Кайся во грехе, молись. Ох, неправедную жизнь начинаешь.
Старик свое слово сдержал, Тимофея, когда узнал кто обрюхатил Наташку не тронул (сучка не захочет, кобель не вскочит),но  из дома своего  молодых выпер.
– Живите, где хотите. Бог поможет. Вот вам 500 ефимков – на первое время хватит.
Зажили молодые отдельно. Дом срубили, печь сложили, стали ждать приплода. Да как будто какая блажь на Тимофея нашла. Все чаще стал он вспоминать русоволосую Люба-ву. Сердце молодого мужа, увы, не принадлежало юной жене. Отслужив днем, Тимофей шел вечером в кружало, где было всегда шумно и весело.
Вологодские дворянчики хвастались друг перед другом богатством и знатностью, удалью молодецкой. Часто спорили, боролись, иногда бились, на кулачках. А как же без этого?
Тимофей – писец более сошелся с молодым подьячим Приказа Казанского Двора Кон-дратом Конюховским.
– Что тут делать, Тимоха, – жарко шептал по-пьяни Кондрат, – поехали в Москву. Бросай свою кралю, все равно не любишь.
– Как же бросай, – пытался возражать Акиндинов, – у нас скоро малыш родиться должен.
Но его уже затянула буйная гулянка. Заработанных денег не хватало, начал таскать из дому женино наследство, которое вскоре тоже закончилось. Начал брать зелье в долг и не заметил, что погряз в этих самых долгах по самые уши. А тут Наталья разродилась мертвой девочкой, видать от переживаний по непутевому муженьку.
Как-то раз Тимофей пришел, не глядя на нее, собрался по быстрому и только его и видели. Наталья верила,всё думала,что вернется. Ан нет. Мужа и след простыл. Повела его судьбинушка дороженькой широкой, да криво с ямами и грязными   
Что тут скажешь? Стервецом непорядочным оказался  Тимошка. Сгубил девичью судьбу. После бегства мужа Наталья затосковала, захандрила:
– Жить, – говорит отцу, – без него не могу.
– Одно могу обещать, – отвечал ей Варлаам, – найду подлеца, которого пригрел на своей груди, придушу самолично. Пусть после этого хоть в ад, хоть куда. А ты, тебе одно место – грехи замаливать – в монастырь.
  Что и было сделано. Вскоре Наталья постриглась добровольно в монахини и дальнейшая ее судьба неизвестна. А вот архиерей Варлаам свое слово сдержит, но это будет впереди и еще не скоро.
   
Дунул легкий ветерок, донесший запах конского пота, бараньего жира и давно немытого тела человека. Ефим приоткрыл глаза и увидел перед собой спину в грязном ватном халате, да к тому же разорванном у левого плеча.
– Что, собака московская, проснулся? -татарин обернулся, обнажив в улыбке редкие желтые зубы:
– Хорош урус, батыр. Добрый бешкеш выручу за тебя, да?
«Полон», – ужасная мысль на мгновение вытеснила из головы Ефима все остальное. – Как же так? Как он мог так глупо попасться?» И тут он вспомнил о Любаше и ему стало еще горше. Стиснул  кулаки и качнулся в сторону. Татарская лошадка,к которой был привязан Ефим тоже качнулась
– Эй-эй-эй, гяур! – удар бича окончательно привел  парня в себя и тут же пришла  мысль о побеге. Только находясь на свободе мог он помочь Любаше. Да и отец, наверное, ждет его не дождется. Ефим вздохнул глубоко и пошевелил пальцами рук. Веревка была завязана мастерски. Она не перекрывала ток крови, но в то же время совершенно ограничивала свободу движений, не давая не малейшего шанса на освобождение. «Однако, – справедливо думал Ефим, – когда-нибудь развяжут, чтобы покормить, да по нужде сходить. Подождем».
Ждать пришлось долго. Неделю татары и не думали развязывать молодого воина, зная его силу и ловкость. Видели, как он в бою разогнал один целый десяток.Потерять столь ценного пленника  было равносильно тому, что лучшего боевого коня. Поэтому Ахмедка, тощий, "великий аскер", как он сам себя называл, глаз с него не спускал. Сам кормил, сам поил, в кусты водил. Ни на шаг не отпускал от себя. И все же случай, дарованный Богом, представился Ефиму. Татарский сотник попытался выкупить его у Ахмедки. Тот долго не соглашался, но потом нехотя уступил, спрятав кошель под коляской платок. Новый хозяин развязал Ефима, предупредив, что если тот соберется сбежать сразу "секир-башка".
Конный отряд крымцев, уводя полон, и унося награбленное, уходил все дальше и дальше от родной Ефимовой деревеньки Александровки. Что его ждало впереди? Рабство? В лучшем случае на одного хозяина, в худшем – вечным гребцом на турецких галерах.
«Бежать, бежать, бежать» – только эта мысль и грела Ефима. Его зрение и слух обострились. Желание обрести утерянную свободу с каждым днём усиливалось и ,наконец,стало совсем невмоготу..
Однажды, храбрые воины Аллаха на целый вечер потеряли бдительность, справляя ка-кой-то свой праздник. Ефим почувствовал «или сейчас или никогда».
Татары хватились его утром. К тому времени Ефим преодолел уже верст пятнадцать. И все бы ничего, он, наверное, так бы и ушел, но… Любава. Она была с ним. Радости парня и девушки не было предела, когда Любаша, узнав в темноте знакомый силуэт, с затаенной надеждой, окликнула бежавшего широкими шагами человека:
– Ефим! Ефимушка! Ты ли, родной?
Через мгновение они крепко обнимались:
– Куда ты, Ефим? Домой? Возьми меня с собой. Сгину я в неволе. Жить не смогу, если достанусь в утеху какому басурману . Лучше смерть лютую приму! – горячо шептала Любава.
 Ефим, хорошо понимая, что с девушкой ему будет гораздо труднее уйти,  не раздумывая, развязал все узлы и путы. Запахи  ночной степи обострились, едва пала роса. Влага приятно холодила босые ноги беглецов . Яркие звезды освещали путь. Они одни. Шли долго. Через несколько часов изможденная девушка начала уставать. Кормили в дороге татары пленников скверно, правильно соображая, что на голодный желудок далеко  не уйдёшь. Ефим будто не знал усталости. Его молодой организм обладал громадной выносливостью. Кроме того, вперед толкало это сладкое слово «Свобода». Едва Любава начала выказывать признаки усталости, как парень тут же подхватил девушку на руки. Девушка  обняла друга детства за плечи могучие и… заплакала. У Ефима же силы лишь удесятерились. Чувствуя на руках юное гибкое тело, пахнущие горькой полынью волосы, он позабыл обо всем на свете: «Только вперед, вперед, домой. Никому не отдам любимую».
Их настигли в полдень. Хлестнули плетью Ефима, Любаву не тронули – лучший товар надо  беречь. Парня связали.  Он пытался сопротивляться, но всё бесполезно. Десяток конных воинов ему,едва стоявшему на ногах, все равно было не одолеть. Ефим побежал  за лошадью сотника, а Любаву повез впереди себя другой степняк. Впереди наших героев ждала татарская деревня Охмеч, где их пути разойдутся надолго.
 
                На Москве
Кондрат Конюховский как-то сразу почуял нутром в Тимофее, своем товарище, натуру незаурядную и во всем ему охотно подчинялся. Быть в подчиненном состоянии ему было легко и комфортно. Есть такие люди, что терпеть не могут проявлять собственную инициативу. Для них быть рядом с сильным волевым характером все одно, что лягушке в родном болоте. Родная стихия.
Москва встретила наших героев неприветливо. Повсюду еще виднелись следы польско-го нашествия. Не того знаменитого времен 1612 года, а последнего, когда польский король Владислав IV Ваза, все еще тешивший себя помыслами о правах законных на русский престол, хотел вышвырнуть вон из столицы Московии этого нахального мальчишку -Мишку Романова, нагло севшего на трон,его трон!.
– Мне же, половина русских присягнула! – горячился, вспоминая молодые годы ко-роль,– значит я и только я для них король, и никто иной!
С этими словами Владислав благословлял на разбойничьи нападения на Московское царство запорожцев. Казаки, хотя и веры православной, погулять- пограбить очень даже были не против. Их кошевого атамана,  позже гетмана Петра Сагайдачного призывал  на помощь сыну ещё отец-ныне покойный король  Сигизмунд III:
 – Атаман, помоги Владиславу стать королем Московии – век ни я ни он не забудем.
– Поможем, отчего не помочь? – отвечал  хитрый Петр Кононович, скрывая усмешку за дымом люльки любимой. Геройский атаман, гроза крымцев и турок был сильным, но своевольным союзником. После громких побед – взятия Кафы и Трапезунда, разгрома турецкого флота, авторитет Сагайдачного у запорожцев был непререкаем. А тут… просят сиволапых москалей чуточку поколотить. Да сколько угодно. И прошелся огнем и мечом он по землям Московским, Серпуховским, да Калужским, пожег деревень и городов изрядно, людишек повыбил. Кого в плен угнал. Да не дал гетману раз-гуляться турецкий султан Осман, подошедший к польской границе с громадным войском.  Воинскую карьеру Петра Кононовича Сагайдачного венчала знаменитая Хотинская битва. Но оставим гетмана в покое, наш рассказ совсем не о нем.

 Так вот, Тимоха и Кондрат прибыли в Москву в разгар восстановительных да строи-тельных работ. Бродаги-грамотеи руки потирали от предвкушения, что уж  без ра-боты они не останутся. Писарчуки везде нужны были. Так и случилось. В Приказ Новой чети (четверти), ведавшим сбором податей с купцов да черных людишек требовались подъячие. Возглавлял приказ Головин Артемий Петров.
Ему очень понравились двое молодых парней, красиво выводивших каждую букву, да еще мало того, один из них, Тимофей, знал языки латинский да итальянский. Готовый толмач-переводчик и искать не надо!
Москва того времени была в основном деревянная. Однако стояли уже  великолепные каменные храмы с громогласными звонницами. Голова Тимофея кружилась, когда они с Кондратом смотрели на башню колокольни Ивана Великого. А что за красота скрывалась за суровыми стенами кремля! Успенский, Благовещенский, Архангельский соборы, Грановитая палата – чудеса, да и только! А Покровский собор – это ли не чудо света?!
