Некоторые нюансы обороны родины

    Я с пониманием отношусь к тому, что человеку естественно любить родные края, родную землю, родную природу. Всякие там берёзки-ёлочки (баобабы-пальмы), и красивые закаты над рекой. Родную культуру, родные обычаи, родной народ, его достижения и прочие ценности, жить которыми можно, не мешая другому народу делать то же самое. Я с пониманием отношусь к тому, чтобы у каждого были свои индивидуальные ценности, или общие (если на то будет соответствующее согласие), и право на защиту этого всего этого от посягательств чужой агрессии. Я с пониманием отношусь к тому, чтобы не дать никому прийти затоптать свои очаги и алтари, и даже особое значение я готов придать следующему моменту.
    Когда на эту землю приходит тот, кто хочет растоптать твои ценности, то на поле боя всё сводится к одному простому моменту. Есть твоя земля и твои близкие, и есть враг, который прёт на эту землю со своей агрессией и со своим нежеланием ничего слушать. И между ними стоишь ты, от которого зависит, удастся ли ему творить то, за чем он пришёл. И вопрос стоит: или ты его, или он тебя. И этому врагу надо дать так, чтобы до него дошло, что дальше пройти у него. Вломить так, чтобы дошло, что зря он сюда пришёл. Что зря он недооценил способности тех людей, чьи права и свободы он пришёл топтать.
    И чтобы этому врагу вломить, есть твоя воля к борьбе, твоя подготовка, и техническая сторона дела. И ты должен справиться со своей задачей, а техника – со своей. И если твоя боевая машина не вытянет свою, то, как бы ты не тянул свою, общую задачу решить не получится. И в этой технике в данный момент все достижения того общества, за которое ты сражаешься. Все его способности и стремления, достоинства и особенности – вся его суть в данный момент выражена в этой машине. А ситуация в бою не спрашивает, способна ли только твоя машина справиться с теми задачами, которые были поставлены перед её производителями; она ставит вопрос, как способна твоя машина справиться с задачами, которые диктуют обстоятельства, независимо от того. укладываются они в рамки той нагрузки, которая была обрисована перед производителями, или нет. И от отношения к делу всех этих людей зависит, останешься ты на поле боя лежать в её обломках, или вернёшься к своим, так же как от тебя зависит, пропустишь ты к ним врага, или оставишь его лежать на этом поле.
    В твоей технике и труд инженеров, и экономистов, и простых рабочих, от энтузиазма которых зависели твои возможности выполнение твоей задачи. И целая иерархия зависимости одних факторов от других, которая в конечном итоге привела к существованию этой машины на том уровне, на каком она есть. Там и особенности национального менталитета, и нравы производящих её людей, и их таланты. Принципиальность людей, считающих, что работа должна быть выполнена не просто в пределах задачи, которую ставили стандарты производства, а так, как требовало их отношение к делу. Вся их самоотдача, добросовестность, преданность делу, и всё их понимание их вклада в работу, которая должна быть сделана для чего-то большего, чем просто ради заработка. И вот эта взаимосвязь твоей веры в этих людей и их веры в тебя (если она есть), и является частью того, за что ты сражаешься, и того, что мотивирует тебя сражаться, и сражаться так, чтоб заставить понимать врага, что зря он себе позволил не понимать и не уважать ваши ценности. И объяснять ему это требуется на том языке, перед которым он не оставил выбора. И вести с ним диалог в данном случае будешь не один ты, а всё стоящее за тобой общество. И всё, что оно могло для этого дать, оно дало. Всё, что оно имело сказать по этому поводу, сказано в технических характеристиках модели твоей машины. А тебе остаётся только сказать в решающий момент «Родной, не подведи!». И вот этот «Родной» в данном случае и есть то, чем представлена Родина.
    Родина – это более высокотехнологичная броня, более манёвренная конструкция, несколько лишних лошадиных сил в двигателе, более сильные и пушки и умные снаряды, умная автоматика, повышенная надёжность всех систем и предел нагрузки, который они могут выдержать. И от сопряжения всех этих систем зависит, кто кому объяснит самую важную в данный момент вещь: кто и чего стоит на этом поле, и чего стоит то, за что он сражается. Как же тут не писать слово Родина с Большой Буквы? Но есть одно но.