– Какая же ляпота, а, Кондратка? – толкал в бок товарища Тимофей.
-А то,-отвечал тот.-Я же говорил,а ты не верил.
  Шумели московские улицы, пропахшие конским навозом. Деревянные мостовые удивляли приезжих иностранцев- излишняя расточительность, когда  все можно сделать из камня. Москвичи же до сих пор не любили каменных, кирпичных зданий, предпочитая жить в деревянных домах, справедливо считая, что «в них и дышится легче и здоровья больше». По площади Москва того времени была крупнее и Лондона и Парижа, не говоря уж о Праге с Флоренцией. По периметру она составляла более 30 верст, включая отчасти слободы и села . Вокруг столицы русского государства теснились цепи монастырей-крепостей. Москва давно вылезла за каменные стены Белого города и новый царь Михаил Федорович приказал насыпать вокруг посадов Земляной вал, укрепленный острогом (деревянной стеной).
Работы у наших друзей было непочатый край. Они и жили  здесь же в небольшой комнатушке, позади приказной канцелярии.
После всех дел ходили по торговым рядам, примыкавшим к Красной площади. Улыба-лись встречным московским боярышням да красным девушкам. Молодость брала свое! Одно время стали частенько захаживать (снова наступая на те же грабли!) в один из известных московских кабаков,который держал известный целовальник Прохор Нахабин.
Тимофей все удивлялся каждый раз – сколько там постоянно шаталось дрянных, спив-шихся людишек. А ведь многие из этих пьянчуг еще вчера были богатыми дворянами да детьми боярскими. А сейчас, вон милостыню просят, вымаливают ради Христа у них с Кондратом чарку вина.
–Пошел вон, раззява!– пихал Тимоха несчастных алкоголиков, прокладывая себе дорогу .
Впереди уже маячила кряжистая фигура Прохора:
– Заходите,робяты, милости просим! Чего изволите?
И начинался вечер веселья буйного, часто с драками и поножовщиной. Мало помалу молодые деревенские увальни вновь стали привыкать к «колдовскому зелью»,коими считал водку да пиво с брагой Тимофей.
По утрам, морща нос от гадкого перегара к молодым подъячим протискивался сам Артемий Петрович:
– Ну, ребята, опять пили-гуляли! Смотрите, держу покедова, но от терпенье мое может и лопнуть. Не забывайте, что дело с грошами имеете! А деньги,они дураков и пьяниц не любят.
Однако, Тимофей с Кондратом работали исправно, все бумаги ладили как надо, почти не допуская ошибок.
Тимофею вся эта жизнь московская – столичная очень нравилась, да только хотел он гораздо большего. Его натура требовала воли, свободы царской, удали немереной! Ему самому хотелось стать вровень с боярами, а может… "Почему бы и нет,- шептал парню слева чёрт, -почему и не вровень с царями?"
 От этих мыслей в груди Тимофея все сжималось в каком-то сладостном упоении. Ему хотелось бросить все  и рвануть куда-нибудь далеко-далеко! И такой случай вскоре представился. Гром грянул, читатель, как всегда – неожиданно.
   
Пристрастившись к гулянкам да питию, незаметно, Тимофей Акиндинов с сотоварищем  попались таки в долговые сети Прохора Нахабина.  А как все чин по чину благородно начиналось. Приветив молодых подъячих, хитрый целовальник обвел их вокруг пальца! Да как! Пригласил по случаю Рождества юнцов в гости, там собралась еще целая ватага пьянчужек, да как вдарились  все они пить да веселится, что уму-разуму не постижимо!
Дело не закончилось одним днем. Пили – гуляли трое суток. А когда рано поутру Тимоха проснулся, проглотил услужливо поднесенный Прохором корец кваса,то услышал вкрадчивую речь:
– Дык, когда молодой боярин заплатишь за все выпитое и съеденное?
И сунул под нос парню долговую расписку, подписанную спьяну Тимохой, а в ней такая сумма, что мама-не горюй – год упираться рогом в Приказе надо, чтобы расплатиться. У Тимофея сразу засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия. Он ткнул в бок еще счастливо храпевшего Конюховского:
– Вставай, дюндюря! Кажись, пора лапти сматывать с Москвы!
Сообразительные вьюноши, собрав манатки,бежали куда глаза глядят, прихватив заодно с собой изрядную сумму казенных денег.
Бежали куда глаза глядят, лишь бы подальше от Москвы.
По дороге в изворотливой голове Тимофея созрел как ему казалось «зело добрый план».
– А почему бы нам, двум молодым, умным да красивым не попытать счастья при дворе польском?
– Ты на что намекаешь, Тимоха? – испуганно пискнул Кондрат и сам застеснялся своего же голоса.
– А на то, не пора ли нам наведаться в гости к самому королю Владиславу. Помнишь, что говаривал наш любый Артемий Петрович?
– Что?
– Что? – передразнил Тимофей,– И-и-х,голова – два уха. Пол-Руси присягнуло ему,  когда ляхи привезли его к нам сажать на царство.
– Ну а мы то тут при чем?
Как мартовский морозец схватывал раскисший было снеговой покров крепкой наледью, так и Тимофеева  мысль крепла от минуты к минуте.
– Доберемся до Кракова, а там я представлюсь в чине воеводы к примеру, вологодским и наместником Великопермским, а ты- боярином моим. Я – Иван Каразейский, ты – Никита Мякиш. А?
– Штой-то боязно. Поверят в то, что удумал?
– Я читал в умных книгах латинских мудрость такую – чем сильнее обман, тем легче в него люди верят. Так что Никита привыкай к новому имени.
                Раб
Ефим очнулся после полуночи. Звеня цепями, подполз к щели в двери сарая, чтобы глотнуть свежего воздуха. В его первом жилище невольника – раба находилось еще три десятка таких же несчастных и потому вонь стояла страшная. Немытые, потные тела, здесь же справляли нужду, правда в отдельном углу . С Любашей Ефима разлучили сразу же по приезду в Охмеч. Ее татары повезли дальше, желая продать подороже на невольничьем рынке Кафы.
С первого дня пребывания у нового хозяина Джанибека, Ефим только и думал о побеге. Но суровая зима отодвинула все планы на весну. Ефим, как и другие холопы, ухаживал за хозяйской скотиной: кормил, поил, убирал навоз за лошадьми, коровами, овцами, птицей, дрова колол, глину месил, копал, таскал камни и мешки. Вся тяжелая крестьянская работа ему была знакома и не была, как прочим в тягость. Невыносима была несвобода. Не могли его сердце, разум и вся натура принять ее как должное.
«Как там Любавушка, что с ней?» – думал он о девушке и кулаки сжимались невольно.
Ефим долго присматривался к другим  несчастным, но так и не смог кого-то выбрать в сотоварищи для побега. Пленные литовцы, ляхи, запорожцы смирились со своей участью. По крайней мере так казалось.
–Эй,урус! – как-то утром позвал его Джанибек, – поди сюда!
 Ефим подошел.
– Ахмед сказал – ты воин, настоящий батыр. Или он все соврал?
Весенний воздух врывался в легкие легко и свободно, пьяня  свежестью, запахами оттаявшей земли, прошлогодней травы,  смешанными с дымом горевшего кизяка. Ефим молчал, а потом вдруг понял – господь Бог указывает ему путь к Свободе:
– Могу маленько.
– Завтра поедешь со мной в далекую деревню. Я дам тебе саблю и коня. Будешь хорошо себя вести, сделаю личным телохранителем –  нукером! Я все сказал.
                *    *    *   
Естественно, по дороге при представившимся удобном случае наш Ефим дал тягу . Однако татары тоже были не дураки и такой вариант действий нового «нукера» предусмотрели. После короткой жаркой схватки, во время которой Ефим с удивлением обнаружил, что сабельку-то ему подсунули никудышную. Она после первых ударов рассыпалась на несколько частей. Но здоровенного русского татарчата так испугались, что только издали вновь заарканили.
Ефиму всыпали пятьсот плетей. Насыпали соли в раны, а под пятки вживили конский волос. Сделали такие надрезы на коже и смастерили своеобразные «шпоры» парень теперь ходил на носочках, а если пытался ступить на пятки – это вызывало острейшую боль.
Однако, Ефим не смирился. В Великий пост, в аккурат перед Пасхой сбежал снова. Скрывался днями в балках, а ночами шел к Перекопу. Дорогу разузнал заранее. Есть быть нечего. Питался тем, что смог добыть в степи – кореньями, листьями съедобных растений, иногда и несъедобных, один раз поймал суслика, которого пришлось съесть сырым. Голова часто кружилась, желудок казалось прилип  к позвоночнику, но упорная воля к свободе гнала его вперед и вперед. На что парень надеялся в чужой степи, одному Богу известно. Пятки он расковырял, выдернул проклятые волосы и вскоре ноги его зажили как на собаке. Молодость и закалка с детства сыграли свою роль.
Вскоре его ноздри уловили  запах моря,запах большой воды. Его ни с чем не спутаешь. Впереди замаячила цель долгих скитаний.
                *     *    *
А что же Любаша? Следя за судьбами двух друзей ее детства, мы как-то упустили де-вушку из вида. А с ней произошло нечто удивительное. Татарин Ахмедка, тот, что захватил в плен её и Ефима  продал девушку за 100 дирхемов другому сотнику -Ваиту. Последний понимал, что «дикая» русская девчонка не подарок, но еще больше  – такую красавицу можно смело везти в гарем самого хана. Гиреи, известные сластолюбцы, ценили юных славянок за их сочную северную красоту. На крайний случай, размышлял по дороге в Кафу Ваит, ее можно продать  ко двору самого султана Блистательной Порты Мурада IV.
В Крыму правил жестокий и мерзкий тип – Инает-Гирей, сын Казы-Гирея-Боры. Его брат Хусам-Гирей был калгой, т.е. прямым наследником великого хана , а другой брат – Сеадет-Гирей – нурэд-дин был третьим после хана и калги человеком. Так вот наша Люба-Любаша попала вскоре в гарем этого  Гирея.

             От Кракова до Ясс.
                « Знает    твёрдо мудрец: не бывает чудес,
                Он не спорит – там семь или восемь небес.
                Раз пылающий разум погаснет,
                Не равно ль муравей или волк тебя съест?»
                ( О. Хайям)

Тимофей и Кондрат попали к королю Владиславу в не самое благоприятное время. Только что был заключен Полянский мир между Польшей и Россией, по которому Владислав IV окончательно отказывался от претензий на русский престол.
И первое что увидел Тимофей, вернее, что ему бросилось в глаза: глубокие тени усталости на лице короля. Явная печаль ощущалась во всем: в движениях, посадке головы, речи Владислава.
– Что привело тебя московит к моему двору? Какие вести ты принес? Да и кто ты вообще?
– Ваше Величество, – подобострастно улыбнулся Тимофей, – надеюсь и уповаю, что Вам доложили о моей скромной персоне. Я – сын бывшего царя Московии Василия Шуйского хотя и внебрачный, но все же поставленный новым царем Михаилом наместником Великопермским. Являюсь воеводой земли Вологодской. А это мой боярин – князь Никита Мякиш.
Тимофей указал на Кондрата.
– Чего хотите? – вяло буркнул король.
– Мы от имени народа русского выражаем почтение Вашему Величеству.   Хорошо помним, как Вам присягали наши люди и желаем послужить Вам доброй службой, – начал вить свои сети Тимофей.
– Полно, – Владислав IV махнул рукой – я уже испил эту чашу до дна и  отказался от русского престола. Все кончено. Много раз я пытался исполнить мечту детства и юности – стать царем русским, но наталкивался лишь на полное непонимание черни, предательства и измены бояр, старших людей, духовенства.
На щеках немолодого короля начал загораться румянец. Видно было, что эта тема близка его сердцу до сих пор, чем не преминул воспользоваться хитрый Тимоха:
– Ваше Величество еще не все потеряно. Разрешите уверить Вас, что Вы заблуждаетесь… – Тимошка сделал многозначительную паузу. – Народ русский большей частью спит и видит Вас своим государем, да и казаки запорожские…
– Казаки! – вдруг гневно вскинулся Владислав IV –эти  исчадия ада заняты лишь тем, как бы  ударить мне в спину, да насолить побольше, рассорив с вами – московитами. Это такие «други», – успокаиваясь, вновь усмехнулся король, –что врагов не надо.
Тимофей, чуя, что немного дал маху, прикусил язык и ушел от неудобной казацкой темы.
– Вот представитель нового дворянства Руси – он показал на Кондрата – подтвердит, что по крайней мере на Севере Руси Вас очень даже приветствует народ.
– Гут, гут, хорошо, – Владислав, успокаиваясь, вновь вежливо улыбнулся. – Так чего вы хотите?
– Служить вам Ваше Величество, – не моргнув глазом, удивляясь самому себе ,тут же ответил Тимофей, воздев подбородок кверху.
– Хорошо, гут, я подумаю – Владислав кивнул головой и, стоявший рядом польский вельможа протянул Тимофею небольшой мешочек  туго набитый монетами.
– Это вам на первое время, – король спрятал улыбку. Взгляд его снова стал ледяным – Аванс за будущие услуги. Приходите через неделю за первым поручением.
*   *    *
– Вот видишь, – Тимоха подмигнул Кондрату, - со мной не пропадешь.
Друзья весело с надеждой в будущее шагали по узким улочкам Кракова, заглядывая в лица проходящих юных польских красавиц.
– То  еще будет, – говорил Тимофей,– теперь, Кондратка, заживем не хуже польских шляхтичей. Ей-ей, верь мне.
Конюховский внимал дружку-проныре с полным доверием. Однако вскоре молодых  бездельников постигло жестокое разочарование.
*    *   *   
Запах моря будоражил. Свобода! Долгожданная свобода! – Ефим стоял на берегу и вглядывался в волнующуюся даль, где на горизонте сливались водная гладь и небо. Он вскинул руки, вошел в воду, окунулся с головой и поплыл, а когда повернул к берегу увидел печальную для себя картину: на берегу молча стояло десятка два знакомых уже татарчат. Желтозубый сотник, оскалившись, махнул:
– Бе кхе (иди сюда) урус!
 Ефим не был бы русским чудо-богатырем, если бы сдался без боя. Он понурив голову, покорно вышел на песок. Татары тут же окружили его и начали охаживать плетками. Ефим уже давно присмотрел одного нукера, у которого сабля неосмотрительно болталась чуть не до самой земли.
Все случилось в одно мгновение: пара горстей песка и молниеносная реакция Ефима (он вспомнил уроки старого Бобы-Казака!) и вот он уже верхом на коне  с саблей в руке. Русич завертелся юлой между нукеров. Его разящий клинок крушил, резал ненавистных врагов. Можете не верить, но он (один) полуголый (!) обратил в бегство 2 десятка упитанных крымчаков. Откуда только силы взялись! С визгом татары  умчались и стали , развернувшись, пускать стрелы в уруса издалека. Но всё было тщетно. Ефим, погрозив  саблей, повернул от них и дал волю коню. Благо, вороной, который ему достался отличался хорошей статью, силой и резвостью. Вольный ветер свистел в ушах, сердце бешено колотилось в одном ритме  с мыслью: победа, свобода, удача! Без них как быть добру-молодцу? А без чего еще? Конечно, без любви. Вмиг радость Ефима угасла. Он вспомнил Любашу. Закручинился добрый молодец. Стал думу думать: как помочь любимой. Сам вырвался из плена, а ненаглядная?
Ефим соскочил с коня, лег лицом в траву, обнял землю, будто спрашивая у неё совета. И вдруг понял, что без Любавушки ему белый свет не мил, что  просто не имеет права он вернутся домой один. Что  скажет  ее батьке с маткой? Да и друг Тимошка опять ехидно посмеется – мол, не сберег красу ненаглядную. Решение созрело и пришло откуда-то из глубин души и сердца. Простодушный Ефим оторвал клок от своей белой рубахи, нацепил на саблю и поскакал в сторону ушедших татар: «Попрошу татарчат милости. Пусть  делают со мной что хотят, хоть убьют, а если в живых оставят, то пусть хотя бы снова отдадут сотнику Ваиту, у которого в полоне и Любаша моя.
Впереди показались клубы пыли от копыт коней большого отряда. Сжав зубы в непреклонной решимости, Ефим рванул навстречу судьбе.
*      *      *   
Через неделю, как и было договорено заранее, «Его Высочество наместник Великопермский Иван Каразейский и князь Никита Мякиш» стояли вновь перед королем Польши Владиславом IV Вазой.
Тимофей сразу почуял неладное: король нервно теребил пояс, хотя ледяные глаза старого женоненавистника были непроницаемы. Сзади трона стояло с десяток знатных шляхтичей при оружии.
– Ну что , друже, – Владислав усмехнулся. – Вот вам воля наша. Сослужите службу в десять раз каждый получите больше, чем получили до этого. Немедля выезжайте к себе и готовьте восстание черного люда, служивых людей, дворян супротив брата нашего Михаила, незаконно сидящего на московском престоле. Дадите знак через гонца, что все готово и будете ждать от меня тайного посланника с приказом о дальнейших действиях.
Слушая короля, Тимофей почувствовал, как у него от страха засосало под ложечкой, лицо  вспыхнуло, потом волна жуткого леденящего холода прокатилась от темечка до кончиков пальцев ног. Лжецаревич судорожно сглотнул и краем глаза увидел как расширились от страха глаза товарища. Кондрат, менее выдержанный, заморгал часто-часто. Все это не укрылось от внимания многоопытного Владислава Вазы:
– Так каков ваш, панове, ответ.
Тимошка вдруг ощутил всем своим нутром, что если вдруг он чем-то выдаст сейчас себя, то не сносить им буйных головушек. Взял себя в руки и с достоинством четко (откуда все взялось?) ответил:
– Все будет сделано, Ваше Величество. Поднимем Русь Северную и Западную против Мишки. Месяца нам хватит.
– Вот ответ достойный настоящего дворянина, – король оживился и, как показалось Тимофею, даже поощрительно кивнул им, – и- и-и ... будущего наместника Северо-Западной Руси. Дать этим господам лучших коней из моей конюшни! – приказал – Вперед, панове! Вас ждут великие дела!
Едва друзья выскочили за городские ворота Кракова, распугав по дороге, как добропорядочных шляхтичей и их холопов ,так и  гусей со  свиньями ,которые резко набрав ускорение  с гоготом и  визгом покинули любимые зловонные лужи.  Кондрат крикнул, перекрывая свиставший в ушах ветер:
– Ку-у-у-да-а-а мы щас,  Тимофей??
– Не кудыкай, дороги не будет, -ответил Тимоха – подальше отсюда.
– На Русь?
– Да ты что, дурень – округлил глаза молодой пройдоха – нам там сразу головы снимут вместе с шапками…. Разве не понял, что королю доложили, что мы не те за кого выдаем себя. Хорошо , что он заколебался и решил нас всё-таки проверить.
– А деньги, лошади? Просто так дал? Не-е поверил, поверил круль польский – горячился Кондрат.
– Может быть, – задумчиво сказал Тимофей, перейдя с рыси на шаг, – но, если он задумал проверить нас, то просто обязан выслать за нами соглядатаев. А ну, стой, – сын стрельца соскочил с коня, уложил его на землю и прилег к земле правым ухом. Прислушался.
– Так и есть. Сзади «хвост». Вперед, Кондратка, будем гнать, что есть сил и мочи до самой ночи. Едем на юг. Коней круль Владислав дал добрых. Мыслю, оторвемся от преследователей зловредных, воров ляшских.
*      *      *   
– Хто таков, што за тряпицу нацепил на саблю? Зачем? – это были не татары – а свои -русские тока очень-очень вида грозного – суровые, дочерна загорелые лица изборожденные складками, у некоторых в ушах, как, заметил Ефим, серьги. «Казаки! – мелькнуло в голове» – сколь их много. В походе што-ль?».
– Ефим меня зовут – он начал успокаиваться. – А тряпка так, баловство… – он пожал плечами.
– Дык, не ты ли с десяток татар порешил вон там, – высокий, жилистый казак с твердым взглядом взмахнул нагайкой на восток.
– Да-а так… – Ефим смущенно пожал плечами.- Они  первые начали… Любашу мою утащили в полон. Меня били, исть не давали…
– Ну ты их… – улыбнулся казак.