    Бывает так, что защита Родины для того, кто руководит этой защитой, не совсем то, что думают те, кем он руководит. Они-то думают «государство – это Мы», а он думает «государство – это Я». А разница между этим «мы» и «я» в том, что в первом случае тот, кто принимает решение, думает сразу обо всех, а во втором сначала о себе, а потом уже обо всё остальном. И в случае «мы», если что-то угрожает этому «мы», то решать проблему надо так, чтобы приоритет избавления от угрозы был в отношении всех, или хотя бы большинства; а в случае «я» если что-то угрожает «я», приоритет в избавлении от угрозы лежит сначала в ограждении личных интересов этого «я» любой ценой для всего остального «мы», а потом уже сохранение всего остального «мы» в меру соблюдения этого условия. И если ситуация поставит верховного «Я» перед выбором, что, жертвуя собой, он мог бы спасти всех остальных, но потерять свою власть и жизнь, или пожертвовать всеми остальными, но сохранить себя, самый ярко выраженный представитель принципа «Государство – это Я» выберет второе.
    Если такой государь будет решать, какая стратегия важнее: та, что даст победу минимальной из всех возможных ценой, или та, за которую придётся большей кровью заплатить всем, но ему лично меньшим риском, он выберет второе, потому, что он считает себя королём на шахматной доске, где, если ему мат, то всё остальное уже не важно. Если вероятность общего разгрома будет выше из-за того, что он слишком мало сил отрядил туда, где выстоять важнее всего, и слишком много держит их там, где надо защищать его собственное положение (с учётом того, что кто-то может восстать из тех, кто недоволен именно такой политикой), то резиденту такой системы придётся воевать за общество, которое согласно с тем, что с ним вот так можно поступать. Если такой государь решит отступать и сдавать какие-то позиции, за отвоёвывайте которых потом придётся платить новыми жизнями, и сделает это не за отсутствием выбора, а потому, что только так можно обеспечить безопасность его личных собственных позиций, значит, служа такому государю, вам придётся умирать за то, чтобы жил тот, кто не уважает ценность их жизней. И если в оставленных областях останутся близкие вам люди, вам придётся смириться с тем, что ты воюешь за того, кто не может обеспечить безопасность тех, чья безопасность тебе важна. А если так случится, что в ситуации неизбежно надвигающегося поражения противник поставит условия, что если сдадитесь, пощадят всех, кроме главного, а если не сдадитесь, будут бить, пока не сдадитесь, то принципиальный «Государство – это Я» будет гнать всех на убой до последнего, чтобы продлить предсмертную агонию своего царствования. Они для него будут всего лишь расходным материалом, годным лишь на то, чтобы своими жизнями оплатить лишнее время, которое он может выиграть у судьбы для продолжения своей жизни. Бесправным и не заслуживающим уважения к их собственным свободам и достоинству.
    Вся иерархия стоящих под «Государство – это Я» чинов, возможно, в меру своей власти, захочет вести себя по его образу и подобию. И где-то хозяин будет это пресекать (государство-то всё же – это не «я с со всеми, кто пристроился», а лично «Я»), а где-то он может такое и поддерживать (а то как удержать всех в повиновении, кроме, как не делясь определённой доли власти с кем надо?). И тогда может получиться, что сражайся ты хорошо или плохо, в первую очередь от твоего результата твоих усилий будет зависть выживание не твоих близких, близких тех, кто думает в первую очередь о себе. И тогда смысл твоих действий может оказаться определённым образом подкошенным – ты выкладывайся изо всех сил, жизнью своей рискуй, а все результаты твоих действий будут забраны теми, кто не уважает тебя и твои интересы. И меру того, насколько будет реализована такая система, получится, что она говорит тебе «…а не настолько твои близкие важны, чтобы власть имущий паразит чем-то ради них рисковал. И не настолько они важны для всего твоего народа, чтобы он соизволил другого себе лидера ради этого предусмотреть. А ты иди и клади свою за эту систему».
    С такими мыслями воевать может оказаться слишком тяжело. Трудно идти в бой с ножом в спине. А вот если на сознание надеты шоры, которые не дают видеть ничего, кроме «родной не подведи», вот тогда воевать будет легче. Вот тогда можно выложиться по полной, и внести кондиционный вклад в то, чтобы победить с меньшими потерями, насколько это от тебя зависит.
    Получается, не нужны во время серьёзной войны в определённых режимах определённые знания. Мешают они в определённых ситуациях, и требуют отвернуться от них всех воюющих. И это вполне естественно – в определённых ситуациях можно выдержать только с верой в обратное – в то, что такого не может быть никогда. Чтобы была возможность победить и после этого уже рассуждать, что и как надо строить, чтобы в следующий раз было легче. Неестественно другое: ни до, ни после войны не подымать вопрос о том, что не должно быть таких государей, которые могут себя так вести. Вот такого я никогда не пойму. Впрочем, если такие государи достаточно умны, им не нужны люди с такими знаниями и такими вопросами. И им, естественно, не нужны те, кто не допустят войны не по их правилам. Им нужны только те, которые до войны ничего об этом знать и думать не хотят, во время войны видят только «За Родину и за хозяина!», а после скажут «руки прочь от его культа – мы на него всю войну молились!»