– Ну я их… – кивнул Ефим.
– Отправил к гуриям в рай, -добавил другой, плотный вихрастый казак с добрыми глазами. Дружный  хохот взбодрил Ефима.
– Молодец! – хлопнул парня по плечу Елизар, так звали смуглого казака, – с нами пойдешь?
– Пойду, – сразу согласился Ефим, а потом добавил:
– А как же Любаша? Мне ее выручать надо…
– И мы поможем , чем можем, казаче. Руки у нас длинные, везде достанем. Сейчас в Азов идем помочь нашим братьям. Одолевают османы. Повезет, и твою ненаглядную сыщем. Вперед. Геть! – он зычно  гикнул и сотни копыт загремели по пыльной степи. Ефим понял, что это товарищество его новое совсем не случайное. Ему  радостно стало и  хорошо на душе. Эти сильные, суровые воины очень напомнили парню его наставника Бобу-атамана… Не успел он и подумать, как сзади на плечо легла тяжелая рука и знакомый голос поприветствовал:
– Ну, здорово, сынку…
Ефим оглянулся – не может быть! Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, но быстро взял себя в руки.
– Дядька Корнилий! Ты!
– Да я, я. Не три глаза. Помнишь песок, хлопец? – Боба-атаман подмигнул. – А я до сих пор помню. Молодец пострел, поучил тогда уму- разуму. Да гляжу и мои уроки даром для тебя не прошли?
Ехавшие рядом казаки с интересом прислушивались к разговору двух земляков и только хмыкали.
– Да-а-а, бывает же такое? Ни в сказке сказать ни…
Ефим обнял старого учителя. Кровь прихлынула к щекам парня. Теперь он точно знал, что и Любашу свою спасет и этим чудо-богатырям поможет.. Только не знал наш герой, что начинающаяся новая страница жизни его покажет и ему и всему миру насколько велика сила русского товарищества, его верность и честь, доблесть и героизм, стойкость нечеловеческая, да смекалка воинская.
Апрельский ветер щекотал ласковыми порывами, трепал гривы коней и чубы казаков. Солнышко припекало. Запахи весны тревожили, будоражили душу ожиданием чего-то нового, неизведанного.
Ефим давно не был так счастлив и спокоен. Дабы внести ясность обрисуем, читатель, куда и зачем направлялись казаки, а вместе с ними и наш Ефим-богатырь.***
К концу своего правления турецкий султан Мурад IV – этот неутомимый алкоголик и тиран, мнивший себя равным великим предшественникам: Селиму I Грозному и Сулейману I Великолепному вбил себе в голову, что он просто обязан стать лучше их. Эти отец с сыном были для Мурада яркими образцами для подражания. Он спал и видел, как бы переплюнуть сих достойных мужей в делах государственных. Необходимо было только  совершить что то, отчего весь мир содрогнётся! Хм, сущая ерунда! Сидя во дворце султанской резиденции Топкапы,  окруженный юными наложницами-танцовщицами, молодой султан, размечтавшись, строил планы за чашей красного вина, как вдруг со стороны Эски Сарая (старого дворца) примчался гонец с черной вестью:
– О, великий и могучий султан! Вели слово сказать,  не вели рубить голову невинную!
Мурад, сверкнув глазами, щелкнул пальцами.
– Урусские гяуры овладели твоей крепостью – Азовом, – еле прошептал испуганный гонец. Мурад  поморщился:
– Когда и как?
Гонец весь затрясся от страха:
– О, Великий султан! Урусы – казаки зарубили твоего посланника – грека Кантакузина Фому, ехавшего к тебе из Московии, потом пошли к Азову, повоевали его и взяли, и изрубили всех, кто там был твоих подданных, кроме греков. Освободили пленных рабов и засели в городе бражничать… послали к царю Московии своих людей просить принять Азов себе в царство…
От гнева султан уже не слышал, что говорил несчастный далее, ибо участь его была решена.
После экстренно созванного дивана,  было велено собирать войска для наказания урусов.  Мурад IV посетил мечеть Эйюб, где говорил с шейхом Ордена дервишей мевлеви, тем самым, что опоясал его мечом османа. Шейх попытался остановить Мурада:
– Не горячись, султан! Ты уже ведешь две войны: с друзами и персами. Войны с урусами нам не выдержать.
– Как смеешь, старик, перечить мне! – в гневе султан выскочил из мечети и вскоре принял янычарских военачальников. Всемогущие аги в один голос завопили о… том же что и «противный старик». Это немного успокоило Мурада, как и прибывший вскоре гонец из Москвы, передавший султану грамоту в которой царь Михаил уверял: «Вам бы брату нашему на нас досады и нелюбья не держать за то что казаки посланника вашего убили и Азов взяли, это они сделали без нашего повеленья, самовольством, и мы за таких воров ни как не стоим и ссоры за них никакой не хотим, хотя их воров всех в один час велите побить, мы с вашим султанским величеством в крепкой братской дружбе и любви быть хотим» Русский царь явно хитрил, потому на диване было единогласно решено натравить на Русь крымчаков. Благо те всегда были готовы к набегу.
В сентябре крымский хан напал на Москву, а в январе 1638 г. двинул к Азову 15-тысячное войско.
Сын Шуйского
Молдавский господарь Василий Лупу был чрезмерно удивлен, когда ему доложили о прибытии из далекой Московии посла – сына бывшего царя Василия  Шуйского – Ивана, «Наместника Великопермского».
Тимофей толкнул локтем в бок Конюховского и прошептал:
– Ну, уж здеся то, Кондратко, нам повезет. Точно, точно. Вот увидишь. Однако, прожженный властитель Молдовы сразу учуял (как бы сейчас сказали – интуитивно) мягко говоря неладное и будучи вассалом турецкого султана молвил:
– Нет, ребята, уезжайте подобру-поздорову. Не могу вести переговоры с вами мимо господина нашего – султана Высокой Порты. Вам, как посланникам царя московского ехать надо к нему. Дам сопровождение, свежих коней, денег немного, да пищи телесной…
– Эх ты! – Кондрат, едва вышли от господаря, вдарил Тимофею было подзатыльник, но тот ловко увернулся и выхватив нож из ножен, приставил к горлу дружка:
– Тише, дурень, выдашь – убьют нас…
– А што делать то, Тимоха? Не здесь так у султана головы потеряем. Ты чего совсем ополоумел?
– Деваться некуда. Кондрат – едем, коли нас проводят. Авось и там выкрутимся. Живы же? – и сам Тимофей себе ответил – живы! Деньжонки водятся? – с этими словами он достал туго набитый золотыми дирхемами кошель. – А то! Не боись, Кондрат, со мной не пропадешь.
Покинув Яссы – столицу княжества, друзья устремились навстречу с великолепным Стамбулом – столицей Османской империи, не подозревая, что  совсем не далеко от Тимофея друг детства Ефим Гаврилов торопится в совсем другую сторону.
Белые облака мчались по голубому небосводу, где в вышине радостными трелями приветствовали весеннее солнце птицы. Дурманящие запахи юной травы, сбитой копытами коней, волнуя, наполняли грудь. Хотелось дышать и дышать этим воздухом! Тимофей привстал было на стременах, как сзади послышался топот десятков коней мчавшихся галопом и злобный окрик:
– Сто-ять! Пся крев!
Поляки нагрянули неожиданно, разметав вся думки Тимофея. Парень понял, что это настигшая их погоня короля Владислава и  вдруг крикнул:
– Бей ворога! Бей воров!
И, что самое интересное, двадцать молдавских рейтар сопровождения послушалась! Завязалась короткая схватка, в которой явно уставшие поляки сразу почувствовали – им не устоять. Попытались было добраться до самозванца ,но тщетно – все полегли под ударами палашей молдавских «чёрных всадников». Тимофей с Кондратом были оттеснены и участия в бою просто не успели принять. Судьба их хранила.
*     *    *   
Любаша очнулась от плеска волн за бортом и завывания ветра в снастях мачт .Слышались гортанные голоса турецких матросов. Девушка только-только отошла от всех событий, что случились с нею за последнее время. Пленившие Любашу татарские нукеры, не справились с дикой урусской девкой. Насиловать не стали. Сотник Ваит на совете уважаемых воинов объявил, что повезет ее не в Кафу, а сразу в Бахчисарай ко двору самого хана и постарается продать полонянку подороже. Небольшое утлое судёнышко причалило вскоре в уютной бухте.
Получилось так, что первым из ханского клана Гиреев русскую красавицу увидел и оценил нур-эд-дин  Сеадет-Гирей – тридцатилетний средний брат хана, не отличавшийся особым умом, зато обладавший внешностью изнеженного хлыща, считавший себя ценителем женской красоты и бывший к тому же невероятно жутким стихоплётом.
Кроме того, Сеадет_Гирей мнил себя знатоком арабских и персидских поэтов.
Полуденное апрельское солнце обжигало. Нур-эд-дин благодушествовал в своем небольшом дворце. Его старший брат – жестокий Инает-Гирей и калга (вице-хан) младший брат остроумный Хусаим-Гирей с утра умчались на охоту, потому, когда во дворец постучали ,Сеадет повелел дворцовой страже привести всех прибывших к себе.
Красота Любавы сразила его сразу и он , несмотря на протесты Ваита,,решил взять новую полонянку в свой гарем:
– О великий хан, позволь эту девушку продать твоему старшему брату. Смотри на ее крепкие, широкие бедра. Хану Инаету она сможет родить наследника.
– Замолчи, несчастный. – Сеадет в волнении обошел Любашу, внизу его живота что-то екнуло – Продать!... Брату!... А чем он лучше меня? Мне тоже нужен наследник от такой женщины.
– Но, но – смутился Ваит, понимая, что все вдруг пошло не совсем так, вернее совсем не так, как он предполагал.
– Еще раз говорю, молчи! Молчи, несчастный, пока твоя голова ещё находится на плечах! – нур-эд-дин повел глазами и двое нукеров заломили руки Ваита, заставив того упасть на колени.
– Ва-а-ай, великий хан! – завопил Ваит. – Сделай милость, возьми этот нежный цветок в подарок. Я ведь и вез его только тебе.
Взор Сеадета загорелся:
– Как хорошо ты сказал -«нежный цветок». Тебе, считай, повезло. Отпустите его. «Нежный цветок»… Как зовут тебя, красавица, гурия райских садов. Имя, имя, свое скажи, молю тебя.
Хан перешел на русский и кивнул страже. Бедняга Ваит был рад, что сравнительно легко отделался от ханского внимания.
Через минуту его как ветром сдуло.
– Любава я, – решив не противится, ответила девушка.
Хан жадно скользнул взглядом по всем прелестям юной полонянки, понял, что влюбился сразу и бесповоротно, как сопливый юнец, у которого над верхней губой едва пробились усики.
– Тебя проводят на женскую половину, в отдельные покои, а вечером я войду к тебе, о нежный цветок Севера.
*     *     *
«Жизнь с крючка сорвалась и бесследно прошла,
Словно пьяная ночь беспросветно прошла.
Жизнь, мгновенье которой равно мирозданью,
Как меж пальцев песок незаметно прошла!»
( Омар Хайям)
Дабы побыстрее отделаться от двух ушлых московитов Василий Лупу снабдил их своей грамоткой, ни к чему его самого не обязывающей, в которой было писано: « не чинить препятствий наследнику русского престола и его боярину, Иоанну Каразейскому и Никите Мякишу, а помогать, как только можно». Грамота господаря грела сердце Тимохи за пазухой, тешила самолюбие и, главное, поднимала дух, уверяя  лжецаревича- все будет хорошо.
Однако, первое, что увидели самозванцы у ворот Топкапы – султанской резиденции –сложенные в ряд у стен дворца отрубленные головы. Некоторые красовались на деревянных блюдах, другие на кольях. Настроение наших друзей от этого ужасного зрелища, мягко говоря, не улучшилось. Кондрат судорожно сглотнул , потрогал себя за кадык и прошептал:
– Че это Тимох, а?
– Да-а-а пустяки, головы воров, жуликов, проштрафившихся, обманщиков лукавых, самозванцев разных…- и сам тут же поперхнулся:
– Но мы-то иноземцы, да роду не простого. Главное, Кондратка, ещё раз повторяю- верь сам в то что говоришь. Иначе наши с тобой буйны головушки вот тута и останутся. Ну-ну… выше нос. Я сам боюсь.
Старший молдавских рейтар бригадир Пётр оживленно разговаривал со стражей ворот и через минуту Тимофей услышал несколько раз странное имя «Кызлар агасы, Кызлар агасы». Петр  обернулся к ним и махнул рукой, подзывая:
– Сейчас вас, ребята, отведут к Кызлар агасы – «господину девушек» – главе черных евнухов, а уж от него будет зависеть, попадете вы к султану или…
– Или что? – спросил Кондрат.
–  Ну не знаю, – улыбнулся белозубой улыбкой Петр. – Гадать не буду. Прощайте. И мой последний совет – понравьтесь Мустафе-аге.
Свистнув, гикнув, «чёрные всадники» исчезли в закатной пыли.
 Тимофей вдруг ощутил, как под ложечкой ( в который раз !) опять засосало,  из- под мышек потекли струйки пота, в животе противно буркнуло. «Все. Конец, конец, конец нам» – долбила трусливая мыслишка. А пока наших друзей ведут, поясню, читатель, кто такой этот самый «Кызлар агасы». Он являлся властителем, причем полновластным, султанского гарема, где первой персоной была вали-де-султан – султанша-мать. Также, Мустафа-ага являлся хранителем личной казны султана, особой приближенной к султану. Его мнение было определяющим при решении всех мало-мальски важных дел империи. Ему всецело доверял султан. Великий визирь Муртаза-ага был обязан своим назначением как раз Мустафе-эфенди. А если принять во внимание, что гарем был средоточием большинства дворовых интриг и заговоров, то становится ясным – это был едва ли не самый могущественный человек османской империи. По крайней мере, на данный момент.
Однако, наши странники зря переживали, ибо были проведены в элитные покои – с дорогими коврами, сверкающими ятаганами на них, щитами, луками, кинжалами и дротиками, на полу также лежал мягкий персидский ковер, в котором приятно утопали уставшие за день ноги. И угощение усталым путникам было подано поистине царское: плов, бешбармак, шербет, халва, сладости разнообразные, фрукты.
– Ух ты, здорово- то, а, Тимох,– толкнул друга Кондрат.
– Тихо, дурень. Какой я тебе Тимоха – Иван, Иван – не забывай, где ты, тут у стен наверняка есть уши.
– Не переживай, урус.- как бы в подтверждение раздалось рядом.- Ничего вам плохого сделано не будет…
Мягкий, вкрадчивый голос принадлежал высокому, смуглому человеку средних лет в высокой чалме. Голубые глаза выдавали его явно не тюркское происхождение. Обходительные речи очень понравились Тимофею, но заключительная фраза человека заставила судорожно сглотнуть:
–… по крайне мере пока. Садитесь ,путники. Не буду скрывать, пока вы гости  великого султана вам абсолютно ничего не угрожает, кроме, пожалуй, одного.
– Чего же? – не выдержал Кондр…, пардон, Никита Мякиш.
– То, что вы урусы – это сразу видно, – говоривший сделал паузу.
 –Ну и што? Разве…- начал было Мякиш, но «Иван каразейский» так зыркнул на него, что тот поперхнулся и умолк.
– А вы уважаемый падишах  кто? – Тимофей нашел нужные слова. – Неужели сам великий Мустафа-эфенди-кызлар агасы? Человек покачал головой отрицательно.
– Великий и могучий везирь Мустафа-ага?
– Нет, не угадали.
– Я знаю, боярин, кто ты! – уверенно вскочил «Мякиш». – Стоп, остановись, урус! – человек хлопнул в ладоши и из мрака неожиданно выросли две могучие фигуры с обнаженными ятаганами , алчно сверкнувшими в темноте:
– Не торопитесь использовать свою последнюю попытку. Не угадаете ваши головы, займут свое место у ворот Топкапы. Лучше присядьте, поешьте и давайте немного выпьем лучшего вина из самых глубоких хранилищ сераля.
И вновь по мановению всего одного взмаха руки стража исчезла. Вместо неё в комнату впорхнули четыре прекрасные гурии – девушки в прозрачных шальварах и таких же легких накидках. Все как на подбор красавицы – рыжая, русая, черноволосая и светловолосая. У всех в руках по большому кувшину.
– Земля полнится слухами, – заговорил незнакомец, приглашая присесть. – что нет против вина крепче и устойчивее урусов. Сколько бы не выпил рус – голова остается светлая, походка прямая.
У Тимофея – Ивана и Кондрата – Никиты отлегло от сердца: «Слава те, Хосподи, если и помрем ,то хотя бы напоследок гульнем».
– Так вот мое условие, уважаемые царевич и бей. Опорожните все эти четыре кувшина и попробуйте пройти вон по той желтой полосе от одной стены покоев до другой.
Тимоха нахмурился, ибо был не шибко силен в борьбе с Зеленым Змием, а вот Конюховский радостно оскалился:
– Идет, неизвестный болярин, по рукам!!
Надо признать, что вино в кувшинах  оказалось отменным, очень вкусным, но супротив медов и бражки московских кабаков слабоватым и парень воспрял духом.
А пока наши герои уничтожали султанские запасы, незнакомец внимательно следил и, главное, слушал своих гостей.
И прекрасное вино сделало свое дело! Язык Тимофея развязался, появилась небывалая мощь и легкость в теле и  мыслях и парня понесло:
–Да знаешь ли ты, уважаемый уж не знаю как там тебе, хто я? Да я – сын царский, государя Великой Московии, родный сын царя Василия Ивановича Шуйского -законный наследник Московоского престола.
Незнакомец, усмехнувшись, кивнул:
– А друг твой?
– Боярин он, знатных кровей, гедиминович – Никита Мякиш  – моя правая рука .
Незнакомец снова хлопнул в ладоши, опять вошли четыре давешних красавицы, по сути почти без одежды – гибкие, точеные тела были лишь прикрыты в самых, самых «тех» местах.
– Довольно, друзья, пора пройти испытание.
Да, действительно, отметил Тимофей, вино кончилось… Он первым встал на полосу, а с обеих сторон от него застыли, как античные статуи, черненькая и рыжая красотки. Рыжая, как показалось Тимофею, подмигнула. Он встал и вдруг понял, что желтая линия у него двоится в глазах, а ноги предательски трясутся. Парень их не чуял под собой, не чуял совсем.
Однако, он взял себя в руки, вспомнил подмигивание рыжей девушки и закрыл один глаз, а ноги ущипнул несколько раз, с вывертом, через штанину. И все прошло как по маслу, хотя девушки шли рядом и старались сбить с пути – изгибались, подтанцовывали, мелькали мраморными телами прямо перед глазами, но Тимохе жить хотелось почему-то больше. Сработал инстинкт самосохранения. Незнакомец, рассмеявшись, захлопал в ладоши:
– Слюшай маладэсь, а! Ма-ла-десь, урус! Урус-ловкач.
Что касается Кондрата, то ему все далось вслед за другом гораздо легче, хотя две оставшиеся девицы мешали ему куда как сильнее.
Смахнув гроздья потных капель со лбов,  наши проходимцы рухнули на мягкий ковер под звонкие хлопки незнакомца:
– Ну что же, друзья, вы выдержали испытание, а теперь пойдемте со мной.
Парни, облегченно вздохнув, двинулись (а куда им было деваться) за незнакомцем. В соседних покоях был накрыт отличный дастархан со множеством яств и отряда знакомых уже кувшинов.
       *     *     *   
В это время Ефим с новыми друзьями мчались во весь опор на помощь казакам-азовцам. Едва сотня Елизара скрылась за воротами внутреннего замка и спешилась у храма св. Иоанна Предтечи, как прибывший вестник известил о войске татар всего в 3-ех днях пути.
Решение «пощипать крымчаков» родилось тут же. Елизар и Боба-атаман направились с ним к атаману донцов Осипу Петрову  по прозвищу Калужанин.
– Добре, хлопцы, – сразу согласился атаман. – Есть такая мысля – учинить ворогу хорошую бучу. Тока не с суши, вернее не только с суши, но и с моря. Царь наш вот грамоту прислал.
Осип Петрович взял со стола свернутую грамоту, скрепленную царскими печатями, и  зачитал:
«… Потому как крымский царь за взятие Азова вами казаками, уже отомстил многими набегами на русскую землю, пожег городов и сел изрядно, наших людей побил, других угнал в полон потому наказываю вам, хотя бы и объединится с запорожцами, дабы пресечь тайно измышляемые ханом новые набеги, о том нам уже известна. Надобно не пустить крымцев, ногайцев да турок в пределы земли русской! На то моя и просьба и приказ».
-Значит так, - опустив бумагу, продолжил атаман.- отдыхайте до вечера, а в ночь тысяча казаков и вы с ними сядете на чайки, струги и совершите поход к турецкой крепости Багдад, что в Крыму. Действовать надо стремительно.
Старшим пойдёшь, Елизар, ты, ну а славный Боба – друг мой закадычный  Корнилий помощником твоим да главным советчиком, возьмите также Андрюшку Гуню с запорожцами.
*     *     *   
Немного отступлю от повествования о подвигах наших главных героев и представлю тебе, читатель, замечательного русского богатыря – атамана войска Донского Осипа Петровича Петрова. Сын казака Калужского полка, он мальчиком пережил Великую смуту на Руси. Помогая отцу, видел незаурядного предводителя крестьянского восстания Ивана Исаевича Болотникова, умело организовавшего 3-ех месячную оборону Калуги от царских войск, которые в результате им и были разгромлены. Уроки юности не остались забыты. Осип вырос в атмосфере свободолюбия и справедливости – истинных черт настоящего русского характера. Юношей познакомился и сдружился с Корнилием, будущим Бобой-атаманом. Парни вместе с отцами ушли на Вольный Дон. Ни Осип ни Корнилий не думали, что когда-нибудь встретятся вновь, после того как Боба уехал на родину в Калугу. Но, но мир тесен. И теперь им вместе суждено было защищать Азов. В помощь Осипу донцы выбрали еще одного уважаемого атамана- Наума Васильева.
Казаки взялись за дело рьяно, не откладывая его в долгий ящик. С помощью «прибылого казака», мадьяра Югана Асадова – мастера земляных работ были подняты стены и валы всех трех рубежей обороны, укреплены и углублены рвы у валов, сделаны подкопы и прокопаны специальные минные ходы и «слухи» в сторону будущего противника, изготовлены туры и срубы для ремонта пробоин. Запасы продовольствия и пороха постоянно пополнялись. Казаки хорошо понимали, что долго мирно жить им ни турки, ни крымцы не дадут.
*            *            *       « Мне по сердцу ещё не расцветшая роза,
                Чуть заметно подол приподнявшая свой.»
                ( О. Хайям)
Любаша спрятала в рукаве платья длинный и острый кинжал, похожий больше на толстое шило.
Сеадет-Гирей, как и обещал, заявился вечером. Причем пришел именно сам на женскую половину, а не как обычно, когда к нему приводили понравившуюся девушку.
Молодой хан привыкший к полнейшему повиновению гарема вдруг понял, что с этой красивой уруской надо вести себя по-другому, иначе… Иначе у него просто ничего не получится. Сеадет вооружился… виршами персидских и арабских поэтов, достал и свои собственные сочинения юности и шагнул в покои.
Любава бросила быстрый взгляд на вошедшего и крепче сжала стилет. Однако  интуитивно почувствовала, что угрозы от этого мужчины в данный момент не исходит. Сердце предательски забилось, на щеках девушки вспыхнул румянец, ведь она отчетливо осознавала- зачем хан сюда пришел!
– О прекрасная гурия, звезда очей моих, прекрасный цветок Севера, – начал немного смешно молодой хан.
– Я не причиню тебе зла и ничего не сделаю против твоей воли…
– «Ага, – подумала Любаша, облегченно вздохнув и расслабив затекшие пальцы ,сжимавшие глубоко в рукаве рукоять кинжала. – Уже лучше. Посмотрим, что дальше, но живой я ему не дамся».
– Я хочу, – Нур-эд-дин шагнул ближе, а девушка сделала шаг назад. – Я хочу прочитать тебе творения древних поэтов. Прошу только послушать меня…
Девушка была удивлена, как хорошо вдруг заговорил по-русски Сеадет-Гирей.
И всё же что-то прочитать хан так и не успел: в покои постучали. К ногам раздосадованного Гирея упал взволнованный, по-видимому гонец или посланник, как  подумала Любаша.
*          *                *
В комнату стремительно вошла женщина, плотно закутанная в дорогие ткани. Лица ее не было видно, но судя по властным манерам, это была не простая обитательница султанского гарема.
Она остановилась в нескольких шагах от Тимофея с Кондратом и несколько минут вглядывалась в лица двух проходимцев. Потом села ,махнула рукой, и друзья тоже присели. Рядом с ней почтительно встал седобородый старик, как оказалось позже –  толмач– переводчик. Женщина кивнула, и старик произнес по-русски:
– Перед вами, неверные, да согнется в поклоне ваша спина, сама великая султанша – мать Кёсем-Султан.
Тимоха с Кондраткой догадались приложить руку к сердцу и слегка поклониться (ведь они все-таки тоже царско-боярские особы!)
– Кёсем-Султан спрашивает – это правда, что вы урусские царевичи?
– Да, – не моргнув глазом подтвердил Тимоха и вдруг, удивляясь самому себе перешел на хорошо им знаемый греческий язык:
– Как я слышал, Ваше султанское величество вы… – Тимофей намеренно сделал паузу, – э-э-э, гречанка??..
Кёсем-Султан спокойно выслушала и также, по-гречески, ответила:
– Как и вы, мои друзья – она усмехнулась, как показалось Кондрату, горько, – русские царевичи. Не пытайтесь – султанша сделала знак рукой – дальше лгать мне и испытывать моё терпение. Я – твердо продолжила Кёсем-Султан – про вас знаю все. Старец Варлаам – это имя что-то говорит вам?
Кровь отхлынула от лица Тимофея, руки непроизвольно затряслись, но парень быстро овладел собой:
– А-а-а-о-отку…
– Не забывай, рус, кто я. Лучше удали своего друга и внимательно выслушай меня. От этого зависит останетесь ли вы живы хотя бы до утра или ваши головы уже через час будут красоваться у ворот сераля, насаженные на колья.
Тимоха попросил Кондрата (дело приобретало серьёзный оборот) уйти в соседние, первые покои, где они славно попьянствовали. Кстати, весь хмель, как рукой сняло. Султанша также убрала стражу,толмача и таинственного незнакомца с темной бородой и голубыми глазами.  Минуту, другую собиралась с мыслями и вдруг ее словно прорвало:– Я не знаю, почему  столь откровенна с тобой, Тимофей… – Тимоха еще раз внутренне содрогнулся. – Однако,что-то подсказывает мне – ты можешь помочь и мне и, главное, моему несчастному сыну.
Недавно, когда Мурад снова начал пить, ко двору прибыл усталый гонец от польского короля с грамотой, в которой рассказывалось о двух московитах называвшихся не своими именами – царевичем Иваном Шуйским и боярином Мякишем. К грамоте была приложена бумага от старого русского священника Варлаама о зяте – разбойнике Тимошке, – Кёсем-Султан пристально взглянула на парня.- А тут ко двору прибыли вы. Я все сразу поняла и решила испытать вас. Выпили вы очень много, но разума не потеряли – хорошо.
 Да я -гречанка из рода Палеологов, последней царской фамилии румской Византии. Дальняя родственница вашей царицы Зои Палеолог, вернее, Софьи – жены русского царя Ивана 111. Мое настоящее имя – Анастасия. Живу в родном Константинополе, который теперь называют Стамбул. Я приняла ислам, после того, как стала женой султана Ахмеда I Я сделала своего сына султаном (по крови наполовину грека  царской крови), старалась и воспитывала его по греческим традициям. Но…- Валиде-султан сделала паузу и, собравшись с мыслями, продолжила,- но после того как глупые янычары восстали султана словно подменили. Он не смог пережить все просто так. Изменился до неузнаваемости: стал очень много пить вина, а пропустив ковш, становился жесток и бессердечен. От его рук погибло уже много невинных людей. Когда Мурад трезв – он другой человек- занимается государственными делами, одерживает победы в войнах….Спаси его, московит! А я спасу тебя…
Слушая длинную речь Кёсем-Султан, Тимофей то бледнел, то краснел. Лоб его вспотел. Он не понимал уже, где находится и что от него хотят, голова шла кругом!
– Справишься, – продолжила султанша-мать, – я сделаю тебя тем кем ты себя называешь – русским царевичем. А ещё получишь самую красивую девушку на выбор из гарема самого  султана (они ему все равно не нужны!).
– Так что я должен делать? – задал естественный вопрос самозванец.
*    *   *   
  Перед отплытием черкасских чаек у Осипа Петрова собрались атаманы похода. Были здесь также и приглашенные земляки Осипа – Боба-атаман и Ефим. Царило всеобщее оживление. Казаки обсуждали детали грядущего предприятия, как вдруг случилось нечто неординарное.
Ефим сразу даже не поверил своим глазам. Ему показалось, что в помещение ворвалась его Любаша. Однако при ближайшем рассмотрении парень увидел, что вошедшая девушка совсем другая. Темные прямые волосы , черные глаза, стройная как копьё фигура, делали ее похожей скорее на персиянку или турчанку, но…
– Варвара, ты чего? – Осип Петрович повернулся к «турчанке» и глаза его потеплели. Осиная талия, высокая грудь, резкие порывистые и вместе с тем грациозные движения дочери атамана притягивали мужские взгляды. Ефим тряхнул головой, дабы снять наваждение: «Это не Любаша, а жаль…». Парень вздохнул и равнодушно отвернулся. Варя лишь скользнула по его фигуре высокомерным, вернее гордым, взглядом дикой кошки.
– Отец, я пойду с ними! – сказала, как отрезала. Без тени каких-то сомнений или колебаний.
–  Нет, – также ответил атаман. Ты чего? – Баба на чайке, сама знаешь – не к добру. Казаки не поймут.
– Плевать, – Варвара стремительным движением вытащила из ножен висевший на поясе кинжал и метнула в ближайший столб. Как показалось Ефиму, даже не глядя. Кинжал вошел в дерево точно посередине.
– Пусть кто-нибудь из твоих казаков сделает так, – усмехнулась девушка. Через пару мгновений второй кинжал- кинжал Ефима- вошел в дерево рядом с первым. Варя повернулась и встретила твердый взгляд парня. Пару секунд они словно играли в известную игру- кто кого пересмотрит. В ее глазах сверкнула искра одновременно и заинтересованности и одобрения и в то же время какой-то задорной укоризны. Сверкнула и тут же погасла. Осип Петрович и окружавшие казаки заулыбались, подкручивая усы.
–Нашла коса на камень!
–Это мы еще посмотрим, кто коса, а кто камень.
– А что, атаман, – вступился Андрюшка Гуня, запорожец, – Пусть идет с нами. Вон у нее какой славный парубок может в охране походить. Глядишь, тебе зятем станет.- казаки, не выдержав ,гаркнули.
Ефим смутился, мысленно выругал себя за дурацкий поступок, шагнул вперед, чтобы вытащить свой нож. Но на его руку вдруг легла горячая девичья рука:
– Это случайно. А ну еще попробуем. Завяжи, казачок, глаза мне.- Подала Ефиму тонкий плат.
– Это, – он смутился, – а может не надо.
Осип Петрович посуровел: - Варвара! – В голосе отца зазвучали металлические нотки.
– Боисси? – усмехнулась Варя и утопила в своих бездонных очах взгляд Ефима, но парень был спокоен. – Нет? Тогда вяжи.
Ефим посмотрел на атамана, тот сдавшись, махнул рукой:
– Все равно не отстанет!
Девушка с завязанными глазами взяла в руки кроме своего кинжала еще пару острых как бритва ножей. Повернулась к столбу. Стоявшие рядом с ним казаки шарахнули в стороны. Все приготовились к необычному зрелищу.
Варвара ( с завязанными глазами!) метнула один – в середину, второй – чуть выше и тоже в середину, третий – чуть ниже и точно в середину. Все три ножа попали так, что оставались на одной линии.
Девушка сорвала платок:
– А ну, иди сюда, казачок… Смогёшь так? – И ка-ак зыркнет на него своими черными глазищами.
Казаки притихли, с интересом посматривая на Ефима.
– Смогу, – буркнул парень, – тока не убирай их.
–  Не подведи, Ефимка, – подбодрил сзади своего ученика Боба-атаман. Ефиму завязали глаза и сунули в руки три острых кинжала. Перед тем, как метнуть клинки, парень бросил короткий, оценивающий взгляд на столб и взял в правую руку сразу все три ножа – бросок был молниеносным!  Казаки ахнули – все три клинка еще дрожали, но вошли в дерево аккурат каждый между Варвариных и верхний клинок был Ефимов! Славный удар!
– Молодец, – хлопнул парня Наум Васильев, – решай, возьмем с собой це гарну дивчину.
– У нее  батька есть, ему и решать.
Варвара резво метнулась к столбу, выдернула все ножи:
– Давай еще!
– Хватит, девка – хлопнул по коленям Осип Петрович, – хватит. Чересчур внимания много тебе. Сказано, не пойдешь и все тут! Погибнуть можешь. Да и трудно девке среди казаков.
– И погибнуть могу, и среди казаков трудно, но ты ведь, отец, знаешь- не уступлю многим из них в удали и ловкости – и твердо добавила – сам такую воспитал. Не отпустишь с ними, все одно в другой поход сама сбегу. А погибнуть я не боюсь, ибо знаю, что ни сабля, ни пуля меня не возьмуть!!!
Казаки: Гуня, Васильев, Боба-атаман, Иван Рыло, и другие поддержали Варю:
– Осип, да пущай идет, мы ей вона Ефима в охрану выделим. Думаем, он справится. А Ефимка!- Корнилий подмигнул, а казаки вокруг засмеялись, покачивая головами.
  – Еще чего, нужна мне обуза – Ефим повернулся к Варе, – я биться с крымчаками иду, а не… (он тут подумал, что, однако идет в поход, чтобы Любашу свою найти, а тут вяжется какая-то, хотя… присмотревшись повнимательнее, он увидел умоляющий взгляд черноглазой, черноволосой красавицы и…) … ну ладно пусть идет. Тока пусть пообещает, что не будет попросту лезть на рожон и болтаться под ногами.
– Ой, вот умница, казачок! Обещаю! – Варя аж подпрыгнула от радости – не боись, не пожалеешь. И вскорости так оно и случилось.
*     *     *   
– Великий хан, – гонец еще раз хлопнулся перед Сеадет-Гиреем, – урусы – черкасы идут!
Нур-Эд-дин с сожалением посмотрел на Любашу:
– Цветок Севера, извини меня,  свои вирши я прочитаю тебе позже.
И («Слава Богу»- подумала девушка) стремительно покинул покои. Любаша подошла к окну и выглянула во двор. Татары и турки забегали, забряцали оружием, начали выкатывать пушки, грузить телеги каменными ядрами и мешками с порохом. Вскоре прибыла конница -много, много сотен нукеров. Заблеяли бараны. Вечером их мясо должно пойти в пищу славным воинам Аллаха. С охоты, вместе с очередным отрядом, приехали хан Инает-Гирей с калгой Хусаимом.
Любаша поняла, что ханы совещались, как им ответить ударом на дерзких казаков-донцов. Ей хотелось подслушать, да что толку, как сообщить своим об опасности. Сердце девушки сладко заныло. Казалось, что совсем недалеко родная душа.
«Ефим, – сразу подумалось и сердце заколотилось сильнее. – А кто еще? Он идет, чтобы меня освободить».
Эта мысль все более утверждалась в прекрасной, умной головке Любаши. И у нее созрел, правда ,не до конца ещё оформившийся, план действий.
 Ее вскоре увели служанки. Приготовили теплую воду, смешанную с благовониями, помыли, переодели в красивое зеленое платье, украсили руки перстнями,  ноги браслетами, в волосы вплели жемчужную нить.
 «Басурмане, – подумала Любаша, – готовят меня к брачной ночи что ли? Но к кому поведут?
Провели в отдельные, новые покои, где девушка еще не была; мягкие ковры под ногами,  на стенах много оружия развешано, посередине низенький столик с фруктами, сладостями, раскрытая книга.
«Все-таки, Седик, – подумала Любаша. – Он то мне и нужен!».
*     *    *   
                «Если ночью тоска подкрадётся - вели дать вина.
                О пощаде судьбу не моли.
                Ты- не золото, пьяный глупец, и едва ль,
                Закопав, откопают тебя из земли.»
                ( О. Хайям)
– Ты должен, – голос Кёсем-Султан был тверд, – отвадить султана от вина и, прежде всего, занять место старого пьяницы Мустафы Бекри, который и спаивает моего Мурада…А дальше вот какие черты характера молодого султана выделил для себя Тимофей из рассказа безутешной матери.
 Султан Мурад IV был «классическим» маменьким сынком. Он взошел на престол в 11-летнем возрасте и естественно, регентшей стала мать Кёсем-Султан, которой в ту пору стукнуло всего 32 года. Приняв титул Валиде-Султан, Кёсем  переселилась из Эски-Сарая в дворец Топкапы- главную резиденцию султанов Высокой Порты.
Мурадик рос сильным и добрым мальчиком. Мать исправно посещала Диван, где принимались важные государственные решения, а мальчик-султан был занят различными обучениями: от стрельбы из лука, и ружей до борьбы и верховой езды. Юный султан достиг, как сейчас сказали бы, в этих видах спорта просто замечательных результатов: очень метко стрелял из лука,( кстати, как свидетельствовали очевидцы, пущенная им стрела летела быстрее пули), копьём мог пробить сразу несколько верблюжьих шкур, на полном скаку перепрыгивал со спины одной лошади на другую, читал, писал (но не охотно), знал арабских поэтов, историю вообще, и османской династии в частности. Большая редкость – он был однолюб! Любимая жена Айше-Хасике-Султан ежегодно, с пятнадцати лет, исправно рожала Мураду детей, первым из которых стал наследник – Ахмед.. Это все были достоинства юного правителя , а вот теперь недостатки…
Практически до 20 лет Мурад IV самоустранялся от государственных дел, все изменилось в тот день, про который рассказала султанша-мать. До того страшного события девять лет Великой империей османов, расположившейся в трех частях света, правила она с четырьмя зятьями.
Янычары (ени-чери – «новое войско») уже несколько раз выражали недовольство из-за поражений в войне с персами. Это самое недовольство всеми силами подогревал некий Реджеб-паша – янычарский ага, спавший и видевший себя самого султаном Высокой Порты. Ну, бывает так в жизни – «я – великий и могучий предводитель непобедимых воинов, а командует мной баба с отрядом родственников».
На Эйт-майдане (мясной площади) с утра в тот день все пошло так, как и хотел Реджеб-паша. Султанская похлебка не «понравилась» янычарам и котел был успешно перевернут ,что означало одно –бунт.
Галдящая толпа вооруженных янычар ворвалась (и стража не удержала – была изрублена в куски) в Топкапы, где шло заседание Дивана.
– Смерть Великому визирю, смерть Капудан-паше, смерть, смерть…
Они обезумели, называя одного за другим приближенных, друзей, родственников султана.
Диван – визири и сановники – вельможи замерли в страхе. Янычары с обнаженными, окровавленными уже ятаганами остановились перед вышедшим к ним Мурадом. Высокая, мощная фигура молодого султана преградила путь:
–  Остановитесь! – Мурад поднял руку. – Иншаллах! Я призываю вас и приказываю – Остановитесь! Или вы – обезумевшие от запаха крови шакалы, жаждущие и сеющие смерть? Вы – воины Великой империи османов, а не палачи безоружных людей! Не позорьте себя неумеренной жаждой крови, не позорьте своего султана, не позорьте нашу Великую страну!
Однако, его никто не услышал и не хотел слушать требуя одного – выдать им на расправу по сути весь Диван. Мурад понял, что все его пламенные речи ни к чему не привели, вынул саблю и приготовился к самому худшему.
Янычары кинулись на султана. Ловкими ударами Мурад отбил первое нападение вместе с пажем Муссой и оставшимися верными стражниками из наемных христиан-славян. Внезапно с правой стороны вышел зять и наилучший друг- Великий визирь Хафис-Ахмед-паша с горсткой воинов. Он только успел крикнуть:
– Мурад, прощай и уходи скорее!
Силы были неравные. Долго противостоять обезумевшим янычарам Ахмед не смог, и был буквально изрублен в куски. Кровь залила дорогие ковры, потекла ручьями по ступенькам к подножию трона.
Хафис –Ахмед спас Мурада. Сзади его за руку схватила мать Кёсем-Султан и увлекла на женскую половину, где Кызыл-агасы, глава черных евнухов, спрятал юного султана в тайной комнате.
Бесчинства янычар продолжались остаток дня, вечер и всю ночь. К утру все стихло. Валиде-Султан помогла сыну через своих людей собрать верные султану отряды сипахов, которых прислали беи всех значимых бейликов (областей) и начался… ответный кровавый террор. А перед этим (для храбрости) молодой султан впервые испил вина, к которому его организм оказался явно не предрасположен.
Реджеб-паша был посажен на кол, зачинщики-янычары все выявлены и казнены и брошены в воды Босфора. Несколько дней палачи султана без устали рубили головы, вешали, топили. Воды Босфора окрасились в красный цвет. Были отомщены и любимый друг Ахмед-паша и Мусса, и Али и… все остальные семнадцать лучших из лучших друзей султана, погибших за него. Однако, успокоения это Мураду не принесло. Он пил вино каждый день, творил подчас необдуманные жестокие расправы над людьми из-за чего и получил вскоре прозвище «Кровавый».
1632 год – положение в Османской империи было катастрофическое – безвластие, грабежи, разбои на дорогах и в городах. Восстали крымские татары. Все смешалось в невообразимый клубок. И снова на помощь пришла мать Кесем-Султан, которая  в этот раз смогла усмирить сына, отвадить его от пьяного разгула.
Мурад словно очнулся. В нем как бы уживались два совершенно разных человека – один – умелый, грамотный правитель – реформатор,– второй – жестокий сумасбродный, неадекватный пьяница. Первый провел успешные реформы в армии и госаппарате, выиграл в конце концов войну с персами, усмирил крымских ханов, подумывал о славе своих предшественников.  Второй – напившись, завел для себя дикое право на «10 невинных душ». Садился в башню одного из дворцов и стрелял из аркебузы по прохожим, мог казнить человека из-за пустяка, как того француза-лекаря Гитала, который, как показалось Мураду, специально надстроил еще один этаж в своем доме, чтобы подглядывать за султанским гаремом. Или одного венецианца, который, как донесли султану, тайно посещал молодую турчанку. Его Мурад посадил на кол, а ее приказал утопить! По пьянке султан убил гонца, ошибочно передавшего, что любимая Хасике Айше-Султан разродилась сыном (в действительности на свет появилась дочь).
В минуты просветления Мурад не верил, когда ему обо всем этом рассказывал верный друг, писатель Эвлия Чевлеби (именно он, кстати, испытывал Тимофея  и Кондрата чуть выше). Муки совести, угрызения ее за кровь невинно убиенных, наконец, с помощью матери, друга Чевлеби, любимой жены Айше, возымели действия. Мурад IV, что называется «завязал» раз (как казалось!) и навсегда. Запретил пить спиртное повсеместно в империи, разрушили по его приказу в городах все питейные заведения. Кроме того, под запрет попали кофе, табак, опиум. Было высочайше объявлено о непримиримой борьбе (ничего не напоминает, читатель?) с пьянством. Однако, правоверные мусульмане…  при большом желании… (как известно запретный плод «сладок») находили зелье. Но Мурад IV и тут проявил упорство. Как сказочный халиф Харун ар-Рашид, он переодевался в одежды простолюдинов и вместе Эвлией Чевлеби расхаживал по улицам ночного Стамбула. Вскоре в пыточных уже получали палками по пяткам несчастные под загулявшие жители и гости столицы Османской Порты. В казне в то время было всего 30000 акче – мизер для громадного Османского государства.
После гибели лучшего друга и еще целого ряда приближенных Мурад IV поклялся, что найдет горы золота и драгоценностей и таким образом пополнит госказну. И обещание свое он выполнил: сотни голов богачей империи (в том числе и совершенно невинных!) слетели с плеч владельцев Таков был Мурад IV – дитя своего века, которого предстояло «перевоспитывать» нашему лже-царевичу Ивану Шуйскому.
Тимофей, слушая рассказ несчастной матери все глубже понимал, что ввязался в глупейшее мероприятие. И от одного его неверного шага зависела сохранность голов:  собственной и Кондрата. Он судорожно сглотнул и потрогал себя за шею. В комнату вошел давешний чернобородый, смуглый, приятной наружности человек с проницательным взглядом.
«Это и есть Эвлия Чевлеби» –с уверенностью подумал Тимофей( третья попытка1) и сразу определил его в свои союзники и, как увидим позже, не ошибся.
– Кызлар-агасы! – торжественно доложил вошедший.
– Пусть войдет, – султанша вытерла набежавшую слезу.
Поход на Багдад.***
Как только стемнело 50 чаек и стругов отпрянули от берега и, набирая скорость, вскоре, скрылись за горизонтом. Провожавшие истово крестились и желали удачи. Ефим впервые был на чайке – этом замечательном весельно-парусном кораблике и с удивлением заметил насколько это небольшое суденышко маневренно, легко в управлении и отлично вооружено. В длину их чайка (от татарск. «чайк» – лодка) была примерно 15 метров и 3 в ширину высота борта доходила до 1,6 м. Вооружена четырьмя фальконетами( пушки калибром 30мм) по 2 по бортам, а также у каждого из тридцати казаков было по два ружья. Замечательная маневренность  кораблика обеспечивалась 2-мя рулями – спереди и сзади. Так что плыть можно было в любую сторону (т.е. вперед или назад) практически мгновенно.
Ефим наблюдал, как слаженно и равномерно гребут казаки. Казалось, что они не устанут никогда. Сидели парами – на двоих одно большое весло.
– И-и-раз! И-и-раз! – командовал седоусый кормчий-казак с необычным библейским именем Авраам с серьгой в правом ухе.
– Ну шо, казаче, пора сменить  бы Петро и Василя! – негромко прогудел в ухо Боба-атаман и хлопнул Ефима по плечу.
Парень с готовностью схватил отполированную рукоять, рядом на скамью сел еще один казак… не, не казак, казачка. Варвара уверенно, ловко, экономя силы, начала грести вместе с Ефимом. И снова добру-молодцу показалось, что рядом Любава, только… только другая.
Тонкий, красивый профиль Вари белел на фоне развернутого паруса, темные локоны выбились из-под косынки, высокая грудь вздымалась глубокими вздохами. Несомненно девушка была хороша! Однако, Ефим пытался отвлечься то на море, мирно шумящее, с его неповторимым ароматом, волнующими и радостным, то на звезды, но почему-то всё никак не получалось Молодой казак вдруг поймал себя на мысли, что эта красивая «атаманша», как он назвал Варю про себя, ему по крайней мере не противна. Понемногу, вместе с качкой девушка придвигалась все ближе и ближе…,пока наконец их плечи  не коснулись.  Разгоряченной работой Ефим поерзав, отодвинулся – перед его взором возникла неясная тень, которая вскоре превратилась в Любашу, грозившую пальчиком:
– Эх, Ефимушка … – проснись, казак, – толкнула Варя парня локтем в бок и засмеялась – звонко, ласково, как весенний ручеек, – проспишь все на свете.
Ефиму стало не по себе: как это он – воин, задремал за работой. Казаки тихонько переговаривались друг с другом. Спереди, сзади и с обоих боков шли с той же скоростью братские чайки и струги, а также пара грузовых дубов – более длинных и тяжелых лодок. Да ну их – эти лодки! Теплое плечо Варвары вновь коснулось плеча  Ефима, и в этот раз он не отодвинулся по той простой причине, что отодвигаться было просто некуда.
Прошло еще несколько часов. Кромешная тьма отступила. Ее сменил серый рассвет. Ветер крепчал и вскоре Авраам  дал команду отдохнуть всем. Шли теперь только под парусом. Перекусили просяной кашей с прокисшим тестом вперемешку. Невкусно, но питательно. Запили все теплой водой.
Передохнув, снова взялись за весла. Прошел день, еще ночь. Отдыхали, спали по очереди по 3-4 часа. Варвара была все время рядом. Только непонятно было кто кого охраняет. Девушка приносила еду и воду. Старалась подшутить, разговорить Ефима, но тот, смущаясь за то что первой ночью поддался чарам юной красавицы–атаманши держался подчеркнуто сурово и независимо.
К вечеру третьего дня с носа передней чайки послышался свист и негромкий окрик:
– Турки идут!
По цепочке  казаки передали известие на корму, оттуда на соседнюю лодку. И так далее.
– К бою готовсь! – Кормчий Авраам схватил громадную аркебузу, настоящий «карамултук» –  черное ружье, и прицелился
Турецкие галеры – громадные, черные, двухмачтовые выскочили из-за небольшого скалистого острова.
*      *       *   
Вместо Сеадет-Гирея в покои вбежал молодой стражник:
– Собирайся, переодевайся! Хан приказал ,чтобы ты шла с ним в поход!
Любаша не знала, что ей – радоваться или огорчаться? По-видимому, молодой хан даже просто оставить новую наложницу одну во дворце не хотел – «Точно ревнует». Девушка переоделась в удобные, мягкие шальвары, сапоги такие же тепло-мягкие, короткое платье зеленого цвета, красивый тюрбан. Лицо стражник  повелел закрыть.  Глаза Любавы сверкали двумя топазами.
Все оказалось проще: ехать верхом не надо было – громадная галера ждала у причала. Сеадет-Гирей встретил Любаву на выходе и проводил до  каюты:
– Цветок Севера плывет со мной. Это легкая прогулка по морю с небольшим сражением по пути в Стамбул с неверными гяурами-черкасами.  Ты не боишься?
Любава только усмехнулась – ее планы исполнились, как будто сам Господь услышал мысли девушки. А может, так и было? Матросы-каторжники налегли на вёсла и галера, набирая ход,, помчалась навстречу судьбе. Через два дня  они подошли к островку и притаились в засаде.
            
                конец первой части.
                ( продолжение следует )